- Освободи-ка мне место.
- Что? – Рита подняла глаза на говорившего.
Внутри все болезненно сжалось, когда она встретила равнодушный взгляд серых глаз. Матвей Соболев, самый красивый мальчишка в Лицее, предмет мечтаний всех учениц – и некоторых преподавательниц.
- Освободи место, - повторил Матвей.
Стоило отдать ему должное, в голосе – ни намека на раздражение, уголки губ изогнулись в некоем подобии улыбки. Вежливая просьба, ничего более. И можно взбрыкнуть, закатить скандал, обвести зал рукой, тыкая его носом в кучу свободных мест. Но Рита предпочла промолчать, поднялась и беспрекословно пересела. За спиной послышались насмешки и хихиканье, не стоило и напрягать слух, чтобы понять, над кем там смеются.
Однокурсники искренне и от души презирали Риту. Она не принадлежала их кругу. Богатые лодыри, попавшие в Лицей благодаря родительским деньгам, их будни сводились к вечным тусовкам, бесконечным разговорам о моде, стиле, трендах, даже во время пар. Они одевались стильно и дорого, все как один – ухоженные, самоуверенные. Красивые. Рита не завидовала им. Она привыкла к презрению и не обращала внимания на смешки и издевки. Ей не до этого.
Все эти мелкие дрязги, внутренние конфликты – они для тех, у кого есть на это время, кто могут себе позволить отвлечься, кому не за чем думать о будущем. Их будущее безоблачно, о них позаботятся родители, а Рита могла рассчитывать только на себя. Она сумела получить грант на обучение в Лицее. Адский труд – подготовка к экзаменам, зубрежка, усвоение материала, который не преподают в школе, никаких репетиторов, до всего приходилось доходить своим умом, старанием и прилежанием. Но результат того стоил. Платить за обучение в Лицее Рита не могла, и грант стал ее спасением. Безупречные оценки ради повышенной стипендии; Рита вгрызалась в знания, понимая, что диплом для нее – единственный шанс на приличное будущее.
Диплом престижного лицея давал возможность устроиться по специальности, продолжая обучение заочно. А это - карьерный рост, хорошая зарплата и шанс выбраться из долгов, а значит - из нищеты. Рита давно все для себя решила и не собиралась позволить каким-то мажорам сломать себя. Она похоронила зависть, обиду и собственную гордость глубоко в сердце и сосредоточилась на учебе. Именно поэтому она молча уступила место, которое потребовал Соболев. Как уступала всегда, как проглатывала оскорбления и издевки, демонстрируя, что она выше этого. И все же, усевшись как можно дальше от согнавшей ее с места компании, она украдкой бросала на них взгляды. Пять человек, избалованные студенты Лицея, гордость и цвет учебного заведения. Соболев - лучший из лучших, идеальный мальчик с безупречными манерами, острым умом и безукоризненной внешностью. Лучший его друг - Алексей Вербинин, на фоне Матвея кажется простоватым, со своей довольно симпатичной, но отнюдь не сногсшибательной физиономией. При этом оба - высокие, широкоплечие, спортивные, капитан и основной нападающий баскетбольной сборной Лицея. И, разумеется, девочки. Ослепительные, беззаботные, стильные до кончиков наманикюренных ногтей. Сидят, щебечут, пытаясь очаровать Соболева. Он мил и по обыкновению любезен, но взгляд - оценивающий. Он буквально на днях расстался со своей очередной пассией и теперь приглядывает для себя следующую. Чего-чего, а недостатка в желающих стать его девушкой никогда не было. Даже зная, как легкомысленнен он в отношениях и с какой легкостью бросает своих подружек, каждая следующая тешит себя надеждой, что уж она-то сумеет растопить сердце красавчика. Наивные. Да одного взгляда достаточно, чтобы понять - этот парень любит только себя. Но глупые девчонки откровенно продолжают предлагать себя. Вот и эти три – туда же. Рита случайно заметила завистливый взгляд Алексея, которым тот окинул своего лучшего друга, и усмехнулась. Вот вам и дружба. Даже эти мальчики, которым не о чем беспокоиться, страдают от банальной зависти. Рита уткнулась в книгу, готовясь к следующему занятию, и выкинула из головы Соболева и его компанию.
