Когда расцветет сакура

Встреча с Богиней Кицунэ

──────── • ✤ • ────────

Попаданка в древнюю Японию!

Я умерла и очнулась в теле юной дочери Сёгуна, самого могущественного мужчины страны, властью превосходящего Императора. Боги даровали мне вторую жизнь, чтобы я спасла человека, который однажды пожертвовал почти всем, чтобы спасти страну.

Но все оказалось совсем не так, как я себе представляла. Я – всего лишь жалкая пешка в чужой игре, но кто сказал, что у меня не получится изменить ее правила? Ведь на кону – жизни многих людей, среди которых и тот, кого я полюбила.

──────── • ✤ • ────────

Москва, 2024 год

Часы на телефоне показывали четыре утра, когда я, наконец, прочитала последнюю строчку и закрыла диалоговое окно на экране ноутбука. Папки с документами к завтрашнему – уже сегодняшнему – суду укоряюще смотрели на меня из самого дальнего угла стола, в который я их задвинула несколько часов назад, когда случайно набрела в Интернете на исторический роман про древнюю Японию и самураев.

Все было забыто: необходимость поработать с документами, пробежаться по материалам дела, набросать примерный план речи для судебных прений. Я не вспоминала ни о чем, пока вместе с автором путешествовала по страницам романа, знакомилась с героями, вникала в интриги самурайских кланов.

Эх, вот бы мне попасть в этот мир хотя бы на пару дней. Посмотреть на все своими глазами, познакомиться с героями, побродить по поместью Минамото, прикоснуться к нежному шелку кимоно Наоми, увидеть, как Такеши сражался одной рукой...

Стрелки часов упорно приближались к пяти утра, рабочий вторник почти наступил. Нужно хотя бы немного подремать сейчас, чтобы не заснуть прямо во время судебного заседания чуть позже днем.

Я зевнула и потерла слезящиеся, воспаленные от недосыпа глаза. Нужно найти капли, наверняка проснусь утром с полопавшимися капиллярами. Такое случалось со мной каждый раз, если я долго пялилась в экран, а при моей профессии это было практически неизбежно.

Конечно же, утром я проспала. Не помогли четыре заведенных будильника: я проснулась на двадцать минут позже, чем самый последний из них. Как бешеная, я носилась по квартире, пытаясь одновременно почистить зубы, надеть чулки, вызвать такси и закапать в красные глаза проклятые капли. Напоследок я забыла на столе злополучные папки, к которым вчера так и не притронулась, и вернулась за ними уже практически с улицы.

Как назло, такси останавливалось на всех светофорах. Черт бы побрал это невезение. Когда я никуда не опаздывала, машина всегда с ветерком проезжала на «зеленый». Сейчас же везде мигал «красный».

Я уже написала в мессенджере коллеге, чтобы подстраховал меня: могу задержаться на несколько минут. Из машины я выпрыгнула чуть раньше, чтобы не ждать, пока таксист сделает огромный крюк и подъедет к зданию суда с другой стороны. Поэтому излишне громко хлопнув дверью, я побежала через дорогу наискосок, чтобы сэкономить несколько минут.

Две полосы в одну сторону, что могло произойти?

Боли от тупого удара я уже не почувствовала. Не почувствовала я также и то, как меня подкинуло в воздух вместе с чемоданом, в котором лежали документы. От толчка он открылся, и сотни белых бумажных листов взмыли в воздух, и ветер подхватил их, унося далеко-далеко.

Но всего этого я уже не увидела.

Я была мертва.

***

Я открыла глаза в комнате, до боли похожей на традиционный японский дом. Именно такой, каким я его представляла, пока читала в романе описание поместья Минамото. Если бы не это странное совпадение, я бы никогда в жизни не смогла правильно назвать все те предметы, которые меня окружали.

Я лежала спиной на футоне, а голова покоилась на жесткой подушке. Я провела рукой по полу и почувствовала кожей слегка шершавую поверхность сделанных из тростника татами. Голова закружилась, когда я резко села и огляделась по сторонам. Комната была совершенно пуста: лишь в дальней от меня стене находилась ниша с пейзажем, на котором была изображена гора Фудзи, и стояла ваза с засохшими цветами.

Вместо привычных стен меня окружали скользящие перегородки фусума, обклеенные с двух сторон плотной бумагой васи. Сквозь решетчатые переплеты седзи, ячейки которых были также затянуты бумагой, пробивался солнечный свет, мягко и ровно рассеиваясь по комнате. На татами он падал ровными, слегка вытянутыми квадратами.

Там выглядит жизнь после смерти? Но причем тут древняя Япония? Нас не связывало ничего, кроме одного единственного прочитанного мной романа.

Когда перед глазами перестали расползаться круги, я осторожно встала на ноги. Если это посмертие, то почему на мне та же самая одежда, в которой я умерла? Строгий деловой костюм в темных цветах, он так сильно и остро контрастировал с окружавшим меня светом и умиротворением, что мне захотелось уйти из комнаты как можно скорее.

Снаружи послышался чей-то смех, и этот звук одновременно обрадовал меня и заставил насторожиться. Стараясь ступать бесшумно, я подошла к седзи и слегка потянула легкую деревянную створку в сторону. Она послушно скользнула влево, и я увидела перед собой залитую солнцем деревянную веранду-энгава и густой сад, утопавший в зелени. В глубине в кронах деревьях щебетали птицы, неподалеку звонко журчал ручей.

Йоко-химэ, дочь сёгуна

Сёгунат Татибана

1212 год

Я зажмурилась, мечтая лишь об одном: открыть глаза и увидеть знакомые стены московской больницы. Я готова к каким-угодно травмам и последствиям аварии. Переломы – хорошо, внутреннее кровотечение, ушибы, синяки – я все стерплю.

Лишь бы не та комната в японском стиле, в которой я очнулась.

Но реальность оказалась безжалостной. Меня позвали во второй раз, и снова по имени, которое одновременно казалось до безумия знакомым и до безумия чужим.

— Йоко-химэ! Йоко-химэ! Слава Богам, вы очнулись, госпожа!

Если бы могла – я бы потеряла сознание во второй раз. Но почувствовав аккуратное прикосновение чужой ладони к своему плечу, я открыла глаза и вся мысленно сжалась. Я догадывалась, что увижу.

На меня широко распахнутыми глазами смотрела взволнованная девушка-подросток в одежде темных цветов, в которой я узнала кимоно. Ее черные волосы были гладко зачесаны в высокий пучок на затылке и скреплены длинными заколками, похожими на спицами. Ее звали Саюри, и она была моей служанкой.

Служанкой девушки по имени Йоко. Так будет правильнее.

Стоило об этом подумать, в голове вспышкой разорвалась острая боль. Виски закололо, словно кто-то бил тяжелым молотом по железным пластинам, и я не сдержала тихий стон.

— Госпожа? — Саюри сразу же встрепенулась. — Что у вас болит?

— Голова, — голос был одновременно чужим и моим.

Когда я размышляла об этом, то чувствовала, как к горлу подступала тошнота.

— Я позову вашу матушку и лекаря!

Я закрыла глаза и услышала шум удалявшихся шагов Саюри. Потом раздался легкий шелест – она сдвинула в сторону перегородку-фусума и покинула спальню.

Я повернулась на спину, и жесткая подушка врезалась мне в затылок. Значит, мне ничего не приснилось. Ни Кицунэ, ни наш разговор, ни моя собственная смерть под колесами какого-то урода-водителя. Замерев на мгновение, я прислушалась к своим ощущениям. Я не чувствовала прежнюю хозяйку этого тела. Девушку по имени Йоко. От ее сознания не осталось и следа, белый чистый лист, словно она никогда не существовала.

Это было ужасно. Во рту стало кисло, и я с трудом сглотнула. Я чувствовала себя убийцей и воровкой, ведь ее память стала моей памятью. Ее тело – моим телом. Я смотрела на мир ее глазами. Мне в голову приходили ее мысли. Именно так я поняла – догадалась? – или просто знала, что Саюри – служанка. А я лежу в чужой комнате и очнулась после долгой болезни.

Вернее, очнулась Йоко. Я-то уже никогда не очнусь.

Господи, как же мучительно сильно болела голова всякий раз, когда я пыталась отделить сознание Йоко от своего собственного. Когда пыталась провести между нами параллель и разграничить две жизни.

Я, наверное, сойду с ума, если буду продолжать это делать. Но иначе я пока не могла. Мне уже казалось, что я лишилась рассудка. Чувствовала себя героем фильма «Остров проклятых» с Леонардо ДиКаприо. Он тоже верил, что все происходящее – правда. А потом очнулась в психиатрической лечебнице. Ждет ли меня через пару дней встреча с лечащим врачом?..

