Когда рухнет небо

1

Глава 1: Пролог к ненависти
Майское солнце щедро заливало светом просторный кабинет, отражаясь в полированной поверхности стола из редкого дерева. Даниил, двадцать девяти лет от роду, сидел, развалясь в кресле, с ноутбуком на коленях. Его взгляд, обычно острый и цепкий, сейчас был расфокусирован, устремлённый куда-то вдаль, за панорамное окно, где раскинулся ухоженный сад его загородного дома. Одно движение брови, и любой из его подчинённых, будь то на стройке или в офисе холдинга "ГрандСтрой", замер бы в ожидании приказа. Но сейчас Даниил был один, и привычная к жёсткому контролю энергия растворялась в предвкушении.
Сегодня вечером его младшая сестра, восемнадцатилетняя Елена, возвращалась из Лондона, где провела три года в элитной школе. Лена — его гордость, его единственная слабость, которую он оберегал с того самого дня, как мать, Ольга Петровна, взяла его за руку и сказала: "Теперь ты старший брат, Даня. Защищай свою сестрёнку". И он защищал. От детских обид, от строгих взглядов учителя, от любых несправедливостей, которые, как ему казалось, угрожали её безоблачному миру. Он даже прощал ей её легкомыслие, её импульсивность, её порой безрассудные поступки. Всё, что касалось Лены, всегда было для него свято.
Его мобильный зазвонил, вырывая из размышлений. На экране высветилось "Отец". Даниил поморщился. Отношения с Николаем Петровичем были натянутыми с тех пор, как тот, давно разведясь с Ольгой Петровной, обзавёлся новой жизнью, далёкой от их семейного уклада.
— Слушаю, отец. – Голос Даниила был сухим, безразличным.
— Даниил, у меня важная новость, — прозвучал в трубке торжественный, чуть надменный голос отца. — Я женюсь.
Даниил почувствовал, как внутри что-то сжалось. Женится? Спустя столько лет? И ни слова об этом?
— Поздравляю, — выдавил он, пытаясь сохранить равновесие. — И на ком же такая честь?
На том конце трубки повисла многозначительная пауза.
— Зовут её Ксения. Замечательная девушка. Молодая, красивая, но очень порядочная. Сегодня вечером мы объявим о помолвке. Хочу, чтобы ты был. И Лена, если уже прилетела.
Даниил молчал, переваривая услышанное. Молодая? Порядочная? Он сразу представил себе очередную охотницу за состояниями, которая увидела в его отце лишь надёжный источник средств. Его мать, Ольга Петровна, так много пережившая из-за его отца, всплыла в памяти. Эта новость будет для неё ударом. Нет, он не позволит какой-то выскочке посягать на то, что он считал их "святой" семьёй.
— Я приеду, — сквозь зубы процедил Даниил. — Мы приедем.
Он захлопнул ноутбук. Безоблачное существование, в котором он привык находиться, вдруг покрылось мрачными тучами. Это не просто свадьба. Это вторжение. Посягательство на их мир, на их принципы. И он не мог позволить этому случиться.
В тот же вечер, когда Даниил и Лена прибыли в роскошный ресторан, где отец устроил торжественный приём, шум голосов и звон бокалов лишь усиливали напряжение в груди Даниила. Он сразу заметил её. Ксения. Она стояла рядом с отцом, невысокая, сдержанная, но с какой-то внутренней силой в глазах. Её красота была не броской, а скорее утончённой, той, что раскрывается постепенно. На ней было скромное, но элегантное платье, и её взгляд, когда она увидела Даниила, был полон удивления.
— Даниил, Лена, — Николай Петрович с гордостью представил их. — Это Ксения, моя будущая жена. Ксения, это мой сын Даниил и моя дочь Елена.
Даниил даже не подал ей руки. Его глаза метали молнии.
— Поздравляю, — произнёс он, чеканя каждое слово, а его взгляд пронзил Ксению насквозь. — Надеюсь, вы счастливы. Особенно, учитывая, что ваша "порядочность", как я слышал, измеряется весьма внушительным состоянием.
Ксения побледнела. Она ожидала многого, но не такой открытой, неприкрытой враждебности. В её глазах мелькнуло непонимание, а затем… боль. И что-то ещё, что Даниил не смог разобрать.
Елена, стоявшая рядом, почувствовала напряжение.
— Даня, что ты такое говоришь? – укоризненно прошептала она, но Даниил уже отвернулся.
В этот момент, когда напряжение в воздухе было почти осязаемо, раздался пронзительный женский крик. Затем ещё один, полный ужаса. Толпа гостей замерла. Внезапно откуда-то с улицы, донёсся звук сирены, затем – скрежет металла.
Лицо Николая Петровича исказилось. Он посмотрел на Даниила, а затем на дверь, из которой только что вышла Елена, направляясь, видимо, к выходу покурить.
— Лена! — вырвалось у Даниила, но было уже поздно.
Какие у вас будут мысли по поводу продолжения?

