Когда часы пробьют вчера

Глава 1. Позолоти, касатик, ручку

Сквозь время и тернии,
Сквозь тетры и боли,
Сквозь веру неверные,
Сквозь память - на волю,
Научишься истово
Просить о прощении,
Научишься милости,
Искать подношения,
Искать и препятствовать,
Вернуться и взращивать,
Себе же приятствовать
И верить все чаще бы.

Мария Архипова.

Наши дни.

Ключ входит в замочную скважину, худые пальцы сжимают его так, что костяшки побелели. Поворот, ещё…

Звук, противный для человеческого уха, льётся музыкой для моих ушей.

Я даже не шелохнулась. Сижу на гавёных нарах, упорно делаю вид, что нарочито-медленное шевеление прыщавого жандарма меня нисколечко не заботит.

Прошло ровно три часа, как меня задержали. Держать меня ни минутой больше он не имеет права. Носитель серого козырька знает об этом не хуже моего.

Я знаю это, как когда-то знала “Отче наш”, только всё равно, каждый раз, стоит оказаться в участке, и время начинает течь, как тесто на бабушкины блины.

Медленнее некуда. Почти зависло.

Бабуля у меня – та ещё лентяйка.

Железная решётчатая дверь картинно распахнулась, новобранец застыл.

Ну что ж. Пора, а то сейчас ещё сядет на него всякое-чего.

Только, ради всего святого, Сариша, не спеши.

Шаг, второй… пара минут и меня здесь не будет. Стены, пропахшие казёнщиной – не лучшее место для девушки.

— О! Сашка! Так его за ногу! Ты-то мне и нужна!

Иди ты! Вот только встречи с комиссаром мне не хватало!

— Господин начальник хочет узнать свою судьбу? — запела я свою песню, улыбаясь так лучезарно, как только способна. — Позолоти, касатик, ручку, — показала пустую ладошку, специально погромче звякнув тоненькими браслетами, — что было, что будет, чем сердце успокоится, всю правду расскажу.

Тучный начальник участка замер на пороге подведомственного ему учреждения, пока я обхожу его по кругу.

— Не дури, разговор есть. Пошли в кабинет, — сама серьёзность. Вай-вай-вай.

— Вот ещё, господин комиссар. То твои разговоры, не мои. Мне с них проку нет. Да и явись ты на часок пораньше, а так…

— С дела ты в накладе не останешься, — а он, этот душитель свобод, умеет убеждать. Сама галантность.

Знает, как заинтересовать даму. Что и продемонстрировал в кабинете.

— Чаю выпьешь? — спросил, завешивая маленькое зеркало в углу, пока я жду на пороге.

— Выпью, — учитывая то, что в моём, с позволения сказать, доме, нектара этого не водится уже больше недели, как можно отказаться?

Он приловчил на зеркало свой платок, только тогда я шагнула за порог.

Уселась, из кармана достала складное зеркальце – пригладила пальцами кудри, подтёрла под глазами пятна.

Да если бы у меня так не сосало под ложечкой, хрена с два бы они сегодня меня взяли.

— Как кстати ребята тебя сегодня привели… — потёр руки комиссар, распорядившись о чае.

Я, как устраивалась на стуле, поправляя длинную юбку, так и замерла.

— Привели? — что я ненавижу больше всего на свете, так это гавёное враньё. Мне. — Твой новенький меня три раза уронил, пока приводил! Тоже мне: привели! — сдула с лица непокорный локон. — Понять не могу: где я успела ему дорогу перейти? Он меня впервые видел! А уже напридумывал себе всякого-чего!

— А ты, часом, не охамела, подруга? — комиссар, кажется, забыл, что ему что-то от меня нужно. А дело пахнет выгодой, значит, теперь это что-то нужно и мне. — Пошла чистить прямо на центральной площади! —хлопнул кулаком по столу. — Семь кошельков, так его за ногу! Семь! Ребята ждали, дали тебе погулять, но берега-то видь!

— Ладно, ладно… что там, говоришь, у тебя за дело?

Седьмой кошелёк, прошу заметить, можно не считать. Он как бы был, но его, как бы не было… пустой оказался.

— Дело… кхм… нужно сыграть роль жены одного тетрарха [1].

Я заржала. Смеялась так, что слёзы полились из глаз.

— Ты закончила? — господину начальнику, в отличие от меня, смешно не было. Душнила.

— Ну и насмешил, спасибо! Посмеялась я, конечно, от души, от неё же и вынуждена отказаться, — краем серой блузки я вытерла проступившие слёзы. — Боюсь, что гонорара за такую работу мне даже на пудру не хватит, не то что ещё на всякое-чего.

Потому что тетрархи – члены семей правителей тетр [2], все сплошь светлокожие. Жёны тетрархов – сёстры таких же тетрархов, аристократия-с.

Среди семей, правящих городами-островами, была лишь одна смуглокожая, как я.

Была да сплыла.

— Так вот, если ты закончила, то я тебе расскажу одну занимательную историю, на которой мы оба сможем сделать неплохие деньги, — ладно, чё уж. Послушаем. — Одиннадцать лет назад… — я дёрнулась, — сын тетрарха Совы женился на девочке, — пальцы сжали юбку, лишь бы не тряслись, — маленькая терха [3] Воронова. Уж не знаю, кто устраивал этот брак… Сашка! Ты побледнела! — чушь гавёная! Я никогда не бледнею. — Попросить воды? — я замотала головой. — Короче, я не знаю, куда делась малютка Воронова, только сейчас младший Совин упорно ищет девушку, что сыграет роль его жены…

— Что случилось с девочкой? — голос, кажется, ко мне вернулся.

Комиссар хохотнул:

— А мне прям отчитались! Почём мне знать, так его за ногу! Может, младший Совёнок пристукнул навязанную жену, может, выкинул из дома, а может, и сама сбегла. Развода точно не было. Да и живут они тихо: он женой никогда не светил, на публике как до свадьбы появлялся с любовницей, так и по сей день с ней мелькает. Журналисты тогда заинтересовались их браком, попробовали копнуть, но девчонка из дому носа не казала.

Ещё скажи – по своей воле!

— Фотки есть?

— Чьи? — не понял мундироносец.

— Терхи, конечно.

— Нет, прикинь. Совин сказал, что требование одно: уроженка тетры Ворона. Ему плевать, как она будет выглядеть, цитирую: “они, эти ворОны, все на одно лицо. Безликие”. А парень из министерства, что попросил меня тихонько, по своим каналам поискать актриску, сказал мне по секрету, что Совину потому всё равно, что он даже не помнит, как его жена выглядела.

Глава 2. За столом сидели

Наши дни.

— Негусто, но лучше, чем ничего, — я выгребла из карманов несколько купюр. — Много ещё?

Молодой священник, совсем мальчишка, на несколько лет младше меня, аккуратно сложил бумажки, пересчитал.

— Нет, совсем немного осталось. Мы прекрасно соберём это с пожертвований, тебе не нужно так рисковать!

— Чем?

— Свободой, Сариша! Господь…

— Господь… ладно, Лупу, пойду. У меня ещё куча всякого-чего… с пожертвований ничего не бери, тебе приход отстраивать, я сама разберусь с этим насосом.

— Ворон прожила бы и без насоса. Сколько лет живут…

— Впроголодь. Но если улучшить орошение, есть шанс…

— Но не ценой твоей свободы!

— Лупу! Я не собираюсь ни на тот свет, ни в рабство. Всё будет ажурно! Не дрейфь! И смотри мне, чтобы бабушки не узнали!

— Зря ты, они бы помогли, Стефана бы точно что-то дельное посоветовала.

Есть строчка в Писании: “и враги человеку – домашние его”. Лупу, хоть и не со мной живёт, но тоже хорош!

— Это в зависимости от того, застали бы её новость до завтрака, или после…

Лупу, знавший мою бабулю, как Стефану Воронову, номинальную главу тетры, ничего не понял, что естественно – до завтрака её вряд ли кто-то видел, кроме меня и второй моей бабки. С людьми она предпочитает иметь дело, уже накатив для настроения. А трезвая Стефана – аттракцион для людей с исключительно крепкими нервами. “Самогон – наша с миром разумная преграда друг от друга. Трезвой он меня не выносит, как и я его,” — её слова.

— Подожди! Письмо! Терха Воронова…

С размаху шлёпнула себя по лбу. Схватила бумагу с ручкой, набросала письмо сразу для двоих адресаток.

— Нельзя творить милостыню на обозрении людей, иначе Господь мне её не засчитает! — показала язык мальчишке, который вырос на моих глазах. — Сариша! — святой отец захлебнулся воздухом. — Так исковеркать святое писание!

Он ещё что-то кричал мне в спину, пусть его.

Привычно пренебрегая общественным транспортом, я добралась до места, что уже год как держит на своих стенах крышу над моей головой. Надо же, целый год! Мы прямо срослись! Чайная лавка, недалеко от дома – заслужила я или нет маленькую радость?!