Тихий шелест раздвигаемых створок обозначил присутствие Саюри. Не открывая глаз, я почувствовала, как она села рядом с моим футоном, а потом мне на лоб опустилась приятно прохладная, влажная повязка.

— Ваша матушка уже идет, Йоко-химэ. И лекарь тоже скоро будет, — она разом вывалила на меня столько информации, и, конечно же, результатом этого стал новый прострел в районе висков.

— Саюри, — сказала я, — у меня болит голова. Говори тише.

Пока служанка извинялась, я снова прислушалась к своим ощущениям. Йоко она нравилась. Она доверяла Саюри – а людей, которым она доверяла, было немного. Делилась с ней глупыми девичьими секретами. Защищала от нападок старших слуг.

Это хорошо. Нам с Йоко понадобится... понадобится друг.

Раздвижные двери распахнулись, и в комнату в сопровождении слуг вошла женщина в темно-сером кимоно, расшитым по подолу скромным узором.

Мать Йоко. Моя матерь.

Акико Татибана, жена сёгуна.

Она была очень, очень красива: даже после рождения трех детей сохранила свою природную хрупкость и изящество. Ее темные волосы были убраны в высокий, идеально гладкий пучок на затылке, который был украшен многочисленными заколками с драгоценными камнями и подвесками. Они тихо звенели, когда она едва слышно ступала по татами.

В душе всколыхнулась неприязнь, и я с удивлением к себе прислушалась. Йоко не любила мать? Возможно ли такое? Ведь Акико была самой кроткой женщиной, которую было можно вообразить... Такой я запомнила ее в прочитанном романе.

Но жизнь оказалась совсем непохожей на книгу.

— Здравствуй, матушка, — сказала я, удивившись тому, как хрипло звучал голос.

— Йоко, девочка, — произнесла она мелодичным голосом и, изящно подобрав подол кимоно, опустилась на татами рядом с моим футоном. — Ты нас очень напугала. Ты не приходила в себе четыре дня.

Она протянула руку и погладила меня кончиками пальцев по щеке. От ее прикосновения и голоса веяло холодом, в ее словах звучал укор, и внутренне я поежилась, пытаясь понять, что произошло между матерью и дочерью. И как мне нужно себя вести...

Интерлюдия. 18 лет назад

Камакура, столица сёгуната Татибана.

1094 год.

В ту ночь разразилась страшная гроза. Крупные капли косого дождя барабанили по крышам, ветер пригибал к земле столетние деревья, срывая с веток листву. Старики молчаливо возносили молитвы Богам, посматривая на потолок невысоких, деревянных домов. Даже крикливые младенцы притихли и не плакали, а испуганные матери перестали их укачивать. От громовых раскатов сотрясались тонкие стены, не заглушавшие пронзительных завываний ветра снаружи.

Именно такую ночь выбрала она, чтобы, переодевшись в одежды служанки, тайно выскользнуть из дома. Никем не узнанная, не остановленная ни одним самураем, она бежала наверх по гравийной дорожке, и деревянные гэта скользили по мокрым булыжникам. Ветер трепал полы темно-серого, простенького кимоно. Дождь хлестал по лицу и обнаженным рукам, которыми она придерживала платок, покрывавший голову – она не хотела быть узнанной.

Когда впереди, сквозь пелену воды и брызг, показался небольшой храм, женщина обрадовалась, позабыв про осторожность. И тотчас поскользнулась и упала прямо на мощеную дорожку, острыми булыжниками изранила красивые, холеные руки, не знавшие тяжелой работы.

От нечаянной боли на глазах навернулись слезы, и она зло их смахнула, и заспешила наверх по холму.

Место, которое она называла храмом, напоминало скорее небольшой каменный алтарь, укрытый от дождя деревянным навесом. Она уговорила мужа возвести его неподалеку от их дома, в тихом и уединенном месте. Кроме нее сюда никто не ходил. Даже ее дети. Что ж. То, о чем она раньше печалилась, сейчас обернулось благом. Не будет ни одного свидетеля того, что она задумала.

Перешагнув через последнюю каменную ступень, она остановилась под деревянной крышей. Вода нескончаемым потоком стекала с темных волос и лица; она вымокла насквозь. Мокрая нижняя рубашка противно облепила ледяное тело; грубо скроенное кимоно служанки впивалось в подмышки. От холода и страха женщина дрожала, непрестанно клацая зубами.

Но это ее не остановило. После пережитого не существовало силы, которая могла бы помешать ей сегодня осуществить задуманное.

Осуществить свою месть.

Сшибаемая с ног ветром, она подошла к огромному серому валуну и остановилась напротив него, опустилась коленями на острые камни. Хорошо бы запалить огонь, но в такую грозу не стоило и мечтать. И потому она достала из-за пояса небольшой, изящный нож, размером с женскую ладонь, и быстро полоснула себя по предплечью. Кровь выступила на белоснежной коже тонкой линией, и женщина поспешно поднесла руку к валуну и сжала кулак.

Словно завороженная, она глядела, как тягучие, густые капли неохотно, медленно стекали по ее запястью и срывались с изящных пальцев, багровыми кляксами оседая на темно-сером камне.

Да. Для такого дела огонь бы ей пригодился.

Но она зажжет его завтра.

Сегодня же пламенем ей послужит жгучая ненависть, за много лет дотла иссушившая ее сердце. Она попросит Богов воздать по заслугам проклятому клану, сгубившему множество невинных жизней. Чудовищам, чьи души чернее самой темной ночи. Тем, на чьих руках лежит кровь людей, которые были ей дороги.

Клан Минамото.

Она была уверена, что Боги услышат ее просьбу.

Не могут не услышать, ведь Минамото не единожды попрали и самих Богов. Они не верили ни во что, кроме силы своей руки и остроты лезвия катаны, и подобное не должно оставаться безнаказанным. Долго, очень долго им покровительствовали, их прощали. Но у всего есть предел, и клан, который смеется Богам в лицо, должен быть уничтожен, а все воспоминания о нем – забыты, вытравлены из людской памяти.

А сколько горя Минамото причинили ей... Многого, очень многого она лишилась по их вине. И она ничего не забыла. Она знала, она верила, что однажды день, когда она сможет им отомстить, настанет. Отомстить за все: за каждую пролитую слезинку, за загубленные жизни ее семьи, за ее страдания.

Она ждала и дождалась. Накануне ей приснилась девятихвостая богиня Кицунэ, и теперь женщина в мельчайших деталях знала, что должна делать.

Она всхлипнула, не сдержавшись, и посильнее сжала кулак. Скрючившись в одной позе, она наблюдала, как густая, жертвенная кровь орошала камень. Ее губы непрерывным шепотом повторяли одни и те же слова, призывая кары на клан Минамото и – особенно – на его главу.

Такеши Минамото, ты ответишь за все.

Волнение

Йоко

Ночь я провела без сна. Саюри заходила несколько раз, спрашивала, нужно ли мне что-либо. Она же поведала, что старшая двоюродная сестра Йоко, Юкико, была очень недовольна тем, что я заснула перед ее приходом.

Мое положение в семье вызывало все больше и больше вопросов. Я – дочь сёгуна. Человека, намного более могущественного, чем сам Император. Он назначал правительство-бакуфу и единолично управлял армией.

Отчего мать Йоко относилась к ней с небрежной прохладой? Почему двоюродная сестра позволяла себе проявлять недовольство?.. Я же не в теле бесправной служанки очутилась, которую мог ругать почти каждый.

Я не спала, но время без сна провела с толком. Воспользовалась возможностью побыть в тишине и одиночестве и спокойно обо всем поразмышлять.

Умирать во второй раз и навлекать на себя гнев Кицунэ мне не хотелось совершенно. Она предельно ясно и четко продемонстрировала мне, на что способна, и, наверное, это была лишь малая часть ее возможностей. Я не хотела, чтобы она применила все свои силы на мне. Идею признаться во всем родителям Йоко я тоже отвергла. Сразу после странного поведения матери.

Люди не были добры в мире, в который я попала. А та, которая должна была любить Йоко с рождения, кажется, испытывала к ней неприязнь.

И я решила, что попробую. Умереть я всегда успею – мне ли теперь не знать. Но я попробую еще немного пожить. Присмотрю к Йоко. К ее семье. К книжному миру, который теперь меня окружал. К героям, с которыми я была уже словно знакома, ведь я столько про них читала.

Мне было всего двадцать семь лет, когда я умерла. Там, в своем прежнем теле и своей прежней жизни. И это чертовски мало. Я столько не успела сделать, столько не успела почувствовать. Не вышла замуж, не стала матерью.

Как бы то ни было, Кицунэ подарила мне второй шанс. И, если хорошенько подумать, не таким уж плачевным было мое положение. Я знала мир, в который попала – и не только на уровне ощущений и эмоций Йоко. Я очутилась в теле дочери сёгуна, а не несчастной крестьянки, которая вынуждена горбатить спину, день и ночь выращивая рис.

