Координаты греха.

Пролог.

Шесть лет назад.

Лето в этом городе всегда сжималось до одной короткой вспышки, и вот оно уже догорало. Над рекой Быстрой, темной веной города, повис воздух, пахнущий не августом, а влажным, ранним холодом. Арина поднималась по старой, пропахшей пылью лестнице, пальцы скользили по щербатым, холодным перилам. Девять этажей, один за другим, и каждый шаг давался с трудом.

Последний пролёт. Тяжелая техническая дверь на крышу взвыла старой петлей — тот же самый скрипучий, предательский звук, что и в тот вечер, когда они впервые поцеловались здесь, опьянённые не столько элитным вином, которое Давид стащил из родительской коллекции, сколько чувством абсолютной свободы.

Давид уже ждал.

Он сидел на краю парапета, абсолютно безрассудный, его длинные ноги свисали в бездну девятиэтажки. Черная хлопковая футболка, идеально сидящие джинсы. Ветер трепал темные волосы, делая его похожим на дикую, неуправляемую тень. В зубах тлела сигарета — сто первое нарушение её маленького правила. Он быстро, небрежно потушил её о бетон, даже не глядя, и повернул голову.

— Ты опоздала на двадцать три минуты, — выдохнул он.

В его голосе не было упрека, только мягкая, привычная констатация. Он всегда вёл молчаливый отсчет, когда ждал её. Арина нервно облизнула губы, ей хотелось улыбнуться, чтобы скрыть дрожь, но она не смогла.

— Я боялась, что тебя не будет, — ответила Арина.

Она поразилась, как ровно и чуждо прозвучал её собственный голос. Внутри же, под тонкой кожей, всё трепетало, словно бабочки острыми крыльями царапали её с изнанки.

Давид встал, одним плавным, хищным движением. Два шага, и она оказалась в кольце его рук. Он был выше на целую голову, сильный, как молодая сталь. Арина приподнялась на цыпочках и тут же спрятала нос в изгибе его шеи. Запах — сигареты, сложный, явно дорогой парфюм, который он начал носить недавно, и его собственный, теплый, ни с чем не сравнимый аромат, который она знала наизусть.

— Завтра в семь утра, — шепнул он прямо в её волосы, и этот шепот прозвучал громче крика. — Рейс на Лондон. Папа всё решил.

Арина застыла. Она знала. Знала еще месяц назад, когда он пришел к ней бледный, как смерть, и сказал: «Нам нужно поговорить». Но знать умом и ощутить физическую, леденящую тяжесть этих слов — это были разные виды боли.

— Ты можешь отказаться, — сказала она, понимая всю бессмысленность этой лжи.

Он отстранил её, взял её лицо в ладони. Пальцы — твёрдые, тёплые, как нагретый камень. В полумраке крыши его глаза казались абсолютно чёрными, без зрачков, отражающими только её панику.

— Арина. Если я останусь, через неделю меня найдут в багажнике. Или тебя. Ты готова к такому исходу?

Она не смогла ответить. Не могла. Она хотела, чтобы он жил. Жил где угодно, как угодно, но не лежал где-то под бетонной плитой.

— Я вернусь, — пообещал Давид, и последний звук его голоса надломился, как стекло. — Как только смогу. Клянусь.

Он сунул руку в карман джинсов и достал маленькую, обтянутую черным бархатом коробочку. Открыл. На алой подушечке, тонкой цепью обвитый золотой кулон — буква «Д», изящно выгравированная в центре маленькой, раскрывающейся розы.

— Чтобы ты не забыла, как меня зовут, — глухо сказал он.

Глаза Арины наполнились слезами, но она не плакала. Она изо всех сил старалась, держаться, чтобы не ранить его ещё больше.

Давид взял кулон и сам надел его ей на шею. Его пальцы едва заметно дрожали, выдавая спрятанный за твердостью ужас.

— Теперь моя очередь, — прошептала она.

Она вытащила из его заднего кармана кожаный бумажник и вложила внутрь сложенную фотографию: они оба, пьяные и счастливые. Она — в голубом, невесомом платье, он — улыбается так беззаботно, как не улыбнётся больше никогда. На обороте, её неровным, живым почерком было написано только одно предложение:

«Ты мой единственный грех и единственное спасение». Рядом — след от красной помады.

Он прижал её к себе, сильный, отчаянный пресс, от которого стало нечем дышать. Поцелуй был жестким, требовательным, на грани боли. Зубы, цепляющие нижнюю губу, горячий язык, ищущий и запоминающий. Она ответила ему, ответила с той же слепой, собственнической яростью. Это был последний раз. Они оба знали это.

— Я люблю тебя, Арина Рейн, — прорычал он ей в губы. — Каждый день помни это. Каждый, мать твою, день.

— Я буду ждать, — ответила она. — Сколько нужно.

Он кивнул. Отстранился, провел большим пальцем по её щеке, стирая одну, горячую, не замеченную ею слезу.

Внизу, у старого тополя, уже ждал черный Mercedes. Фары выключены. Водитель стоял, курил, не поднимая головы.

Давид поцеловал её ещё раз. На этот раз — медленно, как прощание, впечатывая в память вкус её губ. Потом резко развернулся и пошёл к лестнице.
Он не оглянулся. Ни разу.

Арина осталась на крыше одна. В его футболке, в изношенных кедах и с золотой розой на тонкой цепочке. Она смотрела, как черный силуэт машины трогается с места. Только две красные точки габаритов медленно тают в темноте города.

Холодный ветер трепал волосы. Река Быстрая несла свои черные, равнодушные воды под Стрелковым мостом. Арина прошептала в пустоту крыши:

— Я буду ждать. Сколько угодно.

Она не знала, что это «сколько угодно» превратится в шесть лет полного, выжигающего душу ада. И что он всё-таки вернётся.
Но он вернётся совсем не тем, кто уезжал.

Глава 1.

​Настоящее время.
​Утро ворвалось не только жгучей болью между ног, но и ощущением ледяной пустоты на второй половине кровати. Это было привычное, отвратительное начало дня, неразличимое среди сотен других за те несколько лет, которые Арина прожила с Артёмом Ворониным.

​Она открыла глаза, и первое, что увидела, — своё отражение в зеркальном потолке: голую девушку, равнодушно рассматривающую синяки на собственных бёдрах, — чёткие, небрежные следы его пальцев. Его никогда не волновало то, какие следы он оставляет — на её теле, на её душе. На смятых простынях проступали тёмные, почти незаметные пятна, но ей было всё равно: она давно перестала плакать, разучилась чувствовать что-либо, кроме этой тихой, ноющей усталости.

Арина просто встала, словно механически выключив все эмоции, и направилась в душ.
​Сначала она стояла под кипятком, доводя кожу до красноты, а затем резко включала ледяной душ, почти до онемения. Это был её единственный способ вернуть себе ощущение контроля. Жёсткая мочалка оставляла на теле красные полосы, и она тёрла себя с ожесточением, словно пыталась смыть не грязь, а чужие, ненавистные прикосновения, словно стирала свою роль в этой проклятой жизни.

Вернувшись в спальню, она увидела это: на прикроватной тумбочке лежала алая бархатная коробка Van Cleef & Arpels. Сверху — короткая записка, написанная почерком, который Арина ненавидела всем нутром:

​«Крошка, 23:00. “Ворон”. Чёрное платье. Не заставляй меня ждать.
​Твой А.»

​Арина провела пальцами по золотой розе на своей шее — единственному, что она не снимала никогда. Эта тонкая цепочка, подаренная другим мужчиной, стала словно вросшей в кожу за эти шесть лет, единственным якорем. Снять? Выбросить? Рука не поднималась.

***
​Чёрный бронированный Range Rover нёсся по правому берегу, безжалостно разрезая поток вечернего трафика. В зеркале заднего вида на неё смотрела чужая, холодная женщина, которую Арина давно перестала узнавать. Чтобы хоть как-то занять руки, она крутила золотой кулон так сильно, что металл ощутимо нагревался, сжигая тонкую кожу на шее.

