Красный

Глава 1. Девочка из Бруклина

Все, что с ним осталось – все, что было рядом, когда он закрывал глаза – бесконечный, ровный ритм. Механический стук маятника, запущенный чужими руками. Все, что он чувствовал, кроме кожаного дивана – страх, тисками охвативший сердце. Каждый клапан и каждый сосуд впитывал в себя детское отчаяние, которому не было имени и не было конца.

Марта Дигглсон – психотерапевт, говорила, что наведенный сон бывает полезен. Что он помогает в борьбе с травмой, когда кажется, что мозг вынимает пистолет и стреляет в тебя.

Джим здесь пятый месяц подряд. Его тело – нечто большее, чем форма: рубашка, штаны и жетон; это сеть вен и посттравматическое расстройство, короткие ногти и мешки под глазами. Три часа прерывистого сна.

Если бы кто-то спросил, чем Джим питается, он ответил бы: кофе и сигареты. Марта считает, что диета помогла бы улучшить его состояние, но все, что она видела – это стены своего кабинета и пляж Сан-Франциско десять лет назад. Она никогда не выезжала дальше, вглубь черных кварталов, где умирают люди вроде Билли Джин. Из песни Майкла Джексона.

Иногда, когда наведенный сон правда работает, Джим видит пустырь за школой. Всегда в монохроме. Может, потому что он никогда не умел рисовать, серый цвет проглатывает качели с порванной веревкой и четыре кирпича, бывшие воротами. Другие мальчики часто лупили по ним мячом, пока не научились курить. Тогда они уходили и больше не возвращались – из интерната только одна дорога, и она не бывает хорошей.

Миссис Гонсалес сказала, когда ему исполнилось пятнадцать: «Ты слишком честный парень, Джим. Держись отсюда подальше». Выдала рюкзак с вещами и двадцать баксов, которых хватило на билет до Окленда.

И он не возвращался. Ни через полгода, когда его привели первый раз в участок, ни позже – после училища. Для парня из интерната – стать копом одновременно удача и проклятье. Потому что глубоко внутри Джим остался никому не нужным беспризорником.

Маятник замолчал.

- Что ты видел?

Джим медленно садится, рубашка пережимает грудь вместе с воспоминаниями.

- Интернат. Воспитательницу. Пустырь.

Три слова, зацикленные в алгоритм. Три столпа его детства. У Марты все было иначе: хорошая девочка из полной семьи, которая решила работать в полицейском участке, чтобы такие, как он, продолжали верить в спасение.

- Ты ведешь дневник? – спрашивает перед дверью, когда пальцы в опасной близости от ручки. – Джим? Ты должен вести дневник.

- Да, я записываю.

Он говорит это чаще, чем хотелось бы. Раз в две недели – перед тем, как уйти. Марте ничего не остается, кроме как верить: она выдыхает за его спиной и ждет следующего сеанса. Может быть, тогда маятник принесет пользу, а Джим увидит не серый цвет, а какой-нибудь живой. Настоящий.

В участке никто не задает вопросов. Они все – нормальные парни. Кто-то – жадный до денег, кто-то бежит от семьи, нет только идейных. Тех, кто верит, что преступники закончатся, а тюрьмы перестанут существовать. Джим – особенно. Просто потому, что сам едва не угодил туда.

- Уилсон! – напарник машет рукой с другого конца коридора. – Уилсон!

Патрик Уокер – из шотландских переселенцев – абсолютно беспардонный тип, с которым его поставили работать ровно пять месяцев назад (эта цифра вызывает тревогу, когда Джим подсчитывает дни). Он часто ставит чашки на стол, из-за чего круглые отпечатки вытесняют фамилии преступников. И с этим ничего нельзя сделать.

- Шеф сказал, труп на окружной, - круглое лицо Патрика остается в идеальном розовом цвете. Только в углу рта темнеют крошки после печенья. – Было бы неплохо успеть до обеда.

Он всегда торопится. Делает большие шаги, перескакивает через две ступени, когда спускается на парковку – и слишком сильно давит на газ, щелкая кнопки на магнитоле. Одна за другой станции передают попсовые песни – Патрик же ищет что-то другое, вроде голоса улиц. Ему кажется это забавным: коп, слушающий рэп. Джим просто смотрит в окно.

«Труп на окружной» - это из ситкома. По крайней мере, он слышал такую фразу по тв, когда переключал каналы. Странно ехать туда.

- Разве этим не должны заниматься дорожные службы?

- Ну, - ухмыляется Патрик, - иногда им не хватает мозгов, чтобы понять, откуда взялся труп. Из какой машины выпал, понимаешь?

Его любимая шутка. Если тело лежит на дороге – значит, мимо проезжали черные. Или наркодилеры, а это, по мнению Патрика, одно и то же.

Они останавливаются, только начав заезжать в круг. Издалека хорошо видны ленты – яркий, желтый цвет царапает мозг, вызывая мигрень, которая растет, когда Джим выходит из машины. Гравий хрустит под ногами, Патрик «пружинит» рядом, и крошка летит из-под его обуви прямо в щиколотки вместе с утренней пылью.

Других машин нет, только судмедэксперты возятся где-то внизу. Из-за их спин видны ботинки, размер – первое, что замечает Джим. Слишком маленькие. Белые ремешки и оторванный бантик, брат-близнец второго.

Выше - с каждым пройденным метром картинка продолжается – гольфы. И ноги с коленями, которые не могут принадлежать карлику. Они детские. Детские как грязное платье, спутанные волосы и лицо.

Судмедэксперт поднимает голову, латексные перчатки щупают затылок, а после, в бессознательном движении, касаются шеи. Так делают, чтобы зафиксировать пульс. Джим по-прежнему считает это глупостью. Девочка мертва.

- Есть совпадения? – даже Патрик не находит времени на шутки. – В базе данных, я спрашиваю: есть совпадения?!

- Да. Кристина Бонне, из Бруклина.

- Бруклина?! Какого…

Он бы разбил что-нибудь, если бы мог. Потому что девочка числится пропавшей без вести, потому что ее никто не нашел, а теперь, когда слишком поздно, она лежит перед ними немым свидетельством позора. В двух тысячах миль от дома.

Ее ботинки все в песке, когда мяч отлетает в сторону.

- Уилсон! Ты слушаешь, что я говорю?!

Другие девочки кричат что-то, просовывая головы в дырку забора. Ни одна из них никогда не забьет Тревору Скотту. И все это знают.

Глава 2. Неверленд

Иногда он слышал крик – пожалуй, чаще, чем это могло бы случиться в другом месте; крик как бы распиливал его мысли, проходил сквозь них и оставался. Скользил по пищеводу, пока не проваливался дальше, вниз.

В тот день кричала высокая женщина. Безо всяких сомнений, она была точной копией Кристины Бонне: те же мягкие черты лица, светлые, вьющиеся у висков волосы. Только морщины у глаз делали ее куда взрослее и строже, чем других француженок. Мисс Бонне представлялась ему тонкой полоской – такой двухмерной картинкой, неспособной на движение. Как портрет. И она взаправду не шевелилась, замерев у стола Патрика Уокера с широко раскрытым ртом. Именно из него звучал этот крик.

Мужчина, сопровождающий мисс Бонне, смотрел куда-то в сторону, поддерживая ее невесомое, прозрачное тело одной рукой. Был ли он отцом девочки – Джим не мог сказать. Ничего в этих острых, грубых чертах не выдавало в нем причастности к найденному ребенку. Он словно вышел из камня, целиком, и оставался безучастным все время, пока Патрик пытался говорить.

От Бруклина до Окленда свыше двух тысяч миль: никто не мог подумать, что девочку найдут здесь. Мисс Бонне продолжала надеяться на чудо.

Джим не любил эти разговоры. Он не был создан для них – подошел бы кто-нибудь, вроде Марты, но основные данные все равно должен передать полицейский. Несмотря на отвратительный характер, Патрик деликатно вел разговор.

- Мы предполагаем, что ее убили дальше от Окленда… Прошу вас, присядьте.

- Ни к чему. Моя дочь мертва, и я хочу знать, кто к этому причастен, - мисс Бонне хватило сил прервать крик, теперь она смотрела на Патрика остановившимся взглядом.

Многие, попадая в участок, надеялись получить ответы. Но правда в том, что расследование может затянуться – особенно, если затрагивает сразу несколько городов и штатов.

Джим вернулся к кофемашине, стараясь не прислушиваться к голосам за спиной. Все это уже было. Сначала люди сходят с ума от горя, затем – злятся и требуют, звонят без перерыва… Конечно, мисс Бонне не виновата в своих чувствах. Она летела сюда из другого штата, уже зная главный ответ.