У меня все может получиться. Надо только не наделать глупостей в первые дни, не привлечь к себе излишнего внимания, ни во что не вляпаться. А потом – выйти замуж за Таро Минамото, старшего сына и наследника Такеши Минамото.

Что может быть проще, да?..

Я – Йоко Татибана, единственная дочь сёгуна Нарамаро Татибана. У меня есть два старших брата и старшая двоюродная сестра, которая фактически выросла со мной во дворце. С Юкико мы не ладили с самого детства.

В памяти одно за другим проносились воспоминания Йоко: как Юкико требовала самые лучшие отрезы шелка и самые красивые украшения. Как смеялась над долговязой и нескладной Йоко, обидно обзывала ту неуклюжей цаплей. Как мать – Акико – не заступалась, не делала замечаний, не пресекала детские капризы.

Я подавила горькую улыбку. Что-то в людской природе никогда не меняется – будь ты в двенадцатом веке или в двадцать первом.

Рано утром меня пришла будить Саюри.

— Ваша матушка велела вам присоединиться к завтраку вместе с женщинами, — она заметно смущалась, когда передавала слова Акико. — Мы принесем воды для купания.

Любопытно. Было ли то, что она пересказать не решилась? Или намеренно оставила при себе, чтобы не расстраивать Йоко, с которой они были не просто близки как служанка с госпожой. Их отношения были гораздо теплее, чем между двоюродными сестрами.

Я кивнула. Какой у меня оставался выбор?

Саюри с поклоном вышла из комнаты и вернулась уже вместе с еще девушками, имен которых я не помнила. Пока они таскали воду в соседнее помещение, которое скрывалось за раздвижной дверью, я медленно поднялась с футона и подошла к седзи и слегка сместила в сторону одну из створок.

Сквозь решетчатые переплеты в комнату ворвался теплый ветер, принесший с собой аромат цветов из сада. Я на мгновение прикрыла глаза, позволив легким дуновениям коснуться моего лица. Кажется, в этом мире совсем недавно началась весна.

Седзи выходили прямо на роскошный, утопающий в зелени сад. Окинув его неторопливым взглядом, я увидела четырех самураев, что стояли на деревянной веранде-энгава по обе стороны от меня. Они были одеты в темно синие, почти черные кимоно – традиционный цвет клана Минамото.

В лучах мягкого, рассеянного солнечного света я смогла, наконец, рассмотреть комнату, в которой очнулась. Меня поразило богатое убранство, на которое прежде я не обращала внимания.

Первой в глаза бросилась изящная ширма-перегородка, что разделяла спальню на две части. Материалов обивки служил светлый, песочный шелк, густо расшитый золотой нитью. Сплетались воедино витиеватые узоры, распускались на створках неведомые мне цветы, стебелек бежал за стебельком. Поневоле я залюбовалась и подошла к ширме, коснулась прохладной поверхности шелка раскрытой ладонью.

— Все готово, Йоко-химэ, — окликнула меня Саюри.

Сопровождаемая ее слишком внимательным взглядом я прошла в соседнюю комнату, где располагалась деревянная бочка-бадья, размером как раз для девушки. Я бездумно позволила себя раздеть и залезла в бадью. Обнажаться в присутствии других женщин, пусть даже служанок, было неловко.

Вопросы и подозрения

Саюри на скорую руку помогла мне облачиться в простое хлопковое кимоно – юката – и я вышла из комнаты. Наоми Минамото уже дожидалась меня в спальне: совершенно точно такая же, какой я ее представляла, и одновременно не похожая на книжное описание.

Вспомнив, что я должна поприветствовать ее, я поспешно склонилась. Тело помнило привычные, повторенные тысячи раз движения.

Женщина улыбнулась мне, и от уголков глаз в разные стороны разошлись лучики морщин.

— Здравствуй, Йоко-химэ, — сказала она.

Они были ровесницами с Акико, но прожитые годы и испытания, через которые пришлось пройти Наоми, отпечатались на ее лице гораздо сильнее, чем на матери Йоко. В ее темных волосах виднелись седые пряди, вокруг глаз и губ расходились морщины. Война, которую клан Минамото вел с кланом Тайра, пленение ее мужа, два выкидыша – конечно, они сказались на Наоми. Не могли не сказаться.

На Йоко – на меня – она смотрела с теплотой, в которой можно было купаться, как в солнечных лучах.

— Твоя матушка сказала, что тебе уже лучше. Мы все были очень рады это услышать, — Наоми продолжала говорить, пока я исподтишка рассматривала ее кимоно насыщенного, темно-синего цвета, украшенное по подолу и вороту вышивкой в виде сливовых лепестков.

— Благодарю, Наоми-сан, — привычное обращение само сорвалось с губ. — Я прошу прощения, если доставила вам беспокойство.

— О чем ты говоришь! — Наоми махнула рукой. А вот голос у нее звучал словно у молодой девчонки. — Это нам следует просить прощения, что не смогли защитить наших гостей в нашем поместье. Впрочем, Такеши-сама уже все обсудил с твоим отцом.

Я могла лишь стоять и растерянно хлопать глазами. Что она имела в виду, когда сказала, что они не смогли защитить гостей?

В памяти Йоко события нескольких дней, предшествовавших ее болезни, не отложились. Она – я – даже не помнила, как проделала весь долгий путь до поместья Минамото. Ведь очнувшись, я была уверена, что нахожусь во дворце сёгуна.

А теперь могло оказаться, что Йоко вовсе и не болела. Но что тогда? Отравление? Случайное или намеренное? Покушение? Попытка убийства?

От вопросов закружилась голова, и я пошатнулась, что не укрылось от внимательного взгляда Наоми. Она шагнула ко мне и протянула руку.

— Не рано ли ты встала с футона, Йоко-химэ? — спросила она, цокнув языком. — Сегодняшнюю трапезу можно отменить, если тебе не здоровится.

— С моей дочерью все хорошо, благодарю, Наоми-сан, — раздвинулись в стороны двери, и в спальню вошла мать Йоко. — Вам не о чем беспокоиться, она обязательно будет присутствовать на вечерней трапезе, — с нажимом произнесла Акико.

Ее давление было почти физически ощутимо. Я накрыла ладонью локоть и прижала согнутую руку к животу в интуитивном, защитном жесте.

Наоми молчала несколько долгих секунд. Сузив глаза, смотрела на Акико, словно что-то решала в уме. А после в одно мгновение расслабилась и приветливо улыбнулась.

— Конечно. Как скажете, Акико-сан, — она снова улыбнулась и перевела взгляд на меня. Мне показалось, он самую малость потеплел.

— Очень рада, что тебе лучше, Йоко-химэ, — слегка склонив голову, она развернулась и с идеально ровной спиной покинула комнату.

За ней едва успели закрыться раздвижные створки, как Акико набросилась на меня, зашипев подобно разъяренной кошке.

— Что ты ей наговорила, глупая девчонка?! Совсем потеряла стыд?! Знаешь же, что Наоми Минамото изначально была против этого союза... Чего ты пытаешься добиться?! Хочешь притвориться немощной, чтобы Минамото отказались от церемонии? Этого не будет, заруби себе на носу! Мы с твоим отцом этого не допустим! — и она с силой ущипнула меня за руку повыше локтя; так, что я почувствовала боль даже через плотный хлопок юкаты.

— Я ничего ей не говорила! — кровь хлынула к щекам, но я заставила себя сдержаться.

Едва ли Йоко дерзила матери в своей прошлой жизни.

— У меня закружилась голова, я слегка пошатнулась, а Наоми-сан просто проявила участие...

Почему-то мои слова разозлили Акико еще сильнее. Она сузила глаза и цепко схватила меня за подбородок, и дернула на себя так, что я с трудом устояла на ногах.

— Участие? Эта женщина не способна на участие... Уж поверь мне, я знаю это лучше всех, кто бы что ни говорил. Она уничтожит тебя и даже не обернется, чтобы посмотреть, — шепот Акико разливался по комнате подобно яду. Ее глаза горели лихорадочным огнем, щеки раскраснелись. — Поэтому не смей больше оставаться с ней наедине, ты поняла меня, девчонка?

Женщина крепче сжала пальцами мой подбородок, и я поспешно закивала. Ее вид одновременно пугал и завораживал своим яростным сумасшествием. Когда она отпустила меня, я шагнула назад. Хотелось оказаться от Акико как можно дальше.

— Поторапливайся со сборами и не заставляй никого себя ждать. Ты достаточно уже внимания к себе привлекла, — она строго посмотрела на меня, без капли тепла во взгляде.

Совсем не так, как смотрят на любимое дитя, единственную и младшую дочь.