Но настрой пропал, текст шел тяжело, и Рита решила освежиться в дамской комнате. Пришлось пройти мимо компании Соболева, но они не обратили никакого внимания на девушку, которую согнали с места ради собственного комфорта. Рита незаметной тенью проскользнула в дамскую комнату и не выдержала - уставилась на свое отражение. Зеркало привычно показало маленькую, тощую от постоянного недоедания девчонку. Выношенная одежда, толстые линзы очков в уродливой оправе, с дужками, перемотанными скотчем. Гладко зачесанные волосы, собранные в короткий хвост. Ни грамма косметики, чистая, но неухоженная кожа, и весь вид - обшарпанный, убогий, не вызывающий ничего, кроме брезгливости. Рита поджала губы и отвернулась, прекрасно понимая, каким убожеством выглядит не только на фоне прочих учеников - но и в стенах этого заведения, роскошного, пафосного, престижного. Созданного для богатых, для будущих хозяев жизни, и Рита очень хорошо понимала реакцию однокурсников. Ей здесь не место, и все же, она готова переступить даже через себя, чтобы вцепиться зубами в свой единственный шанс. А мнение других... все равно. Глупо сравнивать себя и всех остальных. Глупо завидовать. Глупо обижаться.
Как мантру проговаривая про себя эти слова, Рита зашла в аудиторию, как всегда, разместившись за самой дальней партой. Когда-то, только поступив в Лицей, она пыталась садиться поближе, но ее быстро вытурили на задворки. Рита не сопротивлялась. Она понимала, что у недовольных однокурсников хватит власти, чтобы вышвырнуть ее из Лицея. А у нее не было ни сил, ни возможности бороться с ними. И Рита ютилась на дальних партах, где преподавателя почти не слышно, а записи на доске сливаются в неразборчивые линии. И все же Рита умудрялась учиться хорошо, аккуратно записывать лекции и блестяще отвечать на коллоквиумах и семинарах. Именно поэтому, несмотря на отношение однокурсников, Рита продолжала учиться в Лицее.
Моя жизнь...
Моя идеальная, распланированная на годы вперед жизнь не просто дала трещину - полетела в тартарары. Но кто мог предположить, что нежная, хрупкая, очаровательная девушка окажется такой фурией? Да, я много чего обещал Кейт во время любовной лихорадки. Но страсть прошла, и разве мог я предположить, что она повернет мои слова против меня же? Что сумеет заключить на меня контракт? Впрочем, она так жаждала обладать мной, что мне следовало насторожиться. Но мне бы и в страшном сне не приснилось, что она пожелает подобное в буквальном смысле.
Мне не верилось, что все происходит всерьез. Ни когда Катя объявилась в классе, ни когда джин отказался прерывать контракт... Ошейник, захлестнувший мне горло, лишь придал происходящему оттенок сюра. И уж во что я совершенно не собирался верить - так это что я могу стать рабом этой нищей убогой девчонки, объекта вечных шуток и издевок. Мне всегда было противно даже смотреть на нее, и что же, теперь я ей принадлежу? Не смешите меня.
И слова директрисы только вывели меня из себя. Да что вообразила о себе эта старая мымра, как она смеет так со мной обращаться?! Я не какая-то вещь, я - Матвей Соболев, одно мое слово - и отец камня на камне не оставит от этого лицея! Да она никогда в жизни не расплатится за то, что позволила такому произойти в стенах ее заведения!
Но именно в директорском кабинете я впервые ощутил, что значит быть рабом.
Тихий голос - и вот я, мгновение назад готовый вцепиться в шикарную укладку директрисы, чтобы со всего маха ударить ее лицом об стол - неподвижно сижу на ковре, застилающем пол кабинета. Не появилось никакого принуждения, даже секундного замешательства, времени осознать приказ и попытаться воспротивиться ему. Так вот как это происходит? Словно все делаешь по собственной воле, на полном автомате... Отвратительно. Но и это не заставило меня принять мое новое положение. Я думал, я искренне верил, что отец разберется с этой идиотской ситуацией, вытащит меня, как вытаскивал всегда.
И тем болезненнее стала правда.
Он отказался от меня. Мой отец назвал меня вещью. Услышать такое оказалось больно - почти физически больно, и именно в этот момент я, наконец, осознал, что все это происходит на самом деле. Со мной. Меня обязали выполнять контракт в качестве бесправной вещи моей убогой однокурсницы. Девчонки, которую гнобили все, кому не лень. И я в том числе. Она наверняка не упустит шанса отыграться на мне за все перенесенное унижение...
Оглушенный словами отца и внезапным осознанием происходящего со мной, я не сразу понял, о чем она продолжает говорить с моим отцом. Нет - с человеком, которого я по привычке все еще так называю. Он прав - его сын исчез в тот самый миг, как был заключен контракт. У меня больше нет отца. Нет дома, нет имени... Я всего лишь принадлежащая кому-то вещь. Единственное, что у меня есть - это жизнь, и та может существовать лишь в ограниченном радиусе вокруг моего личного центра вселенной.
- И ты можешь это пообещать? - изменившийся тон отца вырвал меня из пучины самоуничижения, куда я успел погрузиться.
- Обещаю, - уверила его девчонка.
Впрочем, пора привыкать называть ее хозяйкой. Или она предпочтет благоговейное «госпожа»? Или... что она там пообещала? Не злоупотреблять своей властью?
Короткое распоряжение отца о переезде пролилось целительным бальзамом на мою душу. Пусть он обозначил девицу моей хозяйкой, но назвал дом нашим, будто разрешая мне вновь считаться его сыном. Слишком резкий переход от полного отчаяния до надежды. Как она сказала? Она и впрямь позволит мне продолжать жить моей жизнью, или мне не стоит на это рассчитывать?
Отец ушел, оставив нас наедине разбираться с нашей ситуацией. Девчонка - Рита, кажется, - села в полной прострации. В другом случае, с другой девушкой, возможно, я и испытал бы к ней жалость или сочувствие, но эта маленькая дрянь сумела стать моей хозяйкой, и я никогда не поверю, что это могло произойти случайно. Должно быть, она сговорилась с Кейт, чтобы унизить посильнее.
Молчание затягивалось, и мне это надоело. Сжав связку ключей в кулаке, я решительно поднялся и коротко бросил:
- Идем.
Меня на миг затопило облегчение. Все-таки я могу и сам управлять своим телом, в чем я здорово успел усомниться, когда она таким же словом заставила меня бесцельно шагать вперед. Да и после распоряжения сесть рядом я опасался, что без приказа встать уже не сумею.
- Куда? - уставилась она на меня.
Глаза за толстыми линзами очков кажутся беспомощными, и взгляд - испуганный, невинный... Вот же хитрая притворщица. Мне остро захотелось ударить ее. Кулаком в лицо, вминая очки в кожу, в кости, услышать их хруст. Не убить - превратить в овощ и таскать за собой всюду. Но джин говорил, что объект привязки должен быть в сознании. Что, если это разорвет нашу связь и отдаст меня кому-нибудь другому? Еще худшему?
- Переезжать, - буркнул я в ответ.
Рита засеменила за мной, едва поспевая за моим широким шагом. Но я не собирался облегчать ей жизнь. С крыльца завел двигатель и жестом велел своей новоявленной хозяйке садиться. Она помедлила, с подозрением рассматривая джип*, который оставил нам для переезда отец. Неуверенным жестом потянула за ручку, открывая дверцу, и с трудом забралась внутрь. У меня возникло стойкое ощущение, что в салоне подобного авто она очутилась впервые.
Дом Матвея потряс Риту. И она видела, что мама потрясена не меньше. За последние годы они приспособились к своей маленькой квартирке, и Рита почти забыла, что можно жить и по-другому. Конечно, она знала, что ее однокурсники проживают в роскошных апартаментах – на то они и все как на подбор золотые мальчики и девочки. И все же даже такое понимание не подготовило ее к виду этого огромного особняка. Неужели в этом доме живут всего двое? И, кстати, Матвей ничего не сказал про свою маму, а Рита постеснялась спросить. Она вообще боялась лишний раз говорить при нем. Мало ли, вдруг он воспримет ее слова как руководство к действию? А ей совершенно не понравилось им управлять. Да и выслушивать его презрительные ответы на ее редкие вопросы было неприятно. Лучше вообще свести общение с ним к минимуму. Пусть живет, как хочет, а она просто постарается не выпускать его из виду, чтобы ничего с ним не случилось.
Ей и самой не хотелось признавать, что слова Аделины Михайловны о возможной смерти Матвея напугали ее. Ситуация и без того неприятная, а тут еще и такая ответственность! За чужую жизнь… По крайней мере, от необходимости как-то содержать новоприобретенную собственность ее избавили. И на том спасибо!