2

Глава 2: Разрушенный мир
Крики снаружи усилились, смешиваясь с воем сирен. Сердце Даниила колотилось как сумасшедшее. Он ринулся к выходу, расталкивая ошарашенных гостей, не обращая внимания на отца, который застыл, словно пригвождённый.
На улице царил хаос. Свет мигающих фар скорой помощи и полицейских машин разрезал ночную тьму. Толпа людей обступила искорёженную чёрную иномарку, въехавшую прямо в фонарный столб. Даниил прорвался сквозь зевак, его взгляд лихорадочно искал тонкую фигуру сестры.
И он увидел её.
Лена лежала на асфальте, неестественно изогнувшись, метрах в десяти от разбитой машины. Её светлое платье, ещё недавно такое нарядное, теперь было залито кровью, а из-под головы расплывалось тёмное пятно. Рядом с ней стояли медики, склонившиеся над ней, их лица были мрачны.
— Лена! — вырвался из груди Даниила отчаянный крик. Он упал на колени рядом с сестрой, не обращая внимания на суету вокруг. Её глаза были полузакрыты, и она едва дышала.
— Даня... — прошептала она, её голос был слабым, почти неразличимым. — Мне... плохо...
В этот момент медик поднял на Даниила полный сочувствия взгляд.
— Ей очень плохо, молодой человек. Множественные травмы. Мы делаем всё возможное.
Даниил не мог дышать. Его мир, его безоблачный, защищённый мир, рухнул в одночасье. Он сжал её холодную руку, чувствуя, как последние силы покидают его.
— Что произошло?! — прорычал он, поворачиваясь к полицейским, которые уже начали опрашивать свидетелей.
— Девушка выбежала на дорогу, прямо под колёса автомобиля, — равнодушно произнёс один из них, записывая что-то в блокнот. — Водитель не справился с управлением, пытаясь избежать столкновения, и врезался в столб. Она была в шоке.
Даниил ничего не слышал. Он смотрел на бледное лицо сестры, на кровь, на её разбитые мечты о счастливом будущем. И внезапно перед глазами встала Ксения. Её лицо, её спокойный, слишком спокойный взгляд, её "порядочность", скрывающая, как он был уверен, лишь алчность.
Она. Это всё из-за неё.
Елена выбежала из ресторана, потому что увидела эту женщину рядом с их отцом. Легкомысленная, импульсивная Лена, которая так тяжело переживала развод родителей и всегда мечтала о воссоединении семьи. Эта свадьба, эта "Ксения" разрушила её надежды. Она выбежала, чтобы не видеть этого позора, этого предательства, и оказалась на дороге.
Она виновата. Только она.
В его голове созрел план. План мести. Жестокой, беспощадной, такой, чтобы она почувствовала ту же боль, что и он сейчас.
Пока медики грузили Лену в скорую, Даниил поднялся. Его лицо было бледным, но глаза горели холодной, страшной решимостью. Он повернулся. Ксения стояла чуть поодаль, окружённая гостями, которые пытались её успокоить. Её взгляд был прикован к скорой помощи, и в нём читались шок и ужас.
Даниил подошёл к ней медленно, как хищник к своей жертве.
— Ты, — прошептал он, его голос был едва слышен, но в нём звенела сталь. — Ты забрала у меня всё. Ты разрушила мою семью, ты отняла у меня сестру. Ты заплатишь за это. Заплатишь по полной.
Ксения отшатнулась. Её глаза, полные страха, встретились с его, горящими от ненависти. В них она увидела лишь пустоту, обещающую только боль.
Вскоре скорая умчалась в ночь, увозя Елену в неизвестность. Николай Петрович, наконец очнувшись от шока, пытался дозваться сына, но Даниил уже не слышал. Его взгляд был прикован к Ксении. Он дал ей несколько минут, чтобы она успела принять поздравления, почувствовать себя частью его семьи, а затем…
Пока гости медленно расходились, обсуждая произошедшее шёпотом, Даниил сделал звонок своему верному помощнику, Артёму.
— Артём, мне нужно, чтобы ты кое-что организовал. И это должно быть сделано незаметно. Очень незаметно.
На том конце трубки прозвучал спокойный и уверенный голос:
— Слушаю, Даниил Сергеевич. Что угодно.
— Ксения. Мне нужно, чтобы она исчезла. И чтобы никто не знал, где она. Найди мне место подальше от всех, где она не сможет связаться ни с кем. Мой загородный дом в Кратово подойдёт. И проследи, чтобы там была прислуга, которая будет выполнять мои указания.
— Будет сделано, — коротко ответил Артём, зная, что в голосе его шефа прозвучал приговор.
Даниил повесил трубку. Он посмотрел на Ксению, которая всё ещё стояла рядом с его отцом, бледная, напуганная, но явно не понимающая всей глубины той ловушки, в которую она угодила. Он усмехнулся. Добро пожаловать в мой ад, Ксения. Ты о нём пожалеешь.
Какие у вас мысли по поводу этой главы? Хотите ли вы, чтобы мы сразу перешли к похищению, или добавить что-то ещё перед этим?

