Кодекс удобного мужчины

Глава 1. Возвращение

Вагон густо пах пылью, вареной колбасой, жареной курицей, огурцами и потом — концентрированным запахом человеческих тел, запертых в стальной коробке на двое суток. Колеса выстукивали обратный отсчет, и с каждым ударом привычная армейская упругость в плечах сменялась смутной, но нарастающей дрожью где-то под ложечкой. Александр прильнул лбом к прохладному стеклу, пропуская мимо глаза мелькающие леса и убогие полустанки. В груди теснилось что-то горячее и неудобное, комок непроглоченной надежды, который никак не получалось протолкнуть глубже.

— Ну что, братва, считанные часы, — раздался рядом голос Николая. Он развалился на полке, закинув руки за голову, и смотрел в потолок с видом хозяина положения, но его ступня нервно покачивалась в прохудившемся носке. — У меня план: неделя-другая отсыпных, а потом надо работу искать. Настоящую. Может, в охрану... или водителем.

Дмитрий, сидевший напротив, хмыкнул, отламывая кусок той самой колбасы.
— А я с тобой, Коль. Куда ты, туда и я. А еще можно в разнорабочие, или такси. Деньги сразу, голова не болит. И квартиру снять. А то я уже совсем отвык от родительской «Дима, надень шапку».

Александр оторвался от окна. Его собственные планы казались такими же смутными, как пейзаж за стеклом. Про себя он знал точно: дома его ждут. Его комната, его кровать, мамины котлеты. Эта мысль согревала, как плед, отгоняя неясную тревогу, поселившуюся в том самом комке.

— А я… наверное, отдохну немного, — сказал он, и его голос прозвучал тише и неувереннее, чем хотелось. — Родителям помогу. А по работе там видно будет. Может дядя Коля поможет...

— Родителям! — фыркнул Николай, но без злобы. — Да они тебя, дембеля, на руках носить не должны. Ты ж не мамин сынок уже, армию отслужил. Теперь свою жизнь строй.

«Свою жизнь строй». Александр повторил про себя эту фразу. Она казалась такой громкой, чужой и пугающей. Он посмотрел на друзей — на уверенного Николая, на простого и надежного Дмитрия. Они были его братством, его оплотом. Им было страшно, наверное, тоже. Но они прикрывали это бравадой, а он — этой молчаливой, трогательной надеждой, что там, за дверью вагона, его ждет что-то хорошее, простое и понятное.

Он снова повернулся к окну, к убегающим рельсам. Поезд нес их вперед, к будущему, которое виделось ему большим, светлым и обязательно — правильным. Он этого так ждал. Так трогательно и наивно ждал.

Поезд, содрогаясь, окончательно встал на задымившемся перроне. Двери с лязгом отъехали, и в вагон ворвалась знакомая, но забытая за службу городская суета, смешанная с запахом бетона и бензина.

— Ну, вот и приехали, — сказал Николай, первым подхватывая свой вещмешок. Его движения были резкими, будто он боялся, что силы кончатся. — Не теряемся. Через пару дней созвонимся, решим, где встречаться.

Дмитрий, уже стоя на перронной плитке, потянулся к своему рюкзаку.
— Ага. Ты только не проспи. Я позвоню.

Они не смотрели друг другу в глаза, их руки сжались в коротком, сильном рукопожатии, больше похожем на армейский ритуал, чем на прощание. Держались всю службу вместе, а теперь разбегались по разным концам города, как по разным фронтам.

Александр тоже пожал их ладони. «Созвонимся», — повторил он про себя, но слово показалось ему хрупким, как пустая пластиковая бутылка, которую вот-вот выбросят из окна машины.

Николай и Дмитрий, не оглядываясь, зашагали в толпу, растворившись в ней за несколько секунд. Александр остался один со своим вещмешком у ног. Он взвалил его на плечо, ремни впились в тело, напоминая о весе армейской жизни, которую он только что оставил в вагоне.

Он вышел из здания вокзала и сел в первый попавшийся автобус. В салоне пахло чужими людьми и влажной одеждой. Александр устроился у окна, сжав колени. В ушах стояла та самая, внезапно наступившая тишина, без привычного стука колес. Он смотрел на проезжающие улицы, и они казались ему одновременно знакомыми до каждой трещины в асфальте и чужими. Его пальцы нервно барабанили по колену. Он ехал домой. Эта мысль вызывала не радость, а сосущее чувство под ложечкой, похожее на голод, но отличное от него. Он боялся, что за время службы что-то изменилось, но больше всего он боялся, что ничего не изменилось и он сам в этой неизменности уже не помещается.

Александр поднялся по знакомым пролетам родного подъезда, пахнущему капустой и старым лаком. Сердце билось где-то в горле. Он нашел в кармане ключ, тот самый, с фиолетовым брелоком, вставил его в скважину. Замок щелкнул громче, чем он помнил. Дверь открылась.

— Сашенька? Это ты? — из кухни высунулась мать. Лицо у нее было усталое, но она улыбалась.
— Сашкаааа, сыноооок!!! Вернулся!!! - кричала мать от эмоций, почему то шепотом.

За ней вышел отец. Он почему-то был в домашних трениках и майке, хотя по распорядку должен был быть еще на работе.

— Сын! Приехал! — отец шагнул вперед, похлопал его по плечу. Рука была тяжелой. — Давай, проходи, не стой в дверях.

Александр поставил вещмешок на пол, почувствовав, как спина, освободившись от тяжести, тут же напряглась снова. Он прошел в зал. Ничего не изменилось. Та же мебель, тот же ковер.

— Ну как дорога? — спросила мать, вытирая руки о фартук. — Хочешь поесть? Сейчас разогрею.

— Спасибо, — сказал Александр. — Я потом. Я... в комнату зайду, вещи разберу.

Они переглянулись. Мать сделала шаг вперед.

— Саш, знаешь... — начала она.

