– Саяна, я задыхаюсь... – этот шёпот врывается в мой сон, как лезвие. Он тихий, но в нем такая острая боль, что я открываю глаза, будто получила удар. Сердце замирает, а потом начинает колотиться, как сумасшедшее.
Тихий, прерывистый стон вырывается у нее из груди. Звук, от которого кровь стынет в жилах.
Я подпрыгиваю на нашей общей кровати, и мир сужается до размеров каюты. Рука дрожит, когда я резко включаю свет. Сестра жмурится, ее маленькое личико искажено гримасой страдания. Космо, мой верный синий страж, уже настороже. Он недовольно фырчит, лапой закрывая морду, но я-то знаю – его шерсть стала цвета грозовой тучи. Синее, чем обычно. Глубокий, тревожный индиго. Значит, дело совсем плохо. Хуже, чем обычно.
– Авель... – выдыхаю я, и мое собственное дыхание перехватывает. Смотрю на ее бледное, почти прозрачное лицо, и в груди что-то сжимается в ледяной ком.
Нет. Только не это. Не сейчас.
Я выпрыгиваю из узкой койки, ноги подкашиваются, но я заставляю их держать. Тяну к себе чемоданчик – этот проклятый ящик с ложной надеждой. Лекарства могут помочь, только если успеть. Но я смотрю в ее мутные, полные тихого ужаса глаза и понимаю – мы опоздали.
– Почему ты молчала?! – крик вырывается из меня сам, отчаянный и злой. Злость – единственное, что не дает мне развалиться на части. – Почему не разбудила раньше?
– Я думала… что… пройдет, – ее голосок слабый, уставший, и вся моя злость мгновенно тонет в волне вины и щемящей нежности. Я не могу злиться на нее. Никогда. Видеть, как она старается быть сильной, – это больнее любого приступа. Шерсть Космо становится еще темнее, почти чернильной.
– Дьявольская бездна, – шепчу я, и слова горят на губах. Руки трясутся, но я набираю в шприц лекарство, уже зная, что это – пустая формальность. Отсрочка приговора. Где-то в глубине души, за стеной паники, холодный голос шепчет: «Это не поможет. Ты теряешь ее».
Отсчитываю секунды. Каждая – как удар молота.
– Пять, шесть, семь… – в ушах звенит. – Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь…
Авель лежит с закрытыми глазами, дышит часто-часто, поверхностно. Ее маленькая грудь едва поднимается. Космо издает тихое, тревожное урчание.
– Тридцать, – цежу сквозь стиснутые зубы, и по щеке скатывается предательская, горькая слеза. Бессилие. Оно вкуса железа и пепла. – Долбанный Марс!
Дальше – действую на чистом инстинкте. Резко, почти грубо, хватаю Авель на руки. Она такая легкая, почти невесомая, и от этого еще страшнее. Выбегаю в полутемный коридор. Тишина. Давящая, безразличная тишина.
Все спят. Мир спит. А моя вселенная умирает у меня на руках.
Куда бежать? Кого звать? В глазах рябит от паники. Одиночество. Оно такое же безвоздушное, как космос за стеной.
И тут я вижу его. Мужчину. Высокого, как скала, с светлыми волосами, собранными в хвост. Он стоит, держа в руках кружку, и кажется таким… спокойным. Незнакомым. Но он – единственная ниточка к спасению.
– Мне нужна помощь! – мой крик разрывает тишину, рвет горло в клочья. Я бегу к нему, и весь мир сужается до него одного.
Он оборачивается. И его лицо меняется. Мгновенно.
Беззаботность сменяется концентрацией стали. Глаза, синие, как глубина космоса, выжигают меня взглядом. В них нет ни капли сомнения.
– Что случилось? – его голос – низкий, с хрипотцой, проходит сквозь шум в ушах и обрушивается прямо в душу. По коже бегут мурашки. Не страх. Что-то другое. Древнее и мощное.
– Моей сестре срочно нужна помощь, – выдавливаю я, почти не дыша. – У нее приступ от МХН.
– Марсианский хрупкий некроз, – произносит он сквозь зубы, и в его глазах вспыхивает нечто дикое, яростное. Защита. Гнев за несправедливость. Он знает. Он понимает.
Я могу только кивать, сжимая Авель так, что кости болят. Горло сжато так, что нельзя сделать вдох.