3

Глава 3: Золотая клетка
Ночь растворилась в предрассветной дымке, принеся с собой лишь холод и давящую тишину. Ксения пришла в себя в абсолютной темноте. Голова кружилась, а тело ныло, словно после долгой дороги. Последнее, что она помнила, — это разговор с Николаем Петровичем после отъезда скорой, его растерянное лицо, её собственное чувство опустошения от увиденной трагедии. Затем, внезапный укол в шею, острая боль и... провал.
Паника нарастала. Где она? Что происходит? Руки нащупали мягкое одеяло, потом прохладную простыню. Она лежала в кровати. Постепенно глаза привыкли к темноте, и сквозь плотные шторы пробились первые лучи солнца, расцвечивая комнату приглушёнными тонами.
Ксения резко села. Это была спальня, обставленная со вкусом, но с какой-то отстранённой роскошью. Тяжёлые портьеры, массивная мебель, на стене — абстрактная картина. Ничего, что указывало бы на личность хозяина. Она бросилась к окну, отдёрнула шторы. За стеклом раскинулся ухоженный, но неприветливый сад, за которым виднелся высокий забор. Ни единой живой души, ни намёка на соседние дома. Она была в глуши.
Дверь отворилась. На пороге стояла немолодая женщина в строгом костюме горничной, с суровым лицом и цепким взглядом. За ней виднелся силуэт крупного мужчины в форме охранника.
— Доброе утро, — холодно произнесла горничная, не дожидаясь ответа. — Вам принесли завтрак. И хозяин ждёт вас через полчаса.
— Какой хозяин? Где я? — Голос Ксении дрожал, но она старалась придать ему твёрдость.
Горничная лишь скривила губы в подобии усмешки.
— Вы узнаете. А сейчас, будьте добры, примите душ и оденьтесь. Одежда в гардеробной. Не пытайтесь делать глупостей. Здесь негде спрятаться и некуда бежать.
Мужчина-охранник молча кивнул в подтверждение её слов. Дверь закрылась.
Ксения чувствовала, как подступают слёзы, но усилием воли подавила их. Слёзы сейчас — роскошь, которую она не могла себе позволить. Она должна быть сильной. Собраться. Понять, что происходит.
Душ не принёс облегчения, лишь усилил ощущение собственной уязвимости. Из гардеробной она выбрала самое закрытое платье из предложенных — простое, но явно дорогое, словно навязанное ей кем-то.
Когда она спустилась по широкой лестнице, её уже ждали. В столовой, залитой утренним светом, за длинным столом сидел Даниил. Тот самый мужчина, чья ненависть накануне сожгла её взгляд. Его лицо было всё таким же мрачным, а глаза не выражали ничего, кроме холодного, расчётливого презрения.
— Садись, Ксения, — произнёс он, даже не взглянув на неё. Его голос был спокоен, но эта спокойствие пугало гораздо больше, чем вчерашняя ярость.
Ксения села напротив него, её сердце колотилось в рёбрах. Завтрак — свежие фрукты, тосты, кофе — стоял нетронутым.
— Что это значит, Даниил? Где я? Зачем вы меня здесь держите?
Он медленно поднял взгляд.
— Ты здесь потому, что ты виновата. В том, что случилось с Леной. В том, что мой мир разрушен. Ты — причина. И теперь ты будешь платить.
Ксения задохнулась от возмущения.
— Я виновата? Вы сошли с ума! Ваша сестра... это несчастный случай!
Даниил резко ударил кулаком по столу. Фарфоровая посуда задребезжала.
— Несчастный случай?! Она выбежала из ресторана, потому что не могла видеть тебя рядом с моим отцом! Потому что ты, алчная тварь, пыталась разрушить нашу семью!
— Я ничего не разрушала! — Ксения отчётливо почувствовала, как в ней закипает собственный гнев. — Я ни о чём не знала! Я…
— Заткнись! — Его голос был тих, но прозвучал как удар хлыста. — С этого момента ты не будешь говорить, пока я не позволю. Ты здесь моя пленница. Моя собственность. Ты будешь выполнять все мои указания. Ты будешь жить здесь, и никуда не денешься. Попытаешься сбежать – пожалеешь. Попытаешься поднять шум – пожалеешь ещё больше. Твоя репутация, твоя семья – всё это будет в моей власти. Ты поняла меня?
Ксения смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова. В его глазах не было ни капли сомнения, ни тени человечности. Только холодная, безжалостная решимость. Он не шутил. Это была не угроза, а приговор.
— Ты будешь называть меня "господин", — продолжил Даниил, наслаждаясь её шоком. — Ты будешь прислуживать мне за этим столом. Будешь делать всё, что я скажу. И будешь страдать. Медленно, по крупицам, пока не поймёшь, каково это — потерять всё.
Ксения чувствовала, как её мир, который ещё вчера казался таким понятным, рушится под напором этой безумной ненависти. Её гордость кричала, требуя сопротивления, но разум шептал: Она в его власти. И это только начало.

