Ручка с тихим, почти неслышным щелчком опустилась вниз. Ворвавшийся из коридора свет резанул по глазам, но тут же был отрезан притворенной дверью. Три осторожных шага – и Марко оказался непозволительно близко, нарушая святость этого пространства.
– Не смей. К ней. Приближаться.
Я знал, что он явится рано или поздно. Правда, был уверен, что приход Кардинала совпадет с моим пробуждением, но Вителло решил задержаться. Надеялся, что я перебешусь?
У меня для него плохие новости. Очень, очень плохие.
– Как она?
Я не отрывал взгляда от больничной койки с тех самых пор, как Ривас привела меня сюда, отчитавшись обо всех травмах, полученных Трис.
Сотрясение мозга. Перелом носа, шести ребер и левой локтевой кости. Закрытый оскольчатый перелом большеберцовой кости с разрывом связок колена. Отбитая селезенка. Гематомы, ссадины, мышечные повреждения. Гипотермия.
Остановка сердца.
Ее не было со мной целых четыре минуты. Четыре минуты, превратившие мое существование в ад, а мое сердце – мертвое, черное, лишенное всяких чувств сердце – в пепел.
Я умер в той подворотне вместе с Трис. Но если ее к жизни вернули, то меня – нет.
Моя жизнь теплилась в ней. В груди, плавно вздымающейся под действием аппарата вентиляции легких. В венах, по которым без остановки бежали препараты, поддерживающие медикаментозную кому. В раздробленных костях, которые всего лишь зафиксировали, отказавшись оперировать – слишком опасно.
Ривас сказала, пятьдесят на пятьдесят. Шансы на то, что я не умру вместе с Трис еще раз.
– Тебе перечислить ее травмы, диагнозы или прогнозы? – глухо поинтересовался я, испытывая раздражение из-за того, что я в принципе должен кому-то что-от объяснять. Тем более Марко – Валерия наверняка уже доложила ему все.
– Что посчитаешь нужным.
Я скорее услышал, чем заметил краем взгляда, как Вителло заложил руки в карманы своих брюк. Кажется, на нем была та же одежда, что и утром. Как и на мне, только пиджак где-то потерялся.
Что посчитаешь нужным. Ничего?
Каждое слово врача, что ненавидела меня всеми фибрами души, было выжжено в моем сознании раскаленным железом. Навеки. В те моменты я еще не мог осознать всего ужаса, но у меня было много времени в тишине палаты, чтобы обдумать каждую деталь.
Медики завели Трис сердце. Но это ничего не значило. Имелось еще слишком много факторов, которые могли забрать у меня мою Тень.
Пост-реанимационная болезнь. Повреждения головного мозга. Дисфункция всех органов. Ривас перечисляла все дотошно, объясняла каждый диагноз и скрытые за ним последствия, не поскупившись на детали. Ее голос звучал ровно и отстраненно, но в глазах я видел огоньки.
Ей нравилось причинять мне боль одними только словами. И она безжалостно втыкала их в меня, будто ножи.
Селезенка – бомба замедленного действия. Ее удалят не позднее завтрашнего обеда, иначе внезапное кровотечение убьет Трис прямо в реанимации.
Восстановлением ноги займутся не раньше, чем организм начнет функционировать стабильно. Возможно, удастся сохранить возможность ходить. Возможно.
Перелом руки оставят на самый поздний срок – по сравнению со всем остальным это просто мелочи.
А пока – никаких гарантий. Пятьдесят на пятьдесят. И эта дурацкая, пафосная фраза про «критически важные первые сутки».
Половину из них я пережил. Оставалось пережить еще двенадцать часов этой пытки.
Марко все стоял. Я чувствовал его тяжелый, наверняка сопереживающий взгляд. Я помнил, что для него Трис – нечто гораздо большее, чем просто подруга, коллега или одна из моих псов. Но мне было слишком больно, чтобы допускать до себя еще и чужие переживания.
– Я хочу, чтобы ты нашел мне каждого, кто сделал это с ней.
Вот что я считал нужным прямо сейчас: найти тех, кто посмел тронуть мою Тень, и заставить их заплатить. Я сделаю это собственными руками. До ювелирной точности палача Орсини мне было далеко, но выбивать из подонков информацию мне и не нужно.
Я хотел, чтобы они страдали так же, как страдала Трис. Прочувствовали на себе каждый ее синяк, каждый перелом и каждую рану. Уж этим я смогу их обеспечить.
– Мы опознали троих по камерам, – сообщил мне Марко. – Их уже ищут. Были еще двое, по ним пока работаем.
Пятеро. Их было пятеро на одну мою Тень. Семеро, если считать тех двоих, что она грохнула в туалете. Слишком много.
– Они должны быть живы, когда попадут ко мне, – предупредил я Кардинала.
– Я понял, – покорно ответил он. Слишком покорно.
Я нехотя оторвал взгляд от Беатрис и перевел его на Марко.
– Не слишком ли поздно ты начал играть в покорность?
Он понял, о чем я. Распрямил плечи, отчего накинутый на них больничный халат едва не слетел, и уверенно произнес:
– Я сделал то, что должен был.
– Ты накачал меня успокоительным! – голос сорвался на низкий, звериный рык. – И снотворным!
Данте Орсини. Прошлое. 1 ночь.
– Мат.
Я откинулся в кресле с коротким, резким выдохом. К этому все и шло. Поражение стало неизбежным еще несколько ходов назад, но я все еще не мог определить тот роковой миг, ту точку невозврата, когда все пошло не так. Когда купился на размен фигурами? Когда отступил, а не продолжил наступление?
Или когда недооценил противника, привыкший к тому, что Беатрис все время проигрывает?
Четыре года я учил ее играть в шахматы. Не часто – два-три раза в неделю. У нас не было четкого графика или договоренностей, все случалось спонтанно, как в тот вечер, когда Трис впервые застукала меня в библиотеке за рассматриванием доски.
Она долго наблюдала за мной ото входа, но в итоге все-таки не выдержала.
– Что ты делаешь?