Арина терзала себя мыслями: как так произошло? Как она докатилась до такой жизни, что связалась с таким подонком, как Артём? Да как... Легко и просто. Просто всё в этом мире решали деньги, а у Артёма они были. А значит, и у неё были: чтобы оплатить лечение своей матери, у которой внезапно нашли онкологию; чтобы оплатить обучение младшей сестре Лизе, чтобы, когда она вырастет, ей не пришлось спать с кем-то ради выживания. Вот как это вышло. Точка. И всё же, почему на душе было так гадко?

​Клуб «Ворон» встретил красной неоновой птицей, зловеще распростёршей крылья над входом. Охранники мгновенно узнали Воронинский автомобиль и бесшумно распахнули двери.

​Внутри стоял приторный, сладкий запах жасмина — фирменная фишка, призванная заглушить то, чем на самом деле был пропитан воздух: дорогой алкоголь, циничные намерения, усталость и похоть. Музыка глухо, тяжёлым басом, била прямо по вискам, не давая сосредоточиться на мыслях. Люди расступались перед ней, как перед кем-то важным, и где-то даже послышался шёпот: «Воронина идёт».

Она подошла к бару и заказала виски без льда. Первый же, обжигающий глоток принёс мимолётное облегчение — короткую анестезию. Второй пошёл по инерции, и так до самого дна. Арина попросила бармена повторить, но, не успев поднести стакан к губам, она почувствовала на себе взгляд.

Он был тяжелым, ошеломляющим, как внезапный удар под дых, сбивший дыхание и заставивший мир вокруг замолчать. Арина инстинктивно поняла, куда нужно смотреть, и медленно повернула голову направо.

Он стоял у противоположного конца, прислонившись спиной к перилам, абсолютно недвижимый, словно высеченный из тени. Чёрный, идеально скроенный костюм. Рукава белоснежной рубашки были закатаны ровно на два оборота, обнажая сильные предплечья. Этот жест, этот небрежный вызов, она помнила с юности: Давид всегда так делал, когда готовился к схватке.

Лицо его было в тени, но глаза — эти глаза было невозможно не узнать, они прожигали её насквозь. Чёрные. Как остывший уголь.
​Он смотрел прямо на неё, без тени улыбки, без удивления — только медленно, почти неуловимо поднял бокал с тёмным напитком — безмолвный, тяжёлый тост, обращённый только к ней.

​У Арины тут же перехватило дыхание, стакан дрогнул в руке, и виски плеснуло на барную стойку. Она сделала шаг вперёд, словно отзываясь на призыв, но в тот же миг чья-то лапища, крепкая, напористая, вцепилась ей в локоть.

— Артём Сергеевич ждёт вас в вип-ложе, — прозвучал голос охранника прямо над ухом.

​Арина резко вырвалась, обернулась — его уже не было. Давид исчез, и всё вокруг показалось лишь горячечным миражом.

​Она поднялась по винтовой лестнице. Каблуки, как молоточки, отбивали нервный, упрямый ритм по металлу.

Охранник открыл дверь вип-ложи, пропустил её и бесшумно закрыл. Комната была пуста, видимо, Артёма снова отвлекли его грязные делишки, в которые Арина не собиралась вникать. Она подошла вплотную к холодному стеклу, за которым внизу бурлила толпа, сотни людей, прожигающих свою жизнь и молодость в стенах этого мерзкого клуба. И где-то там, среди них, снова спрятавшись в тенях, был он. Она это чувствовала, она это знала, но она ещё совершенно не знала, как это для неё закончится. Единственное, что ей было очевидно, — что плохо.

​Впервые за шесть лет она позволила себе шепнуть в пустоту, которую создала вокруг себя:

— Как же ты опоздал, Давид.

​Шесть лет назад.
​Ливень хлестал так, что уже через минуту она была мокрой до нитки. Арина стояла, прижавшись к старому, облезлому козырьку архитектурного колледжа, отчаянно пытаясь спрятать папку с чертежами под тонкую куртку.
​Белый Porsche с визгом тормознул прямо в огромной луже, которая окатила бордюр. Стекло медленно опустилось.

