Кровавая Луна

Перебрал затёкшими лапами.

– Сколько ни вздыхай, Марвин, а, покуда не закончу, не уйдём.

Пальчики всадили незабудку в живую корону. Маки, ромашки, барвинки, любисток… Безумство цвета, рядом с которым поблекла бы любая, но не она, не Джун.

– Мне идёт?

Спрашивает! А то не знает! Потому и смеётся. Венок из соломы не испортил бы её красоты. Никаких тебе бородавок, носа крючком, клыков. Ни седины, ни морщин. Ни даже сухой груди.

Каркнул.

– Ну, не дуйся, Марв!

Разве ж это ведьма? Вот предыдущая, Хильда, была хозяйкой хоть куда. А главное – нутро под стать внешности. Эта что умеет? Всё гадает да лечит. Платы не берёт. У Хильды же порядок был: за порчу – здоровье, за приворот – плодоносность, за засуху, мор скота, гибель всходов – молодость, сколько-то лет.

В те времена ел досыта, да и старуха кутала кости в меха, в карманах бренчало золото, от тканей ломился сундук. Жаль, век ведьмы конечен. Одну сменяет другая. Ладно бы приличная. Так нет же, принесла нелёгкая чёрт-те что.

– Знаешь же, скоро полнолуние, а значит, придёт Рэм.

– Кхра-кхра-кхра-кхра!

– Что смешного?

Обиделась. Ну точно дитё малое. Прибежит, а как же! Мохнатого хлебом не корми, дай погостевать в избе. Хорошо хоть не остаётся надолго. Манит его лес.

– Просто… – сжала руки, хлюпнула носом. – Сарафаны все старые, хочется быть красивой для него…

От смеха хлопал по бокам крыльями. Ох, Джун! Ой, не могу! Ой, глупая! Больно нужны ему наряды да цацки! Мужчину не привяжешь ниткой бус!

Словно из ниоткуда выпрыгнула тучка, ветер шевельнул листья. В серых глазах сверкнули молнии. Под ножкой хрустнули стебли. Она шла, а деревья перед ней будто бы расступались.

Сорвался с опостылевшей ветки. На полянке остался измятый венок.

Долетел до избы первым. Всегда так делал и в этот раз не стал уступать.

Жилище приметное. Мало того, что стоит одно-одинёшенько, так ещё и крышу давным-давно, задолго до Хильды, пробила сосна, да так вымахала, что крона царапала брюшки облаков.

Малиновые лучи раскинулись веером, а затем истончились и погасли. Недолго горел окоём. На землю падали сумерки. А Джун по-прежнему не разговаривала. Зря сидел на окошке, весь такой готовый слушать про Рэма, с чистыми перьями и лапами. Наглая девица не подняла на него глаз.

Когда на небе зажглись колючие звёзды, и сквозь синь проступила похожая на надкусанный налив луна, из-за стволов неслышно вышел волк. Постоял, послушал, втянул воздух. Фыркнул от сухой листвы.

Пахнуло кровью. Странно, что серебристая шкура ещё не окрасилась в бурый цвет. Разбойник.

Дальше будет вот что. Приблизится к двери, поскребётся. Заскрипят петли, выпуская в ночь отблески свечей. Через порог шагнёт зверь, в избу войдёт уже человек. И сразу зашуршат одежды, зашелестит шёпот, застонет лежанка. Их вздохи, воркование, смешки будут донимать Марвина до тех пор, пока он не вспорхнёт на сосну, повыше, прямо под холодный мертвенный свет.

Каждый раз одно и то же!

Вот Хильда, бывало, надевала личину, заманивала мужика, развлекалась. На рассвете мы клевали свежую печень. А эта? Валяется до обеда. Потягивается сладко. Слоняется из угла в угол, поёт. Рот приоткрыт, глаза глупые-глупые, словно смотрят внутрь себя, не вокруг.

Мохнатый с ней не завтракает. Сбегает засветло. Понятно почему. Джун ест корешки.

Но вечером-то он возвращается! А с ним и возня, что гонит старого ворона на сосну.

Иногда они разговаривают. Вот как сегодня.

– Что случилось, любимый?

– Я слышу песни.

– Так праздник же! Девушки выбирают женихов, парни – невест. Горят костры, кружат хороводы, плывут венки.

– А ты хотела бы…

– М?

– …Чтобы я при всех назвал тебя своею и чтобы нас соединил обряд, хотела бы?

– Нам это не нужно. Мы и так связаны. Об этом шептались деревья, журчали ручьи. Весной Илия-мать подала знак – ожила засохшая берёза, на ней свили гнездо голубки.

– Вкусные?

– Да ну тебя, Рэм! Я серьёзно, а ты!..

Всхлипы…Тьфу! Ну же, мохнатый, утешь её, не дай развести сырость, а я уж как-нибудь полетаю, чтобы не слышать…

– Ты права, любовь моя. Есть ты и я, остальное – не важно. Посмотри же на меня, дай поцелуями высушить слёзы…

Да, вот это!

Упал, оттолкнулся крыльями от воздуха, заскользил над чёрной грядой леса.

Весь следующий день Джун дёргалась. Кусала губы, травы валились из рук.

Неудивительно. Полная луна действует даже на море, воду всего лишь. Что уж говорить про живность, особенно, если та – волк?

Последний явился, как обычно, после заката. Только вёл себя странно: поскуливал, прижимал уши, озирался, семенил. Обернувшись, не бросился на девушку, а, как пьяный, грузно сел.