Колючее счастье для дракона, или Инквизиции требуется...

1. Пролог

Окна в комнате насквозь промерзли. Корпуса старенького заводского санатория-профилактория строились еще в советские времена, и следы той эпохи — деревянные оконные рамы, окрашенные белой масляной краской двери и дощатые полы — так и остались нетронуты злой рукой времени. Толстый слой льда разрисовал стекла причудливыми витиеватыми узорами.

Соня говорила: это Дед Мороз приложил к ним свою кисть. Серьезная Леся строго хмурила брови и читала лекцию про высокую влажность, дендриты и трихиты. Соня кивала и делала вид, что согласна.

Последние декабрьские метели принесли море снега, завалив санаторий “Сосновый” по самую маковку административного корпуса. Никуда не проехать и без широкой снеговой лопаты двух лишних шагов не пройти.

В прямом смысле слова безвыходное положение.

Автобус приезжал сюда три раза в неделю, а маленький грузовичок, привозивший провизию для столовой, и того реже. Мобильная связь “прорезается” только возле далекого третьего медицинского корпуса, а свободный вай-фай раздается очень немногим желающим строго на час и в “компьютерном” кабинете. Потому что приехал лечиться и отдыхать — будь добр вылечись и отдохни. Никаких телефонов, планшетов и всяких ноутбуков. То есть надежды на связь с внешним миром у них тоже не было.

Соню вообще все устраивало. Отсутствие всех этих связей ее успокаивало. Можно было представить себе, что злой мир там вовсе весь сгинул, заваленный зимним снегом. И Борис тоже затерялся в метелях, и родители, которые, конечно, хотели как лучше, но вышло как вышло. И Ольга Юрьевна, куратор выставки, которой Соня так и не рискнула позвонить, малодушно отправив коротенькое СМС.

Леся снова сердилась. Ей было отчаянно скучно. Не спасало даже то, что в “Сосновом” была настоящая библиотека с бумажными книгами. Соня сводила туда дочь, с удовольствием взяла “Таинственный остров” Жюля Верна и выслушала очередную тихую, но от этого еще более изматывающую Лесину истерику. С точки зрения этой маленькой злючки, практически все книги, стоявшие на старых полках, могли интерес представлять лишь для законченных олигофренов в стадии клинически неизлечимой дебильности (это она про популярный масслит, очевидно). От вида обложек книг в жанре любовных романов, современной фантастики или того хуже фэнтези девочка выразительно морщила носик и громко шипела. И все это продолжалось до тех самых пор, пока дочь не выпросила у главного терапевта всего санатория толстенный и раритетный “Справочник участкового педиатра. Инфекционные заболевания у детей раннего возраста”.

Теперь вот Соня читает Жюль Верна, а Леся углубляется в клинические характеристики детских болезней.

Наверное, потом захочет стать врачом. Раньше стремилась в геологи, еще раньше мечтала стать химиком-аналитиком. Смешная!

— Мамочка, ну давай хоть на интеллектуальную игру после ужина сходим, — Леся недовольно покосилась на молча разглядывавшую замерзшее окно свою бестолковую мать. Соня держала в руках блокнот и карандаш, но белый лист был девственно чист, как слой льда на окне или как лежавшие за ним заснеженные улочки санатория.

— Лесенька, там одни бабушки соберутся, — меланхолично отозвалась Соня, даже не пошевелившись. — Скучно и грустно.

— Не скучнее, чем все время сидеть в этом номере, — Леся была сурова и справедлива. — Тебе надо общаться со взрослыми людьми, а не только с ребенком неполных шести лет от рождения.

Соня пожала плечами. Она всегда считала себя интровертом, а после развода ушла в себя окончательно. Видеть никого не хотелось, люди ей казались раздражающими, непредсказуемыми и опасными. Общества дочери и своих ночных кошмаров ей было достаточно.

Даже изоляции в заснеженном санатории ей было мало. Жизнь по режиму, регулярное питание и непременные прогулки в любую погоду, так как их жилой корпус находился в самом лесу, дальше всего от столовой, облегчения не приносили. Хочешь не хочешь, а выползешь из своего логова.

Нет, если бы не дочь, Соня бы могла питаться раз в день. Но Леся перед завтраком ныла, перед обедом ныла, а ужин — вообще дело святое, после него в актовом зале (по соседству со столовой) устраивали всякие дурацкие праздники, вроде танцевальных вечеров “кому за…”, конкурсов караоке или Поля Чудес, где маленькая, но очень умная девочка всегда побеждала. Призами были абонемент в бассейн, поездка на снегоходе по зимнему лесу и куча конфет всяких видов. В бассейн Соня дочь не пустила — она быстро простужалась, а во всех корпусах немилосердно сквозило из окон, конфеты ее ребенок не любил и щедро раздавал бабушкам и персоналу, а в лес на снегоходе съездили, конечно. Понравилось очень, хотя ноги зверски замерзли.

Сегодня Лесю снова потянуло на приключения. Что ж, если ей того хочется… Она все же ребенок. Пусть фантастический умный и не по годам быстро взрослеющий.

©Марианна Красовская & Нани Кроноцкая, Литнет, декабрь 2022

2. Санаторий “Сосновый”

Несмотря на заманчивое название санатория, сосны вокруг корпусов стояли редкими группами и лишь у самого въезда. Зато вековых елей, пушистых и загадочных, в зимнем снегу так похожих на сказочные башни каких-то волшебных миров, было достаточно. Кокетливые рябинки, все еще горделиво украшенные красными гроздьями ягод, на их фоне казались чем-то действительно сказочным.

А еще в угоду многочисленным зимним праздникам, молодые деревья у корпусов были обмотаны гирляндами, так что вечером идти по заметенным снегом дорожкам было даже приятно. Все сверкало, переливалось, мигало и сияло. Дорожка была словно раскрашена в синий, желтый, розовый и зеленый.

Днем на кормушки у входа прилетали хохлатые свиристели, чинно рассаживались на ветвях и ругались с яркими снегирями, сияющими на снегу, как рубины, оправленные в серебро.

Художница где-то в глубине Сони, затаив дыхание, тянулась к скетчбуку, нащупывала мысленно карандаш, представляя себе акценты и композицию: вертикали угольно-черных стволов на дымчато-белом фоне зимнего леса, пики заснеженных елей, драгоценные кабошоны рубиновых снегирей, но… не вышло. Не помог даже Лесин блокнотик и простой карандаш, вероломно украденный из игровой комнаты.

Она так и не смогла себя заставить нанести хотя бы одну линию на бумагу. Даже штрих. Даже наметить границы сюжета. Никак.

Приходилось признаться себе: Сонечка выгорела. Наверное, Борис был бы счастлив. Ему никогда не нравились никчемные увлечения глупой жены.

На ужин девочки пришли раньше всех — Леся, невзирая на свою внешнюю серьезность и взрослость, ребенком была очень общительным и подвижным. Ей не терпелось ворваться в толпу, лучше — с хлопушками и фейерверками.

В этот раз народу было много, похоже, приехали новые люди. Все верно: уже двадцать восьмое декабря, скоро грядет главный праздник страны и длинные зимние каникулы. Соня посмеивалась мысленно: спиртное на территории “Соснового” купить было нельзя. Люди, наверное, все большие китайские фейерверки, шампанское, а может быть что и покрепче, тащили с собой.

В санаторной столовой сегодня ее ждала крайне неприятная неожиданность: закрепленный за ними маленький столик в углу у большого квадратного столба был нагло занят. И ладно бы, там сидела бабка какая с великовозрастным квелым внучком или женщина беременная, каких тут было немало. Так нет же! На стуле сидел крупный мужчина, вполне еще молодой и, наверное, для остальных привлекательный. Он пристально очень разглядывал огромный стенд над раздаточной лентой столовой, на котором мелом было криво выведено меню. Особая гордость дирекции санатория, между прочим.

Если бы Соне в последние десять лет категорически не запрещалось смотреть на мужчин всех размеров, возрастов и комплекций, она бы, наверное, отнеслась к захвату ее территории немного спокойней. Но теперь, после стольких лет крепкого брака, каждый половозрелый самец, сиречь мужчина, вызывал в ней волну тихого ужаса. То есть совершенно не нравился. Хватило ей опыта, явно достаточно. Больше не нужно, спасибо. Зато невозможная Леся, комплексом деликатности не обремененная совершенно, с восторгом рванула вперед.

— Привет, — защебетала она, занимая свое место. — Меня Олесия зовут. Я здесь с мамой отдыхаю. А ты кто? А в каком ты корпусе? А от чего ты тут лечишься?

Мужчина отвернул от меню крупный нос, углом рельефности смело дающий фору венецианским мостам всем и разом, и вежливо улыбнулся.

— Приветствую, маленькая любопытная леди. Я... Эндрис. — Он поднял взгляд на Соню, чуть поморщился и добавил: — Прячусь тут от работы. Отличное место, как думаешь?

Латыш, наверное. Или кто там живет еще в этой Прибалтике… Вон, пепельно-светлый блондин, кажется, даже натуральный. Стоило сразу догадаться, что иностранец. Во-первых, наши мужики в одиночку по санаториям не ездят, только с семьей. А чаще всего вообще не ездят. В “Сосновом” жили в основном бабушки с внуками или женщины с выводком малышни.

А во-вторых, русские мужчины чужих детей обычно не любят, боятся и стараются избегать всеми силами. А этот ничего так, спокойный. Никаких вам брюзгливых “Уберите ребенка!” или заигрывающе-растерянных сюсюканий. Нет, с Лесей он разговаривал, как со взрослой. Только поправил очки в тонкой серебристой оправе. Под цвет своих глаз. И волос. И вообще этот Эндрис был весь какой-то серебряный, будто сияющий матовым блеском благородного металла. Упс. Кажется, Соня пялится на мужика.

Быстро отвела глаза, схватив салфетку и принявшись протирать столовые приборы.

Леся, в отличие от матери, понятия не имела, что такое смущение.

— Тут скучно, — доверительно поведала она новому знакомому. — В библиотеке читать совершенно нечего. Там только всякое фэнтези про драконов и попаданок. И романы любовные, представляете?

Он удивился. Развернулся к ребенку, рассматривая Лесю пристально, как явление неизвестной природы.

— И много ты книг прочитала уже? Эм… я, очевидно, привык к неким штампам. Дети в твоем возрасте обычно… Кхм. Ну да. Нынешний книжный ширпотреб — это скучно, согласен.

— Мне целых пять с половиной! — возмутилась Леся. — Даже пять и восемь месяцев! Что же, сказки читать теперь? Я в них не верю.

— Так быстро? А как же, прости за банальность, старый добрый Дедуля Мороз со своею Снегурочкой? — мужчина был совершенно серьезен. В его голосе не звучало даже тени иронии. Только кончик носа отчетливо побледнел почему-то. Наверное, надоели они ему с Лесей.

Соня открыла было рот, попытавшись вмешаться, но в ответ получила дозу мужского взгляда, стремительно темнеющего, уже практически даже свинцового, как пулю прямо промеж глаз. И смутившись, утихла. Да пусть сам разбирается, ежели так.

Несмотря на все свои выдающиеся способности и официальный диагноз, в смысле звание “вундеркинда”, Леся в некоторых вопросах была сущим ребенком. Правила приличия она успешно игнорировала, особенно в те моменты, когда это ей было выгодно. Соня строго поглядела на дочь, но та даже не повернула к ней голову, полностью увлеченная новым знакомым.

3. Интеллектуалы

Актовый зал санатория оказался до боли похож на подобный же в старой Сониной школе: те же ряды мягких “театральных” кресел, обитых потертой коричневой тканью, сцена, занавес и даже подобие рампы. На сцене стоит маркерная доска, унылого возраста и средней упитанности ведущий в неизменной клетчатой рубашке, что перебирает листочки и сортирует конфеты. Увидев Лесю, он сначала весьма нервно вздрагивает, а потом расплывается в насквозь фальшивой улыбке.

— А вот и наш вундеркинд! — интересно, а он догадывается, что попал прямо в точку? — Сегодня у нас в качестве приза катание на санях.

— Здорово, я с радостью покатаюсь, — соглашается Леся, а Соня отворачивается, пряча явно неуместный смех. Ни Леся, ни ведущий уже не сомневаются, кто будет победителем.

Леся занимает свое излюбленное местечко — возле прохода во втором ряду — и громким шепотом требует у мамы телефон.

— Тут сигнала нет, — напоминает тихо Соня.

— А мне и не надо. Я книгу нафоткала, буду читать.

Ох, уж эти дети нынешнего века! Соне и в голову бы не пришел подобный расклад, ей всегда проще взять с собой книгу. А Леся, как обычно, придумала бесхитростное и рациональное решение.

Потихонечку подползали разномастные бабушки с внучками и внуками, неодобрительно поджимая губы и косясь на Лесю. Глубоко беременная дама помахала им рукой и расплылась в кресле, кажется, задремав. Соня ее помнила еще с релакс-сеансов, которые ей прописала терапевт. Дурацкое времяпрепровождение: в маленькой комнате с десяток кресел-мешков играет механическая монотонная музыка, а по телевизору показывают аквариум с плавающими рыбками. Соня побывала на сеансе один раз, у нее разболелась голова от нахлынувшего колющего раздражения. Убогие аляповатые рыбы, подвывающая уныло скрипучая музыка, даже не Бетховен и не Чайковский, тупые мешки, из которых выбраться можно только на четвереньках. Да еще сладко похрапывающие женщины вокруг. В общем, ей не зашло. Жюль Верн и то успокаивал куда релаксабельнее.

