Когда сердце молчит

Пролог

Милена Гурьева – успешный психотерапевт, жена известного реаниматолога, мать взрослой дочери.

Снаружи идеальная жизнь, а внутри пустота, предчувствие предательства и глухое молчание собственного сердца.

Всё меняется, когда один из пациентов, переживший клиническую смерть, говорит: «Я видел вас. Там, за гранью».

С этого момента Милена вынуждена смотреть в лицо правде: муж ей изменяет, дочь знает больше, чем говорит, а она сама перестала быть хозяйкой своей судьбы.

На фоне разрушения старой жизни появляется он – бывший военный, мужчина с прошлым и болью. Тот, кто способен вернуть ей нормальную жизнь.

Это история о выборе. О предательстве, которое ранит сильнее, когда исходит от самых близких. О любви, пришедшей после бури и разрухи. О женщине, которая перестаёт молчать – и начинает жить.

***

Как будто плавилась печать из сургуча,
Которой сердце я разбитое скрепила…
И наблюдала, как отчаянно стуча
Сердечко пробуждало мою Силу.

Оно велело мне тебя простить
За боль, которую мне причинил когда-то.
Не проклинать, не злиться, не чернить
Тот образ, что любила в прошлом свято…

Предателя сыграл отлично ты:
Мой мир до основания разрушил.
После развалин, пепла, пустоты
Я обрела сияющую Душу…

Когда она приблизилась ко мне,
Я ощутила сладкий вкус прощенья,
Пусть догорают в яростном огне
Те демоны, что жаждали отмщенья…

© Василиса Порфеевская

Глава 1.

Самые страшные слова – это те, что так и не сказаны

Ненавижу понедельники, но этот начался особенно скверно. За окном серый московский расцвет, прогноз обещает ливень почти на весь день, а кофе, который поставила на плиту вариться, как назло убежал, украсив грязной лужей стеклокерамическую поверхность.

В стекле кухонного шкафа отражается не лицо уверенного психотерапевта, к которому записываются за три недели, а уставшая женщина с потускневшими глазами.

Тридцать восемь лет, брюнетка, карие глаза, слишком честные для клинициста. Длинные волосы, сейчас собранные в небрежный хвост, давно просятся в салон.

Но сегодня важная встреча – первый сеанс с новым пациентом, выжившим после клинической смерти. Муж попросил принять его без очереди. Это он достал Беркутов с того света.

Кирилл, как обычно, ушёл в шесть утра. Сначала поцеловал в висок, затем откинул одеяло и проворно исчез из спальни. Он всегда так делал – исчезал.

Наливаю кофе в чашку и слышу, как вибрирует на подоконнике телефон.

Сообщение от мужа: «Не забудь – сегодня вечером собрание собственников, выборы нового председателя».

Он совершенно не надеется на мою память, себя же считается едва ли не гением. Память у него и правда отличная: на номера телефонов, адреса, лица…

В клинике прохладно. Новые стены, новые коридоры, но воздух всё тот же – с привкусом антисептика и усталых мыслей.

Пациент уже ждёт около кабинета. Мужчина лет сорока пяти, высокий, с темно-русыми волосами с проседью и тяжелым, но пронзительным взглядом. Встаёт, когда подхожу к кабинету.

– Проходите, – приглашаю войти.

– Здравствуйте, Милена Юрьевна. Мирон Андреевич Беркутов, – представляется он, вытянувшись в струну.

«Похоже, бывший военный», – мелькает мысль.

Мужчина садится в кресло и сразу утопает на непривычно мягком сиденье. Выпросила себе в кабинет у главврача этот предмет мебели, а теперь жалею. Сидеть в нём неудобно, пациенты не расслабляются, а напрягаются, не смея пересесть. Но Беркутов не из таких: Он быстро встаёт, берёт у стены обычный стул и присаживается к моему столу.

– Расскажите, что с вами случилось, – открываю электронную карту, бегло просматриваю, а затем сканирую Беркутова взглядом.

– Попал в аварию, сотрясение, перелом нескольких рёбер. Я был мертв несколько минут, – спокойно отвечает.

Киваю. Это мне уже известно из карты и из рассказа мужа, он работает в клинике реаниматологом. У Беркутова была остановка сердца, его «качал» Кирилл.

Гурьев спас не одного человека, но этот случай особый. Муж пришёл утром после ночной смены молчаливый, с каким-то чужим лицом.

– Я... – Беркутов колеблется. – Я видел вас.

– Простите? – не понимаю, о чём он говорит.

– Там. На той стороне. Вы стояли в свете. Смотрели на меня. И... вы плакали.

Сажусь ровно, скрещиваю руки на груди, отгораживаясь от больного.

Похоже, во время клинической смерти в головном мозге произошли органические изменения. Необходимо дополнительное обследование и консультация невролога, а может и психиатра.

– Мы не могли раньше встречаться? – настороженно спрашивает, не сводя с меня внимательных глаз. В голосе звучит что-то слишком знакомое. Мне кажется, что я этого человека когда-то знала, но забыла…

Но это чушь. Абсурд. Галлюцинации.

