Коллектор

Глава 1

Я устала так, что едва волочила ноги. Каждая ступенька до подъезда казалась личной пыткой. В груди ныла боль от усталости, шум, гам, оценки,крики… а руки тянули тяжёлым грузом сумки с продуктами, которые я покупала не потому, что хотела, а потому что надо. День был длинным, тягучим, словно протухшая жвачка, которой уже не хватает сил даже липнуть. Всё, чего я хотела, — доползти до квартиры. Закрыть за собой дверь. И выключить мир.

Я мечтала о тишине. О пустоте. О том, чтобы хотя бы на одну ночь не думать ни о чём. Чтобы выкинуть из головы всё: звонки от банка, просроченные платежи, пронизывающий стыд за невыполненные обещания самой себе. Но эта ночь не принесёт покоя. Я чувствовала это.

Я подняла глаза к дверям подъезда — и замерла. Меня встретили глаза. Тёмные. Холодные. Жёсткие. Такие, от которых хочется отворачиваться, но не можешь, потому что они, как острый нож, уже упёрлись тебе в шею.

Мужчина стоял в тени, будто вырос из самого мрака. Высокий. Плечистый. Уверенный в своей власти. Его фигура была пугающей, слишком неподвижной, словно он специально ждал меня. Капюшон скрывал половину лица, но этого было достаточно, чтобы почувствовать опасность.

Я сглотнула, ощутив, как сердце ухнуло куда-то вниз. Оно не билось — оно обрушилось, как лестница под ногами, которые едва держали меня от слабости.

"Кто он? Чего он хочет? Почему он стоит здесь, у моего дома, в это позднее время?"

Лёгкий ветер шевелил капюшон, и капли дождя ложились на его плечи, но он даже не пытался их смахнуть. Словно сама природа не могла заставить его двигаться, если он этого не хотел. Я сделала шаг назад, инстинктивно пытаясь сохранить дистанцию, но его взгляд держал меня крепче, чем любая верёвка.

Капюшон скрывал большую часть лица, но свет фонаря скользнул по его подбородку — сильному, чётко очерченному. Густая борода, тёмная, подчёркивала эту силу. Он явно кавказской национальности. Стало очень страшно.

Я не видела его глаз, но почему-то знала, что он смотрит прямо на меня. Это ощущение было как инстинкт: необъяснимое, животное, но пугающе точное.

От него исходила странная энергия. Сдержанная угроза. Уверенность человека, который никогда не бежит. Человека, которому не нужно кричать, чтобы его услышали.

Я сделала шаг вперёд, но мои пальцы уже холодели. Дождь шёл мелкими, пронзительными иглами, но он, казалось, даже не замечал его. Он стоял там, в своей спортивной тёмной куртке, капюшон слегка сдвинут набок, а руки — сильные, с жилистыми пальцами — спокойно опущены.

Словно ждал. МЕНЯ!

Вокруг него будто сгущался воздух. Я не слышала шагов за спиной, шёпота ветра, далёкого шума машин. Ничего. Только он.

Сердце упало куда-то в живот, заставив меня сделать глубокий вдох. Он не двигался. И я не двигалась.

— Вера Анатольевна? — Его голос ударил, будто низкий гул в пустом коридоре. Хриплый, ровный, без единой эмоции.

Я замерла. Воздух будто выскользнул из лёгких, оставив меня наедине с этой пустотой.

— Это... я, — еле выдавила я, чувствуя, как мои слова срываются, словно лоскуты бумаги.

Он сделал шаг вперёд. Вода на асфальте всплеснула под его тяжёлым ботинком. В движении было что-то неуловимо медленное, хищное. Так двигаются люди, которые точно знают, куда идут и чего хотят.

— Дата регулярного платежа просрочена. Двадцать дней, — ровно сказал он. Как будто это не обвинение, а простой факт, как «сегодня вторник».
— Когда отдавать думаем? — Вопрос звучал будто удар. Без надрыва, но с такой силой, что я почувствовала его в груди.

"Агентство взыскания "Чёрный рубль".

Эти слова прозвучали без лишних деталей. Без пояснений. Но я знала: это — не банк. Это даже не про проценты. Это про тех, кто не спрашивает. Только забирает.

Моё сердце сжалось в комок и ухнуло куда-то вниз, оставив меня стоять с пустой грудной клеткой. Воздух стал плотным, будто его кто-то обернул в плёнку, и я больше не могла нормально дышать.

— Я... Я всё заплачу, — пробормотала я. Слова звучали сдавленно, хрипло, как будто я говорила через чьи-то руки, обхватившие моё горло. — Просто... нужно время.

Время. Всё, что мне нужно, — это время. Как будто его вообще можно выпросить у таких людей.

— Когда именно вы заплатите? — Его глаза сузились. Он не угрожал, но в голосе звучало нечто большее, чем вопрос. Не терпение. Не злость. Только власть.

Я открыла рот, но слова в горле запутались. Что ему сказать? Завтра? Через неделю? На следующей зарплате? Все варианты казались ложью, которая могла мне дорого обойтись.

— Через неделю, — выпалила я.

Он медленно наклонил голову, будто взвешивая мои слова. На мгновение на лице мелькнуло что-то похожее на усмешку.

— Нет. Завтра, — сказал он коротко, и это прозвучало как приговор.

Я осмелилась взглянуть ему в глаза. Это было ошибкой.

Его взгляд был ледяным, тяжёлым, словно пригвоздил меня к земле. В нём не было ни злобы, ни раздражения. Только уверенность и жесткость.

"Ты попробуешь убежать," — говорил этот взгляд.
"И я найду тебя."

Он уже решил всё за меня. У него был свой план. И в этом плане я была не человеком, а задачей, которую нужно решить.

— Не забудьте, — бросил он когда я пошла к подъезду.

Воздух больше не двигался. Мир вокруг будто исчез, оставив только этот голос, эти слова.

Глава 2

Когда дверь моей квартиры наконец захлопнулась, я едва не сползла вниз по стене.

Я прислонилась к двери, ощущая её холодную дерматиновую обивку. Дыши. Просто дыши. Всё в порядке. Это всего лишь коллекторы. Это их работа. Он должен быть таким. Резким. Сильным. Запугивающим. Так надо. Это не личное. Это их работа.

Но что-то внутри, в самой глубине моего разума, шептало. Зло. Навязчиво. Без шансов проигнорировать:
"Нет. Он — не просто коллектор. Это что-то другое. Он другой."

Я попыталась встряхнуть головой, будто могла так избавиться от мыслей, но всё бесполезно.

Стараясь унять дрожь, я подошла к окну. Глупость, конечно. Он уже ушёл. Наверняка ушёл. Он не мог всё ещё стоять там.

Моя рука потянулась к занавеске, медленно отодвинула её в сторону.

И он там был.

Под фонарём. Один. Неподвижный.

Я напряглась, когда поняла, что он смотрит прямо на моё окно. Прямо на меня.

Это не был случайный взгляд.
Он не ждал другого клиента, не проверял телефон, не смотрел вдаль.
Он смотрел на меня.

В этом взгляде было что-то... хищное. Затягивающее. Как будто он знал обо мне больше, чем мог узнать за эти несколько минут.

Это была не угроза. Это была охота.

Мои пальцы вцепились в занавеску, и я резко её дёрнула, закрываясь от этого взгляда. Но было уже поздно. Он заполз под кожу, как мороз, добравшийся до костей.

Я стояла у окна, замирая. Моя квартира была тёплой. Спасительной. Но казалась слишком маленькой, слишком уязвимой.

Мне не хватало воздуха.

Долг — это не просто цифры. Это как плесень, которая захватывает всё, с чего ты пыталась начать. Это как чернильное пятно, расползающееся по бумаге твоей жизни. Я думала, что справлюсь. Я правда так думала.

После смерти отца я узнала, что на нём висели кредиты, о которых никто не говорил. Счета, просрочки, проценты... Они появились внезапно, как снег в середине весны. Я никогда не думала, что деньги могут так душить, что они станут главной темой каждого утра, каждого сна, каждого вдоха.

Похороны опустошили меня. Физически. Эмоционально. Финансово. Всё, что я имела, ушло туда. А потом пришли бумаги. Счета. И слова "оплатите в течение 10 дней".

У меня не было ничего, кроме зарплаты учителя рисования. Она была скромной, но я любила свою работу. Эти дети. Их яркие, беспорядочные мазки. Их попытки найти себя в красках. Я жила ради этого. Пока долги не начали душить и не превратили в дерганую неврастеничку, которую все раздражает.

И мир оказался не таким добрым, как я себе представляла. Оказалось, что долги — это не просто цифры. Это обязательства, которые не прощают отсрочек.

Я думала, что справлюсь. Я думала, что сильная.

Мне двадцать шесть. Я — учительница рисования.

Моё утро начинается с того, что я собираю свои кисти и блокноты, провожу пальцами по потёртому футляру с красками. А потом иду в школу, где каждый день начинается с улыбок моих детей и их грязных, раскрашенных пальцев.

Я всегда хотела жить красиво. Но моя жизнь — это не картины. Это серый пейзаж, который я пытаюсь разукрасить. Моя квартира — это крошечная клетка, стены которой больше похожи на фон для черновика. Я часто думаю: что, если я смогу всё изменить? Однажды я наконец напишу что-то не на бумаге, а в своей жизни.

Но сегодня я поняла: вся моя сила — это просто видимость. Вся моя независимость — это тонкий слой краски, который стёрся в один вечер.

До сегодняшнего вечера я верила в себя. Теперь — нет.

Теперь я знаю, что самое страшное в моей жизни — это не деньги.

Самое страшное — это мужчина, который стоит под фонарём.

Стоит и не уходит.

Это не кредиты, которые можно пересчитать. Это его взгляд, который уже оставил трещины в моей душе.

Глава 3

Я стояла у школьных ворот, облокотившись на холодный металл, и смотрела, как последние дети убегают домой. Их шаги были лёгкими, быстрыми, будто весь мир ждал их впереди, полный ярких красок и обещаний.

День закончился. Медленно, тихо, как затухающая свеча. Воздух был прохладным, обволакивающим, как шелковая ткань. Тихий шорох уже пожухлой листвы напоминал о том, что город наконец замер. Это было моё время. Мой маленький пузырь тишины, когда я могла просто стоять, дышать и на несколько минут забыть о беспощадной реальности.

Но именно тогда я это почувствовала.

Сначала — лёгкий укол в затылке, как прикосновение иглы. Потом — тяжесть, которая накрыла плечи, как невидимое покрывало. Взгляд. Чужой, изучающий, настойчивый. Как будто кто-то разглядывал меня изнутри, пытаясь разобрать на части.

Я застыла. Сердце сделало один, медленный, тяжёлый удар.

Оборачиваясь, я пыталась убедить себя, что это просто воображение. Наверняка кто-то из родителей, забравший ребёнка, или прохожий, замешкавшийся на углу. Но когда я повернула голову, мои глаза встретились с ним.

Он.

Мужчина в капюшоне стоял на противоположной стороне улицы. Неподвижный. Высокий, массивный, как тень, которой не место под вечерним светом фонаря. Его капюшон был чуть сдвинут, но лицо всё равно оставалось наполовину скрытым.

Он не делал ничего. Не двигался, не приближался. Но именно это отсутствие действия было самым страшным. Он словно впитал в себя всю тень улицы, растворился в ней, став её частью.