Хотя маму убедить в необходимости переезда удалось далеко не сразу. Она вообще сочла эту историю розыгрышем, уж слишком хорош собой Матвей – ухоженный, стильный мальчик - чтобы поверить, будто он может принадлежать ее дочери! Причем – в прямом смысле принадлежать. Но Рита не торопилась смеяться, да и не в ее духе подобные шутки. Так что матери пришлось признать, что все это – правда. А после – и согласиться, что переезд для них – единственная возможность как-то справиться со свалившейся им на голову проблемой. В их квартире действительно не было места для Матвея, а их бюджет не выдержал бы трат на его содержание. А переезд позволит на целый год сдать квартиру, и деньги точно не будут лишними.
- А сколько с нас будут брать за проживание? – встревожилась мама, смирившись с необходимостью переезда.
Отпускать Риту одну к чужим людям она не хотела.
- На месте разберемся, - пообещала ей дочь.
И теперь с круглыми от изумления глазами рассматривала Лариса Петровна первую попавшуюся комнату, неподалеку от той, которую Рите выделил Матвей. Как и сама Рита, еще не успевшая заглянуть в свое новое место обитания. Но, если оно хотя бы вполовину такое же роскошное…
Это оказалась спальня. Двуспальная кровать, светлый шкаф-купе, комод с зеркалом, мягкие кресла, кондиционер, шелковистые однотонные обои цвета молочного шоколада, навесной потолок, темные шторы на огромном окне – и это что, балкон? На втором-то этаже? Мягкий ковер, изящные подставки под цветы, несколько умиротворяющих картин – потрясающая обстановка, Рита такое видела только в журналах модного интерьера. А по размерам эта комната выглядела гораздо больше всей их квартиры.
- Здесь точно можно жить? – прошептала мама.
- Ну, мы можем поискать какую-нибудь другую комнату, - предложила Рита.
- Как ты думаешь, господин Соболев нас отсюда не вышвырнет?
- Не должен, сам ведь пригласил… Хочешь его дождаться и спросить разрешения разместиться здесь?
- Наверное, так будет лучше всего, - кивнула мама.
Рита видела, что ей комната понравилась. Да и разве она не заслужила пожить по-человечески? Как и сама Рита. В конце концов, они обе работали, не покладая рук. И только справедливо, если им за это хоть немного воздастся.
- Давай занесем вещи в дом, - предложила она матери.
- Давай, - та вздохнула.
Не надо быть экстрасенсом, чтобы понять ее мысли – Лариса Петровна осуждала нежелание Матвея помочь дамам. Конечно, у него есть свои причины, в конце концов едва ли ему приятно общество той, кто неожиданно стала его хозяйкой. Но все же, мог бы проявить элементарную вежливость.
А у Риты оказалось собственное объяснение такому поведению. Она сочла, что Матвей просто не желает тратить свою безупречную вежливость на каких-то нищенок. Они оставались людьми разного круга, и только странная прихоть судьбы свела их вместе ненадолго. Однако ни смиряться с этим, ни терпеть такое Матвей просто не собирался.
А ведь еще оставался его отец, и те условия их проживания здесь, которые он озвучит.
В полном молчании Рита с матерью перетаскали пакеты в огромный холл-прихожую. Где и разместились в ожидании хозяина дома. Гулять без спроса они не решились - Рита боялась слишком отдалиться от Матвея, а Лариса Петровна считала это неудобным. И, хотя комнату Рите уже выделили, она не стала торопиться со въездом, вдруг тоже усомнившись, не откажется ли Игорь Иванович от своего решения.
Ожидание затянулось. Риту удивило, что за все это время мимо не прошел ни один человек. Она сомневалась, что Соболевы ухаживают за таким огромным домом самостоятельно, без привлечения наемного труда. Представить себе Игоря Ивановича или того же Матвея, моющими полы или протирающими пыль - воображения ей не хватало. Но тогда где все люди? Ведь кто-то же должен был хотя бы пройти мимо. Если не поинтересоваться, а что здесь делают две нищенки, то хотя бы поглазеть на этакое чудо. Такие, как они с мамой, едва ли когда-либо заходили в этот роскошный дом.
Наконец, послышался шум подъезжающей машины, и несколько минут спустя двери холла впустили хозяина дома.
«Веди себя естественно» - слова несносной девчонки отдавались у меня в ушах. И что она хотела этим сказать? Столько всего наговорила! Какие-то бессвязные фразы… Не могу сказать, что я ее не понял, в конце концов, мысль она пыталась донести вполне явную. Но форма выражения! И мне трудно поверить в ее искренность. Оставить все, как было? Сделать вид, что контракта не существует? Держаться на расстоянии, не прислушиваясь к тому, что происходит у меня за спиной? Не ждать, когда раздастся ее голос, лишающий меня воли? Сомневаюсь, что такое возможно. Она не сможет сопротивляться искушению проявить свою власть. Никто не может.