По спине пробегает холодок, и я гоню от себя навязчивое дежавю.

– Нет, Мирон Андреевич. Мы с вами не знакомы.

Он смотрит на меня слишком долго. И в этом взгляде сквозит что-то такое, от чего у меня под кожей начинает пульсировать страх.

Задаю Беркутову стандартные вопросы. Мы долго беседуем и я не нахожу никаких признаков психического расстройства. Пациент для меня становится загадкой. Потому что снова ловлю себя на ощущении: я словно знаю этого человека. Мы встречались, но разве что в прошлой жизни…

Когда сеанс заканчивается, остаюсь в кабинете одна. В груди щемящее чувство какой-то неясной тревоги. И воспоминание: в то утро от Кирилла пахло чужим женским парфюмом.

Смотрю в окно. Там начинается ливень.

А сердце упрямо молчит.

Оно скрывает от меня правду…

Такую, что может меня убить…

Визуалы. Милена Юрьевна Гурьева

Милена Юрьевна Гурьева

38 лет, врач-психотерапевт. Работает с мужем в одной клинике.

Милена думала, что всю жизнь с нею рядом будет любимый мужчина. Она полностью отдавала себя работе, и не заметила, как муж стал отдаляться.

Ей казалось, она верная жена и хорошая мать, но это убеждение разбилось о жестокую реальность.

Героине придётся пройти через тяжёлые испытания, узнать много нового о себе и своих близких, полностью изменить свою жизнь.

Красавица, не правда ли?

Листаем дальше, знакомимся с мужем Милены.

Визуалы. Кирилл Викторович Гурьев

Кирилл Викторович Гурьев

40 лет, врач-реаниматолог, который не раз возвращал пациентов с того света.

Золотые руки, феноменальная память, развитая интуиция.

Прекрасный диагност и талантливый хирург.

Тоже думал, что Милена останется единственной любимой женщиной в его жизни, но “что-то пошло не так…”

Кризис среднего возраста или бес в ребро - будем разбираться.

В целом, человек хороший, но…

Исцеляя других, причинил много боли своей жене…

Наш третий герой дальше. Листаем...

Визуалы. Мирон Андреевич Беркутов

Мирон Андреевич Беркутов

45 лет, полковник в отставке, владелец охранного агентства

Служил в горячих точках, отдавал долг Родине, но жена не выдержала испытания разлукой и ушла.

Не просто ушла - забрала сына и уехала в другую страну.

Пережить подобное мужчине было непросто, а тут ещё авария, остановка сердца, клиническая смерть...

За гранью он увидел женщину и всё про неё понял.

И про себя.

И про жизнь, про смыслы, про то, что нельзя увидеть, а можно только почувствовать...

Сильный мужчина, поступки которого рассказывают о нём больше, чем любые слова.

Дорогие читатели! С волнением приглашаю вас в свою новую историю.

Герои книги обычные люди, с которыми происходят необычные события.

В книге будет немного мистики, много эмоций и переживаний, обязательный хэппи энд.

Милена, Кирилл и Мирон будут совершать ошибки, испытывать боль, бороться за своё счастье.

Очень прошу поддержать этот незапланированный старт: поставить лайк и добавить книгу в библиотеку.

Прода будет выкладываться каждый день и ещё сутки после эпилога книга будет доступна для бесплатного чтения.

Поэтому советую подписаться на страницу автора, чтобы не пропустить завершение истории.

Ольга Гольдфайн/Валерия Бероева

Глава 2.

Иногда боль – это всё, что остаётся,

чтобы убедиться: ты ещё жив.

Дождь не прекращается ни на минуту, словно небо намеренно выжимает из себя всё до последней капли. В этом что-то пугающе правдивое – будто сама погода подтверждает: Милена, в твоей жизни всё рушится.

Сижу в кабинете, будто в капкане собственных мыслей. Слова Беркутова вонзались в сознание острыми иглами.

«Вы стояли в свете. Вы плакали».

Как он мог это знать? И главное – почему не могу выкинуть его слова из головы?

В шесть вечера стою у соседнего подъезда. Народ собирается неохотно, но муж очень просил меня сходить. В прошлый раз обсуждали его кандидатуру, Кирилл еле отмахнулся от предлагаемой должности. Он и так с утра до вечера на работе, а тут ещё это...

Наша не в меру ретивая соседка считает его честным и порядочным человеком, деятельным и пробивным.

Но меня тревожит другое: муж не позвонил, не написал. Ни одного дежурного сообщения, не одной банальной фразы вроде «как прошёл день».

Опять исчез с радаров. В очередной раз. И это исчезновение уже не кажется обычной рутиной. Способность вот так внезапно пропадать стала у Гурьева привычкой. И я не знаю, с чем это связано. Кирилл всегда прикрывается работой, какими-то срочными вызовами, внеплановыми дежурствами, заменами коллег. Но я чувствую, что он лукавит…

Муж всё чаще холоден. Всё меньше прикасается ко мне. Его рука, ещё недавно ложившаяся мне на талию с утренней нежностью, теперь скользит мимо, как будто боится прикасаться.