​— Садись, девчонка, а то утонешь, — сказал парень за рулём и улыбнулся так, будто весь мир принадлежал ему по праву, и он, так уж и быть, готов был поделиться.

Глава 2.

Настоящее время.
​Арина всё так же стояла у стекла, ладонь плотно прижата к холодной, плоской поверхности. Это, казалось, был единственный способ удержаться на ногах, единственный физический якорь в мире, который только что начал рушиться.

Внизу клуб пульсировал красным, как огромное, живое и порочное сердце города. Она лихорадочно думала о том, насколько ей хватит сил. О том, что теперь всё станет не просто сложнее, а невыносимо. Шесть лет она убеждала себя, что Давид забыл её, что он не выходит на связь, потому, что она давным-давно стала ему безразлична.

«Подумаешь, первое увлечение. По молодости. Это ведь почти никогда не бывает серьёзно, даже если чувствуется, как единственная любовь всей жизни».

Но всего один его взгляд, один едва заметный жест сегодня уничтожил эту ложь. Он смотрел на неё как на свою собственность, и этот взгляд был не остывшей памятью, а яростным, невысказанным обещанием.
​Что теперь делать?

Дверь открылась без стука, нетерпеливо распахнутая мощным рывком. Артём вошёл, как обычно: резко, шумно и внезапно. Он тут же заполнил собой всё пространство ложи, и от его присутствия сразу стало душно и тесно.

Тёмно-синяя рубашка была распахнута глубоко, до середины груди, открывая толстую золотую цепь, которая блестела под софитами. На костяшках правой руки светились свежие, слегка сбитые ссадины — Артём, как всегда, использовал кулаки как самый быстрый аргумент. Арина знала этот почерк не понаслышке. От него пахло резким, дорогим одеколоном, порохом и кровью. Всё как всегда.

— Ты задержалась, крошка, — произнёс он, но голос был на удивление мягким. — Я не люблю, когда ты так делаешь, но ты сегодня такая красивая, такая послушная, надела это платье, как я и просил... не буду на тебя злиться.

Он улыбнулся волчьей, собственнической улыбкой и закрыл дверь ногой, отрезая их от всего мира.

— Ты тоже, — сухо ответила Арина, не поворачиваясь.

Он рассмеялся, низко и грубо, подходя вплотную. Она почувствовала его горячее, тяжёлое дыхание на затылке.

​— Тоже красавчик? Я знаю это, детка. Поэтому при виде меня такие крошки, как ты, растекаются, как чёртово фондю.

— Я сказала, ты тоже опоздал, — повторила Арина одними губами.

— Скучала по мне? — Он положил ладонь ей на талию, прижимая к стеклу.

— Как всегда, — солгала Арина. Она напряглась всем телом, но старалась не показывать этого ярко. Он злился, когда не видел в ней ответной слабости.

​Его большой палец скользнул по её нижней губе, почти нежно — пугающая, редкая ласка. Арина невольно вздрогнула.

— Сегодня двое должников решили, что могут не отдавать мои деньги, представляешь? Один уже не дышит, второй в багажнике, молит о пощаде. Деньги любят счёт, Арина. А ты любишь деньги, правда?

Она молчала. Да. Молчала, потому что это было проклятое, ненавистное «да». Но без его денег её мама не получит и шанса на жизнь.

Артём не ждал ответа. Он достал из кармана маленькую чёрную коробочку. Открыл. На подушечке лежало кольцо: платина и огромный чёрный бриллиант размером с ноготь.

​— Надень, детка. Хочу, чтобы ты надела его прямо сейчас.

— Артём, мы же это обсуждали…

— Надень, — его голос стал низким и абсолютно беспрекословным. — Я устал ждать, пока ты перестанешь ломаться. Будешь моей женой. Официально. Чтобы все знали, чья ты.

Арина смотрела на кольцо, и внутри всё сжималось от страха.