Знаю по себе.
Как жаль, что нельзя уснуть и проснуться через год. Мое пробуждение сегодня выдалось приятным – пока я не вспомнил, что со мной случилось. Сон не помог мне смириться с моим новым положением. Накануне я так и не смог заставить себя выйти из комнаты. Должен был, хотя бы поговорить с отцом, узнать, кто я теперь в своем доме. Но это оказалось выше моих сил. И утром отец пришел ко мне сам.
- Я говорил тебе, - вместо приветствия заявил он, и, не дождавшись ответа, продолжил: - Говорил, чтобы ты был осторожнее. Никто не застрахован от контрактов. Я ведь показывал тебе, каково это. Зачем, по-твоему, тебе дарили рабов? Чтобы ты осознал, как уязвимы люди перед контрактами! Печально видеть, что это не пошло тебе на пользу.
- Отец, - произнес я, не открывая глаз. – Я все еще твой сын?
Я услышал его вздох и несколько мгновений спустя кровать просела под его тяжестью.
- Матвей, - голос отца прозвучал непривычно мягко. - Ты – мой сын, что бы с тобой ни случилось. Вчера я погорячился, признаю, и мне стыдно за мои слова. Но я боялся потерять тебя. Боялся, что твое рабство лишит меня сына, пусть даже всего на год.
- Никогда не слышал, чтобы ты признавал свои ошибки, – тихо сказал я. - Все так плохо?
- Я долго размышлял о случившемся, - начал он. - Ничего хорошего, конечно, не произошло. Но тебе повезло. С хозяйкой. Она сохранила за тобой видимость свободы, и это много значит в твоем положении. Конечно, она не сумеет сдерживаться весь год. Но по крайней мере твой переход к новому статусу будет безболезненным, а возможно, и не полным. Но я не хочу, чтобы у тебя сохранялись иллюзии. Ты знаешь, кто такие рабы, понимаешь, насколько ты уязвим. Но все-таки постарайся пережить этот год.
- Я не буду подстраиваться под эту девчонку! – Я резко сел в кровати и уставился на отца.
Меня потрясло, с каким выражением он смотрел на меня. Отец редко давал волю чувствам, всегда собранный, целеустремленный, занятой. У него почти никогда не находилось времени на меня, и увидеть в его глазах такую нежность оказалось странным.
- Я понимаю, как тебе тяжело. Но Маргарита не виновата в этой ситуации. Все происходящее – твоя вина. И поэтому постарайся не испортить все еще больше. Ради меня.
- Значит, я могу рассчитывать на твою поддержку?
Вопрос отнюдь не праздный. В случае такого контракта семья, чтобы избежать позора, обычно старательно отворачивалась от несчастного, которому не повезло. И для моего отца это более чем актуально, его положение слишком высоко, чтобы он мог позволить себе сына в рабском положении. Сплетни, недоверие и пренебрежение партнеров, злорадные шепотки – для него гораздо выгоднее отказаться от меня.
- Ты – мой сын, и я всегда поддержу тебя, что бы ни случилось.
Проклятие. Все-таки я сейчас разревусь, как девчонка. Я ведь всегда полагал, что работа для него важнее меня. Неужели мне нужно было стать чьей-то вещью, чтобы узнать, что это не так? Глубокий вздох – я заставил себя успокоиться.
- Спасибо, отец.
- Но ты наказан, - посуровел он. - Никаких карманных денег без веского обоснования, и забыть о твоей ошибке я тебе не позволю.
- Не беспокойся, я и сам о ней не забуду, - невольно коснулся пальцами ошейника. - Да и эта перед глазами теперь все время будет.
- Не «эта», а Рита. Будь с ней вежлив, твоя нормальная жизнь целиком и полностью зависит от ее доброй воли. И не смей упрямиться, ты уже ослушался моих советов, и посмотри, к чему это привело.
- Я тебя понял, - покладисто кивнул я.
Я действительно понимал, почему отец выдвигает такое требование. Но все внутри меня сопротивлялось этому, я не хотел быть вежливым со своей хозяйкой, да я смотреть-то не мог на убогую девчонку, которой я, по непонятной прихоти судьбы, теперь принадлежу.