Я знала, что это он. Коллектор. В пальцах сигарета и ее оранжевый огонек мерцает в сумерках, заставляя меня вздрогнуть. Его фигура была слишком... уверенной. Слишком неподвижной. Как будто он знал, что его заметят, и это его развлекало.

Горло перехватило. Ветер шевельнул мои волосы, и на мгновение я ощутила, как холод пробежал по коже, оставляя тонкие, ледяные следы.

Я сделала шаг назад, опираясь на ворота. Пальцы сжались вокруг холодного металла, и он стал единственной вещью, которая удерживала меня от побега.

Он не пытался уйти. Он смотрел. Просто смотрел.

Это было как вызов. Как невысказанные слова:
"Я здесь. Я вижу тебя. И я дождусь."

Глубокий вдох, ещё один. Нельзя показывать, что я боюсь. Просто уйди. Просто уйди, как будто ничего не произошло.

Но с каждой секундой мне казалось, что его глаза всё ещё на мне. Словно невидимые нити, которые тянулись за мной даже тогда, когда я уже не могла их видеть.

Может быть, это совпадение, — подумала я, стараясь найти логику в том, что логики не имело. Может быть, он просто ждал кого-то. Стоял там, потому что кто-то учится в этой школе. Потому что он пришел не по мою душу.

Но он не двигался.

Даже когда мимо него пробежала стайка детей, громко смеясь и размахивая своими рюкзаками, он остался на месте. Словно они были тенями, скользнувшими мимо, не стоившими его внимания. Даже когда их голоса стихли, а я попыталась отвести взгляд, что-то внутри меня тянуло назад, к нему.

Мне хотелось дышать глубже, но воздух казался вязким, словно кто-то специально мешал мне вдохнуть.

Я знала, что он не уйдёт. Просто знала.

Поэтому пришлось отвернуться самой. Я схватила свой рюкзак и сделала шаг вперёд, словно собиралась оставить это позади.

Но вместо того чтобы почувствовать облегчение, я ощутила, как холод липкой паутиной обвил мне плечи.

Я пошла в магазин. Рядом со школой, буквально в пяти минутах ходьбы. Смешно, правда? Думать, что этот короткий путь может вернуть мне контроль над ситуацией.

"Ничего страшного, — повторяла я себе, сжимая ручку рюкзака, — ничего страшного. Просто нервы. Просто усталость. Ты слишком много на себя взяла."

В магазине я остановилась у полок с молоком. Пальцы нервно перетирали горлышко пластиковой бутылки. Как будто это было важно — молоко двух с половиной процентов или три?

Я схватила бутылку, кинула её в корзину. Потом хлеб. И ещё что-то ненужное, лишь бы быстрее вытащить деньги из кошелька и уйти. Потому что в глубине души я знала: его там не будет. Не может быть. Я просто накручиваю себя.

Но когда я вышла из магазина, с пакетом молока в одной руке и пакетом с хлебом в другой, он был там.

Точно там же.

На той же стороне улицы. Под тем же фонарём, свет которого вдруг показался мне слишком тусклым, слишком беспомощным, чтобы хоть что-то осветить.

Он даже не пытался прятаться. Его силуэт был чётким, как тень, отлитая из металла. Неподвижный. Глухой.

Он смотрел.

И это было всё, что он делал. Но этого оказалось достаточно, чтобы молоко в моей руке вдруг стало слишком тяжёлым, а ноги начали подгибаться.

"Совпадение," — шептала я себе, но это уже не звучало как правда.

Мой пульс бился так громко, что, казалось, его можно было услышать на улице. В каждом ударе — глухой, тревожный звук, который предупреждает о приближении чего-то страшного.

Это уже не совпадение. Это уже... что-то другое.

Может, он живёт где-то рядом? Просто стоит на своей улице. Просто ждёт кого-то.

Я хотела убедить себя, что всё это в моей голове. Но этот взгляд… Он был слишком острым, слишком тяжёлым, чтобы быть плодом воображения. Он был как невидимая рука, тянущая меня обратно, даже когда я пыталась уйти.

Визуалы

Визуалы.

Аслан

Вера

Глава 4

Когда я пришла домой, я захлопнула дверь так быстро, будто за ней могла проникнуть эта адская тревога. Но чувство, что что-то не так, не ушло. Оно только глубже засело под кожей, распространяясь, как яд.

Я пыталась занять себя. Раскрыла книгу, надеясь, что страницы выдернут меня из этого напряжения. Но буквы расплывались. Они превращались в чёрные пятна, которые больше не складывались в слова.

Музыка тоже не помогла. Мелодия казалась колючей, раздражающей, как царапанье ногтями по стеклу.

Я поставила себе чай, сделала лёгкий ужин. Но еда осталась нетронутой. Я просто сидела за столом, сжимая чашку, которая уже давно остыла.

И тогда я услышала их.

Тихие. Лёгкие. Едва различимые.

Но я знала, что слышу. Эти звуки не могли быть моей фантазией.

Я замерла. В груди всё сжалось, как будто внутри меня натянули струну, которая готова была порваться от напряжения.

Шаги. За дверью.

Они звучали медленно, почти лениво. Как будто кто-то не торопился, зная, что может себе позволить нагло ходить под дверью.

Я встала. Каждое движение казалось слишком громким. Я пыталась дышать медленно, чтобы не выдать себя, но каждый вдох и выдох звучал в моей голове, как выстрел.

Я подошла к двери. Медленно. Шаг за шагом.

Тишина.

Теперь шагов не было. Никаких звуков. Но я знала, что кто-то был там. Знала это так же, как знала, что сердце сейчас вырвется из груди.

На секунду я подумала открыть дверь. Чтобы доказать самой себе, что там никого нет. Что это просто мои нервы. Просто я слишком устала.

Но вместо этого я сделала шаг назад.

Мои руки тряслись. Колени подгибались. А сердце отбивало безумный ритм. Оно не стучало — оно кричало, как будто пыталось предупредить меня.

Я стояла в темноте своей квартиры, боясь пошевелиться. Но чувство, что за этой дверью кто-то есть, не уходило. Оно осталось со мной. Мне казалось, что Он стоит там…За порогом. И мне было страшно посмотреть в глазок.

Я лежала в темноте, уставившись в потолок, который с каждым часом всё больше превращался в чёрную пустоту. Сон не приходил. Тревога держала меня, как капкан. Она впилась в меня своими ржавыми зубьями и не отпускала.

Я переворачивалась с боку на бок, но это не помогало. Одеяло казалось слишком тяжёлым, как будто оно само пыталось меня задушить. Подушки больше не были мягкими — я мучилась на них.

Тишина вокруг была неправильной. Густой, как застоявшаяся вода. Она давила на уши, словно в любой момент могла лопнуть, выплеснув что-то страшное.

И вдруг это произошло.

Телефон завибрировал. Звук прорезал тишину, как нож, и я вздрогнула, будто от пощёчины.

Сообщение.

Я взяла телефон. Незнакомый номер.

На секунду я замерла. Разум кричал, чтобы я просто проигнорировала его. Выключила телефон. Убрала его подальше. Но пальцы уже открывали сообщение.

"Ты пропустила день выплаты... Как думаешь, что тебе за это будет? Кому начать звонить из твоих знакомых? Кого преследовать вместе с тобой? Чью жизнь превратить в ад? Когда заплатишь? Веееераааа! Тебе нельзя верить!"

Текст будто обжёг мои глаза.

Я перечитывала его раз за разом, но каждый раз буквы вспыхивали, как маленькие огоньки, которые нельзя потушить. В груди стало холодно. А потом резко жарко.

Эти слова не просто читались. Они проникали под кожу, как ядовитые иглы, оставляя после себя болезненные уколы паники.

Я знала, что это он. Знала, ещё не дочитав до конца.

Я сидела на краю кровати, сжимая телефон так крепко, что пальцы побелели. Он жёг мою руку, как раскалённый металл, но я не могла отпустить его.

Он знал, что я не смогу сбежать. Он знал, что я боюсь. И он наслаждался этим.

Его присутствие не ограничивалось шагами за дверью или взглядами на улице. Оно пробиралось в мой дом, в мои мысли, в моё сердце, которое сейчас билось, как загнанный зверь.

Я не могла дышать.

Это был не просто долг. Это было что-то другое. Что-то тёмное, от чего нельзя защититься ни дверью, ни замком.

Я заблокировала номер. Выключила телефон. Но дрожь в моих руках не остановилась. Пальцы всё ещё тряслись, а в голове пульсировали его слова, как эхо, которое невозможно заглушить.

Я знала.

Утром он всё равно найдёт способ напомнить о себе.

Глава 5

Я проснулась от вибрации телефона. Голова гудела, как после тяжёлого удара. Сон был беспокойным, рваным, как рваные куски старого одеяла, которые не укрывают, а только ещё больше раздражают.

На экране мигало сообщение. Незнакомый номер. Новый.

"Ты можешь блокировать меня сколько угодно, но я дозвонюсь тебе даже на выключенный телефон."

Кровь бросилась в лицо. Сердце, которое только успело замедлить свой бешеный ритм за ночь, снова разогналось. Это был он. Опять он.

Внутри всё вспыхнуло. Я больше не могла терпеть. Меня трясло от злости, от бессилия, от того, что он продолжал так спокойно ломать мой мир, как будто это было его правом.

Я не думала. Просто нажала на номер и поднесла телефон к уху.

— Слушайте меня! — выпалила я, пока гудки ещё не закончились. — Я сказала, я выплачу! У меня зарплата двадцатого числа! Перестаньте меня преследовать! Я пойду в полицию!

На том конце линии послышался тихий смешок. Лёгкий, почти ленивый, как будто мои слова были просто шуткой.

— Вера, Верочка... — его голос был низким, спокойным, но в этом спокойствии скрывалась угроза. — Ну сходи. Расскажи им, сколько денег ты должна. Полиция под нами ходит.

Я замерла, стиснув телефон так крепко, что суставы пальцев побелели.

— Деньги, говоришь, двадцатого вернёшь? — продолжал он. — Твой долг в десять раз больше твоей зарплаты. Каждый день просрочки — тысяча рублей. Сколько ты там получаешь? Сорок тысяч в лучшем случае?

Его голос был как лёд. Холодный, скользкий, проникающий внутрь.

— Пора начать просить у знакомых, Вера... Пока я не начал. Перед кем тебя опозорить?

— Будьте человеком! — выкрикнула я, чувствуя, как в горле накапливается комок отчаяния. — Я верну! Мне не у кого просить!

— Тогда я поищу вместо тебя, — ответил он так спокойно, что меня передёрнуло.

— Кто такая Миронова Людмила Григорьевна?

Моё сердце остановилось. Его слова заставили затрястись от паники.

— Нет! — закричала я, забыв обо всём. — Не смейте! Это моя тётя! Она больной человек!

— Да мне насрать, — спокойно ответил он, не повышая голоса. — Ты же знаешь, кто я.

Я почувствовала, как мир вокруг меня качнулся. Его слова были как ледяные осколки. Холодные, острые, которые вонзаются в кожу медленно, с садистским удовольствием.

— Сволочь! — закричала я, уже не заботясь, слышит ли кто-то мой крик.

Он усмехнулся. Я услышала это.