Со скрипом отворила металлическую решётчатую дверь, всегда открытую днём, прошла во двор и сразу к крану: козлина гавёная, как всегда, не захотел открываться, а когда поддался, закряхтел, заплевался ржавыми сгустками, и, дал наконец, струйку нагретой на солнце воды.

Смыла лицо, от души намочила руки до локтя – хорошо!

Потянула носом – из кухни веет выпечкой.

— Поставишь чайник? — я выглянула из-за двери.

Тесса подпрыгнула на месте:

— Ё-моё! Сашка! Чего пугаешь?

Я улыбнулась:

— Чаю принесла. Сейчас только помоюсь, ты будешь? Чуть посидим, всякое-чего…

— Ё-моё! Ну конечно, буду, спрашиваешь! — Тесса мастерски перекинула сигарету из одного угла рта в другой, всё это без помощи рук, и схватила чайник.

— Я скоро!

И уже вымытая, выскобленная так, что гладкие ноги блестят на солнце – обещанный нашим хозяином, долгожданный навес, своей функции не выполняет. Виноград так и не зарос во всю решётку. А на климат в нашем районе тетрарху Совы плевать – ему бы за климатом в центре тетры уследить, что ему отребье, жарящееся в пекле…

— Везёт тебе, Сашка! — Тесса стукнула чашками о стол, выплюнула бычок в пепелку. — Кожа загоре-е-е-елая… — я ещё больше вытянула ноги на табуретке, любуясь золотыми медальками браслета. — Новый? — подруга проследила за моим взглядом.

— Ага!

— Ё-моё! Ну красота же!

— Я вчера свой лифчик сушить вешала, не видела?

— Тот… цвета кофе? — она стала выкладывать на стол нарезанные фрукты.

Я кивнула, прищурилась: а говорят ещё, что к воронам всё чужое само липнет. Тесса, вроде и с Кречета, а всё туда же – заграбастать всё, что плохо лежит.

— Не, не видела, — прихлебнула чай эта коза гавёная. — Ты кушай-кушай, специально для тебя прихватила.

— Тесса, — я сложила руки на груди. — Тебе что туда укладывать, а?

— Та не видала я! Ешь арбуз!

— Ага, как же! Сама ешь! Верни лифчик? Или ты надумала делать ноги, а его вместо чемодана взяла? Наложить туда всякого-чего!

— Та померить я взяла! Просто померить! — можно подумать, мы первый день знакомы! — Затянула просто крепко лямку, чтобы не спал, а он – бац!

— Чего – бац? — не, ну это ж надо! Новый комплект, ни разу не одёванный!

— Того – бац! Счас покажу, — женщина, которая была мне подругой, отхлебнула чаю и пошла к своей комнате, чиркнув зажигалкой по дороге. Не, ну надо быть такой? Лучше б трусы взяла померить! Если грудь у нас с ней и разная, то размеры седалищ – очень даже одинаковые.

Вся разница только в том, что у меня гены, а у неё – стресс.

Точнее – способ его устранения.

— Откуда фрукты? — спросила в спину цветастого халата, копошащегося в груде тряпок.

— Откуда-откуда, ё-моё! У хозяев взяла. Они всё равно бы завтра выкинули, вон, гляди, размякшие. А ты всё сметёшь и не заметишь! — ясно, спёрла. — А ты, что, собралась куда? — даже позднее зажигание, лучше, чем не вкуривать вовсе. — К своему этому, да?

Она приблизилась, я вырвала свой лифчик прямо из-под облака сигаретного дыма, предварительно облизав липкий сок с пальцев.

— Тесса! Твою мать! — не знаю, чему я расстроилась больше – тому, что лифчик безнадёжно провонял куревом, или тому, что лямка у него порвана и зашита нитками в цвет.

— Я зашила аккуратненько, никто ничего и не увидит… а если ты его быстро снимешь… да кто вообще смотрит на лифон, когда под ним такие сиськи! Ешь арбуз, а?

— Коза ты! — но не улыбнуться я не смогла. — С тебя печенье! — Тесса закивала, болтая смоляной чёлкой. — Вон то, с шоколадом, и чтобы самодельное…

— Всё будет, дорогая моя, — она, очевидно, готовилась к буре, но выдохнула, завидев, что бучи не предвидится, — а ты что? На свиданку? К своему?

— Он не мой! Он мой секс. Для здоровья, и всё!

Глава 3. Этих встреч мне будет не хватать

Наши дни.

Я нетерпеливо свайпнула по экрану мазфона: 00:00 – пора!

Сердце ухнуло в живот, лишая меня возможности дышать спокойно.

Ещё раз глянула на себя в зеркальце, тряхнула шоколадными кудрями, потушила свет и сняла платок с красивого, круглого зеркала в тяжёлой раме.

— Ну наконец-то! — шагнул мужчина в темноту моего жилища. — Ты где? Твою мать…

— Тшш, — я ногой откинула стул, о который он споткнулся. — Я здесь, пойдём.

— Пойдём, — мужские пальцы на диво безошибочно нашли мою руку, переплелись с моими пальчиками. — Грёбаная темень! Вот зачем!...

Он продолжал нудить всякое-чего, ругаясь сквозь зубы, шагнул в зеркальный портал, я юркнула за ним. Не оглядываясь, он чуть притормозил, сжал мои пальцы.

— Пойдём, кто знает, на сколько хватит, не стоит рисковать.

А когда переход закончился, и мы шагнули в мужскую спальню из напольного зеркала, я оказалась у него на руках.

— Привет, — улыбнулась и потянулась к его губам.

— Привет, — выдохнул, как только я ему позволила.

Стекла с мужских рук, и в полной тишине, держа его взгляд в освещённой бра спальне, потянула пояс плаща. Откинула ставшую ненужной тряпку, осталась стоять в белье.

Рывок и он смёл меня, бросил на постель. Пальцы путались во множестве тонких цепочек: на талии, от шеи до груди, бедра… Путались, запинались, но каждое сбивчивое касание будило сокровенное, где-то внутри, в самых недрах меня.

Ведомая его рукой, я согнула ногу в колене… медленные поцелуи потянулись сладкой нитью от пальчиков, через браслет на щиколотке, вверх по гладкой коже, когда горячие губы коснулись внутренней стороны бедра, я дёрнулась, зазвенев тонким переливом.

Он усмехнулся, ткнулся носом в то место, где лямка трусов перечерчивает бедро, и продолжил поцелуи.

А я дышу через раз, ожидая, что каждый новый раз его губы коснутся меня не так, не здесь. Нетерпеливо хватаю жёсткие волосы, пытаюсь направить… слышу смешок.

Одна нога, другая… нет сил терпеть!

Я, в конце концов, не железная!

Собрала остатки воли и опрокинула его на спину. Поёрзала по мужскому паху – теперь моя очередь!

— Ах, так, — скольжение руки по моей спине – я выгибаюсь дугой, больше не чувствую давления лифчика, а вместо него, мужской рот вбирает в себя сосок, и тут же другой, под мой всхлип.

Ёрзаю, пытаюсь расстегнуть его брюки.

— Так нечестно, — всхлипываю, пальцы дрожат, не слушаются.

Он делает вид, что не понимает. Что, кроме моей груди, ничего на свете его не заботит. А как только я верю, расслабляюсь, тут же снова оказываюсь на спине.

Единственная одежда – трусы из золотистого кружева – уже смялись в его кулаке и выброшены долой, теперь шершавые ладони крепко фиксируют ноги.

— Вот теперь всё честно, — последнее, что я слышу, пока мужской язык не скользнул в меня.

Больше нет звуков, нет ничего, ни всякого-чего, есть только горящие глаза – я вижу их, изредка выныривая из блаженства. Владелец глаз жесток – он не церемонится, не готовит меня. Резко и всеоглушающе он погружает меня в эту пучину наслаждения, на границе с безумием.

Мне он недоступен – стоит только протянуть руки к голове между моих ног, он тут же ловит их, фиксирует, не даёт коснуться. Мне только и остаётся, впиваться в шёлк простыней, подушек, извиваться, не имея ни шанса вырваться.

Пальцы впиваются в кожу на бёдрах так, что не будь мне так хорошо, было бы больно. Как пить дать – останутся синяки. Плевать!

Если бы не эти пальцы, которые всё меньше и меньше контролируют силу, можно было бы подумать, что ему всё равно… на мои крики, на вопли, на смятые под ногтями простыни и искусанную подушку, но я открываю глаза и вижу – он горит. Слушает, впитывает…

Подчиняюсь его воле, позволяю векам закрыться, и, наконец взлетаю. По пути разрываюсь на тысячи ошмётков.

Он не даёт мне опомниться, уже чувствую его внутри. Он входит, наполняя собой лоно, накрывая губы поцелуем. Долгим, глубоким, деля со мной мой собственный вкус… Под сильные толчки я забираю всё, до капли.

Хрипы, что вырываются с его дыханием, оседают сладкой музыкой в ушах.

