Кровь на кленовых листьях

Глава 1

(Шайори)

«Беги, беги, беги!» — этот приказ, отлитый в сердце страхом, стал единственным законом моего существования. Он отдаётся в висках гулким эхом каждого моего шага. Каждый шорох за спиной — это охотник. Каждая сломанная ветка — знак погони. Я последняя в своём роду кицунэ, лисица с мехом цвета лунной ночи. Остальных истребили.

Тэнкё-но-монокари. Те, кто оставил на мне клеймо вечной погони. Люди называют их по-разному — охотники, Тэнокари или же Псы Небесной Охоты.

Ну, об этом позже. Сейчас важно то, что колючий иней сегодняшней ночи впивается в мой мех. А где-то за спиной, уже второй день, слышны громкие разговоры Тэнокари.

Когда-то наш клан хранил старый кленовый лес. Мы не были злом. Мы были тенями, что скользили между мирами, храня хрупкую грань. Наш мех был чёрным — как ночное небо, поглощающее свет. Мы видели истинную сущность духов, скрытую за масками. Возможно, в этом и была наша вина. Мы знали слишком много.

Помню тот вечер, когда моя жизнь полностью изменилась. Воздух, густой от запаха хвои и клёна, вдруг пропах гарью и железом. Небо из багряного стало пепельным от летящего пепла. Мать, её шерсть отливала в огне синевой, толкнула меня мордой под сплетение корней древнего дерева. Запах смолы ударил в нос, горький и спасительный.
— Лежи смирно. Что бы ни произошло, молчи, — её шёпот был похож на шелест листьев. Её три мощных хвоста на мгновение укрыли меня от ужаса, происходящего снаружи.

Я не видела, но слышала всё. Не крики — предсмертные хрипы. Не звон мечей — звук стали, рассекавшей плоть и кость. Голоса и смех охотников — не злые, а холодные и самоуверенные. Будто они выкорчёвывали сорняки. А потом настала тишина. Такая громкая, что в ушах звенело.

Когда я выползла, луна освещала не лес, а пепелище. Тени плясали на обугленных костях моих сородичей. Тишина была полной. С той ночи я бегу. Мой хвост — не символ силы, а клеймо последней выжившей. Напоминание о цене, которую заплатили все, кроме меня.

Но этот уголёк, что тлеет внутри... Он не только о страхе. Он о вопросе: «Почему именно я?» Может, мне дали спастись не для того, чтобы просто бежать. А для того, чтобы однажды я повернулась к своим преследователям лицом и вцепилась им в глотки. Но для этого мне нужно стать сильнее.

Воздух ранней зимы был колючим и прозрачным. Я неслась сквозь лес, где багряные пятна последних кленовых листьев ярко контрастировали с тёмной хвоей елей и пихт. Изморозь уже серебрила камни под ногами, и каждый мой выдох превращался в маленькое облачко. В ушах стоял оглушительный звон — от страха, от усталости. Я уже не слышала шагов преследователя, но знала — он где-то рядом. Его присутствие чувствовалось в воздухе, острее зимнего ветра.

В голове мелькнула мысль:
«Водопад...Нужно добежать до водопада».

Рев становился всё громче. И вот он открылся моему взгляду: могучий поток, ещё не скованный льдом, падал с чёрной скалы в озеро, окутанное холодным паром. Вечернее солнце, низкое над горизонтом, окрашивало водяную пыль в золотисто-розовые тона. Я ринулась вперёд, сквозь ледяную завесу. Мокрый, обледеневший камень скользил под лапами. За стеной воды оказался узкий проход. Я вжалась в него, стараясь дышать тише.

Сердце колотилось так, что, казалось, выдаст меня с головой. Я прижалась к холодной стене, превратившись в комок дрожащей тьмы.

И тогда я увидела его силуэт. Он возник за водопадом, как призрак. Высокий, ловкий. Чёрные волосы, собранные в низкий хвост, были мокрыми от брызг. Его ярко-голубые глаза, холодные и ясные, как зимнее небо, мгновенно нашли меня в полумраке пещеры. Он не спешил. Вода стекала с его плаща, но он стоял неподвижно.

Я оскалилась, готовясь к последней схватке.

Но он не натянул тетиву лука за спиной. Вместо этого он медленно опустился на корточки.

— Я знаю, ты там, — его голос звучал спокойно, без намёка на агрессию. Он прозвучал странно глухо, пещера поглощала звуки. — Я не причиню тебе вреда.

Ложь. Все их слова — ложь. Я прошипела, выставляя когти.

Он заметил это движение и вздохнул. Затем, глядя мне прямо в глаза своими пронзительными голубыми глазами, он медленно снял лук и колчан со стрелами, положил на камень и отодвинул их ногой в сторону. Потом достал из рукавов те самые маленькие ножи и положил их рядом с луком.

— Видишь? — он поднял пустые ладони. — Я безоружен.

Я не понимала. Это какая-то уловка? Ждёт, пока я ему поверю, а потом ударит со спины? Однако, как бы я ни сомневалась, в его взгляде не было ни злобы, ни торжества. Только усталость и что-то ещё... сожаление?

— Они идут по моему следу, — сказал он тихо. — Отец... лидер отряда. Они будут здесь через несколько минут. Ты не сможешь от них убежать.

Я сжалась в комок. Значит, конец.

— Я могу отвести их, — он произнёс это просто. — Скажу, что твой след теряется у реки. Но... — он замолчал, и в его взгляде мелькнула борьба. — Ты ранена. Я вижу кровь на камнях. Позволь мне обработать твою рану. Иначе ты всё равно не выживешь.

Его слова были вполне логичны, но верить ему не хотелось. Да, я была ранена. Ранена из-за его сородичей ядовитой стрелой. Почему? Почему сын моего злейшего врага предлагает помощь?

Я посмотрела на его пустые руки, на его бледное лицо, обрамлённое чёрными волосами, на эти слишком яркие для охотника глаза. И кивнула. Всего один раз. Потому что другого выбора у меня не было.

Глава 2

(Акито)

Ветер крепчал, пробирая до костей даже сквозь плотную ткань моего плаща. Я шёл обратно к пещере, мысленно повторяя слова, которые бросил отряду. Ложь далась мне на удивление легко, будто я всю жизнь ждал этого момента. Я всю жизнь жил по чужим, жестоким правилам, которые меня тяготили. И сейчас, солгав ради спасения лисицы, я впервые в жизни почувствовал, что могу быть свободен от этих правил. Это мой бунт против системы, в которой я вырос.

«Она всего лишь зверь, Акито. Опасный, хитрый зверь». Голос отца, холодный и неумолимый, звучал у меня в голове. Но когда я промывал ее рану, видел боль в ее глазах — не животного, а разумного существа, — это убеждение рассыпалось в прах.

Я отодвинул свисающие лианы, скрывавшие вход, и шагнул под сень камня. В нос ударил знакомый запах влажного камня и... чего-то нового. Тонкого, сладковатого, как аромат ночного цветка и лесных ягод.

И замер.

На том самом месте, где я оставил изможденную чёрную лисицу, свернувшуюся клубком, теперь лежала девушка.

Она спала. Её обнажённая кожа мерцала в полумраке пещеры. Длинные волосы цвета полированного чёрного обсидиана рассыпались по холодному камню, прикрывая часть лица. Дыхание было ровным и тихим. Я невольно задержал свой вздох, боясь ее разбудить.

Как?.. Как такое возможно?..

Разум отказывался верить. Я огляделся, ожидая увидеть следы борьбы, исчезнувшую лису. Хоть что-то, что могло бы объяснить это превращение. Но вокруг не было никого. Только она.

Легенды... В них говорилось, что древние кицунэ могут принимать человеческий облик. Но отец и старейшины клеймили эти сказки как выдумки, призванные вызвать жалость к тварям. А теперь эта «выдумка» лежала передо мной, хрупкая и беззащитная.

Мой взгляд скользнул по изящной линии ключицы, по изгибу её тела и остановился на бинте, который я наложил всего час назад. Он был на месте, аккуратно обернут вокруг её человеческого бедра. Значит, это действительно она.

Что-то сжалось у меня внутри. Не страх и не отвращение. Нечто иное, острое и запретное. Она была прекрасна.

Я молча снял свой плащ — грубый, пропахший дымом и лесом — и осторожно, стараясь не издать ни звука, накрыл её. Пальцы на миг коснулись ее волос. Они были удивительно мягкими и шелковистыми.

Она шевельнулась во сне, едва слышно вздохнула и прижалась щекой к ткани плаща. В этом жесте было столько доверия, столько уязвимости, что моя собственная ложь отряду показалась мне ничтожной.

Я отошёл к выходу из пещеры и опустился на камень, спиной к спящей девушке-лисе. Сердце бешено колотилось. Я только что перешёл черту, которую сам для себя не осознавал. Я не просто спас жизнь существу. Я впустил в свой мир загадку, красоту и невероятную, смертельную опасность.

И странное дело — я не чувствовал ни капли сожаления. Только леденящий душу ужас от того, что теперь мне делать. И тихое, настойчивое, щемящее чувство, которое я боялся назвать своим именем.

Я смотрел на бушующий за стеной воды водопад и понимал: обратного пути нет.

(Шайори)

Резкий, как удар кнута, крик снаружи ворвался в пещеру, разорвав тишину. Девушка вздрогнула и открыла глаза. Первое, что она увидела — свои собственные руки. Человеческие руки с длинными тонкими пальцами, а не черные лапы с когтями.

Паника, стремительная и ледяная, ударила в виски. Превращение. Оно всегда приходило не вовремя. Её обнаженную кожу покрывала лишь прохлада пещеры и... грубый плащ, пропахший дымом и хвоей.

Охотник.

Она судорожно натянула ткань на себя, кутаясь с головой, и уставилась на его спину. Он стоял у входа, напряженный, вслушиваясь в звуки снаружи. Его лука и ножей на месте не было. Что это за игра?

— Акито! Где ты, черт возьми? — донёсся ещё один голос, на этот раз ближе. Сердце её бешено заколотилось. Это был голос лидера Тэномоно, его отца.

Акито резко развернулся. Его взгляд встретился с её взглядом — полным страха, недоверия и немого вопроса. В его синих глазах не было угрозы, только тревожная решимость.

— Нужно идти, — прошептал он, быстро подходя и опускаясь перед ней на колени. — Слушай меня. Они ищут нас. Ты не сможешь бежать в таком виде, а тем более драться.

Она молчала, сжимая плащ в белых костяшках пальцев.

— Есть путь. Очень опасный, но они о нём не знают, — его слова лились быстро и тихо. — Узкая тропа ниндзя на скалах, над пропастью. Она ведёт через горный хребет. Вход — в ста метрах отсюда, за большим валуном, поросшим мхом. Выглядит как расщелина.

Он говорил «ты». Он видел в ней человека, а не животного. Это сбивало с толку.

— А ты? — хрипло вырвалось у неё в первый раз. Голос был чужим, непривычным.

Акито на мгновение замер, услышав её, но тут же продолжил:
—Я отведу их. Скажу, что видел, как ты побежала на восток, к болотам. Это их займёт на несколько часов.

Это было безумием. Ложь на лжи. Ради чего?

— Они тебя убьют, если поймут, — прошипела она, констатируя факт.

— Не поймут, — он покачал головой, и в его взгляде мелькнула та самая уверенность охотника, знающего своё дело. — Я их лучший следопыт. А теперь беги! Прямо сейчас!

Глава 3

(Шайори)

Сердце Шайори бешено колотилось, заставляя кровь стучать в висках. Она прижалась к холодным стволам бамбука, пытаясь стать невидимкой. И тогда из густой тени перед ней выплыла огромная, почти нереальная фигура.

Это был волк. Но не лесной зверь, а дух, воплощение самой зимы. Его шерсть была белоснежной, как первый снег, и, казалось, от него исходит лёгкое сияние в сумраке рощи. А глаза горели холодным серебряным светом, словно две луны. Он был огромен, и его молчаливое появление парализовало её страх.

Инстинкт сработал быстрее мысли. Шайори резко выдохнула, и воздух перед ней задрожал. Там, где был пустой проход, мгновенно выросла непроходимая стена из бамбука, густая и плотная. Иллюзия. Хлипкая, но она должна была сработать!

Она рванулась в сторону, но не успела сделать и трёх шагов, как из-за зелёной стены раздался низкий, усмешливый рык.

— Мило, — прорычал голос, от которого застывала кровь. — Прячешься за призраками. Но от своего запаха тебе не спрятаться, кицунэ. Яд и кровь... сладковатый аромат отчаяния.

Стена из бамбука растаяла, как дым. Кинтаро сидел на том же месте, не шелохнувшись, лишь слегка склонив набок свою огромную белую голову.

— Бегаешь от теней, дрожишь от холода. Это ли участь великой черной лисицы? — в его голосе сквозила язвительная насмешка. — Ты жалкая. Как птенец, выпавший из гнезда.

Шайори сжала кулаки, чувствуя, как гнев пробивается сквозь страх.
—Оставь меня в покое, Окури-оками.

—Моё имя Кинтаро. Уж поверь, я охотно оставлю тебя умирать. Или, что более вероятно, тебя найдут Псы и сделают из твоего меха подстилку для своего вожака, — волк медленно поднялся, и его белая шкура ярко выделялась на фоне тёмного бамбука. — Но у меня есть предложение получше. Я дам тебе кров. Покажу, как разжечь ту силу, что тлеет в тебе едва заметной искрой. Я сделаю тебя могущественной. А взамен... ты окажешь мне одну услугу. Когда достигнешь мощи.

— Какую услугу? — прошептала Шайори, не веря своим ушам.

— Это я решу потом. Когда ты будешь готова.

В этот момент с противоположного конца рощи послышался шум. Часть бамбука раздвинулась, и из зарослей вывалился запыхавшийся Акито. Его одежда была разодрана ветками, лицо — бледным от бега. Увидев Шайори целой, он на мгновение выдохнул с облегчением, но его взгляд тут же наткнулся на исполинскую белую фигуру волка.

Акито застыл, как вкопанный. Рука молниеносно рванулась к рукояти саи (клинковое оружие, внешне похожее на трезубец, с коротким древком и удлинённым средним зубцом).

Кинтаро медленно, с преувеличенной небрежностью повернул к нему голову.
—А вот и верный пёсик прибежал на зов хозяйки, — прорычал он, и в его голосе зазвучала откровенная издевка. — Не утомился, бегая по кругу?

Акито ничего не ответил, его пальцы белели на рукояти оружия. Он смотрел то на волка, то на Шайори, пытаясь понять ситуацию.

Волк же снова обратился к девушке, и теперь в его глазах плясали холодные огоньки азарта.
—Ну что же, дочь теней, — его голос прорезал морозный воздух, словно лезвие. — Выбирай. Его путь ведёт к смерти. Мой — к силе. Решай, чью тень ты предпочтёшь.

Сердце Шайори замерло. Взгляд Акито, полный тревоги и готовности защищать её даже ценой жизни. И насмешливый оскал древнего духа, сулящего власть над самой судьбой. Выбор, от которого зависело всё.

Тишина повисла в ледяном воздухе, такая же густая и неподвижная, как туман над пропастью. Взгляд Шайори метнулся от бледного, напряжённого лица Акито к насмешливому оскалу Кинтаро.

Его путь ведёт к смерти. Мой — к силе.

Слова волка жгли сознание. Он был прав. Слабость, страх, вечное бегство — это был путь в никуда. С Акито они были бы всего лишь двумя перебежчиками против целого клана.

Но сила... Сила, которую предлагал Кинтаро, была шагом в неизвестность. Он не скрывал, что это сделка с тёмным духом. Цена будет высока.

Шайори медленно выпрямилась. Её движение было на удивление плавным, словно в ней проснулась не лисица, а нечто большее.

— Ты прав, Кинтаро, — её голос прозвучал тихо, но чётко, без тени прежней дрожи. — Я устала бежать.

Акито ахнул, и в его глазах вспыхнула паника.
—Шайори, нет! Он лжёт! Все духи лгут!

Кинтаро лишь усмехнулся, сверкнув серебряными глазами.

— Но, — Шайори повернулась к волку, и её взгляд стал твёрдым, как сталь. — Я не доверяю тебе. Ты требуешь слепую плату за слепую помощь. Я не пешка в твоей игре.

Она сделала шаг вперёд, прямо между ними, разрывая треугольник противостояния.

— Я принимаю твоё предложение, дух гор. Ты даёшь мне кров и знание. Но на моих условиях. Я не твоя слуга. Я — ученица. И когда придёт время твоего «долга», я исполню его, только если он не потребует предать то, кто я есть, или кого я решу защитить.

Она бросила быстрый взгляд на Акито, давая ему понять, что он не исключение.

Наступила новая пауза. На этот раз изумлённым был Кинтаро. Насмешка исчезла с его морды, уступив место холодному, изучающему интересу. Никто ещё не торговался с ним на пороге смерти.

— Смело, — наконец проворчал он. — Очень смело для замёрзшего щенка. Хорошо. Твои условия... принимаю. На время.

— Шайори, ты не понимаешь, что делаешь! — крикнул Акито, делая шаг вперёд.

— Понимаю! — резко обернулась она к нему. В её глазах горел новый огонь — не страх, а решимость. — Я понимаю, что одна я умру. Ты знаешь, как прятаться, но не знаешь, как сражаться с такими, как он. А Кинтаро — знает. Это мой выбор, Акито. Мой путь.

Кинтаро издал низкое, довольное урчание.
—Кажется, сделка заключена. А тебе, пёсик, — он повернулся к Акито, — советую бежать назад к своему хозяину. Игры дочери теней стали слишком опасны для тебя.

— Я никуда не уйду, — сквозь зубы проговорил Акито, и его рука снова легла на рукоять саи. Его взгляд был прикован к Шайори. — Если она идёт с тобой, то и я иду.

Волк рассмеялся — громко и пугающе.
—Преданность? Как трогательно. Что ж, дочь теней, твой зверинец пополняется. Решай и за него. Готова ли ты платить?

Глава 4

(Акито)

Путь обратно в лагерь Тэнкё-но-монокари был для Акито похлеще любого путешествия по леденящим тропам. Он шёл, не чувствуя под ногами земли, сжав зубы до боли. В ушах звенела тишина, оставшаяся после ухода Шайори, а в глазах стоял её образ — гордый и надломленный, уходящий в сумрак следом за белым призраком.

«Ты цепляешься за неё из-за собственного эгоизма».
Слова волка впивались в сознание, как отравленные иглы. Самый смешной вид трусости. Было ли это правдой? Да. Нет. Он и сам уже не понимал. Он знал лишь одно: чувство, которое он испытывал, глядя ей в спину, было не страхом одиночества. Это была ярость. Ярость бессилия. Он был никем. Сыном охотника, который не смог защитить даже себя, не то что её.

Лагерь встретил его настороженным молчанием. Воины клана смотрели на него с плохо скрытым подозрением. Он исчез на целую ночь и вернулся один, с пустыми руками и пустыми глазами.

— Владыка ждёт тебя, — коротко бросил один из старших охотников, указывая взглядом на самую большую палатку, у входа в которую горел сигнальный огонь, словно пылающий глаз отца, следящий за его позорным возвращением.