Я знал, что она там, краем глаза отметил ее появление. И все равно вздрогнул, когда ее голос раздался прямо надо мной – настолько бесшумно она подобралась. Настоящая Тень. Неслышная и незримая, пока сама не пожелает обнаружить себя.
– Играю в шахматы.
– Сам с собой?
На самом деле нет, мы играли с дядей Лучо, юристом Семьи. Он пришел к отцу, но тот был занят, и мы решили скрасить ожидание за партией, которой не суждено было закончиться: дон вызвал Лучиано на разговор, а я остался с фигурами один на один.
– Я продумываю следующий ход, – ответил я, не желая вдаваться в подробности.
Краем глаза я заметил, как девочка дернула плечами.
– Это же скучно.
Я поднял на нее взгляд. С того момента, как я забрал ее с винодельни, прошло три с половиной месяца. По словам врачей, физически Трис восстановилась, но морально – нет, во всяком случае, я в это не верил. Она разговаривала только со мной и Марко, на всех мужчин смотрела волком, а на тренировках с Риккардо Мартелли, одним из Кустоди отца, постоянно спорила с инструктором. Дошло до того, что Гром решил преподать ей урок, предложив бой на ножах.
Если бы я не вмешался, они бы точно прирезали друг друга. И не факт, что выиграл бы двухметровый солдафон.
Все остальное время Трис слонялась по вилле без дела, чем жутко бесила Антонио Орсини, и, на мой взгляд, делала она это специально. Но, когда у нее было хорошее настроение, она шла в библиотеку.
Как в тот день.
– Шахматы – это не про веселье, – назидательно заявил я. – Это про тактику и стратегию. Но точно не про скуку.
Девчонка не ответила, только фыркнула неопределенно и развернулась, собираясь уходить.
– А ты вообще хоть раз в них играла?
Почему я спросил? До сих пор не понимал. Вырвалось. А Трис почему-то замерла и посмотрела из-за плеча так, что я сразу почувствовал себя придурком.
– Да, конечно. В перерывах между марш-бросками по лесу и насилием в старой тренировочной мы с Ковачем каждый раз передвигали деревянные фигурки.
Я мысленно выругал себя. Самолично установил правило – ни единого намека на ее прошлое, даже Марко получил строгий выговор. И вот, одним необдуманным вопросом я перечеркивал свои же запреты.
Пришлось исправляться, задавая другой:
– Хочешь попробовать?
Беатрис посмотрела на меня недоверчиво, словно я ей предлагал сыграть не в шахматы, а в русскую рулетку. Но через секунд десять все-таки развернулась и заняла место напротив.
– Ладно. Рассказывай, что тут и как.
Я объяснил ей, какие есть фигуры и как они двигаются. В чем смысл игры, что такое шах, мат, пат. Трис слушала молча, а потом сама попросила попробовать.
С тех пор мы стали практиковать такие вечера. Но месяца через полтора запал Беатрис пропал.
Она проигрывала. А проигрыши – не то, с чем эта девчонка могла смириться.
– Это невозможно, – заявила она мне тогда, откидываясь в кресле и складывая руки на груди. Насупившаяся, с растрепанными волосами, обрамляющими ее лицо, она выглядела комично. Но в чем-то даже мило. – Нечестно. Ты тренировался годами. Мне никогда тебя не выиграть.
– Почему нечестно? – я улыбался, снова расставляя фигуры по местам. Удивительно, но такие вечера доставляли мне кучу удовольствия. Не игрой Трис – выходило у нее все еще плохо, хотя прогресс был заметен. Именно общением с ней. А еще мне нравилось ее учить – объяснять, где она совершила ошибку, или почему ее ход не совсем удачный. И даже сейчас, когда Трис обижалась, стреляя в меня гневным взглядом, мне было весело. – Потренируйся столько же, сколько и я, и выиграешь.
– Для этого мне нужно было родиться как минимум на шесть лет раньше, – не сдавалась Тень.
– Тебе просто нужна мотивация, – заявил я и, поставив последнюю ладью на свое место, предложил: – Давай что-нибудь придумаем. Например… если ты выиграешь, я выполню любое твое желание.
Она задумалась всего на полсекунды.
– А если я захочу уйти?
Все веселье и беззаботность сразу куда-то испарились. Я не хотел, чтобы Трис и Марко уходили – ни сейчас, ни когда-либо потом. Но я пообещал им это один раз, и от своих слов не отказывался:
Данте Орсини. Прошлое. 1 ночь.
– Что, прости? – осипшим голосом переспросил я.
Тень вскинула левую бровь.
– Ты глухой?
Кажется, да. Оглох. Или меня настигли слуховые галлюцинации. В двадцать четыре. Преждевременный склероз?
Облегчать мне задачу и повторять свое желание Беатрис не спешила, поэтому пришлось самому:
– Ты хочешь, чтобы я с тобой переспал?
Она не изменила ни позы, ни выражения лица, ни взгляда. Все так же сидела, забравшись с ногами в кресло, и смотрела на меня со смесью уверенности, угрозы и упрямства.
– Только не говори, что ты девственник, – ко всему вышеперечисленному добавилась язвительная улыбка. – Я прекрасно знаю, где ты ночуешь, когда тебя нет на вилле.
Вот теперь стало по-настоящему страшно.
– Следишь за мной? – уточнил я.
– Кустоди любят трепаться перед утренней тренировкой.
Да, это все объясняло. Не так давно отец приставил ко мне двоих соглядатаев – сказал, у него назревал конфликт с мексиканцами, и что нужно перестраховаться. Но, видимо, вместо моей безопасности охрана больше была занята сбором сплетен.
Разумеется, я давно уже не девственник. И да, я не монах – у меня есть подружки для веселого времяпрепровождения. Их немного, они не болтливы и ничего друг о друге не знают. Отец назвал это «идеальным разделением». Во-первых, ты ни к кому не привязывался, а во-вторых, даже если одна выйдет из игры, всегда останутся другие.
В этом вопросе наши с доном мнения сошлись.