Мужчина во мне нетерпелив – он слишком долго терпел, теперь намерен получить своё. Тяжесть большого тела, кожа, влажная от пота, толчки горячего члена внутри меня, его тяжёлое дыхание, мои стоны, в которых всё сладострастие мира – музыка, перекликающаяся со звуками ночи.

Два спаянных диких зверя.

Потому что животного во мне едва ли меньше, чем в нём.

Стоит ему только излиться, я не даю ему времени отдохнуть, зная, ему и не надо. Как только член наполняется, оживает под моей рукой – я сама седлаю его.

Теперь будет, как я хочу!

Теперь можно не спешить.

Я начинаю двигаться медленно: привставая, опускаюсь, вращаю бёдрами, наслаждаюсь своими ощущениями и тем, как он не сводит прикрытых глаз с золотой цепи, идущей от шеи, вдоль груди, замыкающейся на талии.

Ускоряюсь – он напрягает бёдра, входя в меня ещё глубже. Мой стон заглушает его, и мужские пальцы смыкаются на цепочке, заставляя меня опуститься на него животом. Он входит под другим углом, и я теряю контроль, плавясь от остроты ощущения.

Руки скользят по спине – я легонько прикусываю солоноватую кожу ключицы. Он принял это, как новый раунд: томно огладил мои бёдра, не прекращая движений внутри, я с упоением зализываю укус – его пальцы поигрались с цепочками на ягодицах. Мягко он надавил мне на попу – я опять застонала, от глубины проникновения и своего ощущения.

— Тшш, расслабься. Я сам, — не соврал.

Мне только и осталось, что хвататься за остатки себя, плавиться в этом заглушающем здравый смысл удовольствии.

Когда он снова победил – я закричала, содрогаясь, чувствуя, наполняющее меня семя.

— Останешься? — спросил, когда попытался переложить меня на другую руку.

— Ты же знаешь, что нет, — голос не дрогнул, чего не скажешь о сердце. Самая глупая мышца. Никчёмная. Гавёная.

глава 4. Зеркала – это ерунда.

11 лет назад.

По правде, я думала, недели мне хватит.

Зачем мне больше времени, чтобы влюбить в себя своего же мужа? Ему нужно только поглядеть на меня, увидеть. Если одних глаз ему будет мало, будет первая брачная ночь, там уж он всё рассмотрит.

Только вот её не было. Как и свадьбы.

Тогда, в день своего прилёта, я пыталась им объяснить, что не виновата. Что это не я, а карающая длань Господа за грех прелюбодеяния, направляла меня… никто не слышал. И не хотел.

Под крики, шум, её истошный вопль, кто-то за шкирку вытащил меня из-под стола – я ничего не слышала. Я только видела, как мой муж взял на руки эту… эту… чужую для него женщину и унёс. Я видела, как он колебался – броситься ко мне, или помочь ей…

Ничего, ничего, когда-то “приступили к Нему в храме слепые и хромые, и Он исцелил их”. Исцелит и этих.

Через месяц жизни здесь, я поняла – ждать исцеления придётся ой, как долго. Если бы муж тогда набросился на меня с кулаками, сделал всякое-чего, что угодно – у меня было бы куда больше шансов. Я верно ждала его первую неделю, каждую ночь.

На Вороне, сексуальная сторона жизни не секрет. Девчонки, мои ровесницы, как и все, росли в маленьких домах, где жило не одно поколение семьи: старики, родители, недавно женившийся сын приводил молодую жену в этот же дом, и не всегда их всех разделяла хотя бы шторка.

Мы вместе работали в поле, ходили за скотом, и, видя животных, не сдерживались в болтовне о том, как это бывает у людей.

Только стоило узнать о приказе императора о моей свадьбе, Стефана раздала всё моё девичье бельё, заменила его на женское, взрослое.

— Поверь мне, деточка, ни один мужчина, увидев тебя вот так, не сможет устоять, — говорила бабка.

Права она была, или нет – мне так и не удалось узнать. Ни в одну из череды этих ночей, никто не вошёл в мою комнату.

Мне ничего не оставалось, как выйти из неё самой.

— Скажите, могу ли я где-то взять другую одежду? — постучалась я в спальню свекрови, наконец, найдя её.

Она ответила не сразу. Глядела на меня, широко открытыми глазами, как если бы дверь и не открывалась, а ни с того, ни с сего, заговорила сама.

— Зачем? — мой вопрос застал её посреди белоснежной, залитой утренним светом спальни, она села к туалетному столику.

— Мне… я… моя одежда… она не подходит для Совы. Здесь одеваются по-другому, я тоже хочу…

— Хочу? — она сощурилась, и я впервые увидела морщинки на идеальном лице. — На своей помойке ты тоже чего-то хотела? — горничная, перестилающая постель, стала это делать медленнее, стараясь изо всех сил.

— Я… я ведь жена будущего тетрарха…

Она расхохоталась. Зло, искусственно, очень наигранно.

— Эта старая алкоголичка тебе ничего не объяснила? — эта женщина, воплощение элегантности и стати, прижала руки к груди. — Придётся этим заняться мне. Жена тетрарха, надо же! Возможно, только возможно, если бы в тебе была сила временщиков… если бы ты имела хоть крупицу сил Вороновых, то мы, Совины, могли бы и смириться. Ты пустышка. Мало того, ты проклятое отродье, ублюдок отступника…

— Я не ублюдок! А мой отец…

— Предатель, чьи внутренности склевали птицы, пока он болтался на верёвке, — святой Господь, ну за что она так? Это ведь неправда, она просто не знает, бабушка говорила, что станут болтать всякое-чего… — А ты его выблядок, и оказалась ты здесь только по воле судьбы и очередной приблажи верховного тетрарха… — надо уйти, не слушать, развернуться, потянуть ручку и выйти, или хотя бы закрыть уши. — Ни один Совин никогда не смирится с тем, что ему приходится дышать одним воздухом с отребьем. Это просто вопрос времени: мы найдём способ убедить императора в необходимости вашего развода.

— Свадьбы же не было…

— Если тебя не было на свадьбе, это ещё не значит, что её не было. Или ты хотела венчание в церкви? Чтобы мой сын никогда…

— Но как это возможно? Если не засвидетельствовал Господь?

— Как? Как ты говоришь? — она снова засмеялась, — фанатичка! Такая же помешанная на своём боге, как и твой отец.

Молчи, Сариша, молчи!

— Это не мой Бог! Это единый Бог, повелитель…

Дверь открылась, толкая меня в спину. В комнату без стука вошли люди.

— Твою ж… — мужской голос, обозлённый преградой в виде меня. Вопреки всему, у меня скрутило живот от этого глубокого голоса.

В комнату вошёл Влад. Он оглядел меня с ног до головы и поморщился, родинка на скуле, досадливо дёрнулась.

— Мария! — вслед за Владом влетела та самая лярва, которая грешит с чужим мужем. — Что она здесь делает? — по щекам у девки пошли красные пятна.

Но даже они её не портили.

Стефана мне врала – он никогда меня не заметит, пока рядом с ним эта стерва. Высокая, одним ростом с Владом, с аккуратной маленькой грудью и тонкой талией. Длинные ноги видны почти целиком – белоснежное платье, усыпанное яркими цветами, едва прикрывает ягодицы. Золотые босоножки на тонкой шпильке, они полностью открывают идеально-ухоженные ноги, пальцы с ярко-красными ногтями.

Она шагнула к моему мужу, сцепляясь с ним, болезненно прижимая к себе перевязанную руку. Он выступил вперёд, закрывая её собой.

Я не хотела. Я заставляла себя не смотреть в зеркало, прекрасно понимая, что я там увижу. Чадру я сняла, но мои плотные одежды… скатерть на обеденном столе в этом доме выглядит свежее. Платок на голове, который мне не хватает духу снять. А носков мокасин мне и вовсе не видно из-под подола.

— Клянчит новую одежду, — свекровь подошла к ним. — Куда-то собрались, дети? — подставила сыну и его подстилке щёки для поцелуя.

Меня, словно не стало в этой идеальной комнате. В идеальном утре, где сын зашёл поцеловать свою живую мать, где его избранница – желанна и принята его родными.

— Прокатимся по магазинам. Дмитре нужно купить платье на приём, потом заедем куда-нибудь, позавтракаем…

Дмитра – вот как зовут тварь, что украла у меня мужа.

Глава 5. Не будь ты такой красивой

Башку отдам на отсечение – когда мы входили в приёмную, никому бы и в голову не пришло соотнести меня с той малокровной девицей, которую только что крыло в коридоре.

— Добрый день! — озвучил спорное комиссар, когда кукольная блондинка, похожая на секретаршу, зависла на миг, но отправила в рот кусок сала. С пальца.

Всякое-чего я хватила на этом свете, но чтобы такое…

Красивый, тоненький кусочек, с мясной прослоечкой. Я даже увидела в нём микроскопические крошки специй. С кончика розового наращенного ногтя он скользнул в такой же розовый рот.

Я сглотнула фантомный вкус.

Салоедка зажмурилась только на миг, но у меня не осталось ни малейшего сомнения о вкусе и качестве потребляемого ею продукта.

