Каждую субботу в восемь утра Алиса просыпалась за минуту до будильника. Без усилий. Тело само всплывало из сна, будто знало: сегодня — он. Сегодня — Оскар.
Она уже не пыталась сопротивляться этой рефлексии. Больше не врала себе, что просто "играет в подчинение", "исследует границы", "берёт паузы от мира". Всё это давно потеряло значение. Теперь всё было проще и честнее: он — центр. Всё остальное — окружность.
Пять дней в неделю она жила идеально отстроенной жизнью. Вставала в 8:30, делала лимонную воду, шла в зал. Отжимания, планка, растяжка. Тело под его вкус. После — душ, лосьон с лёгкой древесной нотой, такой же, как у него. Позже — прогулка, кофе с подругой, пары серий любимого сериала. Иногда — книги. В другое время— длинные мысли ни о чём.
Работы у нее не было. Её больше не тревожили дедлайны, звонки, чужие проблемы. Оскар оплатил квартиру, обеспечил её так, как она даже не мечтала. Не «фиксированной суммой на карту», как в фильмах про содержанок. Нет. Он переводил столько, что это скорее походило на тихие, регулярные взрывы роскоши: суммы, от которых можно жить год, покупать любое платье, позволить себе массажи, косметолога, отдых — и при этом всё равно не дотягивать до нуля.
Она пыталась спорить. Ровно тридцать секунд.
Он слушал её молчаливо, а потом просто сказал:
— Ты будешь заниматься собой. Остальное — моё.
И в этот момент она поняла: спор не предусмотрен контрактом. Спор — это роскошь для тех, кто не знает своего места. А она знала. Чётко. Уверенно. С облегчением, которое резало грудь.
Теперь ей не нужно было изображать занятость или придумывать, чем заполнить дни. Её жизнь между воскресеньем и пятницей стала ровным, вычищенным пространством ожидания: когда снова придёт суббота. Когда она снова встанет перед ним на колени. Когда снова услышит это ровное, спокойное, неизбежное:
— Разденься. Без слов.
Алиса думала о нём слишком часто. За чашкой кофе. В душе. Когда выбирала трусики. Даже когда шла по улице — улавливала силуэты мужчин и проверяла: не он ли. Конечно, не он. Он бы не шёл. Он бы стоял. Ждал. Давал распоряжение.
Подруги замечали её состояние. Катя шутила:
— Слушай, ты как будто в секту попала. Улыбаешься всё время, но будто бы не здесь.
Алиса только пожимала плечами. Говорить не хотелось. Их жизнь — это не то, что можно объяснить. Не про любовь. Не про власть. Про дыхание. Про принадлежность. Про то, как хорошо быть вещью — если ты точно знаешь, чья ты.
И каждую субботу она вспоминала это с новой силой.
Особенно когда его сообщение приходило раньше обычного.
Пятничный вечер тек ровно и лениво. Алиса сидела на диване, пила травяной чай, листала ленту — пустая привычка, которая ничего не давала, кроме фона. Завтра — суббота. Завтра — её день. Завтра — он. Она уже привыкла жить в этом ритме, как сердце — в своём: стук–тишина, стук–тишина.
Но телефон легонько дрогнул в ладони.
Одно сообщение.
Одно имя.
Одно дыхание, пропавшее из груди.
Оскар:
Приезжай. Машина уже внизу.
Она замерла. На секунду — на две — на вечность. Пятница. Не суббота. Не их день. Не тот ритуал, к которому привыкли мышцы, кожа, память.
Но если он зовёт — значит, порядок меняется. Значит, он так решил. Значит, ей позволено быть счастливой до срока.
Тепло ударило в живот, сладко, резко.
Он хочет меня сегодня.
Эта мысль обожгла сильнее, чем любой его приказ.
Она не стала спрашивать «почему». Не стала уточнять «сейчас?». Оскару это было бы даже не неприятно — просто лишним, ненужным, негармоничным. В их мире вопросы — это паузы, которые она давно разучилась делать.
Алиса встала. Легко, почти невесомо. Сложила телефон. Пошла в спальню.
Она собиралась быстро — так, как будто уже репетировала этот момент сотни раз: волосы — в гладкий хвост, лёгкий макияж, мягкий крем на кожу, чёрное пальто, нейтральная помада. Сердце стучало так тихо, что даже не казалось её собственным.
Когда она спустилась вниз, дверь подъезда раскрылась сама — будто воздух подхватил её решение. У тротуара стоял чёрный седан. Водитель Оскара вышел из машины, открыл заднюю дверь.
Без слов. Без улыбки.
Просто жест — чёткий, отточенный, выученный.
— Добрый вечер, Алиса, — сказал он ровным голосом.
Она кивнула. Её собственный голос застрял где‑то в груди, слишком мягкий и ненужный.
Дверь закрылась. Машина плавно двинулась вперёд.
Город за окном оставался таким же — огни, вывески, люди, кофе, пятничный шум. Но внутри салона всё было иначе. Воздух был плотным, собранным, наполненным тем, что она чувствовала только по субботам.
И когда автомобиль врезался в поток ночных улиц, Алиса наконец позволила себе улыбнуться.
Он зовёт её.
Сегодня.
Не завтра.
Это означало только одно:
правила меняются.
И она — в центре перемен.
Машина свернула на знакомую улицу — чёткий поворот, плавный разворот, плавный тормоз. Ворота открылись без сигнала, как будто не электрическим механизмом, а чьей-то волей. Алиса вышла первой — туфли коснулись гравия, воздух был тёплым, с запахом дуба и чего-то чуть сладкого, будто ванильного дыма.
Дверь особняка открыл он — не Оскар. Тот самый мужчина в чёрной форме, всегда с прямой спиной и пустым лицом. Слуга. Его глаза никогда не задерживались на ней дольше, чем надо. Ни разу.
А я ведь даже не знаю, как его зовут, — вдруг подумала она. И тут же — почти беззвучно — засмеялась.
Он поднял на неё взгляд. Чуть. Ровно настолько, чтобы зафиксировать факт нарушения. Не осудил. Но коснулся её смеха взглядом — как палкой.
— Господин ждёт, — сказал он после паузы. Голос — холоднее обычного.
Алиса опустила глаза и кивнула. Слишком громко. Слишком рано расслабилась. Ритуал есть ритуал. Даже в такую ночь.
Он шёл перед ней по коридору. Тихо, без оглядки. Её каблуки звучали мягко — ковры гасили звук. Всё остальное — всё внутри — кричало.
Не суббота. Не по плану. Не по правилам.
Он открыл дверь. Шаг в сторону. Не жестом, а телом показал: теперь её очередь.
Алиса вошла. Комната была темнее обычного — шторы закрыты, лишь один торшер в углу. Свет падал на кресло.
На нём сидел он.
Оскар.
Сидел, как всегда: спина прямая, нога на ногу, пальцы соединены в замок. Смотрел прямо. Не на неё. Через неё.
И это было сильнее касания.
Алиса застыла на пороге. Он не сделал ни жеста, ни звука. Только тишина. Только взгляд.
Ты здесь. Без слов. Без лишнего. Без оправданий.
Она сделала шаг. Второй. Закрыла за собой дверь.
И остановилась.
Слова были лишними.
Движения — преждевременными.
Ждала.
Он пока не говорил. Но она уже чувствовала — вечер будет другим. Вечер будет их.
И правила — действительно меняются.
Он молчал долго. Не мучительно — просто ровно. Как человек, у которого есть время. Как человек, у которого есть власть над временем.
Потом произнёс:
— Завтра ты весь день будешь прислуживать мне.
Его голос не изменился. Не стал теплее. Не стал жестче. Просто — факт.
Алиса не пошевелилась. Но внутри что-то дрогнуло. Ожидание, тянувшееся от сообщения до порога этой комнаты, сжалось в точку. Она надеялась, что будет... иначе.
Секунда тишины. И вторая.
— Сегодня — ничего не будет, — добавил он, всё так же спокойно.
Вздох вырвался прежде, чем она успела сдержать.
Лёгкий. Разочарованный. Слишком честный.
Оскар поднял бровь. Совсем чуть.
— Сейчас мой слуга, Джозеф, — сказал он. — Отведёт тебя в твою комнату. Она рядом с моей. Там — твоя форма.
Он сделал паузу. Глаза остались на ней. Пронзительно ровные.
— Завтра с утра ты её наденешь. И разбудишь меня в восемь.
Разбудишь так, чтобы я проснулся довольным.
Алиса кивнула. Медленно. Без тени улыбки.
— Да, господин.
Дверь открылась за её спиной. Она не обернулась — просто вышла, как положено.
Джозеф стоял на прежнем месте. Всё так же прям, всё так же строг. Теперь с именем. Теперь — не просто функция.
Джозеф, — повторила она про себя.
Стало даже легче. Чуть.
Он повёл её по коридору. Вправо от комнаты Оскара.
— Всё, что нужно — там, — сказал Джозеф. И вышел.
Алиса осталась одна.
Постояла несколько секунд. Служанка, — пронеслось в голове. Но не с унижением. С ясностью. С принятием.
Сегодня — не про секс.
Завтра — про службу.
И ей захотелось быть идеальной.
Алиса медленно прикрыла за собой дверь. Шагнула внутрь — и пространство словно сомкнулось, глотнуло её тишиной.
Здесь пахло деревом, свежей тканью и чем-то нежным, уходовым. Не цветами — телом после бани.
Она огляделась. Комната была неожиданно уютной: высокая кровать с тяжёлым изголовьем и простынями цвета топлёного молока, приглушённый свет от бра у стены, ковёр под ногами — глубокий, плотный, будто тишина была вплетена прямо в узор.
Шикарно, — пронеслось в голове.
Жаль, без него.
Но взгляд почти сразу упал на главное. На столик рядом с кроватью.
Там лежала форма. Аккуратно разложенная. Почти как подарок.
Алиса подошла. Коснулась ткани. И внутри что-то защёлкнуло. Это не была классическая униформа горничной. Нет. Это был её новый статус — вывернутый наизнанку и сшитый по телу.
Чёрный корсет с глубоким декольте и кружевной вставкой. Лиф — на косточках, жёсткий, подчёркивающий грудь, как трофей. Ни грамма утилитарности — только подчёркнутая доступность, театральная подчёркнутость.
Юбка — скорее символ, чем одежда: узкая, короткая, с разрезом, который оставлял больше вопросов, чем ткани.
Чёрные чулки — с широкой кружевной резинкой. Без пояса. Без трусиков.
А рядом — тонкий фартук. Полупрозрачный. Белый. Атласные завязки. Скорее лента на шее, чем предмет гардероба.
Отдельно — повязка на шею. Чёрная, узкая. Почти как ошейник, но без замка.
На ней — крошечный серебристый колокольчик.
Но сердце Алисы дрогнуло, когда она увидела последний элемент — в бархатной коробочке сбоку.
Там лежала анальная затычка — из гладкого металла, с тонкой ножкой и широким основанием.
На основании — кольцо-хватик, покрытый кожей. Белой, как перчатка медсестры.
Она взяла её в руки. Тяжёлая. Холодная.
Ручка, чтобы держать — чтобы направлять. Или чтобы смотреть, как она двигается внутри меня, — подумала она, и в теле пошла волна, низкая, глухая.
Оскар всё предусмотрел. Даже эту деталь.
Это была не форма — это была сцена. И она — главный реквизит.
Алиса поставила коробочку обратно, почти с трепетом.
Зашла в ванную. Просторная, в тёплом камне. Пар от душа быстро размыл зеркало. Она мылась медленно — не из лени, а из желания почувствовать каждую грань. Каждую зону, которую завтра коснётся чья-то тишина.
После — вытерлась, нанесла крем, лёгкий, почти без запаха. Волосы не стала сушить. Пусть просохнут естественно.
Зашла обратно. Комната встретила теплом.
Легла в кровать. Голая. Привычка.
Под простынями было прохладно. А внутри — уже горячо.
Разбуди меня в восемь. Так, чтобы я проснулся довольным, — вспомнила она.
И на этом дыхании — медленно, глубоко — уснула.
Ночь прошла без снов. Или они были, но в них не было образов — только ожидание. Оно растекалось под кожей, будто тело всё ещё помнило его взгляд с кресла, его молчание, его «завтра».
Будильник сработал в 6:30 — короткий виброзвонок на подушке, почти как прикосновение. Алиса открыла глаза сразу. Без сопротивления.
Тело проснулось первым.
Она поднялась. Комната казалась другой — будто впитала её согласие. Душ был тёплым, почти ласковым. Пена стекала по телу мягко, как будто пробовала его на вкус. Она не торопилась: промывала волосы, скользила губкой по животу, по бёдрам, между ног — легко, без нажима. Не возбуждаясь. Просто настраиваясь.
Когда вышла, на столе уже стоял поднос. Тосты, мягкое авокадо, варёное яйцо, кофе без сахара.
Джозеф. Конечно. Бесшумно, точно, заранее.
Алиса поела молча. Маленькими кусочками. Как в отеле, где тебе ничего не нужно решать.
А потом — подошла к креслу, где лежала форма.
Пальцы коснулись корсета. Он был прохладным, плотным. Алиса встала перед зеркалом. Медленно расстегнула планку на спине, развернула корсет, приложила к телу. Натянула вверх, прижала грудь — туго, точно. Сзади — застёжки, одна за другой. Тело вытянулось, дыхание стало грудным.
Она надела чулки — скользящие, плотно обнимающие ноги. Кружевной край врезался в кожу красиво, как рамка на картине.
Юбку — короткую, провокационно узкую — пришлось надевать медленно, чтобы не повредить ткань. Она едва прикрывала бёдра. При каждом шаге открывался треугольник между ног.
Трусиков не было. По инструкции.
Фартук — последним. Почти прозрачный, как тень на груди. Завязки мягко легли на спину. Повязка на шею защёлкнулась легко, как манжета. Колокольчик дрогнул. Один раз. Тихо.
Осталось только одно.
Она открыла коробочку. Взяла затычку. Села на край кровати. Провела пальцем по металлу. Смазка уже была внутри упаковки — капля на кончике.
Пальцы нашли вход, расслабили. Она ввела её медленно. Осторожно. Без боли — но с ощущением подчинения, будто сама форма входила в неё. Холод ушёл быстро. Осталась только тяжесть и натянутое ощущение присутствия.
Она встала. Поправила юбку. Колокольчик тихо звякнул ещё раз.
Алиса подошла к двери. Положила ладонь на ручку. Сделала вдох — ровный, грудной.
Восемь ноль-ноль. Разбудить. Так, чтобы он не проснулся злым.
И пошла. Тихо. Мягко. С ровной спиной и затычкой внутри.
Служанка. Готовая. Желанная.