Королева выполняет обещание

1. Фамилии

29 мая, четверг

Fighter — Power-Haus, Christian Reindl, Dream Harlowe

— Аниса Александровна, мне бы хотелось, чтобы за это дело вы взялись лично, — строго раздаётся из телефонной трубки.

Я раздраженно закатываю глаза. По мнению Суходольского, должна лично браться за каждое дело, о котором он меня просит. И всё же, он — куратор всех адвокатов города, эдакое связующее звено с Адвокатской палатой, отношения с которой у меня давно не заладились, поэтому приходится слушать и поддакивать:

— Конечно, Сергей Владимирович. — Я постукиваю ногтями по столешнице. — Насчёт лично не обещаю, чтобы загруженность не сказалась на других клиентах, но точно возьму ваш вопрос под личный контроль. Да и Ксения Андреевна работает по уголовным делам ничуть не хуже меня.

Ксюшка мерит меня заинтересованным взглядом поверх кофейной чашки.

— Я не сомневаюсь в способностях Полуяновой, Аниса Александровна, — понимающе вздыхает Суходольский. — И всё же, этот клиент просил, чтобы его защищали именно вы.

Усаживаюсь в мягкое кресло и помешиваю кофе. Разговор затянулся и занял время послеобеденного обмена новостями. Что же там за человек такой принципиальный? Куратор, судя по всему, твёрдо намерен меня убедить. Но, чем сильней он старается, тем меньше мне хочется браться за дело, напоминающее кота в мешке. Блохастого кота. В рваном мешке. Мусорном. Осторожно интересуюсь:

— И почему же?

Полуянова тоже с любопытством навострила уши, учуяв сенсацию, а я пытаюсь вспомнить, кого важного в последнее время задержали, но вроде бы никого. Ксенька тоже задумчиво покачивает алой лаковой туфлей, полуснятой с правой ноги. На столе источает заманчивый аромат чизкейк с Орео, но жевать во время разговора невежливо.

— Потому что дело достаточно сложное, и клиент тоже не из простых, — объясняет куратор, но это не делает ситуацию понятней.

— Ну так и обратился бы к вам. — Не собираясь сдаваться, ковыряю чизкейк ложкой, чтобы, как только разговор закончится, отправить в рот кусочек поаппетитней. — У вас всё-таки стаж, опыт, и целое бюро помощников в подчинении…

И всё же, в глубине души совсем не удивлена. Несмотря на то, что адвокатов в городе бесчисленное множество, наш с Ксенькой филиал краевой коллегии не жалуется на недостаток клиентов. Мы молоды, мобильны, амбициозны и коммуникабельны. Мой стаж работы в полицейском следствии и её — в суде, даёт возможность многие вопросы решать без лишней крови, парой нужных звонков. Для многих такое преимущество ценно.

— Ему нужны вы, Аниса Александровна. Он считает, что вы сумеете вытащить его из изолятора.

Ксюшка, услышав последнюю фразу, кривит губы в усмешке. Ещё бы, звучит многообещающе. Скорее всего, кто-то порекомендовал нас после того, как неделю назад удалось изменить меру пресечения группе несовершеннолетних, и их счастливые родители похвастались всем, кому было не лень слушать о нашем героизме. Сарафанное радио с незапамятных времён работает на адвокатов лучше любого модного маркетинга. Капитулирую, поняв, что иначе не только Ксенькины новости не узна́ю, но и до пирожного не доберусь.

— Я подумаю. Сколько времени у меня есть?

Догадываюсь, что немного. Те, кто сидит за решёткой, обычно ведут счёт минутами, торопясь поскорей выбраться на свободу. Поэтому ответ собеседника легко угадать:

— Сегодня вы должны заключить соглашение, потому что судебное заседание завтра утром.

Хмыкаю. Щедрое предложение Суходольского слишком напоминает рекламу, в которой никому не нужный товар пытаются сбагрить дуракам под эгидой «только сегодня и только сейчас». Кажется, кот в мешке не только блохастый, но и лишайный.

— И кто же мой потенциальный клиент?

— Записывайте: Тимур Владимирович Шестаков…

Блин-малин. Ксюшка давится кофе, расплескав его на кипенно-белую блузку. Не нужно записывать, этот человек нам обеим и без того хорошо известен. Как теперь и понятно желание последнего заиметь в качестве защитника именно меня. Кот в мешке оказался дохлым, отвратительно пахнущим и излучающим радиацию.

Хочется заорать «нет» (раз тридцать) и сдобрить свой категорический отказ отборным трёхэтажным матом, но Тимур ведь не мог не предугадать этой реакции. Так почему был уверен, что я соглашусь?

— Поговорю с ним, — бесцветным тоном отвечаю я, заставив Полуянову поперхнуться повторно. — И тогда приму решение. Тем не менее если то, что Шестаков скажет, по каким-то причинам меня не устроит, я не стану его защищать, поэтому будьте готовы принять мой отказ, Сергей Владимирович.

— Почему вы так настроены на отказ, Аниса Александровна?

Рассказать куратору про нашу дружбу, которую Тимур предпочёл когда-то перечеркнуть? Про войну между ашками и вэшками? Про мои синяки и ссадины на карате? Про перелом, которым закончилась эпическая драка на школьной дискотеке? Всё это осталось в прошлом. В школе, обучение в которой мы закончили десять лет назад. И я ограничиваюсь коротким:

— Мы были знакомы когда-то. — Только теперь замечаю, что красивое пирожное на моей тарелке превратилось в неприглядную кашу. — И отношения между нами не самые лучшие.

Сказав «не самые лучшие», я округлила. Сильно. Как если бы округлила десять до миллиарда. И, закончив разговор с Суходольским, встречаюсь взглядом с Ксенькой, точно так же округлившей глаза.

2.Соглашение

29 мая, четверг

Heavy Is The Crown — Daughtry

— С чего ты это взял? — вспомнив, что нужно дышать, недоверчиво интересуюсь я, потому что с Тима вполне станется солгать.

— Заключённые не так безоговорочно изолированы, как тебе кажется. — Поняв, что получил преимущество, мой собеседник довольно растягивает слова. — Порой мы знаем гораздо больше, чем те, кто разгуливает на свободе, поглощённые своими проблемами и заботами.

Разыгрывать равнодушие, уверенность и самообладание с каждой секундой становится всё сложней. Я оборачиваюсь и делаю к клетке шаг. Произношу коротко:

— Рассказывай.

— Да нечего рассказывать, — пожимает плечами Шестаков. — Участники моего дела третий месяц не могут сесть в процесс. Я меняю адвокатов, изображаю приступы неизвестных науке болезней, тяну время — развлекаюсь, одним словом. Дело расследовано из рук вон плохо. Доказательства хромают. Все возлагают надежды на нового заместителя прокурора, которого из столицы на повышение перевели. Амбициозного и самоуверенного Елисея Князева. Как думаешь, кто из нас победит на этот раз?

Он выговаривает имя и фамилию своего вечного оппонента так, словно это ругательство. Блин-малин. Кажется, Тим не лжёт. Именно эту новость Ксенька хотела рассказать мне за обеденным кофе. Прокурор города дорабатывает последние полгода до окончания контракта, и слухи о новом заместителе ходили давно. Но в том, что о возвращении Князева я не только думала, но и втайне мечтала, я не призна́юсь не только Тиму, но и само́й себе. Любопытствую вместо этого:

— Ждёшь, что я стану делать ставки?

— Жду, что не останешься в стороне.

И ведь Тимур прав. Разве я сумею остаться в стороне от новой партии и новой войны? Не потому, что готова ввязаться в любую битву, как раньше, без разбора. Я же взрослая теперь. И дело в другом. Я не позволю Шестакову навредить Елисею. В этом ведь его цель. Интуиция подсказывает, что так будет правильно.

Но и показывать собственную слабость не собираюсь: достаю из папки чистое соглашение и в пустой графе с вознаграждением прописываю число, сильно превосходящее привычную оплату. Притом что у меня и без того гонорары немаленькие. Когда протягиваю листы Тиму, он вместо того, чтобы возмутиться, ухмыляется:

— Знал, что ты умеешь расставлять приоритеты, Ниса.

Вряд ли Шестаков понял суть, но утонять не решаюсь. Пусть думает что хочет. Тим достаёт из кармана ручку и сам заполняет пустые графы соглашения. Так не принято, но сейчас мне всё равно.

— Мы приостановили партию на ничьей десять лет назад. И если ты решил начать продолжить партию, то я хочу в ней участвовать.

— На моей стороне. — Тим сверлит меня пристальным взглядом из-за решётки, а я, стараясь не смотреть ему в глаза, разглядываю край синеватой татуировки, показавшийся из-под рукава его спортивного костюма.

— На своей, как всегда.

Прежде чем уйти, узнаю́ у Шестакова контакты предыдущего защитника, старательно избегая необходимости обсуждать что-то личное. Заручаюсь обещанием, что гонорар поступит на счёт филиала в течение суток. Уточняю детали дела и ухожу, сухо попрощавшись. Пытаюсь заглушить розовой жвачкой ощущение тоскливой досады, осевшее терпкой горечью на языке.

Едва сажусь в остывший салон машины, набираю номер Ксеньки и спрашиваю, не тратя времени на предисловия:

— Что ты про Князева рассказать хотела?

— Не то чтобы хотела, — вздыхает она, судя по стуку каблуков, куда-то спеша. — Но лучше ведь мы тебе расскажем, чем кто-нибудь другой.

Под «мы» она имеет в виду себя и Катю Шумилову. Её муж — Никита, всё ещё дружит с Лисом. Естественно, он знает, зачем его школьный товарищ решил вернуться из столицы в наше захолустье. А теперь, кажется, об этом придётся узнать и мне.

— Шестаков меня любезно просветил по этому поводу, — сообщаю я, выруливая с парковки. — Правда, без подробностей. Давно Лис вернулся? Надолго? Зачем?

Какое-то время Ксенька молчит. Пиликает брелоком сигнализации и, очевидно, тоже сев в машину, отвечает:

— Два дня назад прилетел. С сегодняшнего дня работает. Вроде бы такое назначение в глушь ему для карьеры полезно. А тут ещё и встреча выпускников скоро. Знаешь ведь, как все его ждали.

Теперь молчу я. Несмотря на то что сама я ни на одной встрече выпускников не появлялась, о том, как одноклассники будут рады Елисею, догадаться нетрудно. Ещё бы: возвращается тот, кто всегда был их белым королём. Тот, кто умел сплотить, организовать, успокоить, рассудить. Тот, кто не должен был вернуться. Его появление однозначно — событие года.

— Ты расстроилась? — участливо интересуется собеседница под аккомпанемент датчика непристёгнутого ремня безопасности. — Ну десять лет ведь уже прошло. Сколько можно по нему страдать?

Десять лет — достаточно долгий срок для того, чтобы Князев перестал сниться, чтобы аромат лета и горячего морского песка окончательно выветрился из лёгких, чтобы губы перестали помнить вкус его поцелуев, а глаза перестало щипать от слёз при воспоминаниях об этом.

— Я не страдаю. Прошлое в прошлом.

3. Ходатайство

30 мая, пятница

Crazy in Love Epic Trailer Version — J2, Wulf

Невзоров останавливается рядом в огромной гардеробной. Затягивает узел галстука, поджимает губы и произносит:

— Ты бы, Аниса, с таким рвением на вчерашний ужин собиралась.

Сегодня я, и правда, торчу у зеркала дольше обычного. Макияж кажется недостаточно идеальным, волосы — недостаточно гладкими, а цвет жакета недостаточно гармонично сочетается с оттенком кожи.

— Ну нормально же всё прошло, — миролюбиво отзываюсь я, скрывая нервозность за фальшивой улыбкой.

— Ты должна была затмить их всех, а вместо этого смотрелась посредственно.

Зря это он. Серый туман неуверенности, клубившийся внутри всё утро, от замечания Ярослава становится совсем непроглядным. Теперь кажется, что я вообще выгляжу ужасно и, сколько ни подкрашивай ресницы и губы, сколько ни румянь скулы, ситуация в лучшую сторону не изменится. Опускаю взгляд:

— Учту на будущее.

— Будь так любезна. — Посчитав узел на галстуке более соответствующим списку его требований, чем посредственная невеста, Невзоров интересуется: — Ты уже составила брачный договор? До свадьбы неделя осталась, сколько можно тянуть?

Закусываю губу. Этот договор вчера совсем из головы вылетел. Как и позавчера. И до этого. Киваю:

— Сегодня займусь.

В случае развода каждый из нас останется при своём — это важнейшее условие замужества Яр озвучил через две секунды после того, как я согласилась на предложение. Это деловой подход. Да и мне Невзоровские деньги и активы без надобности. Гораздо важней, что Савка будет воспитываться в полной семье, а не как сейчас, разрываться между мной, отцом, дедом и Ксенькой. Когда сын пойдёт в первый класс, он не будет чувствовать себя ущербным и обделённым. Я до сих пор помню, что это такое.

— Прекрасно, — усмехается Яр и касается губами моей щеки. Добавляет приглушённо, словно сообщает что-то важное: — И подумай над тем, чтобы работать только с делами Альфа Гранда. Сразу уйма времени освободится и не придётся до ночи читать уголовные дела, как вчера.

Это заманчивое предложение автоматически сделает Невзорова моим руководителем и даст ему безоговорочное право командовать. Хотя, кажется, он и так только этим и занимается. Но вместо того, чтобы закатить глаза, смиренно обещаю:

— Подумаю.

— Вот и отлично. — Ярослав довольно улыбается. — Увидимся вечером, детка.

Когда Невзоров уходит, оставив после себя аромат дорогого лосьона, наконец, отлипаю от зеркала и устало опускаюсь на мягкую банкетку. День только начался, а я уже ощущаю себя полностью выжатой. Арт запрыгивает на противоположный край, сопровождая прыжок протяжным «мя-я-я-яу».

— Не хочу никуда идти, — слушая, как шаги Яра постепенно затихают на лестнице у лифтов, признаю́сь я коту.

Взъерошенный, с лысеющими пятнами на ушах и надломившимся правым клыком, Артас не вписывается в антураж Невзоровских хором и выглядит здесь как бомж на круизном лайнере. Десять лет оставили отпечаток и на нём, несмотря на лекарства, капельницы, уколы и диеты. Ярослав при одном только виде моего кота закатывает глаза и называет его не иначе как «дохляк». Но я люблю Арта, и для меня он всё равно прекраснее любого другого животного на свете.

— Ты же помнишь Князева? — Я забираюсь на банкетку с ногами, и, обняв колени, сворачиваюсь в клубок. — Он когда-то тебя спас. И меня. А теперь, представь себе, вернулся.

Кот заинтересованно принюхивается к моей коленке и зачем-то пытается подцепить когтем тонкий капрон колготок. Приходится стукнуть по пушистой лапе указательным пальцем. Интересуюсь у него:

— И зачем Лису было возвращаться? У него же там карьера, связи, успех, что он здесь забыл? Разве что жениться на этой своей столичной невесте прямо здесь мне назло.

Кот чихает, подтверждая сказанное, и пачкает слюной с очередной недоеденной ярко-жёлтой таблеткой белую юбку-карандаш. Это перечёркивает мой грандиозный план заявиться в суд в белом. Другой подходящей юбки нет, поэтому приходится сменить наряд на розовый, сопровождая переодевание ругательствами. Потому что под этот жакет нужна другая блузка и юбка, под блузку — другое бельё, под юбку — туфли, под которые, в свою очередь, нужно сменить сумочку.

В результате я ужасно опаздываю. Выскакиваю из дома за пятнадцать минут до судебного заседания, несусь по дороге, не обращая внимания на дорожные знаки и сигналы недовольных водителей, чтобы припарковаться у здания суда в девять пятьдесят семь. Пытаясь успокоиться, считаю, как раньше, перед важным боем, но сбиваюсь, не дойдя до десяти, и раз за разом начинаю снова.

— К судье Поздняковой, — на ходу бросаю я приставам, намереваясь пробежать мимо, но они, как назло, настроены решительно.

— Документы! — гаркает один из мужчин, преградив дорогу. — И сумку раскройте для проверки! Колюще-режущее, запрещённое есть что-нибудь?

Фыркаю, поняв, что спорить бесполезно:

— Желание придушить любого, кто меня задерживает, считается?

Раздражённо дёргаю замок сумки, рискуя засыпать стол на проходной её абсолютно безопасным содержимым.

4.Печенье

30 мая, пятница

Paint It, Black V2 (RS Cover) — AG, MILCK

— Ты что о себе возомнила, Романова? — На этот раз в Тиме нет ни капли того ленивого, наигранного спокойствия, которое он демонстрировал мне вчера.

Сегодня Шестаков гневно сверкает глазами и излучает недовольство. Он больше не напоминает зверя, заманивающего в ловушку добычу. Теперь он похож на другого зверя — разъярённого в клетке: сунь палец — сожрёт. Но я и сама могу его сожрать, так что клетка защищает не только меня от него, но и его от меня. Изображаю удивление и искреннее участие:

— А что не так, Тимурушка? Неужели не понравилось, когда я поступила не так, как ты себе распланировал?

— Ты должна делать то, что я тебе говорю! Кто платит — тот и музыку заказывает!

Шестаков — не первый, кто делает подобную ошибку, и донести до него суть даже по-своему приятно. Скалю зубы в очень отдалённом подобии улыбки и принимаюсь за объяснения:

— Ты заблуждаешься в природе наших с тобой отношений, Тимур. — Резко шагаю к разделяющей нас решётке. — Ты не мой работодатель или начальник. Я оказываю тебе услуги, а ты их оплачиваешь. И если продолжишь в том же духе, наше сотрудничество закончится так же быстро, как и началось.

Шестаков самодовольно скрещивает руки на груди:

— Адвокат не может отказаться от защиты, Ниса, так что на такой исход даже не надейся.

— О, поверь, Тимур, — мой тон такой слащавый, что сводит скулы. — Я в состоянии сделать так, чтобы ты сам очень сильно захотел отказаться от меня. И в твоих же интересах не проверять, как именно. Поэтому либо ты отныне согласовываешь свою позицию со мной, либо начинай подыскивать себе другого защитника. Уверена, Суходольский тебе поможет. В очередной раз.

Сказанное не вызывает у Шестакова восторга, и почти минуту мы сверлим друг друга взглядами в мрачной тишине слежки. После окончания судебного заседания пришлось потратить пару часов, чтобы дождаться, пока моего подзащитного вернут в стены изолятора, но без этого разговора было не обойтись.

— А что будет, если я стану тебя слушать, Ниса? — наконец, любопытствует он с сомнением.

— Ты ведь хотел выйти из изолятора? Я постараюсь сделать так, чтобы меру пресечения изменили на домашний арест. Дам тебе обещание. Но взамен мне нужна будет полная согласованность действий.

— А тебе правда под силу изменить меру пресечения? — Тим скептически хмурится, но после моего кивка продолжает: — Хорошо. Можешь считать, что ты меня уговорила. И как ты собираешься это сделать?

Вообще-то, с обещанием я немного поторопилась. Но то, что Шестаков взамен обязался не вставлять палки в колёса — уже результат.

— Изучу дело и сообщу. Но ещё один приступ самодеятельности, и мы разойдёмся, Тимур.

— Мы никогда не разойдёмся, Ниса. — Тим успокаивается так же быстро, как и разозлился, с усмешкой опирается плечом о решётку: — Знаешь, все эти годы мне казалось, что из жизни исчезла какая-то глобальная цель, пропал смысл. А теперь, с возвращением Князева и твоим вступлением в мою защиту, я снова ожил.

Поражённая тем, как точно собеседник охарактеризовал и мои собственные чувства, я замираю, стараясь не показать эмоций. Я ведь тоже эти годы провела, барахтаясь в мутной воде сомнений и противоречий. Тонула в густой и тёмной апатии, плыла по течению, а сейчас вынырнула, вдохнула чистый, режущий лёгкие, воздух, и до сих пор не поняла, куда плыть дальше. И нужно ли плыть вообще? Может, утонуть было бы лучше и правильней?

— Прошлое в прошлом, — равнодушным тоном заявляю я и, ощутив внезапный холод, обнимаю себя руками за плечи. — Князев давно живёт своей жизнью. Оставь его в покое.

Тим клонит голову к плечу, смотрит пристально. Не сумев разглядеть ничего существенного, снисходительно любопытствует:

— Правду говорят, что он скоро женится?

— Правду. — Я устало вздыхаю. — У меня тоже свадьба через неделю. Твоё противостояние и этот твой эндшпиль никому не интересны. Плохое забывается со временем. Спустя десять лет в моей памяти от нашей дружбы осталось что-то тёплое и светлое. Не стоит это разрушать. Это — причина, по которой я ввязалась в твою защиту, Тим. Пожалуйста, не заставляй жалеть об этом порыве.

Он смотрит долго и изучающе, но я искренна. Этот порыв — действительно одна из причин. Не хочу ненавидеть Шестакова. И чтобы он меня ненавидел тоже не хочу.

— Я тебя услышал, Ниса, — произносит он наконец и когда я покидаю слежку, тоже разочарованно вздыхает.

Сумеет ли он отказаться от войны? От партии, ходы для которой, очевидно, уже наметил? Не знаю. Но я предоставила Тимуру выбор и дала неплохой стимул к долгожданному перемирию.

Остаток рабочего дня проходит на автопилоте. Дела всегда хорошо отвлекают от тяжёлых мыслей, да и вообще от любых мыслей, кроме рабочих. Переговоры с двумя новыми клиентами, подготовка ходатайства по одному делу и жалоб по двум другим, попытка начать знакомиться с обвинительным заключением[1] Шестакова заставляют на время стереть из головы образ мужчины, ворвавшегося в мою жизнь, словно ураган. Заглушают голос здравого смысла, непрерывно звонящего гулким колоколом, возвещая о том, что всё, к чему я привыкла, готово рухнуть, как карточный домик.

5.Вопросы

31 мая, суббота

You? — Two Feet

Для того чтобы поговорить с Семёновым, пришлось уйти на лоджию-террасу, вместившую дорогую мебель из ротанга, стильные ящики, мини-бар и огромный гриль. В ожидании ответа на звонок я брожу из угла в угол, не в силах найти удобного места.

— Романова, ты специально звонишь в такую рань? — Во время произнесения этой короткой фразы Костя умудряется зевнуть трижды. — Я только уснул после дежурства.

Это признание не вызывает во мне ни грамма раскаяния. Губы расплываются в довольной усмешке:

— Прекрасно. Значит, ты не используешь дежурство в качестве отговорки. А до того, как я привезу к тебе Савку, у тебя будет время поспать.

В ответ Семёнов издаёт нечто среднее между вздохом и рычанием. Судя по скрипу, встаёт с постели, оценив решительность моего настроя напомнить ему о наличии сына. Он тоже не собирается сдаваться:

— Слушай, Ниса, давай не сегодня, а? — Он снова зевает до хруста в челюсти. — Ты слышала, что на Фонтанной в среду было тройное убийство? И как думаешь, на чьём отделе руководство всю неделю каталось, как на ездовых псах?

— Меня этим не разжалобишь, Кость. — Поняв, что разговор предстоит долгий, я устраиваюсь на широком подоконнике — отсюда на утренний город открывается великолепный вид. — Назвался начальником отдела по тяжким — полезай в упряжку. Нашли убийцу хоть?

Знаю, как сильно Семёнов любит работу. И это взаимно — в его голосе слишком хорошо различимо удовлетворение:

— Нашли, конечно. И задержали даже. Эти трое его по пьяни назвали… хм… оскорбили в общем, а он от обиды их… — Нутром почуяв, что мне не слишком интересна криминальная хроника и обстоятельства эпического кровопролития, Костя со вздохом сдаётся: — Что у тебя опять случилось?

О планах на эти выходные я сообщала ему месяц назад, напоминала неделю назад и дублировала сообщением два дня назад, но на собственном опыте знаю, как умело Семёнов пропускает подобное мимо собственных ушей, забывая о просьбе через минуту. Но и мне несложно повторить в четвёртый раз:

— У меня девичник, Кость.

— Личную жизнь, значит, налаживаешь. Опять.

Камешек в мой огород получается размером с воздушный шар или новую яхту Невзорова. Но к этому я тоже привыкла. К тому же камешек вполне заслуженный, и я признаю́, что мужчина, когда-то брошенный мной у алтаря в своём праве.

— Налаживаю, — киваю я. — Опять.

— Вообще-то, у меня тоже сегодня свидание намечалось, — с досадой признаётся Семёнов, и я понимаю, что уговоры забрать Савку выходят на новый виток.

В том, что Костя не врёт, я почти не сомневаюсь — он, хоть и старше меня на целых пять лет, очень привлекательный, галантный и мужественный. Широкие плечи, ослепительная улыбка и задорный огонёк в глазах редко оставляют женщин равнодушными и заставляют задаваться вопросом, отчего же такого завидного холостяка никто не прибрал к рукам.

И я уже готова вступить с ним в спор о том, что важнее: его свидание или мой девичник, но в этот момент за спиной раздаётся негромкое:

— Если папа занят, я могу поехать к дедушке или побыть с Ксютой.

От этой фразы сердце замирает на мгновение, за которое хочется отменить девичник и остаться с Савкой. Не потому, что Ксюша тоже будет на девичнике, а папе пора уже отдохнуть от внука. Просто так остаться. Поиграть с сыном в игру про зомби, сходить в кафе или съездить в новый парк развлечений — я всё это ему это почти год обещаю и искренне надеюсь когда-нибудь все эти обещания выполнить. А на террасу ушла вовсе не потому, что новый жених не должен слышать разговора с бывшим, а потому, что ребёнок не должен слышать, как оба родителя от него отнекиваются. Блин-малин.

— Папа абсолютно свободен, — тихо и серьёзно произносит Семёнов в трубку, потому что услышал сказанное сыном и, кажется, только что подумал о том же, о чём и я. — Я только отдохну пару часов и приезжайте.

— Хорошо, — вздыхаю я и добавляю: — Спасибо, Кость.

И в благодарность за понимание вместо пары часов любезно даю Семенову поспать целых пять, во время которых мы с Савкой и Артом сидим на террасе, доедая печенье. Кот в доедании не участвует, но с несвойственным его пенсионерскому возрасту любопытством наблюдает за голубями на соседней крыше. Я снова листаю обвинительное Шестакова, пытаясь определиться со стратегией защиты.

— Лучше этот галстук или синий? — интересуется Яр, выглядывая к нам из гостиной.

— Синий, — отвечаю я на автомате, а уже потом интересуюсь: — А зачем тебе вообще на мальчишнике галстук?

Невзоров удивлённо поднимает тёмные брови:

— Как зачем? Я всегда должен выглядеть по-деловому. Мальчишник — лишь повод для новых контрактов Альфа Гранда. Самые выгодные из них как раз в неформальной обстановке и заключаются.

Через час он уезжает, на прощание рассеянно клюнув меня в щеку и строго наказав Савке отмыть испачканные в печенье рот и щёки. Мои сборы на девичник занимают куда меньше времени: корсетное белое платье-мини с юбкой-пачкой и розовой надписью «невеста» на спине, удобные туфли и короткая фата, которую я умышленно креплю слегка набекрень.

6.Приговоры

2 июня, понедельник

Starburster — Fontaines D.C.

Гранола хрустит на зубах, но вкус совершенно не чувствуется — с тем же успехом можно было жевать морскую гальку или пыльный строительный щебень. Зато этот звук неплохо приглушает голос Яра. Второй день жених хвастается новой сделкой, которую почти заключил, а моя задача заключается в том, чтобы кивать и восхищаться в стратегически важных моментах. Для того чтобы эти моменты определить, приходится слушать:

— …Альфа Гранд разработает проект жилого комплекса и торгового центра, включая архитектурные и ландшафтные решения, — Невзоров рассказывает настолько увлечённо, что не замечает, как Арт взобрался на стул и примеривается взглядом к ломтику Камамбера, на тарелке. — Воеводин уже пообещал помочь с согласованием разрешений для начала строительства, а МеталлПром Цыганова предоставит скидки на стальные конструкции и арматуру…

— Ммм… да, это здорово, — поддакиваю я, посчитав момент подходящим, и снова принимаюсь меланхолично жевать.

Яр настолько рад удачно, по его мнению, прошедшему мальчишнику, что совершенно не замечает моей подавленности. Вернувшись из клуба, я проревела несколько часов, пока эмоционально опустошённый организм не отключил сознание, словно рубильник автоматов электрического щитка, не позволив перегореть. Утро не принесло облегчения — лишь появление вдохновлённого новым контрактом Ярослава, от которого я весь день пряталась за ноутбуком с фотокопиями дела Шестакова, отвлёкшись лишь на то, чтобы позвонить Савке.

Ни Ксенька, ни Катя, никак не давали о себе знать, и я малодушно отложила разговор с подругами до понедельника.

— Нам нужно будет подготовить соглашение с пятью компаниями… — продолжает Невзоров, и я не вслушиваюсь до тех пор, пока он не отвлекается, чтобы прогнать кота: — Пошёл отсюда, дохляк! Котам за столом не место!

Арт, так и не сумевший стащить со стола вожделенную добычу, гордо удаляется, не забыв напоследок оскорблённо фыркнуть. Смотрю на его раздражённо дёргающийся хвост, бывший когда-то пушистым, а сейчас — с заметной проплешиной. Ощущение несправедливости происходящего колет в груди, обосновавшись там огромным кактусом, но я не вмешиваюсь. В конце концов, это квартира Яра, и он здесь хозяин. Это всё ради Савки. И я проглатываю недовольство вместе с безвкусной гранолой.

— Ты поможешь с документами, детка? — интересуется жених, поднимаясь из-за стола, и я обречённо киваю. — Юристы подготовят, а ты проконтролируешь… Кстати, что там с нашим брачным договором?

Невзоров хмурится, а я тщетно пытаюсь выдумать правдоподобную отговорку, потому что о злосчастном договоре снова забыла. Не сообразив ничего, что хоть немного походило бы на уважительную причину, произношу:

— Извини, Яр. — Виновато поднимаю на него глаза. — Замоталась просто, некогда было.

— До свадьбы всего неделя осталась. Мне же его ещё прочесть и согласовать нужно. Ты берёшь слишком много работы, Аниса, и вместо предстоящей свадьбы думаешь о делах.

Вместо своей предстоящей свадьбы я думаю о свадьбе Князева, но пусть лучше Невзоров продолжает беспечно заблуждаться на этот счёт. Жених задвигает за собой стул и потуже затягивает галстук.

— Сделаю, — искренне обещаю я. — Честно. Сегодня же займусь.

Невзоров вздыхает. Он не терпит непунктуальности, неподчинения и необязательности, а я сейчас — комбо всего вышеперечисленного. Но Яр не злится, а молча выходит из кухни, продолжив сборы на работу. Глядя на оставленную на столе посуду, я лениво размышляю о том, зачем Невзорову такая безответственная невеста. Но ему, очевидно, лучше знать.

Настолько глубоко погружаюсь в не самые приятные мысли, что, когда из прихожей раздаётся разъярённый рык «Ар-р-р-ртас!», подпрыгиваю на месте. Если Яр снизошёл до того, чтобы называть моего кота полным именем — точно произошло нечто, выходящее из ряда вон. Подскакиваю с кресла и несусь в прихожую, чтобы обнаружить жениха скачущим на одной ноге и потрясающим в воздухе снятой туфлей. На светлом ламинате прихожей растекается небольшая полупрозрачная лужица. Требуется пара секунд, чтобы понять: один солидный и уверенный в себе Невзоров был поставлен на место одним обиженным котом. Это выглядит так комично, что я с трудом сдерживаю улыбку и пытаюсь изобразить на лице сочувствие или встревоженность.

— Твой дохляк перепутал мои туфли с лотком! — с шипением ябедничает Ярослав, пытаясь, стоя на одной ноге, снять с другой носок, впитавший в себя пахучие следы кошачьего недовольства. — Он совсем ополоумел! Его усыпить нужно!

От этих слов сердце неприятно ёкает. Даже если бы Арт и правда выжил из ума, я не решилась бы на подобное — слишком он мне дорог. Тем более что кот вполне адекватен и таким способом просто выразил протест. Животные чувствуют, когда их не любят. Но разве Невзорову это объяснишь?

— Яр, извини его, пожалуйста! — Я торопливо подбегаю ближе и пытаюсь принять меры для восстановления подмоченной котом репутации Ярослава. — Сейчас я всё уберу. И принесу тебе из гардеробной другие носки. И туфли. Не надо его усыплять. Он просто обиделся.

Ярослав возмущённо сопит, но прыгать на одной ноге перестаёт. Сокрушается, осев на банкетку:

— Ты же знаешь, как важно правильно начать день! А я начал его с чёртовой кошачьей уринотерапии!

7.Правила

3 июня, вторник

Kerosene — Rachel Lorin

У меня есть правило никогда не делать работу «на отвали». Всегда сохранять концентрацию. Несколько раз вдумчиво перечитывать составленные документы, обращая внимание на каждую букву и запятую. Взвешивать подобранные слова на невидимых весах, избегая двусмысленностей и неточностей.

Брачный договор с Невзоровым — первый документ, к которому я отношусь по-настоящему наплевательски, потому что печатаю и редактирую его спросонья в телефоне, запершись в ванной под предлогом чистки зубов.

Арт, помахивая хвостом, наблюдает за мной с антикварного комода и не только не осуждает, но даже молчаливо одобряет подобное пренебрежение. На самом деле я просто впервые вспомнила про собственное обещание до того, как Яр о нём спросил и решила выполнить, пока не забыла снова. Радуясь, что избежала очередной порции нравоучений и укоризненных взглядов, отправляю договор жениху по электронной почте, вытираю с пижамы пятно зубной пасты и почёсываю кота за ухом. Он в ответ мурлычет и довольно щурит жёлтые глаза. Арт любит внимание и, пока я дома, неотступно бродит за мной везде, куда бы я ни пошла.

Умываю лицо прохладной водой, радуясь тому, что никто меня не торопит. В квартире Невзорова несколько ванных комнат, а эта, хоть и неофициально, считается моей. Она роскошная — со стильной дизайнерской плиткой, итальянской сантехникой, флаконами с дорогой косметикой. Всё это могло бы восхищать, но выглядит холодным и бездушным. Такое же впечатление временами производит и сам Яр. Мне казалось, что я успела привыкнуть к тому, какой стала моя жизнь, но появление Князева ярко продемонстрировало то, что ключевое здесь — казалось.

— Доброе утро, детка, — не отрывая взгляда от телефона, здоровается Невзоров, когда я в сопровождении Арта появляюсь на кухне. — Вчера ты поздно вернулась.

— Угу. — Щёлкаю кнопкой кофемашины, отозвавшейся мерным трещащим гудением.

Вчера я всё же определилась со стратегией работы по делу Тимура. И пусть пока план действий кажется смутным и размытым, как написанная акварелью абстракция, интуитивно чувствую — он правильный.

Помимо предстоящего суда, работы запланировано не слишком много, поэтому я интересуюсь:

— Могу я привезти Савку сегодня?

Сегодня у сына нет тренировок, и мы могли бы провести время вместе. Может, даже сходить в кафе или кино. Или просто накупить вкусностей и поваляться у телевизора. Или…

— Может, лучше завтра? — недовольно тянет Яр. — А сегодня, если ты свободна, можем съездить в центр на открытие нового паназиатского ресторана.

Подобные мероприятия хороши для Невзорова тем, что приносят новые связи и помогают закрепить старые, но чем они хороши для меня? Может проще тогда остаться на работе до вечера?

— Посмотрим. — Я на ходу отпиваю глоток крепкого кофе и бросаю в микроволновку круассан, чтобы разогреть.

Арт, заинтересовавшийся шелестом пакета, встаёт на задние лапы и разглядывает, как сдоба кружится на тарелке. В глазах кота такой восторг, словно угощение греется именно для него. Он обожает слоёное тесто почти так же, как буженину, но точно так же, как и буженину, хлебобулочные изделия ему нельзя. Коту об этом известно, но он, не удержавшись от соблазна, забирается повыше.

— Убери, пожалуйста, дохляка со столешницы, — сквозь зубы ворчит Невзоров.

Он так и не простил кота за вчерашнее. Уверена, Арт не простил тоже. Он фыркает так, словно понял сказанное. Может, по интонации, а может, за столько лет некоторые слова из человеческого словарного запаса отложились в его украшенной белыми усами голове. Поэтому он и вынужден раз за разом доказывать Невзорову, что не дохляк.

Нивелируя очередную ссору до её начала, беру кота на руки и опускаю на пол. Извлечённый из пакета круассан перегрелся и обжигает пальцы, но я устраиваюсь напротив Яра за столом и ем, запивая таким же горячим кофе. Почти не вслушиваюсь в рассказ жениха о какой-то крупной сделке, о новом партнёре, которого обязательно нужно пригласить на свадьбу, о необходимости освободить хотя бы неделю от работы на время свадебного путешествия. Вместо этого молча жую и думаю о своём.

В груди густой и чёрной кофейной жижей разлилась апатия — неожиданная и совершенно несвоевременная. Мне бы сейчас, наоборот, мобилизовать собственные ресурсы, разобраться с делом Тима, спокойно и без происшествий выйти замуж, чтобы навсегда пресечь дурацкие шуточки про сбежавших невест, преследующие меня со времён побега от Семенова. Вместо всего этого не хочется делать вообще ничего, и я впервые ощущаю себя настолько одинокой, а окружающих — настолько чужими.

Тем не менее в суде приходится выбросить из головы меланхолию и взять себя в руки. Что бы там ни творилось в личной жизни — работа есть работа. Поэтому, входя в зал, где назначено судебное заседание, выгляжу собранной и решительной. Шестакова уже ввели в клетку, и я устраиваюсь за столом перед ним. Обернувшись, негромко бросаю:

— Сегодня — никаких ходатайств, Тим.

— Хорошо. — Он делает скользящий, бесшумный шаг, оказавшись у самой решётки, и добавляет: — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

Сама на это надеюсь, но не собираюсь делиться с подзащитным собственной неуверенностью. У меня ведь есть ещё одно правило — не браться за дела, в которых у меня имеется личный интерес, потому что подобное автоматически делает адвоката излишне эмоциональным и необъективным. Тем не менее, взявшись защищать Тима, я и это правило нарушила, ведь как бы я ни старалась изображать бесстрастность — она напускная. Потому что мой личный интерес как раз входит в зал следом за одним из потерпевших.

8.Воспоминания

5 июня, четверг

X — Welshly Arms

Второй день подряд в суде один за одним идут допросы свидетелей и потерпевших. Выматывающие, длительные, однообразные следующие один за другим. Лица допрашиваемых мелькают сплошной не запоминающейся толпой. Но в работе я не привыкла полагаться на память, поэтому каждый ответ фиксирую в электронных заметках ноутбука.

Тим по большей части молчит, а вопросы задают адвокаты, судья и прокурор. Сложно не заметить, что ни один из свидетелей прямо не указывает на Шестакова. Доказательств того, что похищенными деньгами распорядился именно он, тоже нет. И подельники его не сдают. На него указывает лишь этот засекреченный Иван Иванов. Но кто это такой, если все остальные участники тоже на скамьях подсудимых? Загадка.

— Расскажите об обстоятельствах хищения? — в очередной раз спрашивает Князев у следующего потерпевшего, и тот принимается описывать историю, один в один похожую на те, что рассказывали остальные.

Меня Елисей всё так же демонстративно игнорирует, смотрит с холодным равнодушием, и чем дольше это продолжается, тем сильней я злюсь. Теперь, когда он ведёт себя вот так, у меня появилось желание всё рассказать, оправдаться, объяснить произошедшее. Лис ведь этого добивался? Но он, как назло, больше не спрашивает.

Все мои бывшие одноклассники, Ксенька, Шумиловы, чего уж там — даже папа за Князева. Ощущение, будто от меня отвернулся весь мир. Я ведь уже чувствовала такое когда-то. Но тогда удалось всё исправить. Может, и сейчас получится?

Просто выровнять с Лисом отношения. Разве мы не можем быть друзьями, как с Семеновым? Можем, наверное, если постараться. Не получится бегать от него вечно. И встреча выпускников — отличный шанс для того, чтобы заключить перемирие.

Манипуляция Князева отлично сработала — сейчас, после нескольких дней его безразличия мне даже хочется сегодня туда пойти. Бывают ведь у людей абсолютно необъяснимые мазохистские желания. Это как содрать коричневую корочку запёкшейся крови с едва-подсохшей царапины, обнажив алую сукровицу. Проблема в том, что в моём случае под этой корочкой не царапина, а глубокая открытая рана, но я стараюсь об этом не думать.

Тем не менее когда заседание заканчивается, все эти мысли мчатся следом за мной, вынуждая, наконец, принять решение.

— Во сколько вы сегодня собираетесь? — интересуюсь я у Ксюши по телефону, наблюдая в лобовое стекло, как белый Прадо выезжает с парковки суда.

— В школе — в шесть, в ресторане «Бомонд» — в семь-тридцать… — отвечает подруга на автомате, а потом ошарашенно переспрашивает: — Подожди, Ниса… Ты что, приедешь?

Сверяюсь с дисплеем смарт-часов и соображаю, хватит ли времени на то, чтобы заехать к экспертам, отфотографировать том уголовного дела в полицейском дознании и подготовиться к завтрашней очной ставке в следственном комитете. В принципе, успею, если потороплюсь.

— А как иначе заставить тебя перестать обижаться? — Я усмехаюсь и переключаю рычаг коробки передач, чтобы не терять времени. — Без обеденного чая с пирожными скучно работается, знаешь ли.

— Знаю. — По голосу слышу, что Полуянова тоже улыбается. — Предупрежу остальных. Надо же, сегодня, наконец, получится собрать почти всех!

Воодушевившись моим обещанием, Ксенька торопливо прощается. В отличие от неё, я отчего-то не испытываю стремления встречаться с оноклассниками. В конце концов, с ашками я проучилась всего год, бо́льшую часть которого мы воевали и выясняли отношения. С вэшками, в классе которых я провела гораздо больше времени, встречаться хочется ещё меньше — они отвернулись от меня и с удовольствием строили козни.

Плохое забывается со временем. Воспоминания стираются, словно рисунок на песке, развеиваемый ветром и морскими волнами. Я действительно забыла плохое, но тянуться к этим людям желания не возникло, поэтому я и пропускала эти встречи год за годом, считая пустой тратой времени.

За оставшиеся до мероприятия часы Ксенька и Катя пишут несколько раз, то узнавая предпочтения для заказа в ресторане, то интересуясь нарядом, то предлагая забрать с парковки, где оставлю машину. Обе подруги планировали сегодняшний вечер заранее, поэтому и собираются основательно. Я же с трудом пытаюсь уместить срочные дела в оставшийся до встречи выпускников промежуток и всё равно выхожу с работы только без десяти шесть, возмущаясь по поводу того, кто вообще решил организовывать подобные мероприятия в рабочий день.

С учётом пробок и медлительности других водителей, я подхожу к зданию школы на пятнадцать минут позже назначенного времени, но это к лучшему — делать вынужденный шаг в прошлое лучше в одиночестве. Без посторонних взглядов, вопросов и чужих «а помнишь…»

Зачем мне чужие, когда у меня своих достаточно? С хорошими воспоминаниями время ведёт себя иначе: складывает в большую красивую коробку, упаковывая аккуратно и бережно, как раритетный семейный сервиз. А потом, место, случайное слово, запах или обрывок мелодии заставляют коробку раскрыться, и выпущенные на свободу фрагменты прошлого сыплются сверху без остановки.

Теперь школьное крыльцо — не просто крыльцо, а то самое, где мы с Князевым когда-то поссорились, после того как Ксенька отправила в школьный чат постановочное фото с поцелуем. Холл первого этажа — тот самый, где я ждала Лиса перед новогодней дискотекой, мечтая с ним потанцевать. Раздевалка — та самая, где Елисей защищал меня от разъярённых одноклассников. Коридор на втором — тот самый, где он, вступившись за меня, отправил в нокаут Шестакова.

9.Ярлыки

5 июня, четверг

Kerosene — Rachel Lorin

Действительно, не конец. Оборванные на самом интересном месте отношения десять лет висели незакрытым гештальтом, как недочитанная книга, нереализованная мечта или початая бутылка Апероль в холодильнике. За эти годы внутри скопилось столько невысказанных слов, незаданных вопросов, обид и недомолвок, что я постепенно осознаю правоту Катиных слов. Мы с Князевым должны поговорить. До обеих свадеб, как бы абсурдно это ни звучало.

— Ниса, ты что на машине приехала? — ужасается Ксюша, когда, вдоволь наговорившись с учителями, мы в полном составе высыпаем на школьное крыльцо.

Стая голубей снова здесь — клюёт рассыпанные кем-то семечки. На углу здания повзрослевшие вэшки привычно собрались у труб теплотрассы, как в старые, не самые добрые, времена. Пока Тим коротает время в изоляторе, развлекаясь новой шахматной партией, его одноклассникам не хватает короля. Это чувствуется. Некоторые вещи не меняются, сколько бы лет ни прошло.

— С работы же. — Отвернувшись от вэшек, пожимаю плечами. — И так опаздывала.

Чёрный Харриер припаркован прямо напротив школы. Но я не единственная, кто сегодня за рулём. На машинах приехали в очередной раз беременная Цветаева, закодированный (кажется, тоже в очередной раз) Сёмин, пьющий антибиотики Крапивин и Князев — его белый Прадо тоже стоит на парковке.

Те, кому в машинах не хватило места, рассаживаются в такси. Вечерний час пик на дорогах уже закончился, по улицам разлилась пахнущая свежей листвой прохлада, и до Бомонда мы добираемся минут за двадцать. Валерьянка решила остаться в школе, поэтому отдых легко превращается из формального в неформальный.

— Так странно, что при учителях даже взрослые стараются казаться культурней и не ругаются матом, — с усмешкой подмечает Ксюшка, выбираясь с заднего сиденья.

— Это только со своими учителями работает. — Катя достаёт с переднего пассажирского забытый клатч. — У меня соседка с первого этажа преподаёт у начальных классов. Высказывая недовольство моими шумными детьми, она может такое загнуть по-педагогически, что Нирван Порваныч отдыхает. Ник отвечает ей примерно в таком же ключе, потому что это и его дети тоже, а я предпочитаю не вмешиваться.

После этого, по пути к зданию со сверкающей вывеской «Бомонд», мы вспоминаем коллекцию несмешных анекдотов физрука. То, что когда-то казалось глупым, спустя годы приобрело налёт истории и теперь видится милым. Перлы учителей, привычка предрекать двоечникам будущее продавцов рыбного рынка, угрозы вызвать родителей в школу. Теперь память об этом отзывается теплотой в груди и невольной усмешкой на губах.

В уютном полумраке ресторана нашу компанию уже ждут и рассаживают за длинным столом в форме буквы «п». Рядом со мной оказываются Полуянова и Лукин. Катя садится рядом с мужем. Князев — на противоположном конце от меня, будто бы специально выбрав место подальше.

Он ведь тоже понял, что нам придётся поговорить, но делать шаги в мою сторону не спешит. Лису нравится внимание и обстановка всеобщего веселья от долгожданной встречи. Кажется, даже веснушки проступили ярче, в глазах озорные искорки, а на щеках… блин-малин, оказывается, эти ямочки никуда не делись, он просто не улыбался вот так, как раньше.

— С кем это ты переписываешься? — интересуюсь я, косясь в Ксюшкин телефон. — С тем брюнетом с сайта знакомств?

Теперь, когда мы больше не в ссоре, Полуянова с удовольствием делится новостями о своей личной жизни. Брюнета зовут Кирилл, он тоже юрист по образованию, работает в службе безопасности крупной строительной компании. У них с Ксенькой нашлось столько общих тем для разговоров, что обмениваться сообщениями они перестают только ночью, да и то не всегда.

— Рада за тебя, Ксюш. — Салютую ей стаканом морса и добавляю: — Надеюсь, у вас сложится.

Пожелание искреннее, потому что Ксенькина личная жизнь складывается ничуть не лучше моей. Она меняет нарциссов на абьюзеров, абьюзеров на газлайтеров, газлайтеров на неглектеров[1], а их, в свою очередь, на харассмеров[2], чтобы потом опять вернуться к нарциссам. Переживая за собственное будущее, подруга ежемесячно посещает психологические тренинги, обучающие тому, как отличить одних от других, но в отношениях это, как оказалось, нисколечко не помогает.

— Угу. — Ксюшка кивает, а потом, понизив голос до театрального шёпота, признаётся: — Хотя, мне кажется, он может оказаться лукистом.

— А это кто? — удивлённо спрашиваю я, потому что таких ярлыков она ещё ни на кого из предыдущих кавалеров не навешивала, а звучит незнакомый диагноз как заразная и почти смертельная болезнь.

— Лукизм — это когда судят о человеке только по внешности. Нам это на прошлой неделе крутая психологиня целый урок объясняла. — Вздыхает Полуянова и меланхолично ковыряет вилкой салат. — А Кирилл несколько раз сказал, что я красивая, понимаешь, что это значит?

— Брось, Ксень, это значит, что он просто хотел сделать тебе комплимент, только и всего. И ты правда красивая.

— Думаешь? — Она скептически хмыкает, а потом улыбается. — Ладно. Допустим, что так.

Мне становится смешно оттого, насколько сведущим может быть человек в чужих делах и насколько слепым — когда дело касается его самого. Полуянова приходит к такому же выводу, потому что она неожиданно склоняется ко мне и доверительно сообщает: