Первые лучи солнца, мягкие, как кошачья лапка, пробивались сквозь тонкую пелену утреннего тумана, золотя плетеные крыши домиков-корзинок деревни Котовск. В воздухе витал сладковатый аромат парного молока, смешанный с тонкими нотками свежей рыбы и цветущей валерьянки, что росла пышными кустами вдоль берегов Молочной Реки. Река, лениво поблескивая в рассветном свете, текла неспешно, будто сама наслаждалась покоем этого утра. Ее молочные воды слегка пенились, касаясь гладких камешков, которыми были вымощены тропинки, вьющиеся между домиками. Каждый домик, сплетенный из гибкой лозы и украшенный яркими венками из полевых цветов, казался частью огромного, уютного гнезда, где все дышало теплом и безмятежностью.
В Муррляндии, волшебной стране, где мыши дружелюбно делились сыром, а птицы пели колыбельные, утро в Котовске всегда начиналось с ленивого, довольного мурлыканья. Из одного домика доносился низкий, глубокий мурлык, похожий на рокот далекого грома, — это, должно быть, старый кот Барбос, местный рыбак, потягивался на своей подстилке из мягкого мха. Из другого, поменьше, раздавались звонкие, переливчатые звуки — котенок Мурка, вечно непоседливая, уже гоняла по полу крошечный клубок шерсти, сплетенный ее мамой. Где-то вдалеке щебетали ранние пташки, вплетая свои трели в утреннюю симфонию, а над рекой поднимался легкий пар, подсвеченный солнцем, словно облако из сказки.
На центральной площади, где стояла огромная когтеточка, украшенная резными узорами в виде рыбок и звезд, уже собирались первые жители. Тетушка Пухля, толстая полосатая кошка с добрыми глазами, раскладывала на прилавке свежие рыбные пирожки. Их аромат разносился по всей деревне, заставляя усы прохожих подрагивать от предвкушения. Она поправила свой цветастый передник, сплетенный из ромашковых стеблей, и мурлыкнула, заметив, как маленький котенок, едва научившийся ходить, тянется к пирожку, стоя на задних лапках.
— Ну-ну, малыш, — добродушно проворчала Пухля, пододвигая к нему крошечный кусочек, — сперва молочка попей, а то мама будет ворчать!
Малыш, с шерсткой цвета сливок, радостно пискнул и тут же принялся лизать угощение, смешно чихая, когда крошки попали ему в нос. Тетушка Пухля рассмеялась, ее круглые щеки затряслись, а глаза засияли теплом. Такие сцены были обычным делом в Котовске — здесь каждый знал друг друга, и даже самая маленькая забота, вроде угощения котенка, наполняла утро ощущением дома.
Неподалеку, у самой реки, старый кот дядя Мурлыка, чья серая шерсть уже тронута сединой, проверял свои сети, сплетенные из прочной травы. Он напевал что-то себе под нос, покачивая длинным хвостом в такт мелодии. Его лапы, огрубевшие от работы, ловко распутывали узлы, а желтые глаза лукаво поблескивали, когда он замечал проплывающую мимо рыбешку.
— Эх, красавица, — пробормотал он, глядя на серебристую рыбку, мелькнувшую в молочной воде, — не сегодня, но я тебя все равно поймаю!
Он хмыкнул, довольный собой, и потянулся, выгибая спину, пока суставы не щелкнули. Дядя Мурлыка был из тех котов, что любили свою работу не за награду, а за сам процесс — за плеск воды, за утреннюю прохладу, за чувство, что он кормит деревню.
Между тем, в одном из домиков на окраине, где лоза была увита особенно пышными цветами валерьянки, начинали шевелиться наши герои. Рыжик, ярко-рыжий котенок с янтарными глазами, уже ворочался на своей подстилке из мягких перьев. Его белый кончик хвоста подрагивал, выдавая, что сон вот-вот уступит место привычной жажде приключений. Красный платок-бандана, небрежно повязанный на шее, съехал набок, а маленький кожаный жилет с тиснением в виде молнии лежал рядом, ожидая, когда хозяин снова его наденет. Рыжик приоткрыл один глаз, сонно моргнул, а затем, словно подброшенный невидимой пружиной, вскочил на лапы.
— Утро! — громко мяукнул он, так что его голос эхом разнесся по маленькой комнатке.
— Пора ловить бабочек и спасать Муррляндию!
Его энтузиазм был заразителен, но в соседней корзинке, где спала Умка, раздалось лишь тихое ворчание. Белая пушистая кошечка, свернувшись в аккуратный клубок, приоткрыла один разноцветный глаз — голубой, похожий на утреннее небо. Ее маленькие круглые очки, сделанные из тонкой проволоки и капелек росы, лежали рядом на импровизированном столике из коры, рядом с сумкой, набитой картами и травами.
— Рыжик, — пробормотала она, не меняя позы, — солнце едва встало. Даже мыши еще спят. Дай мне пять минут… или десять.
— Пять минут?! — Рыжик подпрыгнул, приземлившись прямо перед ее корзинкой, так что Умка невольно дернула ухом.
— Да за пять минут я успею обежать всю деревню и поймать сто бабочек! Вставай, Умка, мир ждет героев!
Умка вздохнула, но в ее глазах мелькнула искренняя теплота. Она знала, что спорить с Рыжиком бесполезно — его энергия была как река, которую не остановить. Медленно потянувшись, она аккуратно надела очки на кончик носа и бросила взгляд на свою сумку.
— Если мир ждет героев, — сказала она с легкой улыбкой, — то героям понадобится план. И, возможно, завтрак.
Рыжик фыркнул, но его усы весело дернулись. Он уже выскочил из домика, оставив за собой лишь легкое облачко пыли и запах приключений. Умка покачала головой, но ее лапы уже сами потянулись к сумке, проверяя, на месте ли ее драгоценные карты.
Тем временем, на другой стороне деревни, Клык, крупный дымчато-серый котенок, уже был на ногах. Его мощные лапы ступали уверенно, пока он помогал дяде Мурлыке тащить корзину с рыбой к рынку. Наплечники из черепашьего панциря слегка поскрипывали, а деревянная дубинка, заткнутая за пояс из лозы, покачивалась в такт шагам. Клык был немногословен, но его желтые глаза светились добротой, когда он смотрел на старого рыбака.
— Тяжело? — коротко спросил он, заметив, как дядя Мурлыка слегка запыхался.