4

Глава 4: Игры Разума
Дни в усадьбе Кратово тянулись бесконечно, сливаясь в серое полотно изоляции и унижения. Каждый рассвет приносил Ксении лишь одно осознание: она по-прежнему в плену, и её тюремщик не собирается отступать.
Даниил не применял физического насилия, как и обещал, но его психологическая пытка была куда изощрённее. Он превратил её жизнь в непрерывное напоминание о её «вине».
Ежедневно, ровно в семь утра, горничная, которую Даниил назвал просто «Марья Ивановна», будила Ксению. Завтрак всегда ждал в столовой, и Ксения должна была сидеть напротив Даниила, пока он ел. Он почти никогда не смотрел на неё, но каждое его движение, каждый бесстрастный взгляд, брошенный в её сторону, был пропитан презрением.
— Господин, — Ксения сжимала кулаки под столом, заставляя себя произнести это слово. Он требовал обращаться к нему только так.
— Что-то ещё? — Его голос был равнодушен.
— Нет, господин.
Завтрак проходил в абсолютной тишине, нарушаемой лишь позвякиванием столовых приборов. Ксении было запрещено читать, слушать музыку или смотреть телевизор. Её дни состояли из бессмысленного ожидания. Она должна была «прислуживать» ему: принести кофе, подать книгу, разложить бумаги на столе. Всё это было доведено до абсурда – в доме была прислуга, но Даниилу было важно, чтобы это делала именно она.
— Принеси мне воду, Ксения. — Голос Даниила раздавался из кабинета.
Ксения заходила, ставила стакан на стол.
— Поближе, — отрывисто бросал он, даже не поднимая головы от документов. — Чтобы мне не приходилось тянуться.
Иногда он специально оставлял открытыми папки с документами, касающимися состояния Елены в больнице. Ксения, проходя мимо, видела медицинские заключения, диагнозы, прогнозы. «Множественные переломы», «черепно-мозговая травма», «состояние стабильно тяжёлое». И каждый раз, когда она видела эти слова, её сердце сжималось. Она знала, что не виновата, но Даниил заставлял её чувствовать это. Он заставлял её осознавать, что она несет ответственность за разрушенную жизнь этой молодой девушки.
Один из самых мучительных моментов наступал вечером. Даниил мог часами сидеть в гостиной, читая или работая на ноутбуке, а Ксения была вынуждена находиться в той же комнате. Он мог попросить её зачитать ему отрывок из книги или газеты, а затем едко прокомментировать её интонацию или «недостаток понимания».
— Ты читаешь так, будто спишь, Ксения, — мог сказать он, отложив книгу. — Разве так выглядит человек, который потерял близкого? Ах, да, ты ведь ничего не теряла.
Его слова били прямо в сердце, напоминая о её бессилии и о той огромной пропасти, которая разверзлась между ними. Ксения пыталась отвечать ему взглядом, полным собственного достоинства, но он лишь насмешливо усмехался.
Иногда Даниил устраивал "игры разума". Он мог внезапно смягчиться, предложить ей пройтись по саду, заговорить о чём-то отвлечённом. В такие моменты Ксения чувствовала проблеск надежды. Возможно, он устал от этой игры? Возможно, он осознаёт абсурдность ситуации? Но затем, так же внезапно, он отдёргивал её от себя, словно она была прокажённой, и возвращался к своей ледяной маске.
— Не обольщайся, Ксения, — сказал он однажды, когда она, поверив в его мимолётную "доброту", задала вопрос о своей семье. — Моя доброта – это лишь иллюзия. Ты здесь не для того, чтобы получать поблажки. Ты здесь, чтобы страдать. И так будет, пока я не решу, что с тебя достаточно.
Это было самым тяжёлым. Эти качели от едва заметного смягчения к жестокой отстранённости. Ксения пыталась сохранить свой рассудок. Она разговаривала сама с собой, вспоминала стихи, мысленно рисовала, чтобы не сойти с ума от тишины и постоянного давления. Она ненавидела его. Каждой фиброй своей души. Но где-то глубоко, под слоем ненависти, росло жгучее непонимание. Почему? Почему он так ослеплён? И не было никого, кто мог бы ей ответить.
Однажды вечером, во время одного из таких молчаливых "посиделок" в гостиной, Даниил отложил ноутбук и уставился в окно, где начиналась гроза. Его профиль был мрачен, и Ксения на мгновение увидела в нём не безжалостного палача, а человека, изъеденного горем.
— Ты думаешь, мне это нравится? — прошептал он, не глядя на неё. — Думаешь, я наслаждаюсь всем этим?
Ксения замерла. Он впервые произнёс что-то, что выбивалось из его образа.
— Я не знаю, — тихо ответила она. — Я не знаю, что вы чувствуете. Я вижу только вашу ненависть.
Даниил резко повернулся к ней, и его глаза снова горели яростью.
— А что ты хотела видеть?! Сочувствие?! Сожаление?! Ты отняла у меня единственного родного человека, который был по-настоящему чист! Ты разрушила мою жизнь, и я сделаю то же самое с твоей! Ты ещё узнаешь, что такое ад!
Лицо Ксении стало бледным. Она поняла, что это был не прорыв, не момент откровения. Это был очередной раунд в его бесконечной игре, где она была лишь пешкой. И пока Лена страдала, Даниил не остановится.

5

Глава 5: Границы унижения
Спустя несколько дней, когда Ксения уже почти смирилась с бессмысленностью своих попыток найти логику в происходящем, Даниил решил применить новый метод давления. Это был вечер, и она, как обычно, сидела в гостиной, пытаясь читать одну из книг, найденных на полках, хотя слова расплывались перед глазами. Даниил сидел напротив, в своём кресле, потягивая коньяк и наблюдая за ней.
— Ксения, — произнёс он внезапно, и его голос был необычно мягким, даже вкрадчивым. — Подойди сюда.
Ксения подняла взгляд. Его глаза не выражали ничего, но в их глубине чувствовалась опасная игра. Она медленно подошла, останавливаясь на почтительной дистанции.
— Ближе, — приказал он, и его голос снова приобрёл стальные нотки.
Она сделала ещё один шаг, затем остановилась.
— Я сказал, ближе, — повторил он, и его взгляд скользнул по её лицу, задерживаясь на губах.
Ксения почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она подошла ещё ближе, настолько, что могла различить лёгкий запах дорогого алкоголя и его собственного, мужественного аромата. Даниил откинулся в кресле, глядя на неё снизу вверх.
— Ты очень красивая, Ксения, — произнёс он, его голос был почти шёпотом. — Глаза, волосы... В тебе есть что-то... притягательное.
Сердце Ксении замерло. Это была новая тактика. Что он задумал? Ей хотелось отступить, но она чувствовала, что любое движение будет воспринято как слабость.
Он медленно протянул руку, его пальцы едва коснулись её подбородка, и Ксения инстинктивно вздрогнула, отдёрнувшись.
На лице Даниила появилась холодная, насмешливая улыбка. Он резко убрал руку, словно её кожа была заражена.
— Ты что, подумала, что я собираюсь тебя поцеловать? — его голос прозвучал громче, разрывая тишину. В нём не было и тени прежней "мягкости", только едкое презрение. — Тебя? Противно даже прикасаться. Я бы скорее... — он сделал паузу, его глаза презрительно скользнули по ней с головы до ног, — скорее поцеловал бы жабу, чем такую, как ты. Ты для меня – лишь напоминание о моей боли.
Ксения почувствовала, как кровь прилила к лицу, а затем отхлынула, оставив её бледной. Унижение было настолько сильным, что перехватило дыхание. Он играл с ней, наслаждаясь её замешательством, её страхом, а затем наносил удар, который был больнее любой пощёчины.
— И запомни, Ксения, — продолжил он, отпивая коньяк. — Ты здесь не для того, чтобы вызывать у меня что-либо, кроме отвращения. Любые твои попытки... — он махнул рукой, словно отмахиваясь от мухи, — ...любые твои жалкие попытки вызвать во мне другую реакцию будут лишь поводом для нового наказания. Ты здесь – только моя тень.
Ксения сжала кулаки, её ногти впились в ладони. Она не могла произнести ни слова, её голос застрял в горле. Она лишь смотрела на него, ненавидя его каждой клеточкой своего тела, но в то же время осознавая, что она абсолютно беспомощна. Этот человек был не просто жесток – он был безумен в своей мести. И она была в этом аду абсолютно одна.
Даниил отвернулся, снова уставившись в камин, словно Ксении и не было в комнате. Он добился своего. Он увидел её боль, её унижение. И это принесло ему мимолётное, горькое удовлетворение.
Ксения стояла посреди гостиной, опустошенная, сломленная. Его слова, как острые осколки, вонзились в самое сердце. "Противно даже прикасаться", "жабу поцеловал бы", "ты здесь – только моя тень". Эти фразы звенели в её ушах, заглушая все остальные мысли. Она привыкла к его ненависти, к его презрению, но такая откровенная, расчётливая демонстрация отвращения, направленная именно на её женственность, была для неё новой, мучительной пыткой.
Ей хотелось закричать, броситься на него, выцарапать ему глаза за эту боль. Но тело не слушалось, ноги подкашивались. Впервые за всё время плена она почувствовала себя не просто заложницей, а чем-то ничтожным, не заслуживающим даже презрения. Он достиг своей цели: унизил её до такой степени, что дышать стало тяжело.
Даниил, казалось, полностью забыл о её присутствии. Он смотрел в камин, где дрова лениво потрескивали, отбрасывая блики на его суровое лицо. В этот момент он выглядел не как торжествующий палач, а как измученный человек, погружённый в свою собственную, невыносимую боль.
Ксения, медленно, почти незаметно, начала отступать. Шаг за шагом, она двигалась к двери, желая только одного — исчезнуть, раствориться, чтобы не видеть его и не чувствовать этой чудовищной тяжести. Она дошла до лестницы, повернулась и поднялась по ступенькам, не оглядываясь.
Оказавшись в своей комнате, Ксения закрыла дверь и прислонилась к ней, тяжело дыша. Слёзы, которые она так усердно сдерживала, хлынули потоком. Она сползла по двери на пол, обхватив колени руками, и зарыдала. Это были слёзы не столько от страха или обиды, сколько от глубокого, безысходного отчаяния. Ей казалось, что она попала в ловушку, из которой нет выхода. Её дух, до сих пор сопротивлявшийся, теперь казался надломленным.
Она просидела так, кажется, целую вечность, пока слёзы не иссякли, оставив после себя лишь жгучую пустоту. Поднявшись, Ксения подошла к зеркалу. В отражении на неё смотрела бледная, заплаканная девушка с потухшим взглядом. Но даже сквозь пелену отчаяния, в глубине её глаз мелькнул огонёк. Слабый, едва заметный, но всё же огонёк сопротивления.
Он хочет сломить меня? – пронеслось в голове. Заставить меня чувствовать себя ничтожной? Нет. Я не позволю ему этого.
Даниил, погружённый в свои мысли, не заметил, как Ксения вышла из комнаты. Его мучило недавнее поведение. Он привык контролировать всё, держать эмоции под замком. Но что-то в её взгляде, в её попытке отстраниться, заставило его потерять равновесие. Он хотел унизить её, да. Но эти слова, "жаба", "противна" – они вырвались спонтанно, как выплеск собственной боли, а не как продуманный ход.
Он ненавидел её за то, что она стала причиной страданий его сестры. Но ещё больше он ненавидел себя за то, что, глядя в её глаза, иногда чувствовал нечто, что выходило за рамки чистой ненависти. Что-то, что пугало его до дрожи. Притяжение. Невозможное, отвратительное притяжение к той, кого он должен был уничтожить. Эта мысль вызывала у него отвращение к самому себе.
Он встал, подошёл к окну. За стеклом бушевала гроза, и молнии разрезали небо, словно разорванные струны. Даниил был уверен, что разрушил её, как молния дерево. Но он ещё не знал, что под обгорелой корой Ксения, хоть и ранена, сохранила в себе искру, которая однажды разгорится в пожар, способный сжечь все его планы.

