Кофейные чары Герцогини

Пролог

Великий город Элириум, столица древнего герцогства Лорайн, был прекрасен и безжалостен. Его белоснежные башни, взмывавшие в небо, видели взлёты и падения великих династий. Здесь правили не только сталью и магией, но и интригами, сплетнями, нашептываниями в золочёных салонах. Именно здесь, в самом сердце этого муравейника, родилась и выросла леди Элинор д’Арнель, последняя отпрыск некогда могущественного, а ныне опозоренного и уничтоженного рода.

Её мир — мир балов, шёпота шёлковых платьев, уроков этикета и тихой, всепоглощающей магии стихий, что текла в крови каждого аристократа, — рухнул в одночасье. Измена отца, громкий скандал, конфискация имущества и титула, позор. От всего, что она знала, осталось лишь горькое послевкестье и имя, которое теперь было клеймом.

Прошло пять лет. Пять долгих лет, за которые боль сменилась решимостьой, а отчаяние — упрямой силой. Элинор сбежала из столицы. Она сбежала от своих воспоминаний, от жалостливых взглядов, от призраков прошлого. Её новый дом — небольшой, но оживлённый портовый городок на самой окраине герцогства, Солиндейл. Место, где пахло морем, специями и… возможностями.

Здесь её не знали. Здесь она была просто Элинор. Просто женщина, которая одержима странным напитком — тёмным, горьким, бодрящим, привезённым с далёких южных островов. Кофе.

И она привезла его с собой, запасшись зёрнами на последние гроши. Её мечта была простой и несбыточной: открыть собственную кофейню. Небольшую, уютную, свою. Место, где пахнет не политикой и предательством, а свежей выпечкой и обжаренными зёрнами. Место, где можно начать всё с чистого листа.

Она и не подозревала, что судьба уже вплетала в её жизнь новую нить — нить, ведущую к самому могущественному человеку в Лорайне, человеку, чья судьба была неразрывно связана с её прошлым. К человеку, который ненавидел её род больше всего на свете.

К герцогу Каэлану ди Рейнеру.

Глава 1

Воздух в «Медной Чашке» был густым и пьянящим. Он состоял из ароматов свежесмолотого кофе, тёплого молока, ванили и только что испечённых круассанов. Для Элинор это был самый прекрасный запах на свете, запах её свободы и труда.

Небольшое помещение с кирпичными стенами и тёмными деревянными балками было заполнено утренними посетителями: пара купцов оживлённо обсуждала сделки за чашками эспрессо, несколько писателей, вдохновлённо скрипели перьями, устроившись у окна, местная портниха забежала на капучино и свежие сплетни.

Элинор парила за стойкой, управляя странным аппаратом собственного изобретения — медным агрегатом с рычагами, фильтрами и парогенератором, который вызывал у горожан одновременно и любопытство, и восхищение. Её руки двигались с привычной ловкостью: помол, тамповка, пролив. Ритуал, ставший для неё медитацией.

Она смахнула со лба прядь каштановых волок, убранных в строгий, но не лишённый изящества узел. Простое платье из добротной ткани защищалось белым фартуком. Никаких корсетов, никаких кринолинов. Никаких намёков на прошлое. Лишь лёгкая, едва уловимая магия тепла, которую она неосознанно вкладывала в каждый бокал, чтобы напиток долго не остывал, — единственная уступка её происхождению.

Дверь распахнулась, впуская порыв свежего морского ветра. На пороге стояла фигура, явно чуждая уютной суете кофейни.

Это был мужчина в дорожном плаще, с негостеприимным лицом и пронзительным взглядом. Он осмотрел заведение с видом человека, привыкшего к совсем другим интерьерам. Его глаза скользнули по медным чайникам, по стеллажам с зёрнами, по склонившимся над книгам посетителям и, наконец, остановились на Элинор.

— Мне нужен хозяин этого заведения, — произнёс он, и его голос, низкий и властный, на мгновение заглушил даже шипение кофемашины.

Элинор выпрямилась, ощутив знакомый холодок тревоги. Голос, манера говорить, сама осанка — всё кричало о столице, о высшем свете, о мире, который она пыталась забыть.

— Хозяйка, — поправила она, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Чем могу быть полезна?

Мужчина приблизился к стойке. Его взгляд стал пристальным, изучающим.

— Леди Элинор д’Арнель? — спросил он тихо, но так, что её сердце упало где-то в районе каблуков.

Имя прозвучало как удар хлыста. Пять лет его никто не произносил. Пять лет она была просто Элинор.

— Вы ошибаетесь, — выдавила она, чувствуя, как кровь отливает от лица. — Моё имя — Элинор. Просто Элинор.

— Моя ошибка маловероятна, — холодно парировал незнакомец. Он достал из складок плаща сверток пергамента, опечатанный огромной герцогской печатью из тёмно-синего воска. Печать с фамильным гербом ди Рейнеров. — Меня зовут сэр Гавейн, я управляющий герцога Каэлана ди Рейнера. И я здесь от его имени.

У Элинор перехватило дыхание. Ди Рейнер. Семья, которая была заклятым врагом её рода. Семья, которая, по слухам, и приложила руку к падению дома д’Арнель. Герцог Каэлан… Молодой, жестокий и беспощадно эффективный правитель, чья власть в Лорайне была абсолютна.

— Что нужно герцогу от владелицы скромной кофейни? — спросила она, сжимая тряпку в руках так, что костяшки побелели.

Гавейн развернул пергамент.

— Согласно последней воле и завещанию покойного герцога, отца его светлости Каэлана, — его голос стал громче, привлекая внимание всех присутствующих, — а также в силу древнего и нерасторжимого договора между вашими домами, герцог Каэлан ди Рейнер и леди Элинор д’Арнель… связаны узами брака. Брак должен быть заключён немедленно.

В кофейне воцарилась мёртвая тишина. Слышно было, как на кухне капает вода. Все смотрели на Элинор с открытыми ртами.

Она ощутила, как пол уходит из-под ног. Брак? С Каэланом ди Рейнером? Это была какая-то чудовищная шутка, кошмар.

— Это… невозможно, — прошептала она. — Мой род… мой титул… всё аннулировано. Я — никто.

— Договор был заключён между семьями, а не титулами, — невозмутимо ответил Гавейн. — И он всё ещё в силе. Его светлость ожидает вас в своей резиденции в Солиндейле завтра в полдень для обсуждения деталей. Он просил передать, что не терпит опозданий.

Свернув пергамент, он положил его на стойку перед онемевшей Элинор.

— До завтра, леди д’Арнель.

Управляющий развернулся и вышел, оставив после себя гробовую тишину и руины всего, что она так долго строила.