Акико плавно развернулась и медленно вышла из спальни, и мы с Саюри остались вдвоем. Бедная девочка от смущения не знала, куда деть глаза. Она позвала еще двух служанок, и втроем они умело и споро надели на меня кимоно. Кто бы мог подумать, что это будет так сложно... В одиночку было невозможно справиться, всегда требовалась чужая помощь. Получалось, японская женщина даже не могла самостоятельно надеть кимоно.

Первая встреча

Вечером, в предзакатный час, мы выстроились напротив ворот поместья, ожидая возвращения мужчин. Я смотрела на затылки Наоми и Акико: женщины с изощренным изяществом продолжали игнорировать существование друг друга и подчеркнуто смотрели в разные стороны. В лучах заходящего солнца я видела их точеные, острые подбородки. На шаг позади меня стояла Юкико, и я слышала, как время от времени она тоскливо вздыхала.

Вместе с нами встречать своих повелителей собралось множество самураев в цветах Минамото и Татибана.

Целый день после завтрака я провела в спальне в одиночестве, пытаясь упорядочить мысли. Акико передала через Саюри приглашение-приказ присоединиться к ним для рисования, но я отказалась, сославшись на головную боль. Уверена, женщину это не порадовало. Когда мы встретились в саду, чтобы отправиться к воротам, она одарила меня недовольным взглядом.

Плевать. Я хотела подумать. Я чувствовала, что вечером для меня все окончательно переменится. Вернутся мужчины, и будут принятые и оглашены решения.

И Такеши Минамото. Он тоже вернется.

Глава клана, хранимый Богами, в которых он не верил. Величайший самурай современности из ныне живущих. Однорукий мужчина, лишившийся левого запястья во время пребывания в плену у Тайра. Отец юноши, который должен стать мужем Йоко – именно этого хотела от меня лисица Кицунэ.

Человек, из-за которого я и оказалась в теле Йоко.

Почему же Богам было так важно, чтобы Такеши Минамото и его клан выстояли, выжили? Почему был важен союз между Минамото и сёгуном, скрепленный браком? Почему именно я? Почему не Юкико, моя двоюродная сестра по отцу, если значим лишь союз? Или же нет? Или же хитрая лисица мне что-то недоговаривает?..

Мне казалось, я не выживу, пока не разберусь во всем. Пока не найду ответы на все вопросы. Я не хотела быть лишь песчинкой в чужой игре. Не хотела, чтобы уже во второй раз моя жизнь оборвалась по чьей-то глупой прихоти.

Негромкий гул голосов вернул меня в реальность. И как раз вовремя. Слуги распахнули ворота, и я увидела трех конных воинов, которые возглавляли небольшой вернувшийся отряд. За нами на длинных шестах на ветру развивались два знамени: гербы Минамото и Татибана.

Первым в поместье, как хозяин, въехал Такеши Минамото.

Следом за ним – сёгун Нарамаро Татибана. Третьим мужчиной был жених Йоко.

Меня обдало горячей волной, и против воли я почувствовала, что нервничаю. Стоило об этом подумать, и щеки зарозовели двумя пятнами румянца. Сердце пропустило пару ударов, и, фыркнув, я поспешно опустила взгляд на землю под ногами. Что за вздор! К чему все эти переживания...

Самураи, все как один, опустились на одно колено и сложили руки в особом жесте приветствия: кулак, упирающийся в раскрытую ладонь. Жених Йоко с легкостью спешился и, передав лошадь расторопному слуге, поспешил придержать поводья жеребца, на котором сидел его отец.

Не просто жених Йоко, одернула я себя.

Таро. Его зовут Таро Минамото. Первый сын.

Я успела подсмотреть, как Такеши подошел к Наоми, и ее лицо озарилось сияющей улыбкой, когда к нам, в свой черед, приблизился сёгун.

Отец Йоко. Мой отец.

— С возвращением, дорогой, — пропела Акико и поклонилась.

— С возвращением, отец, — вторя ей, склонилась и я.

— С возвращением, дядя, — присоединилась Юкико.

Нарамаро наградил меня отеческим поцелуем в лоб и коснулся щеки костяшками пальцев.

— Ты совсем бледная, дочка. Стоило ли утруждать себя этой встречей? — спросил он с искреннем сочувствием, и внутри меня встрепенулось тепло.

— Наша дочь в порядке, дорогой, — Акико не позволила мне и рта открыть.

Тепло исчезло, словно пламя свечи, задутое сердитым порывом ветра. Я все меньше и меньше понимала мать Йоко. Она казалась мне безумной женщиной.

Нарамаро хотел что-то сказать, но осекся, когда к нему подошли оба Минамото. Почувствовав необъяснимый трепет, я рассердилась на себя.

Ну, в самом деле! В том мире мне было двадцать семь лет! Давно уже не девчонка, которая покрывается жгучим румянцем при виде парня!

— Приятно видеть тебя в добром здравии, Йоко-химэ, — сказал Такеши Минамото, и я рискнула поднять взгляд, не до конца понимая, не сочтут ли это проявлением дерзости с моей стороны.

Время и к нему не было благосклонно. В этом они с женой были удивительно похожи. Как и у Наоми, в его черных волосах виднелась седина, а на лице – морщины. И нити старых, зарубцевавшихся шрамов. Пустой рукав кимоно был завязан на конце, надежно скрывая от чужих глаз левую культю.

— Благодарю, Такеши-сама, — на выдохе произнесла я, когда ощутила чувствительный толчок от Акико.

Наверное, я слишком увязла в своих мыслях.

— Рад, что ты поправилась, Йоко-химэ, — я подняла голову и встретилась взглядом с Таро Минамото, одновременно услышав за спиной раздраженный вздох Юкико. К чему бы это?

Старые обиды

Кёсукэ позабыл обо мне моментально. Разжалась его стальная хватка, и от нахлынувшего облегчения я едва не застонала, поспешно прижав запястья к груди. Зато самураи, сопровождавшие нас, мгновенно подобрались и оторвали взгляды от созерцания татами, ведь ко второму сыну сёгуна шагал Таро Минамото.

Я не помнила, что произошло между ними двумя: память Йоко не подсовывала ни одного воспоминания. Потому я могла лишь догадываться. Но, что бы ни случилось, Кёсукэ ненавидел Таро отчаянной, обнаженной ненавистью. Каждой клеткой тела, каждой жилой. И исходящая от него ярость пугала гораздо сильнее, чем самая жесткая хватка на моих запястьях.

— И не подумаю, — оскалился вдруг Кёсукэ и сжал мою руку повыше локтя. — Она – моя сестра. Могу делать, что захочу.

— Она – моя невеста, — Таро поморщился. — Отпусти ее.

— Не невеста, пока об этом не объявит отец, — огрызнулся Кёсукэ и дернул меня за руку вниз, заставив согнуться.

— Хватит! — воскликнула я, не сдержавшись, и снова попыталась вырваться. — Мне больно, прекрати!

— А ну, заткнись! — рявкнул он. — Тупая дрянь!

— Отпусти ее, — в третий раз повторил Таро и, положив ладонь на рукоять катаны в ножнах, стремительно сократил разделявшее нас расстояние.

Я услышала, как самураи также шагнули вперед.

Кёсукэ словно этого и ждал. Он мгновенно позабыл обо мне и отшвырнул в стену, словно ненужную вещь.

— Ну, давай, давай, — зашептал он, захлебываясь словами, в упор, не моргая, смотря на колебавшегося Таро. — Давай, ничтожная копия своего отца, попробуй меня одолеть! Ты ни на что не годен! Удивлен, что у тебя до сих пор не отобрали катану! Умоляю, дай мне шанс, один только шанс, жалкий слабак, и я...

И у него получилось. Когда по лицу Таро пробежала жуткая гримаса, я взмолилась всем Богам, которых не знала, чтобы он не поддался на эту очевидную и неумело стряпанную подначку. Но, видно, слова Кёсукэ задели такие глубокие раны, что остановиться он уже не смог.

Но и непоправимого не совершил: не обнажил катану против гостя, не попрал важнейший закон гостеприимства. На Кёсукэ, рыча, он кинулся с голыми руками.

Я закричала, но поспешно зажала руками рот. Глупая, глупая Йоко! Ее рефлексы: зажмуриваться и визжать проявлялись в самые неподходящие моменты.

Мне пришлось отскочить в сторону, чтобы сцепившиеся мужчины – мальчишки! – меня не задели. Но я оказалась недостаточно проворной, и один случайный удар сшиб меня и отбросил далеко на татами. Пока я пыталась справиться со звоном в голове, подоспевшие самураи принялись разнимать эту постыдную, отвратительную драку.

В другом конце коридора снова зазвучали шаги: на сей раз к нам спешили воины клана Минамото в темных, почти черных одеждах.

Я почувствовала влагу на лице и поднесла ладонь к губам. Кажется, случайный удар разбил мне нос. Именно из него шла сейчас кровь.

