– Подумать только! Ты уже прочел, как этот гадкий журналист осветил нашу свадьбу?
– Вполне в духе Оскара.
– Я Оскару подобного не спущу! Мерзкий человечишка не поленился еще и картинку состряпать! Поместил свою маляку в свою жалкую газетенку!
– Не преувеличивай, Пэм. Он всегда так делает. Острит и малюет гротескные картинки. Это его хлеб. Зарабатывает, как умеет.
– Не преувеличивай!? Никлас, я не преувеличиваю! Он мне рога нарисовал. Я разве похожа на демона? А руки? Где пальцы? Что это за куриные лапки?
– Сестра, если тебя так бесит Оскар, почему не убьешь его?
– Ты прекрасно знаешь, почему.
– Напомни, а то, порой, я и сам готов лишить его жизни.
– А… признался все-таки! – обрадовалась Памела. – Выходит, тебя он тоже бесит!
– Я терплю его исключительно из-за Феликса.
– Вот и я тоже, – швырнула она газетный листок на столешницу, но не рассчитала силы броска, и бумажка спланировала к моим ногам.
Поднял. Распрямил. Пробежался глазами по заметке о свадьбе Памелы Эйлертон и Феликса Сворбужа. Задержался на рисунке. Надо отдать парню должное, не только остер на язык, но и талантливый художник.
– По-моему, Оскар приделал тебе не рога, а эльфийские уши.
– Ну, братец… Я сейчас и тебя убью! – со всей силы вонзила она в мою грудь кухонным ножом.

– Господин Фьель, – сделала свой ход картой Люсия. – Сегодня годовщина. Вы же были свидетелем драмы. Расскажите.
– Не хочу вспоминать тот день, – отмахнулся папа.
– Но почему? Двадцать лет прошло, – не унималась она.
– Милое дитя, – вмешался пастор Бернар, который всегда приходил к нам по четвергам на вечернюю карточную игру. – Господин Фьель потерял в тот день жену и старшего сына. Конечно, ему тяжело вспоминать.
– Отчего тогда Виталина любит вампиров? – стрельнула в меня быстрым взглядом Люсия. – Она ведь тоже в тот день потеряла мать и брата.
– Я никогда не говорила, что люблю их. Просто считаю, что своим нашествием, они искоренили преступность среди людей и положили конец постоянным войнам, о которых написано в учебниках. Но это не означает, что я благосклонна к их племени, – рассердилась на свою бестактную подругу, впрочем, не слишком сильно. Люсия всегда вела себя импульсивно и не слишком сдержанно, но она добрая девушка, и ее слова не несут злого умысла. На нее трудно обижаться.
– Ты забываешь, Вита, – вмешался Оскар. – Кое-кто из людей сознательно совершает преступление в надежде стать вампиром.
– Да, я слышала о таком. Но подобных дурней – единицы. Остальные же боятся, что даже за малую провинность станут обедом вампира. Лучше уж раз в месяц кровь сдавать, чем оказаться едой для нежити.
– А как думаете, для вампиров вся человеческая кровь одинакова? Или они различают вкус? – закрыла Люсия королем дамку Оскара, выиграв партию.
– А ты иди, спроси у них сама, – в шутку, а может и нет, предложил журналист.
– Вот возьму и спрошу, – принялась она отщипывать мякиш от каравая. – Эти вампиры не такие уж и страшные. Во всяком случае, внешне. Выглядят, как самые обычные люди. Разве что, кожа слишком бледная.
– Я расскажу тебе о том дне, бесстрашная фройляйн, – откинулся на мягкую спинку кресла отец Бернар. – О том дне, когда всем было страшно.
– Пастор, как отлично вы сказали, – схватился Лужиц за блокнот и гусиное перо, что всегда были при нем. – Название для моей новой статьи – Когда всем страшно.
– Наверняка уже и рисунок к названию придумал, – улыбнулась ему. Голова у этого парня работала странно – он придумывал заголовки, рисунки и только после сам текст. Но получалось здорово. С его появлением в издательстве тираж местной газеты значительно увеличился.
– А как же, – сделал Оскар быстрый набросок и показал нам.

– Тебе отлично удалось передать ощущение тревожности, – похвалила я конопатого Лужица. Оскар с Люсией могли бы составить превосходную пару. Оба рыжеволосы и с конопушками. Но они не слишком симпатизировали друг другу. Люсия вздыхала по учителю из семинарии, а Оскар вообще держался достаточно отстраненно со всеми женщинами. Подозреваю, в его багаже либо несчастная любовь, либо тайная привязанность к какой-нибудь замужней даме.
– Рассказывайте, отец Бернар, – поторопила смотрителя церкви Люсия.
– В тот год через Форст проложили почтовый маршрут.
– Ты не путаешь, Бернар? – вмешался папа. – Разве не в сорок восьмом?
– Нет, дорогой друг. Почтовые кареты из Варшавы и Познани начали появляться в нашем скромном городке в одна тысяча семьсот сорок девятом. Я сам отправлял корреспонденцию в Дрезден, потому точно помню.
– Не отвлекайтесь, – не хотела слушать Люсия про почтовый маршрут.
– Так я не отвлекаюсь, фройляйн, – залпом осушил стакан воды пастор. – В тот день пятого сентября, мимо кирхи как раз должен был проехать фаэтон с почтой. Я вышел встречать его. Как сейчас помню, стояла теплая погода. Только ветер был сильным. Он срывал листья с деревьев, и кружил их в воздухе, совсем не давая им упасть.
Невольно все повернули головы к распахнутому окну, а я уставилась на рисунок Оскара. На бумаге тоже кружила листва. Почему Лужиц нарисовал именно кружащие листья? Он ведь не мог помнить тот день. Парень старше меня всего на два года, значит, тогда ему было три. Совпадение? Неосознанные ассоциации? Или правда помнит?
