Артем переступил порог проходной, и словно вдохнул пыль целой эпохи. Запах старого металла, машинного масла и чего-то еще, отдаленно напоминающего аптеку, обволакивал его, густой и вязкий, как застоявшаяся вода. Фабрика, переименованная из «Оборонного завода №23» в «Невинномысскую Швейную Мануфактуру», казалась гигантским артефактом ушедшей эпохи. Огромное здание, затянутое серой паутиной времени, тянулось вдаль, словно каменный исполин, устало склонившийся под тяжестью лет. Он устроился сюда подсобным рабочим, и после нескольких недель безработицы, это место казалось ему спасением. “Не фонтан, конечно, но за квартиру заплатить хватит”, - подумал он, перешагивая через порог, проходя мимо выцветшего от времени плаката с изображением улыбающихся людей, собирающих хлопок. Даже в этом простом изображении ощущалась какая-то натянутая неестественность.
В свои двадцать два года Артем уже успел повидать немного. Окончив местное ПТУ, он перебивался случайными заработками – от разгрузки фур до работы курьером. Его родители, простые работяги, всегда учили его ценить стабильность, но Артем всегда тяготел к чему-то большему, пусть и сам не понимал, к чему именно. Эта работа, с ее низкой оплатой, казалась ему возможностью хоть как-то выровнять свою жизнь, пусть и временным решением. На заводе, хоть и платили немного, но здесь не нужно было горбатиться целыми днями под палящим солнцем.
Солнце еле пробивалось сквозь грязные окна цеха, где витали клубы пыли, словно призраки давно минувших дней. Пол под ногами был неровный, местами проваливающийся, с торчащими кусками арматуры и осколками бетона. Повсюду валялись обрывки ткани, металлические обрезки и прочий мусор. На стенах виднелись следы былой роскоши – полустертые фрагменты фресок с изображениями советских символов: серпов, молотов, колосьев пшеницы. В некоторых местах еще сохранились остатки старой побелки, под которой проступали следы более старых росписей. Где-то в этом лабиринте скрывались следы былого величия – фрагменты мозаики, обломки лепнины, выцветшие фрагменты флагов, на которых ещё можно было разобрать красные звёзды.
Он направился в отдел кадров, в помещение, которое больше напоминало склад, чем офис. За столом, заваленным бумагами и исписанными блокнотами, сидела Елена Васильевна – женщина средних лет, с лицом, изборожденным глубокими морщинами, и строгими очками на цепочке. Ее волосы, собранные в тугой пучок, были седыми, а взгляд – пронзительно-серьезным. Она, не отрываясь от заполнения журналов, ткнула в стопку бланков: “Здесь подпишите, здесь, здесь и вот здесь тоже, потом на инструктаж, к Александру Петровичу”. Ее голос был усталым и безэмоциональным, как будто она повторяла эти слова тысячи раз.
Артем быстро заполнил документы, чувствуя тяжесть взгляда женщины. Он направился на инструктаж, пробираясь по полумрачным коридорам. Здесь и там встречались ржавые трубы, местами обмотанные изолентой. На стенах висели старые стенды с плакатами, призывающими к ударному труду и “светлому будущему”. Надписи выцвели, краски облупились, но от них всё равно веяло какой-то застывшей в прошлом энергией. В углу коридора он увидел обрывок старого пано, изображающего ученых в белых халатах, работающих с точными приборами – явно пропагандистское искусство, создающее образ благополучия и технологического прогресса. Но на этот раз в белых халатах люди были больше похожи на призраки, и их лица казались искаженными, словно от отраженного в глазах света.
Инструктаж проводил Александр Петрович – грузный мужчина лет пятидесяти с короткой стрижкой и небрежным, видавшим виды рабочим костюмом. У него был грубый голос, и он пристально смотрел на Артема, словно оценивая, насколько он подходит для этой работы.
“Слушай сюда, пацан”, – начал Александр Петрович, глядя на Артема с подозрением, – “Работай молча, лишних вопросов не задавай, и всё будет в порядке. Тут не любят любопытных. Своё дело знаешь, и всё”. Он окинул Артема взглядом, словно ища что-то. И добавил, понизив голос: “Это не просто швейка, тут много чего было… и многое осталось”. Он сделал паузу, обводя взглядом коридор. “Понял?”
После инструктажа он познакомился с бригадиром – мужиком средних лет с кричащими повадками армейского прапорщика. Тот буркнул что-то вроде: «Работай, не отсвечивай», и, махнув рукой в сторону цеха, отправил его на рабочее место. Работа подсобного рабочего оказалась такой, как он и предполагал: переносить тяжелые рулоны ткани, убирать обрезки, таскать мешки с мусором. Но даже в этой монотонной работе присутствовало какое-то напряжение. Воздух был тяжелым, в нем витал запах пыли, масла и того странного, медицинского запаха, который Артем так и не мог определить.
В столовой во время обеда Артем старался держаться в стороне, но невозможно было игнорировать обрывки разговоров старых рабочих, которые заполняли этот гулкий и обшарпанный зал. Столовая представляла собой длинное помещение с высокими потолками, заставленное старыми деревянными столами и стульями, на которых оставались следы вырезанных ножами надписей и рисунков. Краска на стенах давно облезла, обнажив местами слой старой штукатурки с характерными трещинами и выбоинами. На одном конце столовой находилась стойка, за которой грузная повариха, с вечно недовольным видом, разливала по тарелкам серую, безрадостную кашу и нечто, подозрительно похожее на суп. В дальнем углу, на стенах висели два больших панно в стиле соцреализма. На одном — группа счастливых и вдохновленных людей в белых халатах уверенно держали в руках пробирки, словно совершали какой-то важный научный прорыв. Но если присмотреться, можно было увидеть, что их глаза – пустые и тревожные, а улыбки – натянутые и фальшивые, словно маски, скрывающие нечто пугающее. На втором панно была изображена группа рабочих в синих робах, усердно трудящихся за станками, производящими, судя по всему, что-то высокотехнологичное, сложное и современное. Но их лица были напряжены, а глаза – сфокусированы в одну точку, и все они казались клонами друг друга.
На следующее утро Артем проснулся с ощущением, будто в груди у него застыл кусок льда. Образ фабрики, с её зловещей тишиной, странных цистерн и безликих фигур в белых халатах, не выходил у него из головы. Он чувствовал, как внутри нарастает неясная, но неотступная тревога, словно он сам становился частью какой-то жуткой, разворачивающейся на глазах трагедии. Он машинально собрался на работу, но в этот раз дорога до фабрики казалась ему более долгой и мрачной. Утренний туман окутал улицы, делая все вокруг еще более мрачным и зловещим, словно природа тоже чувствовала нависшую над городом опасность.
Когда он пришел к фабрике, у проходной царило какое-то странное и пугающее оживление. Вместо обычных рабочих, толпившихся у входа, у проходной стояли несколько человек в белых, непроницаемых халатах, в защитных масках и перчатках. Их фигуры казались неестественно высокими и худыми, словно они не были людьми, а манекенами, одетыми в медицинскую форму. Они стояли неподвижно, словно ждали своего часа, их взгляды, скрытые за защитными очками, были обращены на рабочих, которые с тревогой и ужасом поглядывали на них. В воздухе витал уже не просто странный, а теперь едкий и тошнотворный запах, напоминающий одновременно лекарства, химикаты и что-то гнилое, как будто сам воздух разлагался от чего-то невидимого. Этот запах стал еще сильнее, и, казалось, пропитал не только фабрику, но и все вокруг.
«Что происходит?» — спросил Артем у одного из рабочих, но тот лишь отмахнулся, словно боялся произнести лишнее слово, прошептав: «Лучше не лезь не в своё дело, парнишка. Если не хочешь, чтобы с тобой случилось тоже самое, что и с теми». Он указал дрожащей рукой в сторону тех самых людей в белых халатах.
Вскоре из старого, потрескивающего громкоговорителя раздался хриплый голос, объявляющий, что на фабрике вводится карантин из-за подозрения на вспышку вирусной инфекции. Всем работникам было приказано пройти медицинский осмотр на проходной, а тех, у кого обнаружатся симптомы заболевания, отправят в медицинский кабинет фабрики для дальнейшего наблюдения и лечения.
Внутри Артема всё похолодело, а по спине пробежал ледяной озноб. “Карантин, вирус… это ещё хуже, чем я думал”, - промелькнуло у него в голове. Он вспомнил разговоры стариков о биологических исследованиях, о закрытых цехах, и цистерны с “молоком”. Всё складывалось в какую-то ужасную и кошмарную картину.
Рабочие, сбившись в толпу, понуро и безропотно двинулись в сторону проходной, где их встречали те самые люди в белых халатах. Они были одеты в полные защитные костюмы, закрывающие их с головы до ног, а на их лицах были надеты маски, скрывающие все черты лица. В этом безликом строю, при тусклом свете проходной, они напоминали призраков, пришедших из какого-то жуткого сна. Они проверяли температуру с помощью странных приборов, делали экспресс-тесты, протыкая пальцы тонкой иглой, и капая кровью на полоски, и некоторых, у кого были признаки недомогания, отводили в медицинский кабинет, который находился в одном из дальних цехов. Туда, где, казалось, не ступала нога человека.
Артем чувствовал, как его сердце бьется все сильнее, а руки дрожат. Он понимал, что ему нельзя показывать страх, что он должен выглядеть спокойным и уверенным. Он встал в очередь, с тревогой наблюдая за тем, как уводят рабочих, выглядевших заболевшими. Их лица были испуганными, и они шли, словно на казнь, а те, кого уже провели через осмотр, выглядели апатичными и бледными.
Наконец, подошла и его очередь. Один из медиков, безразлично взглянув на него сквозь запотевшие защитные очки, не сказав ни слова, взял его за руку, прислонил к его лбу какой-то холодный прибор, после чего сделал экспресс-тест, проткнув палец тонкой иглой и капнув кровью на полоску.
“У вас повышена температура”, - сказал человек в белом халате, не выражая никаких эмоций в голосе. “Пройдите, пожалуйста, в медицинский кабинет для дальнейшего осмотра”. Голос был сухим и безжизненным, словно его произносил не человек, а робот.
Артем почувствовал, как внутри всё оборвалось. Он понял, что попал в ловушку, и не мог ничего изменить. Он посмотрел на других рабочих, надеясь увидеть хоть какую-то поддержку, хоть какое-то понимание, но все они старательно отводили глаза, словно боялись даже смотреть в его сторону, словно боялись за свою собственную судьбу. И он остался один на один со своим страхом.
Его повели в сторону темного и узкого коридора, где было ещё более холодно и сыро. Пол был залит чем-то липким и темным, а на стенах висели старые плакаты, призывающие соблюдать правила гигиены и личной безопасности, но их вид лишь усиливал ощущение заброшенности, страха и отчаяния. Он заметил, что в этом коридоре нет никаких окон, и он чувствует себя, словно в лабиринте, из которого нет выхода, словно его затягивает в зловещую спираль. Проходя мимо закрытых дверей, обитых черной кожей, он услышал приглушенные стоны, причитания и шёпот, которые эхом отдавались в темном коридоре. Эти звуки напоминали голоса призраков, словно отголоски чьих-то мучений.
“Куда меня ведут?” - прошептал Артем, но никто не ответил. Его вели дальше, вглубь фабрики, в самое сердце мрака. Он чувствовал, что с каждым шагом он всё глубже и глубже погружается в ад. И он понимал, что за каждым поворотом его может ждать что угодно. И это ожидание было самым ужасным.
Холодный, липкий пол прилипал к подошвам его ботинок, издавая противный чавкающий звук с каждым шагом. Воздух в коридоре был тяжелым, затхлым, пропитанным тем же едким запахом, что и у проходной. Он чувствовал, как этот запах проникает в его легкие, вызывая неприятное покалывание в горле и легкое головокружение. Стены коридора были обшиты темной, потрескавшейся древесиной, местами обтянутой потемневшей кожей, на которой кое-где проступали следы ржавчины. Каждая трещина, каждый скол в этой древесине казался лицом, полным страдания.
Он услышал неясный шорох позади себя, обернулся, но никого не увидел. Ему показалось, что это просто игра света и тени, играющая на его расшатанных нервах, но шепот за спиной повторился, словно кто-то очень тихонько прошептал ему на ухо: «Иди… иди…».