И в глазах Кирилла всё чаще пустота. Или не пустота, а что-то другое. Что-то, что принадлежит уже не мне…

Вспоминаю, как недавно обнаружила в его куртке женскую заколку. Маленькую. Металлическую. С запахом другого шампуня. Я тогда молча положила её в коробку с аптечкой. Словно спрятала чужую улику в своём доме.

Несколько раз слышала, как муж разговаривал по ночам. Шёпотом. В ванной.

Приглушённым голосом, иногда смеясь, с нежными интонациями, которых я давно уже не замечала.

Я не спрашиваю, потому что боюсь ответа. Или ещё страшнее – боюсь услышать ложь. Ведь я сразу пойму: врёт он или говорит правду.

Вечером после собрания готовлю курицу. На автомате натираю специями, запихиваю в духовку. Еда потеряла для меня вкус. Вино, оставшееся с прошлой недели, стоит в холодильнике, я даже не притрагиваюсь к нему. Зачем пить, если голова уже плывёт от неясных подозрений?

Кирилл возвращается поздно.

– Пациент тяжёлый, пришлось задержаться, – сообщает мимоходом, как будто заранее подготовился.

– У меня сегодня был на приёме Беркутов, – мой голос сухой, чуточку хриплый.

– И как он? Нёс какую-то чушь, когда в себя пришёл. Говорил, что ему срочно нужно поговорить с моей женой. Откуда-то знал, что ты психотерапевт в нашей клинике.

Кирилл избегает моего взгляда. Беспечность в голосе кажется выученной. Слишком ровно и спокойно рассуждает о странных вещах.

Открываю карты:

– Он сказал, что видел меня. Там. На границе между жизнью и смертью. И он знал, что я плакала. Что у меня случилась беда.

Кирилл замирает. Бутылка, которую достал из холодильника, в его руке дрожит. Но он тут же делает глоток.

– Милен, это... игры подсознания. Ты же специалист, понимаешь, что умирающие видят то, что хотят видеть.

Меня совершенно не устраивает это объяснение. Я ещё больше хочу разобраться в происходящем.

– Он не мог видеть меня. Никогда не знал, как я выгляжу. Ему никто не говорил, где я работаю.

Кирилл молчит. Потом тихо произносит:

– Ты себе что-то напридумывала. Повелась на его фантазии? Попала под гипноз?

– Кирилл, а я и не говорю, что Беркутов – причина моих мыслей, – шепчу побелевшими от страха губами. Кажется, больше не получается молчать и всё носить в себе.

– Я просто чувствую, что ты исчез из моей жизни. Уже давно. Отдалялся постепенно. Каждый день по миллиметру. Как будто ушёл от меня к другой…

Он отворачивается. Садится за стол, отрезает себе кусок курицы, кладёт на тарелку и начинает есть.

– Милен, ты устала, вот и фантазируешь, – легко уходит от темы разговора.

Не отвечаю. Смотрю, как он ест, пьёт вино. И молчу.

Но моё сердце больше не молчит. Оно кричит, пока беззвучно.

А за окном дождь всё льёт и льёт. И настырно стучит в стекло, как будто хочет его разбить и смыть моё предчувствие беды, стоящей на пороге…

***

Дорогие читатели, приглашаю вас в роман "Разрешение на измену".

Это история одной ошибки, совершённой женщиной из любви, из желания сохранить семью, вернуть себе нормальную жизнь.

Но, как это часто бывает, благими намерениями выстлана дорога в ад.

Книга - назидание. Книга - предупреждение. Книга, способная изменить ваш взгляд на многие вещи.

Читаем здесь: https://litnet.com/shrt/9eqf

Глава 3.

Истина всегда лежит на поверхности.

Мы просто смотрим в другую сторону.

Не иду, а плыву по улице, сжимая в руке зонт, который давно перестал спасать от хлёстких капель.

Ноги сами несут меня, как будто кто-то внутри ведёт – настойчиво, молча, но уверенно. Убеждаю себя, что просто решила пройтись перед встречей с пациентом. Как ещё объяснить мою прогулку в обеденный перерыв под проливным дождём?

Случайно сворачиваю не туда и внезапно оказываюсь возле ресторана, куда Кирилл однажды меня приглашал.

За витриной светло. Жёлтый тёплый свет струится из потолочных светильников. Люди за столиками улыбаются. Кто-то обедает, кто-то просто забежал спрятаться от дождя и выпить кофе.

И посреди всего – он. Кирилл. Мужчина, которого я когда-то считала своей опорой, надёжной крепостью, единственным и любимым мужчиной.

Короткий ёжик густых тёмных волос и голубые глаза. В моменты спокойствия становятся мягкими, почти мальчишескими. В минуты радости на его щеках появляются ямочки. Эти ямочки когда-то заставили моё сердце биться быстрее. Сейчас они режут, как лезвие, когда я вижу его улыбку, адресованную другой.

***

И она. Молодая. Красивая. Длинные светлые локоны, чистое, без макияжа, нежное юное лицо, платье цвета морской волны. Она смеётся, наклоняясь к нему слишком близко и положив руку на его ладонь. А он не отстраняется. Кирилл улыбался ей – так, как улыбался мне только в первые годы брака, когда мы любили друг друга до беспамятства. Той самой лёгкой, небрежной улыбкой, от которой у меня когда-то сжималось сердце.

Сначала на меня накатывает оцепенение, а потом физическая боль. Грудь сдавливает так, что я инстинктивно хватаюсь за край невысокого кованого забора, чтобы не упасть. Кажется, внутри что-то оборвалось. Или сгорело. В одно мгновение.

Смотрю не двигаясь. Не дыша. Пока та, чужая, наклоняется и касается губами щеки Кирилла. Он не отшатывается. Напротив… касается рукой её спины и притягивает к себе, а затем жадно целует в губы.

Отворачиваюсь. Не могу на это больше смотреть.

Руки дрожат. Внутри такая боль, будто меня ударило током и выжгло все органы.

Зонт выворачивает ветром, но я этого даже не замечаю. Просто иду вперёд. Куда – неважно.

Главное – подальше отсюда. От этой играющей огнями витрины. От их довольных, светящихся лиц. От предательства.

Позже, дома, долго стою под душем. На пепелище моих воспоминаний и надежд образовался лёд.

Горячая вода жжёт кожу, но внутренний холод не отступает. Перед глазами то и дело всплывают детали: взгляд мужа, тонкие пальцы, аккуратные ногти любовницы, как она смеётся, закидывая голову. Эти мелочи разъедают разум. Отравляют душу, как плесень, портящая белую скатерть.

Когда Кирилл возвращается домой, за окном уже темно. Он пахнет табаком и дорогим парфюмом. Тем самым, что был на женской заколке.

– Ты поздно, – говорю не оборачиваясь.

– Да, – голос ровный, как будто сегодня ничего не произошло. – Задержались. Консилиум.

Молчание тянется тяжёлой, вязкой нитью.

– А потом? После консилиума? – спрашиваю тихо, ставлю на стол тарелку с ужином.

Пауза. Время застывает безмолвной завесой.

– Что ты хочешь этим сказать?

Поворачиваюсь. Глаза сухие. Боль в груди – за гранью слёз.

– Кирилл, я видела тебя. Сегодня. В ресторане. С ней.

Муж на мгновение бледнеет, почти незаметно. Потом сжимает губы.

– Милен, это не то, что ты думаешь.

– А что я думаю, Кирилл? – шепчу, из последних сил сдерживая слёзы. – Что ты пьёшь кофе с девушкой, которая младше нашей дочери? Или что ты держишь за руку и целуешь сотрудницу после спасения пациента?

Он отворачивается. Не потому, что не знает, что сказать. Потому что знает. И не хочет произносить эти страшные слова вслух.

Сажусь на стул, будто ноги больше не держат. Внутри всё сломалось ещё днём, там разруха и хаос.

– Сколько? – спрашиваю. – Сколько времени вы встречаетесь?

Кирилл опускает взгляд.

– Почти год.

Год. Двенадцать месяцев. Более трёхсот ночей.

Пока я ждала его с дежурств. Пока молчала о найденной заколке. Пока смотрела в потолок, слушая, как он разговаривает по ночам с кем-то шёпотом.

Из соседней комнаты слышится скрип пола: это Арина, наша дочь. Ей двадцать, учится в медицинском университете. Мечтает продолжить династию, стать врачом как родители.

Она уходит в ванную. У дочери та же тёмная шевелюра, тот же взгляд, как и у меня. И мне обидно уже не только за себя, но и за нашего ребёнка.

Кирилл разрушил семью. Не только мой мир, но и её…

– Уходи, – спокойно прошу мужа. – Просто уходи.

Он стоит, будто не понимая слов.

– Я серьёзно, Кирилл. Уходи к ней. Или куда хочешь. Только исчезни из моей жизни. Я видеть тебя не могу!

Слёзы бегут по щекам. Горячие дорожки обжигают кожу. Хочется вскочить, закричать, ударить человека, который приносит мне такую нестерпимую боль.

Но я держусь. Сжимаю руки в замок и молчу.

Муж хочет что-то сказать, протягивает руку, но я дёргаюсь в сторону, и глаза Кирилла расширяются от понимания. Я на грани нервного срыва, и если он сейчас не уйдёт, вечер превратится в ад.

Муж уходит. Долго возится в прихожей, а потом хлопает дверь.

Моё сердце в груди воет он безысходности. Но внутри появляется блаженная пустота.

И я ей рада.

Она, как анестезия, спасает от боли…

Глава 4.

Боль от близких сильнее, чем от врагов.

– Мам, папа уже ушёл? – голос Арины раздаётся из-за спины, когда я стою у окна, безучастно наблюдая, как капли дождя ползут по стеклу, стирая очертания мира.

Не спешу поворачиваться. Есть желание соврать. Сказать, что его вызвали в больницу, на дежурство, на операцию, что угодно, лишь бы не произносить вслух то, что меня разрушает. В груди горит что-то тёмное, не поддающееся контролю.

– Он ушёл, – отвечаю медленно. Без эмоций. Стараюсь профессионально дистанционироваться от ситуации, но голос предаёт, дрогнув и выдав моё состояние.

С пациентами это даётся легко, а когда крах происходит в твоей жизни, сделать это практически невозможно…

Поворачиваюсь и смотрю на дочь. Арина застывает. Растрёпанные тёмные волосы падают на плечи. Глаза большие и полные… вины?

– В смысле… ушёл? Он не вернётся? – сдавленно, как будто в доме нельзя повышать тон.

– Ушёл. К другой.

Слова звучат буднично, словно я говорю о погоде, а не разрываюсь на части от обиды и боли.

Арина смотрит широко распахнутыми глазами. А потом… отводит взгляд. Слишком быстро. Слишком поспешно. И это наталкивает на подозрения.

– Ты знала?! – мой голос в одно мгновение приобретает металлические нотки и становится острым, как лезвие. – Знала об этом?

– Мам… – вижу, что ей хочется убежать. Она опускает глаза, краснеет, мечется взглядом по кухне.

– АРИНА! – почти кричу от возмущения.

Дочь вздрагивает. Она не привыкла к такому тону. Всегда спокойная, уравновешенная мама вышла из себя.

– Я… – тонкие пальцы судорожно переплетаются. – Я не знала, что всё так… серьёзно. Я думала, это просто… игра. Что папа старается поддержать… Помочь… Надеялась, он образумится.

Шагнула ближе. Беру дочь за подбородок и приподнимаю голову, чтобы посмотреть в глаза. В них читается ответ на все мои вопросы: Арина знала. Давно. И не говорила.

– Кто она? – шиплю рассержено, как кошка.

– Катя… Катя Мелихова. Моя подруга, – голос дочери ломается, как ломается стекло под каблуком. Тихо. Необратимо.

Мир начинает рушиться со звоном и без предупреждений. Реальность плывёт тёмной дымкой, теряя чёткие очертания.

Катя…

Та самая Катя, что сидела на нашей кухне, смеялась моим профессиональным шуткам, ела мой пирог.

Болтала со мной о жизни, спрашивала совета о взрослом мужчине, к которому её тянет. А я даже не догадывалась, что это мой муж…

– Ты… ты помогла им сблизиться? – ощущаю, как сдавливает горло. Еле выговариваю слова. Язык почти не ворочается, его словно парализовала от ужасных догадок.

Арина кивает. Тихо. Стыдливо. Как провинившийся ребёнок.

– Мам, это случайно вышло. Мы были на практике. В вашей больнице, ты же знаешь. Она писала курсовую. Я… просто хотела, чтобы папа ей помог. Он ей сразу понравился. Я… не думала, что всё зайдёт так далеко…

Закрываю глаза. Дышать невозможно. В груди тупая, колющая боль, будто моё сердце бьётся раненой птицей и пытается проломить рёбра.

– Ты видела, как она заигрывает с ним? Видела, как он смотрит на неё? – голос срывается на крик. – И молчала?!

Арина всхлипывает и начинает плакать. Смотрю на слёзы дочери, и впервые в жизни они меня не трогают. Нет желания её пожалеть, утешить. Ведь она не пожалела меня…

– Я думала, он… просто флиртует. Ну, так, ради смеха, и чтобы поднять её самооценку.

Дочь рыдает громко, отчаянно, но мне всё равно…

– Арина, ты приходила домой, смотрела мне в глаза, садилась за один стол со мной и молчала? Знала, что мой муж трахает твою подругу и покрывала их роман?! – моя алая ярость беспощадно хлещет ребёнка словами.

– Мам… прости… – стонет дочь, хватает меня за руки, пытается обнять, но я её отталкиваю. Мне невыносимо больной от этих прикосновений. Они обжигают калёным железом кожу, разъедают ткани соляной кислотой.

Делаю шаг назад, скрещиваю перед собой руки и бесстрастно выношу приговор:

– Нет, Арина, такое не прощают. Ты предала меня так же, как и твой отец. Я пока не знаю, что с этим делать.

Стремительно прохожу мимо дочери, даже не дотронувшись. Скрываюсь в ванной. Плещу в лицо холодную воду, чтобы остыть. Внутри всё клокочет от негодования.

Как они могли? Самые любимые, самые близкие люди? Наплевали на мои чувства и просто «развлекались»... Просто играли в другую жизнь…

Сердце молчит, как мёртвое. А в голове пульсирует один вопрос: «Сколько лет я жила во лжи и ничего не замечала?»

***

Друзья, приглашаю вас познакомиться с визуалами Кати и Арины. Листаем дальше

Визуалы. Арина Гурьева

Арина Гурьева, 20 лет, студентка медицинского университета

Она не думала, что общение отца и её подруги зайдёт так далеко.

Не сразу поняла, что Катя легко переступит черту и переспит с женатым мужчиной, подарит ему свою девственность.

Боялась потерять мать, отца, подругу…

Запуталась в своих желаниях и страхах, затолкала подальше совесть и закрыла глаза на происходящее.

Листаем дальше, смотрим на подругу Арины и любовницу Кирилла Гурьева

Визуалы. Катя Мелихова

Катя Мелихова, 20 лет, подруга Арины, студентка медицинского университета.

Девушка влюбилась в отца Арины с первой встречи.

Увидела и поняла, что это самый лучший мужчина на свете.

Не мучилась угрызениями совести, не думала о чувствах своей подруги и жены Гурьева. Ведь она впервые в жизни влюблена, а сердцу не прикажешь…

Она смотрела на Кирилла, как на божество. Робела и краснела в его присутствии, мечтала ощутить его вкус на своих губах. Внимала каждому сказанному слову, и готова была отдать душу за одну его улыбку с ямочками на щеках.

Молодости свойственна беспечность, и наша героиня тому пример.

Глава 5.

Люди, прошедшие через смерть,

часто становятся самыми живыми.

В кабинет холодно и слишком тихо. Даже звук шагов по ламинату отдаётся гулко, будто клиника тоже чувствует мою пустоту внутри.

Стою у окна, вглядываясь в хмурое небо, и мысленно твержу себе: «Не думай. Не чувствуй. Просто живи». Но тело предаёт. В пальцах дрожь, в горле ком, внутри дыра величиной с Бермудский треугольник. В неё рухнули все мои чувства, надежды, воспоминания. Даже кофе в термокружке горький, как сожаление.

– Извините, – голос медсестры выводит из оцепенения. – Ваш пациент пришёл. Беркутов.

Резко поворачиваюсь. В груди странное предчувствие. Он снова здесь. Почему?

Дверь открывается, и в кабинет входит мужчина, которого невозможно не заметить.-. Широкие плечи, свободная, мощная осанка. Волосы цвета мокрого асфальта прошиты сединой, коротко подстрижены, но всё равно чуть вьются у висков. Лицо – резкое, волевое. Взгляд тёмный, цепкий, как у хищника. Только в уголках глаз – усталость, глубокая, прожитая.

– Здравствуйте, Милена Юрьевна, – он снова называет меня по имени и отчеству, и в этом звучит странная, недозволенная близость.

– Вы записаны? – пытаюсь стоить из себя строгого врача.

Он слегка усмехается:

– Нет. Просто шёл мимо. Захотел узнать, как вы.

Сажусь за стол, прикрывая дрожь в пальцах бумагами.

– Это не совсем правильно, – отчитываю пациента сухо. – Я не веду приём вне расписания.

– Я пришёл к вам ни как к врачу. Как к человеку, которому может быть нужна моя помощь.

Беркутов подходит ближе. Не навязчиво приближается, но ощущение было, будто воздух между становится вязким.

– Вы выглядите… – он запинается, подбирая слово. – Расстроенной.

Вскидываю взгляд. Хочется сказать что-то едкое, отстранённое, но язык не подчиняется, потому что это правда. Он откуда-то знает, ЧТО у меня произошло…

Специалист во мне возмущённо восстанавливает нарушенную границу:

– Простите, это не ваше дело.

– Я видел вас на той стороне, – шепчет он. – Помните?

Ну, давайте, расскажите мне ещё раз, что я хожу по грани между жизнью и смертью.

– Это был бред. Игры разума.

– А это – уже нет. У вас ведь в жизни что-то происходит? – Смотрит, не отводя глаз. – Я просто хочу знать, вы держитесь?

Во мне вдруг что-то дёргается. От его слов, от его взгляда. От присутствия.

Он не касается меня, но кожа почему-то «помнит» его руки. Что за ерунда…

Откуда эта связь между нами? Ну, допустим, он «видел» меня во время клинической смерти. А теперь он словно знает, что я вчера сломалась.

Точнее, меня сломали…

Но признаться не могу. Профессионализм не позволяет скатиться в «магическое мышление» – признак начинающегося невроза. Поэтому чётко произношу:

– Мирон Андреевич, вам нужен психиатр, а не я.

Надеюсь, мужчина обидится и уйдёт. Беркутов же, напротив, тихо спрашивает:

– А вам сейчас никто не нужен?

И в этом вопросе что-то слишком опасное. Слишком человеческое.

Не отвечаю. Не хочу и не могу. Только смотрю, как он отступает к двери.

– Если когда-нибудь захотите просто поговорить, – задерживается на пороге, – я умею слушать. В отличие от вашего мужа.

И выходит. А я остаюсь сидеть в тишине, ощущая, как громко начинает в груди биться сердце. Словно морзянкой отстукивать приказ: «Беги! Вставай и беги за ним! Ты должна его задержать!»

***

Дорогие читатели, предлагаю окунуться в роман "Скандал, развод и Новый год". Книга завершена.