Но он уже повернулся и толкнул дверь в свою комнату.

Комната была перекрашена в светло-розовый цвет. Его стол, заваленный когда-то моделями самолетов, исчез. На его месте стояла высокая белая кроватка с бортиками. Над ней висела карусель с плюшевыми зверями. В воздухе висел густой, сладковатый запах детской присыпки и молока.

В кроватке, под розовым одеялом, лежал маленький ребенок и смотрел в потолок мутными глазками.

Александр замер на пороге. Он слышал, как родители подошли и встали сзади.

Глава 2: Житейская наука

Калитка скрипнула тем же самым, знакомым с детства звуком. Дядя Коля сидел на крыльце на корточках, спиной ко входу. Дымок от его трубки тянуло сладковатой вишней, смешанной с горечью. Он что-то прилаживал молоточком, не оборачиваясь.

— Ну, заходи, чего в проеме торчишь, — бросил он хрипло, не вынимая трубки из зуба. — Место для вещмешка то же.

Александр переступил порог. Пахло так же, как и всегда: старым деревом, лаком для металла, вишневым табаком. Запах был родным, но сейчас казался чужим, будто он пришел не в гости, а сдаваться на постой.

— Родителям помешал? — спросил дядя, не отрываясь от работы. Его спина в протертой на локтях тельняшке была напряжена.

Александр поставил вещмешок у порога, туда, где всегда ставил. Руки были лишние.
— Места не хватило, — пробормотал он.

— Так, — крякнул дядя Коля. Он поставил молоток на крыльцо, вынул трубку, стряхнул пепел большим пальцем и повернулся. Лицо обветренное, в морщинах, с аккуратной шкиперской бородкой. Глаза внимательные, без жалости. — Ребенок — это тебе не в солдатики играть. Тут возни на годы вперед. — Он встал, разминая колени, и тяжелой, шершавой ладонью хлопнул племянника по плечу. — Не вешай нос. Мне подмастерье как раз нужно. Одному только с кошкой разговаривать — она мурлыкать умеет, а дельный совет дать — нет.

Он кивком показал следовать за собой внутрь. Дом был таким, каким Александр помнил: стены из разнокалиберного кирпича, кривой кладки, без всякой отделки. Полы потертые, но чистые. Каждый инструмент висел на своем гвоздике. Порядок был железный.

Дядя Коля прошел вглубь, к притолоке, и потыкал в кирпич пальцем.
— Этот, с выщерблиной, помнишь? С завода. Ты тогда, пацаном, тащить помогал, на подгонку возил. Еле в ряд встал.

Он перевел палец на другой, рыжий.
— А этот — из старой котельной. Тот год, когда печку перекладывали. Ты тогда первый раз шпатель в руках держал. Весь в растворе был.

Он не хвастался. Он просто напоминал. Каждый кирпич был не просто куском глины, а частью их общей истории. Дом был не просто постройкой, а летописью, которую они писали вдвоем, год за годом. И сейчас, стоя в этих стенах, Александр понимал, что его здесь не просто ждали. Его здесь помнили.

— Ладно, по воспоминаниям потом, — дядя Коля оборвал его мысли. — Мансарда твоя ждет. Иди, располагайся. А потом спускайся — картошку чистить. Свою тушенку не трогай, свое варить будем.

Александр кивнул, взвалил вещмешок на плечо и пошел к лестнице. Спина ныла, но уже не так отчаянно. Здесь не было розовых стен и детского плача. Здесь были стены, которые он помнил, и которые помнили его. И пока он поднимался на скрипучую мансарду, тяжелый ком в горле начал понемногу рассасываться. Он был не на чужой территории. Он был в единственном месте, которое сейчас могло его принять.

Вещмешок, наконец, лежал разобранный в шкафу мансарды. Чистые простыни пахли солнцем и ветром. Александр спустился вниз.

Дядя Коля стоял у раковины на кухне. Кран капал, ровно и надоедливо.
— Вот, — он отодвинулся, давая племяннику место. — Разберись. Под муфтой сальник подтекает. Инструмент на полке.
Он не спрашивал, умеет ли Александр. Он просто констатировал факт, что это нужно сделать.

Александр нашел разводной ключ, новенький и холодный в руках. В армии он чинил многое, но там инструмент был обшарпанный, общий. Здесь все было свое, смазанное, с натертыми до блеска ручками. Он подставил тазик, принялся откручивать гайку. Первые капли хлынули струйкой, обдав рукав. Он действовал медленно, вспоминая, стараясь не сорвать резьбу. Дядя Коля молча наблюдал с порога, покуривая трубку. Не вмешивался, не подсказывал, просто стоял и курил. Его молчание было тяжелее любой критики.

Когда кран был собран заново и перестал течь, дядя кивком показал на двор.
— Дров наколоть надо. Под вечер прохлада, самое время.

Во дворе лежали несколько толстых чурбаков. Колода стояла там же, где и десять лет назад. Топор, заточенный до остроты бритвы, лежал на поленнице. Александр взял его, почувствовав знакомую, увертливую тяжесть в руке. Первый удар пришелся чуть вскользь, топор вошел в дерево неглубоко, с глухим чмоком. Он дернул, вытащил, поправил хватку. Второй удар был точнее. Щепка отлетела, белая и влажная внутри. Спина быстро взмокла, мышцы на плечах, отдыхавшие в поезде, заныли знакомой, почти приятной усталостью. Он не спешил. Рубка дров не терпела суеты. Каждый удар должен был быть осмысленным. Он колол, а дядя Коля сил на крыльце, чистил картошку в ведро и курил. Молча.

Ужин готовили вместе. Дядя поставил на плиту чугунный котелок, бросил туда лук и мясо. Александр, по его указанию, начистил картошки. Они стояли у плиты в тесной кухне, и запах жареного лука смешивался с дымом трубки. Говорили мало.

Они сидели на крыльце после ужина. Дядя Коля поставил между ними две бутылки темного пива. Воздух остывал, пахло мокрой землей и дымом от соседской печки.