— Я не готова. Ещё не время…

— Готова ты или нет — мне без разницы. Мама твоя следующую химию получит только после того, как я увижу это кольцо на твоём пальце. Так понятнее?

Он взял её руку и надел кольцо сам. С силой. До боли. Чёрный камень был холодным, как могила, тяжёлым, как её новая участь.

В этот момент дверь снова открылась без стука. Вошёл Кит, один из приближенных Артёма: два метра роста, плечи шире дверного проёма.

— Артём Сергеевич, — голос Кита был низким и спокойным, как и всегда. — Партия с юга пришла. Минус два ящика. Кто-то явно сливает. И ещё… тот, второй, в багажнике, сдох. Похоже, сердце не выдержало или ещё там что. Ну, в общем — как есть.

Арина отвела взгляд. Она знала, что сейчас будет, и ей хотелось исчезнуть, раствориться. Артём даже не повёл бровью.

— Так значит найди, кто сливает! Завтра к вечеру хочу знать фамилии. А тело — в Быструю. К пятому причалу. Пусть рыбы доедают. А вообще, чё я тебе это рассказываю? Ты будто в первый раз! Сделай красиво, Кит, и не напрягай меня сегодня этими мелочами. Сегодня самая красивая женщина этого города сказала мне «да»!

Кит кивнул:
​— Понял. Мои поздравления, Артём Сергеевич. — И поспешно вышел.

Арина стояла, как замороженная. Вот так просто. Человек умер, и его место — «в Быструю». Она ненавидела этот город, себя за то, что живёт в нём, и больше всего — Артёма. Уйти было невозможно, и эта ненависть терзала её сильней всего.

Он повернулся к ней, снова погладил по щеке, большим пальцем очерчивая линию скулы. Это было почти нежно, почти... Но Арина знала, что скрывается за этой нежностью на самом деле — желание обладать. Она была для него очередной целью, которую он хотел получить любым способом. И он получит, как бы ни сопротивлялась этому её душа.

​— Видишь, крошка? Это мой мир. И ты в нём. По доброй воле или нет — мне не важно. Но лучше для тебя, чтоб по доброй. Тогда будет не так больно.

Он прижал её к стеклу спиной и поцеловал. Его поцелуи всегда были жёсткими, глубокими, собственническими. Он словно вторгался в неё, пытался поглотить, продавить, сломать. Она не сопротивлялась. Нельзя. Она знала: любое сопротивление вызовет нежелательные последствия.

Отстранившись, он посмотрел сверху вниз, в её глаза.

— Ты красивая, когда боишься. Мне это так нравится.

Арина подавила нервную дрожь.

Артем отступил на несколько шагов, и так же сверля её взглядом произнес слова, от которых внутри Арины снова всё оборвалось.

— Я знаю, что Раковиц вернулся.

Глава 3.

Настоящее время.
Артём Воронин, как и предполагалось, тут же исчез в недрах «Ворона». Ему предстояло обсудить с партнёрами вопросы, которые всегда отдавали большими деньгами, кровью и грязью. Оставив её в ложе с холодным стеклом и кольцом-приговором, он дал ей своего рода «увольнительную» от своей компании, о которой она не могла и мечтать.

Арина не стала дожидаться, пока его дискуссия подойдёт к концу. Голова кружилась не столько от виски — она опустошила третий бокал всего на половину, а для неё это колличество было пустяковым, по сравнению с тем, как обычно проходили её вечера в компании Воронина. Голова кружилась от всего сразу: от приторного запаха жасмина, который душил её, от ощущения чёрного бриллианта на пальце и от ледяного, уничтожающего взгляда Давида.

Она вышла из клуба, ощущая, как горячий, влажный воздух «Ворона» сталкивается с прохладной сыростью ночи. Только когда её ноги коснулись асфальта, она почувствовала себя чуть твёрже.

Пока она шла к машине, нервно поправляя слишком короткое чёрное платье, в руках уже был телефон. Она набрала Артёма.

— Мне плохо, — сказала она, и голос был тихим, ровным, без единой фальшивой нотки.