Результаты вскрытия показали, что Кристина Бонне убита несколькими часами ранее – возможно, в Беркли или Сан-Леандро. Не стоило так же исключать вариант с Конкордом, по которому проходит маршрут до Бруклина. Последнее предположил Патрик, когда разговаривал с детективом из штата.

Джим разорвал пакетик сахара над кружкой. Голоса стихли. Он осторожно выглянул из-за стеллажа, отделяющего пространство «кухни»: Патрик сидел за столом, прижимая руку к подбородку, а рядом вместо мисс Бонне остался незнакомец с резкими чертами лица.

- Уилсон, - на него обратили внимание.

Джим подошел в тот момент, когда мужчина-из-Бруклина приподнял полы куртки, демонстрируя значок.

- Чарли Томпсон, детектив. Я хотел бы ознакомиться с материалами вскрытия и записями с видеокамер. Нам предстоит сотрудничество, поскольку преступники могли скрыться в Калифорнии.

- Все здесь, мистер Томпсон, - Патрик кивнул на папку, - кроме записей с видеокамер. У нас их нет.

Джим не увидел - почувствовал, как ломается широкая, грубая бровь на лице детектива.

- Разве в вашем штате у полиции нет доступа к дорожным камерам?

Даже юмор выходил у него топорным и злым. Патрик поморщился, рефлекторно потирая висок – ту же простреливающую боль, порой, испытывал и сам Джим.

- Камеры не работали с двух часов ночи и до трех часов дня. Когда мы прибыли на вызов, никаких следов не было. Это – окружная, детектив, посыпанная гравием. Все, что мы можем вам предложить – только результаты вскрытия.

Томпсон схватил папку толстыми пальцами, пролистывая. Один раз на его лице промелькнуло живое удивление, сменившееся раздражением.

- Насильственная смерть, детектив Уокер? Меня интересуют детали.

- Судмедэксперты работали в сжатые сроки. Мы ждем результаты токсикологической экспертизы. В теле Кристины Бонне присутствуют следы хирургического вмешательства. Каждое могло повлечь смерть.

Джим уже читал результаты вскрытия. Девочку использовали как донора – вырезали все мало-мальски здоровые органы, что уже наталкивало на неутешительные мысли.

- Преступников, очевидно, больше одного, - согласился Томпсон, - и им нужна была операционная с грамотным хирургом, а так же линия поставки. Иной причины ехать из Нью-Йорка в Калифорнию нет. Что у вас на контрабандистов?

- Нескольких человек закрыли четыре года назад, но это – мелкие сошки. Они торговали наркотой, о трансплантации речи не шло.

- А на главных вышли? – и, не дожидаясь ответа, Томпсон рявкнул: - Чем вы, черт побери, здесь занимаетесь?!

Назревала ссора. Лицо Патрика уже налилось багрянцем, вена на лбу взбухла и дрогнула в такт сердечному ритму.

- Логично предположить, что хотя бы один контрабандист из вашего штата, - нашелся Джим. – Поделитесь сведениями.

Томпсон дернулся, желая то ли размять шею, то ли открутить кипящую голову вместе с седьмым позвонком.

- Я запрошу полные досье. Мы проверяли парней, выпустившихся в прошлом году. Все – чисты. Кристина Бонне не единственная, кто пропал. Кроме нее, мы разослали ориентировки еще на семерых детей.

- Возраст?

- От пяти до десяти. По этим делам откликнулись только вы, остальные штаты молчат.

Патрик поднялся, бесцеремонно выхватывая кружку из рук Джима, чтобы глотнуть.

- Мне вот что интересно: почему они так топорно избавились от тела? Не скинули в реку, не сожгли, а просто оставили на дороге. Никто не мог знать, что камеры сломаны…

- Только если у них нет сообщников в дорожном управлении.

И, с этими словами, Томпсон покинул этаж.

- Хотел бы я спросить, кто назначил его главным, - процедил Патрик, так же быстро накидывая куртку. – Выходим, Уилсон.

Все произошло так стремительно, что Джим едва успел осознать себя: вместе с остывшим кофе в руках он продолжал быть немым участником событий. Кристина Бонне страдала в конце своей маленькой жизни, а они должны положить этому конец. Отыскать пропавших детей.