И я не мог сказать, что никогда не рассматривал Трис в плане постельного интереса – разумеется, сложно не думать о сексе с молодой девушкой, когда ты живешь буквально дверь в дверь. Но каждый раз, рассуждая об этом, меня останавливали две вещи: прошлое Беатрис и ее положение рядом со мной.
Не внешность – хотя стоило признать, что от девушек привычного мне круга Тень отличалась разительно. Например, она никогда не пользовалась косметикой, не носила юбки, платья или каблуки. Она не выставляла свое тело на показ, но при этом одного взгляда хватало, чтобы оценить его силу.
У нее не было выдающихся форм – вполне обычная грудь и задница, разве что последняя подкачена, но не целенаправленно, а просто от бойцовского образа ее жизни. Она не выглядела сексуально или соблазнительно, она никогда не пыталась такой казаться. Наоборот, после всего, что с ней произошло, я думал, что она целенаправленно будет прятать себя под безразмерными футболками или штанами. Так и было в первое время, но не сейчас: теперь Трис любила джинсы и подчеркивающие талию и грудь свитера, а тренироваться предпочитала в лосинах и узкой майке без рукавов с овальным вырезом.
И каждый, кто опускал взгляд на ее грудь, получал удар вне очереди.
Я понимал, что мне не стоило воспринимать Беатрис как женщину, если я хотел, чтобы она была частью моей команды – а я этого искренне хотел. Но и не испытывать к ней определенного влечения не мог.
Она ведь невероятная, моя Тень.
Умная. Сильная. Дерзкая. Но главное: несломленная. А еще до жути смелая, раз сейчас сама предлагала мне секс.
– Зачем? – задал я самый дурацкий, но очень важный для меня вопрос.
Она ведь не влюбилась в меня, верно? Такие чувства с Беатрис совсем не вязались.
Зато очень вязался рационализм, прозвучавший в ее следующих словах:
– Хочу понять, какого это – когда тебя не принуждают.
Это было… нечестно: ее обезоруживающая откровенность. Что я мог ей противопоставить? Как отказать после такого объяснения? Если бы Трис озвучила любое другое оправдание, я перевел бы все в шутку.
А теперь… я не знал, что мне делать.
– Почему я? Почему не попросишь Марко?
– Он отказал.
Это прозвучало как пощечина. Я был не первым – так, запасной вариант. План «Б» после Марко.
Обидно.
– И после него ты сразу пошла ко мне?
Зачем я это спрашивал? Чтобы потешить самолюбие или растоптать его еще больше? Ведь если Беатрис скажет, что предложила себя каждому живущему в этом доме мужчине, я почувствую себя последним неудачником.
А если скажет, что я не неудачник, а один из избранных – ею избранных. Что тогда?
– Орсини, – сощурившись, выдала Тень. – Вот ты, вроде бы, не дурак. Тогда какого черта задаешь такие тупые вопросы? Если я сижу напротив тебя – как ты думаешь, к кому я пошла?
Что я должен был ответить? Да что угодно. Но я вновь сморозил глупость – не иначе как из-за состояния аффекта после откровенной просьбы Трис.
– Не знаю.
Она разозлилась – это прекрасно было видно по ее вмиг почерневшим глазам, раздутым ноздрям и сжатым челюстям.
– Ты придурок, будущий дон! – бросила мне в лицо Беатрис и подорвалась с места.
За секунду я представил себе, как она вылетает из моей комнаты и идет в сторону двери Маттео, и… меня затошнило.
Данте Орсини. Прошлое. 1 ночь.
Когда ее губы оставались неподвижными в первые три секунды, во мне взорвалась гремучая смесь из разочарования, досады и горькой обиды. Детской, нелепой, но от того не менее жгучей.
Захотелось встряхнуть Трис за плечи или оттолкнуть, наорать на нее и запретить приближаться к моей спальне. Или съязвить, поинтересовавшись, что же она так быстро сдалась.
Но я слишком долго выбирал, на каком из вариантов остановиться, поэтому не сразу заметил неуверенные попытки углубить поцелуй.
И тогда до меня дошло: это не отсутствие реакции. Это – отсутствие опыта.
Мою Тень никто еще не целовал – вот так, по-настоящему. Не в попытке подчинить, а в попытке доставить удовольствие.
Это был ее первый поцелуй. И он был со мной.
Осознание этого факта ударило в голову, как выдержанный виски. Я сорвал чертов джекпот, о котором даже не мечтал.
Это так глупо, учитывая количество девушек, побывавших в моей постели. Я всегда ценил в них умение предугадывать мои желания и воплощать их в жизнь, но сейчас чувствовал себя настоящим волшебником, показывающим фокусы наивной девочке.
Девочке, с которой я собирался переспать.
Меня распирало изнутри. Это было не желание и не вожделение. Это было чувство собственника, глубинное и первобытное. Я хотел присвоить Трис себе – во всем. От первого поцелуя до первого секса – не тех ужасных издевательств, которые у нее уже были. Нет, я собирался разделить с ней самую настоящую близость, где оба в равных правах. И равных желаниях.
Мне стоило огромных усилий не наброситься на нее: я придерживал проснувшегося внутри зверя, раз за разом напоминая себе, что моя цель – не напугать, а соблазнить. Заставить Трис понять, что не может быть никаких «других» в этом нашем общем «понравится».
Я еще ее не раздел, но уже знал, что не отпущу.
Я отстранился всего на сантиметр, чтобы встретиться с ее взглядом. Глаза Трис были широко раскрыты, демонстрируя мне удивление, почти что шок. И кое-что особенно приятное: возбуждение. Плюс сто очков к моей мотивации.
Более неумелого поцелуя в своей жизни я не припоминал. Но и более обжигающего – тоже.
– Еще не передумала? – прошептал я, задевая ее губы своими.
Я очень надеялся, что она не сдаст назад. Потому что лично я уже не смог бы остановиться: и я, и мой внутренний зверь хотели Трис. До одури, до тумана в голове и звона в яйцах. Поэтому, если она сейчас откажется, нам придется переступить через свою гордость и умолять ее остаться, обещая что угодно: свободу, деньги, машины и яхты. Даже показать то самое небо в алмазах, как бы глупо это не звучало.