6

Глава 6: Трещина в ненависти
Прошло ещё несколько недель. Ритм жизни в усадьбе устоялся, но напряжение между Даниилом и Ксенией не спадало, оно лишь приобрело иные формы. После той сцены с унижением Ксения стала ещё более замкнутой. Она выполняла все его приказания, но её глаза были пусты, а движения – механическими. Она словно превратилась в призрак, блуждающий по роскошным комнатам.
Даниил поначалу наслаждался этим. Ему казалось, что он добился своего, сломил её. Но постепенно эта победа начала казаться горькой. Ему не хватало её ответного огня, её сопротивления. Её молчаливое, отстранённое присутствие начинало раздражать его. Он бросал ей колкие замечания, провоцировал, но в ответ получал лишь тишину или короткое, безэмоциональное "Да, господин".
Однажды утром, спускаясь к завтраку, Даниил услышал тихий, мелодичный звук. Он замер. Звук доносился из зимнего сада, примыкающего к гостиной. Это было пение. Ксения. Её голос, нежный и чистый, исполнял старинную русскую колыбельную. Даниил знал эту мелодию – её пела его мать, когда он был ребёнком, когда их семья ещё была целой.
Он подошёл ближе. Ксения сидела на скамейке, склонившись над большим кашпо с увядающими цветами. Она не заметила его. Её пальцы нежно поглаживали сухие лепестки, а на лице, впервые за долгое время, появилось выражение нежности и лёгкой грусти. Она пела для умирающего растения.
Даниил застыл. Он ожидал увидеть алчную охотницу за деньгами, а перед ним была женщина, способная на такое глубокое сострадание даже к цветку. Это не вязалось с его образом "меркантильной твари". Он отступил в тень, прежде чем она могла его заметить.
В другой раз, возвращаясь с прогулки по территории, Даниил увидел Ксению, которая сидела на веранде и пыталась починить сломанную дверцу старого птичьего домика, висящего на дереве. Он заметил её ещё несколько дней назад – дверца болталась, и птицы не могли попасть внутрь. Он и не думал о ней. А Ксения, несмотря на своё положение, взялась за дело. Её тонкие пальцы ловко справлялись с заевшими петлями, на её лице сосредоточенность, и она даже слегка испачкалась.
— Что ты делаешь? — резко спросил он, выйдя из-за угла.
Ксения вздрогнула, выронив инструменты. Её глаза снова наполнились привычным страхом.
— Я... я пыталась починить, господин. Птицам некуда залететь.
Даниил нахмурился.
— Какое тебе дело до птиц? У тебя своих забот хватает.
— Это неправильно, — тихо ответила Ксения, не поднимая на него глаз. — Они живые.
Эта простая фраза, сказанная с такой искренностью, заставила Даниила замолчать. Он ожидал дерзости или покорности, но не такой непосредственной доброты. Он молча наблюдал, как она, поборов дрожь в руках, продолжила свою работу. Что-то внутри него шевельнулось. Раздражение? Или что-то иное?
Днём позже, Даниил услышал ссору на кухне. Марья Ивановна, которая всегда была на стороне Даниила, кричала на молодую помощницу, обвиняя её в неряшливости и угрожая увольнением. Помощница, совсем юная девушка, стояла, опустив голову, и плакала.
Даниил уже собирался пройти мимо, но его внимание привлёк голос Ксении.
— Марья Ивановна, может быть, не стоит так кричать? Девушка старается. Мы все иногда ошибаемся.
— Это не ваше дело, Ксения! — рявкнула Марья Ивановна, обращаясь к ней с презрением, зная, что ей это позволено. — Вы здесь сами на птичьих правах!
— Может быть, — спокойно ответила Ксения, и её голос вдруг стал необыкновенно твёрдым, — но это не даёт вам права унижать другого человека.
Даниил замер в дверном проёме, наблюдая за сценой. Впервые за всё время Ксения не просто подчинялась. Она заступилась за кого-то другого, несмотря на своё собственное уязвимое положение. Она проявила не слабость, а силу духа, которую он так отчаянно пытался в ней уничтожить.
В этот момент, глядя на её гордый профиль, на то, как она утешала всхлипывающую девушку, Даниил почувствовал странное, доселе незнакомое чувство. Не ненависть, не презрение. Что-то похожее на... уважение. Или, возможно, даже восхищение. Это было тревожно. Это было опасно. Эта женщина была не той алчной тварью, которую он себе нарисовал. Она была чем-то гораздо большим, чем он мог себе представить. И это пугало его куда сильнее, чем её ненависть.