Зал заполнялся людьми. Что особенно Соню порадовало, так это полное отсутствие всех мужчин старше тринадцати лет. Кроме ведущего, что понятно.

Первый тур “интеллектуальной игры” был посвящен географии. Разумеется, Леся безошибочно назвала столицы Мадагаскара (как она слово-то выговорила такое: Антананариву), а также Шри-Ланки (это было еще даже круче: Шри-Джаяварденепура-Котте) и Австралии (какая-то простенькая Канберра), и совершенно точно указала общую численность населения Ватикана. Ничего нового. Самое смешное, что никто не посмел бы обвинить маленькую гениальную девочку в жульничестве: мобильной связи и, стало быть, интернета тут не было ни у кого. Все, так сказать, в одной лодке.

Услышав, что во втором туре будет викторина по ономастике, Леся вдруг заскучала. Эта наука ее не интересовала совершенно. “Никакой информации, сплошные мозговтирательства”.

Зато Сонечка оживилась: эту тему она знала неплохо. Строго говоря, вопросы были по антропонимике, но ведущий, кажется, и слова такого не знал. Собственная фамилия Сони была проста словно валенок: родители у нее были Ореховы. Фамилия мужа ничуть не сложнее — он Кошкин. Соню теперь она бесила до судорог и зубовного скрежета: а уж Олесия Кошкина… (на этом имени настояла свекровь, Альбина Виленовна Кошкина, между прочим). Даже на слух это словосочетание звучало свистяще и вообще отвратительно. В ближайших планах стояла задача стать снова обратно Ореховыми и тихонечко поменять документы, благо не так уж их было и много, лишь паспорт и свидетельство о рождении Леси. В заявлении о разводе Соня такую пометку сделала сразу, оставалось лишь взять себя в руки и выйти на тропу кровопролитной войны с бюрократией. А вот с этим у Сонечки пока были проблемы. К тому же, ей и представить было страшно, какую истерику устроит Борис Кошкин.

В этот раз на вопросы коварные викторины отвечала Соня — настал час ее триумфа. Вожделенная поездка на санях становилась все ближе.

— И последний самый сложный вопрос, — объявил ведущий. — От какого слова произошла фамилия “Есенин”

— От слова “осень”, — с тяжким вздохом ответила разочарованная Соня. Она ожидала чего-то большего. Вопрос был из школьной программы вообще-то.

— И это абсолютно правильный ответ! — ведущий пропел ей фальшиво и плохо поставленным голосом.

Да кто б сомневался. Соня поежилась, а Леся вдруг толкнула ее в бедро:

— Мама, а там Андрис… Андрий!

— Эндрис, — поправила ее мать, невольно оглядываясь.

Новый их знакомый сидел с самого края, повернувшись к Соне самой выгодной своей стороной — гордым профилем. И снова она мысленно очертила линию его лба, носа, губ и подбородка. Неидеальный, не канон красоты, но тем и хорош. Идеальных скучно рисовать. В их студии самым востребованным натурщиком был дворник — горбун и силач, статный и гордый потомок орд татарских. Руки почти до земли, ширина плеч нереальная, улыбка от уха до уха. Философ, бабник и говорун. А натурщиком он подрабатывал строго для “вклада в историю”

— Что ж, — тем временем вещал ведущий, отвлекая Соню от тяжких воспоминаний. — У нас есть победители: это Олеся и ее мама… Как зовут маму?

Лесю они знают, а Соню нет. Как мило. Так всегда: на всех детских площадках она была просто “Лесиной мамой”.

— Меня зовут Софья, — пришлось напомнить ведущему.

— Да! Софья и Олеся получают главный приз — поездку в санях по зимнему лесу! Милые дамы, вы можете взять с собой еще кого-нибудь. Если, конечно, пожелаете. Может быть, предложим эту честь второму месту?

— Нет, — мотнула головой Леся прежде, чем Соня успела согласиться. — Я хочу взять Андреаса. Можно, мама?

Соня оцепенела. Только этого ей и не хватало! Они и так успели надоесть бедняге прибалту хуже манной каши, а тут еще и тащить его в лес?

— И кто такой Андреас? — некстати обрадовался ведущий. — Кто здесь Андреас, поднимите руку!

Как будто в зрительном зале были еще мужчины, кроме нового их знакомого!

4. Зимняя сказка

На завтрак, как обычно, девочки выползли поздно, к самому его завершению. Пока проснулись, пока оделись, пока искали книгу, засунутую Лесей зачем-то в сумку (наверное, за компанию с несвежими носками). Столовая была почти пуста, каша остыла, кофе в кофемашине закончился. Ничего нового, все как обычно. Зато тишина и простор вокруг, никто не ноет, не чавкает и не скребет стульями по полу.

Впрочем, Соня с утра много есть не могла, довольствовалась чашкой чая и булкой. Зато Леся, в предвкушении прогулки, лопала как не в себя. И кашу всю съела холодную, и булку, и чай с четырьмя кусочками сахара выпила. Торопилась, вертела головой, высматривая Эндриса. Но тот, конечно, уже позавтракал и давно, а Соня довольная и спокойная малодушно радовалась привычному уже одиночеству.

Зато после завтрака их, конечно, ждали сани с лошадью и господин Эндрис. Прибалт был в лыжном костюме и шапке с помпоном, отчего сразу показался Соне совсем юным мальчишкой. Впрочем, мужчины ее теперь интересовали мало, а вот лошадь…

Лошадка, запряженная в сани, была чудо как хороша. Маленькая, толстенькая, мохноногая, у Сони она вызвала настоящий восторг. И масть ей понравилась: серая словно мышь, и заплетенная в косички грива, и явно сытая морда с философским на ней выражением. Было видно, что животное любимо и ухожено.

Сани были стилизованы не то под старину, не то под русский стиль: ярко-красные с золотыми цветами под хохлому, нестерпимо сияющие лаком, с мягкими кожаными сидениями. Места, действительно, было три: два “пассажирских” и одно рядом с извозчиком. Кучером. Ямщиком. Или как там раньше называли водителя лошади?

Леся деловито забралась назад и потянула за собой слегка растерявшегося их негаданного спутника.

— Мне кажется, дамам положено ездить на самых удобных местах. Я ведь как бы… не самая главная дама?

— Мама не обидится, — заверила его Леся. — К тому же ее сзади обычно укачивает.

Соня сомневалась, что в санях может укачать, но спорить с дочерью не стала. Во-первых, это было совершенно бесполезно. А во-вторых, так даже и лучше. Будет возможность просто помолчать.

Кучер (будем пока называть его так) оглянулся, велел “девочке не прыгать на сиденьи”, повел аккуратно вожжами, и они тронулись плавно. Не так, как на снегоходе, а медленно и степенно, разгоняясь, конечно, но вовсе не мчась быстрее ветра.

Лес был очень красив и невероятно тих. Только какие-то крупные, яркие птицы с длинными клювами соскальзывали с ветвей, взмахом крыльев срывая с них крупные хлопья пушистого снега. Да они, незваные посетители этого храма зимы, разрезали воздух своими голосами.

— Мама, смотри, белка, настоящая белка, — взвизгнула Леся, подпрыгивая от восторга. — Андрис, ты видел? Ой, а зайцы тут есть? А серые волки?

Соня почувствовала, что ледяное оцепенение, сковывавшее ее последние недели, словно растрескалось, осыпалось с нее льдинками. Она уже и забыла, когда была настолько счастлива — искренне и полномасштабно. Хохотала, откидывая голову назад, ловила снежинки языком, подставляла разрумянившееся лицо зимнему ветру. Погода была великолепная: пронзительно-голубое небо, яркое солнце, хрустящий и искристый снег. Если бы она умела снова рисовать, она бы изобразила весь этот день бокалом шампанского. Внизу — золотое солнце и пузырьки, сверху — белая пена снега, а по ней сани. И бубенцы на дуге лошади непременно звенят.

Ей все нравилось: и сосны с елями, опустившие под грузом снежного покрывала пушистые лапы свои, и прыгающие по веткам белки, и Эндрис, взявший на себя беседу с Лесей и разговаривающий с чужим совершенно ребенком так терпеливо, серьезно и обстоятельно.

Порой Соне с дочерью было неимоверно тяжело. Непонятно даже было, кто из них старше и кто за кого отвечает. Обычно именно Леся была занудлива и серьезна, а легкомысленная мать ее уже не знала ответов на добрую половину детских вопросов. Сейчас же дочь нашла себе новую жертву и донимала ее:

— Андрис, а ты что, правда, веришь в деда Мороза?

— Конечно. Вера — штука особенная. Если бы ты спросила, могу ли я доказать существование Деда Мороза, я бы ответил, что нет. Но верю. Так понятнее?

Девочка крепко задумалась.

— Да. Но ты же ведь умный. Почему не проверил?

Соня даже не удержалась и оглянулась назад.

Эндрис молча смеялся одними глазами. Как у него так получалось? Причем в целом у него вид был серьезный и даже решительный. Соне бы такие мимические способности, а то у нее на лице вечно все мысли написаны крупными буквами.

— А ты можешь все-все проверить? И получается? Давно ли ты побывала в

Канберре, как там столица Австралии, стоит? А вдруг ее не существует, Австралии этой, я как-то уже сомневаюсь.

Леся насупилась. Соня дернулась было на помощь дочери, но встретилась взглядом с мужчиной и осеклась. Он словно просил потерпеть и заверял однозначно: справится. Странно как. Никогда еще Соня не понимала мужских взглядов. Вообще все мужчины были для нее книгой с картинками. На китайском языке.

Непредсказуемые существа, которым не понятно, что надо. То есть понятно, но глупо. Она снова запуталась и здраво плюнула на эти мысли.

Леся не унималась.

— Хорошо, убедил. Только если он существует, зачем тогда эти все… деды по вызову и за деньги? Плагиат?

— Я не знаю. Никогда не задумывался. Знаю лишь, что настоящий приходит к человеку раз в жизни. Может, в остальное время дети просто скучают?

Судя по выражению детского личика, полному скепсиса, эта теория Лесеньку не устроила.

— А к тебе приходил? — бопрос с пристрастием продолжался.

И Соня вмешалась.

— Дочь! Ну совесть есть у тебя? Ты спроси еще был ли Эндрис женат, и где все его дети! Совсем не все хотят этим делиться!

Ой! Вот это дает она. Как вообще это вырвалось? Судя по поднявшимся разом обеим светлым бровям, обсуждаемый ими мужчина тоже был удивлен.

Леся скорбно поджала губы. Бабушкин жест, мама Сони всегда делала так, когда в очередной раз убеждалась в ущербности и полной никчемности дочери.

5. Сквозь мороз и снег

А назавтра Леся вдруг вовремя не проснулась.

Обычно она вставала раньше матери. Соня вполне оправдывала свое имя, она очень любила поспать. Завтрак в “Сосновом” был с восьми до десяти, и Соня, с трудом продирая глаза в девять, неохотно умывалась и выползала из номера почти к концу приема пищи. Будь ее воля, она вообще бы не завтракала, тем более что в одиннадцать тут можно было выпить кофе с булочкой, но Леся всегда ее будила лучше любого будильника: уже бодрая, одетая и с начищенными зубами. Оставалось только подчиниться, мысленно проклиная всех жаворонков этого мира.

Сегодня же, тридцатого декабря (Соня привычно уже взглянула на календарь, в очередной раз удивляясь, как быстро летит время) дочь спала, хотя за окном даже уже рассвело. Умаялась вчера? Или, может, девочка пыталась ее утром растолкать, да неудачно?

Подошла к санаторной кровати, откинула одеяло, убрала непокорную челку с пылающего детского лба.

Пылающего? Да у нее же температура! Прикоснулась к раскаленной коже губами, ужасаясь тому, что внезапно так обнаружила. Да она заболела!

Не первый раз и не последний, конечно. Любая приличная мать проходит все ужасы детских болячек. Ничего страшного, они же в санатории! Здесь точно должны быть врачи!

— Солнышко, просыпайся, — ласково позвала Соня, пытаясь не волноваться сама.

Но Леся лишь что-то проворчала, не открывая глаз. Тихо-тихо.

На столике возле окна был телефонный аппарат. Настоящий, с трубкой на витом проводе, с рычажком и кнопками. Реликт этот соединял или с администрацией, или с охраной, или со столовой, этого сейчас Соне было достаточно. Заглянула в бумажку, набрала номер администрации.

— Здравствуйте, а можно вызвать врача? У меня ребенок заболел. Что значит “суббота”? Это ведь санаторий. Здесь должен быть дежурный врач! Только медсестра? В третьем лечебном? А она может прийти? Да вы поймите, у Леси температура, ну куда я ее потащу в мороз?.. Ясно.

Бросила трубку, пылая праведным гневом. Безобразие! Суббота у них! А если что-то посерьезнее, чем температура у ребенка? Ногу кто-то сломал, поскользнувшись на дорожке, или в бассейне потонул? Кто первую помощь оказывать будет, медсестра из третьего корпуса? А утопший должен сам к ней доползти?

Какая безалаберность!

— Леся, вставай, детка. Пойдем к врачу.

— Мама, я буду спать. Мне нехорошо.

— Что-то болит, мышка?

— Нет. Да. Не знаю. Слабость и голова.

С огромным трудом все же подняв дочь и одев ее, Соня практически на руках дотащила Лесю до третьего корпуса, благо, что он был довольно близко. Первый гораздо дальше. А потом начался настоящий сюр.

— Мамочка, у вас температура 39,2.