— Чем могу помочь?

Я только сейчас поняла: идеальная секретарша Совина, с длинными, прямыми, как под линеечку волосами, жрёт сало на рабочем месте. В этой связке приёмная – сало – кукла определённо кто-то лишний. И это определённо не блондинка. У этого мудака все блондинки при деле – оттеняют его собственную блондинистость.

— Нам назначено. Комиссар Глухарёв.

— Ничего не знаю, — она щёлкнула мышкой мазтера. Серой, как ни странно. — У меня нигде не записано, а господин Совин, — щёки девахи порозовели под цвет модельного пиджачка, — никаких указаний не давал.

Да ладно! А что это мы так покраснели? Всякого-чего разводим с боссом?

— Так вы это, так его за ногу, уточните у босса, — кто-то мне о речи говорил?

По нему видно – нехорошо господину начальнику. В штатском пиджаке, явно маловатом, он несуразно мнётся посреди приёмной тетрарха, в лучах полуденного солнца. Бедный комиссарский лоб покрылся испариной, и кондиционер не спасает.

Ну ещё бы. Какой здесь этаж? Пятидесятый? Чересчур близко к светилу…

Миндальничать с очередной Совинской девкой можно сколько угодно, но гавёная вежливость, лично мне, мало когда в чём помогала.

В этот момент пролетающий за окном мазмобиль как раз загородил пекущий фонарь, чем отвлёк господина Глухарёва.

— Ай, какая красавица! Ай, какая умница! Давай, милая, позолоти провидице ручку, всю правду расскажу, ничего не утаю! — воспользовалась я заминкой, взяла огонь, в лице салоедки, на себя.

Буквально грудью закрыла доблестного комиссара Глухарёва.

Не ради него, себя.

Просто по привычке, болтаю первое, что приходит на ум. Лишь бы не плакать, не от зависти и злости, а от жалости. К себе. Потому что даже этой… да будь она какой угодно положительной – для Влада она обслуживающий персонал. Для неё у него нашлось хоть что-то. Для меня за два года не нашлось ничего, кроме отвращения.

— Нне надо! Пожалуйста! — секретарша сморщилась, её руки нырнули под стол, и тут я увидела живот. Ещё небольшой, но прекрасно заметный по худосочной фигуре, она обхватила его руками, защищая.

Святой Господи! Он сделал ей ребёнка…

— Релия, что здесь…

Он даже не успел нас, как стоит, разглядеть. Подбежал к своей… подбежал к ней бегом! Губы поджаты, острые скулы ходят ходуном. Два шага, и он присел, взяв её руки в свои.

— Что случилось? Что-то с ребёнком? Твою мать, не молчи! — мой муж потряс её за плечи.

В эту минуту сбывалась моя дебильная мечта: Влад Совин заботится обо мне, я ему не безразлична, и я ношу нашего малыша.

Я, да не я.

Сейчас при свете дня я оценила: за девять лет Хорёк вырос. Из сухощавого он стал гибким и сильным, из равнодушного – собранным. Но не со мной.

Тем хуже.

— Нет, господин Совин…

— Влад, Релия, мы договорились.

— Влад, да Влад. Всё хорошо, немножко прихватило, но уже всё прошло.

Президент консорциума выждал паузу.

— И всё-таки, тебе хватит работать. До конца срока будешь отдыхать!

Господь Всемогущий! Да я сейчас разрыдаюсь от умиления: тревожный отец и активная мамочка. Всё, как в лучших мечтах идиотки!

Мелким переливом запели мои браслеты.

Рука комиссара у меня на локте – поздно, вот она цепная реакция:

— Всё это очень трогательно. Пожалуй, мы пойдём, а вы тут продолжайте… — слова встали в горле. Он едва повернулся на звук моего голоса, но смотрит так удивлённо! Продолжая сидеть, снизу вверх, в этом определённо что-то есть… как же я тебя ненавижу! — Чем бы это ни было – продолжайте!

Наверное, вся моя ненависть отразилась во взгляде, Влад дёрнулся, а я разорвала зрительный контакт, не стала ждать господина начальника.

И вот помню же: “как вы можете говорить доброе, будучи злы? Ибо от избытка сердца говорят уста”. Молчание – золото!

— Подождите! — этот Хорёк закрыл собой дверной проход. Клянусь отцовскими часами: этот, чуть покрасневший мужчина не может быть ни Совиным в принципе, ни уж тем более, Владом. Он за последние пять минут показал эмоций больше, чем мой муж за два года моей жизни в его доме. Теперь решил добить: — квадрат энного числа Фибоначчи равен произведению его соседей: Ф эн минус первое умножить на Ф эн плюс первое минус единица в энной степени.

— Чего?

Он уже одной рукой приобнял меня немного выше талии, плавно развернул к распахнутой двери.

— Вы зачем-то здесь. Я, как будущий тетрарх, просто не имею никакого морального и, что ещё важнее, — он поднял указательный палец, — этического права, отпустить вас не выслушав. Молодая женщина, уроженка другой тетры, вы бы не пришли сюда, не будь для вас это важно.

Его пальцы мягко поглаживают мою спину так, будто нет на мне шифоновой блузки – каждое движение проникает под кожу.

Нужно собраться! Взять себя в руки, а не позволять ему вот так усаживать себя в кресло.

И что же Релия? Ему ведь не всё равно – он беспокоится о ней. И позволяет себе всякое-чего за мной? У неё на глазах?

— Эта девушка, ей может снова стать плохо.

— Точно! — сияя улыбкой, он вытащил из кармана брюк свой мазфон, приземлился в кресло, быстро набрал сообщение.

— … из вышеперечисленного следует, что консорциум в целом и отдел пиара в частности… — бубнил кто-то из монитора.

Глава 6. Никаких зверей, сладостей и другой чуши!

11 лет назад.

— Ой, а это что за кнопочка? Ой! — раздалось следом за стуком каблуков.

— Дмитра, — ленивый голос Влада, — под капот ты ей зачем лезешь?

Чтобы капотом ей отрезало голову. Что непонятного?

— Котёнок, ну как же? А вдруг я где-то сломаюсь? Мне же нужно хотя бы знать, что там, где находится? — раздался плавный звук автоматики, и восхищённое: — Вау! Зайка, ты видел? Посмотри скорей! Ни одной детальки не видно! Всё всё всё закрыто панельками…

По-моему, кто-то здесь подсасывает. Тосол в собственном мазурике. Иначе почему они так часто у неё ломаются, и, что хуже – она не делает из этого никаких выводов?

— Видел. Этот мазурик по умолчанию предполагает, что его владелец не ждёт поломки. В определённом графике твой мобиль будут гонять в сервис, где… — громкие, отвратительные звуки причмокиваний, — специально обученные люди будут открывать все… Дмитра?

— За сколько он разгоняется?

— За восемь секунд.

— Надо же! Зайчик, вот это скорость!

Надо же! Хорёк, почти как у тебя, когда вы сношаетесь!

— Не могу ждать! Не хочу! Я так долго о нём мечтала! — вжухнул замок.

— Детка, не здесь же!

— Почему? Никого нет. Прислуга уже спит, семья – тоже. Нас никто не увидит. Иди ко мне, твоя малышка сейчас тебе покажет, как она тебе благодарна за такой подарок!

Начинается!

Я не стала подслушивать дальше.

По правде, не собиралась и раньше, хотела пройтись перед молитвой, когда увидела подлетающий к особняку мазмобиль последней модели. Я узнала его по цвету – ярко-красный. Специальная, женская модель. Самая безопасная на сегодняшний день. Я слышала, охранники так говорили.

Просто, когда они приземлились у гаража, а потом вышли, такие весёлые, счастливые, я не смогла уйти. Мне так хотелось посмотреть хоть издалека на эту, их жизнь.

Пока неслась к себе в спальню, пыталась унять рвотный позыв. Желудок налился такой тяжестью, что терпеть не было никаких сил.

Мне нужно уйти из этого дома. Я здесь лишняя. Сижу днями у себя – меня никто и не найдёт, если однажды я не выйду из комнаты. Просто не станут искать. А каждая встреча, с кем угодно из них, как новая лавина боли. И каждый раз чувство такое, что ещё капля и я не выдержу. Даже на улице, на чужой тетре, у меня и то больше шансов найти доброту.

Больше, чем в этом доме.

“Каждая тварь Господня достойна любви” — так всегда мне говорила Анка – моя вторая бабушка.

Я, видимо, не тварь. Или не Господня. Если в этом доме нет никого, способного хотя бы на понимание. Бежать прямо сейчас, куда угодно, пусть я и не смогу вернуться домой, пока нас не разведут, всё что угодно – лучше такой жизни.

Только помолиться сперва. Такой шаг мне самой, без Господа не сделать.

Закончила всякое-чего и только-только стала входить в то самое, молитвенное состояние. Потому и не услышала ни стука, ни шагов, ни скрипа двери.

— Я… это… я хотел… а что ты делаешь? — у двери мялся мальчик лет двенадцати, мялся сам и мял в руках пакет.