— Ну, так какие планы? — спросил дядя, откручивая крышку. — Куда намерен?

Александр взял свою бутылку. Пиво было горьковатым, прохладным.
— Пока не знаю. Осмотрюсь. Друзей обойду, Николай с Дмитрием еще вчера говорили, что будут работу искать, квартиру снимать. Может, и мне куда устроиться.

Дядя Коля хмыкнул, сделал большой глоток.
— С работой понятно. А с бабами? — Он посмотрел на племянника прямо. — С армейской-то голодухи глаз замылится. Там, в части, они все как на картинке. А тут, на воле, каждая со своим характером.

Александр почувствовал, как по шее разливается тепло. Он потупил взгляд, рассматривая этикетку на бутылке.
— Я как-то не думал еще...

— А думать надо, — перебил дядя. Его голос стал жестче, деловитее. — Я тебе сразу скажу, чтоб потом косяков не было. Правило первое, и ты его запомни: мужик сказал — мужик сделал. Все. Точка.

Он помолчал, давая словам осесть.
— Это не про армию. Это про жизнь. Пообещал кому — прийти, помочь, позвонить. Значит, бросай все и делай. Не получается — предупреди заранее, извинись. Не вышел на работу — начальству плевать, что у тебя голова болела. Не пришел на помощь другу — считай, что друга больше нет. Слово должно быть крепче кирпича. А то разболтается оно, и тебя самого начнут считать пустым местом.

Глава 3. Чужой потолок

Город медленно расползался в мареве летнего зноя. Александр шёл по раскалённому асфальту, чувствуя, как пот стекает по спине под грубой тканью рубашки. Полтора месяца у дяди Коли пролетели в однообразном ритме — колка дров, походы за грибами, вечерние лекции о «правильном мужике».

Дверь в квартиру Николая и Дмитрия была не заперта. Изнутри доносились громкие голоса, смех и запах вчерашнего пива, смешанный с пылью. Александр вошёл в прихожую, заваленную чужими ботинками. В гостиной, на продавленном диване, полулёжа сидели Николай и Дмитрий. Оба были в засаленных рабочих штанах, лицо Дмитрия раскраснелось, Николай что-то оживлённо жестикулировал, разговаривая по телефону.

— Да, босс, сегодня всё сделаем! — кричал он в трубку. — К обеду будем!
Он бросил телефон на диван и только тогда заметил Александра в дверях.
— О, Сашка! Заходи, вставай в строй!

Дмитрий, с сигаретой в зубах, кивнул, указывая на стул, заваленный какими-то проводами.
— Саш, привет. Тащи этот хлам на пол, садись.

Александр молча убрал провода и присел на край стула. Комната была захламлена — где-то стояли ящики с инструментами, на подоконнике — пустые бутылки.
— Вы тут как? — спросил Александр, чувствуя себя лишним в этом хаосе.

— Офигенно! — Николай схватил с пола банку с энергетиком, сделал большой глоток. — Вкалываем, брат, как кони. На складе стройматериалов. Таскаем мешки с цементом, плитку, гипсокартон. С восьми до восьми. Но платят сразу, наличкой.

— А вечером — движ! — подхватил Дмитрий, затушив сигарету о подошву ботинка. — Живем втроем, теснота, конечно, но зато свои правила. Никто не орёт «Дима, опять носки разбросал!».
Он засмеялся, но в его глазах читалась усталость. Николай тем временем уже снова говорил по телефону, договариваясь о чём-то на вечер.

— Да, девчонки будут! Гришу с собой приведём, он гитару тащит. Ладно, потом на месте разберёмся.

Александр сидел и слушал этот водоворот их жизни. Они были в самой гуще событий — работа, деньги, свои четырёх стен, вечные тусовки. У них была цель, пусть и простая — заработать, развлечься, выжить в этом городе. А он всё так же болтался между домом дяди Коли, где всё было предсказуемо и правильно, и этим громким, пахнущим потом и свободой миром, в который никак не мог вписаться.

— А ты как? — спросил Дмитрий, словно вспомнив о его присутствии. — Всё у дядьки прополку делаешь?

— Нет, — Александр потупил взгляд. — Крышу латал. Дрова...
Он не стал продолжать. Его занятия на фоне их кипучей деятельности казались какими-то архаичными, ненужными.

Николай, закончив разговор, хлопнул его по плечу.
— Не кисни тут с нами, стариков слушай. Вечером заскакивай, людей познакомишь. Девок полно будет! Разомнёшься наконец.

Александр кивнул, поднимаясь со стула.
— Ладно, зайду как-нибудь.

Он вышел из квартиры на залитую солнцем улицу. За спиной снова захлопнулась дверь, за которой кипела их общая, шумная жизнь. Он побрёл по раскалённому асфальту, обратно к тишине, порядку и тяжёлым, неспешным разговорам о том, что значит быть мужчиной. И впервые за долгое время он почувствовал не просто одиночество, а тихую, сосательную зависть к их простой, ясной и такой недосягаемой суете.

Поздний вечер застал Александра на пороге той же квартиры. Из-за двери доносился приглушённый гул голосов и гитарный перебор. Он постоял с минуту, слушая этот шум чужой жизни, прежде чем нажать на звонок.

Дверь распахнул незнакомый парень с пивной бутылкой в руке.
— Заходи, братан, проходи! — он отступил, пропуская Александра в гущу людской массы.

Воздух в комнате был густым и тяжёлым — пар от дыхания, запах перегара, дешёвого парфюма и пота. В центре гостиной, на том же продавленном диване, восседал Николай. Он что-то громко рассказывал, жестикулируя, и полдюжины человек смеялись его шуткам. Дмитрий сидел на полу, прислонившись к стене, и пытался настроить гитару.