— Что значит плохо? — Голос Артёма, сквозь шум басов, был ленивым и слегка раздражённым. Она знала этот тон: он был на грани, и одно неверное слово — и он сорвётся.

— Голова. Резко прям разболелась и ещё и тошнит. Я, пожалуй, поеду домой. Буду тебя там ждать. Приведу себя в порядок, знаешь... Хочу быть готовой для тебя, чтобы продолжить вечер.

В трубке наступило короткое, напряжённое молчание. Она чувствовала, как он взвешивает её слова, решая, стоит ли это уступки. Затем последовал короткий, сухой смешок, лишенный всякого тепла.

— На первый раз прощаю, крошка. Твои цели мне явно по душе. Но завтра без отмазок. Ясно? Будешь сидеть рядом и улыбаться, как и положено моей женщине.

— Да, конечно, спасибо, — ответила она.

— Целую, детка.

— И я тебя целую, Артём.

Он сбросил вызов. Арина бросила телефон на пассажирское сиденье и села в Range Rover. Руки дрожали так, что она не сразу вставила ключ в замок зажигания.

Вместо дома она поехала к реке. К Быстрой.
Она знала, что её не просто так тянет к этому месту: она искала его, искала связь, тонкую ниточку к прошлому. Искала ту себя, которая сидела здесь шесть лет назад — влюблённая, счастливая и ужасно наивная. Она направлялась прямиком к Седьмому причалу — их местам. Не такому людному, как набережная в центре, и не такому опасному, как Пятый, куда Артём отправлял трупы, но достаточно дикое, чтобы побыть наедине.

Там ничего не изменилось. Заброшенный промышленный район. Те же ржавые, исполосованные временем контейнеры, те же разбитые, давно погасшие фонари, тот же тяжёлый, густой запах мазута, смешанный с речной тиной и сыростью. Туман уже начал стелиться над чёрной, безразличной водой, глотая все звуки.

Арина заглушила двигатель. Она потянулась к бардачку и достала сигареты — пачку, которую прятала на чёрный день. Она знала, что это вредная, бессмысленная привычка. Шесть лет она говорила себе, что бросит. Но в такие особенно нервные дни, когда мир сжимался вокруг неё, словно пытаясь раздавить, как мелкую безвольную букашку, она не могла отказаться от этой маленькой, саморазрушительной слабости.

Она закрыла глаза, шумно вздохнула. Чиркнула зажигалкой: ветер то и дело задувал пламя. Выругалась про себя. С седьмой попытки подожгла. Первая затяжка обожгла горло, дым был горьким, мерзким.

«И как они это делают, те, кто выкуривает по пачке в день? Какая гадость!»

Арина затянулась ещё раз, постояла минуту, глядя на тлеющий огонёк, и, не докурив даже до середины, с отвращением бросила сигарету в лужу.

Она села на холодный, влажный бетонный парапет, свесила ноги вниз, к воде, так же, как когда-то, в юности. Только тогда рядом сидел он, Давид, обнимал её за плечи и шептал: «Когда-нибудь мы отсюда свалим. Куда-нибудь, где нет этого города, где нас никто не найдёт».

Слёзы пришли внезапно. Не громкие, не истеричные, нет... они просто текли по щекам, оставляя за собой горячие мокрые дорожки на холодной коже, и капали на дорогое, итальянское кожаное пальто, которое, конечно же, подарил Артём. Она даже не вытирала их.

— Я не могу больше, — прошептала Арина в туман, в пустоту. — Я так устала. Устала быть сильной, устала лгать, притворяться, терпеть его руки на себе, его губы, его… Да всего его! Невыносимо, но придётся вынести.

Она сняла с пальца кольцо, повертела его в ладони. Платина. Чёрный бриллиант. Он не отражал свет, он его поглощал, как маленькая чёрная дыра, так же, как и Артем поглощал её, втягивал в себя, в эту обеспеченную, но грязную, полную боли и крови, жизнь. У неё возник невероятный, мощный импульс: просто швырнуть его в чёрную воду, навсегда.

Она размахнулась — и тут же остановилась. Нельзя, он не простит.

Она надела кольцо обратно. Чёрный камень холодил кожу, и на контрасте золотая роза на цепочке казалась единственным тёплым местом на теле.

Телефон завибрировал. Сообщение от Артёма.

«Дома?»

Арина вытерла лицо тыльной стороной ладони, чувствуя, как влага от слёз смешивается с тушью. Набрала ответ:

«Еду. Стою в пробке, здесь авария. Скучаю».

Отправила. И ещё минуту сидела, глядя на чёрную воду, прежде чем собраться с силами и завести машину.

***
Частная школа «Альфа» находилась на правом берегу и была самой элитной школой города. Все нефтяные, золотые, газовые и бриллиантовые детки ходили именно в эту школу, потому что аттестат именно из этой школы открывал путь к поступлению в самые приличные университеты. Нет, даже не просто открывал — практически гарантировал успех. Да и сама школа выглядела приятно, она была совсем не похожа на ту школу, в которой когда-то училась сама Арина: идеально подстриженные газоны, белые колонны, охрана с безупречными манерами. Девочки в одинаковой, строгой форме, но с сумками, цена которых превышала годовую зарплату школьного директора, весело сновали туда-сюда, явно обсуждая что-то из своего привилегированного мира, который давали им их обеспеченные родители.

Глава 4.

Настоящее время.
Холодное, сырое утро. Туман висел так густо, что яркие лучи фар лишь на мгновение вырывали дорогу из молочной пелены, тут же поглощаясь ею обратно.

Арина вела машину, напряжённо щурясь, на грани видимости. В голове, как метроном, отбивалась мысль, от которой зависела её жизнь: «Последняя химия. Семьсот двадцать тысяч. В этот раз должно сработать. Ещё чуть-чуть — и мама выживет».

Непредвиденный, жесткий удар! Резкий скрежет металла прорезал тишину тумана.
Арина инстинктивно вдавила тормоз, но поздно. Инерция бросила её тело вперёд, удушающе натянув ремень, а затем припечатала обратно в сиденье. В голове взорвался нестерпимый колокол. Внутри черепа проснулась пульсирующая, тупая боль, и сознание поплыло, опасно зашатавшись на грани. Она вцепилась в руль, отказываясь провалиться во тьму.

Дверца машины стонала, когда она вытолкнула себя наружу. Холодный, влажный воздух ударил в лицо. Полиция и скорая почему-то были здесь. Слишком быстро. «Чёрт. Всё-таки потеряла сознание... Слишком много времени», — лихорадочно пронеслось в мыслях.

— Девушка, вы в порядке? Присядьте, пожалуйста. Стоять на ногах для вас может быть опасно, — спокойный голос фельдшера осторожно коснулся её слуха. Он попытался усадить её в салон.

— Нет. Я в полном порядке. — Голос Арины был твёрдым, безжизненным. — Что с другим водителем?

— С ним всё в порядке, мы осмотрели. Он сейчас даёт показания полиции, поскольку именно он нарушил правила.

В этот момент подошёл патрульный, предложил заполнить протокол, но голова гудела, а каждое слово отдавалось в ушах болезненным эхом. «Никаких разборок», — холодно решила она.

— Этим займутся мои юристы.

После напряжённого, но короткого диалога патрульный отступил, оставив Арину на уговоры медиков.

— Девушка, вам лучше проехать с нами. Арина Витальевна, правильно? Мы обязаны зафиксировать ваше состояние и провести обследование, — настойчиво произнёс врач, но Арина лишь отрицательно качнула головой.

— Нет, спасибо. Я, правда, чувствую себя нормально.

Она не могла дать ему понять, что это не первый сильный удар и не первая контузия. Это состояние, когда тело — чужое, а мир — ватный, ей было знакомо. Она по собственному, болезненному опыту знала: всё пройдёт. Главное — не терять время.

Вместо этого она мгновенно собралась и перешла на холодный, ледяной тон, не терпящий возражений.