Моя Тень думала непростительно долго, но еще до ее слов я заметил вспыхнувший хищный блеск на самом дне ее темных как ночь зрачков.
– Я хоть раз отступала?
Никогда. Она всегда шла напролом, признавая только один исход: свою победу.
А сегодня я готов был проиграть ей во всем.
– Моя девочка, – задумывалось, как похвала, но прозвучало как проявление собственничества. И чтобы Трис не успела этого понять, я вновь набросился на ее губы, попутно хватая за бедра и поднимая свою Тень в воздух.
Беатрис мгновенно обхватила меня ногами за талию, а руками – за шею, словно делала это миллион раз – мне даже подсказывать ей не пришлось.
Я прекрасно знал ее вес. Я сотни раз прижимал ее к себе – на каждой тренировке, где нам давно уже никто не запрещал вставать в пару. Я касался ее тела столько, сколько сосчитать невозможно. Но только сейчас, когда она цеплялась за меня, точно обезьянка, я понимал: вот здесь ее место. В моих руках.
Я бы предпочел не тратить время и прижать ее к ближайшей стене, но настойчивый голос в голове не давал забыть, что для моей Тени все впервые. Поэтому пришлось удлинить дорогу до кровати и бережно опустить Трис на покрывало, в очередной раз отстраняясь.
Я должен был знать, что она не против. Стать для нее одним из тех мудаков, что уже брали ее против воли, я точно не хотел.
Целоваться она училась непростительно быстро: ее тонкие губы уже припухли и раскраснелись, щеки – заалели, а глаза заблестели теми самыми алмазами, которые я сам хотел ей показать. Мой второй сорванный джекпот. Даже страшно представить, сколько еще я выиграю к концу этой ночи.
– Так и будешь пялиться? – охрипшим голосом, полным вызова и плохо скрытого недовольства, поинтересовалась моя Тень.
– А мы куда-то торопимся? – в тон ей ответил вопросом я, но моя правая рука уже пробиралась на ее живот, приподняв край домашней майки.
– Не хотелось бы состариться в ожидании, пока ты покажешь мне, что прячешь тут.
Ее ладошка смело легла на ремень моих брюк. Я невольно дернулся вперед, и лишь упертая в матрас рука не позволила мне придавить Трис всем телом.
Ее смелость и честность возбуждали покруче минета.
– С огнем играешь, – предупредил я, снова склоняясь к манящим губам.
– Я не фарфоровая кукла, Данте, – прошептал Тень за секунду до того, как я увлек бы ее в новый поцелуй. – Не надо со мной нежничать.
Данте Орсини. Прошлое. 1 ночь.
Тишина, что воцарилась после, была густой и звонкой. Я лежал, прижавшись лбом к плечу Трис, и слушал, как наши сердца успокаивались. Ее пальцы медленно водили по моей спине, и это прикосновение было таким же знакомым, как мое собственное дыхание.
– Признай, что понравилось, – не без бахвальства попросил я спустя минуту.
– Ты чертов волшебник, – не разочаровала меня Беатрис, и пусть ее слова звучали больше как оскорбление, я знал, что это – признание.
Я дал ей возможность дышать, перекатившись на постель рядом. Так и лежали: Трис – обнаженная. Я – в расстегнутой рубашке и спущенных боксерах со штанами. Никакой неловкости. Никакого дискомфорта. Чистый кайф.
– Данте? – спустя минут пятнадцать позвала меня моя Тень. Я не дремал, но находился в какой-то прострации, ленивой неге, поэтому просто повернул голову, устремляя свой взгляд на растрепанную красотку.
В тот момент она была красивее всех. Потому что все еще была моя.
– Почему ты остановился? – подперев голову рукой, Трис устроилась на боку, и теперь изучала меня с каким-то пробирающим интересом. – Когда я попросила не нежничать, ты был другим. А потом… словно переключился. Зачем?
Во истину, женское любопытство неискоренимо.
– Потому что не хотел тебя напугать, – честно признался я.
Врать ей было бессмысленно, да и не хотелось. Мне кажется, за последние лет десять она и Марко – единственные, перед кем я всегда был открыт.
Мою правду Тень восприняла спокойно.
– Но тебе это нравится, не так ли? Ну… жесткий секс?
Я замер на мгновение, оценивая ее прямой взгляд. Она не осуждала, не испытывала отвращения. Просто констатировала факт, как всегда.
– Мне нравится быть главным в постели, – попытался я объяснить так, чтобы Трис не напридумывала себе всяких ужасов, которые в итоге заставят ее сбежать от меня. – Но я не насильник и не извращенец. И не эгоист. Секс для меня – это про обоюдное удовольствие. А когда наслаждается только один – это уже насилие.
Признание давалось так легко, будто мы уже сотни раз говорили на такие откровенные темы. И на последнем слове Трис даже не вздрогнула, что я расценил как свою маленькую победу.
Ее раны затягивались. Их затягивал я.
Она задумалась на пару минут. Ее взгляд блуждал по комнате, но мысли были далеки. Я не пытался угадать, что именно крутилось в голове моей Тени – если захочет, поделится сама. А если нет – и клещами не достать.
– Я хочу попробовать! – внезапно призналась она, заставляя меня вздрогнуть.
– Что? – не понял я в первую секунду. А во вторую, поймав ее светящийся азартом взгляд, уточнил: – Сейчас?
– А у тебя что, какие-то другие планы?
Все мои планы находились в границе этой кровати. И они… восхищали.
– Это только в порно трахаются без остановки. Дай мне полчаса, и…
– Нет, – Трис взмахнула своей темной гривой, а после одним плавным движением оседлала меня. – Это слишком долго. Я хочу сейчас.
Она не просила, она требовала. И я не мог ей отказать, но… мое согласие ей было явно не нужно, ведь еще до того, как я его выразил, Трис начала медленно соскальзывать по моему телу вниз.
– Возможно, нужно просто помочь тебе ускориться?
Я не мог двигаться. Не мог говорить. Мог только смотреть и ощущать, как эта невероятная, невозможная, восхитительная не-девственница склонялась надо мной и…
Делала самый невероятный минет в моей жизни. Не спрашивая разрешения. Просто брала, словно имела на это полное право, словно я – ее секс-игрушка.
Она ускорялась и замедлялась. Использовала руки и губы, язык. Делала все так умело, что вполне закономерный вопрос срывался с губ помимо моей воли:
– Уточни-ка, на ком ты училась? Кажется, мне срочно нужно прострелить ему башку.
Трис чуть отстранилась и подняла на меня хитрый взгляд.
– Я смотрю порно, – призналась она так, словно называла любимый калибр пули. – Что теперь, отключишь мне эротический канал?
Беатрис высунула язык и принялась вырисовывать им восьмерки на самой чувствительной коже, словно испытывая мою выдержку.
Только никакой выдержки уже не было: я понял, что быть ее игрушкой, объектом ее экспериментов и ее воли – это та самая свобода, которую я искал всю жизнь. Свобода быть собой. Темным, сложным, жаждущим контроля, но готовым отдать его в одни-единственные руки. В ее руки.
Я резко сел, перехватывая ее лицо за подбородок, и указал взглядом влево.
– Верхний ящик. Презерватив.
С грацией кошки моя Тень поползла в нужную сторону, и этот ее вид сзади окончательно выбил из моей головы все сомнения.
Она хотела узнать, как нравится мне? Я ей покажу.
Пока Трис копалась в ящике, я успел избавиться от своей одежды, а стоило ей повернуться, как я отобрал фольгированный пакетик и вернул ее в предыдущую позу.
– Догги? – с каким-то детским восторгом спросила она, заставляя меня стонать еще до того, как я в нее вошел.
Эта непосредственность, это любопытство, эта готовность ко всему… Господи, это уже не джекпот. Это рай на земле.
И я разделю его с ней.
– Догги, – выдохнул я, заканчивая натягивать латекс, и рванул вперед.
Трис застонала – сквозь прикусанную губу, протяжно, сладко. Я положил ладонь ей на середину спины, вынуждая опуститься ниже, и сделал еще одно поступательное движение. Теперь стон поглотило покрывало.
Ее спина выгнулась под моей ладонью, и я почувствовал, как напрягся каждый мускул ее тела. Но это было напряжение не сопротивления, а полного, безоговорочного принятия. Власти.
– Да... вот так, – ее голос был приглушен тканью, но я услышал в нем не стон, а одобрение. Приказ.
Я увеличил темп, и ее пальцы впились в простыни. Она откинула голову, и в свете лампы я увидел ее профиль – сжатые челюсти, полуприкрытые глаза, выражение полной отдачи моменту. Это был не просто секс. Это был ритуал. Передача власти.
Данте Орсини. Настоящее. Еще одни 12 часов.
– Ты здесь уже больше суток, – не глядя на меня, заговорила Ривас, и я не сразу понял, к кому она обращалась. – Хоть бы поел чего, а то на тебя страшно смотреть.
– Так не смотри.
Валерия обернулась всем корпусом, засовывая руки в карманы своего докторского халата – это ее личный аналог позы с упертыми в бока руками. Возможно, кого-то это и могло напугать – но явно не меня.
У нас был четкий уговор: она не мешает мне быть с Трис, а я взамен возвращаю Ривас возможность дышать. Очень равноценный обмен, как по мне.
– Орсини! – по разом опустившимся интонациями я понял, что главный врач моей клиники изволила злиться. – Если ты сдохнешь прямо тут, я, конечно, буду безмерно рада. Но ты и так добавил мне лишней работы, поэтому будь добр – сдохни там, где переживать о том, куда прятать твое тело, придется не мне!
Я бы спустил на тормозах ее слова – в наших отношениях Валерия только и делала, что плевалась ядом, это ее защитная реакция, ведь как бы она меня не ненавидела, а все равно работала на Семью и дона. Но мы были не одни: медсестры, колдующие над Трис, прекрасно все слышали и теперь с опаской косились то на меня, то на свою начальницу.
– Следи за языком, Ривас, – оторвав взгляд от единственно ценного в этой палате, я посмотрел прямо на врача. – Или я его тебе укорочу.
Валерия сощурила свои зеленые глазищи, но упомянутый язык прикусила. Правда, ненадолго.
Она повернулась к одной из девушек и что-то негромко ей сказала, после чего та бесшумно вышла из палаты. Ривас же продолжила разбирать результаты приборов, подключенных к Трис, и о чем-то переговариваться с другим врачом – хирургом, как я понял.
Они говорили слишком тихо, чтобы я мог что-то разобрать, но нехорошее предчувствие уже завозилось внутри. Сейчас Трис у меня заберут. А я… не готов к этому.
– Готовьте, – бросила Ривас медсестрам и повернулась ко мне. Теперь ее взгляд был исключительно безэмоциональным: взгляд врача, а не обиженной женщины. – Нужно удалять селезенку. Ждать больше нельзя, вероятность разрыва очень высока.
Я кивнул, принимая информацию к сведению. Я – не медик, оценить правильность их действий мне было сложно – только доверять, а с этим у меня всегда были проблемы. Безоговорочно я доверял только Трис и Марко, почти безоговорочно – своим капореджиме и Кустоди. Остальные подобной чести не удостаивались.
Но сейчас я был беспомощнее слепого котенка. Вся моя жизнь – она не просто в чужих руках и решениях. Она – в Беатрис. В биении ее сердца и ее дыхании, которое зависело от аппарата искусственной вентиляции легких. Доверить свое существование другим я еще как-то мог. Ее – нет.
Поэтому необходимость подчиняться, молчать и смиряться меня ломала на излом, но это было моим единственным условием: пока я давал медикам делать свою работу, Ривас позволяла мне занимать этот жутко неудобный стул в реанимационной палате.
Уходившая ранее медсестра вернулась с маленькой тележкой. Палату наполнил запах еды и, кажется, кофе. Я не отреагировал, но, когда металлическая подставка на колесах остановилась около меня, перевел непонимающий взгляд на Валерию.
Она уже стояла рядом, нависая надо мной всем своим маленьким ростом. Ее руки снова прятались в карманах, а в глаза вернулись те самые блики, которые бесили меня особенно сильно.
– Не добавляй мне проблем, Орсини. Ешь.
У меня не было никакого желания есть, пить или спать. Все, что меня волновало – вон там, на койке, с кучей трубок, проводов и бинтов. А мое собственное состояние – это не просто незначительно. Это совершенно не важно.
Все это я попытался выразить ответным взглядом, который Валерия с легкостью расшифровала.
– Съешь все, и разрешу тебе наблюдать за операцией через стекло, – с наглой усмешкой заявила она мне. – Или проведешь ближайшие два часа на стуле в коридоре.
Стерва знала, чем на меня давить. В прочем, я сам дал ей этот козырь в руки, когда продемонстрировал свои эмоции в отношении состояния Беатрис.
Я снова подчинялся. Но в этот раз непринятия было меньше.
– Мне нужно место в первом ряду, – предупредил я, подхватывая в руки вилку.
– Других не держим, – уже разворачиваясь, бросила мне Валерия.
Я проглотил все, не чувствуя вкуса, запаха и даже температуры. Опрокинул в себя кофе, не обратив внимания на пластиковый автоматный привкус. Если бы мне нужно было пройтись по осколкам, через автоматный обстрел или сквозь кипящую лаву, лишь бы быть с Трис всегда – я бы сделал. Не задумываясь.
Ее увезли через полчаса. Я шел за каталкой как на привязи, в трех шагах. Расстояние больше просто не мог себе позволить – сразу начинал задыхаться. Иметь Беатрис в зоне видимости – это потребность наравне с воздухом.
Когда передо мной закрылись двери операционной, тот самый воздух перестал поступать в легкие. Но Ривас уверенно схватила меня за предплечье и потянула в сторону. Несколько шагов, пара ступеней, и мы оказались в узкой комнате с рядом стульев и огромным стеклом, за котором было видно все действия хирургов.
Валерия заняла дальний стул, в то время как я сам прилип к единственному окну.
Данте Орсини. Настоящее. 24 часа.
Эти сутки давались мне словно легче. Не в плане эмоций – они стабильны. Страх, прерываемый периодами паники, когда проверяющие Трис врачи начинали хмуриться. Ярость, тихая, ледяная, ждущая своего часа. Вина… ее особенно много, и она вспыхивала с новой силой каждый раз, когда взгляд цеплялся за очередной синяк, катетер, бинт на родном теле.
Легче с точки зрения банальной физиологии. Возможно, Ривас была права, и мне действительно нужно было поесть: я покорно опрокинул в себя и ужин, и завтрак, и даже обед, принесенные прямо в палату. Но спроси меня кто, что именно я ел, и я бы не ответил.
Стул уже не казался таким неудобным – я даже умудрился на нем ненадолго отрубиться между посещениями медсестер. Валерия еще вечером предлагала мне кушетку, но я отказался. Полноценный сон я не мог себе сейчас позволить – не тогда, когда моя Тень еще боролась за свою жизнь.
Вердикты врачей были сдержанными. Операция прошла неплохо, организм восстанавливается. Ждите.
И я ждал. А какие у меня были варианты?
Днем заглянул Марко. Вернул мне телефон, но я предпочел оставить его выключенным. Привез сменные вещи, но я даже не заглянул в пакет. Протянул мне кинжал, ножны которого парням все-таки удалось найти в переулке. Клинок я принял – и сразу же запрятал за поясом.
– Двое ждут тебя в подвалах La Fortezza, – сообщил Вителло, пока я занимался кинжалом. – Еще один… не выжил.
Я принял к сведению. Жаль, что один не дождался со мной очной встречи. Придется остальным пострадать еще и за него.
– Ривас сказала, Трис стабильна, – продолжил Марко, когда я ничего не ответил. – Не хочешь отвлечься?
– Нет.
Пока никто мне не скажет со стопроцентной уверенностью, что она будет жить, я не выйду из этой палаты.
– Данте…
– Не начинай, – оборвал я резко, отчего медсестра, делавшая Беатрис укол, вздрогнула и поспешила удалиться. Я поднялся с места, преодолел разделявшие нас два шага и бережно поправил покрывало Трис. Я боялся касаться ее без необходимости, но оправдывал себя вот такими мелочами. – Я больше ее не оставлю.
Марко выдохнул так шумно, что я сразу понял: его следующие слова не найдут во мне отклика.
– В случившемся нет твоей вины, Данте.
– Я слил Триаде передвижения Анастасии, – признался, глядя Вителло в глаза.
– Совпадение, – пожал тот плечами.
Он не удивился. Не разозлился. Либо не поверил, либо… давно догадался сам.
– Ты же сам понимаешь, что решение влезть принимала Трис, – спустя минуту продолжил Марко, пока я медленно, самыми кончиками пальцев поглаживал тонкое запястье своей Тени. – Ее не остановил бы даже твой приказ. Она считала, что защищает твоего ребенка.
– Нет никакого ребенка!
Я отошел, сжимая кулаки. Все упиралось в это: в мою ошибку. Даже не в договор с Лучией. В договор с Вороном. Если бы я не согласился на его глупые условия с женитьбой… ничего бы не было.
Поэтому мой Кардинал ошибался – впервые, пожалуй. Моя вина была, и она была неоспорима.
– Ты нашел ее? – проглатывая горечь, поинтересовался я, чтобы сменить тему.
О ком я, уточнять не пришлось.
– Нет. По всем признакам, Анастасия у Триады, но места, где они обычно держали ценных пленников, благодаря бабочкам Сандро мы разнесли. Там ее не было.
– Она у Ли Чэна, – я почти не сомневался, что этот старый Дракон собирался держать дочь Воронцова поближе к себе.
– К нему, как ты понимаешь, так просто мы подобраться не можем.
– Так смогите! – рыкнул я и указал взглядом на дверь. – Иди, работай! И пришли ко мне Лучиано. У меня есть для него задание.
– Как скажешь, – покорно принял мое дурное настроение Марко и скрылся.
К вечеру в палате Трис началось столпотворение. Первой пришла Ривас со своими вечными помощницами. Раньше я никогда не видел, чтобы она передвигалась такой толпой. Что поменялось сейчас? Неужели опасалась оставаться со мной наедине?
Она изучила показатели и отослала одну из девчонок. Чуть позже та вернулась с другим врачом – реаниматологом, я помнил его: вчера он много времени проводил у постели Трис. Следом за ним появились еще трое – хирург, удалявший селезенку, кардиолог и, кажется, невролог.
– Консилиум, – коротко бросила Валерия, видя мой вопрошающий взгляд. – Решаем, будить ли твою Тень.
Они обступили мониторы, листая историю болезни. Шептались на своем птичьем языке, кивали. Я застыл, чувствуя, как сердце заходилось в груди в такт кардиомонитору Беатрис. От их тихого голосования зависело все.
– Ладно, – в какой-то момент раздался звонкий голос Ривас. Она громко щелкнула шариковой ручкой и вернула ее в нагрудный карман, передавая планшет с показателями медсестре. – Давайте пробовать.
Врачи дали последние распоряжения и ушли – все, кроме Валерии. Их место заняли медсестры. Две из них, словно отлаженный механизм, принялись фиксировать левые конечности Трис широкими мягкими ремнями.
Данте Орсини. Настоящее. Еще одни 24 часа.
– Тактика теперь иная, – объясняла мне Ривас следующим утром. – Мозг Беатрис обгоняет ее тело, поэтому мы пойдем от обратного. Сейчас главное – заставить ее дышать самостоятельно, извлечь трубку, а пробуждение будет уже вторичным.
Я не помнил, как прожил эту ночь. Прожил ли я ее вообще? Пережил ли? Я не был в этом уверен.
А теперь меня ждала новая попытка. Или пытка, смотря с какой стороны посмотреть.
– Мы заранее увеличим дозу обезболивающих. В процессе снижения седации она уже не будет так остро реагировать на отмену препаратов. Если повезет – она будет более осознанно реагировать на слова.
Я усмехнулся – первая реакция, которую я позволил себе после ночного срыва.
– А до этого нам много везло? – поинтересовался я, поднимая взгляд на Ривас.
Этот стул я, наверное, заберу с собой домой – моя задница давно уже приняла его форму. Теперь я сидел на нем, широко расставив ноги, а мои локти упирались в колени. Руки были соединены в замок, в который я упирался подбородком, внимательно глядя на Трис. Теперь, правда, на Ривас.
– Не будь пессимистом, – эта стерва усмехнулась, отпивая кофе. Свой утренний я уже выпил, как и договаривались. – В этот раз все получится.
Но после вчерашнего верить в это не получалось.
Я снова занял свой наблюдательный пункт. Снова проходил все то же самое: сбор врачей, добавление лекарств, возвращение медсестры – правда, на этот раз была другая. Она пыталась мне улыбаться и трепалась о том, что мне не стоит переживать – я захотел, чтобы вернули вчерашнюю. Она хотя бы молчала.
В этот раз до первых реакций прошло четыре часа. Ривас наблюдала за ними вместе со мной: словно чувствуя, она пришла именно тогда, когда Трис начала шевелить рукой – теперь даже здоровую пристегнули заранее.
Кашель, гримасы боли, попытки открыть глаза – все это повторялось по новой. Я чувствовал себя запертым в одном и том же моменте, который разрывал меня на части. Моей душе было больно. Моей Трис было больно.
А я не мог ничего сделать.
Она снова распахнула веки – так же, как вчера. Реаниматолог не сдерживал ее, а просто положил руку на ее плечо, готовый в любой момент среагировать. Ривас стояла чуть в стороне. Я смотрел на Трис, боясь снова увидеть в ее глазах панику.
Она медленно, с большим трудом моргнула, и ее взгляд скользнул дальше.
Вчера такого не было.
– Ривас, – позвал я Валерию. Мне нужно было подтверждение, что это вижу не только я.
Словно в ответ на мой голос Беатрис вздрогнула.
И посмотрела точно на меня.
Я вскочил. Стул с грохотом упал. Глаза Трис закрылись.
Но, прежде чем вновь от меня уйти, она не боялась. Она… узнавала меня.
– А я говорила, – веселый голос Ривас пробирался в сознание словно через слой ваты. – В этот раз получится. Давайте, работаем.
Я не заметил, когда дыхательную трубку окончательно убрали. Я видел, как на лицо Трис опустилась кислородная маска, но не осознавал, что это – победа.
Она дышала сама. Да, кислородом, который ей подавал аппарат. Но сама.
– Что это было? – тихо спросил я, когда Ривас оказалась рядом.
Вместо этого она… похлопала меня по плечу.
– Можешь выдохнуть, Орсини. Дальше будет легче. Теперь Трис просто спит. Это хороший сон.
Я не поверил. Я все ждал, когда один из мониторов запищит, разорвет мою реальность, вернув в нее уже ставшие привычными опасность и напряжение. Не допускал надежду, помня, как больно ранят ее осколки.
Но ничего не происходило.
Нас снова осталось всего двое в этой палате – даже медсестра появлялась не чаще раза в час. Только я, Трис и тихий гул подключенных к ней аппаратов.
Я прождал до вечера, но взрыва не случилось. Все было… хорошо?
– Хорошо, – подтвердила Ривас при вечернем обходе. – Для человека в ее состоянии все очень хорошо. Можешь поспать, Стальной Дон. Тебе не помешает.
Но я не смог сомкнуть глаз. Я наблюдал за тем, как ровно вздымалась грудь Трис. Слушал ее самостоятельное дыхание. Реагировал на каждое ее движение – дрожь пальцев, поворот головы, нахмуренные брови.