– Сегодня тоже ветер, – таинственно прошептала Люсия.
– И пения птиц не слышно, – провыл Оскар.
– Ай! – взвизгнула подруга. – Прекрати пугать.
Опровергая слова журналиста, в гостиную проник теплый ветерок, принося с собой мелодичную трель жаворонка.
– Так вот, – продолжил Бернар, – почтовую карету я увидел, но она промчалась мимо кирхи и свернула прямиком на центральную площадь, где в самом разгаре шла ежегодная ярмарка.
– В той карете были они? – вновь перебила пастора Люсия.
– Да, – понизил голос рассказчик. – Четверо вампиров. Феликс Сворбуж управлял лошадьми. А Никлас Эйлертон и две девушки сидели внутри экипажа. Тогда-то мы, естественно, еще не знали их имен. И предположить не могли, что не люди они вовсе, а нелюди. Глупцы… Глупые горожане еще и смеяться принялись, когда гости объявили, что теперь они хозяева Форста.
– Тогда и произошла бойня? – и без того знала подруга о последующих событиях, но не упускала случая дополнить кошмар подробностями.
– Пэм, перестань портить мою одежду, – вытащил из груди нож и сунул острое в подвесной держатель для столовых приборов.
Сестра лишь фыркнула, перекинула длинные черные волосы за спину и, высоко задрав подбородок, покинула помещение, служившее прежним хозяевам замка кухней.
Рубашку было жаль. Мне она нравилась. Придется переодеться.
В моем распоряжении огромная гардеробная. Не обязательно подбирать одежду по погоде, тело не реагирует ни на холод, ни на жару. Но я все же вышел на балкон. Осенний ветер игрался с цветными гирляндами, которые развесила Диана. Ди хотела, чтобы в день свадьбы ее брата и моей сестры наш дом и окрестности выглядели празднично.
Ну вот, они поженились, а вся эта нарядная мишура так и болтается повсюду. Дианка точно не станет возиться теперь и снимать запутавшиеся в иголках ленты.
Вернулся к выбору одежды. Серая рубашка и камзол, расшитый стальной нитью.
Спустился во внутренний двор. В открытых дверях каретной появился Феликс. Польский князь самолично чинил экипажи.
– Далеко? – окликнул он, когда я поравнялся с ним.
– Оскара навещу.
– Памела очень зла, – пробежали веселые искорки в прозрачном взгляде.
– Ей не понравился портрет, – усмехнулся я.
Поразмыслил немного и отправился пешком. Расстояние не имеет значения. Там, где человеку потребуется час пути, вампиру – несколько минут.
Наш замок возвышается над заливом речки Нейсе и стоит прямо на границе польско-прусских земель. Дорога в город вьется вниз извилистым серпантином.
Остановился на миг у зеленого обрыва. Здесь открывается вид на непримечательный Форст, городишко из однотипных двухэтажных строений с островерхими крышами. Всех примечательностей – каменная кирха, текстильная фабрика, да розарий. Оранжевую крышу небольшой усадьбы, где Оскар арендовал комнаты на первом этаже, позолотило заходящее солнце, придав дому господина Фьеля Гройсса дополнительных красок.
Мне нужен дом с оранжевой крышей.
Калитка была открыта. Благодаря нам люди стали более беспечны, не боятся воров и убийц. Нас боятся, но закрытая дверь не преграда для вампира, они это прекрасно знают, потому и не запирают.
Собрался уже войти, но беседа людишек заинтересовала, и я затаился в цветущем саду. Слушал.
Оконные ставни распахнуты настежь, не только хорошо слышно, но и видно тех, кто присутствует в овальной гостиной. Четверо из них мне знакомы. Тучный Фьель Гройсс, основатель и директор фабрики. Пастор Бернар – болтливый, суетливый старик. Оскар, чей острый язык и умение состряпать захватывающий репортаж доведут его либо до погибели, либо до редакторского кресла. Простушка Люсия Кан. Трудно не заметить. Из всех жителей Форста только у нее и Оскара рыжие волосы.
Еще одну девушку я никак не узнавал. Странно. Судя по болтовне, она дочь господина Гройсса. Дочь, совсем не похожая на отца внешностью. Барышня не обладала пышными формами, зато осанка ее была идеальна. На узком лице большие глаза. Их аквамариновый цвет добавлял девушке нежности и невинности. А вот сочные, ягодные губы заставляли думать о грехе. Она вызывала соблазн и противоречивые ассоциации. Будила мое воображение. Гордая, высокомерная, но хрупкая, закрытая, загадочная.
Последние на сегодня солнечные лучи упали на ее волнистые светлые волосы, растеклись по всему тонкому стану, по серебряному платью и белому кружеву.
Я невольно сглотнул. Давно у меня не было игрушки. Кажется, эта девушка подойдет.

Малышка Виталина Гройсс изящно повернула изящной шеей и рассекретила мое присутствие.
– Никлас! – одновременно воскликнули Фьель и Бернар, когда подошвы моих ботинок коснулись паркетного пола.
Люсия ойкнула, закрыла рот ладошкой. Кривая улыбка Оскара. А Виталина не смотрит. Гораздо интереснее ей надкусывать печенье. На нижней губе крошка. Мой кадык вновь дернулся, в пальцах жгло ожиданием.
– Я к Лужицу пришел, – глядел только на Виталину. Но фройляйн продолжала жевать свое печенье, не удостаивая меня своим взором. Прямо царица, – заструилось по моим венам предвкушение.
– Что, Памела взбесилась? – было весело журналисту от своих проказ.
– Она в ярости. Хотел напомнить тебе, что не стоит шутить с вампирами.
– Да ладно…, – чувствовал себя защищенным парень. – Просто смешной шарж набросал.
– А, знаешь, Оскар, я бы тоже обиделась, если б мне рога пририсовали на свадебном портрете! – неожиданно встала на защиту Памелы Люсия.
– Рога? Я увидела эльфийские уши, – тихо заметила Виталина. Так и не смотрит на меня. В голосе мягкость, напевность. Какая музыка для моего сверхчувствительного слуха. А ведь, если я прикажу ей следовать за мной, она не посмеет ослушаться.
– А разве вампирам можно венчаться в церкви? – воспользовалась моим близким присутствием рыжеволосая дева для удовлетворения своего любопытства.
– Люсия, – шикнул на девушку Бернар. – Наши… эм-м.. жители замка, – подобрал пастор нейтральное выражение. – Они ведь тоже когда-то были обычными людьми. Памела и Феликс не хотят забывать традиций предков.
– Папа, отчего ты так приветлив с ним? – задала вопрос после того, как пастор Бернар вызвался проводить Люсию, а Оскар скрылся в своих комнатах. – Что, если именно он убил маму и брата?
– Дочка, – подождал отец, когда Эмили уберет со стола. – Я просто не хочу, чтобы погиб кто-то еще, потому соблюдаю условия сделки.
– Мы все соблюдаем условия сделки. Но разве там есть пункт о взаимной вежливости?
– Ты права, Виталина, – вздохнул папа. – Такого пункта нет. Но, девочка, не провоцируй Никласа. Пожалуйста. До сих пор он не проявлял к нам особого интереса. Пусть так и дальше остается.
– Оскар постоянно провоцирует вампиров своими статьями. И ничего, – напомнила я. – Ничего они с ним не сделали.
– Думаю, его заметки попросту веселят их, милая. Потому ничего и не сделали.
– Папа, а ты скучаешь по маме и Лисандеру? – сменила я тему.
– Конечно, скучаю, дочка. Ты становишься очень похожа на свою маму. А твоему брату в этом году могло исполниться тридцать. Какой взрослый мужчина, – горестно качнул он головой.
– Тридцать один, папа, – поправила его ошибку. – Жаль, что я их совсем не помню.
Утром, когда Эмили позвала меня завтракать, в столовую влетела запыхавшаяся Люсия.
– Фух…, – отерла она пот со лба. – Боялась, без меня уйдете.
– Люсия, ты правда собралась идти в логово к вампирам? – не разделяла я ее интереса.
– А ты разве не идешь? – быстрыми глотками отпивала она воды из кружки.
– Не собираюсь прислуживать убийцам. Если им требуется приборка в доме, пусть наймут себе слуг.
– Вита, неужели тебе совсем не любопытно? Мне ужасно любопытно. Как думаешь, в их замке водятся летучие мыши? А почему Оскар не здесь? Он ведь не ушел? – задавала Люсия вопросы, не ожидая ответов.
– Я здесь, – появился в дверях Лужиц. – Позавтракал вместе с господином Фьелем. Твой отец, Вита, отправился на фабрику.
– Да, я знаю. Эмили сказала, – удивил меня наряд журналиста. – Оскар, а ты чего так вырядился?
– Почему сразу вырядился? – неожиданно смутился он. – Просто новый камзол надел.
– Вот именно. Новый. Для приборки. Салатовый с золотыми нитями, – иронично оглядывала разряженного парня. – Хочешь на Диану Сворбуж впечатление произвести?
– А произведу?
Мне показалось, или в голосе насмешника Оскара действительно прозвучала надежда?
– На меня точно произвел, – напомнила о себе Люсия.
– Так то на тебя, – щелкнул он ее по носу. – А Диана изысканна. В моде разбирается.
– А я, по-твоему, не разбираюсь? – обиделась Люсия.
– Ладно. Не хнычь, – собрался Лужиц уходить. – Если ты со мной, тогда идем. Господин Фьель разрешил взять его экипаж.
– Ничего себе, – фыркнула я. – Отдал вам экипаж, чтоб вы могли с комфортом прогуляться к вампирам. А сам, страдая одышкой и отеками ног, пошел пешком на фабрику. Оскар, тебе должно быть стыдно.
– Не преувеличивай, Вита. Твой отец мог нанять извозчика. И вообще, ты с нами?
– Еще чего! Не стану занятий в семинарии пропускать. И тебе, Люсия, не советую. Сегодня уроки польского языка. Как потом наверстаешь?
– С твоей помощью, моя правильная подруга, – чмокнула она меня в щеку и побежала за Оскаром.
***
Посреди второго урока в класс заявился Никлас. Выглядел вампир не слишком дружелюбно, что заставило вжать головы в плечи не только учеников, но и учителя.
Эйлертон бегло оглядел парты, заметив свою жертву, хищно оскалился. Может, папа прав? Не стоило мне перечить Никласу.
– Фройляйн пойдет со мной, – сомкнул вампир пальцы на моем запястье. Он говорил учителю, но смотрел только на меня.
– Конечно, – пролепетал пан Анджей. – Пастор Бернар предупреждал, что двух девушек надо сегодня отпустить.
Никлас его не слушал, тащил меня за собой. Я упиралась, хваталась за спинки стульев, но все мои усилия привели лишь к тому, что мое запястье сжали до хруста.
– Мне больно, – не выдержала я.
Мы уже были в пустом коридоре, на пути к выходу из здания.
– Потерпишь, – процедил мой похититель, но хватку тем не менее ослабил.
На улицах никто из встречных горожан не стремился помочь мне. Вместо сочувствия – любопытство.
Ступив на дорогу, что вела к замку, Эйлертон стал передвигаться с такой скоростью, что я не удержалась на ногах. Мои ноги, обутые в замшевые туфельки, подвернулись, и я свалилась на мелкие камушки.
Хотела подняться, но застыла. Очевидно, что ободрала колени. Ощущаю, как щиплет кожу, как из мелких ранок начинает сочиться кровь.
Кровь.
Подняла обеспокоенный взгляд на Никласа. Кто знает, вдруг он голодный?
Он смотрел на меня сверху вниз. Как всегда, надменный и высокомерный, в дорогой одежде, словно лорд какой, а не чудовище.
– Заклей, – от страха не сразу дошло до меня, что чудовище сует мне в ладонь пластырь.
– Никлас, ты увлекся этой девушкой? – не дала Диана скрыться мне раньше, чем она устроит допрос.
Сестра Феликса стояла у двери моей комнаты, уперев руки в бока. Вся ее поза выражала недовольство.
– Если и так, то что? – был я на голову ее выше, отчего мне не составляло труда доминировать над ней.
– Почему ты не можешь увлечься мной, Никлас? Почему человечка?
– Диана, я же не могу заставить себя испытывать к тебе влечение, – возвращались мы к разговору, который возникал регулярно. – И почему именно эта человечка не могу тебе объяснить. Я и сам не знаю.
– То есть ты признаешь, что увлекся ею? Хотя, зачем я спрашиваю? Иначе не помчался бы в город, когда она не пришла. Еще и на руках ее таскал. Ноги у нее видите ли устали… Неженка какая.
– Диана, иди к себе и не лезь в мои дела, – отодвинул ее в сторону, взялся за бронзовую ручку двери, но меня остановил нехорошо прищуренный взгляд вампирши. – Не смей ей вредить, Ди, – предостерег девушку.
Я и сам не ожидал от себя подобной реакции. Настолько острой, когда тело реагирует импульсивно на источник угрозы. Причем угрозы не для меня, а для человека.
– А то, что? – с вызовом спросила она.
– Феликс узнает о некоторых твоих проделках, – напомнил кое о чем, что младшая Сворбуж скрывала от старшего брата.
– Ты не скажешь ему.
– А ты не станешь обижать Виталину Гройсс. Поняла, Диана?
– Поняла, – фыркнула она, стремительно разворачиваясь, хлестко ударяя меня по лицу кончиками своих жестких волос. – Надеюсь, ты быстро наиграешься со своей новой игрушкой! Надеюсь, все же рано или поздно угомонишься и признаешь меня своей парой.
Быстро ли наиграюсь? – думал я о Виталине, переодеваясь ко сну. Спать было совсем не обязательно, но мне нравилась возможность видеть сны. Всем вампирам это нравилось, потому что сны являлись из прошлой жизни, позволяли не забывать, кем мы когда-то были,
Я не сразу уснул. Образ светловолосой девушки преследовал мое сознание. К ее качествам, привлекшим меня ранее, добавились смелость и независимость. Она была смелой и не желала подчиняться.
Не имело смысла скрывать от себя тот факт, что Виталина влекла меня. Влекла сильно и как-то иначе, чем мои прежние симпатии. Те человечьи девушки вызывали обычную жажду утехи, на них реагировало тело. Какой-то особый запах привлекал меня, и девчонкам было уже не скрыться от участи моей игрушки.
К Вите тянуло по-другому. Это странно, но я ощущал потребность в том, чтобы позаботиться о ней. В ее холодных, как айсберг, глазах, скрывалось много тайн, которые хотелось разгадать. И пахла она гарденией. Волнительный сливочный запах до сих пор на моей коже. Он вынуждает меня вновь и вновь втягивать носом воздух. Когда сегодня она поранила коленки, волнующий аромат смешался с запахом крови, и я был близок к тому, чтобы навсегда потерять возможность добиться расположения девушки. Еще одна странность – обычно меня не интересует взаимность игрушки, а в случае с Виталиной налицо желание ей понравиться. Пока явно в том не преуспел.
Надо бы выяснить у Оскара, о каком женихе она болтала, посмотреть, что за парень. Узнаю заодно, какой мужской типаж ее привлекает.
Ранним субботним утром большинство людей предпочитают проводить время в своих постелях. Лужиц не исключение. Пришлось будить.
– Эйлертон, ты что-то зачастил, – сонно буркнул журналист. – И зачем окно открыл? Холодно.
– Сегодня день будет теплым, – сел я в кресло, скрестив руки на груди.
– Так то днем, а сейчас утро, – возразил Оскар, не спеша вылезать из-под теплого одеяла. – Не мог через дверь зайти?
– Прекращай ворчать. Диана не любит ворчливых парней.
– Да? – сразу спала сонливость с его лица. – Это она тебя прислала?
– Нет, – пришлось погасить щенячье воодушевление. – Но могу помочь устроить встречу с ней.
– А… Тебе что-то нужно, – догадался он.
– Кто жених Виталины? – не получилось спросить у меня как бы между прочим, вышло требовательно и даже зловеще.
– Отстань от нее, Никлас, – исподлобья взглянул на меня Лужиц.
– А ты можешь от Дианы отстать? – напомнил о его тайной одержимости.
– Ладно, – вздохнул журналист. – Ты все равно узнаешь. Какая разница от кого. – Это Петер Штемпп.
– Сын лавочника? – вспомнил я и старшего Штемппа и его отпрыска, бестолкового парня, прожигающего отцовские деньги. Всех достоинств – он красавчик. Меня разочаровало, что Виталина сделала такой недостойный выбор.
– Он самый, – подтвердил Оскар. – Только я не совсем уверен, что Петер действительно прям жених.
– Что это значит? Не говори загадками, – рассердился на него за такие невнятные пояснения.
– А то, что Штемппы свататься приходили, когда Вита только в Форст вернулась. И господин Фьель дал свое согласие, но с условием, что дочь сначала обучение в семинарии окончит. В общем, этот Петер частенько захаживает сюда, но Виталина с ним холодна. Потому я и не уверен, дойдет ли дело до алтаря. Если она захочет, то уговорит отца отменить свадьбу.
Никлас не отставал от меня все утро, разрушив так любимые мною мгновения одиночества, проводимые в розарии, когда большинство горожан еще и не думает просыпаться. Мне нравилось смотреть на то, как хрупкие бутоны распускаются навстречу новому дню, как начинают играть краски на тонких лепестках.
Я приходила сюда каждую субботу. Садовник не справлялся со всеми посадками, потому был рад любой помощи.
– Осенние розы самые красивые, да? – сел вампир на разрыхленную землю напротив меня.
Надо же… не боится замарать своих щегольских штанов, – фыркнула мысленно. Нас разделял теперь куст абрикосовой розы, и это лучше, чем, когда Эйлертон стоит за моей спиной.
– Да, – согласилась с ним. – Осенью красивее. Потому что не выгорают, как летом, остаются яркими.
– Виталина, почему ты здесь? В такой ранний час?
– А ты?
– Хотел тебя увидеть.
– Зачем, Никлас? Зачем шпионишь за мной? Разнюхиваешь информацию обо мне и моем женихе? Мне не нужна дружба с вампиром.
– А я и не ищу твоей дружбы, – нагло, недопустимо глазел он на меня, разглядывал.
– Тогда что? Тебе скучно? Решил развлечься за мой счет?
– Еще предположения?
– Если бы ты был человеком, я бы предположила, что ты попросту влюбился в меня.
– Влюбился? – скользнуло удивление в его голосе. – Влюбился…, – медленно повторил он, словно пробуя слово на вкус. – А если и так?
– Влюбленный вампир? – закатила я глаза.
– Считаешь, так не бывает?
– Все знают, что вампиры не влюбляются в… в еду.
– А еда может влюбиться в вампира?
– Возможно. Ваш вид гипнотизирует, – не стала лукавить. – Вы притягиваете, как нечто запретное и неизведанное. Вы похожи на хищников, то мурлыкающих, то готовых к броску. Всегда в хорошей физической форме. Опасны. А девушкам свойственно влюбляться в опасных типов.
– А ты?
– Я не могу влюбиться в того, кто повинен в смерти моей мамы и моего брата. Ему было всего десять, Никлас, – наверное, впервые взглянула ему прямо в черные глаза. В них клубилась тьма, и мне казалось, она стала глубже и острее, чем прежде.
Я поднялась с коленок, оправила юбку, стряхнула налипшую к ткани землю, намереваясь уходить.
– Подожди, – доля секунды и он уже обхватывает мое запястье, вновь стоит рядом. Слишком близко.
– Ты мог бы не дотрагиваться до меня? – позволил вампир высвободить мне руку. – Лучше вот, сделай полезное дело, – всучила ему ножницы и мешок с обрезанными побегами. – Отнеси в сторожку садовника.
– Я отнесу, – согласился Никлас. – Только, Виталина, ты должна знать, вампиры не убивают детей. Ни я, ни другие не могли навредить твоему брату. В тот день, который вы называете нашествием, мы убили лишь тех, кто направил на нас оружие. Смертей было бы гораздо меньше, если бы в Форсте не стоял тогда прусский гарнизон. Военные могли сдаться, как сделали более умные в иных городах, но предпочли стать нашими жертвами.
– Но как же? – растерялась я. – Мне с самого детства было известно, что моих родных убили вампиры.
– Кто-нибудь может подтвердить, что видел твоих родных мертвыми? Вита, есть свидетели?
– Я… Я не знаю. Не спрашивала. Но пастор Бернар был в тот день на площади. Мне надо поговорить с ним, – подхватила подол и побежала из розария.
Говорит ли Никлас правду? Вампиру нельзя верить. Да вот только… Что, если не врет? Но в таком случае, где мои родные?
Весь путь до кирхи я бежала, провожаемая удивленными взглядами. В Форсте обычно никто никуда не спешил.
От быстрого бега стало жарко, да и утренняя прохлада сменилась теплым ветром. Я остановилась у церковной оградки, сняла вязаную пелерину и оставила ее на резной скамеечке, чтобы не держать в руках.
Вдоль стен краснокирпичной кирхи разросся шиповник, украшая собою довольно-таки аскетичную постройку. Обычно я не сразу входила в храм божий, любила постоять во дворике, вдыхая фруктово-медовый аромат, витающий тут, но сегодня спешно шагнула внутрь.
До моих ушей донеслось неразборчивое кряхтение.
– Отец Бернар?
– Я здесь, милая, – показался пастор в проеме между рядов каменных лавок. Он прикладывал к наливавшейся на виске шишке медную чашу.
– Что это с вами? – помогла ему сесть. – Каким образом?
– Это не образом, Вита. Канделябром, – слабо улыбнулся старик. – Канделябр мне на голову грохнулся.
– Ну, раз вы в состоянии шутить, то все нормально, – присела подле него.
– Ты помолиться пришла, милая? Или так, мимо проходила? Знаешь ведь, как теперь модно стало, считают, будто молитвы и не имеют особого смысла.
– Я так не считаю, Бернар. Но сейчас действительно пришла не для того, чтобы помолиться. Мне нужно кое о чем спросить. Пастор, вспомните, прошу, в тот день на площади, когда произошла бойня, вы лично видели мою маму и брата среди погибших?
– Двадцать лет прошло, милая, – замялся старик, убрал посудину от ушибленного виска, наморщил лоб. – Твои родные не вернулись домой. Но… Нет. Лично я не видел их тел. Виталина, дорогая моя, тебе трудно вообразить, что тогда здесь творилось. Повсюду кровь и пирамиды из мертвых. Живые боялись, что мертвецы начнут оживать. Когда тела сжигали, я читал молитву и впервые перепутал слова. Мне было страшно, как и всем остальным. Тогда всех, кто не вернулся с ярмарки, посчитали погибшими. Откуда вдруг возник твой вопрос? Стоит ли ворошить прошлое?
Могу поклясться, Виталина обрадовалась моему появлению. Пусть лишь и только в связи с тем, что я избавил ее от Дианы, но все же…
– Она тебя обидела? – перемахнул через изгородь, оттесняя Сворбуж от моей маленькой фройляйн.
– Оказала мне услугу, – чуть подумав, ответила Вита. – Разъяснила причину твоего интереса ко мне.
– Вот как, – с удовольствием свернул бы Дианке шею, да жаль будет нашей дружбы с Феликсом.
– Я твоей игрушкой не стану. Понял? – воинственно глядела на меня девушка.
– Не груби, – безумно нравилась она мне такой разгневанной, но я не хотел и дальше злить ее, потому сменил тему прежде, чем Гройсс убежала. – Что сказал Бернар?
– Пастор не видел тел. Он предполагает, Оливия и Лисандер могли погибнуть в давке, – сменился гнев в аквамариновых глазах на задумчивость. Виталина больше не думала обо мне, ее мысли унеслись в прошлое, прошлое, которого она не могла помнить. – Я пойду, – повернулась бесстрашно к нам спиной.
Не стал преследовать девчонку, пусть почувствует иллюзорность свободы. Ей все равно не уйти от меня.
Я все думал о том, что она сказала в розарии сегодня утром. «Если бы ты был человеком, я бы предположила, что ты попросту влюбился в меня.» Неужели я действительно веду себя, как влюбленный мужчина? Попытался припомнить свои ощущения из прежней человеческой жизни, когда мне нравилась какая-нибудь девушка. К двадцати семи годам, до того момента, как я стал вампиром, у меня случались и любовные интрижки, и любовные романы. Лица тех женщин почти стерлись из памяти, никаких сожалений или волнений по поводу утраченного. Но все-таки в воспоминаниях кое-что сохранилось – грохочущее сердце, учащенный пульс. Только теперь-то мое сердце не бьется. И пульс молчит. Так по каким признакам понять мне, что эта девушка нечто большее для меня, чем обычная игрушка? Может быть, вот по такому признаку, когда замечаю забытую на лавочке пелерину, подбираю искусно связанную вещицу и радуюсь поводу, который появляется для новой встречи? Или по тому, как начинает жечь горло, стоит почуять вблизи особый теперь для меня аромат гардении, исходящий от ее кожи? И горло жжет вовсе не от голода, а от странной потребности быть рядом с девушкой.
– Никлас, Диана? – вышел из кирхи Бернар. – Тоже хотите церемонию венчания обговорить?
– Было бы неплохо, – взяла меня под руку вампирша.
– Она шутит, – высвободился из ее захвата. – Не собираемся мы жениться, – оставил Диану одну и направился в участок жандармерии.
Вампирские пары складываются часто. Обоюдное влечение скрепляет подобный союз. Так удобно. Удобно быть вместе. Можно обойтись и без свадьбы. Но свадьба – это нечто человеческое, то, чего мы лишились. Устраивая праздник, вампиры создают видимость для самих себя, будто в нашей жизни осталось что-то прежнее, и мы не стали тем хищным видом, что питается исключительно кровью и вызывает оторопь у простых горожан. Я, конечно, не собирался жениться на Диане, о чем она прекрасно знает, хотя упорно и не оставляет надежд на нашу связь.
Матиаса на месте не было, вместо жандарма – тяжелый замок на арочной двери. С помощью замка Матиас сообщал посетителям о своем отсутствии. Видимо, ловит очередную пропавшую кошку. Что ж… зайду позже.
Поразмыслив немного, решил, что пелерину занесу Вите уже завтра и позову девушку пойти со мной в жандармерию. Лучше пусть сама посмотрит, чем будет сомневаться в моих словах.
Остаток дня занял себя тем, что составлял карту. На этот раз Дортмунда, где побывал не так давно.
– Чертишь? – заглянула в мое крыло Диана.
Старый замок мы восстановили таким образом, чтобы у каждого из нас было отдельное пространство. Четыре башни, смотрящие на четыре стороны света. Я обосновался в восточной, и мне вполне было комфортно тут одному, но, что Памела, что Диана считали нормальным вторгаться в мои покои в любое время суток.
– Мне интересно. Ты же знаешь.
– Никлас, я все про тебя знаю, – принялась наблюдать она за моей работой. – Сколько у тебя уже карт?
– Я не считал, – в целом не возражал я компании Дианы. Когда сестра Феликса не пыталась меня соблазнить, то бывала вполне милой.
– А куда потом направишься?
– Еще не думал, – сосредоточился на прорисовывании улочек и даже самых незначительных обозначений.
– Ой ли, – не поверила Ди. – Ты всегда знаешь, какой маршрут будет следующим.
Она права. Всегда знал. Но впервые сомневался в том, что покину Форст даже на день, пока Виталина Гройсс интересует меня.
В воскресный день я заявился в особняк Фьеля спозаранку. Не стал вламываться в окно, повел себя, как подобает среди людей – постучал в дверь. Когда открыла мне заспанная Виталина, запоздало сообразил, что у Эмили может быть выходной. Вообще, наличие служанки в доме Гройссов свидетельствовало об их достатке. Возможность держать прислугу мало кто мог себе позволить.
– Опять ты? – поправила она съехавший рукав халата, накинутого на ночную рубашку. Я успел заметить белоснежное кружево той рубашки.
Пусть мое сердце больше и не стучит, но эмоции одолевают такие, каких не испытывал никогда прежде. Внутри меня разворачивается бесконечное небо, неизбежность. Невыносимая, болезненная притягательность. Хочу бросить девчонку на кровать и получить ее себе, хочу прижать к своей груди и баюкать, защищать от всех угроз внешнего мира. Как она может выглядеть так грешно и невинно одновременно? Я думать не могу, глядя на нее такую.
Неважно почувствовала себя еще с вечера. Предполагаю, сказался сквозняк, гулявший в кирхе.
Когда я жила в Котбусе у тети Агнесс, все болезни в ее доме лечились чаем с малиной. Так что воспользовалась проверенным рецептом и легла спать пораньше. Наутро в горле стало неприятно сухо, свет, льющий из окна, показался слишком резким, а стук в дверь отозвался болезненной пульсацией в висках.
У Эмили был выходной, у папы последнее время случались проблемы со слухом, а из комнаты Оскара доносился раскатистый храп. Пришлось мне самой выползать из постели и встречать гостя. Уже и не удивилась, что им оказался Никлас. Совсем без меня не может. Никак в покое не оставит. Свалился же этот вампир на мою голову.
Но его предложение прогуляться до участка я все-таки приняла.
Надеялась, утренний прохладный воздух избавит от головной боли, взбодрит меня. Поначалу так и случилось, мне стало ощутимо легче. Зато в участке чернильные строки поплыли перед глазами, и лишь упрямство докопаться до истины заставляло держаться и вчитываться в незнакомые имена и фамилии. Незнакомые, безликие для меня. Странный фокус, в котором я обязательно разберусь, но, видимо, позже. Организм сдался, и вот я снова на руках Никласа Эйлертона.
Проваливаюсь в полузабытье, выныриваю из него на краткий миг, пока меня осматривает врач. Вновь руки Эйлертона, сквозь морок его диалог с аптекарем. Затем я уже в своей постели. Возле топчутся папа и Оскар, хлопочет Люсия, но именно Никлас вливает в мой рот горькую микстуру, заставляет запить водой. Я слушаюсь и испытываю странную благодарность к высокомерному лорду.
Уплываю в тяжелый сон с мыслями, что в городе поползут новые сплетни, а Лужиц напишет новый репортаж о том, как вампир беспокоится о дочери фабриканта. Я не могу сердиться на Оскара, это его заработок. Немного волнует меня скорое возвращение Петера. Он точно потребует объяснений.
Так и происходит. После нескольких дней, проведенных под теплым одеялом в полубессознательном состоянии, бодрость и ясность мысли наконец-то возвращаются ко мне.
Взгляд зацепился за пелерину, забытую мною на резной скамеечке церковного сада. Теперь она аккуратно перекинута через спинку кресла. А в кресле, устроив ногу на ногу, раскачивается Петер.
– Ты нашел мою накидку? – звучит мой голос после болезни немного хрипло.
– Нет. Ее твой вампир принес, – поднялся Штемпп с кресла, откладывая в сторону газетный листок, который читал.
Мне не понравился его тон.
– Петер, он не мой, – рассердилась на то, что меня сразу вынуждают оправдываться.
– Тогда почему в газете пишут обратное? – принялся расхаживать он по комнате. – Стоило оставить тебя одну всего на неделю и здрасьте… Моя невеста теперь подружка вампира.
– Все не так, Петер.
– А как, Вита? Весь город судачит о том, как Никлас Эйлертон носит тебя на руках.
– Мне стало плохо. Я упала в обморок, поэтому и оказалась у него на руках.
– Хорошо. Пусть так, – запустил Петер пальцы в свои густые каштановые волосы. – Тогда какого черта все это время он сам поил тебя микстурами и бульоном!?
– А ты у него сам спроси, – посоветовала я. – И вообще, вместо того, чтобы справиться о моем самочувствии, устраиваешь мне допрос.
– Ты права, прости, любовь моя, – поправил он брюки и опустился на колени возле кровати. – Просто у меня от ревности даже челюсть сводит.
– От ревности к вампиру? Ты серьезно, Петер?
– А что? Пусть и вампир, но он мужчина, Вита. Я видел, как он на тебя смотрит.
– Видел?
– Конечно, – недовольно буркнул мой жених. – Он же все время здесь был. Только недавно и ушел, когда доктор объявил, что никакой угрозы для тебя больше нет.
Неясные, противоречивые эмоции закружили цветным листопадом. Фактически воспитывала меня тетя. Я люблю ее, но Агнесс достаточно жесткий и неласковый человек. Я не знала маму и в период своего взросления не так часто виделась с отцом. Папа добр со мной, но иногда мне чудится, он не слишком знает, как общаться со взрослой дочерью. От маленькой он попросту откупался игрушками. С Петером мы познакомились в Котбусе. Мне было семнадцать, когда отец приехал навестить меня в доме своей сестры. Приехал не один. Вместе с ним прибыли Люк Штемпп и его сын Петер. Петеру в тот год исполнилось двадцать, и я как-то сразу и легко влюбилась в синеглазого принца. Но уже здесь в Форсте парень быстро наскучил мне. Самовлюбленный красавчик, хвастающий своим дружкам, что заполучил в невесты богатую наследницу фабриканта Гройсса. По сути, интересовала я Петера исключительно с точки зрения выгодной партии и девушки, соответствующей его замашкам и критериям. И теперь вот так складывалось, что вампир Никлас Эйлертон единственный, кто заботится обо мне по-настоящему. Пусть и делает это с определенной целью, но как же приятно, когда кто-то действительно переживает за тебя.
– Петер, мне надо принять ванну, – нашла предлог услать Штемппа из дома. – Позовешь Эмили?
– Хорошо, милая. Я позже зайду, – поцеловал он меня в щеку.
Прикосновение его губ к моей коже уже давно не вызывало былого трепета.
Он ушел, и я откинула одеяло. Помедлила, свесила с кровати ноги. Прислушалась к своим ощущениям. Голова вроде не кружится.
– Хорошо, – не мигая, глядела на меня девочка.
– Хорошо? – не верил, что она взяла и вот так сразу согласилась.
– Я же тебе уже дала ответ, – отставила она кружку с допитым чаем. – Только, Никлас…
– Да?
– Не увлекайся.
– Постараюсь, – придвинулся к ней совсем близко, настолько, что наши плечи, локти соприкоснулись.
Она не отводила глаз, и ее фарфоровое личико не заливал румянец. И мне нравилась ее смелость, я не слишком любил смущающихся девиц.
Несколько мгновений мы просто смотрели друг на друга, затем я осторожно дотронулся до нежной кожи лица, провел пальцами по щеке, опустил ладонь на ее шею.
Я чувствовал, как бьется венка под моими руками, слышал стук ее сердца, остро ощущал притягательный аромат. Эти ощущения волновали, так сильно волновали, что затмевали жажду зверя. За сотню лет я вполне научился контролировать себя, мог удерживать себя в человеческих рамках даже возле сильнейшего источника влечения. Я не боялся навредить девушке, потому что она непостижимым образом стала важна для меня. И, если в прошлом было не важно, что чувствует игрушка в моих руках, сейчас это было важно, важно, чтобы она не боялась, доверяла. Я очень этого хотел.
Погладил девичью шею. Ее разметавшиеся волосы немного щекочут мою кисть, и это легкое прикосновение шелковистых прядок к моей коже посылает сладостные импульсы по всему телу.
Дыхание Виты сбивается, длинные ресницы подрагивают, а венка на шее бьется сильнее. Свободной рукой притягиваю к себе девушку за талию и более не медлю, накрываю своими губами ее рот.
Наши губы встречаются, и я слизываю капельку брусничного сока. Из груди девушки вырывается рваный выдох, из-за чего нежный поцелуй превращается в жадный.
В воздухе разливается нечто тягучее и сладкое, а губы продолжают исследовать, дарить чувственное наслаждение.
Меня накрывает от желаний и эмоций. Я глажу ее волосы, плечи, спину и целую, целую так, как никого в жизни не целовал, ни в прошлой, ни в нынешней. Что-то сильное притягивает меня именно к ней.
Вита не сопротивляется. Мягкая, нежная, податливая. Никогда бы не подумал, что она может быть такой покладистой, моя гордая, независимая девочка. Сама обнимает меня за шею, прижимается, отвечает на поцелуй. Где-то в сознании мелькает подозрение, что происходящее сейчас лишь из-за помощи, которую я ей пообещал. Но это неприятное соображение тотчас испаряется, стоит Виталине провести язычком по моим губам. Да вы хулиганка…, маленькая фройляйн!
Наверное, я бы увлекся. Наверное, не отпускал бы ее губ столько, сколько девчонке хватило бы воздуху, но…
– Какого черта! – набросился на меня взбешенный Петер Штемпп. И отлетел к противоположной стене от моего удара.
Я отстранился от Виты, угрожающе зашипел.
– Дьявол! – ругался мой соперник, держась двумя руками за ушибленную голову. – Малышка, почему ты целуешься с ним!? Он заставил тебя?
– А ты как нашел меня, Петер? – показалось, или Виталину забавляет происходящее? Похоже, девочка полна сюрпризов.
– Ты всегда здесь, когда ищешь одиночества, – оказалось, и Штемпп не так уж прост. Выходит, парень интересуется своей невестой. Я-то думал, она нужна ему лишь для статусности, а вот поди-ка… бегает за ней, ревнует. Ревнует. Это слово не нравилось мне, потому что я тоже ревновал. Ревновал свою Гройсс к сыну лавочника.
– От тебя пахнет кровью. Лучше выйди, – посоветовал Штемппу. Я врал. Он сильно приложился головой к стене, но отделался шишкой, никаких открытых ран или царапин. Но я хотел услать его. Он мешал. Мешал быть мне с Витой.
Петер выскочил на улицу. Как бы не был зол на меня, инстинкт самосохранения все-таки сработал.
Я подошел к Виталине, сжал слегка двумя пальцами ее подбородок, вынуждая ее глядеть мне в глаза.
– Завтра у нас в замке праздник. Ты приглашена. И Оскара возьми с собой, – не забыл об обещании, данном Лужицу, устроить ему встречу с Дианой.
– Что за праздник?
– Мой день рождения.
– Люсии можно прийти? Она сокрушалась в прошлый раз, что ее не пустили внутрь замка.
– Пусть приходит, – не понимал глупого любопытства Кан. Вита такой не была.
Вернулся недовольный Штемпп, правда остался стоять в дверях.
– Специально меня услал, да?
– Но ведь сработало, – высокомерно глядел на него.
– Вита, пойдем. Я провожу тебя домой, – ходили желваки на скулах парня. – Зачем ты вообще ушла? Только поправилась и сразу убежала.
Она кинула на меня нечитаемый взгляд и направилась к нему, но обернулась и вдруг прошептала быстро и так, чтобы слышал только я:
– Никлас, мне понравилось.
Вот взяла и оглушила меня словами.
«Мне понравилось»
– Виталина, я настаиваю, чтобы мы поженились раньше обозначенной даты. Мы поженимся, и он отстанет от тебя, – доносится до моих ушей.
Усмехаюсь. Я не отстану от нее. И ты не женишься на ней, Петер Штемпп.