— Хватит! — голос Такеши Минамото, громким рыком прокатившийся по коридору, на мгновение оглушил даже меня.

Я вскинула голову: он быстро шагал в нашу сторону, чуть позади него спешил сёгун. Кажется, за спинами самураев мелькнули два нарядных подола женских кимоно. Мне захотелось зажмуриться и исчезнуть, но вместо этого я отползла к стене и прислонилась к ней спиной, поджав колени в груди. Голова после полученного удара все еще сильно кружилась, и я не думала, что смогу встать без посторонней помощи.

Подоспевшие самураи уже расцепили Таро и Кёсукэ, которые меньше всего напоминали сейчас сыновей Великих Домов. Подравшиеся в торговый день купцы – так бы я их назвала. Кажется, подобные мысли мелькали и в голове Такеши Минамото, который остановился напротив них двух и буравил сына тяжелым, мрачным взглядом.

— Отпустите их, — велел подоспевший сёгун, и три самурая, которые удерживали Кёсукэ, послушно разжали хватку.

Двое же других, скрутивших руки Таро у него за спиной, посмотрел на своего господина. Такеши едва заметно кивнул, и они отошли.

Кёсукэ выругался сквозь зубы и повел плечами. По татами за ним волочился оторванный рукав кимоно. Все вокруг было заляпано их кровью.

— Что здесь произошло? — обжигающе-ледяным голосом спросил Такеши.

Он посмотрел на сына – тот молчал, отвернувшись.

— Он на меня напал, — а вот Кёсукэ молчать не стал. Он указал ладонью на Таро и повторил. — Он на меня набросился, словно взбесившееся животное. Первый!

По собравшейся в коридоре толпе прошел ропот. Они стояли передо мной, и никто даже не замечал меня, сидящую в отдалении ото всех на татами. Я была невидимкой. Но их я видела отлично.

— Это правда? — Такеши посмотрел на Таро.

Помедлив, тот кивнул. Также молча.

— Вот как, — заключил Минамото и повернулся к сёгуну, который с неподдельной тревогой всматривался в лицо своего сына.

Ну как же вы не видите! Как же не замечаете безумного блеска в его глазах! То, как он постоянно втягивает носом воздух, как облизывает губы, как мелко-мелко дрожит! Вы что, ослепли?!

Мне хотелось кричать от несправедливости.

Кёсукэ был чокнутым. Обезумевшим от своих трав или настоек – что он там принимал. И самураи Татибана, прекрасно слышавшие всю перепалку, молчали, словно у них языков не было. Ну, конечно. Прикормленные рукой Кёсукэ трусы.

Наоми Минамото

Саюри, которая разбудила меня на следующее утро, хитро улыбалась и поблескивала глазами, пока помогала мне умываться и заплетать волосы. Было видно, что ее распирало от новостей, и она с трудом сдерживалась, чтобы ими не поделиться.

— Ну, что такое? — я поймала очередной ее заговорщицкий взгляд в зеркале и нетерпеливо качнула головой.

Впрочем, Саюри не заставила просить себя дважды. Сноровисто воткнув последнюю шпильку в узел, она отложила в сторону гребень и опустилась на татами напротив меня.

— Кёсукэ-сана заперли в комнате под присмотром нескольких самураев, — выпалила она, раскрасневшись. — Ваш отец, госпожа, лично отдал приказ не выпускать его до дня возвращения во дворец Сёгуна.

Вот как. Осведомленность Саюри меня ничуть не удивила. Слуги всегда все узнавали первыми.

Лучше бы отец его, конечно, отослал из поместья прочь, но запереть в одиночестве и оградить от нормальных людей – тоже очень хорошая затея.

Мне же выходить из комнаты отчаянно не хотелось. Я трусила и трусила малодушно, ведь сегодня мне точно придется столкнуться с моих вчерашний действий. И выбора, который я совершила.

Я видела, что Саюри хочет сказать что-то еще, но побаивается, и потому кивнула ей.

— Говори же!

— Вы поступили очень храбро, госпожа, — с восторгом прошептала девочка. — Никто никогда не смел перечить Кёсукэ-сану...

О, да. Оно и видно. Я повнимательнее пригляделась к Саюри. Кажется, от действий брата страдала не только Йоко, но и ее служанка.

Я положу этому конец. Не позволю больше зарвавшемуся юнцу обижать двух девчонок, что были в сотню раз его слабее. Я думала о Кёсукэ, и к горлу подкатывала тошнота. Я помнила, что читала о Нарамаро как о человеке честном и доблестном. Как же вышло, что он воспитал такого сына? Как у достойного самурая вырос мелочный, обижающий женщин сопляк?.. Если он мучал Йоко, родную сестру, то что творил с бессловесными слугами и теми, кто ничего не мог ему противопоставить?

— Завтрак сегодня будет чуть позже госпожа. Кухарки шептались, что на него соберутся обе семьи, — напоследок сообщила мне Саюри и принялась убирать оставшийся после умывания беспорядок.

Я подошла к сёдзи и слегка сдвинула створку влево. Теплые лучи тотчас упали мне на лицо, ослепив, и я зажмурилась. Легкий ветер принес аромат цветов и весенней свежести.

— Саюри, ты знаешь, куда выходит моя комната?

— На сад, госпожа. Как и у ваших матушки и сестры.

— Хорошо, — я улыбнулась и отодвинула створку до конца, открыв проход на деревянную веранду, что опоясывала весь главный дом поместья.

Шорох привлек самураев, стоявших на страже. Заметив меня, они склонили головы и отвернулись, уставившись прямо перед собой. В этих позах они словно застыли и не шевелились все то время, пока я стояла на веранде.

По обеим сторонам от меня раскинулся огромный, зеленый сад. Туда, по сень деревьев вела едва приметная, мощеная булыжником тропинка. Высокая трава скрывала ее от постороннего взгляда. Я слышала журчание ручья вдалеке и пение птиц.

Когда я соскочила с веранды на землю, то услышала, как ахнула в комнате Саюри.

— Госпожа! — воскликнула она и бросилась следом. — Нехорошо вам гулять одной, Йоко-химэ.

Я ничего не сказала. Служанке было виднее. Пройдя через небольшую поляну перед домом, мы вышли на тропинку и углубились в сад. Я не хотела отходить далеко: лишь побродить в тени деревьев, послушать птиц, подышать. Идти по булыжникам в деревянных, неудобных гэта быстро было невозможно, и потому все располагало к медленной, неторопливой прогулке.

Я покосилась на Саюри: она держалась на почтительном расстоянии на шаг позади.

— О чем еще шепчутся слуги? — спросила я, запрокинув голову, чтобы полюбоваться лучами света, пробивавшимися на землю сквозь густую, зеленую листву.

Замявшись, она нерешительно пожевала губу.

— Что ваш отец и Минамото-сама очень сильно повздорили вчера, — едва слышно поведала мне Саюри.

Черт. Решат ли они заключить помолвку при таких обстоятельств? Боже, могло ли мое вчерашнее вмешательство все разрушить? Кицунэ меня убьет.

Нет, подумала я с леденящей душу ясностью. Убьет меня Кёсукэ, если у меня не будет статуса невесты наследника клана Минамото, который смог бы защитить. А Кицунэ потом, в посмертной жизни, отправит меня в Ад. Или куда попадают души великих грешников в Японии?..

— Может, это и к лучшему, госпожа.

Саюри что, умела читать мои мысли? Раз решила подбодрить.

— Все же такая страшная история у этого клана... бедняжка Наоми-сан, какие слухи про нее ходили да и ходят. Ну, какая девушка себе захочет такой судьбы?

В рассудительных речах служанки определенно было зерно разума.

— Сейчас же нет войны, — брякнула я, не успев хорошо подумать.

А если есть?! Я ведь не знала наверняка! И хорошо, что оговорилась так при бессловесной Саюри. А если в следующий раз ляпну при внимательном, пытливом человеке?

Невеста

Совместная утренняя трапеза была мучительной. Акико подчеркнуто не смотрела на мужа, а тот изредка бросал на жену тоскливые взгляды. Повздорили из-за решения запереть Кёсукэ в комнате, заключила я. Мать, как всегда, осталась недовольна.

Я на нее старалась не смотреть. Вероятно, за вчерашнее поведение меня ждет выволочка, и я хотела как можно дольше оттягивать этот момент. Саюри успела шепнуть, что Акико меня искала, пока я бродила по саду – даже велела каким-то служанкам обойти поместье.

Наверное, мне повезло, что для своей прогулки я выбрала неочевидные тропинки.

Мы собрались в просторной, светлой комнате с проникающими сквозь седзи лучами солнца. Для многолюдной трапезы столы выставили буквой «П», и за центральным сидели главы домов с женами, и потому нежелание Акико разговаривать с собственным мужем, с сёгуном, вскоре стало достоянием всех тех, кто присутствовал в комнате. За столом по правую руку сидел Таро и самураи, облаченные в цвета Минамото. Среди мужчин выделялась лишь одна женщина: Ханами, двоюродная сестра Наоми.