— Дайте парацетамол. Сделайте укол. У вас должны быть лекарства!

— У нас санаторий, а не больница. Есть зеленка и мирамистин. Что из этого вам выписать?

— И что нам делать?

— Поезжайте в город и вызывайте скорую. Я не имею права оказывать помощь, да и нечем. Давайте, что ли, послушаемся. Ага, тут, судя по хрипам в груди, воспаление легких. Что же вы, мамочка, за ребенком совсем не следите? Поди девочка раскутанная бегала, да?

Соня задохнулась от ярости, и только тихий Лесин стон спас медсестру от неминуемого скандала. Дочь бледная, с полузакрытыми глазами сползала со стула.

Что делать, куда бежать?

Связи здесь не было. Дороги завалило снегом. Скорая не проедет, наверное. Вертолет разве что вызвать, но таких связей у Сони не было. Надо звонить Борису, вот что! Он должен помочь, это, в конце концов, и его ребенок тоже!

Но чтобы позвонить бывшему мужу, нужно было добежать до первого корпуса, где ловила сеть. А оставить дочь в таком состоянии Соня никак не могла.

— Мамочка, мне плохо…

Обычно Соня была девушкой застенчивой и нежной, никогда не повышала голос, не устраивала разборок и не влезала в скандалы. Но сейчас дело коснулось Леси, и в робкой домашней кошечке проснулась настоящая тигрица. Ух, она всех тут поубивает! И начнет с администрации!

Подхватив дочь на руки, Соня рванула к административному корпусу. Уж у них должна быть связь с каким-нибудь медицинским учреждением как минимум по стационарному телефону. Пусть звонят кому хотят, хоть в скорую, хоть министру здравоохранения, хоть самому президенту, но врача ей найдут!

— Соня, Леся, — окликнул “тигрицу” знакомый голос. — Вас не было за завтраком, что-то случилось?

— Леся заболела, — скупо ответила девушка, перехватывая поудобнее весьма тяжелого ребенка.

— Постойте. С ума сошли? Обе? — Эндрис в два больших шага нагнал их, разрешения не спросив, аккуратно забрал девочку из рук матери. Почему она не воспротивилась? Молча, уверенно так. — Куда вы теперь?

— Нужно в город к врачу, — всхлипнула Соня с облегчением. Как-то вдруг Соня поняла интуитивно: она теперь не одна. Было что-то этакое в этом латыше… какая-то уверенная властность. Ей помогут. Проблема, поделенная на двоих, становится куда более простой.

Мужчина со знанием дела потрогал губами лоб девочки, бессильно обмякшей на его крепких руках, и выругался. Судя по странной фонетике, на латыни.

— Здесь только медсестра, а у нее только зеленка, — взахлеб объясняла Соня. — Нужно скорую, а как она приедет по снегам? Я хотела в администрацию, чтобы они позвонили… куда-нибудь… — голос ее виновато затих.

— Администрация будет счастлива в этом участвовать… Идемте. Сами себя как чувствуете?

— Не подохну, — вот грубить Эндрису не стоило, конечно, но нервы у Сони начали сдавать.

Он молча кивнул, взглянув на нее очень пристально и не дожидаясь развития материнской истерики, быстро двинулся в сторону… куда это он?

Оставалось ему лишь довериться. Собственно, какого-то выбора у нее и не было, и Соня рванула следом за негаданным своим помощником.

— Тут у меня есть свой транспорт.

— Вертолет, что ли?

— Лучше, я вас уверяю. Пока я прогреюсь, вам нужно быстро сбегать собрать вещи в больницу. Документы, деньги, одежду. И если успеете - вообще соберитесь.

6. Без елки и бенгальских огней

Дома было непривычно пусто и гулко. А ведь они уезжали всего на две недели!

Соня когда-то любила эту квартиру: светлую, большую, с широкой лоджией, с окнами, выходящими на восток. Здесь она все когда-то делала сама, ну, выбирала: и светлый, серо-голубой ламинат, и кофейного цвета обои в спальню, и бирюзовые подушки на кухонный диван, и саму кухню хромово-каменную, холодную и монументальную.

Огромная кровать из натурального дерева, цвета слоновой кости, комод и встроенный шкаф к ней в комплект. Круглый светлый ковер на полу, его обожала Леся и искренне ненавидел Борис, у которого была аллергия на пыль. Ковер Соня демонстративно достала из шкафа в тот день, когда Борис после развода съехал в гостиницу (наверное).

Теперь все эта некогда любимая и привычная обстановка, все эти невыносимо изящные статуэтки, тщательно выверенные цветочные композиции и тяжелые портьеры казались Соне пустыми и ненужными. Хотелось одним махом смести все в мусорные мешки и вынести на помойку, как и ушедшие ее нежные чувства к бывшему мужу. Сменить шторы. Кухонный гарнитур выкрасить в снежно-белый. Оштукатуренные стены обклеить обоями в цветочек. И люстру хрустальную в холле (назвать коридором пространство в двенадцать квадратов не поворачивался язык), которую выбирал Борис, тоже выкинуть, заменив лаконичным черным светильником.

Прежней Соне мучительно и безнадежно хотелось принести в этот дом если не уют и тепло, то хотя бы иллюзию. А теперь руки чесались все вымести, навести свой порядок и существовать.

Не до этого сейчас, конечно. Да и денег у нее на ремонт нет совсем. Соня ведь так и не работала ни разу в жизни. После института она сразу же забеременела, потом Борис сказал, что он зарабатывает достаточно, чтобы его жена могла заниматься домом и ребенком. А уж когда выяснилось, что Лесенька чрезвычайно умна для своих лет, про детский сад не шло уже и речи.

Они, впрочем, даже попытались, когда дочери было полтора года — социализация, коллектив, да и просто трехразовое полезное питание. Но в первый же день, глядя прямо в глаза воспитательнице, малютка Олесия серьезно заявила, что “старая собака Ольга Матвеевна” целый день сидела в телефоне, а еще у нее была в шкафчике красивая бутылочка. Воспитательница обиделась на “старую собаку”, вызванная заведующая нашла “бутылочку”, Борис долго смеялся, а потом сказал, что такой детский сад им не нужен.

Жена заикнулась было про няню, но муж не выносил чужих запахов в доме, к тому же у Леси есть мать. Она ведь сидит дома именно для того, чтобы этим домом заниматься. Соне пришлось согласиться. Она вообще не умела спорить с мужем.

До тех пор, пока он не выкинул ее картины, конечно.

Эта боль все еще Соню не отпустила.

Сняв обувь и развязав Лесин шарф, девушка молча прошла в детскую. Пустая белая стена и девственно чистый стол, раньше заваленный кистями и красками, снова резал глаза. Борис не пощадил ничего. Холсты, растворители, шпатели и грунтовки, масляная пастель и крафт-листы — все было безжалостно вынесено на помойку. Как сказал бывший муж: "До тех пор, пока Соня не повзрослеет".

Что ж, она повзрослела и очень быстро, правда?

В этой квартире, хранившей и моменты былого счастья, и шлейф громких скандалов, Соне теперь находиться не хотелось, но идти ей было некуда — не к родителям же, в самом деле? Они и рады принять, но у них две комнаты, в одной из которых живет Сонин младший брат-студент.

Медленно, будто сомнамбула, девушка открыла сумку, потом шкаф. Леся тихо прошлепала на кухню, хлопнув дверцей холодильника. Ну конечно! Ребенка нужно кормить, а продуктов дома нет. Только картошка в ящике под раковиной и куриное филе в морозилке. Вещи подождут.

— Лесенька, ты бы полежала, — ласково сказала Соня дочери, вспомнив вдруг, что Эндрис сунул ей пакет с лекарствами уже в дверях квартиры. Куда она его бросила? А, на обувнице. — Давай примем таблеточку и спать.

— Женщина, я вообще-то есть хочу, — буркнула девочка, в очередной раз заглядывая в холодильник, словно там за несколько мгновений что-то изменилось. — Мне нужна энергия, чтобы выздороветь.

Соня выразительно сморщила нос и извлекла из морозилки ледяную куриную тушку и упаковку зеленой фасоли.

— Суп сварю, — сообщила она.

— А побыстрее?

— Яичница? — нет, наверное, это не самая хорошая идея. Сколько лет этим яйцам? Через пару дней они точно станут прошлогодними.

Ничего не поделаешь, придется заказать еду в кафе. Тут даже Борис бы ее не осудил. Хотя… муж в очередной раз прочел бы ей лекцию о том, что в общепите готовят из самых дешевых продуктов не первой свежести и, конечно, немытыми руками. Как будто в холодильнике все идеально свежее!

Денег на карте было немного, но на еду хватило. Карбонара для Сони, пюре с котлетой и морс для Леси и еще кусок чизкейка для минимальной суммы заказа. Может, дочь и поест, она ведь любит сладкое. И не думать, не думать, что сказал бы муж, между прочим, бывший. Теперь он ничего не имел права ей запрещать!

— Я буду спать с тобой! — строго сказала Леся.

Соня кивнула. Кровать большая, тесно им не будет.

Опять же Борис запрещал дочери спать в родительской кровати. Леся спала с мамой только в те дни, когда ее отец был в командировках.

Наверное, это было правильно. Он вообще говорил очень правильные и логичные вещи. Ребенку так точно не место в постели супругов. Но теперь нет супруга, и место вакантно. Вот и отлично.

С Борисом Соня спать не любила: муж похрапывал, бормотал во сне, но самое ужасное — плотно закрывал окна и двери, так что его свободолюбивая жена ночью задыхалась. Ей нравилось просыпаться от солнечных лучей, скользящих по лицу, от шума дождя летом, от карканья ворон, даже от ледяного холода. Но окна в спальне всегда были зашторены и даже летом форточки открывались лишь днем. Последние годы Соня частенько спала в маленькой постельке в обнимку с дочерью, что Бориса крайне бесило. Не это ли было первым камнем, разрушившим такой прочный в начале брак?

7. Добрый волшебник 

Многого сделать не получилось. Уже к десяти вечера Соня валилась с ног, а к половине двенадцатого сдалась. Зато задремавшая было Леся встрепенулась и деятельно принялась не столько за новогодние приготовления, сколько за лихорадочную беготню от окна к окну. Покашливая и отмахиваясь от ложки с микстурой, она смотрела в дверной глазок, чутко прислушивалась к грохотавшему гулко подъездному лифту.

Никакие уговоры тут не помогали, даже демонстрация прайса на услуги по вызову Дедов Морозом, даже ролики с пьяными дедами в ютубе (Соня скатилась даже до этого!) ребенка не убедили.

Леся, может, и являлась гениальным ребенком, в свои пять с половиной по уровню эрудиции давая фору многим старшеклассникам, но она была еще и просто маленькой девочкой, вдруг внезапно поверившей в сказку.

Обнять и плакать, короче.

Одиннадцать сорок пять. На столе скорбно стоит салатник с пересоленным “оливье” (Соня совершенно забыла о майонезе, а со сметаной вышло нечто совершенно отвратительное, даже соль не помогла). Сиротливая горка мандаринов, красивое блюдо с картошкой и две подгоревшие куриные ножки. Великолепный стол, загляденье просто!

В напольной вазе в углу две ободранные еловые ветки, печально прикрывшие свой позор ярко сияющим дождиком и стеклянными шариками.

А всхлипывающая уже Леся, вообще не слезающая с подоконника, сидит, упершись лбом в запотевшее стекло, и тоненьким пальчиком что-то выводит на конденсате.

Соня молча сбегала на кухню, чтобы поплакать там и умыться. Приближался их маленький женский семейный армагеддон.

Еще десять минут... А потом можно будет сказать, что некоторые Деды Морозы приходят на Рождество, например. Вдруг ребенок забудет? Или по старому стилю….

Нет. Лесю ввести в заблуждение было непросто. И не забудет она ничего, это точно. Сил смотреть на тоненькую фигурку, сиротливым комочком ютившуюся на подоконнике, не было совершенно. Соня собрала последние крошки воли в кулак и вошла в комнату.

— Леся, я…

— Слышишь? — девочка оглянулась, слетев птицей на пол.

— Дочь, это ты послушай меня! — когда было нужно, Соня умело давала понять кто тут… мать. Ну… пыталась хотя бы.

Леся лишь отмахнулась, нырнув Соне под локоть и выскочив в коридор. Там действительно было слышно, как лязгнули створки лифта, и раздались голоса. К соседям гости приперлись, наверное.

Громкой звонок стал полнейшей неожиданностью. Соня с огромным трудом сдержала громкий стон. Только этого не хватало! Придется иметь дело с развеселой компанией неизвестных людей, разочарованно рыдающей дочкой, и все это как-то разруливать!

Не пойдет открывать! Пусть трезвонят. Осталось чуть больше пяти минут до курантов авось рассосутся.

Звон в дверь не прекращался, и Леся, замершая было, вдруг рванулась открывать замок.

— Леся, не смей!

Да куда там!

Соня бросилась наперерез, не успела, и проворная девочка, продемонстрировав недюжинную силу, махом открыла английский замок и эту чертову дверь распахнула.

На пороге стоял… Дед Мороз! Ущипните! А лучше по голове постучите совочком из ближайшей песочницы. Зима, говорите? Тогда снеговой да покрепче.

Ростом почти под два метра, косая сажень в плечах, роскошная белая шуба. Не какое-то там красненькое пальто из китайского флиса с меховой оторочкой, а настоящая, очень пушистая шуба, да еще и расшитая красными бархатными узорами. А еще окладистая белая борода по пояс, красные бархатные рукавицы, белые валенки и мерцающий острым стеклянным блеском серебряный посох.

