Кровавые аккорды

***

Утро было окутано густым туманом. Он сковал вершины леса, улицы и крыши домов, словно скрывая всё от глаз. Воздух был насыщен влажным запахом сырой земли и травы, промокшей в недавнем дожде.

Вся деревня казалась погружённой в сон, только пронзительный крик петуха напоминал, о начале нового дня.

В одном из скромных деревянных домов жила женщина с дочерью. Рыжая кошка свернувшись клубком у печи, тихо дремала. Услышав крик, она лениво потянулась и направилась к миске с молоком, что хозяйка оставила с вечера.

Мать проснулась первой. В печи ещё тлели угли, и в комнате стояло приятное тепло. Девочка спала, её золотистые волнистые локоны были разбросаны по подушке.

— Софья, вставай, — негромко сказала Феодора, осторожно коснувшись плеча дочери. — Пора вставать.

Софья медленно пошевелилась, потянулась и села, зевая. Её ночная рубашка была поношена, подол сбился на коленях. Волосы растрёпались, и одна прядь упала на глаза. Через занавески пробивался бледный утренний свет.

Феодора встала и направилась на кухню, где всё было просто и практично — тяжёлый деревянный стол, старые полки с керамической посудой и железная плита в русскую печь.

Она открыла заслонку, бросила в огонь сухие поленья — раздался резкий треск, за ним последовало ровное потрескивание огня, заполнившее тишину утра.

Когда пламя разгорелось, она насыпала овсянку в чугунную кастрюлю, влила воды из ковшика и поставила на плиту. Металл медленно нагрелся, и каша начала тихо шипеть, наполняя комнату тёплым, домашним запахом.

Софья подошла к комоду, на котором висело круглое зеркало в тонкой металлической оправе — немного потускневшей и с царапинами. На спинке деревянного стула висела её жёлтая кофта — простая, с пятнами и потертостями, но ещё крепкая. Она надела её, застегнув на все пуговицы, и села у комода. Она медленно расчесывала волосы пластмассовой расчёской, которую ей подарили несколько лет назад — на боку была заметна трещина, а зубчики местами изношены. Волосы были длинные, слегка спутанные, тяжёлые.

Софья внимательно смотрела в зеркало, не торопясь, а потом разделила волосы на две части и аккуратно заплела две косички. Девочке было десять лет, и её движения были точными, выработанными — привычка, выработанная годами.

Когда она закончила, Софья поспешила на кухню. Феодора мешала кашу в глубокой чугунной кастрюле — руки её были сильны, движения уверенные, но в них уже читалась усталость. Рыжие кудри выбивались из пучка, две тонкие пряди спадали на лоб, а веснушки на худом лице казались особенно заметными в утреннем свете, проникавшем через узкое окно. Платье на матери было простое, зелёное, с закатанными рукавами, из ткани, которую давно не меняли. Оно было немного изношенным, но аккуратным — как и вся жизнь здесь.

Каша была готова. Феодора поставила на стол две простые глиняные тарелки, и они с дочкой сели завтракать. Ели молча — привычная домашняя тишина окутывала комнату, как родное покрывало.

Когда тарелки опустели, Софья осторожно поднялась и вышла из кухни, не спеша неся миску к колодцу во дворе, где под тонкой струйкой холодной воды она полоскала посуду. Улица была ещё влажной от утреннего дождя, воздух свеж и густо пахнул сырой землёй и лесом.

Феодора передала Софье корзинку с грибами, её руки слегка дрожали, но она старалась скрыть это.

— Сегодня ты пойдёшь в лес сама, — сказала она осторожно, словно сама себе повторяя эти слова. — Будь осторожна, но не уходи далеко и не заблудись, иди по знакомой тропинке, по которой мы с тобой шли.

Софья замолчала, почувствовав, как в груди сжимается маленький комок тревоги. До этого она всегда ходила с матерью, а теперь она одна идёт.

— Я буду аккуратна, матушка, — ответила она, стараясь, чтоб не голос звучал смело.

Она вышла из дома, в голове мелькали мысли: «А что если заблужусь? А если будет страшно?» Но она знала — должна справиться. Это ее первый поход в лес.

До леса было недалеко — около двух километров. Но густой туман, опустившийся на деревни и поля, словно заволакивал мир пеленой, скрывая дома и дороги. Свет солнца не пробивался сквозь плотную мглу.

Софья шагала всё дальше по знакомой тропинке, постепенно оказываясь под сенью деревьев. Лес, напитанный дождём, сиял ярко-зелёной свежестью. Влажные листья блестели, земля под ногами была мягкой и тёмной.

Под одним из деревьев Софья заметила лисичку. Осторожно срывая её, она почувствовала лёгкую дрожь в руках — с одной стороны — радость от удачи, с другой — чувство чуждого леса, где каждый шорох казался знакомым, но в то же время чуждым.

Потом, заметив ягоды в кустах, она собрала несколько, осторожно положив в корзину.

Под берёзами встретились белые грибы, подосиновики, подберёзовики. Она наклонилась, чтобы собрать их, внимательно прислушиваясь к звукам леса. Чем дальше шла Софья, тем глубже погружалась в зелёную чащу, пока корзина не наполнилась.

Когда решила возвращаться, девочка вдруг поняла — тропа, по которой шла, пропала из виду. Вокруг стояли одни деревья, не отличимые друг от друга.

Тогда она заметила узкую тропинку и решила пройти по ней, надеясь, что она выведет к дому. Но лес казался всё более чужим и холодным. Сердце Софьи сжималось, в груди росло тревожное чувство.

Внезапно в тишине леса раздалась тихая, едва уловимая музыка. Она была нежной, но в ней слышалась какая-то чуждая глубина.

Софья остановилась, прислушиваясь. Музыка звала и манила, одновременно вызывая непреодолимый тревогу у нее. Музыка была древней, чуждым и неизвестным.

В голове закружились тревожные мысли. Музыка словно вбивала гвозди в её сознание — сладкий зов, который невозможно игнорировать.

Дрожь пробежала по спине, руки сжались в кулаки.

Собрав всю волю, Софья дернула головой, чтобы прогнать сонливость и страх, и побежала. Бежала сломя голову, стараясь не смотреть назад, стараясь как можно скорее вернуться домой. Корзинка тряслась, и некоторые грибы с ягодами падали на землю, но девочка не обращала на это внимания — важнее было убежать от звука, от незримой угрозы, от того чувства, которое трудно было назвать словами.