Светлые волосы, голубые глаза, вытянутое лицо – однозначно, Совин.

Замысловатая стрижка – волосы у лба чуть длиннее, завиты. Один в один, как у Влада.

— Благодарю Господа за сегодняшний день, — само то, что со мной просто заговорили, спросили что-то такое обыденное… я так отвыкла от человеческого отношения.

Он задумался, закрутил головой. Сделал несколько неуверенных шагов – я не стала останавливать.

— Ты ведь жена моего брата? — я кивнула, подавив горькую усмешку. — За что ты его благодаришь? Твой отец предатель императора и силы тетрархов. Которую должен был беречь, — я просто начала часто дышать. Он, этот ребёнок, он говорит слова взрослых, это не его мысли. Ему их внушили. Не злись, Сариша, он не понимает. — Моего брата Его Величество заставил на тебе жениться. Влад любит Дмитру.

— Это он тебе так сказал?

Сделавшись важным, он чуть нагловато, по-совински усмехнулся, уверенно подошёл ко мне, я всё стояла на коленях у окна. Стала подниматься.

— Мужчины такое не обсуждают. Ты что! Так Дмитра сказала, что скоро император остынет и тебя выш… ой! — он залился краской, — отправят отсюда домой. Тогда Влад женится на Дмитре. Так зачем ты молишься? Папа говорит, что бога нет, что религия – инструмент управления массами. Что людям, кто живут в нищете, нужно понимать, ради чего они живут. А писание даёт им веру – все их мучения на земле – ничто, жизнь пролетит, как миг, а дальше их ждёт вечная, безмятежная жизнь за их страдания.

“Многие же будут первые последними, и последние первыми”.

— Ты сам тоже так думаешь?

— Конечно. Так же папа говорит. А почему ты молишься здесь? Молятся же в церкви? Мы ездим по праздникам.

— Мне… — сглотнула ком, — мне нельзя ездить в церковь. Ты знаешь… иди-ка сюда! Как тебя зовут?

— Драгош. А ты… ты красивая без своих этих, — он повозил в воздухе руками, показывая платки, — вот этих. Другая, не такая, но очень красивая!

— Нет-нет, не говори глупости. Вот вы все…

— Бледные поганки!

Мне так сильно захотелось сделать хоть что-то хорошее для него, просто бросить маленькое зёрнышко, чтобы помочь ему не вырасти таким, как они.

— Ты очень хороший мальчик! Сегодня ты сделал счастливым мой день. Это допустил Господь. Я живу, дышу. Я сыта и мне сухо и тепло – это тоже дал мне он. А что у тебя было сегодня хорошего?

Драгошу не нужно было долго думать. Он бросился в рассказ о новом мобиле, который брат покупал своей невесте и взял его с собой, о том, как клёво было в салоне, среди мазуриков…

— Видишь, и это дал тебе Он. Без Него не летает птица, не бежит зверь, не течёт река. Самое малое, что мы можем сделать в ответ – принести ему молитву. Не надо в церковь, просто нужно остаться одному или с очень родным человеком, закрыть дверь, чтобы тебя не потревожили, и рассказать Ему, как ты благодарен. Он видит тайное, и за молитву твою, воздаст тебе явно.

Глава 7. Отличный парень за хорошие деньги

Дальше, отработанная схема: стук в окно на первом этаже:

— Это я.

Ставни распахнул дед Михай. Я сняла два браслета, протянула ему:

— Это вам. А за этот…

Несмотря на старость, двигается ростовщик удивительно бодро, наличка была у меня через секунду. Дед Михай открыл дверь своей комнаты, и я взбежала на лестницу, чтобы по крыше, ползком, перебраться на соседний дом.

Шум отсюда слышен преотлично! Гомон, ругань – всякое-чего, работяги протестуют: им вставать через несколько часов, чтобы оказаться в своих доках, барах, на заводах.

— Стоять! — я, напротив, услышав крик, поползла быстрее, собирая всю грязь с крыши. Подняла голову: слава Господу, ни одного мазмобиля в воздухе. Это внизу.

Жандармы снова прибегли к рупору:

— Фавела 2153! Работает миграционный корпус жандармерии Сова. Плановая проверка документов. Всем оставаться на своих местах и приготовить документы. При попытке бежать, приказываю открыть огонь!

Конечно-конечно. Как скажете, господин офицер.

Дальше хода по крыше нет – у жителей этого дома слишком большой дворик. Гавёные деревья! Гавёная Сова, гавёное вечное лето! Спускаюсь по деревянной лестнице, держащейся у стены на честном слове, рука так и тянется почесать нос – нет времени. Нельзя тормозить. Не тупи, Сариша, надо драпать как можно дальше. Убираться отсюда. Звуки выстрелов – кто-то побежал, бедолага. Сразу стало тише. Чёрт возьми, – не утерпела, чихнула от гавёной акации. Осмотрелась – никого. Только я и гавёный куст, воняющий на всю округу. Тупик. На бегу яростно потёрла нос, чтобы не вздумал больше шуметь. Два рёбрышка в стене тяжело потянулись вверх, боком пролезла, грудь пришлось пропихивать. Соседний квартал. Можно выдохнуть, но лучше идти. Как можно дальше. Слушаю, как истерично бьётся сердце. Пронесло. Всегда проносит. Сейчас нужно выйти как можно ближе к центру. Миграционщики не дураки – мазурики уже облетают остановки и тёмные дыры, в поисках самых прожжённых ходоков. Хоть бы сегодня они ушли ни с чем. Пригнувшись, вошла в старую калитку, в кустах её не сразу и увидишь, здесь можно двором. Лупу зря волновался. Не о том. Прижми меня за кражу – суд обяжет возместить убытки – денег у меня нет – буду возмещать трудом. Тогда я до конца смерти буду драить унитазы и полы в богатенькой семье. Переживу. Переживу, сказала! Сцеплю зубы и как смогу стану маскировать своё презрение. Но, если меня осудят как нелегалку, проведут расследование и выявят, сколько и как я наживилась на Сове, не отчисляя налога тетрархам – буду корячиться на общественных работах, пока не покрою долг. Скоро подземка, черта между фавелами и приличными спальными районами. Вот там уже точно можно будет сесть на ночной автобус. Если не поймают. Потому что, если поймают… можно ещё что-то сделать, уймись сердце – не поймают, чтобы наказание ужесточили. Чтобы мне не как воровке и нелегалке выплачивать долги, а чтобы меня, как опасную, переправили на Беркут. Тогда нужно вызвать как-то Совина, в камеру, и попытаться его убить. За убийство Влада его отец будет вправе убить моего старшего ребёнка, которого у меня нет. Всё по закону. Всё по гавёному талиону. Только не работать на их благо. Лучше гнить в каменном мешке. Талион – прекрасный и жуткий в своей справедливости. Око за око. Не страшно. Ничего не страшно. “Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережёт ее”. Я сберегла. Сберегла. Вот он вроде самый старый дом в трущобах. Как стоит – непонятно. Дунешь ведь – посыпется. Два выхода. А сразу за ним – магистраль.

Свет фар, рукой закрыла глаза – потеряла драгоценные секунды, чтобы развернуться назад, в калитку чужого дома. Обман. Ничего бы не вышло. Сто пудов, у второго входа ещё один служебный мазурик.

— Проверка документов. Предъявите ваш чип-паспорт.

Лейтенанту жарко – в одной рубашке, без кителя, ночью.

Я натянула поглубже капюшон.

Нужно попробовать бежать. Просто, хотя бы потянуть время. Вдруг случится чудо. Уже очевидно – они увидят мой паспорт, в нём и фамилию, и ауру терхи, и то, что терха эта не платит налоги уже много лет.

Всякое-чего, но вдруг драить унитазы я буду в белоснежном дворце тетрарха?

— Стоять! — напарник лейтенанта выстрелил вверх, стоило мне рвануть вниз по улице. Быстро он, держал меня на прицеле.

Плевать, пусть убьют.

Возвращение домой, в собственную спальню, где до сих пор одна стена обклеена снимками Влада – я содрала бы их первым делом, не разбирая вещей. Руки с дороги помыла бы только после.

Возвращение было лишь призраком.

Столько чудес нет в запасе даже у Господа. Наверное, сегодня он уже сделал для меня всё, что мог.

— Стой, стрелять буду!

— Не жди, стреляй! — я запетляла зайцем. Если уж попадёт, главное так, чтобы не ранил, а наверняка застрелил.

— Стой! — одновременно с выстрелом и ветром в ушах, пронёсшим пулю мимо меня.

Куда деваться, когда добегу до забора, что закрывает тупик, я придумать не успела. Литая капсула чёрного спортивного мазмобиля приземлилась едва ли не мне на ногу.

Ну вот и всё, добегалась.

И ни разу не попали, даже не ранили, не сложилось поваляться в тюремном госпитале.

Водительская дверь поехала вверх, и прямо на свет ржавого фонаря выскользнул человек. Точнее, Хорёк.

— Тыковка, я тебя обыскался. Чего не берёшь трубку? — мотор не заглушил, лениво облокотился о бок мазурика.

— Я же просила! Какая, к чёрту, тыковка? — выплюнула и согнулась, тяжело дыша.

Он уже сменил рубашку на голубое поло. С его глазами – ужасное сочетание. Футболка подсвечивает их так, что даже здесь, в корявом свете фонаря, они, как будто горят голубым пламенем. Эта яркость, в сочетании с показательно весёлой улыбкой – жуть.

— Погоди-ка, вспомню: никаких зверей и сладостей. Где ты ела сладкую тыкву?

Вообще-то, на Вороне, но не суть.

— Господин Совин, — пистолета уже нет в руке лейтенанта. — Хм, миграционная служба Совы, лейтенант Андоне, — правая рука у виска, представился по форме. — Плановая проверка документов…

глава 8. Как в старые добрые

Невозможно сказать, сколько прошло времени. Реши себе, пролетающий мимо нас мазурик, сломаться и заглянуть в неприметную мастерскую, он бы удивился, мягко говоря: на земляном полу пластиковая мини-копия консорциума Совиных, мы, кучкой вокруг макета, и парень, в одноразовой маске и резиновых перчатках, без конца печатающий на своём мазбуке.

— 160 сейфовых ячеек. На каждой ключевой и кодовый замок… — Лео почесал подбородок, вглядываясь в недра макета. Будто вот сейчас, под силой его взгляда, вместо пластика перед нами предстанет настоящий консорциум с его хранилищем, и тогда мы узнаем все его тайны.

— Интересно, сколько камней туда влазит, — подал голос Монстр, занявший своей тушей два стула: один задницей, на второй закинул ноги. — А, как думаешь, Спиди?

Я только открыла рот, как раздалось от ноутбука Гения:

— Если взять средний размер алмаза, учесть, площадь хранилища, зона сейфов которого составляет 1/9 всего помещения, то выходит…

— Гений, слышал когда-нибудь словосочетание “риторический вопрос”? — кто-то должен был прекратить этот поток всякой ценной информации. Кто, если не я?

— Спиди, ты просто святая! Я бы этого не вынес, — Монстр сделал рука-лицо.

— Жалко, что нельзя повлиять на режим его включения в реальность.

Мы с Монстром синхронно глянули на Гения – так и есть. Он уже не с нами. Словно и не он минуту назад пытался нас просвятить.

— Если вы закончили, я бы всё-таки хотел, чтобы вы сосредоточились на деле, — Лео.

— Да, папочка, — я уставилась на макет так, словно он сам стал бриллиантовым.

— Да я уже затрахался, босс! Даже Гений не сможет подобрать личный код на каждую ячейку. Королю Ключей нужно увидеть их самому, чтобы дёрнуться, сделать отмычку. Что толку ломать голову? У меня уже башка болит! Войдём в подвал, возьму лом и переломаю их к чертям собачьим!

— Молись, чтобы мы всё-таки нашли более изящное решение, — Лео, как всегда, оставался спокоен. — Во время последней тренировки на ячейку у тебя ушло 9 секунд. Даже это суперскорость. А теперь смотри: 24 минуты нам нужно будет провести в хранилище, и это только на вскрытие. Схема: ты ломаешь, Гений контролирует перехваченную электронику, Король Ключей держит двери, Спиди на шухере, я выгребаю. Это слишком много. Мы не знаем, что, если кто-то из их боссов вздумает в эти 24 минуты войти в систему с домашнего мазтера? Или кто-то из Совиных вздумает заехать в свой офис? Мокруха нам не нужна. Мы воры, не…

— Это очень много, слишком. И это огромный риск, — я помотала головой.

— Хочешь дать заднюю?

— Задохнись! — я швырнула в Монстра отвёрткой. Ну как в Монстра. Швырнула в мимо Монстра.

— Спиди пойдёт туда и одна, громила, можешь мне поверить.

Я спокойно выдержала взгляд Лео. Не стала ничего отвечать. Зачем? Этот парень в костюмчике знает и сам всё всякое-чего. Лео не нужны беседы по душам, чтобы понять наши мотивы.

— Спиди пойдёт туда со всеми нами, просто я затрахался готовиться. 17 месяцев мы мусолим…

— И сейчас всё отработано почти идеально.

Лео хотел продолжить, но я перебила:

— Нет других вариантов, кроме взлома. Давай смотреть реально: даже Гений не подберёт комбинацию к каждой, их 160. Король Ключей не был в хранилище ни разу, а, если бы и был, ему нужно время изучить каждый замок.

— Я думаю о том же: идём, действуем по ситуации, берём столько, сколько сможем унести, насколько хватит времени. Как у тебя, продвинулось с комбинацией от двери?

Пришлось вдохнуть поглубже, чтобы ответить:

— Мне нужно ещё время.

Лео только кивнул:

— Мне пока тоже не удалось заснять, — он коснулся моего плеча: — эй, Спиди, не вешай нос. Мы сразу понимали, что затеяли, что легко не будет, но если всё получится…

Вековое величие Совиных грохнется в адское пекло. Как и консорциум, и их репутация. Всё будет погребено под голосом диктора: сегодня было ограблено алмазное хранилище Совы. Самое надёжное и сверх охраняемое место на планете. С этого дня клан Совиных не гарантирует безопасность и сохранность отданных им на хранение ценностей.

“Не останется здесь камня на камне; всё будет разрушено”.

— Нужно поторопиться, — сказала, возможно, самой себе.

— Эй, девочка. Ты это брось: спешить нам нельзя. Лучше перебдеть, чем недобдеть. Что бы ты ни делала, каким бы способом ты ни пыталась вызнать, не хочешь говорить – дело твоё. Но если ты себя выдашь, ты похоронишь нас всех.

— Поняла, — со скрипом признала вину.

— Лады, — Лео потёр руки, — итак, детишки, тренировка и по кроваткам, отдыхать.

— У меня всё готово, — прогундосил Гений. Его мы и ждали, он закончил снимать последние показания с камеры, которая была вмонтирована в ручку, её Лео носил в нагрудном кармане. Именно Лео играл в нашей пьесе роль диамантера – перекупщика и продавца алмазов. 17 месяцев назад он вошёл в консорциум Совы, чтобы снять офис и хранилище, представившись очередным мелким алмазным дилером со Стрижа. Почти каждый день он спускался с охраной алмазного центра в подвал, к своей ячейке, чтобы заснять очередную деталь. Сотрудники консорциума уже должны были привыкнуть к нашему знойному очаровашке.

И пошло!

Ключ из кармана Лео – мы открыли замаскированную за снятыми капотами дверь, а там… точная копия алмазного хранилища.

— Раз, два, три, — палец Лео на кнопке таймера, голос Гения через минуту: — вперёд! — Монстр и Лео двинулись к ячейкам: один вскрывал, другой выгребал муляжи.

Моя задача – стоять здесь, под отключённой камерой у входа в нижние этажи. Случись всякое-чего, я должна дать знак, чтобы ребята успели предпринять хоть что-то, а не загремели в тёплые объятия жандармов всей компанией.

— Стоп! — Гений. — 24 минуты, тот же результат.

— Хорошо, ещё есть время. Давайте, отдыхайте, ребятки. И не забудьте главное правило!

— Не тратить уймы денег в одном месте, в один день.

— Босс! — вспомнила! — Нам надо бы затихариться. Люди уже поговаривают, что грабят только дома с охранками Совиных. Если даже в фавелах об этом судачат, жандармы уже тоже могли догадаться?

Глава 9. Губами к его губам

9 лет назад

— Эта дрянь меня в могилу сведёт! Дмитра, дочка!

Дочка, которая шлюшка-лизоблюдка, через секунду оказалась рядом с умирающей матушкой.

Я даже бровью не повела. Пошла дальше, оставила их вздыхать.

— Не обращайте внимания на мою драгоценную свекровь. Слаба здоровьем, вот снова где-то хватанула сквозняка, — я подхватила клиентку под локоток, ускорила шаг. Не то, чтобы мне было дело до гавёной терхи… просто не хотелось портить собственно принятые стандарты сервиса. — Вы запомнили? Хорошо запомнили? Ослабьте напор, найдите хобби: начните вязать, запишитесь в книжный клуб, прикиньтесь, будто вам безразлично, что и как делает ваша дочь. Вот увидите, только так она встретит свою судьбу.

Мы уже подошли к воротам. Охрана не шелохнулась.

— Всё запомнила. Это ваша свекровь, значит, вы… — синий чулок в огромных очках с линзами такой ширины, что ими можно хоть гвозди заколачивать, уже забыла, зачем ко мне явилась. По правде, я долго не хотела её принимать, но сдалась под натиском обстоятельств непреодолимой силы, перед которыми не выстоят даже самые стойкие из нас. Денег.

— Жена будущего тетрарха.

Она прикрыла рот ладошкой:

— Расскажу девочкам на работе – не поверят!

Она уже не помнит ни про дочку, которой сама же и не даёт спокойно построить личную жизнь, ни про фотку, по которой приходит ко мне гадать, во второй раз. Сама её дочь – умница, не верит в гадания. Наш человек.

А мамашке надо как-то развлекаться. А как ещё ей это делать, если своей жизни нет? Жизнью подружек с работы долго не пропитаешься, когда они такие же грымзы, как и ты, вот стерва и пьёт кровь собственной, не удивлюсь, если от святого духа зачатой, дочери. Контролирует каждый её шаг и пытается научить уму-разуму.

— Вот моя визитка, — протянула ей карточку с нарисованной колодой карт, и коротким перечнем услуг. Точнее, услуга всего одна – гадание, но формы… тут уж я дала фантазии раздолье.

Какая разница, куда смотреть: в чашку, чужую кожу или карты? Если всё равно, больше, чем скажет мне сам человек, я ничего не узнаю.

— Терха Совина, — прочитала она на карточке с придыханием. — Надо же, сама терха, и гадает.

— Именно! Собственной персоной! Наша семья: мой свёкр, свекровь и муж, мы хотим быть ближе к народу.

Я немножко подтолкнула её к двери.

Это представление может длиться вечно, но у меня ещё дел по горло! До неё приходила девчушка, и что-то мне в ней не понравилось. Она ищет знахарку, так как услуги врача ей не по карману, но даже мне очевидно: ей бегом нужно бежать в больницу. Всё, что я могла, это взять её кровь в пробирку, сказала: нужно для ритуала, вот теперь мне нужно успеть снести её в лабораторию.

Боюсь, девчонка может и не дождаться.

— Терха?

Как только я распахнула калитку в воротах, сразу попала в гостеприимные объятия наряда жандармерии. Ну вот чего они так? Нормально ж живём, могли бы уже привыкнуть!

— Всего доброго! — напутствовала грымзе и развернулась к жандарму.

Как там было… “возлюби ближнего своего, как самого себя”!

Счастливчики вот они, тут как тут.

— Ай, золотой! Ай, яхонтовый! — обрабатывать двоих сразу всегда сложнее. Тут приходится подключать и женщину, и Воронову, и всё одновременно. Не то, чтобы я так уж была уверена в своей внешности, но улыбаться – точно никогда не помешает! — Заходи, касатик! Позолоти девушке ручку, всю правду расскажу, ничего не утаю.

Служивые переглянулись, синхронно сделали шаг назад.

Я откинула волосы, предварительно хорошенько ими тряхнув, ступила на них:

— Что ж вы, морэ? Аль забыли, что вас привело?

Ребята, явно в замешательстве.

— Вы… живёте здесь?

— Живу, ай, живу! — голосила я, заламывая руки, — заходите, гости дорогие!

— Мы… нам поступил сигнал, вызов, что на территорию особняка проникли посторонние…

— Как? Кто? — ужаснулась: ах, как страшно!

— Вы… — другой взглянул на первого, вытер лоб ладонью: — вы можете как-то доказать, что находитесь здесь законно?

— Ай, да, конечно! — из декольте я выудила чип-паспорт, протянула его полицейским.

Они только вставили карту в свой терминал, как:

— Терха… Терха Совина?

— Ай, я! Заходите, гости дорогие, коль пожаловали! Живём мы небогато, но отобедайте чем Бог послал.

Вообще, это уже моя любимая роль: невменяемая крестьянка с Ворона. Я не анализировала, почему – плевать на причины, но именно это моё амплуа, здесь, на территории дома тетрарха, шокирует больше остальных. А шок – это по-нашему!

— Терха, вы…

— Ай, я! Не хотите проходить, давай, позолоти ручку, я тебе здесь всё расскажу, по руке всю твою судьбу прочту…

— Терха, мы… — второй попытался чуть громче, ну куда им, я тоже наподдала децибел.

— Что было, что будет, чем сердце успокоится, а ежели платить не хочешь, то и…

— Терха! Есть кто-нибудь…

Из взрослых?

— И без руки вижу: ждёт вас обоих дорога дальняя, — пилить вам в свой участок, — печальная, — без задержанных, — да дом казённый!

Первый дёрнул второго за рукав рубашки, кивнул на служебный мазурик.

— Всю судьбу прочту, а ежели карты разложу…

Свалили.

Мазурик взмыл в воздух, не успел мотор нормально прогреться.

— Ты! Ты! — стоило мне перешагнуть порог, в меня упёрся ярко-красный ноготь. С пальцем, разумеется. И, к сожалению, со всем прилагающимся в виде шлюшки-тварюшки. — Тетрарх приехал! Господин Совин ждёт тебя в кабинете!

Она не приближалась ко мне ближе, чем на расстояние вытянутой руки.

Подозреваю, рука ещё помнит, каково это, когда из неё торчит вилка.

Один раз, она попробовала забыть, месяца три назад. Сучка воспользовалась тем, что моя обожаемая свекровь, как всегда, валялась в припадке мигрени, а свёкр отсутствовал. Муж… они только что порезвились у бассейна. А так как игрища их уже давно не проходят без спиртного, муж остался спать в шезлонге. Идеальные отношения – Влад любит вино, вино любит Влада, а стоит им встретиться, их взаимная тяга друг к другу преодолевает все преграды в виде бренного мира.

Глава 10. Вы так ничего и не поняли

Наши дни

Отличный сексолог Хорька не зря получает свои отличные деньги.

Отрабатывает, стоит признать, парень их, без всякого-чего – не придерёшься. Все последующие дни Совин прилип ко мне, как стрелки к циферблату.

Стоило только начать сборы к Монстру – Хорёк уже открывал шкаф, менял футболку:

— Я тебя отвезу. Нет, нет, не торопись, делай свои дела, я подожду, заберу тебя. Да-да, ты могла бы добраться сама, но мы же хотим поскорее покончить с этим? На счету каждая минута, чем больше времени мы проводим вместе, тем быстрее…

Личного пространства не хватало, и сильно.

Прошла неделя с нашего “знакомства”, а чувство такое, будто и не было этих одиннадцати лет. И чем дальше, тем больше с каждой минутой мне казалось, что всё то, в прошлом – просто мой очередной прыжок во времени. Я там была, видела, но всё это происходило не со мной. Не с нами.

Дмитра, словно и не та Дмитра – не поднимала на меня глаз. Сказывалось постоянное наличие за моей спиной Влада. Тетрарх Совин лишь раз ужинал дома за эти пару дней, на меня он не обращал внимания, как и на Дмитру с Салоежкой – что, само собой разумеется. Но вот Влад! Теперь я понимаю, как раньше он умудрялся так надраться за ужин – а как иначе? У них же рты открывались точно не для еды! Они мусолили новости политики, новейшие технологии, спорили, подкрепляя свои доводы какими-то формулами, от одного звучания, которых меня тянуло блевать циферками. Кричали, били кулаками по столу, а в особенно острые моменты швыряли приборы. Мои сокамерницы в такие моменты жевали дальше, как ни в чём не бывало, я же вздрагивала всякий раз. Иногда Драгош пытался вставить своё мнение, тут уж зависело от остроты вопроса – либо ему позволяли, либо затыкали. Но почти никогда не давали договорить до конца – у этих двоих, таких похожих мужчин, просто не хватало терпения дослушать бедного мальчика.

В эти минуты я отмечала, как маленькая рука его жены скользила на его руку под столом, а её глаза, которые только что следили за мужем с тревогой, уже смотрели на него с таким счастьем и обожанием.

Что примечательно, – спиртного на столе не было ни капли.

Заканчивались выходные, и меня волновало несколько вопросов: без конца трезвонящий мазфон Хорька – как долго он собирается обхаживать меня, игнорируя мир за забором? Что будет, когда завтра он поедет в консорциум, как активизируется Дмитра и присоединится ли к ней Салоежка? Почему Тесса не берёт трубку и игнорирует мои сообщения? Как свалить из дома на ночь, не вызывая подозрений?

По тому, как к обеду воскресенья увеличилась частота подходов Совина к турнику, который он, за каким-то надом, велел установить в нашем временном месте пребывания, я поняла – совместные ночёвки, его неконтролируемые перепады настроения, ор на каждого второго, кто имел неосторожность позвонить, – он не просто без проблем отпустит меня, но и вслед помашет. Не платочком – простынёй.

Я уже решила, что если Тесса продолжит меня игнорировать, всё равно поеду в пансион. Миграционщики уже должны были свалить, а пропустить сегодняшнюю ночь я не могу. Каким бы Хорьком ни был муженёк, природа на нём попотела, а мне страдай – ищи выход, чтобы не потеть с ним. Я не железная, чтобы стоически сносить его ежесекундный тестостероновый бум.

У него хоть турник есть.

Упаси меня Господь, повестись на его выкрутасы! Одна ночь с Хорьком повиснет таким грузом – не унесу.

Во-первых, моё пребывание в особняке превратится в ад: если стервятница только заподозрит, что его защита на меня больше не распространяется, она не поленится придумать всякого-чего поизощрённее.