— О, малышка, — протянул он, растягивая слова. — Я о себе и не такое слышал. Чтоб до завтра нашла деньги.

И линия оборвалась.

Я сидела, сжимая телефон, будто он мог разлететься в дребезги от моей злости и беспомощности. В голове крутились слова, его голос, его смех.

Он знал обо мне всё. Он знал, кто я, кто мои близкие, на что я способна. И он играл со мной, как с мышью, затянутой в ловушку.

До завтра.

Слова эхом звучали в голове, оставляя за собой только пустоту и холод.

Телефон дрожал в моей руке. Не от вибрации — от того, как я сжимала его в бессильной ярости. Каждое слово, которое он произнёс, звенело в моей голове, как раскалённый металл.

"Пора начать просить у знакомых, Вера... Пока я не начал."
"Кто такая Миронова Людмила Григорьевна?"

Нет. Нет-нет-нет. У меня просто не было никого, у кого я могла бы попросить.

Тётя Люда? Она старше отца, который умер совсем недавно. Ей за семьдесят. Слабая. У неё слабое сердце, постоянно скачет давление. Врачи уже не раз говорили, что ей нужно больше покоя.

Она заменила мне мать. Когда мама умерла при родах, тётя Люда буквально взяла меня на руки и не отпускала. Она помогала отцу растить меня, любила меня, оберегала от всего, что только могла.

И теперь он хочет добраться до неё? До моего единственного родного человека? До человека, который всегда вставал на мою защиту?

Внутри меня всё кипело, словно вулкан вот-вот прорвётся. Я опустилась на кровать, чувствуя, как воздух в комнате становится густым, как кисель. Как будто весь мир пытался меня раздавить.

Мне некуда идти. Не у кого просить.

У меня нет друзей, у которых были бы такие деньги. Мы все живём от зарплаты до зарплаты. У каждого свои кредиты, свои расходы, своя борьба. А я... Я не могу даже попросить.

Банки? Они не дадут мне ничего. Моей зарплаты даже на один платёж не хватит. А если и дадут, это будет петля на моей шее, ещё одна, которую я сама накину.

Я пыталась думать. Перебирать варианты. Но все они упирались в одну и ту же глухую стену. Отец всегда говорил, что я сильная. Что у меня хватит воли и терпения справиться с чем угодно. Он верил в меня. Но если бы он знал, в какую трясину я попала.

Смерть отца стала не просто ударом. Она стала обрывом, из которого я до сих пор не могла выбраться. Долги, которые он оставил, стали моей ношей. И я тонула под их тяжестью.

А теперь тётя Люда... Если он действительно позвонит ей, если он станет угрожать, если она узнает... Она этого не выдержит.

Её слабое сердце не выдержит.

Слёзы стояли в горле, но я не позволяла себе разреветься. Я не могу плакать. Плач не поможет. Это не выход.

Но решения не было.

Только его холодный, мрачный голос в моей голове:

— Чтоб до завтра нашла деньги.

У меня не было ни денег, ни помощи, ни шанса.

Только он. И его давление.

Визуалы

Визуалы.

Аслан

Верочка

Глава 6

Бабушкино кольцо с топазом лежало в моей ладони, как оживший упрёк.
Тёплое золото отдавало холодом, будто уже знало, что я его предам. Оно напоминало мне о тех вечерах в детстве, когда бабушка сидела со мной на кухне, закутанная в уютный плед, и рассказывала, как это кольцо досталось ей от деда.

"Он сам выбирал его для меня," — говорила она, её голос был тёплым, как чай с мёдом. "Символ любви и уважения. Оно пережило годы, Вера, и должно остаться с тобой. Как память. Как часть нашей семьи."

Теперь это кольцо стало последним шансом выжить.

Я стояла перед дверью ломбарда. Старое здание с облупившейся краской, витрина, где под слоем пыли и жёлтого света лежали чужие сданные жизни. Я не сразу зашла. Ладони вспотели, я машинально вытирала их о куртку, но это не помогало.

Внутри ломбарда было душно, как в давящей клетке. Воздух застрял где-то у потолка и не спускался вниз. Пространство казалось слишком тесным, как будто стены сдвигались, подбираясь всё ближе.

Я подошла к прилавку. Мужчина за ним был вялым, равнодушным, с лицом, словно из камня. Мне пришлось заставить себя положить кольцо и серьги на витрину.

Мой голос дрожал.

— Сколько вы дадите за это? — я надеялась, что звучала уверенно, но это было далеко от правды.

Он даже не взглянул на меня. Его пальцы лениво поддели кольцо, он крутанул его в руках, как будто это была мелочь, выпавшая из чьего-то кармана. Потом посмотрел на серьги. Всё так, без интереса, как будто перед ним не было ничего значимого.

— Десять тысяч.

Я замерла. На несколько секунд мне показалось, что я просто не расслышала.

— Что?

— Десять тысяч, — повторил он, не меняя выражения лица.

Это было как плевок в лицо. Резкий, унизительный, обжигающий.

— Это золото! — я резко выпрямилась, словно пыталась снова обрести себя. — Натуральный топаз!

Мой голос стал громче, отчаяннее. Я смотрела на него, надеясь, что он поднимет глаза и увидит. Увидит не просто металл, не просто камень. Увидит всю эту боль, всю мою борьбу, всю бессмысленность моего положения.

— Вы вообще видите, что это стоит? — я почти кричала. — Это... это семейная реликвия!

Он пожал плечами. Мелкое, безразличное движение, словно сказал: "Твои проблемы."

— Больше не дам, — произнёс он лениво. Разговор был окончен.

Я стояла на месте, вцепившись пальцами в край прилавка.

Злость и отчаяние поднимались внутри меня волнами.

Я хотела забрать кольцо и уйти. Я хотела сказать ему, что он никогда не поймёт, что оно значит для меня. Что он просто очередной бессердечный человек, который видит только ценник.

Но я не могла. Я просто не могла.

Мои пальцы дрожали, когда я взяла эти грязные, мятые купюры. Это было меньше, чем нужно, но больше, чем у меня было до этого.

Когда я вышла из ломбарда, холодный ветер ударил мне в лицо. Он был резким, колючим, как пощёчина. Я вздрогнула, но от этого не стало легче.

Слёзы подступили мгновенно. Горячие, солёные, тяжёлые. Я пыталась их сдержать. Закрывала глаза, вдыхала глубже, но это было бессмысленно. Всё внутри меня кричало, как будто весь мир обвинял меня.

"Как ты могла? Как могла продать то, что принадлежало бабушке? Это ведь всё, что осталось от неё!"

Моя голова кипела от этих мыслей, они стучали в висках, словно я была окружена целым хором, который повторял одно и то же, всё громче и громче.

Я сжимала в руке мятые купюры. Они не казались настоящими. Это были просто бумажки, которые ничего не стоили для меня, хотя должны были стать спасением. Но сейчас они жгли мне ладонь, как проклятие.

Я шла по улице, стараясь смотреть вперёд, но слёзы катились по щекам, как маленькие ручейки, которые я не могла остановить. Я вытирала их тыльной стороной ладони, но они текли и текли, как будто мои глаза больше не подчинялись мне.

Люди вокруг проходили мимо. Они смотрели на меня, но я не замечала их. Я не слышала их разговоров, их шагов, их смеха. Всё это было где-то далеко.

И тогда я снова почувствовала это.

Этот взгляд.

Тяжёлый, ледяной, как стальной крюк, который впивается тебе в спину и тянет. Я не видела его, но знала, что он там. Этот человек... он был здесь.

Я обернулась.

Он шёл за мной.

Медленно. Спокойно. Без спешки. Как будто у него было всё время мира.

Мой пульс начал ускоряться. Сердце билось так громко, что я почти слышала его в ушах. Оно колотилось, как молот, пытаясь пробиться наружу.

Я ускорила шаг. Всё быстрее. Ещё быстрее.

Мои ноги дрожали, будто подкашивались под весом невидимой угрозы. Каждая мышца кричала, чтобы я бежала, чтобы я спасалась, но это был не бег. Это был какой-то беспомощный марш, в котором я только притворялась, что контролирую ситуацию.

И тут я увидела его снова.

Я случайно взглянула на витрину магазина. Мои глаза уловили его силуэт.

Он был настолько чётким, что мне показалось, я могла протянуть руку и коснуться его. Его капюшон, его массивная фигура, его уверенность, которая была во всём — в том, как он двигался, в том, как он смотрел.

Я не могла дышать. Воздух был слишком густым, как будто я пыталась вдохнуть через воду.

ВИЗУАЛЫ

Глава 7

Я родился там, где горы кажутся бесконечными. Где ты видишь небо ближе, чем людей. Где воздух такой холодный и чистый, что режет горло, но ты пьёшь его, как воду. Там, где снег лежит на вершинах круглый год, а земля пахнет так, что ты этот запах потом всю жизнь носишь с собой, даже когда уходишь далеко.

Наш аул... Маленький, на склоне горы, всего десяток домов. Каменные, с крышей из шифера, который зимой рвало ветром. Дороги у нас не было. Тропка, такая узкая, что когда идёшь с козами, боишься, что сорвёшься вместе с ними. А внизу — пропасть.

Отец... Строгий, жёсткий, как горный камень. Не ломался никогда. Если что-то сказал — так и будет. Слово отца — это закон. Для всех. Он не учил нас любить, он учил нас жить. Учил держать спину прямо, говорить правду, даже если эта правда делает больно. "Мужчина должен быть как скала," — говорил он. "Тебя могут бить, могут грызть, но ты не имеешь права рухнуть."

Мать... Мягкая. Сильная. Самая сильная из всех. Она никогда не жаловалась, даже когда на руках оставались трое маленьких детей, а у отца работа в поле. Вкалывала, как могла, и всегда улыбалась. Её руки пахли тестом, её волосы пахли травой, а голос... Когда она пела нам перед сном — я клянусь, в этом голосе были и горы, и ветер, и вся наша земля.

Нас было два брата и сестра. Я — старший. Всегда старший. С самого детства я знал, что они — моя ответственность. Младший что-то натворит — виноват я. Упал брат, разбил коленку — я должен быть рядом, поднять его. В нашем доме не было места слабости. Если ты мужчина — ты защищаешь своих. Всегда.

Мы жили скромно, но гордо. У нас не было лишнего, но и нужды я никогда не чувствовал. Лепёшки матери, такие горячие, что пальцы жжёт, а ты всё равно рвёшь кусок и жуёшь, пока язык не обожжёшь. Холодная вода из ручья. Ты пьёшь её и чувствуешь, как ледяной поток пробегает по всему телу. Горы. Всегда эти прекрасные горы. Они были нашим миром. Нашим домом. Я думал, что они никогда не исчезнут.

Но всё изменилось. Жизнь не даёт тебе долго стоять в одном месте. Она ломает, рушит всё, что ты знал.

...Теперь эти горы — только во сне.

Щелчок, треск, будто дерево рухнуло в бурю, и всё. Нет ничего. Пустота. Одна секунда. Одна чёртова секунда. А потом ты стоишь, и тебе даже кричать нечем, потому что внутри — пусто.

Мне было семнадцать. Они возвращались домой с рынка. Отец за рулём, мать рядом. Они всегда ездили вместе. Отец говорил: "На дороге опасно, лучше вдвоём." А на этот раз он не смог её уберечь.