Александр пробирался к кухне, чувствуя, как его задевают локтями, на него смотрят чужие, слегка затуманенные глаза. На кухне было не протолкнуться. Кто-то разливал по стаканам виски, девушка с синими волосами жарила на сковородке сосиски, и всё это — под оглушительный грохот музыки из колонки.

Он нашёл на подоконнике ящик с пивом, достал одну бутылку. Горьковатая прохлада обожгла горло, но не принесла облегчения. Он прислонился к косяку и наблюдал.

Николай, поймав его взгляд, крикнул через всю комнату:
— Сашка! Иди к нам! Слушай, какой прикол был сегодня на работе!

Александр сделал несколько шагов в их сторону, но встал чуть поодаль, в арке между комнатами. Он был среди них, но не с ними. Их разговоры перескакивали с работы на общих знакомых, на планы снять дачу на выходные, на девчонку из соседнего отдела, которая «строит глазки». Это был единый, бурлящий поток, в котором он был лишь тихим затоном.

Дмитрий, наконец, настроив гитару, заиграл что-то блатное. Кто-то подхватил, голоса слились в хриплый, нестройный хор. Александр знал эти песни, пел их в армии. Но здесь они звучали по-другому — не как тоска по дому, а как часть этого шумного, пьяного веселья, в котором не было ему места.

Он поймал на себе взгляд той самой девушки с синими волосами. Она улыбнулась ему, кривя губы. Он попытался улыбнуться в ответ, но почувствовал, что улыбка вышла натянутой, чужой. Девушка тут же отвернулась, заговорив с кем-то другим.

Пиво в его руке быстро нагрелось. Он в два глотка допил пиво, поставил бутылку на пол и, пробормотав что-то насчёт «рано вставать», начал пробираться к выходу. Николай, увлечённый рассказом, лишь махнул ему рукой. Дмитрий кивнул, не прерывая игры.

На улице было тихо и прохладно. Он сделал глубокий вдох, пытаясь очистить лёгкие от спёртого воздуха квартиры. Гитара и пение ещё долго преследовали его, пока он шёл по тёмным улицам. Он шёл не к дому, а от — от этого шума, от этой лёгкости, от этой жизни, в которой он разучился быть своим.

Глава 4. Инга – Урок физиологии

Телефон разрывался в четверг вечером.
— Сашка, ты где, блин? Киснешь там один? — голос Николая в трубке был хриплым от предвкушения. — В субботу движ, бро. Роман, наш новый кореш со склада, кемпинг на озере забил на все выходные. Мангалы, музыка, бабы... Ты чё, отшельником что ли стал? Готовь спальник, в девять за тобой заезжаем.

Александр молча слушал, глядя в потолок мансарды. От мыслей о шумной толпе, пьяных криках и необходимости снова втискиваться в чужое веселье тело наливалось свинцовой усталостью.
— Не знаю, Коля... Не очень тянет.
— Хватит ныть! — отрезал Николай. — Сидишь у дядьки, как сыч, уже плесенью прошибает. Просто приезжай, посидишь у огня. Не понравится — обратно к дяде в баню смотаешься. Делов-то.

Щелчок в трубке. Александр опустил телефон. Он не хотел ехать, но друзья же зовут...

Жара на берегу озера была плотной, липкой. Даже купание в озере не очень помогало охладиться. Воздух дрожал над тлеющими углями мангала, пахло паленым жиром. Александр сидел в стороне на большом пледе-одеяле, скрестив ноги по-турецки, и чувствовал себя так, будто его насильно привезли на чужой день рождения. Пить он уже больше не хотел, потому просто сидел и делал вид, что загорает. От стола, заваленного бутылками и объедками, несся гомон, взрывы хохота. Николай орал очередной анекдот, Дмитрий пытался подпевать гитаре, которую кто-то неумело тренькал.

Вдруг от стола отделилась девушка. Высокая, крепко сбитая, в одном лишь белом цельном купальнике, облегавшем её округлые формы. Она шла, покачиваясь, явно перебрав, и её стеклянный взгляд скользнул по Александру. Не думая, не глядя, она просто рухнула на его плед, как подкошенная.

— Тут... свободно? — выдохнула она, и запах винного перегара ударил ему в ноздри.

Александр отодвинулся, но делать было нечего. Девушка бесцеремонно устроилась поудобнее, уронив голову ему на колени. Её тело было горячим и влажным от пота. Она что-то пробормотала невнятное и затихла.

Он сидел, застыв, боясь пошевелиться. Её тяжёлая голова лежала на его бедре, ветерок шевелил пряди на её виске. Он смотрел на это незнакомое лицо, на расслабленный, приоткрытый рот, и внутри что-то ёкнуло — смесь брезгливости, неловкости и внезапной, щемящей нежности к этому пьяному, беззащитному существу.

Ветер снова растрепал прядь волос, упавшую ей на лицо. Александр, движимый внезапным порывом, осторожно, почти с благоговением, протянул руку и убрал её за ухо. Пальцы на миг коснулись горячей кожи виска. Она что-то промурлыкала во сне, и это прозвучало как одобрение.

Его рука не убралась. Она осталась в её густых волосах, и пальцы сами, будто помимо его воли, начали двигаться. Не массаж, нет — лишь лёгкие, едва ощутимые касания, поглаживания, расчёсывание этой пышной гривы, кончиками пальцев массаж кожи головы. Он делал это почти медитативно, глядя в сторону озера, но всё его существо было сосредоточено на точке соприкосновения.

Сначала она просто глубже вздохнула. Потом раздалось тихое, сонное постанывание. Александр замер, но пальцы не остановились. Они продолжали свой гипнотический танец у неё в волосах, и тогда он почувствовал, как её тело начало меняться. Напрягаться.

Её бёдра лежали на пледе, и теперь они начали едва заметно двигаться — не резко, а плавно, волнообразно, сжимаясь и разжимаясь в глухом, ритмичном импульсе. Стоны стали громче, уже не сонными, а напряжёнными, учащёнными. Она вся ушла в это движение, в эти звуки, будто забыв, где находится и кто она.