Элинор медленно опустила взгляд на герцогскую печать. Это не было кошмаром. Это было приговором.

Глава 2

Резиденция герцога в Солиндейле была не столько дворцом, сколько крепостью. Суровое, лишённое излишеств строение из тёмного камня нависало над городом, словно хищная птица, готовая в любой момент ринуться вниз.

Элинор шла по мостовой, leading к массивным дубовым воротам, чувствуя себя на пути на эшафот. На ней было лучшее из её скромных платьев — тёмно-синее, без украшений. Она не собиралась унижаться, но и притворяться той, кем она была когда-то, тоже не могла.

Её проводили в кабинет, который поразил её своим аскетизмом. Ни картин, ни гобеленов, ни роскоши. Лишь огромный дубовый стол, заваленный бумагами, стеллажи с книгами да карта Лорайна на стене, испещрённая пометками. Воздух пах старым пергаментом, воском и… одиночеством.

И тогда она увидела его.

Герцог Каэлан ди Рейнер стоял у окна, спиной к ней, рассматривая раскинувшийся внизу город. Он был высоким, широкоплечим, одетым в простой, но безупречно сшитый камзол тёмного цвета. Когда он обернулся, Элинор едва сдержала вздох.

Его нельзя было назвать красивым в общепринятом смысле. Его лицо было слишком суровым, с резкими чертами, упрямым подбородком и тонкими, плотно сжатыми губами. Но глаза… Глаза были поразительными. Цвета штормового моря, холодные, пронзительные и полные такой неприкрытой ненависти, что Элинор отступила на шаг.

Он медленно окинул её взглядом с ног до головы, и в этом взгляде не было ничего, кроме ледяного презрения.

— Леди д’Арнель, — произнёс он. Его голос был низким, бархатным и опасным, как тигриное урчание. — Вы пришли. Я рад, что вы сохранили хотя бы остатки благоразумия и не заставили меня вытаскивать вас силой.

— Ваша светлость, — начала Элинор, forcing себя встретить его взгляд. — Я полагаю, здесь произошла ошибка. Я не леди. Я не д’Арнель. Я — владелица кофейни. И я не намерена выходить замуж за человека, которого вижу впервые в жизни.

Каэлан усмехнулся, но в его глазах не было и тени веселья.

— Ваши намерения меня не интересуют. Интересует закон. И долг. Договор, подписанный нашими отцами, обязывает нас. Ваш отец, прежде чем опозорить своё имя, успел сделать нечто правильное.

При упоминании об отце сердце Элинор сжалось от боли и гнева.

— Мой отец мёртв. Его долги оплачены позором. Оставьте меня в покое.

— Нет, — его ответ прозвучал как щелчок захлопнувшейся ловушки. — Этот брак должен состояться. Он нужен для стабильности герцогства. Некоторые старые семьи до сих пор носятся с идеями восстановления вашего дома. Этот союз разобьёт их последние надежды раз и навсегда. Это политика.

— Вы хотите жениться на мне… чтобы унизить память моего рода? — Элинор смотрела на него с ужасом.

— Это приятный бонус, — холодно признал он. — Вам не нужно будет играть роль герцогини. Вы мне не жена. Вы — символ. Символ окончательной победы моего дома над вашим. Вы будете жить под моей крышей, сохраняя видимость брака. Взамен вы получите кров, пищу и защиту. От вас требуется лишь ваше присутствие и невмешательство.

Элинор чувствовала, как гнев закипает у неё внутри, смывая страх. Он говорил с ней как с вещью. Как с трофеем.

— А моя кофейня? Моя жизнь?

— Ваша прежняя жизнь окончена. С сегодняшнего дня. «Медная Чашка» будет закрыта.

— Нет! — вырвалось у неё. Это был крик отчаяния. — Вы не можете этого сделать! Это всё, что у меня есть!

Каэлан сделал шаг вперёд. Он был намного выше её, и теперь она ощущала всю силу его давления.

— Я герцог Лорайна. Я могу всё, что сочту нужным. Вы либо соглашаетесь на моих условиях, либо я найду способ заставить вас. Выбор за вами, леди д’Арнель. Но имейте в виду: я не терплю неповиновения.

Они стояли друг напротив друга — дочь уничтоженного рода и человек, уничтоживший её. Гнев метался между ними, почти осязаемый.

— Я ненавижу вас, — прошептала она, и это была чистая правда.

В его глазах мелькнуло что-то тёмное, почти удовлетворённое.

— Взаимно. Это сделает наше… сосуществование… гораздо проще. За вами придут завтра утром. Будьте готовы.

Он повернулся к окну, давая понять, что аудиенция окончена.

Элинор вышла из кабинета с трясущимися коленями. Она проиграла. Снова. Но по пути к выходу она заметила нечто странное. В нише у камина стояла небольшая, изящная фарфоровая чашка. Исключительно женская, нежная, с цветочным рисунком. Совершенно чуждая этому суровому месту.

Почему у человека, который, казалось, ненавидел всё прекрасное, хранилась такая вещь?

Это была первая трещина в образе бездушного тирана. Маленькая, но заметная.

Глава 3

Переезд в герцогскую резиденцию напоминал похороны. Элинор упаковала один скромный чемодан, оставив позади всё, что успела построить: кофейню, свою маленькую квартиру на втором этаже, уважение клиентов, ставших почти друзьями.

Её новые апартаменты были роскошны, просторны и ледяны. Шёлковые обои, дорогая мебель, огромная кровать с балдахином. И ни намёка на уют. Это была золотая клетка.

Каэлан сдержал слово: он игнорировал её. Они жили под одной крышей, но их пути не пересекались. Обедал он один в своём кабинете, его дни были расписаны по минутам. Элинор была предоставлена самой себе. Она могла бродить по бесконечным коридорам, читать книги из библиотеки (которая, к её удивлению, была превосходна) и медпенно сходить с ума от скуки и бесполезности.

Единственным посредником между ними был неизменный сэр Гавейн, который приносил ей скудные новости из города. От него она узнала, что «Медная Чашка» всё ещё закрыта, но не продана. Герцог просто запер её и выгнал помощников.

Эта новость стала последней каплей. Она не могла позволить ему уничтожить её мечту. Не могла просто сидеть сложа руки.

Однажды утром, узнав, что Каэлан уехал на инспекцию в доки, Элинор совершила немыслимое. Она надела свой старый фартук, нашла на кухне мешок с отборными кофейными зёрнами (герцог, видимо, тоже был не прочь выпить чашечку, хоть и не признавал этого) и испекла партию песочного печенья по своему собственному рецепту.