Сначала мы просто ждали. В доме. Я, брат и сестра. Ночь, ветер в окнах, ни одного фонаря в ауле. Дорогу совсем недавно сделали и то…из щебня. Мы думали, что они просто задержались. А потом пришёл сосед. У него глаза такие были... как у человека, который хочет что-то сказать, но не может. Он молчал, а я уже всё понял. Уже знал.

Машина. Лоб в лоб с грузовиком. Водитель грузовика заснул за рулём. Всё. Конец. Отец умер сразу. Мать тоже. Я не видел их тела. Но их привезли в мешках. Я помню эти мешки. Чёрные. Как ночь. Как будто сама смерть смотрела мне в глаза.

Я не плакал. Не было времени. Младший брат. Сестра. Маленькая. Она даже не понимала, что происходит. Брат ревел, а я стоял, смотрел на них и думал: "Теперь ты. Теперь это твоя жизнь. Тебе никто не поможет."

Похороны. Глина холодная, мокрая. Мы сами копали могилы. Руки стерли в кровь. Местные пришли, но никто не говорил лишнего. У нас не говорят. У нас либо делаешь, либо умираешь вместе с ними. Я выбрал первое.

Мне было девятнадцать, когда я уехал. Брат на шее. Сестру нужно было растить. Жрать нечего, денег нет. Я уехал за деньгами. А как иначе? Сначала в Грозный. Потом в Москву.

Москва встретила меня, как волк ягнёнка. Холодная, красивая и злая, чужая. Мне нравилась…но я ее боялся, как любой приезжий. Особенно не славянин. Без денег ты здесь — никто. Ты — пустое место. А я так не мог. Я не для этого сюда приехал.

Работал кем придётся. Грузил ящики, таскал цемент, мыл полы. Спал в подсобках. Хватал любую работу. Хоть за копейки. Хоть за что-то. Главное, чтобы отправить домой. Чтобы брат ел. Чтобы сестра училась.

Ты живёшь не для себя. Ты живёшь для них. Ты ходишь по улицам чужого города, слышишь чужую речь, но в голове только одно: "Ты не имеешь права сломаться. Ты не имеешь права остановиться."

Каждый рубль, каждый чёртов рубль — это был кусок их будущего. И если для этого нужно было сломать себя, я был готов. Я ломал. Снова и снова. Потому что я обещал. Потому что я их брат.

В полицию я попал случайно. Как-то так получилось. После всей этой грязной работы — таскать мешки, быть охранником, чтобы хватало только на доширак и отправить домой брату на школу — мне это показалось шагом наверх. Наивный, сука. Думал, что можно куда-то вырваться. Что если ты сильный, если держишь удар, то можешь взять своё.

Я был молодым, злым. Девятнадцать лет. Молот. Бей в меня сколько хочешь — только разозлишь. Рвал жилы. Занимался. Каждый день до изнеможения. Кулаки разбивал о стену, чтобы научиться бить больнее. Потому что в этом городе, чтобы выжить, тебе надо быть сильнее, злее, быстрее.

Когда друг предложил пойти в полицию, я подумал: "Почему бы и нет? Работа вроде бы стабильная, деньги чуть лучше, чем у грузчика. А я смогу." И я пошёл.

Форма. Бля, как мне нравилась эта форма. Не сама по себе, нет. А то, как на неё смотрели. Когда идёшь, а люди отворачиваются, опускают глаза. Когда ты заходишь, и они начинают мяться, проглатывают слова. Мне нравилось, что меня боятся. Это было как наркотик.

Глава 8

Думал, что могу быть волком в стае шакалов. Но ты не можешь. Здесь тебя либо принимают, либо выкидывают. И меня выкинули.

Прокурорская проверка. Напарник, сраный предатель, кинул меня. На бабках. Мы работали вместе. Я ему доверял. А он использовал это против меня. Когда всё всплыло, он быстро слился. А на меня надели всё. Как будто я один всё это провернул.

Мой напарник оказался тварью. Продажной, мелочной, хитрой тварью, каких в жизни полно. Но я этого тогда не замечал. А если видел — закрыл глаза. Дурак, сука. Молодой и слишком уверен в себе, чтобы понимать, что в этом болоте каждый тянет на дно другого.

Мы шли на обыск. Обычное дело. Жалоба, долг, проверка. Ничего нового. Приехали, зашли. Хата — грязь, бардак, на столе бутылки, пачки сигарет, какие-то заляпанные документы. Всё как обычно. Я копаю в шкафу, он — у кровати.

И тут он зовёт меня. "Смотри," — говорит, и показывает пачку денег. Наличка. Много. Я смотрю на него, а он уже улыбается, как крыса, которая нашла сыр.

"Забираем," — говорит.

А я стою, тупой, ничего не понимаю. Деньги эти — они грязные, это сразу видно. Но он смотрит на меня так, будто я должен сказать: "Да, давай, забираем."

Я сказал: "Нет."

И знаешь, что он сделал? Убрал деньги себе в карман. Просто. Прямо при мне. Улыбнулся и продолжил рыться, как ни в чём не бывало.

Я должен был что-то сделать. Должен был остановить его. Но я не сделал. Зачем? "Это не мое дело," — подумал я. "Пусть делает, что хочет. Это его проблема."

Только это стала моя проблема.

Через неделю всё всплыло. Жалоба. Пропали деньги. Кто взял? На кого это всё повесили? Конечно, на меня. Чечен взял...не удивительно, да?

Напарник стоял, сука, в своём кабинете, жевал жвачку и смотрел на меня так, как будто вообще не при делах. А начальник орал: "Где деньги?!" А я что? Я молчу. Я знаю, что если скажу, кто это сделал, всё равно ничего не изменится. Я Аслан Багратов, а он Николай Иванов…Так что заочно я уже виноват. Ну и орлы не отчитываются. Никто ничего не проверяет. Система всё равно сожрёт того, кого проще.

И проще был я.

Собрание. Разговор в кабинете. Меня, как собаку, выставили на позор. "Ты похерил службу, подставил товарищей. Забирай вещи и уходи."

Я уходил с такой злостью, что пальцы до сих пор помнят, как я сжимал кулаки. Хотел разбить ему рыло. Напарнику этому. Хотел, чтобы он, тварь, почувствовал, что значит лежать брюхом на дне.

Но знаешь что? Я тогда понял одно: ты или прогибаешься под это дерьмо, или вылетаешь с позором. И я вылетел. Лучше свалить, чем унижаться и просить.

Без шанса. Без оправданий. Без выбора.

После увольнения ты как волк, которого выгнали из стаи. Голодный, злой, потерянный. Никому нахуй не нужен. Я бродил по Москве, как тень. Без работы. Без денег. Только злость осталась. Только она и держала меня на плаву.

И я начал хвататься за любую грязь. Охранник в ночном клубе. Стоишь у двери, слушаешь, как за спиной орут пьяные. А потом начинаешь их выбрасывать, как мусор. Пьяного, наглого, обдолбанного — мне было всё равно. Я видел перед собой только цель. Если надо кого-то сломать — я ломал.

Первая драка. Ещё в клубе. Какой-то урод зацепил девочку. Её парень накинулся, а он — нож достал. Я не думал. Просто прыгнул. Рука влетела ему в челюсть, нож полетел на пол. Дальше не помню. Очнулся, когда ребята оттащили. Лицо у него было, как фарш. Потом менеджер клуба сказал: "Ты нам нужен."

И я остался.

Сначала охрана. Потом вышибала. Потом начали звать на "долги". У одного бизнесмена не вернули деньги. У другого не платили аренду. Моя работа? Прийти и объяснить, что долг лучше отдать. Не словами. Руками.

Я был хорош в этом. Слишком хорош. У меня нет тормозов. Нет страха. Если я приходил, то всегда знал, что клиент либо заплатит, либо будет ползать по полу и блевать кишками. Мне было всё равно.

Кости, кровь, крики. Это стало частью моей жизни. Я видел перед собой только цель. Кто-то должен заплатить? Хорошо. Я сделаю, чтобы заплатил. Я делал то, что другие не могли. Или не хотели.

А потом меня нашли "Чёрные коллекторы".

Сидели на кухне с одним из старых знакомых. Водка, какуска на двоих, сигареты воняют. Он говорит:

- Ты чё, до сих пор в долгах и дерьме копаешься? У нас есть тема. Тебе понравится. Нам нужен кто-то, кто не боится.

- Что за тема? — спрашиваю.

- Выбивать долги.

Я засмеялся.

- Я и так это делаю.

- Нет, брат. Это не то. Это другое. Там, где ты работаешь, максимум бьют по зубам. У нас — бьют по жизни. Ты справишься.

Я подумал. А потом согласился. Что мне терять? Я уже давно перестал жить нормально. А тут деньги. Стабильность.

И я пошёл.

Визуалы

ВИЗУАЛЫ

Глава 9

Пять лет. Пять грёбаных лет. И за это время не было ни одного клиента, который не заплатил. Ни одного. Угроза, шантаж, страх — моё оружие. Я знаю, как это работает. Люди всегда боятся чего-то. Потерять семью. Потерять лицо. Потерять себя.

Я научился находить их слабости. Узнавать, где болит сильнее всего. Мне не нужно поднимать руку. Иногда достаточно одного звонка. Иногда достаточно прийти в подъезд и просто встать.

Я стал лучшим. Это правда. Если долг дали мне — считай, он уже оплачен. Никто не уходит. Никто не смеет идти против.

Но знаешь, что самое странное? Меня это больше не радует. Это просто работа. Просто то, чем я живу. То, что помогает мне не утонуть.

Дело, как дело. Таких папок у меня были десятки, если не сотни. На обложке — имя, сумма долга, дата просрочки. Открываю. Всегда одно и то же. Чёрно-белое фото, вклеенное в угол страницы. Обычно на меня смотрят всё те же убитые жизнью лица. Мужики с сальными волосами, бабки с пустыми глазами. А тут...

Я открыл папку и замер.

Она.

Маленькая. Хрупкая. Смотрит с фотографии. Русые волосы, как будто мягкие на ощупь. Нос в веснушках — чёрт, я впервые смотрю на эти веснушки и не могу оторваться. Глаза... Огромные. Голубые. Такие, что ты в них утонешь, захлебнёшься.

Я листаю дальше, но ничего не вижу. Имя — Вера. Сумма долга — крупная. Работает учителем рисования. Без мужа. Всё это я видел сто раз. Но её... такую, как она — никогда.

Меня словно током ударило. Обычно я смотрю на фото, запоминаю и забываю через пять минут. Не тут. Я отложил папку и снова открыл её. Смотрел. Смотрел на неё. На веснушки. На эти большие, светлые глаза на волосы светло рыжие. Она не была моей целью. Она стала моей навязчивой идеей.

Я не знаю, почему. Может, потому что я уже давно один. Брат, сестра — все живут у дяди и тёти в Чечне. Там их хоть кормят нормально. Я шлю туда деньги каждый месяц. Но сам я живу так, будто меня больше нет. Только работа. Только дела.

И тут — она.

Я нашёл её адрес. Подъезд. Обычная панелька, как тысячи таких по всей Москве. Ничего особенного. Я ждал. Хотел увидеть её. Хотел понять, что со мной не так.

И я увидел.