7

Глава 7: Нежеланное притяжение
Начало июня принесло в Подмосковье не только тепло, но и странную, почти осязаемую перемену в атмосфере усадьбы. Даниил всё чаще ловил себя на том, что наблюдает за Ксенией. Он пытался убедить себя, что это лишь часть его "игры", способ убедиться, что она всё ещё сломлена. Но внутренний голос, назойливый и ехидный, шептал, что его интерес был иным.
Он стал замечать мелочи. Как она поправляет выбившиеся из букета цветы в вазе, как её пальцы невольно гладят корешки старых книг, когда она проходит мимо библиотеки. Он видел, как она иногда, когда думала, что её никто не видит, тихонько насвистывала какую-то незамысловатую мелодию, а затем резко обрывала её, словно вспоминая, где она находится.
Однажды вечером, когда Даниил работал в кабинете, внезапно погас свет. Гроза, разыгравшаяся на улице, оборвала подачу электричества. В доме воцарилась кромешная тьма и жуткая тишина. Даниил привычно потянулся за мобильным, чтобы позвонить управляющему, но тут услышал тихий вскрик из гостиной.
Он направился туда, нащупывая путь в темноте. В свете мобильного телефона он увидел Ксению, которая стояла посреди комнаты, крепко обхватив себя руками, её лицо было бледным. Она не боялась темноты, но сильный раскат грома заставил её вздрогнуть.
— Что с тобой? — резко спросил он, сам того не ожидая.
Ксения вздрогнула, услышав его голос так близко.
— Ничего, господин. Просто... гром.
Даниил невольно приблизился. Он видел, как она дрожит, хотя пыталась это скрыть. Внезапно, яркая молния осветила комнату, и на мгновение он увидел её глаза – в них плескался не только страх, но и какая-то древняя, детская беспомощность. На какой-то миг она перестала быть его "пленницей" и "алчной тварью", а стала просто испуганной женщиной.
Он, сам того не понимая, сделал шаг к ней. Рука инстинктивно потянулась, чтобы её успокоить, но он тут же остановился, словно обжёгся. Он протянул ей свой телефон.
— Вот, фонарик. Иди в свою комнату. Сейчас принесут свечи.
Ксения недоверчиво посмотрела на него, потом взяла телефон.
— Спасибо, господин, — её голос прозвучал глухо. Она поспешила прочь, словно сбегая от него, и Даниил почувствовал укол странного разочарования.
Позже, когда в доме зажглись свечи, и управляющий заверил, что электричество скоро вернут, Даниил зашёл в библиотеку. Он заметил, что Ксения читала. Он подошёл ближе. Книга была старой, потрепанной – сборник русских народных сказок.
— Тебе это интересно? — спросил он, его голос был мягче, чем обычно.
Ксения вздрогнула, подняв голову. В её глазах снова появилась настороженность.
— Просто читаю, господин.
— Моя мать читала мне их, — произнёс Даниил, сам удивляясь своей откровенности. — Когда я был маленьким.
Впервые Ксения задержала на нём взгляд. Что-то неуловимое изменилось в его лице – тень грусти, далёкое воспоминание. Он словно на мгновение перестал быть безжалостным палачом, а стал... человеком.
— Это хорошие сказки, — тихо сказала Ксения, и её голос был лишен привычной скованности. — Учат доброте.
Это был вызов. Или, по крайней мере, Даниил воспринял это так. Она намекала, что он, Даниил, не знает доброты. Он почувствовал прилив старой ярости, но она тут же сменилась каким-то странным смущением. Ему не хотелось, чтобы она видела его таким.
— Ты не знаешь, что я чувствую, — сухо ответил он, возвращаясь к своей маске. — И не смей меня учить.
Он резко отвернулся и вышел. Ксения смотрела ему вслед. Его реакция была привычной, но в её сознании застрял тот мимолётный взгляд, та тень грусти. Она не понимала его, но впервые её ненависть не была такой абсолютной. В ней появилась трещина, пробитая состраданием к чужой, пусть и жестокой, боли.
Даниил, запершись в своём кабинете, пытался сосредоточиться на работе, но мысли упорно возвращались к Ксении. Он ненавидел себя за это. Ненавидел за то, что начал видеть в ней не только причину своего горя, но и... женщину. Сильную, добрую, удивительно стойкую. Ненависть боролась с чем-то новым, пугающим. Ему было противно собственное влечение к ней, к той, кто, по его убеждению, разрушила его семью. Он был уверен, что это лишь минутная слабость, последствия нервного напряжения. Но каждая ночь, когда он не мог уснуть, думая о ней, каждый день, когда он ловил себя на желании увидеть её, доказывали обратное. Он, Даниил, терял контроль. Над ней. И, что самое страшное, над самим собой.

8

Глава 8: Схватки с самим собой
Дни текли, наполненные скрытой борьбой. Чем больше Даниил замечал в Ксении доброту, силу и достоинство, тем сильнее он ненавидел себя за это, и тем больше бесился на нее. Каждое невольное проявление симпатии, каждая мысль о ней, выходящая за рамки мести, ощущались как предательство Елены, как слабость, которую он не мог себе простить.
Он стал ещё более непредсказуемым. Его настроение менялось от ледяного безразличия до вспышек ярости. Он находил новые способы унизить Ксению, чтобы заглушить то странное, нежеланное притяжение, что росло внутри.
Однажды, во время ужина, Ксения неловко уронила вилку, которая с громким звоном ударилась о мраморный пол. Обычно Даниил реагировал бы на это лишь презрительным взглядом. Но сегодня он взорвался.
— Ты что, совсем разучилась держать приборы?! — Его голос прозвучал как удар грома, разносясь по тихой столовой. — Или это такая демонстрация?! Твоей… деревенской «порядочности»? Ты здесь, чтобы прислуживать, а не устраивать цирк!
Ксения сжалась. Она подняла вилку, её руки дрожали.
— Простите, господин, — прошептала она, не поднимая глаз.
— Простите?! — Он встал, его глаза метали молнии. — Ты не должна здесь жить! Ты не должна была даже показываться на пороге моего отца! Из-за таких, как ты, — он указал на неё пальцем, — рушатся жизни! Моя сестра… она лежит там, в больнице, потому что таким, как ты, нужны только чужие деньги!
Каждое слово было отравленной стрелой. Даниил не мог остановиться. Он чувствовал, как злость, порождённая его собственным смятением, душит его. Он должен был убедить себя, что она — зло. Она — причина. Только так он мог продолжать свою месть, только так он мог не сойти с ума от того, что его жертва, его враг, начинала вызывать в нём что-то иное.
— Ты всего лишь жалкое существо, которое цепляется за чужое богатство! — выплюнул он. — Ты думаешь, мне приятно видеть твою физиономию каждый день?! Ты — живое напоминание о моём аде! О той боли, которую ты мне принесла! Я ненавижу тебя, Ксения! Ненавижу всей душой! И так будет всегда!
Ксения слушала его, не перебивая. Её лицо было смертельно бледным, но в глазах больше не было прежнего страха. Он говорил о ненависти, но она видела в его глазах не только её. Она видела боль. Отчаяние. И что-то ещё, что-то, что было ему противно, но что он не мог скрыть – его собственную внутреннюю борьбу.
Это не ненависть ко мне, — подумала она, несмотря на унижение. Это ненависть к самому себе, к тому, что он чувствует. И он вымещает её на мне.
Для Ксении его слова были очередным, изощрённым актом пытки. Она знала, что он делал это сознательно, чтобы причинить ей максимальную боль. Это было его оружие, его способ сломить её. Но она не понимала истинных причин его ярости. Ей казалось, что он просто наслаждается её страданиями, придумывая всё новые способы мучить её, убеждаясь, что она ещё не сломлена до конца. Его "ненависть" к ней была для неё лишь подтверждением того, что он — чудовище, которое медленно убивает её.
Она встала из-за стола, её движения были спокойными, даже величественными, несмотря на внутреннюю дрожь.
— Я всё поняла, господин, — произнесла она тихим, но твёрдым голосом. — Я не буду отвлекать вас от ужина.
Она повернулась и вышла из столовой, оставив Даниила одного, среди недоеденного ужина и эха своих собственных, ядовитых слов. Он смотрел ей вслед, сжимая кулаки. Ему хотелось крикнуть ей что-то ещё, унизить её сильнее, чтобы заглушить проклятое, невыносимое влечение, которое с каждой новой сценой лишь усиливалось. Но Ксения ушла, оставив его наедине с собой и своей беспощадной войной.