Затем она велела подать карету. Стражники, получившие приказ не выпускать её, были в замешательстве. Приказа следить за ней не было, но и отпускать — тоже.

— Его светлость не forbade мне выезжать, — с наивозможной высокомерием заявила Элинор, глядя на них сверху вниз взглядом, который не использовала пять лет. — Он forbade мне работать. Я еду… на светский раут.

Её доставили к запертой кофейне. Элинор вышла из кареты, достала ключ (который чудом не забрали) и отперла дверь. Запах её мира, её царства, встретил её, заставляя сердце биться чаще.

Она растопила печь, запустила свой медный агрегат и выставила на улицу небольшой столик с кофе и печеньем. И просто начала разливать напиток. Бесплатно.

Сначала люди не решались, с опаской поглядывая на герцогскую карету. Но аромат был неодолим. Первой подошла старая цветочница, затем подмастерье из пекарни, затем ещё и ещё кто-то. Скоро у «Медной Чашки» собралась небольшая очередь. Элинор улыбалась, шутила, вспоминала имена, расспрашивала о делах. Она снова была жива.

Именно в этот момент вернулся герцог.

Его карета остановилась напротив. Каэлан вышел, его лицо было искажено яростью. Он видел, как его «символ», его тихая, покорная пленница, стоит в запачканном мукой фартуке, разливает кофе простонародью и смеётся тем смехом, которого он никогда не слышал в своих стенах.

Он молча подошёл к ней. Толпа замерла, испуганно расступаясь.

— Что это значит? — прозвучало тихо и страшно.

Элинор, ободрённая маленькой победой, не сробела.

— Я не работаю, ваша светлость. Я… делюсь. Как подобает добродетельной герцогине, — она сделала ударение на титуле, который никогда не признавал. — Разве не долг аристократии — заботиться о своих подданных?

В его глазах вспыхнула такая ярость, что ей стало страшно. Он схватил её за руку выше локтя, сжимая так, что она вскрикнула.

— Вы играете с огнём, леди д’Арнель, — прошипел он так, чтобы слышала только она. — Вы забыли, с кем имеете дело.

— Нет, — выдохнула она, глядя ему прямо в глаза. — Я помню прекрасно. Я помню, что вы забрали у меня всё. И я не намерена отдавать вам последнее, что у меня осталось, — себя.

Он смотрел на неё, и вдруг что-то изменилось в его взгляде. Исчезла часть гнева, уступив место недоумению, почти любопытству. Он видел не покорную жертву, а бойца. И это было… неожиданно.

Он резко отпустил её руку.

— В карету. Сейчас же, — бросил он сквозь зубы.

На этот раз она повиновалась. Но по дороге назад в резиденцию в карете царило новое, напряжённое молчание. Он не сводил с неё взгляда, а она смотрела в окно, чувствуя на себе тяжесть его размышлений.

Он привёз её обратно в её комнаты и, уходя, остановился в дверях.

— Вы упомянули о долге аристократии, — сказал он неожиданно. — Завтра у меня проходит прием в честь посла из Южных Островов. Вы присутствуете. Как моя супруга. Одевайтесь соответственно.

Дверь закрылась. Элинор осталась одна, понимая, что только что проиграла битву, но, возможно, начала какую-то странную войну.

Глава 4

Приём был в самом разгаре. Золотые залы герцогской резиденции, обычно пустые и безмолвные, теперь были наполнены светом, музыкой и голосами местной знати. Элинор стояла у камина, чувствуя себя диковинным зверем в клетке.

На ней было платье, присланное Каэланом. Темно-синий бархат, простой, безупречно скроенный, подчёркивающий её стан и скромно оголяющий плечи. Никаких украшений. Она была одета как настоящая герцогиня, но чувствовала себя переодетой служанкой.

Она ловила на себе взгляды — любопытные, осуждающие, полные злорадства. Все знали, кто она. Все помнили позор её семьи. Все шептались за её спиной.

Каэлан держался от неё на расстоянии, ведя светские беседы, но его внимание, осткое и неусыпное, постоянно возвращалось к ней. Он видел её дискомфорт, видел, как она прячет дрожащие руки в складках платья. И видел нечто иное — врождённое достоинство, с которым она держала голову, несмотря ни на что.

К ней подошла группа молодых аристократок, глаза которых блестели от ядовитого любопытства.

— Миледи, мы слышали, вы… владели каким-то заведением в городе? — начала одна, притворно мило улыбаясь. — Как мило! Вы must расскажите нам об этом! Это ведь так… экзотично.

Элинор почувствовала, как кровь приливает к щекам. Она была готова провалиться сквозь землю. Но затем её взгляд упал на Каэлана. Он наблюдал за сценой, его лицо было каменным. И в его глазах она снова увидела то же презрение, но на этот раз направленное не на неё, а на этих женщин.

И это придало ей сил.

— Да, — ответила она, и её голос прозвучал удивительно твёрдо. — Я владела кофейней. «Медная Чашка». Я научилась разбираться в сортах кофе, обжарке, искусстве создания идеальной чашки. Это сложнее, чем кажется. И гораздо увлекательнее, чем обсуждение последних сплетен.

Аристократки замерли с открытыми ртами. Её ответ был не оправданием, а гордым заявлением.

В этот момент к группе подошёл посол, смуглый мужчина в ярких одеждах.

— Ах, кофе! — воскликнул он с искренним интересом. — На моей родине его называют напитком мудрецов. Вы говорите, вы знаете в нём толк, миледи?

И тут с Элинор произошла перемена. Говоря о том, что она любила, она забыла о страхе и смущении. Её глаза загорелись, поза выпрямилась. Она заговорила о различии между арабикой и робустой, о тонкостях помола, о температуре воды. Её речь стала живой, увлечённой, полной страсти.

Все вокруг заслушались. Даже язвительные аристократки не могли не впечатлиться её знаниями. Посыл был в восторге.

Каэлан наблюдал за этим, не двигаясь с места. Он видел, как преображается эта женщина. Как исчезает запуганная мышь и появляется… хозяйка своей судьбы. Сильная, умная, яркая. Та, которая могла бы быть его настоящей женой, будь они другими людьми в других обстоятельствах.

Какой-то старый граф, друг его отца, приблизился к нему.

— Неожиданно, — пробормотал старик. — В ней есть огонь. И ум. Прямо как у её… — он запнулся, почувствовав ледяной взгляд герцога.

— Как у кого? — тихо спросил Каэлан.

— Ни у кого, ваша светлость, простите старика, — поспешно отступил граф.

Но семя было брошено. Каэлан снова посмотрел на Элинор. На её оживлённое лицо, на улыбку, которую он видел впервые. И впервые он задался вопросом: кем была эта женщина на самом деле? И не ошибался ли он в ней с самого начала?

Когда гости стали расходиться, он подошёл к ней.

— Вы… хорошо справились, — произнёс он с неловкостью, несвойственной ему.

Элинор, ещё полная адреналином, удивлённо посмотрела на него.

— Я всего лишь говорила о кофе.

— Именно это и было правильно, — сказал он и, помедлив, добавил: — Ваша кофейня… она приносит доход?

Элинор остолбенела.

— Да. Небольшой, но стабильный.

Он кивнул, размышляя о чём-то.

— Завтра я пришлю к вам своего управляющего. Обсудите с ним условия. «Медная Чашка» может возобновить работу. При одном условии: вы не будете там работать лично. Вы — герцогиня.

Это была уступка. Первая. Маленькая победа.

— Спасибо, — прошептала она.

Он кивнул и уже собрался уйти, но она остановила его.

— Ваша светлость? Почему вы передумали?

Каэлан остановился, но не обернулся.

— Я ненавижу бесполезность. Вы доказали, что можете быть полезны. Вот и всё.

Но по тону его голоса она поняла, что это была не вся правда.

В ту ночь Элинор долго не могла уснуть. Она думала о герцоге, о его холодности, о внезапных проблесках чего-то иного. И о той одинокой фарфоровой чашке в его кабинете.

А Каэлан стоял у своего окна, глядя на спящий город, и в его голове навязчиво звучал голос Элинор, полный страсти и жизни, и не хотел уходить образ её сияющих глаз.

Ненависть начала давать трещины. И сквозь них пробивалось нечто опасное и совершенно непредвиденное.

Глава 5

«Медная Чашка» вновь открылась. Элинор, стоя у окна своей солнечной гостиной в резиденции, видела, как утром к её кофейне потянулись знакомые лица. Из герцогских конюшен для перевозки зёрен была выделена лошадь, а управляющий Гавейн, скрепя сердце, оказался удивительно компетентным бухгалтером. Дело пошло в гору, даже без её непосредственного участия.

Но это была пиррова победа. Да, кофейня работала. Но она сама была заперта. Её роль сводилась к написанию инструкций для нового управляющего кофейни, бывшего подмастерья пекаря, и к бесцельному бродяжничеству по бесконечным залам.

Она пыталась заинтересоваться хозяйством герцогства — ведь формально она теперь была его герцогиней. Но её вежливо, но твёрдо осаждали. Ключи от кладовых, списки припасов, управление слугами — всё это оставалось в железной хватке старшего дворецкого, который смотрел на неё как на временную и неприятную помеху.

Одиночество стало её единственным спутником. Она проводила часы в библиотеке, обнаружив там не только сухие фолианты по истории и экономике, но и сборники поэзии, и романы о далёких странах. Иногда она ловила себя на том, что ищет в книгах следы — следы своего рода, следы рода ди Рейнер, пытаясь понять корни этой ненависти.

Однажды вечером, бродя по коридорам, она забрела в крыло, которое всегда было заперто. Но сегодня дверь оказалась приоткрытой. Любопытство победило осторожность.

Комната за дверью была не похожа ни на что виденное ею в этом доме. Это были личные покои. Мужские. Но не те, что принадлежали Каэлану. Здесь чувствовалась другая энергетика — более мягкая, более светлая. На столе в беспорядке лежали чертежи странных механизмов, на полках стояли книги по архитектуре и искусству. На каминной полке — портрет красивой улыбающейся женщины с добрыми глазами. И на столе — точно такая же фарфоровая чашка, как в кабинете Каэлана.

Элинор подошла ближе. На обороте портрета была надпись: «Моей Беллатрис. Вечно твой Орлан».

Орлан. Отец Каэлана. Старый герцог. А Беллатрис… Его покойная жена. Мать Каэлана.

Сердце Элинор сжалось. Она поняла, что находится в комнате отца Каэлана. В комнате, которую тот сохранил нетронутой. И эти чашки… они принадлежали им обоим. Это был символ любви, которую она не могла и представить между холодным Каэланом и кем бы то ни было.

— Что вы здесь делаете?

Голос за спиной прозвучал как удар грома. Элинор резко обернулась. В дверях стоял Каэлан. Его лицо было бледным от гнева, а в глазах бушевала буря.

— Я… я заблудилась, — прошептала она, чувствуя себя пойманной на месте преступления.

— Эта дверь всегда заперта, — его голос был низким и опасным. — Вы не могли просто «заблудиться» сюда. Выйдите. Немедленно.

Она поспешила к выходу, но он преградил ей путь, не отходя от двери.

— Вы не имеете права совать свой нос в мои личные дела, — прошипел он. — Вы не имеете права прикасаться к их вещам. Вы… вы д’Арнель. Ваше присутствие здесь оскверняет их память.

Боль от его слов была острее, чем она могла предположить.

— Я не виновата в том, что сделал мой отец! — вырвалось у неё, и в голосе зазвучали слёзы, которых она стыдилась. — Я так же потеряла всё! И я не просила вас ненавидеть меня за чужую вину!

Он смотрел на неё, сжимая кулаки. Казалось, он готов был взорваться.

— Вы ничего не знаете, — сквозь зубы произнёс он. — Ничего. Ваш отец отнял у меня не титулы, не земли. Он отнял… Он отнял их. И этого я никогда не прощу. Ни ему. Ни его крови.

Он отступил, пропуская её.

— И никогда не заходите сюда снова. Это не просьба. Это приказ.

Элинор выбежала в коридор, и дверь с грохотом захлопнулась за её спиной. Она прислонилась к холодной стене, пытаясь перевести дыхание. В его словах была такая первобытная, сырая боль, что её собственная ненависть померкла перед ней. Он ненавидел не её. Он ненавидел тень её отца. И, казалось, эта ненависть пожирала его самого изнутри.

В тот вечер за ужином царила ледяная тишина. Но теперь Элинор видела за ней не просто высокомерие, а глубокую, незаживающую рану. И это меняло всё.

Глава 6

.

На город опустился необычайно густой туман. Он пришёл с моря, белый и молчаливый, поглотивший улицы, звуки и краски. В воздухе висела тревожная, колючая тишина. Даже чайки смолкли.

Элинор смотрела в окно, чувствуя беспокойство. Это был не обычный туман. В нём было что-то… магическое. Что-то недоброе. Её собственная, слабая магия тепла беспокойно шевелилась внутри, словно пытаясь согреть её от внутреннего холода.

Каэлан был мрачнее обычного. Он отменил все встречи и не выходил из кабинета, принимая странных гонцов в потрёпанных дорожных плащах. По резиденции поползли слухи. Шёпотом говорили о «Туманной хвори» — болезни, которая иногда приходила с таким туманом и выкашивала целые кварталы бедняков, живших у воды.

К ночи Элинор не выдержала. Она спустилась в библиотеку, чтобы найти хоть что-то о этой болезни. Пока она искала, дверь открылась, и вошёл Каэлан. Он выглядел уставшим до изнеможения.

— Вы не должны бодрствовать, — сказал он без предисловий. — Туман проникает в дома. Держите окна закрытыми.

— Что происходит? — спросила она прямо. — Это магия? Та хворь, о которой все шепчутся?

Он удивлённо посмотрел на неё, будто забыв, что она тоже из магического рода и может чувствовать такие вещи.

— Не ваша забота, — буркнул он, но в его голосе не было прежней силы. Была лишь усталость.

— Люди умирают? — настаивала она. — Чем им помогают? Лекарствами? Травами?

— Никакие лекарства не помогают, — он прошёлся по комнате. — Это магический мор. Он высасывает жизненные силы, оставляя лишь холодную оболочку. Мои маги… — он запнулся, — бессильны. Их магия стихий, магия разрушения, не может исцелить.

Элинор задумалась. Магия, которая забирает тепло… А если…

— А если попробовать не бороться с ней, а… заменить? — робко предложила она. — Согреть их? Изнутри?

Каэлан остановился и посмотрел на неё с недоумением.

— Что вы имеете в виду?

— Я… я не сильна в магии, — призналась она, опуская глаза. — У меня нет дара к воде или огню, как у других. Но я… я всегда могла согреть чашку чая. Или сделать так, чтобы остывшая лепёшка снова стала тёплой. Маленькие, глупые вещи.

Он смотрел на неё, и в его глазах загорелась искра интереса.

— Продемонстрируйте.

Элинор взяла с полки тяжёлый фолиант. Кожаный переплёт был холодным на ощупь. Она закрыла глаза, сосредоточившись. Она думала о тепле очага, о солнечном свете, о уюте «Медной Чашки». Её ладони стали тёплыми. Через несколько мгновений книга в её руках стала излучать лёгкое, едва уловимое тепло.

Каэлан медленно приблизился. Он протянул руку и коснулся переплёта. Его пальцы, длинные и сильные, на мгновение коснулись её ладони. От неожиданного прикосновения она вздрогнула, и магия прервалась.

— Извините, — пробормотал он, отдернув руку. Он смотл на неё с новым, незнакомым выражением. — Это… не магия стихий. Это что-то иное. Более глубокое.

— Это бесполезно, — вздохнула она. — Я не могу исцелить болезнь.

— Возможно, вы и не можете, — сказал он задумчиво. — Но вы можете дать им шанс. Шанс бороться. Холод сковывает, тепло — оживляет. Мои маги атакуют туман снаружи, и он становится лишь агрессивнее. А что, если изнутри?..

Он внезапно решительно кивнул.

— Хорошо. Завтра утром мы едем в портовый квартал.

Элинор не поверила своим ушам.

— Мы?

— Вы предложили идею, — сухо парировал он. — Вы будете её воплощать. Я не могу рисковать своими людьми, не зная, сработает ли это.

Но она поняла, что это не вся правда. Он доверял ей. Всего на волосок, но доверял.

На следующее утро они ехали в герцогской карете по улицам, поглощённым белой пеленой. Город был похож на царство мёртвых. Каэлан сидел напротив, мрачный и сосредоточенный. Он был одет в простую, тёмную одежду, но на поясе у него висел меч, рукоять которого была инкрустирована магическими кристаллами.

Их привезли в переполненный лазарет, устроенный в пустом амбаре. Воздух был густым от болезненных стонов и запаха хвои, которой пытались отогнать хворь. Люди лежали на соломе, бледные, с синюшными губами, дрожащие от внутреннего холода.

Сердце Элинор упало. Как её жалкий дар может помочь этому?

Каэлан положил руку ей на плечо. Твёрдо, почти по-командирски.

— Начните, — сказал он просто. — Я буду здесь.

Эти слова придали ей сил. Она подошла к первому больному — маленькой девочке, которая плакала от холода и страха. Элинор опустилась на колени, взяла её ледяные ручонки в свои и закрыла глаза.

Она не думала о магии. Она думала о тепле. О тепле свежеиспечённого хлеба. О тепле солнечного камня. О тепле материнских объятий. Она вкладывала в свои руки всё тепло, на которое была способна, всю свою надежду, всю свою жалость.

Сначала ничего не происходило. Потом она почувствовала, как её собственная энергия начинает медленно, капля за каплей, перетекать в девочку. Ладони ребёнка стали розоветь. Дрожь стала слабее. Девочка перестала плакать и открыла глаза.

— Мама? — прошептала она. — Мне… тепло.

Элинор не могла говорить. Она кивнула, с трудно сдерживая слёзы. Она перешла к следующему больному. И к следующему. Она теряла силы, голова кружилась, но она продолжала. Она чувствовала на себе взгляд Каэлана. Не осуждающий, не насмехающийся. Наблюдающий. И… поддерживающий.

Он не произносил слов одобрения. Но он был там. Он отдавал приказы своим людям, организуя их, создавая пространство для её работы. Он был её щитом, пока она пыталась быть их солнцем.

В какой-то момент она обессиленно опустилась на пол. Кто-то подал ей кружку с водой. Она подняла голову и увидела, что это Каэлан. Он держал кружку, и его пальцы снова коснулись её.

— Довольно, — сказал он тихо. — Вы сделали достаточно.

— Они… поправятся? — спросила она хрипло.

— Я не знаю, — честно ответил он. — Но вы дали им шанс. Вы… — он запнулся, — вы были великолепны.

Они вернулись в резиденцию под вечер. Туман начал рассеиваться. В карете царило молчание, но теперь оно было другим. Не враждебным, а задумчивым, почти comfortable.

Глава 7

После истории с туманом что-то в резиденции необратимо изменилось. Слуги стали смотреть на Элинор с новым выражением — не с любопытством или страхом, а с уважением. Старший дворецкий впервые лично явился к ней обсудить меню на неделю. Даже сэр Гавейн стал чуть менее холоден.

Но самым большим изменением был Каэлан. Он не стал suddenly ласковым или общительным. Нет. Он остался таким же сдержанным и немногословным. Но теперь он… замечал её.

Он начал обедать с ней. Молча, за чтением reports, но за одним столом. Иногда он спрашивал её мнение о каком-нибудь trivial вопросе — о выборе ткани для новой ливреи слуг или об организации праздника урожая. Сначала она отвечала робко, ожидая колкости, но он всегда слушал внимательно, иногда даже кивая.