По левую руку разместили клан Татибана, и я оказалась ровно напротив Таро – нас разделяло расстояние в две широких столешницы. Рядом со мной исходила недовольством Юкико, подле нее – самураи и советники сёгуна. Не хватало лишь Кёсукэ, думала я со злорадством, которого ничуть не стыдилась.

Отец в моих глазах поднялся гораздо выше, чем мать. Не дрогнул наказать собственного сына за попрание и нарушение традиций. Помолвке быть, уверилась я в момент, когда Саюри мне об этом рассказала. Поэтому Нарамаро и ополчился против Кёсукэ. Сёгуну нужен был этот союз, и ради него он пошел и против жены, которую любил, и против сына.

Только вот зачем?..

Жаль, я давно уже не встречала Кицунэ во сне. У меня накопилось множество вопросов.

За завтраком мы снова ели рис с рыбой и водорослями и пили чай. Понемногу я начинала привыкать к такому рациону. Но воспоминания о мире, который я оставила, по-прежнему каждый раз отзывались в сердце звериной тоской.

C Юкико разговаривать я не хотела, на сёгуна и Акико смотреть было противно, и поэтому украдкой, из-под опущенных ресниц я разглядывала Таро. На утро следы драки проявились во всем своем великолепии: рассеченная бровь с едва засохшей корочкой, синяк на скуле, ссадина под носом, сбитые костяшки пальцев.

Наследник клана Минамото выглядел как настоящая уличная шпана из моего прежнего мира, и я с трудом подавляла улыбку. Но и сама была не лучше. Утром хорошенько рассмотрела себя в бронзовое зеркало: вчерашний случайный удар оставил на губе большую ссадину и синяк.

Занятно, но Таро не казался смущенным. Я почему-то ожидала иного. Все же такая постыдная драка являлась для самурая позором. Но он, не поведя и бровью, спокойно встречался взглядом со всяким, кто на него косился, и люди отворачивались первыми. Пожалуй, был лишь один человек в этой комнате, кто мог бы заставить его опустить взгляд. Его отец.

Таро негромко говорил о чем-то с Мамору-саном – человеком, который накануне вечером оказался единственным, кто протянул мне руку и помог встать.

— ... отправиться к северным границам... там неспокойно... бакуфу медлит... — до меня долетали обрывки их разговора, и чем дольше я вслушивалась, тем сильнее понимала, что дела в стране обстоят отнюдь не так хорошо, как хотелось бы.

— Ты ведешь себя неприлично, — над ухом раздалось негодующее шипение Юкико, и я едва не подпрыгнула от неожиданности. — Не подобает так откровенно разглядывать мужчину, Йоко.

Я обернулась и посмотрела на двоюродную сестру. Она же дернулась от меня в сторону, резко спрятав руки под стол – я только и видела, как мелькнули широкие, длинные рукава кимоно над тарелками.

Что творилось в этой семье, если все считали себя вправе указывать дочери сёгуна, что делать?!

От ответа меня удержала воцарившаяся за столами тишина: разом стихли все голоса. В горле пересохло, и я сделала глоток чая. Я знала, что последует дальше. Отец Йоко обвел внимательным взглядом советников и самураев, посмотрел на жену – та старательно отворачивалась, и выглядело это в высшей степени нелепо. Так и не дождавшись от Акико никакой реакции, Нарамаро заговорил.

— Сегодня знаменательный день для нашей страны. Утром мы с главой клана Минамото подписали соглашение о союзе, которое еще сильнее укрепит нашу связь. Залогом ее процветания станет союз наших детей: грядущей весной, в день цветения сакуры моя любимая дочь, — короткий взгляд на меня, — станет женой наследника клана Минамото, — кивок в сторону Таро.

Я была готова к этому объявлению, но внутри все равно зародился необъяснимый трепет. В животе скрутился комок, от которого волнами по всему телу расходилась дрожь. Мои собственные чувства и отголоски чувств Йоко смешались, и я уже с трудом могла их различить. Глаза увлажнились, как у любой молодой девчонки, о чьей предстоящей свадьбе делается столь пышное и торжественное объявление. Отголоски разума были смятены волной захвативших меня эмоций.

Когда я справилась с собой, то поняла, что на меня обращены взгляды всех присутствующих. Оказалось, слуги уже успели принести сакэ, и Таро поднялся на ноги. Теперь он стоял напротив и ждал меня – замешкавшуюся, оглушенную.

Я перехватила недовольный взгляд Акико, нахмуренный – отца и Наоми. Кажется, мою задержку они сочли оскорблением. По-настоящему испугавшись, я стремительно встала – забыв, что дурацкое кимоно сковывает движение, а тело быстро затекает в непривычной для меня позе.

Жених

Второй раз я пришла в себя уже в помещении. Открыла глаза и поняла, что мир больше перед ними не раскачивается.

— Очнулась?

Я повернула голову в сторону и вновь увидела Таро. Значит, тогда, в первый раз, мне не почудилось.

— Скажи что-нибудь, — потребовал он.

— Мне уже лучше, — голос звучал странно.

Сознание потихоньку ко мне возвращалось. Разум уже не туманился так сильно, как во время завтрака. Я огляделась: комната была незнакомой. Точно не той, из которой я вышла утром. Я не увидела ни роскошной, расшитой золотом ширмы, ни цветов, ни низкого столика, заваленного девичьими безделушками, ни богатых тканей на стенах.

Здесь царила строгая аскеза: футон, на котором я лежала, совершенно пустой стол с одной лишь подставкой для кисти, и коллекция оружия – вот чем были украшены стены в этой комнате. Ширма была выполнена из самой обычной бамбуковой циновки; на добротные деревянные переплеты не был нанесен даже самый простой узор.

Простая догадка пронзила меня и заставила подобраться: это его спальня! Я резко села и отползла в сторону, подальше от Таро, который не двигался, и поближе к стене. Все-таки инстинкты прежней Йоко порой перевешивали. Тело забитой девочки среагировало мгновенно.

— Что... почему я здесь?.. — спросила я, прислушиваясь к себе.

Ни головокружения, ни ощущения, что жесткие тиски сжали внутренности и вот-вот вырвут их прямо через горло.

— Я нашел тебя в дальнем конце сада, без сознания, — Таро встал и подошел к кувшину, который стоял на невысоком подобии табурета прямо возле раздвижных седзи. Он смочил аккуратно сложенный кусок ткани водой и вернулся ко мне, протянув его и чашу.

В горле образовался комок, и, с трудом сглотнув, от воды я отказалась кивком головы, а вот влажную ткань взяла с благодарность и с наслаждением протерла покрытое испариной лицо.

— Уже собирался позвать мать и лекаря, но ты очнулась. Как ты себя чувствуешь?

Он говорил настороженно, старательно подбирая слова.

Я медленно прикладывала ткань к лицу, стремясь выиграть время. Кажется, он или шел, или возвращался с тренировки, когда заметил меня: на нем была короткая куртка из грубой ткани и широкие штаны-хакама.

— Почему я здесь... — я обвела рукой комнату.

— Ты забрела далеко от той половины дома, где селят гостей. Моя спальня была ближайшей.

Он сказал полуправду. Я чувствовала это.

— Тебе было плохо еще за завтраком. Ты больна? — спросил, перехватив мой взгляд.

— Боишься, что тебе подсунули порченый товар, Таро-сан? — я испытывала странную смесь разочарования и сожаления.

Его брови взметнулись вверх, и я запоздало выругала себя. Вся ситуация и так совершенно точно выходила за рамки дозволенного и приличного. А я и мой не в меру дерзкий язык ее лишь усугубили.

— Я не считаю тебя товаром, — Таро долго медлил с ответом, а когда заговорил, я услышала в его голосе те самые разочарование и сожаление, которое испытывала сама. Только вот направлены они были на меня

Я прикусила язык. Я чувствовала себя полнейшей дурой. И отчаянно не хотела выглядеть дурой в его глазах.

— Мою мать несколько раз травили из-за того, что она стала частью нашего клана. И она расплачивается за это до сих пор, — добавил он, как никогда серьезно.

Я вновь выругала себя. Дура, дура, дура! Ты же прекрасно об этом знала, как ты могла сморозить такую чушь?!

— Если ты не больна, значит, кто-то упорно пытается причинить тебе вред, Йоко-химэ.

После его слов в самой себе разочаровалась уже я. И что за глупые дерзости сорвались у меня с языка?! Зачем я его подначивала? Лишь выставила себя невежественной склочной девкой...

Стремясь скрыть неловкость, я пожала плечами.

— Быть может, я перенервничала...

Таро снова вскинул брови.

— Из-за помолвки? — спросил с недоверием и усмехнулся.