Во-вторых, скоро мы разойдёмся и больше никогда не увидимся, а у него нет второго консорциума, которым я могла бы рассчитаться с ним за себя повторно.

В том, что рассчитываться будет за что, я не сомневаюсь.

Руины былого величия Совиных, ошмётки их репутации безопасников, в тот момент, когда каждый недоделанный блогер-школьник Экмаона будет полоскать их бессилие, и всё это под собачье обожание в когда-то невидящих меня глазах!

Только бы всё получилось!

— Ты уверена, что хочешь сегодня остаться на ночь… здесь? — на «здесь» он смешно поводил носом.

Мазмобиль припарковался у дома, среди колымаг, ходящих только по асфальту.

— Здесь, это мой дом. Уверена.

— Отлично! — Хорёк улыбнулся во все тридцать два так, что в них солнце блеснуло, будто там все шестьдесят. — Завтра к вечеру, нормально? Заберу тебя после работы?

И вот без всякого-чего: пробудь я ему всамделишной женой хотя бы день – размазала бы такое довольство по смазливой роже.

Промолчала, только кивнула, глядя, как он, сидя за рулём, в глухой тишине, умудряется приплясывать.

Похотливый Хорёк.

Какой же многоличностной скотиной нужно быть, чтобы так агрессивно подкатывать ко мне, и не успев меня выпроводить, уже навострять лыжи по бабам?

Бесит!

— Ты уверена, что не хочешь пригласить меня с собой?

— Ты уверен, что хочешь ходить на один сортир с автомехаником, бывшей проституткой и геем?

В неравной схватке брезгливости и похоти победила первая.

Нет, ну не думал же он, что люди здесь нужду справляют каждый в свой лоток?

Вообще, ему, как будущему тетрарху, неплохо было бы время от времени припарковать своего мазурика и пройтись по фавелам. Не с целью шары подкатить к местным жительницам, а чтобы увидеть, как здесь люди живут.

Я открыла калитку, вроде всё как всегда: запахи пригоревшей еды, храп соседки из-за открытой настежь двери, бродяжка-кот развалился на солнышке, выкатил серое пузцо.

Двинулась сразу к Тессе, устроить, пакостнице, отповедь.

Поймала озарение, что нет, – не стану заражать Хорька умными мыслями. Когда под ним станет пригорать, жители Совы должны дровишек подкидывать, а не водичкой поливать костерок.

Дверь к Тессе была закрыта, а раз температура перевалила за тридцать – стерву где-то носит. На всякий случай стукнула по двери и развернулась, когда:

глава 11. Меня больше нет

9 лет назад

Наконец-то!

Едва различимый треск за окном, я чуть не уронила чашку с кофейной гущей – отрабатывала образ провидицы, сидя перед зеркалом.

На верёвочке болталась записка: “только что уехала”.

Сказать, что я беспокоилась, пока шла по коридору – не сказать ничего, я счесала руки до крови.

Меня крыло. То я припускала почти бегом, через секунду, уже еле волокла ноги, понимая: зря, очень зря я это делаю. Сама не верю, что из этого получится всякое-чего, но и не попытаться не могу.

Это моя последняя попытка.

От возбуждения внутри мысли скакали из одного в другое – бешеный водоворот. Но я должна. Перед началом новой жизни я должна одним махом решить, и, правда, попробовать всё.

Дверь не поддавалась. Мне понадобилось несколько мгновений, чтобы понять – не толкать её нужно, а дёргать на себя. Дурилка.

Получилось слишком громко.

Я вошла без стука, сразу увидела его – Влад лежал на кровати, одетый, даже в обуви, смотрел в свой мазфон, а рядом, на тумбочке, стоял стакан со светлой жидкостью.

При виде меня он не отложил мазфон, но полусел, отхлебнул.

— Что?

Слова застряли в горле.

— Или говори что надо, или проваливай.

Сариша, соберись! У тебя только один шанс! Как часто ты видела его ещё не пьяным и без гавёной подстилки!

— Я… — я заблеяла. Сама слышала, как со стороны, свои потуги произнести то, что так долго репетировала и поражалась. Схватилась за собственное запястье, снова впилась в него ногтями, помогло. — Хотела поговорить.

— Быстро. Мне некогда. Что надо?

В конце-концов, я уже всё решила и сейчас ничего не теряю. Что ещё он может мне сделать? Унизить?

Он ничего не знает об унижении.

Он никогда не был нежеланной невесткой в своей семье.

— Я хотела попросить, точнее, предложить…

Пока я мялась, стакан уже окончательно перекочевал в его руку. Он аккуратно наклонял его то в один бок, то в другой.

— Грёбаная дура! Да скажешь ты уже? Или проваливай!

— Давайте попробуем сначала! — выпалила, когда поняла, что он поднимается, и ему ничего не стоит, кроме, всякого-чего выкинуть меня за дверь. — Дайте мне шанс! Я стану Вам хорошей женой, я обещаю!

Он замер, задумался и вернулся в положение полулёжа. Одну руку закинул за голову, другой продолжал поигрывать стаканом.

Несмотря на то, что он расслабился, враждебности во взгляде прибавилось.

Стоять на одном месте стало неловко, я перемяла ногами.

— Хорошей, говоришь… Раздевайся и становись на четвереньки.

Чего?

Не смогла выдавить ни звука. Сильно закусила губу, попробуй сказать хоть слово – зареву.

— Оглохла, Ворона? — он допил из бокала, потряс надо ртом, запрокинув голову, — не только тупая уродка, так ещё и глухая. Хотя… уже не такая и уродка. А если не смотреть в лицо, можно и забыть, что ты чернушное отребье, — он посмотрел на пустой стакан, откинулся на спинку. — Время: тик-так, тик-так… — нужно просто развернуться и уйти. Уходи… тело не слушается. — Или стала в позу, или пошла на хрен!

Как только смогла, дала дёру прямо с места, впечаталась в дверь – плевать!

К себе, в спальню, где я смогу остаться одна, где смогу дышать!

Решено! Теперь мне нечего терять. Императорского гнева я не боюсь – что может быть страшнее обезглавленных родичей и разрушенного мегаполиса?

Отыграется на Стефане? Она похоронила сына, из трёхсотлетнего дворца переехала в деревянный сруб, сменила брендовый костюм на дешёвое хлопковое платье.

Она меня поймёт, а если не поймёт, Анка ей растолкует.

Бабули прекрасно уравновешивают друг друга.

Что ж...

"Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими".

Мария листала очередной глянцевый журнал, когда я открыла дверь её гавёной спальни. С ноги. Никаких фигур речи.

— Предлагаю сделку, — лопнула пузырь жвачки.

У неё дёрнулась щека. Кто бы мог подумать, что человек с жевательной резинкой во рту окажется самым действенным оружием против терхи Совиной!

— Выйди и зайди как следует! — свекровь схлопнула журнал, который оказался каталогом одежды.

— Некогда.

Она сидела в изящном, белоснежном с кремовой обивкой кресле, такому место в кукольном домике. Рядом – кофейный столик с зеркальной поверхностью.

Я развалилась в соседнем кресле так, как мог бы развалиться косарь в тени своего стога на Ворон.

— У меня появилась мыслишка покинуть ваш чудесный дом, — надула ещё один пузырь.

— Надолго? — та встрепенулась. Надеется на отпуск?

— Навсегда.

— Но… это невозможно. Тебя…

— Будут искать, — под громкое причмокивание сочной жвачки слова выходят лениво. Я накрутила на палец жёсткий локон. На всём Экмаоне сейчас захочешь найти девицу быдловатей – не найдёшь. — И найдут, если я уйду сама. А когда вернут, охрану усилят, и больше возможности не будет. Но если ты, — ткнула в Марию палец, она дёрнулась. Полагаю, от “ты”, — мне поможешь, искать будут долго. Моё дело сделать так, чтобы не нашли.

— Его Величество…

— Наша сделка останется в секрете. Никто не узнает, кто мне помог.

Она стала думать. А я – нервничать.

До того, как вошла, я верила, что момент идеальный: каждый вечер она клюёт тетрарху мозг, чтобы он отлучил меня от стола, потому что её бедная психика не выдерживает моих великохлевных манер. От проходного двора и моих клиенток она занемогла, ввиду нервов. Дмитра капает на меня ежедневно ей же.

Не упоминая мелочёвки всякого-чего, я ей кость в горле.

— Я уйду навсегда. Не будет больше моих клиенток, не будет меня. Останется ваша прекрасная семья в вашем великолепии.

— Хорошо, — я мечтала об этом ответе. Сердце затрепыхалось в предвкушении свободной жизни, но вместе с тем сделалось грустно. Такое давящее несчастье оттого, что всё, что мешает ей от меня избавиться – гнев императора. — Я помогу. Нужно будет дождаться подходящего случая, чтобы отключить видеонаблюдение и отвлечь прислугу. У меня одно условие. Я смогу тебя найти, когда блажь Его Величества пройдёт и он позволит моему сыну развестись с тобой.