Однажды он прямо спросил:

— Вы считаете, стоит ли увеличить налог на ввозимые специи? Это ударит по мелким торговцам, но пополнит казну.

Элинор, отложив вилку, подумала.

— Нет, — сказала она твёрдо. — Если ударить по мелким торговцам, они перестанут возить не только специи, но и другую мелочь. Рынки опустеют. Лучше ввести налог на роскошь — на шелка, ювелирные изделия, экзотических зверей для зверинцев. Те, кто может себе это позволить, не пострадают, а казна получит даже больше.

Каэлан смотрел на неё с откровенным изумлением.

— Это… неожиданно разумно, — признал он. — Вы где-то учились экономике?

— Я вела бизнес, — напомнила она с лёгкой улыбкой. — Пусть и небольшой. Я знаю, откуда берутся деньги и как легко их потерять, если быть жадным.

Он кивнул и больше не возвращался к这个话题 за обедом, но на следующий день Гавейн сообщил ей, что герцог отклонил proposal о налоге на специи.

Они начали находить точки соприкосновения. Оба любили history. Оба предпочитали тишину шумным обществам. Оба ненавидели притворство.

Как-то раз вечером, когда она сидела в библиотеке с книгой, он вошёл и, не говоря ни слова, занял кресло напротив. Они молча читали несколько часов, и это молчание было не неловким, а умиротворяющим. Комфортным.

Однажды он появился на пороге её гостиной с небольшим package в руках.

— Это для вас, — произнёс он немного неестественным тоном. — От посла Южных Островов. В знак благодарности за… кофе.

В package лежал небольшой мешочек с зёрнами необычного сорта и… маленькая, изящная медная турка.

— Он сказал, что это лучший сорт для варки, — добавил Каэлан. — И что… что только вы сможете приготовить его правильно.

Элинор взяла турку, чувствуя, как комок подступает к горлу. Это был первый подарок. И не просто подарок — это было признание её мастерства, её страсти.

— Спасибо, — прошептала она. — Может… может, я приготовлю нам сейчас?

Он колебался всего мгновение.

— Да. Я бы хотел.

Она приготовила кофе по всем правилам — на раскалённом песке, который ей принесли с кухни. Аромат заполнил комнату, густой, пряный, с шоколадными нотами. Она налила ему чашку.

Он сделал глоток. И… улыбнулся. Это была первая его настоящая улыбка, которую она видела. Она преобразила его строгое лицо, сделала его моложе и… беззащитнее.

— Великолепно, — сказал он. — Лучше, чем в столице.

Они пили кофе и говорили. Не о политике, не о долге. Они говорили о книгах. О путешествиях. О том, что Каэлан втайне мечтал увидеть южные острова, откуда привозили кофе, а Элинор — северные земли, где ловили жемчуг.

Она посмела спросить о чашке.

— Та чашка в вашем кабинете… — начала она осторожно. — Она из набора вашей матери?

Его лицо нахмурилось, но не от гнева, а от грусти.

— Да. У неё и отца были одинаковые. Они пили из них чай по утрам. Это была их традиция. — Он помолчал. — После их смерти я… я не мог на них смотреть. Но и выбросить не мог. Одна — в его комнате. Другая — у меня. Как напоминание.

— О том, что вы потеряли? — тихо спросила она.

— О том, что у меня было, — поправил он. — И о том, что отняли у меня.

Он не смотрел на неё. Он смотрел на огонь в камине.

— Мой отец и ваш были друзьями. Лучшими друзьями. Они основали этот город вместе. А потом… потом ваш отец впустил в наш дом ту самую «Туманную хворь». Не literally. Он впустил зависть, жадность, тщеславие. Он вступил в сговор с нашими врагами, думая, что они сделают его сильнее. Он не знал, что они используют его, чтобы добраться до отца. Отравленное письмо… должно было быть для отца. Но его перехватила мать. Она выпила вино первой.

Элинор замерла. Теперь всё встало на свои места. Вся его ненависть, вся боль.

— О, Боги, — выдохнула она. — Каэлан, мне так жаль…

— Я знаю, — он наконец посмотрел на неё. И в его глазах не было ненависти. Была лишь усталость и грусть. — Я знаю, что вы не виноваты. Я знал это всегда. Но видеть вас… было больно. Вы так похожи на него. И в то же время… так непохожи.

Он протянул руку и коснулся её щеки. Легко, почти невесомо. Его пальцы были тёплыми.

— Прости меня, Элинор, — прошептал он. — Прости за всю ту боль, что я причинил тебе.

Она накрыла его руку своей, чувствуя, как слёзы наконец катятся по её щекам. Но это были слёзы облегчения.

— Прощаю, — прошептала она. — И я прошу прощения у тебя. За всё.

В ту ночь стена между ними рухнула окончательно. Они сидели у камина до рассвета, не говоря ни слова, просто деля тишину и тепло, находя утешение в присутствии друг друга.

Они были уже не врагами. И не просто союзниками. Они были двумя одинокими душами, нашедшими друг друга в руинах прошлого.

Глава 8

Утро началось с тревоги. Гавейн ворвался в столовую, где они с Каэланом завтракали — теперь это стало их новой привычкой, — с лицом, белым как полотно.

— Ваша светлость! Беда!

Каэлан мгновенно встал.

— Что случилось?

— На город движется флот, — выпалил Гавейн. — Не наш. Чужие штандарты. С флагами дома Таргариен.

Элинор почувствовала, как кровь стынет в жилах. Дом Таргариен — те самые враги, которые когда-то использовали её отца. Сильнейший морской клан, давно зарившийся на богатые порты Лорайна.

Каэлан уже мчался к выходу, на ходу отдавая приказы. Поднять гарнизон, закрыть порт, подготовить город к осаде. Его лицо снова стало маской холодного командира.

Элинор, не раздумывая, побежала за ним. Она поднялась на стену цитадели рядом с ним и увидела устрашающее зрелище. К горизонту приближался лес мачт. Десятки военных кораблей.

— Они воспользовались «Туманной хворью», — мрачно произнёс Каэлан. — Думают, мы ослаблены. Они не знают, что у нас есть тыл.

Он обернулся к ней. Его глаза горели решимостью.

— Элинор, мне нужна твоя помощь.

— Всё, что угодно, — сразу ответила она.

— Я должен быть на стенах, с солдатами. Но в городе паника. Люди напуганы. Им нужен лидер здесь, в цитадели. Кто-то, кто будет организовывать оборону, помогать раненым, поддерживать порядок. Я не могу доверить это никому другому.

Он доверял ей. Доверял свой город.