Александр сидел, не дыша, с бешено колотящимся сердцем. Он не понимал, что происходит, но видел, чувствовал — он делает это с ней. Его прикосновение, такое невинное, вызвало в ней бурю.

Вдруг её тело резко содрогнулось, выгнулось в немом крике. Движения бёдер стали частыми, судорожными, и она издала короткий, обрывающийся стон, полный дикого, животного облегчения. Всё затихло.

Тишина длилась, может быть, три секунды. Потом она резко села. Её глаза, широко раскрытые, были полны не сонной мути, а дикого, почти панического ужаса. Она смотрела на него, не видя, потом на своё тело, на мокрое пятно, проступившее на ткани купальника в самом интимном месте.

Ни слова не сказав, она вскочила на ноги и побежала, почти падая, к домикам кемпинга, оставив его одного на пледе с онемевшими руками и оглушающим гулом в ушах.

Ночь не принесла прохлады, только сгустила духоту. За день приехали еще люди, и мест на всех не хватало, ложились спать по трое на одну лежанку. Александр лежал возле стенки, прижатый двумя телами. Деревянные планки впивались в бок, тонкий матрас не спасал. Стыд и странное возбуждение от произошедшего на берегу не давали уснуть.

Из-за стены, из комнаты на втором этаже, доносились приглушенные, но яростные голоса. Сначала просто гул, потом отдельные слова.

— ...и что это было, а? — мужской бас, хриплый от злости. Роман. — Я всю эту пьянку затеял, чтобы с тобой... а ты валяешься у кого-то на коленях и...
Голос Инги, резкий, пронзительный:
— Я спала! Ничего не было! Он просто... волосы поправил.
— Волосы поправил? — издевательский, злой смех. — И от этого ты так завелась, что кончив убежала? Я всё видел! Ты вся извивалась там, как...
— Заткнись! Я пьяная была, я ничего не помню!
— А я помню! Я видел!

Александр замер, перестав дышать. Его имя не назвали, но он понял с первой же фразы. Речь шла о нём. О том пледе. Он был причиной скандала. Невольной, случайной, но — причиной. Пятном на чьих-то и без того сложных отношениях.

— Да пошёл ты! — крикнула Инга, и в её голосе послышались слезы. — Ты меня вообще не слушаешь! Я сказала — ничего не было!

Раздался глухой удар, словно что-то упало, и тут же — оглушительная пощечина. Резкий, сухой хлопок, от которого сжалось сердце у Александра. И мгновенная тишина.

Скандал затих, на Сашу накатывала дрема. Но вдруг оживился парень, что лежал с краю. Он начал бормотать девушке, лежавшей между ними, мешая спать. Александр прислушался. Парень шептал ей какие-то идиотские «нежности», которые должны были её возбудить.
— Я медленно расстегиваю твою куртку, приподнимаю майку и начинаю ласкать твою грудь, я облизываю каждый твой сосочек, — шептал он.
Он пытался лапать её, но девушка хотела спать, да и процесс флирта был нудный. Александр, лежа у стены, слушал весь этот бред и в конце концов не выдержал: он перекатил девушку к стенке на свое место, а сам лег на её — посередине лежанки. Парень с краю обиделся, и вскоре тихо засопел и уснул.

Глава 5. Сводник

Дядя Коля, видя, что племянник вторую неделю слоняется по дому без дела без настроения, отвел его к знакомому начальнику отдела на заводе. Тот пробурчал что-то про «дебиторку» и посадил за компьютер. Так Александр стал менеджером.

Работа оказалась скучной. С утра — разбор почты, потом звонки должникам. Сначала вежливые напоминания тем, кто задержал платеж на пару недель. Потом — более жесткие разговоры с теми, кто не платил месяцами. Главным требованием была настойчивость — нужно было уметь давить, но не грубить.

Офис находился в старом заводском здании. В его отделе из восьми человек только он и начальник были мужчинами. Остальные — женщины. Разного возраста. Молодые девушки и женщины. Разные. От юных, пахнущих дешёвым парфюмом, до уставших, с твёрдым взглядом и детьми за плечами. И это был лишь его этаж. Бухгалтерия, финотдел, архив, маркетинг – везде копошились, звенели голосами и щёлкали клавиатурами они. Девичье царство. Море незамужних, одиноких или считавших себя таковыми.

Как-то вечером в пятницу Александр зашел к Николаю и Дмитрию. Они сидели на кухне в их съемной квартире, разбирали очередную бутылку пива.

— Ну как, клерк? — хмыкнул Николай.

— Да как все, — пожал плечами Александр. — Работа как работа.

— А девчонки там есть? — встрял Дмитрий. — Нормальные, чтобы замутить с ней можно было?

— Есть, — коротко ответил Александр, сделав глоток пива. — В нашем отделе точно трое таких. Плюс в других отделах полно.

Николай вдруг оживился:

— Слушай, а давай познакомишь! Мы тут как раз думаем вечеринку сделать. Ты своих коллег приведи. Пусть развеются.

— Каких таких своих? — удивился Александр. — Я там месяц всего работаю.

— Да любых! — махнул рукой Дмитрий, — только симпатичных и компанейских. Скажешь, что дружеская тусовка.

Александр помолчал, разглядывая бутылку. Мысль показалась ему странной, но заманчивой. Хотя бы потому, что давала какой-то смысл его сидению в этом офисе.

— Ладно, — наконец сказал он. — Попробую поговорить.

На следующей неделе он осторожно завел разговор за обедом с двумя коллегами из своего отдела - Оксаной и Натальей. Сказал, что друзья организуют вечеринку, мол, можно присоединиться.

— А что, весело будет? — оживилась Оксана.

— Да обычная тусовка, — пожал плечами Александр.

— А парни симпатичные? — уточнила Наталья.

