Кровь и Белые Хризантемы

Пролог

Всё в этом мире начиналось и заканчивалось Кровью.

Она была валютой и наследием, благословением и проклятием. Её капля, упавшая на пергамент брачного контракта, значила больше, чем клятвы, данные под луной. Её сила, бьющаяся в жилах, возносила одни рода и стирала в прах другие. Мы, дети Гемении, с молоком матери впитывали эту истину.

Академия «Алая Роза» была самым прекрасным и самым жестоким воплощением этого закона. Её шпили, похожие на застывшие капли рубина, пронзали небо, а в её стенах пахло железом, розой и влажным песком с арен, где проливалась кровь во имя чести.

Я помню тот день, когда моя кровь изменила всё. Церемония Измерения. Великий зал, залитый светом, падающим через витраж с гигантской розой. Лица аристократов, холодные и надменные. Я, Вайолет из дома Орхидей, последняя ниточка угасающего рода, должна была доказать своё право находиться среди них.

Моя рука дрожала, когда лезвие кинжала коснулось ладони. Алый ручеек побежал по желобку и упал на жертвенный кристалл. Он вспыхнул слабым, робким розовым светом. По залу прокатился сдержанный смешок. Слабая кровь. Бледная кровь. Кровь, не стоящая внимания.

А потом настал его черёд.

Лео из дома Грифонов. Наследник. Совершенство, отлитое в плоти и высокомерия. Он шагнул вперёд, и воздух затрепетал. Его движение было резким, почти яростным. Его кровь, тёмная и густая, хлынула на кристалл.

И мир взорвался.

Не светом — пламенем. Алой, ослепительной вспышкой, что заставила всех отшатнуться. Свет был не просто ярким; он был голодным. Он пожирал пространство, отбрасывая багровые тени на стены, и в его гуле слышался рёв незримого зверя.

В ту секунду, пока все зажмуривались, я увидела его лицо. Не гордое и надменное, а искажённое болью. В его глазах, на миг пойманных моим взглядом, плескалась не сила, а бездонная, одинокая ярость. И страх.

Потом свет погас. Он отступил, безупречный и холодный, как и подобает принцу. Но я уже знала. Я чувствовала это каждой клеточкой своего дара, каждой каплей своей «слабой» крови.

Его сила была проклятием. Его совершенство — ловушкой. А его кровь пахла бурей.

И я даже не подозревала, что скоро запах его бури будет смешиваться с ароматом моих хризантем. Что наш союз, скреплённый холодным расчётом, станет для нас обоих самым сладким наваждением и самой мучительной пыткой.

Ибо даже они, магистры, не учли одного: кровь, которую заставляют течь вместе, рано или поздно невозможно разделить

Глава 1: Бледная Роза

Великий Зал Академии «Алая Роза» был сердцем и гордыней Гемении, и он подавлял своим величием все живое. Воздух здесь был густым, почти осязаемым, наполненным вековой пылью, сладковатым ароматом увядающих алых роз в серебряных вазах и вечным, неистребимым металлическим духом крови — свежей и давно пролитой, впитанной в самый камень стен. Высоченные потолки, расписанные фресками, изображающими триумфы великих кровных линий, тонули в полумраке, где копошились резные горгульи и позолоченные лепные розы.

Гигантские витражи в стрельчатых окнах отбрасывали на пол из отполированного до зеркального блеска черного мрамора разноцветные лоскуты света. Но царем среди них был витраж «Сердце Розы» — огромная, в два человеческих роста, алая роза, чьи стеклянные лепестки были столь искусно подобраны, что при малейшем движении солнца казалось, будто по ним струится настоящая кровь. Именно ее кроваво-багровое пятно ложилось прямиком на центр зала, на невысокий обелиск из черного обсидиана, где покоился Жертвенный Кристалл — идеально отполированный шар размером с человеческую голову, темный и непроницаемый, пока к нему не прикоснется жизнь.

Вайолет Орхидея стояла, затаившись в нише между двумя массивными колоннами, обвитыми каменными виноградными лозами с листьями из малахита. Она вжалась в прохладный камень, стараясь дышать как можно тише и быть как можно незаметнее. Ее пальцы судорожно теребили скромную складку платья цвета увядшей сирены — лучшее, что смогли позволить себе остатки ее фамильного состояния. Ткань была поношенной, но чистой, и от этого ее унижение казалось еще более острым на фоне роскоши, окружавшей ее.

Сегодня был день Церемонии Измерения. День, когда юные отпрыски знатных родов доказывали свое право носить имя и учиться в стенах «Алой Розы». День, когда ее ждало неминуемое, публичное унижение.

Она наблюдала, как один за другим ее сверстники поднимались по трем ступеням на невысокое возвышение из темного мрамора. Юноши и девушки с гордо поднятыми подбородками, в расшитых сложными гербами туниках и платьях из шелка и бархата, проводили лезвием церемониального кинжала по ладони и позволяли капле своей крови упасть на отполированную грань Кристалла.