Пока Соня пялилась на это чудо природы, Леся визжала и прыгала, словно белка.

— Ура! Ура! Ты пришел! Я знала, я верила!!!

Гость степенно им поклонился, а Соня медленно запаниковала. Тревога ее еще больше усилилась после того, как из-за плеча Деда Мороза выглянула Снегурочка. Высокая, тоненькая, с огромными, вполовину лица, голубыми глазами, она улыбнулась опешившей Соне и помахала в ответ на ее перепуганный взгляд.

А вдруг это воры? Мошенники там, или какие грабители?

— С новым годом! С праздником! — пропел басом гость.

— Вы ошиблись! — прохрипела в ответ ему Соня.

— Мама! Ну что ты такое опять говоришь! — терпение девочки лопнуло.

Гости переглянулись.

В этот судьбоносный момент дверь лифта снова открылась, и из нее вышел… Эндрис собственной персоной! Тащивший с собой два огромных полупрозрачных бокса на колесиках, в запотевших с мороза очках, непривычно-взъерошенный, еще и с торчащими из карманов бутылками, очевидно, шампанского, выглядел он очень потешно.

Если бы Соня могла сейчас смеяться, посмеялась бы точно. Но она не могла. Накопившееся напряжение натянулось струной и грозило излиться истерикой. Натуральной, с рыданиями и даже визгами.

Минутная пауза. На лестничной площадке стоял сказочный Дед Мороз (от него даже холодом веяло, кажется), красавица Снегурочка и готовые заплакать обе Ореховы-Кошкины. Очень твердо готовые. Обе.

Эндрис медленно опустил ручки боксов. Протер, чертыхаясь, очки, в полном молчании что-то шипя про совершенно бессовестное очковтирательство их изготовителей, и… улыбнулся. Вот запрещать надо такие улыбки, как настоящее биологическое оружие! У Сони сразу же все негодование прилипло к гортани, честное слово.

— Вы вообще понимаете, что все творите? — тихо так осведомился, даже строго. — Новый год не ждет! Быстро, быстро! Софи, Лесенька, вы позволите?

И вся эта ватага шагнула в минуту назад бывший еще Сониным дом.

А там они ка-а-ак развернулись!

Эндрис молниеносно распаковал свои странные коробки, оказавшиеся термобоксами, вихрем прошелся по кухне (каждый раз поправляя очки и осведомляясь у Сони: позволит ли она, не против ли взять тарелки).

А Соня молчала, открыв рот, словно смотрела немое кино. Причем где-то с галерки, а тапер был немыслимо пьян и вообще валялся под роялем.

Тихонько кивала головой, наблюдая, как этот мужчина хозяйничает на ее кухне. Как накрывает на стол, молча (!) перемывая салатнички, вилки с ножами, тарелки. Параллельно тихонько рассказывая, как они в лифте встретили Новый год. Как ехали из Москвы, наивно рассчитывая, что таких идиотов много не будет, а они были, и столько, что хватило на пробку длиной в полсотню километров.

8. Кулинарная магия

— Я… Эндрис, сколько я вам должна? — от волнения Соня снова перешла на “вы”, нервно перекатывая яйца в руках.

Мужчина забрал у нее эти два несчастных белых предмета и усталым голосом сказал:

— Брось. Ты совершенно правильно мне указала: за свои слова надо всегда отвечать. Особенно перед ними, — и кивнул на гостиную.

Шум там утихал, нежным голосом Снегурочка тихо рассказывала сказку. Новогоднюю. Леся все же ребенок. Еще очень маленький: слушала она внимательно, спрашивала, поправляла, но... верила каждому слову.

— Но я так не могу! Это же… как минимум на бензин сколько потрачено! А актеры?

— Это мои племянники. Кхм, кхм, многоюродные. Короче родственники. Я забрал их… с одного любительского спектакля. Так что… э-э-э… грим тоже не стоил вообще ничего. И весь антураж.

Он говорил, очень спокойно взбивая этот свой соус-эмульсию-майонез. Шикарный, между прочим: густой, чуть желтоватый, он даже пах очень вкусно.

— А все это? — кивнула на стол, заваленный и заставленный всякими вкусностями.

— О! Точно! Я идиот. Включай быстро духовку, утка уже однозначно остыла. Противень сразу давай сюда. Женщина, ты же не думала, что Деды Морозы едят бабочек и запивают их амброзией?

— Скорее уж снегирей и поверх чистый спирт.

Абсолютно безропотно подчинилась. И даже внутреннее ее “Я”, такое обыкновенно строптивое, не противилось совершенно. Расслабилось и наслаждалось происходящим.

— Н-да. Против идиота ты не возразила. Прискорбно. Кстати, твой оливье просто чудовищен. В нем даже горошек зеленый — отрава. Никогда больше не покупай восстановленный, лучше не делать такую покупку, которую потом выкинешь в унитаз. Даже если со скидкой.

Он так просто и не обидно все это сказал. Как у него так получалось? Вроде гадость, а так прозвучало, как будто он даже немножечко восхищен ее способностью делать “чудовищные” салаты.

— Я не умею готовить. И не люблю совершенно. Какой, скажи, смысл тратить силы и время на то, что потом просто сожрут?

Вместо ответа Эндрис открыл очередной свой лоток, вытряхивая в стеклянный салатник нечто странное: похожее на отрезанные чьи-то пальцы в специях и желтоватом желе. Соня еще не успела придумать себе всякие ужасы, как он аккуратно поддел кончиком вилки один из… пусть будет “не-пальцев” и настойчиво ей в рот впихнул. Даже нагло. Соня даже понять не успела, что происходит, только послушно рот раскрыла, как птенец и…

О-о-о… Это было восхитительно! Рыба. Наверное. Изумительно, потрясающе, дайте пять, лучше десять.

— Это невская минога в пряном маринаде. Рыбка такая. Ну как?

— Язык можно проглотить от восторга.

— Вот именно. Если смотреть на еду с точки зрения способа вызвать восторг, то все сразу немного иначе, правда? А теперь мой оливье. С крабами, между прочим. И огурчики тут мои.

Это было натуральное издевательство. Пытка едой.

Когда Соня, постанывая, проглотила очередной мясной рулетик, фаршированный шампиньонами в маринаде, за спиной у них снова раздалось тихое, но очень многозначительное покашливание.

— Утка пахнет вообще-то. И это жестоко. Дед Мороз скоро растает вообще! Пока вы тут… — Снегурочка зыркнула, усмехаясь красноречиво, отчего Соня опять смутилась. Да что с ней такое сегодня!

— Все накрыто, мы ждем только вас, — Эндрис опять, чертыхаясь, принялся протирать очки.

Сонечка оглянулась. Действительно: стол был уже сервирован, да как! Пока она восторгалась и закатывала глазки, Эндрис, словно по-волшебству, все незаметно успел.

— Чудесный ребенок! — в дверях появился веселый “Дед Мороз”, неизменно улыбчивый. Где Эндрис таких родственников набрал? Или у них всех ген очаровательной улыбчивости в семье?

— Она ведь голодная… — запоздалая материнская совесть подала голос, когда не просили.

— Вовсе нет, — сказочные гости отчего-то многозначительно переглянулись и совершенно одинаково ухмыльнулись. Порицают, наверное. — Малышка накормлена совершенно неправильно, но раз в год можно. Мороженое, конфеты, пирожные, шоколад… Не голодная — точно. Проснется утром счастливая и довольная, гарантируем. Где можно переодеться? Жарко очень, простите.

Дед Мороз застенчиво улыбнулся опять.

— В ванной, наверное. Да. Свет там включается…

— Сидите, мы разберемся. И, дядюшка, почему наши бокалы до сих пор сиротливо пусты?

Эти двое развернулись синхронно и выбежали из кухни, как малые дети, смеясь.

— Они близнецы, — в ответ на недоуменный взгляд Сони Эндрис только плечами пожал, открывая бутылку шампанского. — Мы все давно привыкли, не удивляйся.

Ого. На вид и не похожи. Но так дружны и так понимают друг друга! Как будто они на одной волне. Соня вспомнила брата… Ох. Она ведь чуть не забыла, что на днях у него день рождения! Позвонит опять, парнишка вежливо выслушает ее поздравления, на дежурный вопрос: “Как дела?” раздраженно ответит что-нибудь очень язвительное. И все. Еще на год.

Посмотрела на стол. Чего там только не было! Да, Эндрис прав, такими яствами можно заесть все беды и скорби. Даже то, что почти что все блюда были мясными или, на худой конец, рыбными, их не портило совершенно.

А красиво-то как! От вида ажурно вырезанных картофельных корзиночек с селедочной начинкой у Сони аж скулы свело. Чистое эстетическое наслаждение.

Гости вернулись быстро. Особенно если учесть объем грима, который им пришлось как-то снимать. Теперь это были совершенно другие двое: молодой мужчина, белокурый, голубоглазый, веселый и очаровательная девушка, белокурая и подвижная, будто ртуть. К слову сказать, косы снегурочки были натуральными, а вот как они бороду так закрепили, что даже упорная Леся подвоха не обнаружила — непонятно. Оба примерно ровесники Сони. Веселые, сильные, такие свободные. Хотя у обоих на правой руке по кольцу. Семейные? Надо же. А какими ветрами тогда они тут? Вопросы множились и напряженно жужжали у Сонечки в голове, будто тревожные осы.

— До Парижского Нового года осталось всего пять минут. Или будем ждать теперь центральную Африку? Сан-Томе и Принсипе там, Гвинею-Бисау?

9. Борис

Борис появился, как обычно, без звонка и предупреждения. Пришел, будто к себе домой. Соня прекрасно понимала, что он так и не смирился с разводом. Не поверил, что она всерьез решила жить без него. Даже вещи его лежали аккуратными стопками в шкафу, ботинки стояли в обувнице, а любимая чашка занимала крючок на кухне.

Разве что полотенца Соня все лишние убрала и бритву с шампунем.

Он был привычным, почти родным: в той самой модной дубленке, которую они вместе купили в прошлом году, как всегда: без шапки, заснеженный, серьезный, даже сердитый. Соне пришлось выйти ему навстречу — хоть она и не хотела его больше видеть.

А все же, наверное, она немного скучала… во всяком случае, Соня думала так до тех пор, пока он не открыл рот.

— Здравствуй, Софья, — сказал бывший муж, снимая ботинки и ища глазами тапочки сорок третьего размера, которые Соня демонстративно выкинула в первый же день после развода. Не нашел, конечно, поморщился, осторожно прошел в кухню, ворча: — Как всегда, полы не мытые. Зима же, надо каждый день протирать.

“Тебе надо, ты и протирай”, — подумала Соня, но, конечно, промолчала. Она вообще этой сезонности не понимала. Мыть надо, если грязно уже, например. И уж точно не потому, что “зима - значит надо”.

На кухне смотреть было не на что. Даже старания Элис с Гвидоном не смогли скрыть ужасного: на полированных дверцах кухонного гарнитура виднелись отпечатки маленьких детских ладошек, а луковые мошки весело кружились над мусорным баком. Соня поморщилась. Ей было стыдно, но поделать с собой она ничего не могла.

— Снова заказывала готовую еду? И не стыдно этой гадостью Лесю кормить? — укоризненно поинтересовался Борис, кивая на немытый лоток из-под очередного Серебряковского деликатеса. — Денег тебе хватает на доставки?

Денег не хватало, но Соня лучше умрет, чем признается в этом. С деньгами вообще был полнейший напряг. К тому же Лесина учительница английского вчера сообщила, что поднимает цену занятия сразу на пятьдесят процентов. Дескать, кризис.

А мама Таня попросила купить список книг, справочников и различных энциклопедий, старые они с Лесей знали едва ли не наизусть.

Словом, денег не было совсем, но скоро на карточку придут алименты, и Соня планировала их тратить с умом.

— А Леся где? Поди родители твои забрали, да?

— Борис, что тебе нужно? — Соня очень старалась не выходить из себя и не орать.

— Ты не забыла, какой завтра день?

Конечно, забыла. Даже вспоминать не хотела. Завтра, пятого января, день рождения у великой и ужасной Альбины Виленовны Кошкиной. Но какое теперь Соня имеет к этому отношение?

— У мамы юбилей, пятьдесят пять лет.

— У моего брата завтра тоже день рождения. А ты и не вспомнил. Передай ей мои поздравления, сам что-нибудь лестное ей там наври. Звонить ей не буду, уж извини. Так зачем ты пришел?

— Мама ничего не знает о разводе, я ей не говорил. У нее слабое сердце, ты же знаешь. А Леся — ее единственная внучка.

Соня даже глаза вытаращила от такой простоты. Это на что же он намекает сейчас?

— Папа? — раздался неуверенный голосок дочери. Она стояла в дверях кухни в майке и пижамных штанах, конечно, растрепанная и с книгой подмышкой. — Ты пришел!

Она уронила книгу и прыгнула к отцу, обняв его.

— Папа, а ты почему в Новый год не позвонил? А где ты был, ну, в командировке? А подарок принес? А ты обещал меня в планетарий сводить, когда мы пойдем?

Соня нахмурилась и прикусила губу. Подарки? О чем это Леся? Борис никогда не утруждался, даже в лучшие годы их брака предпочитая от жены откупаться деньгами. А подарки для дочери всегда выбирала Соня или ее родители.

Даже чужие, в сущности, люди — Эндрис, Гвидон и Элис — пришли к ней в дом не с пустыми руками.