Вежливость – более чем естественное поведение для меня, и мне приходится прилагать немало усилий, чтобы грубить Рите. Но, по крайней мере, это мне по силам. В кои-то веки. И ее растерянность, смущение, обида – я чувствую мрачное удовлетворение от мысли, что она не получает никакого удовольствия от своего положения.
Я ей не верю. Жду подвоха, мне кажется, она просто выбирает момент, чтобы ужалить побольнее. Я уверен, она хитро обвела отца вокруг пальца, чтобы перебраться жить в роскошный дом. Стоит ей приказать – и я ни слова не скажу ему, как она обращается со мной. Таким образом, она может позволить себе все, что угодно – а отец и не узнает. Вот же мерзость.
Я проследил за ней глазами, как она, втянув голову в плечи, скрывается в дверях лицея. Ошейник опасно затянулся, но я не торопился последовать за ней. Мне вдруг стало страшно. Никогда ничего не боялся, но сейчас никак не мог решиться выйти из машины. Я больше - не свободных человек, и не знаю, как отнесутся к этому те, к чьему восхищению и поклонению я привык. Я всегда был всеобщим любимцем, никто не смел и слова поперек мне сказать – из страха потерять мое расположение. А что теперь? Как пережить столь же всеобщее презрение? Что мне делать, как себя вести, смогу ли я сделать вид, будто ничего не произошло? Мне вдруг захотелось очутиться как можно дальше отсюда.
Дождь приятным фоном шумел за окном, единственный посторонний звук в комнате. Рита на удивление быстро привыкла к такой тишине, к удобной мебели, простору, даже одиночеству. Собственная комната размером с квартиру – это действительно удобно, Рите хватило недели, чтобы это оценить. Но комфорт нового жилища и вкусная еда оказались слабой компенсацией ее нового положения. Нет, внешне почти ничего не изменилось. Она по-прежнему оставалась в лицее отщепенцем, ничего нового…
Но не зря она боялась встретиться со своей группой в тот, первый день! Рита не знала, как повлияет на отношение однокурсников ее статус хозяйки Матвея, но ничего хорошего не ждала. Ей показалось, все обошлось тогда – ничего более, чем повышенный интерес и такие привычные презрительные шепотки за спиной. Способствовал этому и Матвей, как всегда, уверенный, гордый, самовлюбленный… Он появился в аудитории, как ни в чем не бывало, сразу продемонстрировав, что ничего не изменилось. И доказал это всем сомневающимся – кулаками. Рита тогда впервые видела, как он дерется, неожиданно ловкий и сильный, словно для него драки – вполне обычное дело. И вот тогда самой Рите тоже досталось, и не только от директрисы. Она никому не стала показывать синяки после нескольких неприятных встреч, когда ее пытались заставить проявить свою власть. Многие хотели, чтобы она приказала Матвею сдаться. А он так и не узнал, что ей пришлось вынести, чтобы сохранить его право на независимость.
Впрочем, если Матвея оставили в покое, то Риту – нет. Не так явно, специально бить уже не пытались, опасаясь директорского гнева, но толкнуть исподтишка, подстроить гадость, подставить подножку – раньше такое тоже случалось, но не в подобных масштабах. Рита уже даже не плакала, смирившись. И старалась не смотреть на источник своих проблем, счастливо наслаждающийся всеобщим обожанием и обществом Светика, которая приклеилась к нему, как банный лист.
Но игнорировать его было невозможно. У Матвея насыщенная общественная жизнь и тренировки, так, что Рите постоянно приходилось сопровождать его после окончания занятий. И единственная возможность не видеть Матвея – это спрятаться в своей комнате. Но и это не всегда получается, ведь Игорь Иванович очень полюбил совместные завтраки и ужины, и требовал присутствия на них всех обитателей дома, не принимая никаких возражений.
Все это можно пережить, но есть одно «но». Матвей и его непреходящая ненависть к своей хозяйке. Словно ей мало издевательств от других однокурсников, Матвей с особым садистским удовольствием превращал ее жизнь в ад. Нет, он не позволял себе поднимать на нее руку, не пытался хоть как-то ущемить, и в Лицее вообще делал вид, будто ее не существует. Но в те немногие минуты, когда они оставались наедине, он отрывался на ней по полной, каждое его слово сочилось ядом ненависти, он глумился над ней, будто задавшись целью довести ее до нервного срыва. А она молчала в ответ, боясь, что ее слова он воспримет как приказ.
За последнюю неделю она старательно искала информацию про контракты на магическое рабство. Просто, чтобы знать, насколько велика ее власть над Матвеем, и как можно избежать непоправимого. Ведь делиться с ней своим опытом ни Матвей, ни Игорь Иванович не пожелали. Узнать получилось не так много, Матвей частым гостем в библиотеке не был, так что приходилось забегать урывками. Но кое-что важное Рита уяснила – отданный приказ нельзя отменять, или следом приказывать противоположное, если в первоначальном приказе не указаны условия отмены. Как и приказ не подчиняться – контракт убьет связанного, если приказы вступят в конфликт. И поэтому девушка особенно начала бояться даже просто говорить в присутствии Матвея. Стать причиной его смерти она не хотела, несмотря ни на что.
Рита очень старалась никаким образом не ущемлять Матвея, но в ответ не получала ни единого слова благодарности, лишь безжалостные презрение и ненависть. Он словно в упор не замечал ее стараний, и от этого Рите становилось вдвойне обидно. Но она не жаловалась, жизнь давно отучила ее искать хоть чьего-то сочувствия. Поэтому девушка лишь с тоской считала дни и прикидывала, хватит ли ей терпения и выдержки продержаться год.
После первой недели она начала в этом сомневаться. Матвей с каждым днем становился все более невыносим, и Рита пряталась у себя в комнате, даже не смея напомнить про обещанный ноутбук, о котором он напрочь забыл. И скоро это грозило превратиться в настоящую проблему.
Со вздохом закрыв учебник, Рита смотрела на дождь и размышляла, насколько это будет удобным. Подойти к Игорю Ивановичу и попросить его напомнить сыну об обещании, потому что сама она буквально немела в присутствии Матвея. Но к чему бы то ни было прийти в своих размышлениях она не успела. Сердце кольнула тревога, совершенно неожиданная и очень сильная. Обеспокоенная, Рита прислушалась к себе, пытаясь определить источник тревоги. И вдруг поняла – что-то не так с Матвеем. Она и сама бы не смогла объяснить, почему так решила, но при мысли о мальчике все внутри словно обрывалось от ужасного предчувствия. Не думая о себе, она выбежала из комнаты и постучалась в двери напротив. Ей никто не ответил. Для проформы Рита подергала ручку, но и без того уже знала – его там нет. Несколько мгновений она растерянно потопталась у его двери, а потом бросилась прочь из дома. Рита не знала, кто или что ведет ее, но, углубляясь в парк, девушка ни разу не усомнилась в выбранном направлении. И ничуть не удивилась, увидев Матвея.
Он лежал в паре метров от дорожки, прямо на траве, насквозь промокший и без сознания. Девушка упала перед ним на колени, схватила за плечи и приказала:
Я был просто в ярости. Вот же мерзкая девчонка! Да как она посмела сотворить со мной такое! Меня просто распирали гнев и бессилие, потому что я ничего, совершенно ничего не мог с этим поделать. Но кто мог подумать, что все обернется именно так?
Прошедшая неделя для меня выдалась нелегкой. Нет, меня оставили в покое, никто больше не пытался поставить на место новоявленного раба, не тыкал мне в лицо моим положением, словно все приняли тот факт, что для меня все осталось по-прежнему. Вот только все изменилось. Я постоянно чувствовал ее присутствие, она следовала за мной по пятам, вечная угроза и вечный страх. Меня бесило, что она все время рядом, напоминая о моем особом статусе. И хуже всего, что она, словно балласт, мешала мне вести привычную жизнь.
Именно поэтому, уже практически воя от тоски в стенах родного дома, я решился на эксперимент. Отчаяние заставило меня уцепиться за дикую мысль – что, если натянутый поводок не убьет меня? Тридцать метров – это же смешно! Мои рабы могли уходить на гораздо большее расстояние, почему вообще кто-то решил, что мой поводок настолько короток?