Когда в новогоднюю ночь ты ловишь мужа с беременной любовницей, самое время устроить шоу с томатным соком, завируситься в ТикТоке, уволиться с работы — и начать жизнь с чистого листа.

Сильная героиня, острый язык и Новый год, который точно запомнится надолго.

https://litnet.com/shrt/9lt7

Глава 6.

Невозможно построить будущее,

стоя среди руин и закрыв глаза на пепел.

Он приходит поздно вечером. Дождь барабанит по крыше, ветер шумит за окном, а я сижу в гостиной, обхватив чашку с остывшим чаем. Арины нет дома. У подружек, в больнице, университете – я даже не интересуюсь, где она...

Свет приглушён, но когда слышу, как поворачивается ключ в замке, сердце сжимается в дрожащий комок.

Кирилл входит, будто в чужую квартиру. Осторожно, не торопясь. Ни одного взгляда в мою сторону. Проходит мимо в спальню, открывает шкаф, начинает складывать вещи. Без суеты, без лишних объяснений.

– И где ты теперь живёшь? – спрашиваю отстранённым тоном. Голос звучит неуверенно, как у чужой женщины.

Гурьев оборачивается. Глаза усталые, потемневшие, но без злости. В них видится только глухая отрешённость.

Когда мы стали чужими людьми? Почему я не заметила, как между нами выросла стена непонимания?

– Пока в гостинице. С понедельника переезжаю. Нашёл квартиру рядом с работой.

Киваю. Слова звучат буднично, словно он уезжает в очередную командировку на симпозиум или медицинский форум.

– Кирилл, я не понимаю… – поднимаюсь и подхожу ближе. – Объясни. Почему? Что случилось с нами?

Он на секунду замирает. Затем складывает в сумку несколько рубашек, аккуратно застёгивает молнию.

– Милен, что ты хочешь от меня услышать? С нами ничего не случилось. Просто… чувства ушли. Исчезли. Как будто выветрились, – устало разжёвывает мне истину.

Не могу поверить, что Гурьев так спокоен. Неужели ему всё равно?..

– Кир, это неправда. Так не бывает. Что-то ведь толкнуло тебя на измену… Или кто-то?

Муж закрывает глаза. Лоб перечёркивают две морщины. Вижу, что ему тяжело. По-настоящему.

Гурьев с усилием втягивает воздух, поднимает сумку и просит:

– Не надо, Милена. Я не хочу делать тебе ещё больнее.

– Поздно, – шепчу помертвевшими губами. – Ты уже сделал так больно, что я не могу дышать.

Он отводит взгляд.

– Ты не простишь меня, я знаю. Поэтому… подам на развод сам.

Надо же, он уже всё решил. Один или обсудил это со своей молодой любовницей?

– Возможно, я бы попыталась понять тебя и простить, но ты не говоришь мне правды. Ни капли.

Гурьев сжимает кулаки, но не дёргается. Плечи опускаются, как будто с него сползает броня. Он становится… просто уставшим человеком.

– Милена, я виноват. И ты имеешь право на всё: на гнев, на ненависть. На то, чтобы вычеркнуть меня из своей жизни. Я это заслужил.

Хмурится, но взгляд не отводит.

Я всхлипываю. Отворачиваюсь к стене, потому что слёзы ближе, чем хотелось бы.

Голос дрожит, но не могу молчать. Обида требует выплеснуть гнев, сделать ему больно в ответ:

– Мы были семьёй, Кирилл… Я держалась за нас, даже когда ты отдалился.

Слышу, как он подходит. Осторожно. Останавливается в шаге от меня.

– Прости, – раздаётся совсем рядом.

Это всё, что он может мне сказать.

Так мало и так… банально. Его извинения не приносят мне и толики облегчения.

Через минуту хлопает дверь, и я снова остаюсь одна в этом пустом холодном доме.

Рядом нет никого, кто мог бы согреть меня хотя бы немного…

И в эту минуту приходит понимание: я и правда стою на грани.

Одно движение ветра – и сорвусь в пустоту. Шагну в небытие. Затеряюсь среди зеркальных отражений…

Глава 7.

Некоторые связи рождаются не в словах,

а в тишине между ними.

В этот день я заканчиваю работу позже обычного. Сеансы идут один за другим, словно люди вдруг почувствовали: моя собственная боль даёт им право говорить громче, больше, подробнее, потому что я неизбежно буду сопереживать. С кровоточащей раной в груди не могу привычно отгородиться, выстроить дистанцию.

И я окунаюсь в океан боли снова и снова, ныряю с головой, захлёбываясь чужими эмоциями и проблемами.

Выхожу из клиники, когда вечер опускается на город. Воздух свежий после дождя, влажный, пахнет умытыми листьями и какими-то приторно-сладкими цветами.

Так пахнет свобода? Одиночество? Боль?

Выскальзываю из проходной и натыкаюсь на Беркутова.

– Мирон Андреевич? – голос выдаёт удивление.