— Дайте мне, пожалуйста, бланк отказа от госпитализации. Я немедленно подпишу. Это снимает с вас всю ответственность, а я гарантирую, что сама обращусь к врачу, если мне станет хуже.

Фельдшер мрачно поджал губы, но всё же нехотя протянул ей бланк. Арина выхватила его и быстро поставила размашистую подпись.

В этот момент она ощутила знакомую, почти физическую, волну холода. Ощущение присутствия. Сильное, давящее, как воспоминание о прошлом, которое вдруг материализовалось в тумане.

Давид вышел из тумана — не шагнул, а будто материализовался из молочной мглы. В идеально скроенном чёрном пальто, руки небрежно в карманах. Его голос был абсурдно спокойным, на грани лени, — опасный штиль после шести лет абсолютного молчания:

​— Привет, Рейн. Давно не виделись. Я смотрю, ты такая же упрямая. — Его взгляд, острый, как сталь, впился в её зрачки, словно пытаясь прожечь её маску. Он искал хотя бы намёк на реакцию, но Арина лишь медленно, тяжело выдохнула.

​— Здравствуй, — ледяным тоном ответила Арина. Она понимала: если Артём узнает об этой случайной встрече, контузия станет её наименьшей проблемой. Её жених позаботится о последствиях. Она получала гораздо хуже за меньшие провинности.

​— Я по чистой случайности стал свидетелем, не думай, что я тебя преследую. Просто проезжал мимо, увидел ДТП, подъезжаю — а здесь ты. Я удивлён не меньше твоего. Впрочем, это не важно. Ты выглядишь ужасно.

​— Ну уж спасибо за комплимент! Любезностями обмениваться не будем, я невероятно спешу.

​— Да, я вижу, ты спешишь. Но у тебя зрачки разные, а на лбу уже проступает синяк. Я не могу просто бросить тебя, — Давид осёкся, понимая всю абсурдность этой фразы из его уст, и продолжил, твёрдо: — ...в таком состоянии. Я отвезу тебя к своему врачу. Это быстрее, чем очередь в травмпункте. И только тогда я буду спокоен, что тебе ничего не угрожает.

​— Спасибо за заботу, но вынуждена отказаться. Давид, мне необходимо идти. — «И как можно быстрее», — отчаянно пронеслось в её мыслях.

​Давид сделал шаг, напрягая пространство между ними. Его голос стал низким, жёстким, приказным:

​— Это не предложение. Это приказ. Садись в машину и не спорь. Тебе нужна помощь, Рейн. Не глупи. Да, ты всегда была упрямой, но глупой — никогда.

​Арина ничего не ответила. Она молча отошла, игнорируя его власть, и оглядела свою машину: небольшая трещина на бампере, разбитая фара, смятое крыло. На ходу, но ездить в таком состоянии опасно и противозаконно. Единственный выход — вызвать эвакуатор.

​Не замечая присутствия Давида — точнее, демонстративно делая вид, что его нет, — она отвернулась и набрала номер эвакуационной службы:

​— Здравствуйте, мне нужно забрать машину и отвезти в сервис... — она говорила чётко, быстро. — ...полиция всё зафиксировала. Небольшие повреждения, машина на ходу, но всё же... Через сколько? Да, спасибо. — Арина сбросила вызов. Обещали быть через двадцать минут. Давид же не сдвинулся с места.

​— Давид, спасибо ещё раз, но теперь я вынуждена ждать эвакуатор все двадцать минут, — произнесла Арина, садясь в своё авто, чтобы отогнать его на обочину, и не мешать движению. — Я думаю, мне стало ещё лучше на воздухе, и я дальше справлюсь сама.

​Но Давид, очевидно, не собирался отступать. Он перехватил дверь, прежде чем Арина успела её захлопнуть.

​Он наклонился, нависая над ней. Одна рука — на крыше, вторая — на дверце, полностью отрезая ей путь к отступлению. Арина почувствовала себя в абсолютной ловушке, и её пульс начал предательски стучать, как барабан.