Она шла медленно, как будто боялась кого-то встретить. Светлые волосы выбились из-под шапки, в руках — какой-то пакет с продуктами. Она выглядела... такой маленькой. Хрупкой. Как будто сильный ветер мог её унести.

Я стоял в тени, наблюдал. Она меня не видела.

Первая встреча – изучаешь объект.

И в этот момент меня накрыло.

Это не было про долг. Не про работу. Даже не про эти чёртовы деньги. Это было про неё. Она была... другой. Такой, какой я никогда не видел. Такой, которая должна была быть рядом.

Я стоял, смотрел и думал только одно: "Моя. Всё. Точка."

Сначала только глаза — большие, голубые, испуганные. Хрупкая, бледная, в этом старом пальто, которое больше похоже на тряпку, чем на одежду. В руках ключи дрожат.

Я стоял в тени. Не двигался. Она посмотрела на меня, и я увидел этот страх. Настоящий, чистый страх. Как будто перед ней не человек, а волк, который загнал её в угол.

— Вера Анатольевна, — сказал я. Спокойно, тихо. Так, чтобы каждое слово цепляло её изнутри. — Это вы?

Она кивнула. Слов не нашла.

Я вышел из тени, шагнул ближе. Вижу, как она сжимается, как будто я ударю. Но мне это не нужно. Мне нравится этот страх. Он обжигает. Пульс у неё видно даже через шарфик, как дрожит эта тонкая шея. Я не могу оторвать глаз.

Она говорит что-то — тихо, сбивчиво. "Я заплачу, мне нужно время". Но я даже не слушаю. Её голос будто глушит всё вокруг. И он сводит меня с ума.

Она вроде и не красивая. Ну, не такая, чтобы глаз не оторвать. Фигура простая, волосы светло-рыжеватые, тонкие, чуть растрёпанные. Веснушки на носу, лицо без косметики. Простая. Обычная. Но меня клинит.

Клинит так, что я сжимаю кулаки, чтобы не сорваться.

Она смотрит на меня этими огромными, до чёрта голубыми глазами, и я чувствую, что пропадаю. Тону в ней.

— Скоро… Мне нужно ещё немного времени… — шепчет она.

Я улыбаюсь. Не могу сдержаться. Не весело. Не добро. Просто усмешка. Потому что я знаю, что она врёт. Они всегда врут. Но это не важно. Важна она.

Я наклоняюсь чуть ближе. Не трогаю. Просто хочу, чтобы она чувствовала мой вес. Мою силу. Она замирает. Дыхание прерывистое. Мне кажется, ещё чуть-чуть, и она расплачется. И мне это нравится. Больше, чем должно. Этот страх, этот отчаянный блеск в её глазах. Он будоражит, как ничто другое.

Я смотрю на неё и понимаю, что это не про долг. Уже нет. Я бы мог оставить её в покое. Уйти, забыть. Я мог бы дать это дело кому-то другому. Но я не могу.

Она стала моей. С первой минуты.

После этого я начал следить за ней. Я хотел узнать всё. Где она работает. С кем разговаривает. Во сколько уходит и возвращается. Что читает. Что слушает.

Я нашёл её соцсети. Листал фотографии. Улыбки, рисунки, её ученики. Простые посты. Какой чай она пьёт. Какую музыку слушает. Всё это — я впитывал, как воздух.

Я узнал, где она покупает продукты. Какую маршрутку ловит, чтобы доехать до работы. Что она делает в свои выходные.

Мне этого было мало. Слишком мало. Я копался в её прошлом. Искал документы. Хотел понять, откуда она такая. Почему одна. Почему так боится людей. Искал ее бывших. Нашел парочку…И тут же захотелось их в черные мешки закатать. Только за то, что смели ее трогать, целовать…или трахать. Ей двадцать шесть. Вряд ли она целка.

Ожившие визуалы

Визуалы

Глава 10

Телефон тёти в списке контактов я знаю наизусть. Пальцы дрожат, но всё равно нажимаю на зелёную кнопку вызова. Гудки — долгие, тягучие, будто намеренно издеваются. И вот наконец её голос — привычный, тёплый, но чуть хриплый.

— Вера, Верочка, здравствуй, милая!

Я улыбаюсь, хоть губы почти не двигаются, а в груди колет от тревоги. Улыбка — это как щит. Слышать её голос живым — уже полегчало, но я знаю, что тётя обычно не рассказывает о своих проблемах, пока не начинаешь тянуть из неё клещами.

— Тётя Люда, как вы? Всё нормально? Лекарства пили? Что врач сказал?

Она отмахивается — я чувствую это даже через трубку. Начинает говорить что-то о погоде, о телевизоре, о каких-то новостях. У меня внутри всё горит от нетерпения.

— Тётя Люда, ну хватит уходить от темы. Вы как себя чувствуете? — перебиваю её.

— Верочка, не переживай. Всё хорошо. Давление, конечно, скачет, но я уже привыкла. И таблетки принимаю. Всё нормально.

Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Хорошо. Она жива. Она со мной говорит.

— А ещё, представляешь, тут у нас такое было! — вдруг меняет тему тёта. Голос её становится бодрее, даже чуть весёлым, будто она собирается рассказать что-то интересное.

— Что случилось? — напрягаюсь я.

— Разбили окно!

У меня сердце падает куда-то вниз.

— Что?! Как разбили? Кто?

— Не знаю. Ночью, наверное, кто-то камнем кинул или ещё как-то. Утром проснулась, а окно треснутое всё. Я, конечно, испугалась, думала, что так и придётся жить, но тут пришёл парень.

— Какой парень? — в горле пересыхает, слова будто застревают.

— Высокий такой. Очень высокий. Крепкий. Бородатый. Лет тридцать пять, наверное. Сказал, что из домоуправления. Я сначала испугалась, но он такой вежливый, Верочка! Очень культурный. Сказал, что всё быстро починит. Привёл людей — те поставили новое стекло. Всё как новенькое! Представляешь? Даже денег не взяли!

Я чувствую, как мир вокруг меня рушится. Всё. Каждое её слово — будто гвоздь в гроб моего спокойствия. Высокий. Бородатый. Крепкий.

Это он.

К горлу подкатывает ком. Я почти не слышу, что говорит тётя. Голос становится каким-то далёким, приглушённым, как будто я провалилась в воду.

— Тётя Люда, — перебиваю её, голос хриплый, будто сорванный. — Вы уверены, что он из домоуправления?

— Ну конечно! А кто же ещё? Он так уверенно говорил, даже документы показывать не стал. Зачем ему врать? Всё так быстро починили! Очень хороший человек. Я бы не справилась без него.

- Он представился?

- Да…Сказал Асланом зовут.

Я сжимаю телефон так, что пальцы белеют. Хороший человек? Это он разбил твоё окно, чтобы потом его "починить", чёрт возьми! Мир вокруг меня орет как сирена. Это он. Это точно он.

— Верочка, ты там? — слышу её голос.

— Да… Да, тётя Люда. Я… рада, что вам помогли.

Я едва выдавливаю эти слова. Голос дрожит, сердце грохочет в ушах, а мысли скачут, как в лихорадке. Он был там. У неё дома. Смотрел на неё. Ломал её окно, чтобы потом прийти, будто герой. Он следит. Он видит всё.

И теперь я точно знаю: он не остановится. Я пытаюсь сделать вдох, но воздух не проходит. Только одно крутится в голове: он уже здесь. Он уже рядом.

Телефон выпадает из рук. Сердце колотится так, будто оно сейчас вырвется наружу, как птица из клетки. Грудь сдавливает, дышать невозможно. Слова тёти звенят в голове, как набат: "Аслан… Аслан… Высокий, крепкий, бородатый…"

Он был там. У неё дома. Смотрел на неё. Разговаривал с ней. Тронул её жизнь так, будто имеет право. Он не просто знает, где я. Он знает, где она.

Холодный ужас разливается внутри, как ядовитая жидкость, затапливая всё. Но вместе с ним приходит ярость. Дикая, обжигающая, словно внутренний пожар, который невозможно погасить.

— Сволочь, — шепчу я, едва удерживая слёзы, которые уже жгут глаза. — Мразь…

Меня трясёт. Руки дрожат, дыхание рваное, неровное. Чувствую, как пульс отдаётся в висках, будто в голове барабан бьёт. Я хватаю телефон, чуть не роняю его снова, и быстро набираю номер, с которого он присылал свои мерзкие сообщения.

Меня трясёт. Руки дрожат, дыхание рваное, неровное. Чувствую, как пульс отдаётся в висках, будто в голове барабан бьёт. Я хватаю телефон, чуть не роняю его снова, и быстро набираю номер, с которого он присылал свои мерзкие сообщения.

Гудок. Один. Второй. Я молюсь, чтобы он не ответил. Но он отвечает.

— Да? — его голос звучит спокойно, почти лениво. Будто он ждал моего звонка, будто всё под контролем. Его голос тянет слова, низкий, хриплый, как будто он только что курил или смеялся.

Я не выдерживаю. Я кричу в трубку, забывая обо всём:

— Не смей трогать мою семью! Я отдам! Я же сказала, что отдам!

На секунду он молчит. Я слышу только своё бешеное дыхание. А потом он говорит — медленно, с лёгкой, почти насмешливой усмешкой:

— А спасибо нельзя сказать?

Моё горло перехватывает. Спасибо? Спасибо за что? Моя голова кипит, ярость поднимается, как волна, которую я больше не могу сдерживать.

— За что?! Ты сам, наверное, и разбил это окно!

Он смеётся. Низко, хрипло. Смех тяжёлый. Каждое его слово — гвоздь в моё сердце.

— Разбил? Может быть. Или нет. Стекло к твоему долгу приписать, чтобы не борзела?

Глава 11

Я поднималась по лестнице, шаг за шагом, пытаясь как можно быстрее добраться до своей двери. Голова раскалывалась, плечи горели от усталости, и единственное, о чём я мечтала, — закрыть за собой дверь и хотя бы на пару часов забыть обо всём. Но забыть всё равно не получалось. Его лицо, его холодный голос… всё, что связано с этим проклятым человеком, висело надо мной, как тень.

Каждый раз, когда я оставалась одна, я чувствовала его взгляд. Как будто он мог видеть меня даже через стены. Этот страх, эта ненависть внутри меня не давали покоя. Я торопилась, стараясь идти быстрее, но остановилась как вкопанная, когда увидела его — Сергея Николаевича. Соседа с третьего этажа. Его все побаивались. Говорят, он бил свою жену и сына, и она сбежала от него вместе с ребенком. Теперь он периодически пьет и шатается по подъезду.

Он стоял у лестницы, качаясь, как подвыпивший медведь. Я сразу почувствовала этот неприятный, липкий холод, который всегда появлялся при опасности.

— О, Вера! — голос его был пропитан перегаром, а на губах появилась отвратительная улыбка.

Я замерла. Сердце гулко забилось, а ноги будто вросли в бетон.

— Добрый вечер, — коротко бросила я, стараясь держаться уверенно.

Я попыталась обойти его, но он шагнул ближе, загораживая путь. От него пахло водкой и чем-то кислым, а его улыбка… она была не просто неприятной, она была угрожающей.

— Зачем так холодно? — спросил он, наклоняясь ближе.

Я сделала шаг назад.

— Пропустите меня, — мой голос дрожал, хотя я старалась этого не показать.

— Пропустить? — он фыркнул и засмеялся, от чего я едва не вздрогнула. — Какая гордая. Думаешь, тебе кто-то поможет? Здесь никого нет. Никто тебя не услышит. А кто услышит хуй выйдет. Все насрать даже если я тебя буду резать. Им свои шкуры дороже! Да, Антонина Петровна?

Он постучал кулаком в соседнюю дверь. И та, конечно же, не открылась.

Внутри всё похолодело. Его слова были похожи на нож, которым он медленно резал воздух между нами. Плотный воздух…накачанный перегаром.

Я сделала ещё шаг назад, но он протянул руку и схватил меня за локоть.

— Отпустите! — выкрикнула я, попыталась вырваться, но его пальцы сжали меня, как тиски.

— Зачем так грубо? — ухмыльнулся он. — Я ведь просто хочу пообщаться. Ты ведь такая красивая. А я всегда знал, что ты хочешь мужского внимания. Чего одна, а. Принцесса, да? Мужиков отшиваешь?

Его взгляд обжигал, сканировал меня, как рентген, и мне казалось, что я тону. Грудь сдавило, дыхание сбилось. Его слова вонзались в моё сознание, словно иглы.

— Убери руки, — только и смогла выдавить я. Но это только раззадорило его.

— Убери? — он хрипло засмеялся и потянул меня ближе, так близко, что я почувствовала на коже его горячее дыхание. — Ты такая упрямая, Вера. Ну-ка, покажи, как ты сопротивляешься.

Мир вокруг словно сузился. Только он. Только его голос, его рука, его мерзкая ухмылка. Я хотела закричать, но мой голос застрял где-то в горле.

Я чувствовала себя загнанной в угол.

Моё сердце сжалось, как пружина, когда я почувствовала это. Тяжёлое, ледяное присутствие. Оно накрыло меня волной, прежде чем я даже успела увидеть его.

А потом он вышел из темноты.

Аслан.

Высокий, массивный, будто созданный из гранита. Его шаги звучали глухо, уверенно. Глаза — тёмные, обжигающие, смотрели мимо меня, прямо на Сергея Николаевича. И я знала: это конец.

Его голос прозвучал низко, хрипло, угрожающе, как предвестие беды:

— Убери от неё руки.

Сосед резко повернулся. Его рука всё ещё сжимала мой локоть, и я ощутила, как пальцы на секунду ослабли, но он не отпустил. Я видела, как он пытается понять, кто это. Пьяные глаза блестели, но в них читался вызов.

— А ты кто такой? — проговорил Сергей, чуть пошатываясь, пытаясь казаться уверенным.

Аслан не отвечал. Он сделал ещё один шаг вперёд, и теперь его лицо оказалось полностью в свете тусклой лампы. Оно было жёстким, хмурым, холодным. Каждый мускул его тела был натянут, как стальная пружина, готовая выстрелить.

— Убери от неё руки, — повторил он, медленно, почти раздельно.

Голос Аслана был таким же твёрдым, как его взгляд. Без эмоций. Без угроз. Но в нём звучала такая ледяная уверенность, что мне стало страшно.

— Ты что, герой? — фыркнул сосед, пытаясь ухмыльнуться, но это вышло жалко.

Аслан не ответил.

В следующую секунду его рука выстрелила вперёд, как молния, и схватила Сергея за тонкую шею. Всё произошло так быстро, что я даже не успела понять, как.

— Я предупреждал, — сказал Аслан тихо, почти шёпотом, но его голос был похож на рык.

Сергей начал что-то кричать, дергаться, но Аслан просто сжал руку сильнее. Ещё одно движение — и сосед глухо ударился спиной о стену. Воздух вокруг, казалось, сгустился, а грохот его тела об стену эхом отдался в моих ушах.

— Эй, ты чего… — прохрипел Сергей, хватаясь за руки Аслана, но его движения были жалкими, бессильными.

Аслан склонился ближе, его лицо оказалось всего в нескольких сантиметрах от лица соседа.

— Я говорю только ОДИН раз, — сказал он, всё так же тихо, но каждое слово было, как клинок.

Сосед снова попытался вырваться, но Аслан, не дав ему шанса, резко ударил его. Кулак встретил челюсть с глухим звуком, от которого я невольно вздрогнула. Сергей пошатнулся, но Аслан не дал ему упасть.

Ещё один удар.

Кровь. Она брызнула на пол, капнула на серую плитку. Сергей с окровавленным лицом и разбитыми губами сдавленно закряхтел, но уже не сопротивлялся. Аслан отпустил его с резким движением, и тот рухнул на пол, как мешок мусора.

Глава 12

День, как и вся моя жизнь, пошёл к чёрту.

Мне даже не выдали зарплату. В бухгалтерии сказали, что деньги задерживаются, но "всё решится через неделю". Через неделю. А что мне делать сейчас? Ещё одна неделя без еды?

Я стояла в коридоре школы, вытирая мокрые от слёз глаза, но плач всё равно прорывался наружу. Директор не хотела меня принимать, её секретарша сухо повторила, что "Татьяна Викторовна очень занята". Конечно. Занята. А я? Я не занята? От голода сдохну последние деньги на выплату этого долга отдала… и должна с каждым днем все больше!

Сгорбившись, я вышла на улицу, достала телефон и, дрожащими пальцами, набрала номер Тани. Подруга взяла трубку на втором гудке, и её голос сразу прозвучал теплом.

— Верка, что случилось?

— Таня, ты можешь… одолжить мне немного денег? — мой голос дрожал.

Секунда тишины. Я представила, как она нахмурила лоб, пытаясь найти правильные слова.

— Вер, я бы помогла, правда… но у меня самой сейчас полный завал. Кредит и всё такое. Я могу разве что... чем-то из дома помочь. У меня картошка осталась, пару банок тушёнки.

Я судорожно вдохнула. Даже картошка и тушёнка сейчас звучали, как праздник.

— Ладно, спасибо, — выдавила я и сбросила звонок, не выдержав её виноватого тона.

По дороге домой я зашла в магазин. Достала из кармана кошелёк, проверила содержимое — жалкие триста рублей, которых хватило на самый дешёвый хлеб и молоко. Этого хватило бы на пару дней. Может, три, если экономить.

Когда я вернулась домой, меня встретила пустота. Пустой холодильник. Пустая тишина. Пустая жизнь.

Я опустилась на пол прямо перед холодильником, обхватив руками колени. Горячие слёзы стекали по лицу, падали на халат, но я уже ничего не чувствовала. Всё внутри меня болело от усталости, от голода, от унижения.

Я закрыла глаза, пытаясь придумать, как выбраться из этого кошмара, но ничего не приходило в голову.

И тут я услышала. Звонок в дверь.

Я замерла, пытаясь понять, кто это мог быть. Подруга? Нет, Таня всегда предупреждала, если собиралась прийти. Соседка? Вряд ли.

Вытирая слёзы, я подошла к двери, посмотрела в глазок. Никого.

— Кто там? — спросила я, но ответа не было.

Замок заел, как всегда. Я потянула, толкнула дверь, и, наконец, она поддалась.

На пороге стоял пакет.

Моё сердце замерло. Большой, пластиковый, светлый пакет. Я осмотрелась по сторонам, но подъезд был пуст. Никого. Только этот чёртов пакет.

Ноги словно приросли к полу. Что-то внутри меня кричало: "Не трогай его!" Я хотела захлопнуть дверь, но сначала заглянула внутрь.

Продукты.

Чай. Кофе. Колбаса. Сыр. Красная икра. И конфеты — огромная коробка шоколадных конфет, каких я никогда не могла себе позволить.

Я отступила назад, с силой захлопнула дверь и закрыла её на все замки. В этот момент телефон в моём кармане завибрировал. Смс.

"Взяла продукты и поела… иначе пожалеешь!"

Мир закружился перед глазами. Я судорожно глотнула воздух, чувствуя, как кровь стучит в висках. Руки дрожали так сильно, что я едва держала телефон. Он всё знает. Он был здесь. Он смотрит.

Я открыла дверь. Снова посмотрела по сторонам. Ничего. Никого. Чёртов пустой подъезд. Я схватила пакет и затолкала его внутрь, захлопнув дверь со всей силы.

Я перенесла его на кухню, поставила на стол и, медленно, словно в трансе, начала раскладывать. Макароны, масло, хлеб, молоко, конфеты. Эта еда была, как насмешка. Подарок от того, кто сделал меня пленницей.

Холодильник глухо заурчал, когда я сложила продукты внутрь. Я слышала только его звук и своё дыхание.

Телефон завибрировал снова.

"Ты ведь не хочешь, чтобы я накормил тебя насильно… тебе это не понравится."

Мои руки взлетели к губам, чтобы заглушить рваный вдох. Я вскочила и кинулась к окну. Шторы. Все шторы. Закрыть. Быстрее. Как он это делает? Как он всё видит?

Я забилась в угол кухни, обхватив себя руками. Но голод… он не исчез. В животе громко заурчало, а перед глазами вдруг вспыхнуло изображение: ломтик хлеба, масло, красная икра.

Я выпрямилась. Медленно подошла к столу.

Пара движений — и передо мной появился бутерброд. Сверху — яркая, маслянистая икра. Я смотрела на него несколько секунд, пока, наконец, не взяла его в руки.

Первый укус. Вкус моря, рыбки, масла и хлеба. Настолько яркий, настолько насыщенный, что я чуть не застонала. От наслаждения свело скулы.

Это было вкусно. Это было восхитительно. Но я знала, что за этим вкусом прячется. Вкус контроля. Вкус страха. Вкус того, что я больше не принадлежу себе.

***

Утром меня вызвали к директору. Я шла по длинному коридору с липкими ладонями и пересохшим горлом. Моя первая мысль была: что-то случилось. Или я допустила ошибку в бумагах, или кто-то пожаловался. Тревога, которую я таскаю с собой, как рваную сумку, сразу накатила волной.

Когда я вошла, директор встретила меня улыбкой…такой очень-очень ласкавой и глаза бегают испуганные. Это сбило меня с толку. Она редко улыбается — человек строгий, сухой. Но сейчас её лицо светилось, и я не понимала, чего ожидать.

— Вера Анатольевна, присаживайтесь, — она жестом указала на стул. — У меня для вас хорошие новости.

Я молчала. Смотрела на неё, чувствуя, как в голове будто зажужжал рой вопросов.

— Ваш труд наконец оценили. С этого дня ваш оклад увеличивается в два раза. — Она сделала паузу, будто давая мне время переварить сказанное. — И ещё, вам положена премия. Выплата будет завтра.

Глава 13

Я закрыла дверь квартиры и повернула ключи в замке, как всегда, дважды, механически. Замок, как всегда, заедал. Утро было серым, как будто за окном застыло что-то неуловимо тяжёлое. Воздух пах сыростью, а подъезд, холодный и пустой, отдавал еле слышным эхом от моих шагов.

Я едва успела сделать шаг, когда увидела это.

На пороге, прямо перед дверью, лежал цветок. Белая лилия.

Я замерла. Сердце пропустило удар, потом замерло, а следом забилось так громко, что гул отдавался в ушах. Я не двигалась. Не могла. Лилия лежала там, как нечто чуждое в этой унылой, грязной лестничной клетке. Белоснежные лепестки, влажные, словно кто-то только что сорвал её с куста, капельки воды скатывались с цветка и оседали на сером бетоне.

Это не могло быть случайностью.

Мир вокруг словно размывался, превращаясь в серое пятно. Я смотрела на эту лилию, как на бомбу, которая вот-вот взорвётся. Что это? Подарок? Нет. Не подарок. Жест. Вызов.

Я оглянулась. Лестничная площадка была пустой, но воздух казался чужим. Тяжёлым, как будто кто-то только что здесь был. Сердце стучало всё быстрее, пальцы судорожно сжали ручку сумки.

Я медленно присела, не отрывая взгляда от цветка, как будто боялась, что он исчезнет, стоит мне моргнуть. Подняла его осторожно, как что-то хрупкое и живое. Белый. Без единого изъяна. Такой красивый, что на мгновение я даже забыла о страхе.

Но потом он вернулся. Холодный, обжигающий, как ледяная вода, плеснувшаяся в лицо.

Это был он. Конечно, он. Кто ещё?

Я прижала цветок к груди, чувствуя, как всё внутри сжимается. Почему он это делает? Зачем? Почему… этот жест так пугает меня?

Я резко выпрямилась и снова огляделась, пытаясь поймать хотя бы тень, силуэт, шаги. Но ничего. Только тишина, звенящая в моих ушах, и гулкое эхо моего собственного дыхания.

Он был здесь. Только что. Секунду назад. И он смотрел.

Лилия будто ожгла мою кожу, как раскалённый металл. Я хотела выбросить её. Хотела. Но не могла. Вместо этого я стояла, прижав цветок к себе, пока внутри всё не начало кричать: "Беги! Закрой дверь! Спрячься!"

Я бросилась обратно к двери, руки дрожали, пока я снова возилась с замком, на этот раз закрывая его изнутри. Задвинула все защёлки, привалилась к стене, всё ещё сжимая лилию, и смотрела на неё, как на незваного гостя, который вошёл в мою жизнь без разрешения.

Это был не цветок. Это было обещание. Или угроза. Я не знала.

Но одно я знала точно: от него не убежать.

Я больше так не могу.

Эта мысль не покидала меня с самого утра, с того момента, как я открыла глаза. Она стучала в моей голове, как набат, громкая, не дающая дышать. Всё внутри требовало одного — остановить этот кошмар.

Я сидела за кухонным столом, смотрела на холодный чай, который так и остался нетронутым, и в сотый раз прокручивала план. Это была моя жизнь. Моя. И я больше не позволю ему вторгаться в неё.

Первым делом я открыла телефон и нашла его номер. Чёртов номер, с которого приходили эти угрозы, это ледяное "закрой окно" и "я всегда рядом". Пальцы дрожали, но я нажала на блокировку. Одно нажатие, и он больше не сможет писать.

Я надеялась, что не сможет.

Дальше — маршрут. Я схватила сумку и села за карту на телефоне. Каждый угол, каждая улочка, каждый маршрут, по которому я ходила на работу — я искала обходные пути. Я знала, что он может появиться где угодно, но мне нужно было почувствовать хоть каплю контроля. Хоть немного.

— Это моя жизнь, — прошептала я себе, сжимая сумку. — Мои правила.

Я решила выйти из дома раньше обычного. На двадцать минут раньше. Это даст мне фору, если он ждёт меня у подъезда. Я не увижу его. Не столкнусь с ним.

Подготовив себя морально, я резко встала, схватила пальто и шагнула за порог.

***

Наивная глупая птичка. Тебе ведь сказали что тебя сожрут! На улице было ещё темно. Воздух пах сыростью, а утро было каким-то нереальным, как будто всё вокруг — не настоящее.

Я шла быстро, с опущенной головой, вцепившись в ремешок сумки так сильно, что пальцы побелели. Сердце стучало так громко, что я слышала его ритм в ушах.

"Это моя жизнь," повторяла я снова и снова. "Моя."

Мой новый маршрут был длиннее и неудобнее. Вместо привычной дороги через парк я шла в обход, через тихие, заброшенные дворы, где пахло мокрой землёй и мусором. Но я говорила себе, что так будет безопаснее.

Ноги вели меня вперёд, а внутри росло чувство пустоты. Казалось, что воздух стал гуще, что я будто разрезаю его своим движением, но он всё равно обволакивает меня, не даёт уйти.

Я знаю, что он где-то рядом. Я не вижу его. Но он есть. Он всегда есть.

Я остановилась перед школой, пытаясь успокоить дыхание. Это был новый маршрут, новые правила. И всё же ощущение его взгляда не исчезало.

Я закрыла глаза, глубоко вдохнула.

— Всё под контролем, — сказала я себе шёпотом, но мой голос звучал фальшиво.

Я не знала, кто я теперь. Жертва? Или всё ещё хозяйка своей жизни? Но утром я никого не встретила. Весь день на работе прошел в надежде что я его сегодня не увижу.

***

Я увидела его издалека. Едва вышла на свою улицу, как сердце тут же ухнуло куда-то в пятки. Он стоял у подъезда, прислонившись к стене, высокий, массивный, словно тень, вырвавшаяся из ночи. Я хотела сделать вид, что не заметила его. Хотела повернуть в другую сторону. Но что-то внутри меня толкнуло вперёд.

Глава 14

Вечер прошёл удивительно легко. Как будто на несколько часов я смогла выйти из этого бесконечного лабиринта страхов и тревог, в котором застряла. Всё было просто — смех, шампанское, мелкие разговоры. Корпоратив в школе — не то место, где я ожидала почувствовать себя живой, но как-то... получилось.

Валера, новый физрук, был удивительно обходителен. Он шутил, делал комплименты, смахивал воображаемую пылинку с моего плеча. А когда он назвал меня самой красивой девушкой вечера, я почувствовала, как щеки загорелись.

Я давно не слышала таких слов. У меня чертовую тучу времени никого не было. Последний мой парень, с которым мы расстались, был еще в универе. Он уехал заграницу и…меня не позвал. К тому времени мы думали переехать в его квартиру, я строила планы, что выйду за него замуж. Но ему предложили работу в Америке и он уехал. То есть о том, что работу предложили я знала, а вот о том, что уехал он написал мне в смс, а потом везде заблокировал. Больше иметь отношения мне особо не хотелось. А теперь я думала только о своей безопасности. И о проклятом долге.

Когда ты живёшь в страхе, когда ты всё время оглядываешься, чтобы понять, где он — за углом, у подъезда или прямо у тебя за дверью, — ты забываешь, как это, просто чувствовать себя женщиной. Валера смотрел на меня так, будто я нормальная. Будто во мне есть что-то… достойное внимания.

В какой-то момент я поймала себя на том, что улыбаюсь. Настоящая, не вымученная улыбка. Я даже не помню, когда последний раз чувствовала что-то похожее.

Шампанское было лёгким, слегка сладковатым. Его пузырьки, как и внимание Валеры, кружили мне голову. На секунду я даже почувствовала себя счастливой.

Когда вечер подошёл к концу, он предложил заказать мне такси.

— Ты же не пойдёшь по морозу одна? — сказал он, чуть укоризненно.

Я попыталась отказаться, но Валера настоял. И, честно, мне было приятно, что он заботится. Валера был невысоким, крепким шатеном с серыми глазами. Мужественный, приятный. Разведен. Татьяна Петровна, наша завуч, уже пыталась нас свести и рассказывала «какая Верочка умница и красавица».

Перед корпоративом я отключила телефон. Я знала, что это опасно, знала, что он может разозлиться, если не сможет до меня дозвониться, но я не хотела, чтобы Аслан разрушил этот вечер. Не хотел, чтобы он снова отравил всё.

Такси двигалось мягко, словно плывя по ночным улицам. Лёгкий хмель от шампанского всё ещё приятной дымкой окутывал мои мысли. Я смотрела в окно, на огни города, и впервые за долгое время чувствовала себя свободной. Как будто этот вечер — подарок.

Когда я добралась до дома, всё казалось спокойным. Подъезд был пуст, улица тихой, и только мороз слегка пощипывал лицо.

Я включила телефон. Сердце сжалось, когда я увидела непрочитанные сообщения. Множество сообщений.

"Где ты, Вера?"
"Не думай, что можешь свалить от меня."
"Кто был с тобой? Кто?!"

Тёплый вечер рухнул, как карточный домик. Я почувствовала, как холодный пот скатывается по спине. Аслан снова был рядом, даже когда я думала, что смогла от него спрятаться.

Руки дрожали, пока я рылась в сумочке, но ключ никак не находился. С каждым мгновением я всё больше ощущала, что он здесь. Его тень, его дыхание. Хищное и горячее, оно обжигало мне шею. Наконец-то я нашла ключ, сунула его в замок…но он не подошел. Я сунула еще раз, попыталась повернуть. От паники по телу ползли мурашки.

— Что такое, Вера? — хриплый, низкий голос пронзил меня, заставляя замереть.

Я хотела обернуться, но он опередил меня, быстро открыл дверь, втолкнул меня внутрь квартиры, грубо хватая за талию и прижимая лицом к двери.

— Ты правда думала, что я тебя отпустил? — Он наклонился ближе, его губы почти касались моего уха.

— Аслан, нет, уходи… — слова прерывались тяжёлыми вдохами.

— Нет? — Его рука скользнула вверх, моя юбка задралась так резко, что ткань жалобно зашуршала. — Ты врёшь, малышка. Ты хочешь этого. Хочешь, чтоб я придавил тебя к двери и трахнул.

— Нет… — попыталась выдавить я, но голос был настолько слабым, что даже сама себе не поверила. – не хочу, убирайся…убирайся!

— Тогда почему у тебя ноги дрожат? — Он ухмыльнулся, его бедро уверенно прижалось к моим ягодицам. — Посмотри на себя. Одна мысль обо мне — и ты уже такая, блядь, дрожащая. А может и мокрая? М? Вера?

Я хотела возразить, но он вытащил что-то из кармана. Металл блеснул в тусклом свете лампочки. Длинный ключ, с грубыми зазубринами вдоль от начала до конца с обеих сторон и круглым держателем с брелоком.

— Это теперь мой ключ. Новый. Я сменил замок, — Его тон стал ещё ниже, горячее. Он провёл ключом вдоль моего бедра, едва касаясь ткани юбки, и я вздрогнула. — Теперь только я решаю, кто сюда входит – и кто выходит…И я ведь не только про дверь, Веееера.

Металл коснулся моей кожи — холодный, обжигающий контраст. От него я резко всхлипнула, пытаясь вырваться, но он одним движением снова прижал меня к двери.

— Не дёргайся, детка. Сегодня мы познакомимся немного ближе. — Его голос стал грубее, резче.

Я чувствовала, как ключ медленно скользит вверх, от бедра к груди. Его движения были уверенными, властными. Когда он остановился на моей груди, холодный металл прижался к соску через тонкую ткань.

— Ах! — вырвалось у меня.

— Вот так, Вера… — Он усмехнулся, нажимая сильнее, пока сосок не стал чувствительным до боли. Он медленно вёл ключом туда-сюда, пока мои тихие всхлипы не превратились в громкие стоны. Это было как лезвием по нервам, как будто меня пронизывает тонкими нитями тока.

Глава 15

Я шла быстрым шагом, опустив голову, кутаясь в шарф. Холод пробирался под одежду, но я его почти не чувствовала — мысли были где-то далеко.

Телефон завибрировал в кармане.

Я на автомате достала его, разлочила экран, не особо глядя.

"Черный Кредит"

Сердце дрогнуло.

Это было привычно — очередное напоминание, очередной холодный голос системы, который давил мне на горло, требовал, пугал. Я уже знала, что там будет: "Срок выплаты истёк", "Ваш долг увеличился", "Последнее предупреждение".

Но то, что я увидела, ударило сильнее, чем любая угроза.

"Благодарим за закрытие кредита 28 декабря. Долг выплачен полностью. С уважением, "Черный Кредит"."

Я замерла.

Мир вокруг словно рухнул в тишину.

Я перечитала снова. И снова.

Закрыт.

Выплачен. Полностью. Чертовый месяц назад!

Моя рука дрожит, я судорожно сжимаю телефон, чувствуя, как по позвоночнику ползёт леденящий холод.

Но… это невозможно.

Я не платила. Я не выплачивала ни копейки.

Сердце застучало в висках. В голове, как вспышки, начали взрываться сцены.

— Каждый день просрочки — тысяча рублей.
— Где деньги, Вера? Где?!
— Ты не умеешь просить? Я могу помочь…
— Я всегда рядом.

Я задыхаюсь.

Он знал.

Всё это время.

Ложь. Всё. Его контроль. Его угроза. Его жёсткие руки, его глаза, прожигающие насквозь. Я верила, что он сжал меня в тиски из-за долга, что я вынуждена подчиняться, но теперь я вижу правду.

Он держал меня на цепи, которой не существовало.

Моё тело сотрясает волна злости. Она взрывается изнутри, смешиваясь с ужасом, с дрожью, с желанием кричать.

Где он?!

Где этот ублюдок?!

Я вцепляюсь в телефон, пальцы белеют от напряжения. Я уже не думаю. Я не дышу.

Я найду его. Сейчас же.

***

Я уже знала, что он там.

Ещё на подъезде к дому, ещё за квартал до него, когда воздух стал гуще, а сердце сжалось в предчувствии.

Он всегда там.

Чёрный джип притаился в тени напротив моего подъезда, как огромный зверь, выжидающий момент. Он не прятался. Никогда не прятался. Он хотел, чтобы я видела его. Чтобы знала, что он всегда рядом.

Мои пальцы судорожно сжали телефон. Грудь сдавило так сильно, что дышать стало больно.

Я могла бы пройти мимо. Сделать вид, что не вижу. Закрыться дома, спрятаться под одеялом, забиться в угол, будто это могло помочь.

Но внутри меня что-то разорвало последние нити страха. Горячая, всепоглощающая волна злости захлестнула с головой, смывая остатки сомнений.

Я шагнула к машине.

Быстрее.

Ещё быстрее.

А потом, не давая себе времени передумать, рывком распахнула дверцу и забралась внутрь, захлопнув её так сильно, что в салоне стало оглушительно тихо.

Аслан даже не вздрогнул.

Он сидел в своём кресле, расслабленный, как будто я не ворвалась в его машину, а пришла по приглашению.

Медленно повернул голову.

Наши взгляды встретились.

Густой бархат его глаз. Лёд. Огонь. Полная неподвижность.

— Вера, — спокойно произнёс он, растягивая моё имя, словно пробуя его на вкус.

Голос хриплый, чуть насмешливый, но внутри него — нечто опасное.

Он ждал, что я скажу.

Но я не дала ему времени на игры.

— Ты. Всё. Это. Время. Лгал. — слова срываются с моих губ, как удары плети.

Я чувствую, как дрожат руки. Как бешено стучит сердце. Как внутри всё сжимается, рвётся, выгорает.

Он не двигается.

Не меняется в лице.

— Ты должен был мне сказать, — мой голос срывается на глухой, яростный шёпот.

Его бровь едва заметно поднимается.

— Должен? — его голос низкий, ленивый, почти равнодушный. — Почему?

Я не верю своим ушам.

— Потому что ты угрожал мне! — моё дыхание сбивается, грудь вздымается резко, судорожно. — Вынудил меня жить в страхе! Вынудил верить, что у меня нет выхода!

Я слышу, как мои собственные слова звенят в воздухе, заполняя пространство между нами.

Аслан медленно наклоняется ближе.

Я чувствую, как воздух становится другим.

Густым. Давящим.

Я не двигаюсь.

Он слишком близко.

Его взгляд, его тепло, его запах — это всё рушит меня, смешивая страх, ненависть и что-то ещё, тёмное, необъяснимое, жуткое.

— Я заплатил, потому что ты не должна была это тянуть, — его голос обволакивает меня, тихий, ровный, но в нём слышится власть.

Я в ужасе.

Я в бешенстве.

Я хочу кричать, бить его, сбежать из этой машины.

Но сижу, застыв, потому что понимаю — он никогда не отпустит.

Меня трясёт.

Не просто от злости. От чего-то большего. Глубже. Грязнее.

Грудь сдавливает так сильно, что я едва дышу. Пальцы вцепились в подол куртки, побелели, но я не могу разжать их, не могу взять себя в руки.

— Ты… манипулировал мной, — выдыхаю я, чувствуя, как горло сжимается, будто петля затягивается всё сильнее.

Он смотрит прямо в мои глаза.

Спокойно. Холодно.

Его взгляд прожигает меня, разрезает, как острое лезвие. Ни сожаления, ни раскаяния.

— Это не манипуляция, — говорит он медленно, размеренно, как будто объясняет очевидное. — Это факт.

Глава 16

Она сводит меня с ума.

С каждым днём сильнее. До предела. До того момента, когда меня начинает трясти от того, что я её вижу, но не могу трогать.

Я не знаю, как это остановить. Или даже хочу ли. Это чувство ворвалось в мою жизнь, как чёртов шторм. Я пытался сопротивляться. В начале. Пытался убедить себя, что всё это — просто наваждение, что достаточно выбить долг и стереть её из головы.

Но не получилось.

Потому что она не уходит. Она врезалась в меня слишком глубоко. Разрывает изнутри. Каждый взгляд, каждый жест, каждый её чертовски тихий шаг под моей кожей. Это жгёт. Не уходит.

Вчера я сидел в машине и смотрел, как она выходит из школы. Стояла сгорбившись, спрятав руки в карманы. Мелкая. Хрупкая. Как будто один сильный порыв ветра — и её снесёт.

И я ненавижу это чувство.

Страх. Страх, что она слишком слабая для этого мира. Что её раздавят, сломают.

И тут же накатывает другое — жестокое, тёмное, отвратительное желание самому сломать её. Чтобы она знала, что ей больше некуда идти. Чтобы каждый её шаг вёл обратно ко мне.

Ко мне.

Её место здесь, со мной.

Но сегодня что-то пошло не так.

Этот ублюдок.

Я видел его издалека. Видел, как он подошёл к ней на школьном дворе. Близко. Слишком близко. У них там закончился урок физкультуры, что ли? Или он решил потренировать её мозги своими тупыми шуточками?

Она смеялась.

Смеялась.

Как будто этот клоун заслуживает её смеха.

Я сжал руль так, что костяшки побелели. Я не мог оторвать взгляд от её лица. Её улыбка — лёгкая, естественная, та, которую она мне никогда не показывала. Он, чёртов физрук, вызвал её у неё за секунды.

И это сводит меня с ума.

А потом он дотронулся до неё.

Просто взял и поправил прядь её волос, будто это нормально. Будто у него есть на это право. Как будто её мягкие светлые волосы — это его территория.

Мир перед глазами вспыхнул красным.

Грудь сдавило так сильно, что я едва не разбил руль.

Нет. Ты ошибся, дружок. У тебя нет шансов. У тебя никогда не будет её.

Я выдохнул резко, глухо. Это не был обычный выдох. Это был контроль. Контроль, который удерживает меня от того, чтобы прямо сейчас выскочить из машины и врезать ему так, чтобы больше он к ней не подошёл. Чтобы не дотронулся ни пальцем, ни взглядом.

Но я сдержался.

Всё должно быть чисто. Продуманно. Потому что Вера — это мой наркотик. И у меня никогда не получится остановиться.

Вычислить его было проще простого.

Я сидел в машине напротив школы и смотрел, как он выходит из здания с группой коллег. Он шутил, махал рукой, обнимал кого-то за плечи. Вёл себя так, будто был королём этого чёртового двора. Я смотрел на него, и внутри меня холодно вспыхивала мысль: ты не понимаешь, что тебе осталось недолго.

Он не был осторожен. Номер машины, маршрут до дома — всё лежало на поверхности. Люди вроде него не думают, что могут оказаться чьей-то проблемой. Но он стал моей. Он пересёк черту, когда коснулся Веры.

Я знал, где и когда ударить.

Всё внутри меня дрожало от адреналина, от этого странного предвкушения. Это не просто ярость. Это точное, холодное решение убрать препятствие. Когда я вхожу в чужую жизнь, я не делаю это наполовину. Я иду до конца.

С той секунды, как я открыл её папку и увидел её фото, я понял: я не остановлюсь. Никогда.

Его я нашёл поздно вечером. Он возвращался домой. Один. Спокойный, ничего не подозревающий. В наушниках — даже шагов моих не слышал.

Темнота обволакивала улицу, скрадывала звуки.

Я не дал ему времени испугаться.

Первый удар пришёлся в челюсть.

Он пошатнулся, глаза широко раскрылись от шока, но уже через секунду он свалился на землю, как мешок с тряпками. Глухой стук, как будто упал не человек, а что-то бесформенное и ненужное.

Но мне этого мало. Недостаточно.

Я подхватил его за ворот куртки и потащил в переулок. Здесь никто не услышит. Хотя, честно, мне плевать, если услышат. Я знал, что успею.

Он застонал, что-то промычал, но я не стал слушать. Второй удар — в живот. Глухой звук, будто кулак встретился с мешком картошки. Он согнулся пополам, закашлялся, но я снова и снова впечатывал кулаки в его тело. Я слышал, как ломаются кости, как трескаются рёбра. Слышал, как воздух с силой вырывается из его лёгких.

Я не чувствовал ни усталости, ни жалости. Только холодное, уверенное спокойствие.

Мои удары — это не вспышка гнева. Это хирургическая точность. Это решение проблемы. Он мешал мне, а я убирал помеху.

Вера — моя. Я защищаю то, что принадлежит мне.

Его стон становился тише. Лицо бледное, почти бескровное, глаза закатываются, но я ещё раз ударил его в бок — для порядка, чтобы он запомнил это в теле, даже если в голове у него останется пустота.

Когда он упал лицом в грязь, едва дыша, я наклонился к его уху.

— Ты даже не помнишь, что произошло. Не пытайся вспомнить. Это ошибка, которая стоит жизней.

Он попытался что-то сказать, но слова больше не складывались в предложения. Только жалкое мычание, и я почувствовал его горячее дыхание на своей руке.

Я выпрямился, окинул взглядом его тело. Всё сделано. Он сломан. Больше не угроза.

Я вышел из переулка, запихнул руки в карманы и пошёл к машине. Адреналин всё ещё бурлил в крови, но внутри было тихо. Я знал: всё правильно. Всё так, как должно быть.