“Дед Мороз” ей подарил целую кучу конфет и большую коробку полную книжек, да каких! Роскошные сказки с потрясающими иллюстрациями, красивые, как игрушки. Даже холодный и сдержанный Эндрис им оставил подарки: Соне — коробку пастели (которую, она, впрочем, так и спрятала в стол, даже не открыв), Лесе — большую книгу с интригующим названием “Жизнь растений”. Еще браслетик от Элис. И, конечно, был праздник, подаренный Лесе совершенно чужими людьми.

А родной отец, как обычно, и не подумал принести дочке хотя бы шоколадку. Соне было отчаянно за него стыдно, но выручить его она даже не подумала.

А что до “не позвонил”...

— Так вы в санатории были, а там связь плохая, — пояснил Борис, к счастью, не подозревавший, что Соня попросту внесла его номер в черный список. — Кстати, как отдохнули? Тебе понравилось?

— А… — Леся кинула внимательный взгляд на покрасневшую мать и неуверенно улыбнулась. — Понравилось. Мы там на лошади катались. И на снегоходе. Весело. И кормили там вкусно.

— Вот и славно. Ты иди поиграй, нам с мамой нужно поговорить. Кстати, ты завтракала сегодня? Обедала?

— Мы вчера у бабушки Тани ужинали, — зачем-то сообщила девочка и смутилась. — Ну я пойду.

Соня тяжко вздохнула. Ох, и хорошо она знала своего бывшего мужа! Теперь начнется!

— Софья, когда я позволил тебе оставить Олесю с тобой, я рассчитывал, что ты будешь о ней заботиться, как нормальная мать.

— Я забочусь.

— Я вижу. Дома я вижу бардак, нормальной еды тоже нет, Олеся явно голодная.

— Она не голодная. И теперь это — не твое дело.

Но Бориса было уже не остановить.

— Софья, ты посмотри на себя. Ты же сама как ребенок. Маленький ребенок. Какие-то рисуночки эти дурацкие, какие-то виртуальные друзья. Ничего не умеешь и даже не пытаешься.

— Борь, иди в задницу. Ты мне не муж, нотации твои мне не нужны.

— Так, дорогая. Нормально жить, как я понимаю, ты не хочешь. Вот возьму и заберу у тебя дочь, чтобы ты подумала хорошенько о своем поведении.

— Нет! — вскинулась Соня. — Не посмеешь!

— Да. Я отец, я имею право. Ты — никудышная мать. Дома сидишь, а ребенка даже покормить нормально не можешь, я уж молчу про воспитание.

10. Кукла Катя

Квартира у Альбины Виленовны была, наверное, похожа на Шереметьевский дворец. Или на этнографический музей с выставкой “Роскошь дворянского быта”.

Как уверяла Кошкина, род ее был очень древним. С истоками из тех самых времен, когда всякие Рюрики в шкурах ходили.

Разговаривать на эту скользкую тему с Альбиной Виленовной было опасно для жизни: ее заносило в такие глубины, откуда всегда был риск не вернуться совсем. Особенно Сонечку умиляла уверенность в некой причастности к легендарному боярскому роду. Документов, сие подтверждающих, не было никогда, нить истории этой семьи вилась тонкой веревочкой по купеческим кабакам и рабочим поселкам. Но разве это имело какое-то значение?

А потому и квартира у Альбины Виленовны была оформлена помпезно и вычурно: с лепниной у потолка, позолотой, тяжелой резной мебелью и репродукциями известных художников в багете. На самом почетном месте красовался герб этой утерянной ветви рода Кошкиных, между прочим, когда-то нарисованный Соней: с рыцарем, короной и белым драконокотом на красном фоне.

Забавно даже, что свекровь ему по-настоящему обрадовалась когда-то. Еще в те далекие времена, когда Соня верила, что они с Борисом предназначены друг для друга свыше, и готова была радовать не только любимого мужа, но и его мать.

Соня всегда остро чувствовала свое несоответствие этой квартире, не любила вообще тут бывать и старалась придумать предлог, чтобы в гостях и не появляться.

Ну не было у нее ни узких платьев в пол, ни бриллиантов, ни врожденного аристократизма. Обыкновенная она баба, Соня Орехова-Кошкина: и фигура не точеная статуэтка, и профиль отнюдь не римский, и волосы не кудрявы, и даже глаза не навыкате, как на портрете Александра Первого (портрет, кстати, тоже на стене в квартире Кошкиных висел).

Словом, невестка, теперь уже бывшая, Альбину Виленовну категорически не устраивала: ни рыба ни мясо. И даже красный диплом местного вуза и рождение внучки-вундеркинда не смирили боярыню Кошкину с печальной действительностью.

Совсем другое дело — Катюша! Вот та могла Бореньке стать идеальной женой. Полный Сонечкин антипод — жгучая брюнетка, стройная и длинноногая, как газель, с огромными черными глазами и выдающимся носом, откровенно напоминающим об армянских корнях.

К тому же, в свои тридцать два Екатерина была уже главным бухгалтером, да не где-нибудь, а в центральной районной поликлинике. Против такого козыря была бы бессильна даже самая головокружительная карьера. Ибо связи в поликлинике для пенсионерки — это святое.

Словно этого было для Сонечки недостаточно, у “дочери маминой подруги” был целый букет очевидных достоинств: она была великолепной хозяйкой, прекрасно готовила, помогала матери на дачном участке и, о ужас, пекла вполне съедобные торты.

Результат ее нелегких трудов сейчас возвышался в центре стола, и даже пристрастная Соня была вынуждена признать: великолепен. Леся же, как увидела это чудо кондитерского искусства, замерла восторженной белочкой и захлопала в ладоши.

— Ой, а его точно есть можно? — тут же спросила она, немало позабавив собравшихся чинно гостей.

Соня всех знала отлично, и глаза бы ее их не видели. Всех. И Ольгу Геннадьевну с невзрачным и безымянным мужем, и ее дочь Катю, и Матвея Францевича — проректора местной технологической академии с какой-то-там по счету супругой. Видимо, в честь великого юбилея были приглашены еще две незнакомые Сонечке тетеньки предпенсионного возраста, ярко накрашенные и молодящиеся.

— А ягоды настоящие? А рожок? Это что, рог изобилия, да?

— Да, мой хороший, — доброжелательно и очень мило улыбнулась Катя Олесии. — Ты знаешь легенду про Зевса и его козочку, радость моя?

— И про Кроноса, поедающего своих детей? — тут же оживилась девочка. — Кто ж ее не знает?

Соня про себя подумала, что вот она, дура почти деревенская, необразованная и бесперспективная совершенно, древнегреческую мифологию помнит местами и смутно. А Катя, всегда ее раздражавшая, действительно идеальная кандидатура на роль новой Борисовой жены.

Они бы и вместе отлично смотрелись: крупный и представительный Боря, стремительно уже лысеющий и брюшко отращивающий так же быстро, и миниатюрная Катерина. Альбина Виленовна, очевидно, с Соней была в кои-то веки солидарна:

— Ах, Катенька такая умница! У нее ведь два высших образования: экономическое и филологическое. Кстати, она помогала мне готовить! Ведь дочери у меня нет…

Соня мысленно с ней согласилась. Катю, между прочим, ставили ей в пример с первого дня замужества: дескать, вот какая девушка, и куда только Боренька смотрел… А смотрел Боренька, очевидно, в светлые глаза своей супруги и на ее совершенно естественный полный третий размер груди. Хотя бы в этом Соня плоскогрудую Екатерину обскакала.

— Ой, Олесия, у меня ведь для тебя подарок, — всплеснула руками чернобровая нимфа. — На новый год. Чуть запоздалый, но это неважно, наверное.

Показалось ли Соне, или в Катиных темных глазах натурально мелькнул какой-то хищный и недобрый совсем огонек?

Что ж, она всегда подозревала, что дочь маминой подруги имеет на Бориса планы, что ни на есть самые матримониальные. А к Олесе, видимо, Катя подмазывается, как к будущей падчерице?

Как же смешно это все… Смотрелось, как самый бездарный спектакль. Но к счастью, Соня теперь на нем чувствовала себя только зрителем.

Все! Флаг ей в руки и барабан на шею, и пусть забирает Борюсика.

Из пакета была торжественно извлечена большая фарфоровая кукла, странно похожая на саму Катю-дарительницу: черные кудри, черные же глаза, алые улыбающиеся губы. И платье — роскошное, бархатное, в пене белых кружев.

Чудо, а не кукла, Соня оценила. Но умница-Леся кукол никогда не любила, и ее злорадная мать предвкушала детскую реакцию очень далекую от восторга.

Но она снова ошиблась.

— Ой, какая она красивая! — защебетала Леся. — Словно живая! Я назову ее Катя, в честь вас.

Екатерина польщенно улыбнулась, Альбина Виленовна умиленно сложила ручки на плоской груди, Борис внимательно и благодарно поглядел на Катю, кажется, оценив не только ее щедрость, но и глубокий разрез черного шелкового платья, выгодно подчеркнувший и крутость бедра, и стройность ног.

11. Бойся своих желаний

Легко было сказать: найти работу! Да где ж ее, проклятую, найти, когда у тебя на руках ребенок? Сначала нужно устроить Лесю в детский сад, а это дело невероятно сложное. Соня честно залезла в интернет, поискала какое-то занятие по удаленке или на дому и в сердцах бросила телефон на подушку. Была бы она бухгалтером, можно было бы заполнять какие-то финансовые документы. Для программиста тоже работа имелась. А ей с инженерным дипломом и полным отсутствием опыта дорога была открыта только на завод, но график Соню совершенно не устраивал.

К тому же в их маленьком подмосковном городке большой завод был только один — именно тот, на котором работал Борис. Конечно, должность у бывшего Сониного мужа была ого-го какая, вряд ли ей бы довелось с ним пересечься «по службе», но даже эта крохотная вероятность девушку откровенно пугала.

Уж очень хорошо она знала упрямство и упертость Бори: если тот чего-то захочет, то непременно воспользуется всеми доступными рычагами давления, в том числе и служебным своим положением.

Нет, завод мы из списка вычеркиваем.

Что остается? Устроится куда-нибудь уборщицей — мыть подъезды или офисы? Дворником? Официанткой в ночную смену? Лесю в таком случае можно было бы оставлять у бабушки с дедом. Наверное, не самый плохой расклад, но не приведи Господи, узнает Борис — точно будет очередной скандал. Тогда он и в самом деле отберет у Сони дочь!

Был, конечно, еще один вариант… Работа художника. Соня давно мечтала освоить не только холст, акварель и темперу, но и графический планшет с редакторами. Кое-какие начальные навыки у нее были еще со времен института, в интернете полно бесплатных курсов, главное — начать.

А вот начать она и не могла.

После памятной выходки Бориса, в одночасье в сердцах уничтожившего все то, что так трудно и долго рождалось стараниями Сони-художника, эта тонкая шестеренка сломалась.

Лопнула та самая струна, которая пела в ее душе, когда Соня творила. А без этого тихого звука внутри ничего вообще не получалось. Даже простенький самый набросок, эскиз крутобрового профиля и серебряный абрис очков на горбатом носу. А ведь тут нужно только две гелевые ручки и лист бумаги…

— Мама, мы с Катей голодные!

С Катей. Р-р-р! Леся носилась с этой дурацкой куклой, как с писанной торбой! Даже в туалет с ней в обнимку ходила и вслух ей читала. А у Сони фарфоровая красавица вызывала отвращение и какой-то потусторонний ужас, несмотря на миловидность. Соня и сама не смогла бы объяснить, почему она так ненавидела безобидную, в общем-то, игрушку, но даже и прикоснуться к ней было противно.

Кукла как кукла, дорогущая, очевидно. И нет, на ее дарительницу Соня совсем не сердилась, наоборот, желала Екатерине всяческих успехов на поприще охмурения Бориса Кошкина.

Чем скорее бывший муж забудет Соню, тем будет лучше для всех.

— Бутерброд с колбасой вас с Катей на завтрак устроит? — процедила Соня хмуро. — Или яичница?

— Яичница, — милостиво согласилась дочь. — Да, Катя? Мы хотим глазунью.

Соня стиснула зубы, чтобы не сорваться. Леся важно уселась за кухонный стол, куклу сажая на табурет рядом. Несмотря на безжалостную эксплуатацию, фарфоровая красотка потрепанной не выглядела, наоборот: невинно улыбалась, глазела на хозяйку дома своими страшными черными глазищами и каждой безупречной оборочкой платья, словно упрекала Соню в неряшливости. Дома девушка не заморачивалась, разгуливая босиком, в пижамных шортах и старой растянутой футболке.

Первое яйцо плюхнулось на сковородку, зашипело и расплылось безобразной кляксой. Второе Соня попыталась расколоть более аккуратно, но зазвонивший вдруг телефон заставил ее дернуться. Что ж, Леся и Катя получат на завтрак традиционное грузинское блюдо “Жричодали”, а не эти ваши глазуньи. Ну извините, все вопросы к бабушке Тане.

Сонина матушка была, как обычно, лаконична и бескомпромиссна.

— Лесю я сегодня заберу, папа будет у вас через час. Взяла билеты в театр на “Снежную королеву”.

— Мам, я тоже хочу в театр, — пробормотала Соня, придерживая плечом телефон возле уха и накладывая некрасивую яичницу в тарелку с бабочками.

— Я взяла только два билета, а потом у нас с Лесей занятия. Все, хватит лодырничать. Переночует она у меня, я сварила борщ.

На слове “борщ” девушка сдалась. Борщ — это просто запредельный аргумент, Соне даже крыть нечем.

— Хорошо, мам. Леся будет готова через час.

Вздохнула тревожно, потерла виски. Ее знобило — верный признак надвигающейся мигрени. Пожалуй, мама как нельзя более вовремя. И что с того, что она, как обычно, не спросила у взрослой дочери о ее планах, а просто поставила перед фактом? Сегодня все было как нельзя более кстати.

— Я это есть не буду, — внезапно заявила Леся, отталкивая от себя тарелку. — Я просила глазунью, а не вот это месиво.

— Другого завтрака нет и не будет.

— Так закажи из кафе.

— Леся, ты как с матерью разговариваешь?

— А ты как разговариваешь с дочерью? Я, между прочим, тоже человек и имею право на собственное мнение.

Ох! Олесия явно закусила удила. Да уж, папина дочка. Это бывало нечасто, но всегда не вовремя, а противостоять ей мягкая Соня не умела.

— Хорошо, поешь у бабушки, у нее есть свежий борщ.

— Ура, борщ, борщ! — закричала Леся и выскочила из-за стола. — Мне нужно собрать рюкзак! Обязательно возьму с собой эту новую книгу, о жизни растений, бабушка еще ее не видела.

И исчезла.

Соня обессиленно опустилась на табурет, подцепив вилкой нетронутую яичницу. Действительно, ерунда получилась. И, конечно, она забыла ее посолить. Невкусно.

Ее внимание привлекла забытая кукла. Как-то злобно она блестела своими глазками, и выражение лица такое… брезгливое. Или это только казалось? А еще на шее у игрушки сверкал тонкий серебряный браслетик с драконом, подаренный дочери Снегурочкой-Элис. Нашла куда повесить такую ценную вещь, на шею этой… твари!

Соня потянулась было к кукле, но вдруг отдернула руку. Отчего-то сделалось жутко. Ничего, вот Лесю заберет дед, а мама ее эту дурацкую куклу закинет на антресоли. Леся поплачет и забудет, всем станет легче.

12. Абонент недоступен

— Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Перезвоните позже.

Как же Эндрис ненавидел эти женские голоса! Так бы и… ладно. На девушку-оператора, давшую записать когда-то свой голосок, злиться было бессмысленно.

Куда они подевались опять? И какое ему вообще опять дело до этой безумной Софии и ее беспокойной дочки?

Он знал. И даже себе уже самую малость сознался.

Ему очень понравилось быть для них добрым волшебником. Видеть искорки восхищения в детских глазах и оттаивающий понемногу взгляд Сони.

Все его окружающие: друзья, боевые товарищи, многочисленные родственники, коллеги, начальство давно и надежно сплелись в один узел закрытого мира. Мира, в который никого постороннего не впускали.

Профдеформация.

Здесь все привыкли к нему, точно знали, что стоит позвать невозмутимого Сильвера, и сразу все станет понятно, организованно и спокойно. Он любой хаос разложит по полочкам, заставит работать любой коллектив.

Как говорил его близкий друг и начальственный родственник, легендарный Ладонис Лефлог: “Отправьте Сильвера в преисподнюю, и там грешники сразу начнут в ногу строем ходить”.

Нет, он совсем не был солдафоном. Но символом слова “порядок” для всех окружающих был.

А теперь эта внезапная командировка сроком в целую неизвестность! Ладон явно и сам был не рад, подписывая новый приказ о его назначении. Все были не рады.

Как они справятся тут, и без Эндриса?

— Это был восемнадцатый кандидат, или я ошибаюсь?

На стол элегантно присела очень красивая женщина. Высокая, статная брюнетка с умными чуть раскосыми глазами и роскошью гладких темных волос. Мужчина вздохнул. Только она его и понимала, похоже.

— Маргарита Вик…

— Маргарита. Андрюш, прекрати это все. Что здесь происходит?

Он громко выдохнул, потер спинку породистого носа, сняв очки, и стал судорожно их вытирать специальной салфеткой. Очки были отобраны вместе с салфеткой. Отмазаться не получится. Если уж сама Маргарита пожаловала — шансов нет.

Поджав укоризненно губы, осмотрела внимательно стекла, головой покачала. Можно подумать, он был виноват в этих бракованных свойствах!

— Меня не устраивают совершенно все претенденты! — уверенно сказал, глядя в ее глаза подслеповато.

— Нда? А скажи мне, зачем секретарю ректора знать устройство печатной машинки “Ятрань”?

— А вдруг электричество отключат? — Эндрис отважно забрал очки и воинственно задрал подбородок.

Маргарита в ответ улыбнулась. И посмотрела внимательно, прямо как… как на капризных и бестолковых деток смотрят любящие родители.

— Дружочек, она электрическая. А на случай, когда все сломается, есть ручка и пальчики. И не надо вытряхивать из претендентов на твой секретарский трон признания во всех несовершенных грехах. Ты же сам долгие годы мечтал поработать в профессии. Ты же ученый. Ну?

— Вы без меня пропадете! — прозвучало неубедительно.

— Ведь дело не в этом, да? — а вот это куда ближе к делу.

Сильвер тяжко вздохнул. Можно ли что-то скрыть от супруги Ладона? Железная женщина! Не зря ее руки столько лет добивался Лефлог.

Кивнул выразительно на телефон.

— У меня… пропала знакомая, — да почему же он так вяло мямлил?

— Просто знакомая? — очень лукаво спросила.

Он удивился.

— Там девочка у нее, маленькая. Они обе совершенно беспомощные. И кошки линялые душу скребут, Яги меня подери.

Выслушала очень внимательно. Призадумалась.

— Кто из наших еще ее знает?

Вот что значит хирург. Сразу все четко и по делу. Клиническая картина, диагностика, стол в хирургии, реанимация и “Он будет жить”.

— Ну так, твои же. Гвидон с Элькой. Новый Год у них вместе встречали.

— Элис? — Марго, зачем-то смотревшая на стеллажи с документами, развернулась, поймав его взгляд. Изучающий такой, профессиональный. Явно ведя диагностику. — Зная свою дочь… я бы на твоем месте с ней связалась. Чтобы она ушла с места событий, не обзаведясь связями?

— Связь не работает, если вы не услышали, — насупился Эндрис.

— Женские связи — явление совершенно другого порядка. Звони давай, она как раз где-то тут сегодня.

Женщина соскользнула хищным и плавным движением со стола, потянулась.

— Кстати! Если так все печально у тебя с выбором смены, давай я тут подежурю пока?

Он поперхнулся. Нет, предложение было не просто немыслимо лестным, но и вполне даже резонным: в царстве самой Маргариты Викторовны Лефлог всегда царил образцовый порядок. Безупречный. И в делах мужа она разбиралась практически так же легко, и взаимодействовать с ней всегда было одно удовольствие. Но зачем ей эта работа? Уж ей точно есть чем заняться.

Словно прочтя эти сомнения на выразительном лице Эндриса, Маргарита снова ему улыбнулась. Тепло и красиво.

— Считай, что я категорически отказываюсь видеть рядом с супругом какую-то… Геллу, например. Как тебе такая версия?

Сильвер поморщился. Напоминание о его когда-то внезапно исчезнувшей любовнице неприятно царапнуло. Прошло уже много лет, а все также противно.

Именно с тех самых пор он тщательно соблюдал меры предосторожности: с женщинами накоротке не сходился, умных вообще избегал, красивые вызывали изжогу. Строго короткие связи без обязательств и тапочек у двери. Гигиенично, практично и необременительно.

Наблюдавшая за его терзаниями Маргарита печально покачала головой.

— Так и не выздоровел, — прошептала, вздохнув.

Плавной походкой подошла к двери и, уже нажав ручку, снова к нему обернулась.

— Все, решено. Я поставлю в известность супруга, тем более, — снова загадочно улыбнулась, — у меня есть еще причины засесть у него тут, в приемной. А ты лови Элис, в конце концов, она вполне неплохой оперативник. И очки поменяй. Или… — снова головой покачала.

И вышла.

Эндрис схватился за голову. Где-то в глубине души он надеялся, что замена ему не найдется, и проклятую эту командировку отменят. Почему все в него так вцепились? Годами сидел себе в кресле приемной Лефлога, тихонько писал научные статьи, публиковался, работал…

13. Эдем

— Мамочка! Мама! Не вздумай тут помирать! Пульс бьется, стеклышко запотело, не притворяйся, открывай глазки скорее!

Если бы не отчаяние, почти уже слезы в голосе Леси, Соня и не подумала бы пошевелиться. Голова у нее просто раскалывалась. Мигрень ее все же настигла. Проклятая кукла! В ней что, была бомба? Неужели Екатерина до такой степени отчаялась? Или просто свихнулась?

Ох! Соня открыла глаза и зажмурилась. Мама дорогая, неужели ее жизнь закончилась вот так нелепо и скоротечно? За что?

Она все же умерла? И попала, видимо, в рай, ибо ничем другим это место быть не могло. Шелковистая изумрудная травка, бесконечное голубое небо, огромные и явно очень старые деревья, буйно цветущие кусты чего-то похожего на розы. Ботаника никогда не входила в сферу Сониных интересов, и она никак не могла вспомнить, что могло цвести вот так — ярко-алыми крупными цветами.

Перевела взгляд на бледную Лесю: та сидела на корточках рядом с непутевой матерью, испуганно моргала и держала в руках зеркальце. Странно так: почему они вместе? И где остальные обитатели Эдемского сада? И вообще, ладно, Леся, все дети чисты и невинны, но Соня — и в рай? С ее-то ленью и разгильдяйством?

Ой, а вон и… Нет, ну даже не слишком религиозная Соня догадывалась, что ангелы не могут быть голыми! В одной лишь набедренной повязке из широких листьев.

Заметившая двух незнакомцев Леся, наконец, повела себя как обычный ребенок: взвизгнула и спряталась в материнских руках, уткнувшись носом куда-то в Сонину подмышку. Даже глаза, кажется, закрыла.

Мужчина (в половой принадлежности обитателя Эдема сомнений не было) медленно и осторожно приблизился к незваным гостьям, совершенно банально и приземленно почесал свой нос и голосом неожиданно сиплым спросил:

— Здрасьте. Вы новенькая из персонала? Или просто так тут гуляете? Не заблудились ли часом у нас?

— У нас — это где? — рискнула уточнить осторожная Соня.

— В парке-дендрарии ВСЕБЕСИМа?

— Ну да, есть в этом что-то… Я… заблудилась, наверное. А вы собственно, кто?

— Дриады, разумеется, а кого вы еще могли встретить в квадрате 2-Дельта? У нас тут научная практика на шесть местных месяцев и наших двенадцать. Или пять по вселенскому времени.

— А?

— Студенты мы, девушка.

Соня зажмурилась и ущипнула себя за руку. Чушь какая-то! Дриады? Студенты? В райском саду с красноречивым названием? Она точно в своем уме? Может быть, ее так сильно приложило головой, что теперь у нее галлюцинации?

Поплотней дочку прижала, та всхлипнула очень даже естественно.

— А почему студенты и голые? — тупо спросила она, вызвав заливистый смех незнакомцев.

— Мы не голые, мы в фартунгах! — возмущенно ответил ей тот, что стоял в стороне и наблюдал. Будто про смокинги говорил. — Это же нормально, мы дендроморфы. А вот вы кто такая, если не знаете таких элементарных вещей? Покажите, пожалуйста, ваш личный лист прохождения.

Какой, однако, забористый у Сони бред!

— Уважаемые галлюцинации, — начала она. — Я не совсем понимаю, что происходит, но, наверное, скоро придет врач и сделает мне нужный укол. Потерпите немного.

Да. У нее бред, конечно же. Недаром ей привиделись это роскошные, практически обнаженные мужики с идеальными рельефными телами. Все, как она любила: высокие, очень смуглые, длинноногие, стройные, почти худощавые, с отлично прорисованными мышцами, широкими плечами, крепкими руками и выпуклыми, аппетитными ягодицами. “Фартунги” прикрывали лишь самые стратегически важные их места, остальное же было матово-гладким, золотистым и без единого волоска. А что волосы, собранные в целую связку ажурных косичек, у них были зеленые — так чего ожидать от тех глюков? Злорадно подумала, что уж за галлюцинации Борис не сможет ее ругать, он их не увидит.

— Гул, вызови теплокровным посильную помощь. Они дезориентированы, излучают эмоции страха, начнут выделять еще лишнюю влагу и температуру повысят на грунте! Все наблюдения вжигам под левый хвост!

— Погодите! — Леся отмерла и высунула нос из-под материнской футболки.— Вы и вправду они… дендроморфы? Клянусь, если расскажете, влагу лишнюю не выделять.

Вот. И ребенок свихнулся. Не зря Соне так кукла не понравилась. Теперь их посадят в психушку, привяжут к кроватям и будут уколы колоть. Она видела в фильмах ужасов.

Зеленоволосый поморщился. Оглянулся на остальных.

— Гул, ты еще здесь почему-то?

Самый высокий вздохнул, развернулся и размашистым шагом ушел восвояси.

— Дендроморфы — это разумные существа, по достижению определенного возраста зрелости сознания останавливающие свой путь, прорастая корнями в тело родной планеты. С каждым веком, за этим последующим, мы все более теряем антропогенные свои черты и все больше становимся дендрами. Можем веками стоять, шелестя листьями, и рассуждать о вселенской истории и смысле жизни. Послушай, маленькая стробилла…

— Кто? — пискнула Соня, с ужасом это выслушивавшая.

— А! Мам, не пугайся, он назвал меня женским побегом. Девочкой, если по-нашему.

— Эммм… — горло у Сони вообще пересохло, — Дочь, а давно ты у нас понимаешь этих… денр, деднр…

— Так в книге, что Андрис мне подарил, все это было! — и Леся подпрыгнула, судорожно оглядываясь. Увидев свой маленький рюкзачок, лежавший у ног одного из пришельцев, быстро его подхватила и к матери отползла.

Ее последняя фраза произвела на зеленоволосых странное впечатление. Они переглянулись и расступились. Только один, тот самый, что Соню пугал, снова поморщился, отвернувшись.

Неприятный какой этот тип. Хотя… “Посильная помощь” звучало вполне успокаивающе.

Прибыла она, эта помощь, довольно стремительно. И надежд никаких не внушала.

Странный дуэт медленно полз по газону, все больше убеждая Соню в нереальности всего происходящего. Во-первых, пони был совсем маленьким, едва ли больше собаки. Во-вторых, он был запряжен в сани, и ехали они, конечно, по зеленой травке. А в-третьих, правил всей этой конструкцией кот. Рыжий, огромный, упитанный. Весьма пушистый.

14. Ихтиозавр 

Эндрис был консерватором. Самым ультра-супер-сверх-консерватором из возможных. Практически ихтиозавр.

И то, что с ним сейчас делали, было жестоко. Практически страшная пытка: Сильвера-Серебрякова вытаскивали на тот свет.

Перед растерянным Андром лежали последние отчеты о развитии и работе проекта, задуманного когда-то кем-то гениальным. И разворованного ничуть не менее гениально. Разрушенного и низвергнутого просто талантливо. Пятьдесят шесть фактов коррупции и всяческих умышленных злоупотреблений. Служебные преступления, контрафакты, контрабанда. Оборот наркотических веществ, запрещенное биогенное оружие, торговля анафродизиаками (*) и афродизиаками. Стимуляторы, блокираторы, психостимуляторы, антидепрессанты, ряд психотропных веществ.

Прочтя это, каждый трезвомыслящий человек мог представить себе что угодно: мафию, полуразрушенные города времен всемирной депрессии, войны, разруху, преступные картели. Уличные перестрелки, на худой конец — дикий запад или не менее дикий восток времен опиумных войн.

Но речь в отчете велась о ботаниках! Ботанический сад, драные яги и акуну им в задницу.

Банальный ботанический сад! Всех мордой да об колючий забор и за хвост протащить там три раза вдоль самой вонючей канавы.

Ну…

Не такой уж банальный, допустим. Сюда приносились из разных миров разного рода биологические редкости, обязательно обладающие уникальными магическими свойствами.

Идея была очень благая. А как известно, благими намерениями вымощена дорога во вселенскую Тьму.

Очень скоро особенно одаренные сотрудники поняли выгоду. И спустя недолгое время сад расцвел буйным цветом преступности под самым носом у законопослушных миров.

Протоколы расследования пугали даже видавшего вида Сильвера. Одно лишь только радовало: уже пару лет как расследование было закрыто, все виновные арестованы, усердно и публично наказаны, и Сад опустел.

Остались лишь самые верные делу сотрудники, многократно проверенные да набранные среди своих.

И растения. Те самые редкости, совершенно никак не повинные в своих свойствах, преступных и зачастую смертельно-опасных. Настоящая его страсть.

Если бы не они, Эндрис уже точно подал бы рапорт об увольнении.

Он никакой не герой, вот совершенно.

— Бедствуешь? — голос Ладона раздался прямо над головой. Зарывшись в бумаги, Эндрис совершенно его не заметил.

— Страдаю. Кофе? — он вспомнил вдруг, что все еще исполняет обязанности секретаря.

— Прекрати, — Ладон поморщился, присаживаясь на край стола.

Да чем их так притягивал этот стол? Рядом удобные кресла для посетителей, но нет же: все семейство Лефлогов упорно мостит свои задницы на безупречную мраморную столешницу.

Андр тяжко вздохнул, провожая глазами тяжелую папку, прихваченную Ладоном.

— Как вообще туда попала Инквизиция?

Этот принципиальный вопрос мучал Сильвера все это время.

Другой мир — это не соседняя улица, не другой регион и даже не континент, между прочим. Это у ягов дурных на рогах, без общепринятой связи, да там даже сутки другие! Маму вашу под хвост и с особой жестокостью!

— Совершенно случайно. Оперативников наших угораздило все это раскрыть.

— А давайте закроем обратно! — мысль эта Сильверу очень понравилась. Он даже руку к папке заветной протянул, наткнувшись на ироничный начальственный взгляд.

— Трусишка очкастый, — тихонечко прошептал ехидный начальник.

Лицо Эндриса вытянулось. Он не такой!

— Я совсем не оперативник, — грустно вздохнул тот, кого обозвали очкастым трусишкой. Несправедливо вообще, между прочим.

— Ну послушай! — Ладон стал вдруг серьезен и папку на стол положил. — Это дело совсем не так просто поручили тебе. И мне. Нам.

Звучало вполне обнадеживающе. Не Сильвера одного забрасывали как агента на вражескую территорию, а под начальственной дланью влиятельного практически родственника.

— Я не вижу причины, — из последних сил он сопротивлялся.

— А она есть. Даже несколько, много, — Ладон тяжко вздохнул, посмотрев на помпезные настенные часы с наглой кукушкой.

— Лекцию о важности межмировых связей в магической Вселенной можно мне не читать. И о роли Инквизиции там можно тоже… эту часть пропустим.

Ладон усмехнулся. По крайней мере, Серебряков представляет себе масштабы ответственности.

— По общим законам именно представителям мира, решившего эту проблему, теперь это все и принадлежит. Наша колония, так сказать. Наши законы, наша ответственность и… наши доходы.

— Оружие, наркотики, проституция? — почти с надеждой спросил уже-не-секретарь.

Потому что если ответ положительный, то зачем там нужны ботаники? Толпа темных отлично подходит. И никаких командировок. Ведь правда же?

Выражение породистого лица ректора магической академии не предвещало хорошего в жизни Сильвера.

— Нет. Научная работа, исследования, конференции, медицинская магия, охрана редких и исчезающих видов растений, уникальные биосистемы, студенты и библиотека. Ты счастлив?

О да… особенно в свете отчетов о прошлом этого рая растений.

Сильвер лишь молча закатил глаза.

— Невероятно. Чем еще вы спешите меня осчастливить?

— О! Решился? Ну и молодец. У меня еще планы учебных экскурсий, научных экспедиций, и я понятия не имею, как мы все это проделаем.

— Как обычно, — Эндрис скорее смирился. И молодцом себя совершенно не ощущал.

— Сильвер, ну что ты сопишь опять? Где мы найдем еще инквизитора с такими, как у тебя, организаторскими способностями, да еще и ботаника? Их больше в природе не существует, поверь, ты уникален!

Они оба знали о маленькой семейной тайне: слабостью к лести были наказаны все представители этого рода. Осознавали, но поделать с собой ничего не могли. Особенно, если все сказанное — чистая правда.

— Я знаю, — невозможно было не согласиться.

— Вот примерный список запросов тамошней биостанции, — оживившийся сразу Ладон стал вытаскивать из-под полы подозрительного вида свитки. — Вот библиотека, лаборатории тоже по списку, таблица всех модулей сада, описание искусственных биосистем, вот…

15. Новая жизнь

Кот оказался вполне представительным гномом. Не сразу, не вдруг, а только после того, как они очень весело докатили до выхода из огромного парка, где прошли процедуру биологической и магической дезинфекции (долго бродили в зеленом тумане по щиколотку в липкой фиолетовой жиже). После этого он важно взял стопку приготовленной чистой одежды и степенно удалился.

Вернулся к ним крепкий и строгий мужчина, ростом немногим выше Леси, зато очень широкий, мускулистый и явно сильный. Борода, гномам приличествующая, у него была тщательно очень расчесана и даже заплетена в две косички, но вид имела при этом не очень-то гномий. Жидковата была, говоря откровенно.

— Значит так, — гномокот приосанился, рассматривая свою новую неприятность.

— А Мегерушка где? — выступила вперед Леся.

Странно, Соне вдруг показалось, что при виде ребенка этот их… Дваринг Леонид Глебович не просто смягчался, а прямо-таки таял. Глаза охристо-рыжие начинали светиться какой-то нежностью, совершенно кошачьей, даже голос менялся, когда он ей отвечал. Не об этом ли были его странные слова, адресованные “маленькой хитрюшке?”

— Пошла на конюшню. У них скоро ужин, она ни за что не пропустит порцию хрустиков. Так что дальше нам придется топать своими ножками! — буквально промурлыкал гном, потом спохватился и нахмурил строго брови.

— Она замечательная лошадь! — заявила девочка уверенно. — И даже не спорьте!

Да уж, “маленькая хитрюшка” очень быстро нащупала слабое место сурового Леонида и понемногу начала прибирать его к пусть еще маленьким, но уже очень женским рукам.

— Можно подумать, ты знала толпы других лошадей, — тихо пробормотал гном, почему-то напряженно оглядываясь. Достал из кармана блокнот, бросил взгляд на стоявшее рядом огромное светлое дерево и что-то записал.

Соня тоже вокруг огляделась.

Они стояли на круглой площадке, окруженной большими деревьями странного вида: гладкая серебристая кора, печально обвисшие ветви. Похожи на плакучие ивы, только листья совершенно квадратные и при этом еще все разноцветные. Самые крупные были белыми, а самые маленькие густо-изумрудными, и весь спектр зеленых цветов украшал эти огромные кроны.

Что характерно ни одного квадратика под кронами на безупречно подстриженной зеленой траве не валялось.

Кроме стены этой зеленой и желтых песчаных дорожек, ныряющих под кроны, ничего вокруг видно и не было. Как специально огородили площадку от любопытных.

— Так значит, вы проникли сюда прямо с Земли, — прервал ее созерцание гном.

А до этого они с Лесей, кажется, обсуждали лошадей, Соня даже и не прислушивалась.

— В смысле “проникли”? Вы что под этим всем подразумеваете?

— Пока только то, что я не знаю ни одного законного способа попасть в дендрарий вне командировки или экскурсии. Пропуска выписываются сюда чуть ли не за полгода! Да я супругу в Эдем ввозил год! Она меня чуть не… эм-м-м... Не важно.

— Вау! — вмешалась опять Леся. — Мама, да мы попаданки!

— Кто?! — Соня не понимала совершенно ничего.

Какие пропуска в галлюцинации? Может, еще и билеты? Тогда ей продайте на выход!

— Да эти книжки тупые, что все женщины читали вокруг там, в санатории. В них писали про попаданок. По голове чем-то шарахнуло, машина сбила или с башни свалилась, бах! И уже в другом мире. Прикинь?

Вот говорила ей мама, что надо следить за тем, что ребенок слышит. А Сонечке все недосуг.

— Нас ничем не шарахало… — рассеянно пробормотала она. — И как вы узнали, откуда мы?

Леся покраснела и как-то быстро потупилась.

— Ясно. Лошадки? — Соня может и была не от мира сего, но не самая глупая, точно.

— Кошмар! — констатировал гном. — Что я скажу теперь Зильде? То есть.. службе безопасности Инквизиции что я скажу?! Эдем охраняется всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Сюда комар не проскочит, да что там, бактерия не пролезет, ручаюсь!

— Мы — не бактерии! — резонно заметила Леся.

— Так отправьте нас немедленно обратно! — потребовала Соня у гнома. — Я хочу домой!

— Простите, милочка, это против всех правил. Из главной локации Вселенского Ботанического Естествоиспытального Следственного Института Магии при Инквизиции еще ни один шпион не уходил… живым.

— А как уходил? — заинтересовалась любопытная Леся. — Мертвым? В виде призрака?

— Скорее уж в виде навоза, — буркнул покрасневший вдруг кот. Или гном, Соня запуталась. — Вот новый директор приедет и разберется, что с вами делать. А пока скажите спасибо, что я не скормил вас хищным кактусам Горбаны. А то руки ведь чешутся.

— Спасибо, — искренне сказала Соня. — А можно нам уже в камеру? Или казематы? Или что у вас тут есть для шпионов? Только без членовредительства. Нам бы умыться уже и поужинать, наверное.

На лице гнома отразилось смятение. На этот счет инструкций у него не было.

— Директор приедет… — растерянно начал он, но Соня его бесцеремонно перебила:

— Когда приедет, тогда и поговорим. Но мы ведь можем до разговоров и не дожить. Вы точно сможете спрятать наши бренные останки?

— Теоретически, если скинуть трупы в утилизатор… — гном выразительно посмотрел на широко раскрывшую глаза Лесю и тяжко вздохнул: — Ребенок же, точно. Ну вот что с вами делать? Под арест сажать бессмысленно. Все равно тут бежать некуда, вокруг океан. Даром кормить? Это нерационально.

— Кормите в кредит, — предложила зачем-то ему глупость Соня.

Получила в ответ полный иронии взгляд.

— Отдадите навозом? — тихонько и как-то устало сказал. — Значит так: мы директора нового ждем… самое позднее завтра. А пока я оформлю вас на испытательный срок в штат уборщицам. Там как раз недобор и текучка. Одежду вам, — гном скользнул неодобрительным взглядом по голым коленкам Сони и содрогнулся всем телом, — выдам сам, прямо сейчас. На обед успеваете. В северном модуле наша столовая.

И еще раз на Сонины ноги взглянул с отвращением. Неужели все там ужасно? Подумаешь, три килограмма наела, не очень-то и кошмар.

16. Ключ и кофейная гуща

Они действительно пообедали. Или поужинали, Соня еще не освоилась в этом времени мира Эдем и не понимала его, а часов никаких тут не наблюдалось. Все счастливые. В столовой для персонала уже почти никого не осталось, но две невысокие милые женщины (трудно определимого вида и расы) тут же накрыли им стол на троих и блюда принесли до боли знакомые, земные.

Не очень изысканные и, признаться, не очень-то сытные: полупрозрачный супчик с тоскливо плавающими в нем овощами, крохотная котлетка на куче увесистых макарон и компот с серыми сухофруктами.

Зато на столе стояла целая тарелка мелких квадратных сухариков, и все было горячим. Соня оценила вдруг пользу и вкус настоящей горячей еды. Сил прибавилось и энтузиазма немножко. Леся клевала носом, от переживаний устала.

— Пойдемте, я дам вам ключи от временной комнаты, а если вопрос вашего трудоустройства решится положительно, то у нас есть коттеджи для персонала, мы вас заселим потом. А пока так.

Ключ, значит? “Ключом” гном обозвал крохотную клетку с сидевшим в ней большим, мохнатым и отчего-то мрачным жуком. К клетке было прикреплено крупное золотистое кольцо с биркой. Конечно же, номер 13. Кто бы сомневался.

— А! — Соня отпрыгнула от неожиданности, чуть свой “ключ” не уронив.

— Ну что же вы так?! — Леонид от негодования даже рукам всплеснул.

Леся, следившая за происходившим с совершенно круглыми глазами, клеточку забрала и пристально вгляделась в ее обитателя. Жучок не менее пристально смотрел на девочку своими фасеточными глазками, как Соне вдруг показалось, с выражением грусти и обреченности.

— Это ваш личный ключ. Потерять его трудно, если забудете вдруг где — сам прибежит. Если захочет.

— А бывает иначе? — спросила Леся, шмыгнув носом.

— Ага. Они тут обиженные все какие-то, — Леонид усмехнулся недобро, но распространяться не стал. — Короче. В двери есть скважина. Подносите к ней свой ключик и произнесите ему: “Отопри!”. Он ее и отпирает. Уходить точно так же. Клеточку к скважине поднести, сказать внятно: “Запри!”, дверь и закроется.

— Воруют? — зачем-то спросила Соня.

Котогном поперхнулся компотом.

— Любопытствуют. Местные организмы. Или есть желание гигантскую сорокоушку вытряхивать из постели?

— Ух ты-ы-ы, — обрадовалась Леся, даже на стуле подпрыгнув. — Она ядовитая?

— Она разговорчивая. И навязчивая, и… — быстро на Соню взглянул и осекся. — Все, мне некогда. Побежали, вам еще обустроиться и форму рабочую получить. Девочке я выдам книжку с картинками, посидит пока, полистает. Тут рядом маленький библиотечный ларек, можно сразу же абонемент в нем оформить.

— Лучше выдайте ей большую энциклопедию местных болезней или…

— Я умею читать, — снисходительно сообщила дочь. — Дайте мне что-нибудь о растениях, и я маму дождусь, я не маленькая.

Гном потрясенно утих, смерил ребенка недоверчиво-ошарашенным взглядом и молча кивнул, поднимаясь.

***

Встреча с дверью и первое общение с местным “ключом” Соне запомнились очень надолго. “Общежитие для временного персонала и студентов-практикантов” представляло собой миленькое одноэтажное здание, утопающее в цветах. Многоцветие красок, сладкие запахи, тонкие ажурные листья всех существующих, кажется, в мире оттенков…

Соне вдруг захотелось схватиться за карандаш, поймать этот момент, вырезать крохотную и изящную композицию, превратить ее в филигранный орнамент. Отодвинула свою слабость безо всякого сожаления (так ей хотелось думать). Поздно. Ее талант (если он и был) теперь закопан и забыт.

Из грустных мыслей ее вывел кот.

— Это растения-шпионы. Привезены к нам из мира Гоэра, там они оставались лишь в саду местного Императора. Не помню, как называются. Я не все еще выучил.

Соня вздохнула. Еще и цветочки- шпионы. Такие красивые и с “двойным дном”. С каждым мигом все происходящее нравилось ей все меньше и меньше, хотя, казалось бы, обильный горячий обедоужин должен был немного взбодрить. Но нет, стало еще тоскливее. Все тут чужое, непредсказуемое, неизвестное. Очень хотелось проснуться.

— А зачем вы мне рассказали? — спросила устало.

— Ребенок у вас потому что, — ответил кот так, как будто бы это все объясняло.

Крылечко и выход на улицу в каждой комнате был свой, отдельный. Большая тяжелая дверь, в середине круглая дырка, обведенная красным. Не промахнуться.

— Отопри! — Леонид поднес жучка к скважине.

Тот подчеркнуто-нагло упал на спинку и опустил усики. Красноречиво получилось: “Тебе надо, мол, сам ее и отпирай!”

Гном молча и медленно наливался всеми оттенками алого. Прямо как яблочко зрел на глазах…

— Ах ты! — прошипел он отчетливо.

Видимо, с ключами кот не очень ладил. Точнее не ладил совсем.

— Дайте-ка мне, — Соня решила вмешаться. Для этого пришлось опустить засыпающую дочь с рук на ступени крыльца и взять в свои руки эту мохнатую гадость.

Жук-ключ усиленно притворялся умершим. А не такой он и страшный, и не противный совсем. Даже наоборот. Легкий и пушистый, как котенок.

— А ты ведь красивый… — ему прошептала тихонько. Насекомое встало на лапки. — И умный какой! — жук поднял усики. — Откройся, Сим-Сим! — сказала она почти нежно, и клеточку к скважине приложила. Жук церемонно кивнул и нырнул в глубь двери. Раздалось шуршание, и она отворилась.

— А чем его кормят-то? — спохватилась вдруг Соня.

— Да двери он жрет, — гном ответил весьма раздраженно. — Да не смотрите вы так! Одной лет на двадцать хватает. Все, я убежал, жду с нетерпением, когда вы приступите к исполнению служебных обязанностей. Кровать тут одна, белье чистое. Санузел один на три комнаты, по коридору налево. Соседи сейчас на работе, укладывайте ее сюда и не волнуйтесь. Спится тут хорошо.

Комната Соне совсем не понравилась, но ее мнения никто не спрашивал. Белые стены, потолки и полы тоже белые, как больничная палата в психбольнице. В такой впору ощутить себя маньяком. А еще уборка… Бр-р-р. Лесеньку уложила, простыней тонкой прикрыла, попыталась забрать было новую книгу из рук, но потерпела весьма убедительное поражение, тяжко вздохнула и пошла выполнять… обязанности служебные. Жук Сим-Сим отозвался послушно и, как ей показалось, радостно ее встретил.

17. Он такой

В комнату впорхнуло… нечто. Некто. Неземное создание в розовой полупрозрачной блузке с рюшами и розовой же коротенькой юбочке, оно было бы похоже на фею, если бы не грозное выражение на кукольном личике.

— Ты! — громко пропищало создание. — Вы! Вы все!

— Я, — устало согласилась Соня. — Что не так?

— Мой кофе!

— Что ваш кофе? Сварить? Выпить? Вымыть чашку? Что?

Плечи ломило, руки ныли, поясница затекла (а ведь ей всего лишь двадцать семь!), а еще эта розовая овечка блеяла что-то невнятное. Какой-то дурацкий мир, совершенно тупой. Лучше бы она дома осталась.

— Ты вымыла мою чашку.

— Не благодарите.

— Ты не поняла! — взвизгнула феечка. — Нельзя было ее трогать! Там… осадок! Я подготовила для гадания, понимаешь? О! Я ведь специально ждала восхода луны!

— О! — Соня кивнула. — Ну извините. Бывает. Предупреждать надо. Что-то серьезное ожидается?

Успокаивать истеричек она научилась очень давно. Еще будучи замужем за Борисом.

— Новый директор, очень страшный, — трагически вздохнула фея. — Он — чудовище! Ах да, я — Зефира.

— Соня, — представилась девушка. — Новая ваша уборщица, очень надеюсь, что временно.

— Надеюсь, что нет, — вздохнула Зефира. — Ненавижу пыль. И тряпки. И вообще все это ненавижу.

— Зачем тогда ты тут работаешь? — удивилась Соня. — Если ненавидишь?

— Ссылка, — коротко всхлипнуло чудо природы в рюшах и взмахнула ресницами. — Кофе будешь? Мне все равно очень нужно узнать, что будет завтра. И тебе погадаю заодно.

— Буду, — Соня не стала отказываться.

Кажется, здесь, в этом чудном и совсем чужом мире, гадание на кофейной гуще было чем-то сродни гороскопам. К примеру, Альбина Виленовна подобное очень любила, у нее даже был персональный астролог, составляющий всякие там карты и дающий очень важные советы. И конечно, тот астролог когда-то уверял, что Соня и Борис совершенно несовместимы.

Кстати, и прав ведь оказался!

***

Зефира оказалась существом совершенно безобидным. Действительно, фея, в которых Соня, кстати, не верила совершенно. Но она и в дриад (вернее, в дриадов) тоже не верила, и в Пегасов, и в гномов… долго перечислять.

— За что тебя сюда, за какие заслуги? — спросила феечка, быстро и красиво колдуя на кухне. У нее получалось насыпать кофе ровно столько, сколько нужно, не пролить, ничего не опрокинуть. Ведьма, в смысле фея, что с нее взять!

— А что, сюда только за заслуги попадают? — осторожно полюбопытствовала Софья.

— О да! Мало кто по своей воле… хотя платят неплохо, не жалуюсь. И студенты очень милые.

— А уволиться? Не пробовала?

— Во-первых, контракт, — помрачнела Зефира. — А во-вторых… где я теперь такую работу найду? Да и страшно мне возвращаться. Там… неважно.

Соня понимающе кивнула. Судя по задрожавшим губам феечки, ТАМ осталось что-то… или кто-то, кто мог ей припомнить какой-то проступок. Ну или просто был у Зефиры свой Борис.

— А ты? — спросила любопытная секретарша.

Соня отвечать не спешила. Пожала плечами, уныло вздохнула, приняла из рук новой знакомой чашку, присела на стул. Что сказать? Она и сама не знала точно, как здесь оказалась.

— Я тут по ошибке, — наконец сформулировала она. — Вот приедет директор, я ему все объясню, и он отпустит меня домой.

Зефира захихикала, аккуратно обходя оставленное посередине кухни ведро с торчащей из него шваброй, и поставила свою чашку прямо на дурно вымытый столик. И снова захихикала. Интересно, что такого смешного сказала Соня?

— Отсюда ведь есть выход?

— Порталом, конечно, есть. Ты умеешь строить порталы? Я — нет.

— А кто умеет?

Фея воззрилась на Соню, как на заговорившую вдруг кукурузу.

— Порталисты, конечно. Только…

— Ну же! — раздражала Соню это манера их местная, тянуть с прямыми ответами и мяться. Странные они тут. А она уже нервная.

— А! И драконы, конечно. Это твари известные. Все зло от драконов. Терпеть не могу.

— И многих ты знала? — Соне вдруг стало весело.

— Ни одного. Но все говорят… Ой! — лицо феи вытянулось, глаза округлились (хотя куда уже там круглее), и она с явным ужасом посмотрела на дно своей чашки.

Соне вдруг захотелось пристукнуть шваброй это розовое существо с ее этими экзальтированными жестами. Уф! Нельзя, Соня. Ты здесь и так уже под подозрением. Вообще расслабься и получай удовольствие. Кофе у Зефиры вышел божественный, не сравнить с той бурдой, что девушка сварила себе раньше. Вот видишь, уже найдены плюсы… плюс. Единственный пока.

— Что там у тебя? — уже чуть нежнее спросила Соня.

— Он, — дрожащими губами произнесла феечка.

— Хорошо не “оно”, — тихо прошептала Сонечка, разглядывая дно своей чашки с собственно-честно-нацеженной кофейной гущей.

Два полукружия, словно увенчанные острыми зубчиками, дырочка в середине, как будто у сломанных ножниц. Фигня.

— А у меня что? — спросила ехидно. И с удивлением уставилась на фею, кажется, собравшуюся упасть в обморок. Интересное, однако, явление, а как выразительно смотрится!

Зефира вдруг стала прозрачной и болезненно-зеленоватой. Даже розовые воздушные рюшечки обвисли и задрожали, как в судорогах.

— Он? — андрофобия, что ли, у местных феечек?

— Да! — та даже не стала отрицать.

— Да кто “он”-то?! — рявкнула Соня взбешенно. Нет, этот самый Эдем вместе со всеми своими эдемскими “чудесами” когда-нибудь доведет ее до истерики!

— Да дракон же! — бледно-зеленая фея, видимо, была жертвой еще более странной фобии. Жаль, Соня не знала ее названия.

— Да чешуя с ним! — буркнула угрюмо, разом успокаиваясь. — Никаких драконов не существу…

Договорить Соня не успела, потому что тут вдруг случилось... Нет, даже стряслось. Даже скорей разразилось!

Вздрогнули стены. Заморгал свет. Раздался ужасающий гулкий звук: то ли рык, то ли грохот, а то и все вместе.

И что-то вывалилось из воздуха, грохоча и издавая ужасные звуки, похожие на работающий перфоратор дорожников. А еще скрежет. Как ножиком по стеклу, только громко. Полыхнуло ослепительно-белое пламя, и воздух замерцал и заискрился.