И тогда он совершает действие, которое переворачивает все. Отбрасывает кружку. Решительно. Без колебаний.
И забирает Авель из моих дрожащих рук. Прижимает ее к своей широкой груди, и в его движении такая уверенность, такая сила, что у меня подкашиваются ноги.
– Идем за мной. Быстро.
Эти слова – приказ. И я готова ему подчиниться. Безоговорочно.
Я бы пошла за этим человеком в ад, если бы он пообещал вытащить ее оттуда.
– Как давно начался приступ? – его вопрос возвращает меня в реальность.
Я не слышу. Не понимаю. Паника снова накатывает.
Он резко оборачивается. И смотрит. Прямо в меня. Сквозь меня. Его взгляд – как удар током.
– Соберись и отвечай мне на вопросы, землянка. – Не упрек. Приказ. Команда, которая заставляет мозг включиться.
Я киваю, ловя ртом воздух.
– Хорошо.
– Как давно?
– Не знаю. Она меня разбудила, когда уже было плохо... Лекарство не подействовало.
– Это плохо, – констатирует он, и его спина передо мной кажется невероятно широкой. Щит.
Мы врываемся в лазарет. Яркий свет режет глаза.
– Капитан Ренделл, что случилось?
Капитан. Слово отдается в голове эхом. Этот человек… капитан корабля.
– У девочки МХН. Ей срочно нужна помощь!
И как по команде, тело Авели сковывает новая, жестокая судорога.
– Чего вы стоите, как столбы? Быстро! Резко! Стабилизируйте девочку! – его голос гремит, как гром, наполняя пространство безраздельной властью.
И вот тогда я падаю.
Буквально.
Ноги подкашиваются, и я оседаю на холодный пол.
Слезы душат, градом катятся по лицу. Я не могу их остановить.
И тогда происходит это.
Он бросает на меня беглый взгляд. И кладет свою большую, теплую руку мне на плечо.
И мир взрывается.
Жар.
Волна огня, что сжигает лед в моих жилах. Воздух вырывается из легких. В висках – гул нарастающий, как звук двигателя при старте. И перед глазами – не образ, а ощущение. Сталь. Несгибаемая надежность. Бездонная, тихая глубина. Его сущность. Капитан.
Я хлопаю ресницами, и мир плывет перед глазами, как сквозь толщу воды. Слова капитана доносятся до меня будто издалека, не желая складываться в смысл. В висках все еще стучит отголосок того странного гула, а по телу разливается остаточное тепло, словно я прикоснулась к раскаленному металлу.
– Что? – это все, что я могу выдавить из себя. Мой голос звучит хрипло и потерянно.
– Твои глаза… они меняются, – повторяет он, и на этот раз слова долетают до сознания, но не становятся от этого понятнее. Они лишь усиливают хаос внутри.
– Как это? – я слышу собственный испуганный шепот.
Капитан Ренделл проводит рукой по своим собранным в хвост волосам, и в его движении читается редкое замешательство. – Вот и мне хотелось бы понять. Никогда не видел ничего подобного.
Его взгляд скользит по стене и останавливается на небольшом зеркальце в металлической оправе, встроенном рядом с панелью управления одной из капсул. Он снимает его и протягивает мне. Рука его, такая уверенная и сильная, сейчас кажется на удивление осторожной.
Я медленно принимаю зеркало, словно оно может обжечь. Поднимаю его и замираю. Из отражения на меня смотрит незнакомка.
Карие, как молочный шоколад, глаза, которые я знала всю жизнь, теперь заливаются глубоким, ярким синим цветом.
Это похоже на то, как чернильная капля расползается в воде. Я вижу, как пигмент растекается по радужке, вытесняя привычный серый, и останавливается, достигнув того самого оттенка “василькового поля”, что и у мужчины, склонившегося надо мной. Того самого, что пугает и притягивает одновременно.
– Но… как? – мой шёпот полон смятения. Я зажмуриваюсь, изо всех сил вжимая веки, надеясь, что это галлюцинация, порождение стресса и усталости. – Что это вообще такое?
Открываю. Ничего не изменилось. Чужая синева смотрит на меня из глубины зеркала.
Капитан откашлялся, и звук этот кажется натянутым.