— Да, — кивнул он. — все трое молодые-холостые-красивые. Они втроем в большой трешке живут, так что места хватит.

Девушки переглянулись. Видно было, что идея им понравилась.

— Ну, тогда ладно, — протянула Оксана. — Мы заглянем. И, если что, по паре своих подруг, наверное, возьмем. Чтобы компания повеселее была.

— Только предупреди там, что не больше, — добавила Наталья. — А то в трешке орду не разместишь.

К концу дня Александр заметил, что Оксана и Наталья что-то живо обсуждали с девушками из бухгалтерии, бросая в его сторону взгляды. Новость, похоже, пошла гулять по офису сама собой, обрастая подробностями.

Вечером того же дня он позвонил Николаю:

— Ну, вроде, договорился. Человек пять-шесть будет точно.

— Отлично! — обрадовался тот. — Значит, готовься, сводник.

Александр положил трубку. Слово «сводник» резануло слух, но он отогнал неприятное ощущение.

Квартиру друзья вычистили от привычного срача холостой жизни. Полы блестели влажной уборкой, пустые бутылки и пивные крышки были выметены из-под дивана. Вместо вчерашних носков и заношенных футболок на спинках стульев висели относительно свежие рубашки, отглаженные. Кровати, обычно заваленные тряпьем, были застелены чистым, пахнущим стиральным порошком бельем. На кухонном столе стояли бутылки мартини, дешевого вина и несколько шампанского, купленного по акции. Рядом лежали бананы, яблоки и пачка печенья «Юбилейное». Дима скачал с интернета сборник медленных композиций и другой — с клубной музыкой. У Александра, наблюдающего за этими приготовлениями, мелькнула мысль: «Готовятся как на Новый год» — хотя на дворе стоял сентябрь, а за окном было еще по-летнему тепло.

Первой пришла Оксана с подругой. Оксана была из его отдела, круглолицая, с пухлыми губами и слишком громким смехом. Ее подруга, Лена, оказалась молчаливой, с испытующе-скептическим взглядом. Николай, в своей лучшей рубашке, встретил их у двери с размашистым жестом. Дмитрий, нервно поправляя воротник, пошел наливать вино.

Потом пришла Наталья. Не одна, а с двумя коллегами из бухгалтерии. Александр узнал их в лицо — они всегда шли по коридору с серьезными, озабоченными лицами. Сейчас они смеялись, и их лица казались другими. Наталья была в простом черном платье, которое почему-то выделяло ее среди всех. Она была не самой яркой, но в ней была какая-то собранность, четкость. Ее волосы были убраны в тугой пучок, открывая шею.
— Ну что, Саш, представляй, — хлопнул его по плечу Николай, его глаза уже блестели от предвкушения и выпитого мартини.

Александр, чувствуя себя неловко, стал представлять друг другу своих коллег и друзей. Имена путались, рукопожатия были неловкими. Первые полчаса, пока накрывали на стол и разливали по бокалам вино, стояли кучками — девушки у окна, парни ближе к кухне, где стояла открытой выпивка. Воздух был густым от неловкости и разных парфюмов.

Разрядил обстановку Дмитрий. Он включил музыку, хлопнул в ладоши и крикнул:
— Ну что, стесняемся? Взяли бокалы и давайте уж познакомимся по нормальному.

Выпили, кто-то отвесил шутку, захохотали. Напряжение, неловкость начала уходить.
— Ну что? Теперь танцы? — воскликнул Николай и поставил быстрый ритм.

Первой на его призыв откликнулась Оксана. Ее громкий смех наконец заполнил паузу. Она потянула за собой Лену, и они начали танцевать посередине гостиной. Дмитрий присоединился к ним, его движения были немного неуклюжими, но энергичными.

Николай тем временем уже вовсю флиртовал с Натальей. Он подошел к ней, о чем-то спросил, кивнул на бутылку вина. Та сначала ответила сдержанно, но потом он что-то сказал, и она улыбнулась. Александр, наблюдая за этим со стороны, сжимал свой бокал. Он тоже хотел подойти, но не знал, что сказать.

Глава 6. Наталья. Охотник-Преследователь-Жертва

Осенние дожди заливали город, когда холостяцкое братство в трёшке начало трещать по швам. Александр, заходя к друзьям, видел, как Наталья, сидя на подоконнике в общей комнате, с холодным презрением водила пальцем по пыли на мебели.

— Здесь даже приличной кровати нет, — как-то раз заявила она Николаю при Александре, который пил с ними пиво на кухне. — Твой сосед Илья храпит за стенкой как трактор. А Дмитрий неделю носит одну футболку. Я не могу тут даже нормально поговорить с тобой, не то что...

Николай хмурился, но спорить не стал. Через неделю он объявил:

— Снимаем с Наташей однокомнатную на окраине. В пятницу переезжаем.

Цепную реакцию было не остановить. Дмитрий, оставшись с Ильёй вдвоём в трёшке, тут же столкнулся с арифметикой: на двоих аренда была неподъёмной. Он метался по квартире, скуля:

— Куда я теперь, блин? Родителям возвращаться? Сволочь этот Коля, подвёл...

Решение пришло от Оксаны. Зайдя как-то вечером забрать забытые колготки, она пожала плечами:

— Ну, переезжай ко мне на время. У меня двушка, места хватит. Только чтобы твои носки по всей квартире не валялись.

Дмитрий ухватился за это предложение как утопающий за соломинку. Через три дня он, сияя, сообщил Александру:
— Бро, я теперь как у Христа за пазухой! Оксана — золото!

Он многозначительно подмигнул, давая понять, что все «бонусы» переезда налицо.

Илья, оставшись в трёшке один, не стал искать соседей. Он просто собрал вещи и укатил к родителям в другой район, махнув рукой на «эту бодягу с арендой».

Так за месяц, к хмурому ноябрю, рассыпалось то, что казалось нерушимым. Александр наблюдал за этим распадом, сидя на том же диване, где всего пару месяцев назад кипели вечеринки.