— Я сделаю всё, что смогу, — пообещала она.

Следующие несколько часов стали для неё адом и триумфом одновременно. Она распоряжалась, отдавала приказы, организовывала женщин в группы для помощи раненым, распределяла провизию. Она использовала всё, чему научилась, управляя кофейней — умение договариваться, находить подход к людям, решать несколько задач одновременно.

И люди слушались её. Они видели не бывшую опальную аристократку, а спокойную, уверенную женщину, которая держалась с невероятным достоинством в самой гуще хаоса.

Когда первые раненые стали поступать с стен после обстрела из вражеских катапульт, Элинор не отсиживалась в безопасности. Она спустилась в подвалы, превращённые в лазарет, и снова принялась за работу — своим скромным даром согревая заледеневшие от страха и боли сердца, успокаивая детей, говоря ободряющие слова солдатам.

Она была везде. Она была сердцем обороны.

Каэлан, появлявшийся на короткие моменты, чтобы отдать распоряжения, видел её за работой. Видел, как она, испачканная кровью и пылью, с сияющими решимостью глазами, командует с невозмутимостью прирождённого лидера. И в его взгляде была не только благодарность. Была гордость. И что-то большее.

Битва бушевала весь день. К вечеру стало ясно, что штурм отбит. Потери были, но город устоял. Флот Таргариенов отошел на перегруппировку.

Измождённый, в потрёпанной armor, Каэлан вернулся в цитадель. Он прошёл через залы, полные уставших, но живых людей, и нашёл её. Она сидела на ступеньке лестницы, прислонившись головой к перилам, и спала. В руке она всё ещё сжимала тряпку для перевязок.

Он не стал её будить. Он просто опустился рядом на колени и смотрел на неё. На эту удивительную, сильную женщину, которая из врага превратилась в его самую большую опору.

Он аккуратно снял с её плеч свой плащ и накрыл её. Его пальцы слегка коснулись её щеки.

— Моя герцогиня, — прошептал он так тихо, что услышать это могла только она да стены древней цитадели. — Моя Элинор.

Она не проснулась, но во сне улыбнулась, почувствовав его прикосновение.

Он знал, что война ещё не окончена. Но он также знал, что теперь у него есть ради чего сражаться. Не ради долга, не ради мести. Ради будущего. Ради неё.

Глава 9

Тишина после битвы была оглушительной. Город зализывал раны, и Элинор, казалось, не находила себе места. Её энергия, подпитываемая адреналином, иссякла, оставив после себя дрожь в коленях и тяжёлое, липкое чувство опустошения. Она видела слишком много боли, слишком много страха.

Каэлан, напротив, казался, зарядился этой битвой. Его усталость была энергичной, целеустремлённой. Он был в своей стихии — стратег, защитник, лидер. Но теперь, глядя на Элинор, он видел не союзницу, а женщину на грани срыва.

Он нашёл её в маленькой молельне при резиденции — месте, куда, как он думал, она никогда не заходит. Она сидела на холодной каменной скамье, сгорбившись, и просто смотрела на пламя свечи.

— Он гаснет, — прошептала она, не поворачивая головы. — Моё тепло. Я чувствую, как оно уходит. Я отдала его всем, а теперь внутри пустота и холод.

Каэлан медленно подошёл и сел рядом. Он не касался её.

— Ты отдала его, чтобы спасти других. Это не слабость. Это сила, которую я никогда не понимал до тебя.

— А что, если они вернутся? — голос её дрожал. — Что, если я больше не смогу? Что, если моего дара не хватит?

— Тогда мы будем сражаться без него, — твёрдо сказал он. — Но ты не одна, Элинор. Твоя магия — не единственное наше оружие.

Он помолчал, глядя на то, как её пальцы бессильно лежат на коленях.

— Есть кое-что, что я должен тебе показать. То, что показывал лишь немногим.

Он привёл её в глубь цитадели, в потайную комнату за его кабинетом, вход в которую был скрыт за движущейся книжной полкой. Это была не комната, а пещера, вырубленная в скале, на которой стояла крепость. В центре помещения на каменном постаменте pulsовал мягким синим светом огромный кристалл. От него по стенам расходились прожилки такого же материала, словно кровеносная система всего замка.

— Сердце Лорайна, — тихо произнёс Каэлан. — Источник силы моей семьи. Он связан с землёй, с водами, с самим воздухом герцогства. Он даёт силу нашим магам, защищает наши границы. Но с годами его сила угасает. Атаки Таргариенов лишь ускорили этот процесс.

Элинор смотрела на кристалл, чувствуя его древнюю, могущественную энергетику. Но в этой энергии не было тепла. Она была строгой, неумолимой, как зимний ветер.

— Почему ты показываешь это мне? — спросила она.

— Потому что я чувствую, — он повернулся к ней, и его лицо в синем свете казалось загадочным и прекрасным. — Твоя магия… она другая. Она не берёт, как наша. Она даёт. Она не подчиняет, а исцеляет. Что, если… что, если именно такая магия нужна Сердцу? Не чтобы управлять им, а чтобы оживить?

Элинор с недоумением посмотрела на кристалл, потом на свои руки.

— Я… я не знаю, Каэлан. Я не могу…

— Попробуй, — попросил он, и в его голосе впервые зазвучала не уверенность полководца, а надежда. — Пожалуйста.

Она медленно приблизилась к кристаллу. Его сияние казалось холодным и отстранённым. Она закрыла глаза, как делала это всегда, и попыталась представить его тёплым. Представить, как свет становится не ледяным синим, а золотистым, как утреннее солнце. Она вкладывала в эту мысль всё, что у неё осталось, — всю свою заботу о людях, свою любовь к этому городу, своё зарождающееся чувство к человеку, стоящему за её спиной.

Сначала ничего не происходило. Потом она почувствовала, как её собственная, почти иссякшая энергия, встретила ответный импульс. Нежный, робкий поток тепла пошёл от её ладоней к кристаллу. Свет Сердца дрогнул, затрепетал. Синий цвет на мгновение смягчился, стал цветом летнего неба, и по всему помещению разлилось ощущение умиротворения и покоя.

Длилось это всего несколько секунд. Сила Элинор иссякла окончательно, и она бы рухнула, если бы Каэлан не подхватил её. Кристалл снова pulsовал своим холодным синим светом.

Но что-то изменилось. Воздух в пещере стал мягче. А на поверхности кристалла, прямо в том месте, которого касалась Элинор, осталась маленькая, едва заметная золотистая прожилка.

— Ты видела? — прошептал он, всё ещё держа её на руках.

— Видела, — она слабо улыбнулась. — Он был тёплым.

— Ты была великолепна, — его голос прозвучал совсем рядом, его дыхание касалось её губ.