– Я не уверен, но похоже, что между нами произошел резонанс душ. Он еще называется «Искра». У моей расы это редкость. С землянкой... такого не было веками. А тут… удивительно, просто невероятно.
На его лице проступает тень улыбки, невеселой, скорее ошеломленной. И в тот же миг его собственные синие глаза будто вспыхивают изнутри, заливая все вокруг невидимым сиянием. Я чувствую этот свет на своей коже – как легкое, почти эфирное прикосновение.
– Что это значит? – я все еще шепчу, не в силах оторваться от зеркала. Отраженная незнакомка пугает меня. А тепло капитана, исходящее от него, согревает меня, заставляя мурашки бежать по коже.
– Это значит, что наша биоэнергия синхронизировалась на фундаментальном уровне. Нейрохимия требует завершения.
– Капитан Ренделл, я ничего не поняла, правда, – голос мой дрожит.
Я отодвигаюсь от него, прижимаясь спиной к прохладной, почти холодной стене. Контраст между ее металлом и исходящим от него жаром сводит с ума.
От него исходит такое тепло, что мои мышцы дрожат и скручиваются в тугую, болезненную пружину.
В низу живота зарождается странное, томящее чувство, сладкое и тревожное одновременно. Оно разжигает кровь, заставляет сердце биться в странном, порывистом ритме.
Я никогда… никогда не чувствовала ничего подобного. С моим бывшим все было иначе – несуразно, механически. Даже в самом начале. Я была неопытна и думала, что так и должно быть: сначала боль, потом смирение. Разрядки я не испытывала, а его слова: «Если ты не кончаешь, значит, с тобой что-то не так», – стали тихим клеймом, знаком моей неполноценности.
А теперь это… дикое, первобытное влечение, которое пугает своей силой.
– Если мы официально не поженимся в ближайшие двенадцать часов, обратная сторона резонанса выжжет наши нервные системы, – его голос возвращает меня в ужасающую реальность. – Я умру от инфаркта. Ты – сгоришь в лихорадке, которую твоя земная медицина не остановит. На «Зодиаке» нет оборудования, чтобы нас спасти.
– Нет, – я качаю головой, отчаянно пытаясь отгородиться от этой безумной реальности. – Не верю. Не может этого быть.
Ужас, холодный и липкий, сковывает меня. Я здесь не для этого! Мне нужно беречь силы для Авели, быть рядом с ней! Я поднимаю глаза на этого сурового незнакомца и чувствую… раздирающий меня надвое конфликт.
Животный страх сплетается с влечением в тугой, неразрывный узел.
Эта «Искра» жжет изнутри, ее невозможно игнорировать, как невозможно остановить дыхание.
– Хочешь проверить и посмотреть, что будет? – его голос звучит устало, и я понимаю, что эта ситуация и для него – непосильная ноша. В его глазах нет торжества, лишь мрачная решимость. – Я умру быстро. И ни один врач на корабле не спасет мою жизнь. Корабль долетит и без меня. Но тебе тоже придется несладко. Лихорадка будет постепенно забирать твои силы и наконец убьет. Но не это самое страшное.
Я шумно дышу, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха в сжатые легкие. Но ничего не получается.
– Твоя сестра тоже умрет, – его слова падают, как приговор. Тихие, безжалостные. – Капсула поддерживает ее жизнь. Но как только корабль сядет на Кайрос, она не сможет получить медицинскую помощь, потому что не является гражданкой Кайроса. Сестры у нее не будет, и шанса на выживание – тоже.
В его фразе нет злорадства. Только холодный, неумолимый факт. И этот факт разбивает мою защиту вдребезги. Вся моя злость, страх и сопротивление рушатся, обнажая голую, простую правду.
Я не могу умереть.
– Я не могу умереть, – тихо, но с с решимостью в голосе говорю я, глядя ему прямо в синие, пылающие «Искрой» глаза. Внутри все замирает. – Моя сестра не останется одна.
– Это значит, ты согласна? – он задает вопрос почти беззвучно, и в его взгляде проскальзывает та самая надежда, что сейчас родилась и во мне – надежда на выживание, пусть и ценой безумия.
Я делаю глубокий вдох, чувствуя, как по телу разливается странное спокойствие. Решение принято. Дорога одна.
– Да, я согласна, - произношу на выдохе.