Его же собственная жизнь застыла в неподвижности. Работа-дом-работа. Девушки в офисе, которые вначале поглядывали на него с интересом, теперь проходили мимо, как мимо мебели.

Причина была в нём самом. В его установках, вбитых дядей Колей. «Секс — это серьёзно. Секс — это отношения. Не греши, где живёшь». Когда девушка из маркетинга, весёлая Катя, на корпоративе попыталась пофлиртовать, он сделал вид, что не заметил, а та потом сказала коллегам:

— Странный он какой-то. Флиртуешь с ним, а в ответ — ледяная стена. Не мужчина, а монах в миру.

Он не флиртовал. Не шутил. Сидел в обеденный перерыв один, уплетая принесённые из дома котлеты. Его считали не то святым, не то лунатиком. В итоге — просто перестали замечать. Он был удобным винтиком в механизме, но мужчиной его уже не воспринимали.

Ирония судьбы заключалась в том, что, свято следуя кодексу «настоящего мужика», он напрочь растерял всю свою мужскую привлекательность. Его принципиальность выглядела не твёрдостью характера, а социальным неумением жить. Его установка «секс=отношения» отпугивала тех, кто был готов на лёгкий флирт. А до отношений дело не доходило, потому что начать их было не с чего.

Единственной девушкой, которая всё ещё занимала его мысли, оставалась Наталья. Но теперь это была тихая, обречённая надежда. Он видел её на работе — подтянутую, собранную, ставшую ещё красивее. И эта красота была ему недоступна, как картина в музее за толстым стеклом. Он по-прежнему считал её «правильной», своей по духу, и не мог понять, почему она выбрала Николая. В его картине мира это была ошибка, которую жизнь рано или поздно заставит исправить.

Развязка наступила внезапно, в один из мартовских дней, когда с крыш капало уже по-весеннему. Наталья не вышла на работу. В обеденный перерыв Александру на мобильный пришло сообщение: «Саш, привет. Ты можешь прийти? Очень нужно поговорить. Н.»

Сердце ёкнуло. Он тут же представил себе худший — или лучший? — вариант. И не ошибся.

Вечером она встречала его на пороге своей съёмной квартиры, бледная, с красными, опухшими от слёз глазами. От неё пахло холодным ветром и дорогими духами, которые теперь казались неуместными.

— Мы расстались, — выдохнула она, едва он переступил порог, и снова расплакалась.

Александр прошёл с ней на кухню, молча подал ей свой стакан с водой. Её руки дрожали. Он усадил её на стул, чувствуя, как в груди бушует ураган из самых противоречивых чувств. Жалость. Надежда. Радость. Стыд за эту радость.

Она говорила, захлёбываясь, вытирая лицо кулаком, как ребёнок.
— Он ушёл! Просто собрал вещи и ушёл! Сказал, что задохнулся! А я что? Я всё для него... Всё пыталась сделать как лучше! А он... он не ценит!

Александр слушал, кивал, а в голове крутилась карусель. «Вот он, твой шанс. Она свободна. Она нуждается в поддержке. Будь рядом. Стань ей тем, кем должен был стать с самого начала».

Но тут же, из самых потаённых уголков совести, поднимался другой, противный голос. «А Коля? Он же твой друг. Пусть и сволочь, но друг. Он в отчаянии, он наверняка уже жалеет. Ты действительно хочешь ударить товарищу в спину, воспользоваться его слабостью?»

— Может, он остынет? Вернётся? — осторожно спросил он, и вопрос этот был не только проверкой почвы, но и первым камнем на распутье. Он давал Николаю шанс. И Наталье — тоже.

— Никогда! — всхлипнула она. — Он сказал, что всё кончено! Навсегда!

В её голосе звучала такая окончательность, что первый голос в нём ликовал: «Видишь? Всё кончено. Ты свободен в своих действиях. Она твоя!»

Он пробыл с ней ещё час, успокаивал, налил чаю, молча слушал. А внутри бушевали эмоции. «Она свободна. Она здесь, в слезах. Стоит тебе обнять её, сказать, что ты рядом...» Но тут же всплывал холодный, расчётливый внутренний голос: «А если она помирится через пару дней с Колей? Ты станешь для неё тем, кто воспользовался её слабостью, чтобы напакостить другу. Ты будешь виноват. Ты потеряешь и её, и его. Ты станешь козлом отпущения за весь их разлад».

Он ушёл, так и не сказав ни одного обещания выступить посредником примирения, которых ждала Наталья. Его желание было иным: сначала выслушать вторую сторону, Николая.

Саша сидел в своей мансарде и смотрел в тёмное окно. В отражении угадывалось его собственное лицо.
«Что, чёрт возьми, происходит? Коля её бросает, она прибегает ко мне... А я что? Я теперь между молотом и наковальней. Если я сделаю шаг к Наталье, а они потом помирятся — я крайний. Если я ничего не сделаю — шанс уйдёт навсегда. Нет. Так нельзя. Нужно выяснить, что творится в голове у Коли. Насколько всё серьёзно. Выступить миротворцем — это тоже самое, что подкладывать девушку, которую желаешь сам, под другого и добровольно. Нельзя их мирить, сам же потом виноватым у них останешься, если они потом снова разбегутся. Мне нужно не примирение, а ясность. И чтобы моя репутация осталась чистой».

глава 7. Рокировка

Затишье длилось ровно месяц. Четыре недели натянутой вежливости, а далее — скандалы, отголоски которых доносились до Александра через Наталью.

Она ловила его в офисе — в курилке, у кулера, в столовой. Её лицо, обычно собранное и четкое, теперь часто было бледным, с проступившей капиллярной сеточкой у переносицы.
— Представляешь, Саш, опять этот кошмар, — начинала она, бессильно разглядывая свой стаканчик с кофе. — Вчера из-за разбросанных носков устроил истерику. Говорит, я его в рамки втискиваю. А просто порядок люблю! Разве это преступление?