Иногда она стонала – тихо, надрывно. Такие моменты разрывали мне сердце, но я упрямо твердил себе, что это – «хорошо». Она чувствовала – значит, была жива.
Уже под утро моя Тень снова открыла глаза. Ее взгляд заметался по потолку и стенам, будто ища что-то.
Я не выдержал. Я подошел и взял ее за руку – пальцы тут же дернулись мне навстречу в робкой попытке… сжаться? И снова она находила меня моментально, будто ее глаза притягивались ко мне как магнитом.
– Трис.
Я произнес ее имя вслух впервые с того момента, как она умерла. Я учился произносить его заново – без боли, без надрыва. Пока получалось не очень – но ей, кажется, понравилось: я заметил, как дрогнули уголки разбитых губ, прежде чем Трис снова уплыла в сон.
Данте Орсини. Настоящее. И еще одни 24 часа.
– Прости, что ты сказал?
Ривас даже кофе своим поперхнулась. Я продолжил смотреть на нее ровно и уверенно.
– Я хочу забрать Трис домой.
– Орсини, ты совсем тут с ума сошел? – она отставила бокал на тележку, на которой мне привозили еду, и спрятала руки в карманы. – Какой, нафиг, домой? Мы в реанимации!
Ее крики я воспринимал спокойно. Мы впервые разговаривали в коридоре – значит, побеспокоить Беатрис повышенные интонации не могли.
– Ты сама сказала, что через пару дней Трис переведут в обычную палату. Эта палата вполне может быть на территории виллы.
– У тебя на вилле что, внезапно нашлась лишняя больничная комната с нужным оборудованием и парочкой свободных медиков?
Яд так и сочился изо рта Ривас, но на меня не действовал. Я все продумал.
– Нет, – подтвердил я ее скептицизм. – Но ты составишь список всего необходимого, и за сутки мои люди обустроят все по высшему разряду.
Валерия смотрела на меня так, будто я предлагал отправить ее в космос прямо с крыши клиники. Как на психа.
– Нет, нет и еще раз нет! – в итоге выдала она, отступая на шаг. Про свой кофе она не вспомнила. – Даже не заикайся об этом! Трис не стабильна для перевозки, у нее все еще сломаны кости, если ты вдруг забыл, не говоря уже о том, что за ней нужно круглосуточною наблюдение!
– Операции на колене и локте ты сама отложила на недели, – припомнил я Ривас ее же недавние слова. – Стабильность вернется через пару дней, которых вполне хватит для подготовки комнаты. А наблюдение за Трис на вилле будет неотступным.
Но главное, что там она будет в безопасности.
Это случилось сегодня утром, когда в палату вошла новая медсестра. Азиатка. И меня… понесло.
Я не позволил ей приблизиться к Беатрис – вытолкал в коридор. Она притащила с собой сонную Ривас, потребовавшую объяснений. Мои она приняла спокойно и заменила медсестру, но на прощание предложила мне поспать.
Спать мне было некогда: я вдруг четко осознал, что вот так же в любой момент в палате может оказаться тот, кого здесь быть не должно.
Я знал, что у входа в отделение Марко поставил людей. Что всех входящих внимательно осматривали, и что Ривас это бесило до дрожи. Но оружие было внутри, буквально на каждом шагу. Один укол, одно «не то» лекарство, и я останусь без Трис. Теперь точно навсегда.
Я не мог этого допустить. Поэтому с дотошностью расспрашивал о состоянии, прогнозах и планах врачей. Исходя из них получалось, что нам нужно время – время, за которое моя Тень окрепнет достаточно, чтобы перенести очередное хирургическое вмешательство.
А крепнуть она вполне могла там, где я смогу обеспечить ее безопасность. Где будут только те, кому я доверял.
– Иди к черту, Орсини! – заканчивала диалог Валерия, удаляясь. – Ты не понимаешь, о чем говоришь!
Но я понимал. И знал, что Ривас согласится. Я просто не оставлю ей шанса.
Пока я давал ей время осмыслить мою просьбу и возвращался в палату. Медсестра тут же поднялась с места и оставила нас. После сегодняшнего на меня поглядывали косо, но это точно не мои проблемы.
За свое я собирался бороться до конца. А Трис – моя.
– Данте.
Я покорно приблизился. Сегодня моя Тень приходила в себя чаще и без моих просьб. Говорила она с трудом, буквально пару слов, одним из которых неизменно было мое имя. И каждый раз я радовался, как ребенок.
– Я здесь, родная.
Наши пальцы переплелись – теперь в этом движении участвовала и Беатрис, чуть сжимая своими мои.
– Где… мы?
Этот вопрос она задавала с каждым пробуждением. Ривас говорила, это нормально: под воздействием препаратов память Трис обнулялась. Я очень надеялся, что это временно, а пока придумал ответ, который успокаивал мою Тень и позволял мне не чувствовать себя идиотом, повторяющим одно и то же в сотый раз.
– Ты со мной, Трис.
Она чуть дергала уголками губ и спокойно засыпала. Иногда – не сразу, и я успевал ее спросить:
– Хочешь пить?
Если она соглашалась, мы проводили наш маленький ритуал: я, она, шприц и неустанно наблюдающая медсестра. Если отказывалась, я просто гладил ее по волосам или целовал в лоб, и Трис засыпала.
Чтобы проснуться и снова спросить:
– Где… я?
Днем заходил Марко – его она тоже узнала, но и их беседа не продлилась долго.
– Как ты?
– Хочу спать.
– Что-нибудь болит?
– Все.
Беседа со мной была более продолжительной, но ради нее пришлось снова выйти из палаты. Обсуждать дела при Трис я не хотел – она все слышала и все понимала. Лишние поводы волноваться ей были не нужны.
– Ты выглядишь хуже, чем она, – сообщил мне Марко. – Ты хоть иногда спишь?
– Отосплюсь, когда Трис будет дома, – парировал я и рассказал о своем плане.