Стекло окна в кабинете Алессандро Моретти было толстым, пуленепробиваемым, но оно не заглушало шум Чикаго. Или, может быть, шум в голове Эвы был громче.
Она сидела на краю кресла, сжимая в руках чёрную сумочку. За её спиной, в темноте комнаты, остались телохранители. Перед ней, за массивным письменным столом из полированного ореха, восседал человек, который за последние полчаса превратил её жизнь в карточный домик, готовый рухнуть.
Алессандро Моретти. Он был именно таким, каким его описывали в газетах: до нелепости красивым, идеально одетым в тройку от неизвестного итальянского мастера и настолько спокойным, что это пугало. Его взгляд — серый, пронзительный — был похож на острый ледник. Ему было всего тридцать, но он управлял «Чёрным Щитом», самым мощным синдикатом на Среднем Западе. И теперь он управлял ею.
«Ты понимаешь, Эвелина, цену за свободу брата?» — его голос был бархатным, с лёгкой итальянской хрипотцой, которая делала слова ещё более весомыми. Он не спрашивал, он констатировал факт.
Эва сглотнула. Её гордость, которую она берегла как зеницу ока, сейчас трещала по швам.
«200 000. Я могу достать их, Алессандро. Мне нужно время. Я продам студию, всё, что есть…»
Он поднял руку, и это движение было более останавливающим, чем любой крик.
«Я не благотворительный фонд, cara. 200 000 — это лишь долг. Но твой брат, Роберт, успел наговорить лишнего. Вступить в сговор с людьми, которые желали мне смерти. Это уже не долг. Это предательство. Цена за предательство — это жизнь.»
Сердце Эвы больно сжалось. «Нет… он не знал, с кем говорит. Он ребёнок! Он просто боялся…»
Моретти наклонился, и его глаза сузились. «Боязнь — не оправдание. Я могу приказать прекратить игру прямо сейчас, и завтра твоего брата найдут в порту с пулей в голове. Или…»
Он сделал паузу, взял со стола тонкий лист бумаги и положил его перед ней. Это был Контракт.
«Или ты станешь моей. Не на ночь. Навсегда. Ты станешь моей женой. Моей Донной.»
Эва почувствовала, как её щёки вспыхнули. «Вы сошли с ума! Мой отец… мой отец — федеральный прокурор! Он посвятил жизнь тому, чтобы упрятать вас за решётку!»
«Именно поэтому, tesoro», — он усмехнулся, и это была злая, хищная усмешка. «Этот брак — идеальный щит. Союз между дочерью закона и сыном беззакония. Это публичная демонстрация мира в Чикаго. Никто не посмеет задать вопросов моему бизнесу, когда они будут обсуждать наше венчание.»
Он постучал идеальным ногтем по контракту.
«Фиктивный брак, Эвелина. Роскошный особняк, бриллианты, статус. Ты будешь жить как королева, но ты будешь моей собственностью. Твоя роль проста: сопровождать меня, играть любящую жену на публике и, самое главное, давать мне информацию, которую твой отец невольно приносит домой.»
Эва отшатнулась. Это было грязнее, чем 200 000 долга. Это было моральное изнасилование.
«Вы хотите, чтобы я стала шпионом? Предала отца?» — прошептала она.
«Ты спасаешь брата,» — поправил он. «Это называется жертва. Я даю тебе месяц на подготовку. Свадьба будет пышной. Ты переезжаешь ко мне завтра же. Отныне твоя жизнь — моя. Каждый твой шаг, каждый звонок, каждый выход. Не будешь слушаться — твоего брата постигнет та же участь, что и всех моих врагов. Ты меня поняла?»
Его властный, ледяной тон не оставлял места для сомнений. В этот момент он был не просто мужчиной. Он был приговором.
Эва посмотрела на договор. На графу "невеста" и на графу "жених". Она представила тело брата в порту, а потом — себя, рядом с этим дьяволом в смокинге.
Она взяла ручку, её рука дрожала, но не от страха, а от чистой, незамутнённой ненависти.
«Я подпишу. Но знай, Алессандро Моретти, я никогда не буду твоей женой. Я буду твоим самым страшным кошмаром. И однажды я уничтожу тебя. Я тебя ненавижу.»
Он откинулся на спинку кресла, принял подпись и впервые за всё время улыбнулся. Это была не милая, а победоносная улыбка.
«Начинай, Эвелина. Игра началась. А пока… Добро пожаловать домой, Донна.»
Снаружи особняка Моретти всё выглядело как триумф. Внутри — как начало конца.
Эва стояла у бокового входа, ожидая машину, которая отвезёт её обратно в её скромную, пока ещё её квартиру. Но после того, как она поставила подпись на листе орехового цвета, даже воздух на улице казался пропитанным его властью.
Она чувствовала себя глухо и оцепенело. В голове стучала только одна фраза: «Ты спасаешь брата».
Внезапно рядом остановился чёрный "Мерседес". Дверь открыл водитель Алессандро, громила по имени Энцо, который выглядел так, будто питался исключительно железом и недоверием.
«Дон просил передать вам это, Синьора Моретти,» — прорычал Энцо, протягивая ей тонкий, идеально запечатанный конверт. Он впервые назвал её «Синьора Моретти», и это слово обожгло её, как кислота.
Эва взяла конверт, чувствуя его вес. Внутри, кроме копии контракта, лежали ещё два листа.
Она добралась до дома, где на кухне осталась недопитая чашка остывшего чая и мольберт, заваленный эскизами. Это было её святилище, её свобода. Теперь оно стало местом прощания.
Развернув письма, она увидела:
* Договор о Неразглашении (NDA). Пункт гласил, что любые попытки сообщить кому-либо — отцу, прессе, полиции — о фиктивном характере брака или истинной причине, будут расцениваться как нарушение контракта. Нарушение контракта — автоматический отзыв «гарантии безопасности» для Роберта.
* Список Обязанностей.
Это был самый унизительный документ. Не просто список, а инструкция к её существованию:
«Обязанности Донны Моретти»
* Полное прекращение работы в студии и преподавания в колледже. Ваше прошлое более не существует.
* Переезд в резиденцию Моретти в полном объёме до 18:00 завтрашнего дня.
* Все контакты с внешним миром, включая отца и друзей, должны быть предварительно согласованы с Доном.
* Сопровождение Дона на всех публичных и частных мероприятиях, указанных в еженедельном графике.
* Строгое соблюдение легенды о «безграничной, всепоглощающей любви» перед всеми членами Семьи и общественностью. Публичное проявление нежности (по требованию).
* Спальня. Вы будете занимать общую спальню. Физический контакт по контракту исключён, если только Дон не сочтет это необходимым для поддержания легенды. Ваше тело принадлежит вам, но ваш внешний вид и ваша роль принадлежат мне.
Эва отбросила бумаги на стол, чувствуя, как её тошнит. «Физический контакт исключён…» — это звучало как насмешка. Он мог просто купить женщину, если ему нужна была компания. Ему нужна была не она. Ему нужна была дочь прокурора. Живой щит, который разрушал её семью изнутри.
Она схватила свой старый телефон и набрала номер. Доктор Райан. Её бывший профессор и единственный человек, которому она доверяла.
«Эва? Что случилось? Ты вся дрожишь.»
«Райан, мне нужны деньги. Больше, чем я думала. Я могу продать картину, которую ты хотел, плюс все мои запасы…»
Она услышала долгий вздох на другом конце провода.
«Эва, я же говорил. 200 000 — это не просто сумма. Роберт влез в такие долги, которые даже твой отец не смог бы закрыть без скандала. У тебя нет столько времени, и у тебя нет столько активов. Единственный, кто может его вытащить, — это он.»
«Моретти,» — выдохнула Эва.
«Ты с ним говорила?»
«Я… я решила проблему. Он предложил сделку,» — ей не хватило сил солгать. — «Но это не деньги, Райан. Это… это нечто другое.»
Она не могла сказать ему правду. Не могла подставить Роберта ещё сильнее.
«Я уезжаю. Я выхожу замуж. За Алессандро Моретти.»
Наступила мертвая тишина.
«Эва, ты шутишь? Это самая абсурдная, самая безумная вещь, которую я когда-либо слышал. Твой отец…»
«Я знаю! Просто… скажи моему отцу, что я влюбилась. Встретила его, и всё. Что он — моя судьба. И что я не хочу больше иметь ничего общего с его миром. Скажи ему, что это мой выбор.»
Это была последняя, самая горькая ложь, которую она должна была произнести. Ложь, которая навсегда закрывала за ней дверь в прежнюю жизнь.
Она прервала звонок. Слёзы, которые она так долго сдерживала, наконец хлынули. Это была не просто утрата свободы. Это была потеря себя, потеря чести.
Эва встала, подошла к своему мольберту, взяла кисть и начала яростно замазывать холст чёрной краской. Это был красивый, яркий пейзаж, и теперь она превращала его в тёмный, бездонный мрак. Она не могла спасти свою жизнь, но могла уничтожить часть своего прошлого.
Завтра в шесть она должна была покинуть свой дом и стать Донной. Женой человека, которого она клялась ненавидеть. И в этом мрак, который она создавала на холсте, отражал её новую реальность.