Кажется, лучше всего для меня мне будет закрыть рот. И больше ничего не говорить ему, потому что каждое мое слово напоминало выстрел в молоко. Я боялась, что меня раскусит мать или служанка. Но прямо сейчас страх быть разоблаченной Таро вырвался на первое место.

— Из-за всего, — пробормотала я, потому что он продолжал смотреть на меня и ждать ответа.

— Как бы то ни было, я должен рассказать отцу. Это может быть опасно, и...

— Нет, прошу тебя! — я рванула вперед и вцепилась в широкую штанину мертвой хваткой.

Пожалуй, теперь я удивила его по-настоящему. Он перевел на меня ошалелый взгляд и наклонился, чтобы разжать мои пальцы.

— Не делай этого, прошу! — повторила я настойчиво и схватила его ладони.

И, опомнившись, поспешно отдернула руки, на всякий случай прижав к груди.

Откровение

В комнате меня встретила заплаканная Саюри с покрасневшими глазами и ссадиной на щеке. Она отворачивалась и прятала взгляд, но вскоре я выяснила правду: ее ударила Акико, которая не нашла меня в спальне и выместила гнев на бессловесной служанке.

— Ваша матушка велела вам зайти к ней, — поведала мне она, аккуратно складывая бесчисленные кимоно, которые привезла с собой Йоко.

Но они ей не пригодились.

Новость об отъезде разнеслась по поместью со скоростью пожара. Когда мы шли с Таро по бесконечным, длинным коридорам из одного конца дома в другой, то за каждым поворотом сталкивались со спешащими по своим делам слугами. Суета охватила поместье, но все работали слажено, словно муравьиный рой.

Даже Саюри: всхлипывала, но монотонно и размеренно сворачивала рулоны гладкого, блестящего шелка.

Вздохнув, я вновь вышла из комнаты и отправилась на поиски Акико. Это все равно неизбежно, и лучше я встречусь с матерью раньше, чем позже.

Она была не одна: занималась каллиграфией вместе с Юкико. Обе не обрадовались моему приходу, и я ощутила острый, болезненный укол ревности. И в который раз пожалела Йоко, которая росла в тени старшей двоюродной сестры. Племянницу своего мужа, с которой у нее не было кровного родства, Акико отчего-то ставила выше, гораздо выше родной дочери.

— Ты искала меня, матушка?

Она не предложила мне сесть, и потому я осталась стоять возле дверей, в то время как Акико и Юкико на мягких специальных подушках с удобством расположились вокруг низкого стола.

Сдвинутые в сторону седзи открывали чудесный вид на сад за их спинами: зелень утопала в ярких, солнечных ручьях. Квадраты света падали сквозь решетчатые седзи на татами, образуя причудливый узор.

Хотелось сесть за низкий стол, сделать глоток свежезаваренного чая и бесконечно долго любоваться тем, как ветер играет цветущими ветвями и уносит в бескрайнее небо светло-розовые лепестки.

— Где ты была? И кто позволил тебе исчезнуть сразу после завтрака? — мать подняла на меня осуждающий, недовольный взгляд.

Ее резкий голос выдернул меня из мечтаний.

— Мне стало нехорошо, и я вышла в сад, немного освежиться.

Я старалась говорить спокойно и уважительно, но, видно, любые мои слова приходились ей не по сердцу. Неважно, что я говорила. Важно, что говорила именно я, и Акико этого было достаточно.

— Ты чуть все не испортила, — сварливо сообщила она. — Шаталась, словно неуклюжая цапля. Вернемся в Камакуру, и будешь учиться грациозно вставать в кимоно. Правда, я рассчитывала, что к своим годам ты давно запомнишь этот простой жест. Но ты, Йоко, не перестаешь меня удивлять.

Акико покачала головой и осуждающе цыкнула. Юкико засмеялась, а я почувствовала, как щеки покраснели.

В чем Йоко провинилась перед матерью? За какое деяние ей достается этот град жалящих, острых стрел?..

— А если бы ты упала? — она все никак не могла остановиться. — Сорвала бы помолвку. Минамото, того и гляди, откажутся от такой болезненной, неуклюжей девчонки, как ты. И что тогда? Подвела бы своего отца-сёгуна!

— Зачем отцу так сильно нужен союз с Минамото?

Я рисковала, задавая такой вопрос в лоб, но решила, что случая удобнее может не представиться. А сейчас, когда Акико злилась и выплескивала свое раздражение, облачая его в слова, был шанс, что она проговорится.

— Не твоего ума дело, Йоко. Много ты понимаешь, чтобы спрашивать о таких вещах! — мать поджала губы, мгновенно ощерившись. — Твое дело – выходить замуж за того, на кого укажут, и рожать крепких, сильных сыновей.

Кажется, моя попытка провалилась. Я перехватила насмешливый взгляд Юкико: ее явно забавляла ситуация, когда собственная мать ругала Йоко на все лады.

Интересно, если я спрошу сёгуна, он мне ответит? А если задам вопрос Таро, почему они согласились – хоть что-нибудь услышу вразумительное?

Почему-то копилось внутри горькое подозрение, что внятного ответа я ни от кого не получу. И как я должна понять, что мне делать? Как мне выжить, если кругом одни загадки, и с каждым днем их число растет подобно снежному кому?

Служанки принесли чай: на две персоны. Я по-прежнему стояла неприкаянным столбом у дверей, пока две девушки расставляли на низком столике множество баночек, чашек и пиал для проведения чайной церемонии. Моя двоюродная сестра прогнала их нетерпеливым жестом, и сама принялась заваривать напиток. Широкие рукава ее кимоно порхали над чашками, словно крылья; тонкий шелк невесомо парил по воздуху, складывался причудливыми волнами и стелился узорчатой гладью, когда Юкико проводила рукой над пиалами.

Мысль, острая, как бритва, заставила меня вздрогнуть и судорожно втянуть носом воздух. На мое счастье, ни мать, ни сестра этого не заметили: слишком увлечены были обе магией ритуала чайной церемонии.

Стремясь устоять на ногах, я оперлась рукой о стену, и этот шорох заставил Акико нехотя отвлечься от наблюдения за жестами Юкико.

— Ты еще здесь? — спросила мать, словно видела перед собой ничтожного таракана. — Ступай, ты мне больше не нужна.

Она обдала меня на прощание волной презрительного раздражения, но я была рада как можно скорее покинуть комнату. Оказаться подальше от нее.

Двое у онсэна

К огромному счастью, остаток дня я смогла провести в своей комнате в одиночестве: сёгун и глава клана Минамото были заняты подготовкой к скорому отъезду, и потому даже вечерняя трапеза прошла для всех порознь, что также немало меня обрадовало, ведь сидеть за столом рядом с Юкико и не сводить взгляда со своей пиалы мне совершенно не хотелось.

Вместо напряженного ужина я хорошенько смогла расспросить Саюри, о чем думала уже давно, но никак не находила подходящего времени. Когда она принесла поднос с едой мне в комнату, я приказала ей остаться и сесть со мной за один стол.

— Ты знаешь, почему мы уезжаем в такой спешке? — спросила я, поглядывая, как служанка робко тянется рукой к чашке с чаем. Я трижды предлагала ей присоединиться, и на четвертый пришлось приказать.

— Со слугами никто не делится такими вещами, госпожа, — сказала она, отводя взгляд.

— Но вы всегда все узнаете первыми, — я усмехнулась.

— Порой бывает, госпожа, — с заметной неловкостью подтвердила Саюри, не посмев лгать, глядя мне в глаза. — Но Такеши-сама приказал своим самураем не болтать, — она посмотрела на меня извиняющимся взглядом. — И сегодня у нас было очень тихо.

Я вздохнула. Того, что сказала Саюри, было достаточно, чтобы заключить: причиной для стремительного отъезда послужило что-то очень и очень плохое.

— В этом поместье никто особо ни с кем не болтает, Йоко-химэ, — служанка, расценившая мое молчание как недовольство, поспешила оправдаться, а я не стала ее разубеждать. — Как-то одна девушка проговорилась, что глава клана о важных вещах по вечерам беседует в онсэне, чтобы его подслушать никто не мог, так я ее потом ни разу и не видела. Говорят, наказали и отправили прочь из поместья.

Саюри поежилась и обеспокоенно поднесла ладонь к груди, запахнув ворот кимоно в оградительном жесте.

— В онсэне? — переспросила я, не подумав, и тут же мысленно выругала себя.

Хорошо, что не ляпнула при ком-нибудь из родни!

Но к моему счастью Саюри интерпретировала вопрос по-своему. А может, была не глупа и не стала заострять внимание на вещах, которые ее не касались.

— В поместье Минамото он находится в очень уединенном месте, госпожа, — покивала служанка. — Большая удача, когда горячий источник отдален от главного дома.