Мужчина поднимает голову от телефона и легко улыбается. Он в тёмной куртке с поднятым воротником, тени от фонаря ложатся на лицо, придавая чертам особую резкость.

По телу бегут мурашки, мне немного не по себе. Какой-то страх сковывает движения и заставляет остановиться.

Беркутом каким-то необъяснимым образом считывает моё состояние:

– Не бойтесь, Милена Юрьевна. Я просто хотел убедиться, что вы в порядке. И… если не возражаете, я вас провожу.

Господи, ну что ему от меня надо? Маньяк какой-то?!

– Это лишнее, Мирон Андреевич, я замужем, и провожатые мне не нужны, – отвечаю резче, чем планировала.

Сердце скачет в безумном танце. Не могу никак унять аритмию, дыхание сбивается, страх сжимает лапы на моём горле.

Мы боимся того, чего не знаем. А никак не могу понять, что за паранормальные способности у этого мужчины. Развитая интуиция? Какая-то высочайшая степень эмпатии? Телепатия?..

– Милена Юрьевна, я знаю, что муж… обидел вас. Не спрашивайте откуда. Просто знаю, и всё. Позвольте, я просто провожу, чтобы знать: вы нормально добрались до дома в такой поздний час.

Секунду колеблюсь, а потом киваю: не хочется выглядеть трусихой.

Мы идём молча, шаг в шаг. Чувствую Беркутова рядом. Уверенного, надёжного, большого, сильного. И странно: это не давит, а как-то незримо согревает.

Первая начинаю разговор, потому что тишина тяготит.

– Вы поздно ложитесь? Гуляете перед сном? Бессонница? – психотерапевт во мне не может без вопросов, помогающих поставить диагноз.

Беркутов смотрит в сторону, будто стыдясь чего-то. Потом нехотя признаётся:

– Вы мне снитесь каждую ночь, Милена Юрьевнаа. Как только закрываю глаза – вижу вас там, где впервые увидел. На границе. В каком-то вязком сером тумане, словно вы не знаете, в какую сторону шагнуть. Вот и я пытаюсь вас удержать от неверного шага…

Я сжимаю ремешок сумки. Руки холодеют, спина становится каменной.

– Это… вам кажется, – говорю севшим голосом.

– Я бывший военный, – усмехается. – Чечня, Сирия. Я знаю, что такое бред. Что такое шизофрения. Видел, как парни от стресса сходили с ума. То, что между нами, – это не галлюцинации. Это что-то другое. Что-то, что цепляет глубже страха. Это… какая-то связь.

Мы останавливаемся около небольшого кафе. Беркутов кивает на вывеску:

– Может, кофе?

Соглашаюсь без слов. Выбираем столик у окна, и я вспоминаю, как увидела мужа с другой. Ноги слабеют, в голову проникает красный туман, руки сжимаются в кулаки, а губы вытягиваются в тонкую линию, лишь бы не закричать от разрывающей меня боли.

– Вам нехорошо? – вглядывается в меня мужчина. – Вы побледнели.

– Да. Простите. Мне плохо. Мне так плохо, что не хочется жить… – слова бесконтрольно выскакивают из меня и падают к его ногам. Я не думала ни о чём подобном, но сказала то, что крутилось в подсознании.

Беркутов действует на меня странным образом. Как опытный супервизор на сессии с начинающим психологом.

Смотрит внимательно. Давно на меня так никто не смотрел…

– Милена, – говорит он серьёзно, – я не лезу в чужую жизнь. Но мне кажется… вы и я сейчас нужны друг другу.

Мне неуютно от этого проницательного, умного взгляда. Кажется, что Беркутов видит меня насквозь.

– Вы предлагаете… дружбу?

Мужчина улыбается.

– Нет. Я не верю в дружбу между мужчиной и женщиной. Но я верю в уважение. В заботу. В притяжение. Поэтому – нет. Я не предлагаю быть другом.

Пауза. Он откидывается на спинку стула, и его голос становится мягким:

– Разрешите мне быть рядом. Без надежд, ожиданий, условностей. Вы мне нравитесь, и меня… тянет к вам. Сильно. Я даже не могу этого объяснить…

Напряжение меня немного отпускает, потому что я вижу в глазах Беркутова древний, как сама жизнь, интерес.

Интерес мужчины к женщине. Желание. Пока сдерживаемое, контролируемое, но довольно сильное. Всполохи страсти и потребности в любви, ласке, нежности.

Мне так понятны эти вещи. Я ведь тоже всей душой хочу тепла. Признания собственной красоты и уникальности. Чтобы во мне увидели женщину, а не работника, специалиста, партнёра, жену…

И он меня ВИДИТ…

***

Дорогие читатели, если вы устали от тяжелых эмоций, переживай, вам хочется улыбнуться и тихо посмеяться в подушку, стараясь не разбудить того, кто спит рядом, предлагаю свой "хулиганский" роман

"Когда Снегурочки тают".

Книга написана на волне драйва и вдохновения.

Обещаю - скучно не будет.

История завершена и живёт здесь: