Королева Милана

Глава 1: «Белое платье без иллюзий»

Солнечный луч, пробившийся сквозь витражное панно Дуомо, упал на лицо Авроры, словно пытаясь ослепить её. Она прикрыла глаза, но золотистый свет упрямо просачивался сквозь ресницы, превращая фигуру святых на витражах в расплывчатые тени. Казалось, сама Мадонна наблюдает за ней с высоты купола, её каменные глаза полны то ли жалости, то ли осуждения. Аврора сжала пальцами кружевную фату, ощущая, как дрожь поднимается от кончиков туфель к коленям. Белое платье, сшитое наспех в ателье на Виа Монтенаполеоне, внезапно стало ей тесно — корсет впивался в рёбра, а шлейф, расшитый жемчугом, тянул к полу, будто цепями.

Звуки.
Орган заиграл «Ave Maria», и сотни свечей в канделябрах затрепетали, отбрасывая танцующие тени на мраморные колонны. Где-то позади шептались гости — мужчины в чёрных костюмах с слишком широкими плечами, женщины в платьях, кричащих о деньгах ярче, чем их обладательницы. Аврора узнала голос матери — высокий, надтреснутый, как фарфоровая чашка, брошенная на пол. «Dio mio, она даже не улыбается...» — прошипела та кому-то. Аврора вцепилась в букет калл — стебли хрустнули, выпуская едкий сок. Ей хотелось развернуться, сбежать по нефу, разорвать эту фату, растоптать белые цветы... Но её ноги, затянутые в шёлковые чулки, будто вросли в плиты, высеченные ещё при Висконти.

Он.
Дон Витторио Галлани появился из-за колонны справа, и Аврора почувствовала, как воздух в соборе стал густым, словно пропитанным сигарным дымом. Его тёмно-синий костюм, сшитый на заказ в Риме, не скрывал живота, натянутого, как барабанная перепонка. Шаги его тяжёлых оксфордов отдавались эхом под сводами — тук-тук-тук, будто молоток судьи. Когда он взял её руку, его пальцы, украшенные перстнями с рубинами, оказались липкими от пота.

— Ты мое сокровище, — прохрипел он, приближая лицо. Аврора замерла, ловя взгляд витражной Мадонны. Его губы, влажные и мясистые, коснулись её ладони. Запах — смесь коньяка, мяты и чего-то прогорклого, как старое сало. — Но помни: я ломаю даже алмазы.

Воспоминание.
Голос отца, три недели назад, кухня их дома в квартале Навильи:
— Он списал все долги, Аврора. И лавку восстановит... Ты же не хочешь, чтобы мать умерла в нищете?
Отец сжимал в руке фотографию — она, шестнадцатилетняя, смеётся на фоне ящиков с апельсинами. Те самые апельсины, что сгорели вместе с лавкой...

Настоящее.
Священник начал молитву на латыни. Аврора заметила, как Дон Витторио потирает левую сторону груди — под дорогим шёлком прятался шрам от пули, полученной в перестрелке с кланом Каморры. Его дыхание стало хриплым, как у старой гармони.

— Согласна ли ты, дитя моё, принять этого мужчину...
Священник смотрел на неё, но Аврора видела лишь его рясу — чёрную, как смола. Где-то вдалеке заскулила собака. Ей вспомнился пёс, что жил у их лавки — Бруно. Его застрелили в ту же ночь, когда горели апельсины.

— Sì... — слово вырвалось, как пуля.
Дон Витторио ухмыльнулся, обнажив золотой клык. Его рука опустилась на её талию, сжимая так, что жемчужины на корсете впились в кожу.

Обряд.
Когда он надевал кольцо — массивное, с фамильным гербом Галлани, — Аврора вздрогнула. Металл был холодным, как лезвие. Орган грянул марш, и Дон потянул её к выходу. На паперти их осыпали рисом — зёрна застревали в волосах, скрипели на зубах. Фотограф, нанятый кланом, щёлкал затвором, крича: «Sorridi, signora! Вы же королева Ломбардии теперь!»

Деталь.
Внезапно налетел ветер, сорвав с Авроры фату. Белая ткань взметнулась вверх, на мгновение закрыв солнце, и тогда она увидела его — Луку, нового водителя Дона. Он стоял у лимузина, отвернувшись, но её взгляд поймал, как его пальцы сжали ключи от машины так, что костяшки побелели.

После церемонии.
На вилле Галлани, в зале с фресками в стиле Ренессанс, Аврора сидела за столом, уставленным фуа-гра и шампанским «Dom Pérignon». Дон, уже пьяный, рассказывал гостям, как «купил жемчужину за грош».

— Женщина — как вино, — он потянулся через стол, сжав подбородок Авроры. — Чем моложе, тем слаще.
Смех. Хлопки по спине. Кто-то крикнул: «Береги сердце, Витторио! Молодая жена — тяжёлый груз!»
Аврора подняла бокал, делая глоток. Шампанское оказалось горьким.

Поздний вечер.
Она сбежала в зимний сад, где среди пальм и орхидей пряталась статуя Венеры. Здесь пахло землёй и сыростью. Аврора прижалась лбом к холодному мрамору, слушая, как слёзы падают на каменные ступни богини.

— Signora? — голос за спиной заставил её обернуться. Лука стоял в дверях, держа её фату. — Вы... обронили.
Он протянул ткань, не поднимая глаз. Аврора заметила татуировку на его запястье — стилизованную волчицу. Эмблему клана.

— Вы новый? — спросила она, чтобы заглушить тишину.
— Sì. Лука Рицци.
— Почему вы здесь? Не с гостями?
— Я наблюдаю, — он наконец посмотрел на неё. Глаза — зелёные, с жёлтыми вкраплениями. — За теми, кто плачет в углу.
Аврора сжала фату. Вдалеке грянула песня — кто-то затянул «O Sole Mio».

— Уйдите, — прошептала она. — Пока он не увидел.
Когда Лука исчез, Аврора сорвала с себя жемчужное ожерелье. Нити порвались, бусины покатились по полу, словно слёзы, которых ей не позволено было пролить.

Глава 2: «Поцелуй с привкусом никотина»

Зал виллы Галлани тонул в полумраке, словно сама ночь стыдилась того, что должна была увидеть. Хрустальные люстры, затянутые паутиной, мерцали тусклым светом, отбрасывая узоры на стены, украшенные портретами мертвых предков. Их глаза, написанные маслом, следили за Авророй, пока она поднималась по мраморной лестнице. Каждая ступень скрипела, будто предупреждая: «Беги. Пока не поздно». Но куда? За её спиной, тяжело дыша, шагал Дон Витторио, его рука сжимала её запястье так, что кровь пульсировала в кончиках пальцев. Он насвистывал «Funiculì, Funiculà» — фальшиво, как расстроенная шарманка.
Спальня напоминала склеп. Бархатные шторы цвета запекшейся крови, кровать с колоннами,

увенчанными золотыми львами, ковёр из шкур медведей — их стеклянные глаза блестели в темноте. На тумбочке валялись пустые бутылки «Grappa», пепельница, переполненная окурками, и пистолет с перламутровой рукоятью. Аврора замерла у окна, за которым бушевала гроза. Молнии разрывали небо, освещая сад — статуи нимф с отбитыми руками, пруд, где плавали мёртвые лебеди.

— Красиво, да? — Витторио швырнул на пол смокинг, обнажив жилистую грудь, покрытую седыми волосами. — Всё это теперь твоё, piccola. И я тоже.
Он засмеялся, и звук этот был похож на скрип ржавых ножниц. Аврора прижалась спиной к холодному стеклу, пытаясь вдохнуть запах дождя сквозь щели рамы. Но воздух был пропитан им — смесью табака, дорогого одеколона и разложения, как будто под кожей у него гнило мясо.
Он подошёл, шатаясь, и схватил её за подбородок. Его пальцы впились в челюсть, заставляя смотреть

в глаза — мутные, как вода в канале после ливня.
— Ты дрожишь. Боишься? — прошипел он, и брызги слюны упали на её щёку. — Не бойся. Я научу тебя... радоваться.
Его губы нашли её шею — влажные, липкие, оставляя следы, как улитки. Аврора зажмурилась, представляя, что это не он, а дождь за окном. Но его дыхание, пропитанное коньяком, вытеснило все иллюзии. Когда он прижался к ней всем телом, она ощутила его живот — дряблый, горячий, будто мешок с пеплом.

— Прекрати ёрзать! — рыкнул он, рвя шёлк её платья. Пуговицы, словно слёзы, зазвенели по полу. Аврора вцепилась в портьеру, но ткань оборвалась, обрушив её на колени. Он зарычал, схватил за волосы и потащил к кровати. Её колени скользили по шкурам медведей — ворс слипался от крови, оставшейся после охоты.

Его руки ползли по её телу, как слизни, оставляя следы стыда. Каждое прикосновение обжигало кислотой. Он говорил что-то о её коже — «бархат», «молоко», «настоящая итальянка» — но слова тонули в хрипе. Аврора уставилась в потолок, где фреска изображала Зевса, похищающего Европу. «Вот и я, — подумала она, чувствуя, как его ноготь царапает ребро. — Только мой бык — старый и больной.»
Гром заглушил его стоны. Молния осветила комнату, и Аврора увидела своё отражение в зеркале —

бледное, с растрёпанными волосами, похожее на призрак. Её руки сжали простыни так, что ткань порвалась. Он что-то кричал, кусая плечо, но она уже не слышала. В ушах звенело, как после взрыва.

Воспоминание.
Десять лет назад. Она с братом в саду отца. Луиджи смеётся, бросая ей апельсины: «Лови, сестра! Если уронишь — будешь моей женой!» Солнце, смех, запах цитрусовых... А потом выстрел. Луиджи на земле, красное пятно на футболке. Голос стрелявшего: «Это урок, старик. Плати, или следующая пуля — для дочки.»

Настоящее.
Витторио застонал, обмякнув на ней. Его пот смешался с её слезами. Аврора повернула голову к окну — дождь стучал в стекло, словно пытаясь пробиться внутрь. Она сосчитала до десяти. До ста. До тысячи. Его храп стал глуше, чем гром.

Он заснул, сжимая её грудь, как ребёнок сжимает украденную игрушку. Аврора осторожно высвободилась, оставив на простыне пятно крови — невинность, которую она не считала своей. На полу, среди обрывков платья, блеснул жемчуг с порванного ожерелья. Она подняла одну бусину, сжала в кулаке, пока острые края не впились в ладонь.
Гроза утихла. В комнате пахло спермой и пеплом. Аврора подошла к окну, завернувшись в разорванную портьеру. Где-то в саду скрипнула калитка — Лука, проверял периметр. Его фонарь мелькнул в темноте, как падающая звезда. Она прижала лоб к стеклу, наблюдая, как свет исчезает за деревьями.

«Сердце — тоже мышца, — подумала она, сжимая жемчужину. — Его можно разорвать.»
На рассвете, когда Витторио захрапел громче, Аврора достала из-под матраца его пистолет. Перламутр холодил пальцы. Она прицелилась в его висок, потом медленно опустила ствол. «Не сегодня, — шепнула про себя. — Но скоро.»

Глава 3: «Смерть в бархатных туфлях»

Утро ворвалось в виллу Галлани сквозь разбитое окно зимнего сада, принеся с собой запах мокрой земли и гниющих лепестков. Ночная гроза выкромсала из сада куски красоты — магнолии лежали на дорожках, как трупы в шелковых саванах, а мраморная Венера лишилась руки, протянутой теперь к луже, где плавал мёртвый жук. Аврора спустилась в столовую, поправляя чёрное платье — слишком свободное, сшитое за ночь портнихой, чьи пальцы дрожали от страха. Она ещё не привыкла к тишине: раньше в это время Дон Витторио уже орал на слуг, требуя кофе «горячее ада». Но сегодня даже часы в холле молчали — стрелки застыли на 6:47, будто время испугалось и убежало.

На дубовом столе, покрытом скатертью с гербом Галлани, дымилась тарелка spaghetti al pomodoro. Аврора замерла в дверях. Витторио сидел во главе стола, его голова уткнулась в пасту, словно он заснул, вдыхая аромат базилика. Бархатные туфли — тёмно-бордовые, с золотыми пряжками — торчали из-под стола, неестественно вывернутые, как лапы сбитой машиной собаки. Ложка в его руке медленно капала соусом на паркет, рисуя рубиновую лужицу.
— Синьор?.. — шагнула вперёд горничная, но Аврора жестом остановила её. Она знала этот запах — сладковатый, как испорченное вино. Смерть.

Подойдя ближе, она заметила, что томатный соус смешался с чем-то тёмным, вытекшим из уголка его рта. Кровь. Его лицо, обычно багровое, стало восковым, а пальцы, сжимавшие вилку, посинели, будто в них влили чернила. Аврора не плакала. Она взяла салфетку и вытерла пятно на своей стороне стола — красное на белом, как на флаге революции.

Первым примчался Капореджиме. Его «Lancia» разбила лужи у ворот, обдав грязью плачущих садовников.
— Dov'è il corpo? — рычал он, врываясь в столовую, пахнущую чесноком и смертью. Увидев Дона, он схватил Аврору за горло, прижав к стене с фреской, где охотившиеся ангелы пронзали копьями демонов.
— Ты ведьма! — брызги слюны попали ей на щёку. — Ты убила его колдовством! Я видел, как ты шепталась с цыганкой на рынке!
Аврора не сопротивлялась. Она смотрела поверх его плеча, туда, где на полке стояла серебряная ваза с апельсинами — теми самыми, что привозили ей из Сицилии, как насмешку над прошлым.

Апельсин упал, покатившись к ногам Капореджиме. Он раздавил его каблуком, и кислый сок брызнул на его брюки.
— Вызывайте полицию! — крикнул он охранникам. — Она отравила его!
Но Аврора уже доставала из кармана ключ — маленький, железный, найденный в потайном ящике стола Дона на рассвете. Она бросила его Капореджиме под ноги.
— Сейф в кабинете. Посмотрите, что внутри.

В кабинете, пахнущем кожей и порохом, они собрались — Капореджиме, адвокат с дрожащими руками, двое «солдат» клана. Аврора стояла у окна, глядя, как садовник хоронит лебедя в пруду. Сейф открылся со щелчком, будто вздохнул. Бумага, подписанная Доном Витторио, была завернута в шёлк цвета запекшейся крови.
— «В случае моей смерти всё — земли, бизнес, власть — переходят моей жене, Авроре Галлани. А кто посмеет оспорить...» — адвокат замолчал, глотая слюну.
Капореджиме выхватил документ, разорвав его край.
— Подделка! Он бы никогда!..
Но печать клана — волк с кинжалом в зубах — была настоящей. Аврора повернулась, ловя в стекле отражение их лиц: ярость, страх, недоумение.
— Вы думали, я спала эти недели? — её голос звучал тише дождя за окном, но они замерли. — Он заставлял меня читать ему контракты. Учил, как считать деньги. Говорил, что я умру раньше него...
Она подошла к столу, взяла нож для вскрытия писем — лезвие с гравировкой «Sangue e Onore».
— Но сердце — предатель. Не так ли, Капореджиме?

Один из молодых — Риккардо с шрамом через глаз — выхватил пистолет.
— Ты не наша Регина!
Выстрел грянул, как удар грома. Пуля пробила портрет Дона над камином, попав в глаз нарисованному волку. Аврора не моргнула.
— Убьёте меня — клан раздерут Каморра и неаполитанцы. Вы станете никем. Как мой отец.
Молчание повисло, как палач над плахой. Капореджиме плюнул на пол, но опустил пистолет.

Когда они ушли, Аврора подняла разорванное завещание. Чернила Дона смешались с её слезой, превратив «Галлани» в синеву реки. Она открыла ящик стола, где лежал пистолет с перламутровой рукоятью, и положила сверху жемчужину, вынутую из раны на ладони.
— Ты ошибся, Витторио, — прошептала она, глядя на его бархатные туфли, брошенные в углу. — Алмазы режут стекло.