Я нахмурилась, пытаясь выудить из памяти Йоко хоть какую-нибудь зацепку. Онсэн, онсэн... горячий источник. Перед глазами, словно вспышка молнии, пронеслось воспоминание: деревянные бортики, поднимающийся из воды пар, женщины в купальных простынях.

— Отведи меня туда. Тайно и тихо, — и вновь я сказала прежде, чем успела подумать.

Саюри удивленно захлопала ресницами, сложив губы буквой «о». А я же поняла, что сегодняшний вечер – мой последний шанс разобраться в том, что происходит. Потом – поездка домой и долгое ожидание свадьбы. Акико, скорее всего, запрет меня в комнате или вовсе отошлет куда-нибудь подальше от дворца сёгуна. Если раньше до меня не доберется Юкико и человек, который за ней стоит.

За мной будут следить гораздо пристальнее, чем здесь, я была в этом уверена. Я не смогу также свободно передвигаться по поместью, тайно покидать свою комнату. Наверняка среди моих слуг есть множество тех, кто кормился с руки матери и докладывал о каждом моем шаге.

Сейчас или никогда, осознала я с потрясающей ясностью, и вскочила, чтобы вытащить из вороха сложенной одежды удобную и простую, в которой я смогу прокрасться к онсэну в ночи.

— Госпожа!!! — шепотом завопила Саюри, которая была настолько ошеломлена моим приказом, что даже забыла встать из-за стола, когда я поднялась. — Вас сурово накажут, госпожа!

Она попыталась переубедить меня, но я осталась чужда к голосу разума. Милая девочка, меня убьют, если я не смогу себя защитить и не пойму, кто мой враг. А кто – друг.

Наказание – ничто по сравнению с этой задачей.

А как я поняла из замыслов, с которыми со мной поделился отец, этот брак нужен ему настолько, что он сделает все возможное, чтобы нас поженить. А значит, даже если меня поймают, сёгун найдет способ заставить Минамото сохранить помолвку.

По крайней мере, в этом случае меня не убьет Кицунэ.

Из вороха шелковых тряпок я выцепила удобные широкие штаны с завязывающимся поясом, на подобии тех, в которых ходили самураи, и короткое, по колено, кимоно, скроенное гораздо проще и понятнее, чем те фурисоде, в которые меня облачили служанки сразу в несколько рук.

Очнувшаяся от шока Саюри, наконец, подскочила и помогла мне сперва снять с себя метры шелковой ткани, а затем облачиться в штаны и короткое кимоно, больше похожее на плащ.

— Отведи меня к онсэну. Мне нужно знать, что обсуждает там Такеши-сама, — решительно приказала я, глядя на служанку, в глазах которой стояли слезы.

Саюри медлила, и я, наплевав на все, потянулась к шкатулке с драгоценностями. Может, черепаховый гребень с янтарем ее расшевелит?

Но она, кажется, обиделась. Отпрыгнула от меня, словно ужаленная, и замахала руками.

— Госпожа! — воскликнула с осуждающим негодованием. — Я не потому... Я за вас боюсь, Йоко-химэ.

Это было так трогательно, что в другое время я бы обязательно расчувствовалась. Но сейчас меня захватила моя безумная, сумасшедшая идея, и времени на сантименты не оставалось.

Начало пути. Часть 1.

— Йоко-химе. Дело в моей невесте.

Я в испуге отпрянула назад и спиной неловко задела торчавшую ветку. Листва на кустах, в которых я притаилась, зашелестела – оглушительно громко, словно намеренно указывая на меня. Руки покрылись мурашками, в горле пересохло и, затаив дыхание, я застыла на одном месте, сжавшись в комок и жалея, что я не могу исчезнуть совсем.

— Что такое? — до меня донесся вопросительный голос Такеши Минамото.

Теперь я не могла их видеть и не могла наблюдать за мимикой, чтобы понять эмоции. Мне оставалось лишь гадать.

— Показалось, — отозвался Таро спустя бесконечное долгое ожидание, наполненное напряженной тишиной и отчаянным стуком моего сердца. — Если позволишь, я бы договорил уже в доме. Становится холодно.

Если Такеши и удивился этой просьбе сына, то вслух ничего не сказал. Они вообще не обменялись больше ни одним словом, и вскоре до меня донесся плеск воды и шорох купальных простыней. Я тихо, облегченно выдохнула и решилась оторвать щеку от земли, к которой я припала, стоило Таро насторожиться.

Когда вокруг стихли все звуки, я выждала еще некоторое время перед тем, как окончательно распрямиться. Онсэн был пуст. Ничто не напоминало о том, что лишь недавно в нем вели разговор отец и сын.

На негнущихся, дрожащих ногах я бросилась прочь, вглубь сада, спеша к Саюри. Ждет ли она меня? Бедняжка, наверное, тоже умирала от страха: одна, глубокой ночью, в темноте, среди жутких, незнакомых звуков.

Нет, она точно заслужила свой черепаховый гребень.

Когда я показалась на тропинке, Саюри едва не накинулась на меня с объятиями и остановилась в самый последний момент, все же вспомнив о приличиях. Я тоже была безумно рада ее видеть. Те минуты дичайшего страха, когда я ждала, что вот-вот над моей головой разойдутся ветви кустов, и я услышу громовой голос Такеши Минамото, которым он вынесет мне приговор, перевернули в моем сознании все с ног на голову. Только тогда я по-настоящему осознала, что задумала и чем это могло для меня обернуться. Все же порой мне было трудно поверить в происходящее, и я словно относилась к жизни, как к игре.

Чудовищная, чудовищная ошибка.

В этой игре травят и убивают людей. В этой игре мне снесут голову одним ударом катаны, и самурай, занесший меч, даже не поморщится, если будет на то приказ его господина.

— Госпожа! — Саюри сжала мои руки, что было против всяких правил, и решительно потянула меня за собой: подальше от темного, мрачного сада; подальше от онсэна и опасности.

— Я думала, что умру от страха, госпожа, — пожаловалась она, когда впереди показались знакомые очертания главного дома поместья.

К тому моменту сердце уже перестало бешено колотиться, и я вернула себе зачатки хладнокровия.

— Все закончилось хорошо, — неуверенно утешила я служанку, сцепив в замок пальцы.

А я так и не узнала самого важного. Что собирался рассказать отцу Таро? Что со мной не так?..

Самым неприятным во всей ситуации было то, что я сама могла бы назвать с десяток своих проблем, которые могли бы заставить Таро насторожиться. Их было немало, и ни одна не осталась для него незамеченной.

Тут я была уверена, Таро не был ни слепцом, ни глупцом.

Боже мой!.. Ко мне внезапно пришло четкое осознание, что моя жизнь висит на волоске, на тонкой нитке, которую я самостоятельно зачем-то пытаюсь разорвать последние дни...

Ночью, конечно же, я почти не спала. После испытанного страха не могла заснуть ни я, ни Саюри, и потому я решительно поднялась с футона прямо с восходом солнца. Впрочем, многие слуги и самураи также не спали в столь ранний час: заканчивали последние приготовления перед скорым отъездом.

Завтракала я, как и ужинала, в своей комнате в одиночестве. Я бы вознесла молитву богам за такой подарок, если бы знала, какую. Мне предстоял долгий путь до дворца сёгуна в Камакуре вместе с семьей и Минамото, я еще успею сполна насладиться компанией братца и двоюродной сестры.

Вскоре после завтрака мы собрались снаружи главного дома поместья, где официально попрощались с Наоми Минамото: она не будет сопровождать в пути мужа и сына. Женщина выглядела бледной, но ничего больше не выдавало в ней волнения, которое она, я была уверена, испытывала.

Она поклонилась сёгуну, который вскоре после этого ушел, чтобы отдать самураям приказы, и обменялась ледяными взглядами с Акико. От двух женщин веяло лютым холодом, и даже яркое солнце на безоблачном небе не могло согреть воздух вокруг них.

Когда пришел мой черед, Наоми вручила мне небольшой, почти невесомый сверток: вытянутый шелковый мешочек. Она накрыла мои ладони своими, и ее взгляд немного потеплел.

— Открой в дороге, Йоко-химэ, — сказала она, невозмутимо игнорируя взгляды, которые на нее бросала Акико. — И не сочти мой подарок за насмешку. Когда-то очень давно я полагалась на эту вещь, как на свое спасение.

Ее губ коснулась слабая улыбка, и Наоми заставила меня наклонить голову, чтобы оставить на макушке едва ощутимый поцелуй.

— Береги себя, Йоко-химэ. Мы увидимся весной, — и, сжав мое запястье чуть сильнее, она ступила назад.

После этого по мощеной дорожке через сад мы направились к воротам, возле которых всего лишь два дня назад встречали вернувшихся мужчин. Теперь на том же самом месте вновь выстроились самураи: но уже с другой целью.