Вспышки света были разными — от ярко-алого, почти ослепляющего, до глубокого, бархатного пурпура. Каждая вспышка сопровождалась одобрительным гулом или сдержанными, церемонными аплодисментами, которые эхом разносились под сводами зала. Сила определяла все. Чистота крови. Мощь рода. Будущее.

— Вайолет Орхидея, — прозвучал голос церемонимейстера, высокий и безразличный, усиленный акустикой зала.

По залу прошел сдержанный, шипящий шепот, словно пробежала стая невидимых змей. Она чувствовала на себе десятки взглядов — любопытных, насмешливых, снисходительных, холодных. Сжав кулаки так, что ногти впились в ладони, она вышла из своего укрытия и, опустив голову, направилась к Кристаллу. Ее шаги по холодному мрамору казались ей невероятно громкими в наступившей тишине, нарушаемой лишь потрескиванием факелов в железных бра.

Она взяла с бархатной подушки, которую держал безмолвный слуга, церемониальный кинжал. Рукоять была тяжелой, из слоновой кости, инкрустированной черным деревом. Лезвие — холодным и невероятно острым. Сердце бешено колотилось где-то в горле, кровь стучала в висках. Она мельком взглянула на лица старейшин, сидевших в резных дубовых креслах на возвышении, — они смотрели на нее словно на интересное, но малозначимое и ущербное насекомое.

Глубокий вдох. Легкое, почти невесомое движение. Острая, жгучая боль на бугорке ладони. Алая капля выступила на бледной, почти прозрачной коже, повисела на мгновение, переливаясь в багровом свете витража, и упала на темную, матовую поверхность Кристалла.

Тишина.

Кристалл слабо, нехотя, словно с отвращением, вспыхнул тусклым, больным розоватым светом. Он был настолько бледным, что его едва ли можно было разглядеть при дневном освещении, падающем из окон. Он померк почти мгновенно, не оставив и следа.

По залу прокатился сдержанный, приглушенный смешок. Кто-то фыркнул. Кто-то громко, нарочито шепнул что-то соседу, и тот усмехнулся, прикрыв рот рукой. Жар стыда залил ее щеки, стал в уши. Слабая кровь. Бледная кровь. Кровь, не стоящая внимания. Слова, которые она слышала всю жизнь, теперь витали в самом воздухе, не произнесенные вслух, но ощутимые, как свинец.

— Сила признана, — безразлично, скороговоркой констатировал церемонимейстер, даже не взглянув на нее, уже отыскивая глазами следующего в списке.

И именно в этот момент главные двери Зала с грохотом распахнулись.

Шёпот сменился гулом настоящего интереса, затем почти благоговейной тишиной. В проёме, отбрасывая длинную тень, стоял он.

Лео Грифон.

Наследник самого могущественного дома Академии. Не легенда из прошлого — живая, настоящая. Тот, о чьих подвигах — ярости в бою и милости к побежденным — слагали истории. Тот, кто уже три года был неоспоримой звездой «Алой Розы». Тот, чей фамильяр, грифон Аргон, был таким же символом мощи, как и он сам.

Он вошёл не торопясь, с непринуждённой уверенностью хозяина. Его чёрные, чуть вьющиеся волосы были небрежно отброшены назад. На нём не было парадных одежд — только простой, идеально сидящий тёмно-бордовый камзол и штаны из мягкой кожи, будто он зашёл с тренировочного поля. Он выглядел старше, взрослее, реальнее всех в этом зале. Его золотистые глаза, холодные и оценивающие, лениво скользнули по собравшимся, заставляя некоторых первокурсников невольно отводить взгляд.

Глава 2: Тени прошлого

Тяжелые дубовые двери Великого Зала закрылись за спиной Вайолет с глухим, окончательным стуком, отсекая оглушительный гул голосов и торжественную музыку. Она очутилась в высокой, пустынной галерее, где ее сразу же обступила давящая, гробовая тишина, нарушаемая лишь шелестом ее собственных шагов по холодному камню.

Адреналин, что все это время гнал ее вперед и заставлял держаться, разом ушел, оставив после себя леденящую пустоту и дрожь в коленях. Она прислонилась к прохладной стене, закрыла глаза и попыталась отдышаться, но перед веками снова встало его лицо — искаженное яростью, — а затем его взгляд, тяжелый и сбитый с толку, устремленный на нее.

«Он что-то почувствовал. Он что-то почувствовал, он что-то почувствовал…»

Эта мысль стучала в висках в такт бешено колотившемуся сердцу. Она разжала ладонь и посмотрела на запекшуюся каплю крови. Крошечную, ничтожную, бледную. Почему он смотрел именно на нее? Что мог уловить его дикий, первобытный нюх в ее «слабой» крови, что заставило его замедлиться и обернуться?

Стыд от публичного унижения медленно отступал, сменяясь новым, куда более острым и странным чувством — тревожным ожиданием. Она ощущала себя мышью, на которую лишь на мгновение взглянул сытый, но от этого не менее опасный хищник, и теперь вся ее сущность замирала в предчувствии его следующего движения.

Ей нужно было спрятаться. Исчезнуть. Найти место, где никто не будет смотреть на нее с насмешкой или, что теперь казалось еще страшнее, с непонятным интересом.

Дверь в Запретные архивы была именно такой, какой запомнила ее Вайолет с обязательной экскурсии для новичков: массивной, из темного, почти черного дерева, с выцветшей резьбой, изображающей какие-то забытые символы. Тогда, неделю назад, старший библиотекарь торопливо провел их группой по центральному проходу, бросая на ходу фразы о «соблюдении тишины» и «неприкосновенности фондов». Она запомнила этот запах — пыли, старой кожи и воска — и давящую, но странную умиротворяющую тишину, так контрастировавшую с гомоном Академии.

Теперь, выбравшись из ослепляющего света и гула Великого Зала, она инстинктивно рванулась сюда, как раненое животное ищет темную нору. Ее толкнула сюда не логика, а чистая паника. Ей нужно было спрятаться от насмешливых взглядов, от сочувственных вздохов, от самого воспоминания о том, как он смотрел на нее. Этот взгляд золотистых глаз, в котором читалось не презрение, а нечто худшее — недоуменный, сбитый с толку интерес, — жёг ее сильнее, чем унижение.

Она толкнула тяжелую дверь, и та, к ее облегчению, бесшумно поддалась. Густой, спёртый воздух обволакивающе окутал её, заглушая звон в ушах. Здесь царил полумрак, нарушаемый лишь тусклым мерцанием магических сфер в железных бра, висящих на огромных расстояниях друг от друга. Бесконечные ряды стеллажей, уходящие в темноту, казались безмолвными стражами, хранящими мертвые секреты.

Вайолет прислонилась спиной к ближайшей системе стеллажей, пытаясь перевести дыхание. Дрожь в коленях постепенно стихала, сменяясь леденящей пустотой. Она сжала ладонь, чувствуя под бинтом шероховатость засохшей крови. Бледная кровь. Слова снова и снова отдавались в голове. Но теперь к ним примешивался новый, тревожный отзвук: «Он что-то почувствовал. Почему он посмотрел именно так?»

Чтобы заглушить навязчивые мысли, она оттолкнулась от полок и бесцельно двинулась вглубь архива. Её пальцы машинально скользнули по корешкам фолиантов, ощущая шершавую кожу, потрескавшееся золото тиснения, холодный бархат. Она не искала ничего конкретного. Ей нужно было просто двигаться, теряться в этом лабиринте, где её никто не мог найти и осудить.

Её внимание привлекла особенно пыльная и темная ниша между двумя стеллажами с генеалогическими древами великих домов. Книги здесь выглядели старше, потрёпаннее, некоторые — вовсе без опознавательных знаков. И среди них — один особенно массивный том, втёртый так глубоко в полку, что его корешок почти не просматривался. Он казался не просто забытым, а намеренно спрятанным.

Вайолет потянулась к нему. Тяжёлый фолиант с трудом поддался, с громким шорохом высвобождаясь из плена соседних книг. Пыль столбом поднялась в воздух, заставив её чихнуть.

Она отнесла книгу к ближайшему источнику света — тусклой магической сфере на длинном столе — и открыла её. Страницы пожелтели и истончились от времени, но почерк был удивительно изящным и чётким.

«Дом Орхидей», — гласила первая же строка на титульном листе. Сердце Вайолет ёкнуло. Она замерла, боясь пошевелиться, словно от её дыхания хрупкие страницы могли рассыпаться в прах.

Она начала читать. Медленно, вникая в каждое слово. Это была не сухая хроника, а что-то вроде дневника или научного трактата. В нём говорилось об искусстве «Тактильной Эмпатии» — даре чувствовать и направлять потоки жизненной силы через кровь. О «Кровной Гармонии» — умении успокаивать ярость, исцелять душевные раны, создавать глубокую, неразрывную связь между людьми. Её предки не сокрушали стены и не призывали молнии. Они врачевали души. Их сила была тихой, глубокой, основанной на понимании, а не на подавлении.

Их сила была… именно такой, какой была её. Тусклой, бледной, бесполезной на фоне ярких вспышек других. Но здесь, на этих страницах, её называли «величайшим и самым редким даром».

— Находите нашу историю интересной, леди Орхидея?

Вайолет ахнула и резко обернулась, чуть не опрокинув книгу. В нескольких шагах от неё, сливаясь с тенями, стоял пожилой мужчина в тёмных, поношенных одеждах хранителя. Это был тот самый Мастер Элиас, что водил их на экскурсии. Его лицо было испещрено морщинами, но светлые глаза смотрели на нее с живым, пронзительным интересом.

Глава 3: Дикий Зверь (Лео)

Солнце, едва пробивавшееся сквозь высокие арочные окна тренировочного зала, казалось бледным и нерешительным по сравнению с тем адским светом, что бушевал в нем накануне. Воздух всё ещё был густым от праха, взметённого в бою, и пахло пота, кожи и металла — честными, простыми запахами, которые Лео предпочитал удушающим ароматам роз и политических интриг.

Он стоял посреди зала, босой, в простых тренировочных штанах, с обнажённым по пояс торсом. Его тело, идеальное сочетание мощи и грации, было испещрено сетью шрамов — белых старых и розовых свежих. Мускулы на спине и плечах играли под кожей, напряжённые, как тетива. В руках он сжимал не обычный стальной меч, а клинок, выкованный из его собственной крови — длинный, изогнутый ятаган с зубчатым лезвием, пульсирующий тусклым алым светом. Он был холодным и живым одновременно, продолжением его воли, его гнева.

Перед ним, с трудом поднимаясь с матов, отряхивался его спарринг-партнер — рослый, мускулистый инструктор из личной гвардии дома Грифонов, человек с лицом, иссечённым шрамами. На его щеке алела свежая ссадина.

Инструктор молча поднимается, кивает с уважением, смешанным с болью, и отступает, не говоря ни слова.

— Снова не сдержался, Грифон? - раздалось из толпы.

С Лео спарринговались либо мазохисты, либо те, кому позарез нужны были его покровительство.

Лео не ответил. Он даже не слышал. В его ушах всё ещё стоял оглушительный рёв — не зала, не толпы, а тот, внутренний, что бушевал у него в крови. Он видел перед собой не инструктора, а мишень. Сумрак. Пятна света. Искажённые лица. Ярость, которую он едва успел обуздать вчера, снова поднималась из глубин, требуя выхода. Он чувствовал её на языке — металлический, горьковатый привкус.

Он ринулся в атаку. Его движения были не отточенными приёмами академического фехтования, а чистой, необузданной агрессией. Он не фехтовал — он рубил, ломал, давил. Кровавый ятаган с воем рассекал воздух, оставляя за собой багровый след. Партнёр едва успевал парировать, отступая под этим шквалом. Скрип кожи по песку, тяжёлое дыхание, короткие, резкие выкрики — всё это сливалось в единый гул, под который удобно было прятать собственные мысли.

Слабая кровь. Бледная кровь.

Мысль вонзилась острее любого клинка. Образ её — той, Орхидеи. Бледное, испуганное личико в тени колонны. И тот взгляд… не униженный, не отведённый, а… что? Испуганный, да. Но в самом испуге была какая-то странная ясность. Как будто она видела не его титул, не его мощь, а что-то под ней. То самое, что он так яростно скрывал.

И этот запах. Мимоходом. Микроскопическая капля в океане запахов Зала — железа, пота, духов, страха. Но он уловил его. Чистый, холодный, цветочный. Не розы. Что-то другое. Хризантемы? Он не знал названий цветов. Но этот запах… он на миг перебил знакомое пьянящее головокружение ярости. Он был как глоток ледяной воды в адском пекле.

Отвлекись.

Лео с рыком усилил натиск. Его клинок, словно живой, изогнулся и со скрежетом отбросил меч противника. Он оказался вплотную, лезвие ятагана под самой шеей ошеломлённого юноши. В жилах Лео пела кровь, требуя завершения, требуя крови настоящей. Его зрение на миг поплыло, окрашивая мир в багровые тона. По его руке от локтя к запястью проступила алая, горящая полоса — знак дикой силы, рвущейся наружу.

Он видел пульсацию на шее противника. Слышал его учащённое, прерывистое дыхание. Инстинкт вопил: «Добей!».

Но где-то в глубине, сквозь рёв, пробился ледяной осколок разума. Контроль. Дисциплина. Они смотрят. Все всегда смотрят.

С нечеловеческим усилием воли он отшатнулся назад. Кровавый клинок рассыпался в воздухе мельчайшими алыми брызгами, впитавшись обратно в его кожу.

— Всё, — прохрипел Лео, отворачиваясь. Его голос звучал хрипло, чужим. — На сегодня хватит.

Партнёр, бледный, кивнул и поспешно ретировался, не говоря ни слова.

Лео остался один в центре пустого зала. Грудь вздымалась, сердце колотилось, отливая по телу волнами жара. Он подошёл к каменной стене и с размаху ударил по ней кулаком. Боль, острая и ясная, на миг пронзила туман ярости. Он прислонился лбом к прохладному камню, пытаясь унять дрожь в руках.

Проклятие. Проклятие его крови, его рода. Эта вечная борьба, этот зверь под кожей, что рвался на свободу с каждым годом всё сильнее. Они все ждали от него величия. А он каждую секунду тратил все силы, чтобы просто не сойти с ума. Не превратиться в то чудовище, которым пугали детей в сказках.

И тогда, в тишине, нарушаемой лишь его собственным тяжёлым дыханием, он снова уловил его. Призрачный, едва уловимый шлейф. Хризантемы. Он обернулся, почти ожидая увидеть её, стоящую в дверях. Но зал был пуст.

Это было в его голове. Обонятельная галлюцинация. Наваждение.

Он с силой провёл рукой по лицу, пытаясь стереть и этот запах, и образ её больших, испуганных глаз. Ему было не до измождённых девиц из обедневших родов. У него была своя война. Война с самим собой.

Но почему тогда он не мог забыть это мимолётное ощущение… спокойствия? Того, как на миг отступила ярость, уступая место чему-то чистому и тихому.

С гримасой отвращения к собственной слабости он схватил с лавки тунику и накинул её на плечи. Ему нужна была нагрузка. Ещё. Больше. Он должен был устать настолько, чтобы вырубиться без снов. Чтобы никакие бледные лица и дурацкие цветочные ароматы не преследовали его.

Глава 4: Пахнет Хризантемами

Утро следующего дня

Луч холодного утреннего солнца, пробившийся сквозь узкое стрельчатое окно, разбудил Вайолет. Он лежал бледным прямоугольником на каменном полу её крошечной комнаты в общежитии для малых домов. Воздух был прохладным и пах остывшим воском от вчерашней свечи и старой пылью. Она лежала неподвижно несколько мгновений, стараясь отогнать остатки сна и тяжёлое, липкое чувство, оставшееся после вчерашнего дня. Память о бледной вспышке Кристалла и испепеляющем взгляде Лео Грифона была свежа, как рана.

Она поднялась с узкой кровати, её босые ноги встретились с ледяной поверхностью камня. Ритуал одевания был простым и быстрым: простое платье цвета увядшей лаванды, чуть потёртое на локтях, — лучшая из немногих оставшихся у неё вещей. Она поправила простыни, стараясь придать кровати хоть какой-то вид опрятности, хотя подозревала, что горничные, присланные из великих домов, всё равно брезгливо обходят её комнату стороной.

Путь до общей столовой пролегал через длинные, ещё полупустые коридоры. Воздух в Академии «Алая Роза» менялся в зависимости от времени суток и места. Здесь, в старых крыльях, где жили небогатые студенты, пахло замшелым камнем, влажной шерстью от плащей и слабым, едва уловимым запахом сушёных трав, которые использовали для чистки полов. Высокие своды поглощали звук её шагов, и она двигалась почти бесшумно, как тень, стараясь затеряться в громаде здания, пока большинство его обитателей ещё спали.

Столовая была уже полна людей и гула голосов. Воздух здесь был густым и тяжёлым от запахов жареного мяса, свежего хлеба и сладких, пряных вин — роскоши, которую её дом больше не мог себе позволить. Вайолет прошла вдоль длинных дубовых столов, уставленных глиняными кружками и оловянными тарелками, к дальнему концу зала, где обычно садились такие же, как она, — выходцы из обедневших или незнатных семей.

Её появление не осталось незамеченным. Несколько пар глаз скользнули по ней, кто-то подавил усмешку, кто-то просто с любопытством посмотрел на «ту самую, с бледной кровью». Она опустила голову, стараясь не встречаться ни с чьим взглядом, и взяла с края стола кусок чёрствого хлеба и кружку разбавленного эля — стандартный паёк для тех, кто не мог платить за дополнительные порции. Она ела быстро, почти не чувствуя вкуса, чувствуя лишь тяжесть каждого куска в желудке и жгучую потребность исчезнуть.

Её единственным укрытием в этот день стал урок «Основ теории кровных линий» у старого магистра Элвиса. Пыльный кабинет, заваленный свитками и фолиантами, пахнущий пергаментом и ладаном, казался отдельным миром. Монотонный голос преподавателя, разбирающего сложные переплетения древних родословных, был убаюкивающим. Он был одним из немногих, кто смотрел на студентов не как на носителей силы, а как на хранителей истории. Вайолет сидела на последней парте, уткнувшись в конспекты, стараясь быть невидимой. Магистр Элвис, человек сухонький и погруженный в прошлое, казалось, вообще не замечал социальной динамики в классе. Он кивал ей, когда она точно отвечала на его вопросы о забытых ветвях генеалогических древ, и это были те редкие крошечные островки нормальности в море её отчуждения.

После пары её путь лежал через главную галерею — широкий, оживленный коридор под высокими сводами, где солнечный свет, пропущенный через витраж с гербом Академии, рисовал на полу разноцветные пятна. Здесь студенты собирались перед следующими занятиями, общались, заключали пари, строили планы. Воздух звенел от гомона голосов, звона монет и заклинаний. И именно здесь её настигла та самая группа. Лео Грифон шёл в окружении своей свиты — Кассиуса из дома Ястреба и ещё пары знатных юношей. Они двигались по центру зала, и все остальные расступались, образуя вокруг них живой коридор почтительности и страха.

Вайолет, заслышав знакомые громкие голоса, инстинктивно прижалась к стене, стараясь стать невидимой, раствориться в резной каменной кладке. Она смотрела в пол, надеясь, что они пройдут мимо, что её бледное платье сольётся с серым камнем.

Но не прошли. Кассиус что-то сказал, и их группа замедлила шаг. Затем остановилась прямо напротив неё.

— Ну посмотрите, кто тут у нас, — раздался насмешливый, хорошо поставленный голос Кассиуса. — Сама «бледная роза». Уже конспекты строишь, как прозябать в безвестности? Ищешь своих знаменитых предков в пыльных книгах?

Лео стоял чуть поодаль, смотря куда-то поверх голов, с выражением легкой, скучающей отстранённости на идеальных чертах. Казалось, он даже не замечает её, что было почти хуже прямых насмешек.

— Может, продемонстрируешь нам свою удивительную силу? — продолжал Кассиус, делая театральный шаг вперёд. — Осветишь нам путь? Или, может, у тебя есть и другие таланты? Например…

Он протянул руку, чтобы приподнять её подбородок, унизительный, собственнический жест, которым проверяют скот на рынке.

И в этот момент Лео, не меняя выражения лица, не глядя ни на кого, резко и тихо сказал:
— Кассиус. Хватит.

В его голосе не было гнева. Была холодная, абсолютная авторитетность, не терпящая возражений. Кассиус на животных инстинктах отпрянул, как от ожога, его наглое выражение лица сменилось на подобострастное и немного испуганное.

— Конечно, Лео, я просто…

— Я сказал, хватит, — повторил Лео, и на этот раз в его интонации прозвучала лёгкая, опасная усталость. Он на мгновение перевел взгляд на Вайолет. Не насмешливый, не злой. Изучающий. Словно видел не её платье и не её испуг, а что-то под ними. Затем он просто повернулся и пошёл прочь, его свита тут же ринулась за ним, затихшая и подобострастная.

Глава 5: Деловое предложение

Три дня. Семьдесят два часа напряженного ожидания, которые растянулись в вечность. С момента того, как в опустевшем коридоре рассеялся аромат хризантем, а тяжесть тела Лео Грифона переложили на носилки маги-целители, жизнь Вайолет превратилась в хождение по лезвию бритвы.

Утро первого дня началось с того, что ее соседки по комнатам — две вечно щебетавшие девушки из небогатого, но амбициозного дома Лилий — в коридоре встретили ее гробовым молчанием. Их тихий, испуганный шепот был красноречивее любых слов. Весть разнеслась мгновенно. Вайолет Орхидея была не просто «бледной» — она была опасной. К ней прикоснулось Проклятие Дикой Крови и… выжила. Более того, усмирила его. Это пугало окружающих куда больше, чем открытая агрессия.

На занятии по Гемо-манипуляции царила атмосфера подавленного любопытства. Магистр Игнатий, сухой старик с глазами-буравчиками, демонстрировал, как сильная воля может заставить каплю крови менять форму, подниматься против силы тяжести и испускать ровное, контролируемое свечение. Студенты из великих домов — Равенспуры, Ястребы, Драконы — легко повторяли упражнения, их капли сияли алым, багровым, золотистым. Когда очередь дошла до Вайолет, в зале замерли. Ее капля, как и на Церемонии, вспыхнула робким розовым светом и едва шевельнулась. Но на этот раз никто не засмеялся. На нее смотрели с новым чувством — не презрением, а настороженным непониманием. Сила, которую нельзя измерить и классифицировать, была для их упорядоченного мира хуже, чем слабость.

После пар она не пошла в столовую. Вместо этого она инстинктивно искала уединения. Ее ноги сами принесли ее не в библиотеку, а в другое место — в Задний дворик Забвения. Это было крошечное, затерянное между контрфорсами Академии пространство, куда никто не заглядывал. Сюда выходили глухие стены кухонь, а единственный вход был скрыт за тяжелой портьерой в коридоре старого крыла. Кто-то давным-давно поставил здесь каменную скамью, и теперь ее почти полностью скрывал разросшийся куст диких, горько пахнущих белых хризантем. Их никто не сажал, они выросли сами, вопреки воле садовников, и их заросли стали ее тихим, секретным убежищем. Здесь, в тени высоких стен, под бесшумным полуденным небом, она могла перевести дух. Она достала свою книгу — бесценный фолиант о Даре Гармонии — и пыталась читать, но слова расплывались перед глазами. Она вглядывалась в схемы «эмпатических каналов», пытаясь понять, что же именно она сделала с Лео. Было ли это просто инстинктом? Или в ней действительно проснулось то, о чем писала книга?

На второй день шепот стал громче. По Академии поползли слухи. «Он кинулся на нее, а она одним прикосновением усыпила его». «Говорят, она вампирша и питается силой других». «Нет, это древняя манияпуляция, запрещенная еще во времена Раскола». Вайолет ловила на себе взгляды: испуганные, враждебные, любопытные. Даже магистры, встречаясь с ней взглядом, отводили глаза чуть быстрее, чем обычно. Мир «Алой Розы» выстроил вокруг нее невидимую, но прочную стену отчуждения.

Она посетила лекцию по Истории Кровных Линий. Магистр Элвис, тот самый, что водил экскурсию в архив, вещал о структуре Совета Магистров.

— Совет — это семь старших магистров, представляющих семь сильнейших Домов-основателей, — его голос, монотонный и спокойный, был глотком нормальности. — Они вершат суд, заключают союзы, объявляют войны и утверждают брачные контракты. Их власть зиждется не только на силе крови, но и на мудрости, на глубоком понимании баланса, который удерживает наше общество от хаоса. Брачный контракт — это не просто союз двух людей. Это слияние кровей, укрепление рода, а иногда… — он вздохнул, — инструмент контроля. Политический акт, где чувства — роскошь, которую никто не может себе позволить.

Вайолет слушала, и ледяная тяжесть опускалась ей на сердце. Она все больше понимала, в каком мире живет. Мире, где все — от вспышки крови на кристалле до брака — было частью большой, безжалостной игры.

На третий день к ней подошел Мастер Элиас, библиотекарь. Он молча протянул ей маленький, тусклый кристалл на серебряной цепочке.

— Для щита, дитя мое, — прошептал он. — Чтобы чужие эмоции не сожгли тебя изнутри. Носи его на груди. Учись отгораживаться. Тебе это понадобится.

Она с благодарностью взяла амулет. Первый знак доброты за эти дни. Возможно, последний.

Именно поэтому, когда к ней после занятий подошел сухой, молчаливый слуга в ливрее с гербом дома Грифонов и без единого слова вручил свернутый в трубочку пергамент с сургучной печатью, у нее похолодело внутри.

Приглашение. Вернее, приказ. Явиться в кабинет главы Совета Магистров, лорда Кассиана, немедленно.

Сердце ее бешено заколотилось. Всё. Пришло время расплаты. Возможно, ее обвинят в применении запретной магии, в колдовстве над наследником. Ее род и так висит на волоске, а это… это будет концом.

Дорога до административного крыла казалась путем на эшафот. Богатые ковры, гобелены с изображением побед великих домов, сияющие доспехи предков в нишах — все это давило на нее, напоминая о ее ничтожном месте в этой иерархии.

Кабинет лорда Кассиана был воплощением власти. Помещение было огромным, с высокими стрельчатыми окнами из цветного стекла, сквозь которые свет падал на пол из полированного черного мрамора. Воздух был густым от запаха старого пергамента, дорогого дерева и ладана. За гигантским столом из черного дерева, заваленным свитками и картами, сидел сам лорд Кассиан. Его седые волосы и острые черты лица казались высеченными из granite. Он был воплощением холодной, безликой власти Совета.

Глава 6: Первое свидание

Переезд занял ровно пятнадцать минут. Всё её имущество — несколько платьев, потрёпанные книги, чернильница, перо и бесценный фолиант, завёрнутый в простую ткань, — уместилось в один скромный сундук. Служанка из дома Грифонов, угрюмая и молчаливая женщина с руками, шершавыми от работы, без единого слова взвалила его на плечо и жестом попросила Вайолет следовать за собой.

Дорога до крыла Грифонов напоминала переход через границу между двумя государствами. Сумрачные, плохо отапливаемые коридоры с потрескавшейся штукатуркой сменились широкими, освещёнными магическими сферами галереями. Под ногами вместо голого камня застелили густые ковры с запутанными узорами, поглощавшие каждый звук. Воздух пахнет не сыростью и пылью, а древесиной полированной мебели, кожей и едва уловимым, дорогим дымом ладана. На стенах вместо выцветших гобеленов висели портреты суровых предков с глазами цвета жидкого золота и гербы — скрещенные мечи на червлёном поле. Всё здесь дышало могуществом, историей и холодной, бездушной роскошью.

Её новую «комнату» правильнее было бы назвать кельей при тюрьме. Небольшое помещение с одной кроватью, письменным столом и крошечным оконцем под самым потолком находилось в самом конце коридора, прямо рядом с покоями Лео. Это не была щедрость — это был расчёт. Лекарство должно быть под рукой. Дверь закрывалась на тяжелый железный засов, но не с её стороны.

Служанка бросила сундук на кровать и вышла, не прощаясь. Вайолет осталась одна. Тишина здесь была иной — не уютной, а давящей, как в склепе. Она была в золотой клетке, но от этого не становилось легче. Каждая деталь интерьера напоминала ей: ты здесь, чтобы служить. Твоё удобство никого не интересует.

Учеба в «Алой Розе» не остановилась из-за переезда Вайолет или скандальных слухов вокруг ее имени. Она продолжалась, как огромный, безжалостный механизм, перемалывающий дни в прах знаний, амбиций и интриг. И Вайолет, как винтик в этой машине, была вынуждена продолжать свое движение.

Ходить на занятия теперь было сродни пытке. Она входила в аудиторию — и гул голосов резко стихал, сменяясь звенящей, неловкой тишиной. Она садилась на свое место — и ощущала на спине десятки колючих взглядов. Шёпот следовал за ней по пятам, шипящий и неразборчивый, словно шелест сухих листьев осенью. Она ловила обрывки фраз: «…видела, как он чуть не убил…», «…говорят, она его заколдовала…», «…Грифоны купили ее, как скотину…».

Раньше над ней смеялись. Теперь — ее боялись. И страх, как она поняла, был куда более токсичной и изолирующей формой отвержения, чем презрение. Презрение хотя бы оставляло тебя в покое. Страх же строил вокруг нее невидимую, но непреодолимую стену. Студенты шарахались от нее в коридорах, опасаясь коснуться рукавом. За обеденным столом соседи по скамье мгновенно замолкали и отодвигались, будто она была прокаженной.

Что она чувствовала? Ледяную пустоту. Острую, как стекло, и тяжелую, как свинец. Она чувствовала себя экспонатом в музее уродцев — на нее показывали пальцем, шептались, но никто не видел в ней человека. Ее «слабый» дар, ее проклятая эмпатия, теперь был постоянной пыткой. Она не просто слышала шепот — она чувствовала волны исходящего от людей страха, любопытства и злорадства. Они бились о ее психику, как волны о скалу, и только подаренный Мастером Элиасом амулет, который она теперь носила под платьем, не давал ей сойти с ума, приглушая этот шум до сносного гула.

Ее единственным спасением была учеба. На лекциях по Теории кровных линий у магистра Элвиса она могла утонуть в хитросплетениях генеалогических древ, где всё было логично, упорядоченно и не имело к ней личного отношения. На Основах гемомантии она могла смотреть на чужие, яркие вспышки силы с отстраненным любопытством биолога, изучающего редкий вид насекомых. Она стала тенью, тихим призраком за последней партой, который ничего не спрашивает и на которого никто не вызывает. И это ее устраивало.

Но даже в этом уединении ее настигали взгляды. Взгляд магистра Игнатия на Гемо-манипуляции — оценивающий, холодный, будто он пытался разгадать ее секрет. Взгляд Офелии из дома Ястреба — ядовитый и полный зависти, ведь именно Вайолет, а не она, теперь была помолвлена с завидным наследником. И самый тяжелый, самый невыносимый взгляд — его.

Лео Грифон. Он игнорировал ее на людях, делая вид, что ее не существует. Но она чувствовала его внимание. Ощущала его взгляд, тяжелый и горячий, на себе, когда проходила мимо. Он никогда не смотрел прямо, но она видела, как его голова слегка поворачивалась в ее сторону, как напрягались его плечи. Он следил за ней. И в ответ на это внимание ее кровь отзывалась предательским, тонким ароматом хризантем, который, казалось, сводил его с ума сильнее любой ярости. Это была странная, мучительная связь — он ненавидел ее присутствие, но его собственная сущность, его «зверь», постоянно выискивал ее, тянулся к тому спокойствию, которое она невольно излучала.

Но самым странным и пугающим был запах. Вернее, его отсутствие и внезапные, навязчивые появления. В её комнате не пахло ничем, кроме старого камня. Но иногда, когда она выходила в коридор или спускалась в столовую (где теперь ей был выделен отдельный столик в углу, под присмотром), она ловила его на себе — тяжёлый, изучающий взгляд. И в тот же миг, будто в ответ на его внимание, она чувствовала, как воздух вокруг неё наполняется тонким, едва уловимым ароматом белых хризантем. Он возникал сам по себе, её собственная кровь реагировала на его присутствие, выдавая её с головой.

Однажды, вернувшись с лекций, Вайолет замерла в коридоре. У дверей в покои Лео стояла непривычная суета. Несколько незнакомых слуг в ливреях с гербом главной резиденции дома Грифонов (более строгой и старинной, чем академическая) перетаскивали внутрь тяжелые сундуки. Воздух гудел от низкого, незнакомого голоса, отдающего приказы.