Их взгляды встретились. Всё, что было между ними — боль, ненависть, недоверие, уважение, надежда — сплелось в один клубок, который мог развязаться только одним способом.

Он наклонился и поцеловал её.

Это был не нежный, завораживающий поцелуй. Это был поцелуй, полный голода, тоски и облегчения. Поцелуй тонущего, нашедшего твердую землю. Поцелуй воина, сложившего оружие. Элинор ответила ему с той же страстью, вцепившись пальцами в его плащ, боясь, что это сон, который вот-вот растворится.

Когда они наконец разомкнули губы, они дышали в унисон. Лоб Каэлана касался её лба.

— Я был слеп, — прошептал он. — Я видел в тебе лишь тень прошлого. А ты… ты будущее. Моё будущее. Прости меня.

— Больше нет прошлого, — ответила она, касаясь его щеки. — Есть только мы. И этот город, который нужно защитить.

В ту ночь она не вернулась в свои покои. Они провели её вместе, в его спальне, говоря, делясь воспоминаниями, страхами и надеждами. И для каждого прикосновения, для каждого поцелуя находилось своё место, своё оправдание и своя безграничная нежность.

Они заснули под утро, и впервые за многие годы сон Каэлана был без кошмаров. А сон Элинор наполнился теплом и чувством безопасности, которое она не знала с детства.

Глава 10

Утром их нашёл Гавейн. Если он был удивлён, обнаружив герцогиню в покоях герцога, то не подал виду. Его лицо было серьёзным.

— Ваша светлость, миледи. Флот Таргариенов не отступил. Они встали на якорь за пределами досягаемости наших катапульт. И к ним присоединились другие корабли. С флагами… — он запнулся, — с флагами с золотым фазаном на алом поле.

Каэлан резко выпрямился. Все остатки усталости и неги слетели с него.

— Дом Вальмон, — произнёс он с ненавистью. — Старые союзники Таргариенов. И… — он посмотрел на Элинор, — союзники вашего отца в его заговоре.

Элинор почувствовала, как по спине пробежал холодок. Теперь всё стало ясно. Это была не просто война. Это была месть. Месть за провалившийся多年前 заговор. И её присутствие здесь было не случайностью — оно было частью их плана. Возможно, они рассчитывали, что дочь предателя внесёт раздор в стан врага. Они не учли одного.

— Они не знают, что мы объединились, — тихо сказала она.

— Нет, — согласился Каэлан. — И это наше преимущество. Но сил у них теперь вдвое больше. Напрямую мы не выстоим.

Он принялся за работу, отдавая приказы, укрепляя оборону, отправляя гонцов в столицу за подкреплением, хотя понимал, что оно может не успеть.

Элинор наблюдала за ним, и в её голове рождался план. Безумный, отчаянный план.

— Их сила — в единстве, — сказала она, когда Гавейн удалился. — А что, если его разрушить?

— Что ты имеешь в виду?

— Дом Вальмон и дом Таргариен — союзники по необходимости, а не по дружбе. Они падальщики, слетевшиеся на добычу. Если посеять между ними семена недоверия… Если показать одному, что другой его предаёт…

Каэлан смотрел на неё с растущим интересом.

— Фальшивые письма? Подставной перебежчик?

— Не совсем, — улыбнулась она. — У меня есть кое-что ценное. Знание. Я выросла при дворе. Я знаю все их старые обиды, все тайные договорённости, все слабые места. Я знаю, как думает лорд Вальмон — он тщеславен и мнителен. А адмирал Таргариен — жесток, но прямолинеен. Он ненавидит интриги.

Она провела следующие несколько часов, составляя два письма. Первое — от имени лорда Вальмона к несуществующему союзнику, в котором он хвастался, что использует флот Таргариена как пушечное мясо, а после победы заберёт себе львиную долу добычи и лучшие земли. Второе — столь же фальшивое донесение от шпиона Таргариенов, в котором подробно описывалось, как Вальмон планирует устранить самого адмирала после взятия города.

Письма были написаны с таким знанием дела, с такими намёками на реальные прошлые события, что выглядели абсолютно достоверными.

— Как мы их доставим? — спросил Каэлан, с восхищением читая её творения.

— Доверься мне, — сказала Элинор.

Она спустилась в город, в портовый квартал, к одной из самых обветшалых таверн. Через несколько минут она вернулась в сопровождении тщедушного, юркого человека с хитрыми глазами.

— Это Жан, — представила она Каэлану. — Он… бывший деловой партнёр моей кофейни. Иногда поставлял мне… эксклюзивные сорта кофе. У него есть лодка, и он знает все протоки в здешних водах.

Жан поклонился, с интересом оглядывая герцога.

— За хорошую плату я могу доставить что угодно куда угодно, ваша светлость. Даже в пасть к дракону.

План сработал. На следующее утро с кораблей Таргариена и Вальмона пришла тревожная весть — между союзниками вспыхнула ссора. Сначала это были лишь крики и взаимные обвинения. Затем на корабле Вальмона взвился сигнальный флаг с обвинением в предательстве. А к полудню между двумя флотами завязалась настоящая перестрелка из катапульт и лучников.

Осада города превратилась в междоусобную бойню прямо на рейде.

Каэлан, наблюдая с крепостной стены за этим хаосом, не мог сдержать улыбки. Он обнял Элинор за плечи.

— Ты не герцогиня. Ты гений. Ты только что выиграла для нас битву, не выпустив ни одной стрелы.

— Ещё не выиграла, — покачала головой она, но прижалась к нему. — Но мы близки.

Их момент триумфа был прерван Гавейном. Он подошёл к ним, держа в руках маленький, изящный кинжал. Лезвие было тёмным, почти чёрным, а на рукояти был вырезан герб — золотой фазан на алом поле. Дом Вальмон.

— Мы нашли это, ваша светлость, — мрачно сказал управляющий. — В покоях герцогини. Вот записка, что была при нём.

Каэлан развернул крошечный свиток. Почерк был утончённым, ядовитым: «Отец отдал нам город. Дочь отдаст нам жизнь. Ждите нашего сигнала.»

Элинор побледнела. Это был почерк сына лорда Вальмона, молодого красавца и интригана, за которым она когда-то волочилась при дворе. За которым, как всем казалось, она была бы не прочь выйти замуж.

Каэлан сжал записку в кулаке. Его лицо снова стало каменным.

— Объясни это, — потребовал он, и в его голосе снова зазвучали старые, ледяные нотки.

Элинор увидела в его глазах вспышку ревности и давнего недоверия. Стена, которую они с таким трудом разрушили, за ночь начала выстраиваться снова.