С этой мыслью я покинул дом, уходя все дальше в парк, чувствуя, как затягивается ошейник с каждым шагом. Меня интересовало, как это выглядит на практике, выход за радиус поводка, и теперь я получил возможность все почувствовать на своей шкуре. Паршивое ощущение. Нет, меня не тянуло обратно, я мог идти, безо всякого сопротивления. Но ошейник давил все сильнее, мешая дышать. И никак не поддеть джиновскую поделку, чтобы пропустить в горло хоть немного воздуха. Остановиться бы – ведь куда еще яснее, что далеко мне от нее не уйти… Но отчаянное упрямство заставляет идти дальше, вперед, даже когда в глазах темнеет, когда в легких не остается кислорода, и все инстинкты вопят – поворачивай! Но я уже не понимаю, куда мне идти, где я, как спастись… Тьма чернее ночи окутала меня, заставляя оцепенеть тело, останавливая дыхание и лишая сознания, пока сквозь эту тьму не пробился властный голос – дыши! И в меня вливается живительный воздух, и это такое счастье, дышать, и я исполнен бесконечной благодарности к тому, кто вытащил меня с того света. Пока не приходит осознание – это ведь она, ненавистная хозяйка! Но как она поняла, что я умираю? Откуда узнала, что мне нужна помощь? И почему не хочет сказать мне правду? Не могла она увидеть меня в окно, она не бывает там, откуда видна эта часть парка.
И это ее дурацкое предложение – она, видите ли, может и за дверью посидеть! У девчонки нет никакой гордости, но разве можно унижаться настолько? И ради чего? Она ставит меня в тупик, и больше всего мне хочется, чтобы она исчезла из моей жизни вместе с этим идиотским контрактом.
А следом – такое робкое напоминание о почти забытом обещании. Отец прав, ничему-то меня жизнь не учит! Обещания надо выполнять. Даже если даны они убогому ничтожеству.
Поиски и настройка ноута заняли какое-то время, достаточное, впрочем, чтобы я отошел от едва не случившейся со мной смерти. Я ведь отнюдь не самоубийца, я не хочу умирать, и запоздалый страх заставляет подрагивать нервы при мысли, как близко я был к тому, чтобы погибнуть. По собственной глупости. Как и всегда.
И к Рите я зашел, совершенно не думая, что она может оказаться раздетой. Как девушку я ее не воспринимал… и замер на мгновение, увидев сидящую в кровати миниатюрную блондиночку, чьи изящные формы только подчеркивала крохотная пижамка. Светлые, чуть вьющиеся на концах волосы обрамляли симпатичное личико, с классически правильными чертами и огромными испуганными глазами. И только когда она заговорила, я осознал, что вижу перед собой Риту. Ту самую убогую Риту Инвер, с ее бесформенными выношенными балахонами, куцым хвостиком, страшными очками… Кто бы мог подумать, что за всем этим отстоем скрывается такая хорошенькая девушка? Пытаясь соотнести эти два образа, я на автомате объяснил ей, как работать с ноутбуком, и поспешно ретировался. Потому что поймал себя на желании остаться в ее комнате до утра. Вот только ни к чему усложнять и без того непростые взаимоотношения.
Вот почему она оказалась такой симпатичной? Зачем я это обнаружил?
Весь следующий день меня преследовал образ миниатюрной полураздетой блондинки. И почему-то вид моей хозяйки, уродливый, как всегда, ничуть не помогал этот образ изгнать из мыслей. Света, и без того опостылевшая мне за прошедшую неделю, не вызывала никаких чувств, кроме все растущего раздражения, и поэтому я с радостью ухватился за очередное предложение Лехи оттянуться в ночном клубе. Он зазывал меня на тусу всю неделю, но я лишь отнекивался, ссылаясь на свои особые обстоятельства, но, раз уж Рита сама предложила посидеть за дверью, я решил рискнуть.
Нет, меня не мучила совесть, что в то время, пока я развлекаюсь, моя хозяйка мерзнет на улице. По обыкновению, я видел в этом лишь некую высшую справедливость, заставляющую ее страдать из-за мерзкого контракта. Впервые с момента его заключения я расслабился. Легкая травка, убойные коктейли, развязные девицы вокруг, откровенно предлагающие мне себя – образ миниатюрной блондиночки наконец покинул мои мысли, я дошел до того состояния, когда по сути все равно, кто рядом, лишь бы мордашка посимпатичнее и формы пофигуристее. Девицы в таких заведениях легко разводятся на секс, в этом клубе даже есть отдельные вип-номера для подобных целей. Но передо мной внезапно возникло препятствие.
Мой ошейник.
Я скрыл его под одеждой, и даже почти забыл о нем, когда он неприятно затянулся на моей шее, стоило мне удалиться от моей хозяйки в компании роскошной девицы, готовой на все. Леха, решивший составить нам компанию, удивленно обернулся, заметив, что я остановился.