Александр молча кивал, и в его собственной тихой жизни эти жалобы были единственным напоминанием, что где-то ещё кипят страсти. Он чувствовал странное, щемящее удовлетворение. Его прогноз сбывался. Их примирение было ошибкой. Значит, он, Александр, был прав в своей оценке.

По пятницам они иногда собирались втроем в баре — Николай, Дмитрий и Александр. После второго бокала пива Николай мрачнел.
— Сука, что с ними вообще не так? — он не смотрел ни на кого, вертя в пальцах мокрое от конденсата стекло. — То одно не так, то другое. Как будто специально ищут, к чему придраться. Живи и радуйся, ан нет... Всё не то, всё не так.

Дмитрий хмуро поддерживал:
— Да уж... Бабы, они такие. Им вечно чего-то надо.

Александр, чувствуя себя лишним в этом хоре мужского недовольства, как-то спросил Дмитрия напрямую:
— А у тебя с Оксаной-то что? Тоже нелады?

Дмитрий резко отмахнулся, слишком резко:
— Да нет, чего там... Всё нормально. — Но по тому, как он избегал взгляда, как нервно постукивал пальцами по столу, было ясно — нормального мало.

Вскоре тон Николая в этих пятничных посиделках изменился. Исчезла ярость, появилась усталая, холодная решимость. Он пил молча, отстраненно глядя в стену.
— Всё, — бросил он как-то раз, ставя пустой бокал на столик с таким стуком, что вздрогнули оба. — Хватит. Концерт окончен. Надоело.

На этот раз он ушёл по-настоящему. Но Наталья не сдавалась. Её звонки Николаю превратились в настоящий психологический террор. Она звонила ему на работу, ночью, рано утром. То умоляла вернуться, то обвиняла во всех смертных грехах. Николай, сначала пытавшийся блокировать её номера, понял — это не работает. Она находила новые способы выйти на связь. Она стала навязчивой идеей, фантомной болью, от которой нельзя было избавиться.

Именно тогда, в один из вечеров, сидя с бутылкой пива в своей новой, снятой на скорую руку комнате, он и придумал это. План был настолько циничным, настолько выходящим за рамки обычной человеческой логики, что его гениальность была неотделима от его подлости.

Он вспомнил её рассказ. Сентиментальный лепет давней осени, когда они только сошлись и делились друг с другом историями из прошлого. Она рассказывала о нём. О Евгении. О своём первом курсе, о том, как влюбилась в старшекурсника с гитарой и умными глазами, который читал Бродского и смотрел на неё как на милую, но глупенькую девочку. О годах неразделённой, тщательно скрываемой любви. Для Николая это была тогда просто милая байка. Теперь это стало ключом.

Он нашёл Евгения в социальных сетях за полчаса. Тот оказался вполне реальным: менеджером в не самой успешной фирме, публикующим не слишком остроумные посты. Николай написал ему. Коротко и деловито: «Привет. Ты знаком с Натальей ...? Мне нужно с тобой поговорить по важному вопросу. Возможна взаимная выгода».

Встретились в баре на окраине. Евгений пришёл с настороженным видом. Николай, не тратя времени на предисловии, изложил суть. Ситуация была проста до гениальности: он, Николай, хочет уйти. Она, Наталья, не отпускает. Он знает, что она когда-то питала к Евгению нежные чувства. Он предлагает сделку: Евгений возвращается в её жизнь. Николай официально «уступает» ему место, оплачивает аренду их общей квартиры на полгода вперёд. Шесть месяцев бесплатного жилья и женщины, которая на него, скорее всего, повесится. Взамен — Николай получает свободу.

Евгений сидел, медленно размешивая виски колой, и его лицо выражало целую гамму чувств: от шока и непонимания до зарождающегося, алчного интереса.
— Ты это... серьёзно? — наконец выдохнул он. — Просто... приходишь и говоришь: «Вот тебе моя девушка, спи с ней, а я вам и квартиру оплачу»?

— А что тут серьёзного? — Николай пожал плечами, делая глоток пива. — Бизнес. Я покупаю себе покой. Ты получаешь халяву. Она — объект своих детских грёз. Все в плюсе.

— Но как это... технически? — Евгений всё ещё не мог поверить в реальность происходящего.

— Очень просто. Приходишь к нам в гости в субботу. Я всё устрою. Сыграем небольшую сценку. Главное — не ударить в грязь лицом. Деньги за аренду я переведу на счёт хозяйки квартиры в понедельник, как только убежусь, что всё прошло успешно.

Он говорил спокойно, как о планировании ремонта. В его глазах не было ни ревности, ни злобы. Лишь холодный, практический расчёт. Наталья для него превратилась в проблему, которую нужно решить. А Евгений был удобным инструментом для утилизации.

Евгений помолчал, разглядывая мутный напиток в своём стакане. Шесть месяцев бесплатной жизни. И женщина, которая, судя по всему, всё ещё по нему сохнет, а потому бонусом иде к квартире секс. Соблазн был слишком велик. Его собственная жизнь была серой чередой кредитов и скучной работы. Это был выигрышный лотерейный билет.

— Ладно, — кивнул он наконец. — Я в деле.

Николай коротко улыбнулся, без тепла.
— Отлично. Значит, в субботу. Будет интересно.

Он допил своё пиво, оставил на столе деньги за оба напитка и вышел, не оглядываясь. Воздух на улице был прохладным и свежим. Он чувствовал себя не подлецом, а стратегом, нашедшим изящный выход из тупика. Он не предавал Наталью. Он просто передавал её с рук на руки, как обузу. И в голове его не было ни капли сомнения. Это было гениально. И это было единственно верное решение.

Суббота. Николай позвонил Наталье с утра, сказал, что хочет поговорить. Голос у него был ровным, безразличным. Она согласилась, в её ответе сквозила настороженная надежда — может, передумал, может, осознал.