Акито глубоко вдохнул, распрямил плечи и вошёл внутрь, чувствуя, как тяжесть отцовского взгляда придавливает его к земле ещё до того, как он пересёк порок.

В центре просторного помещения, на подставке из черного камня, висел массивный медный чайник. Под ним ровно полыхал огонь, отбрасывая на стены из шкур танцующие тени. Отец восседал на стуле, как на троне, его глаза пристально изучали сына, взвешивая, оценивая.

— Ты вернулся, — голос его был ровным, холодным, как сталь клинка. — Без добычи. И с душой, витающей где-то далеко от тела. Где ты был, Акито?

Акито опустился на колени перед отцом, склонив голову.
—Я шёл по ложному следу. Лисица хитра, она запутала тропы. Я... потерял её.

Он ненавидел вкус этой лжи на своём языке.

Отец медленно поднялся и его тень поглотила Акито. Он подошёл к огню. Его отражение заплясало на полированной поверхности чайника.
—Лжёшь, — произнёс он спокойно, без упрёка, констатируя факт. — Твоё сердце бьётся чаще, когда ты говоришь это. Яд сомнения уже проник в тебя. Что она сказала тебе? Умоляла о пощаде? Показалась тебе слабой и беззащитной? И ты, мой сын, моя кровь и плоть, поддался на эту жалкую уловку?

Акито молчал, глядя в пол.

— Говорили же тебе старые легенды, — продолжал отец, и в его голосе впервые появились нотки чего-то горячего, почти фанатичного. — Кицунэ умеют принимать человеческий облик, чтобы вызывать жалость. А ты, похоже, рождён, чтобы эту жалость испытывать. Ты не должен поддаваться! Потому что тот, кто поймает последнюю Чёрную Лису... — он обернулся к сыну, и в его глазах вспыхнул тот самый огонь, что горел в очаге. — ...получит не просто трофей. Он получит ключ.

Акито поднял взгляд.
—Ключ?

— Ключ к абсолютной власти над миром ёкаев, — голос отца понизился до гортанного шёпота. — Их сердца будут биться в унисон с твоим. Их воля станет твоей волей. Мы больше не будем охотиться, сын мой. Мы будем править. Мы наведём настоящий порядок, подчинив себе саму природу духов. И всё это — благодаря силе, что заключена в её сердце.

Акито сидел, окаменев. Весь мир перевернулся в его голове. Это была не просто охота. Это было... ритуальное убийство ради завоевания. Его отец, человек, учивший его чести и долгу, говорил о власти с горящими глазами одержимого.

— Почему... почему ты никогда не говорил мне этого? — с трудом выдавил он.

— Потому что ты был молод и сентиментален, — отец снова сел, откинувшись на спинку стула, и его фигура вновь обрела невозмутимую монолитность. — Слишком много в тебе было её, твоей матери. Мягкости. Теперь ты видел истинное лицо лисы. Иллюзию. Теперь ты понимаешь, что на кону. Найди её, Акито. Вернись к клану героем. Или не возвращайся вовсе. Стань тем, кем ты рождён быть.

Акито вышел из палатки, и зимний воздух обжёг его лёгкие, как кипяток. Он смотрел на звёзды, но видел лишь глаза Шайори. Не глаза монстра, а глаза живого существа, которое его отец собирался принести в жертву своей жажде власти.

Внутри Акито бушевал пожар, жарче пламени в очаге отца.

Ярость. Она была первой. Глухой, раскалённой, как металл. Она пожирала всё, оставляя после себя горький пепел. Он ненавидел отца. Ненавидел этот ровный, холодный голос, рубящий правду и ложь одним и тем же лезвием. Ненавидел его взгляд, который никогда не видел сына — лишь инструмент, наследника, продолжение собственной воли. Акито ненавидел его за то спокойствие, с которым он говорил о порабощении целого мира, как о расчистке леса под новое поле. За эти горящие фанатичным огнём глаза, в которых не осталось ничего человеческого.

И сквозь этот всепоглощающий гнев проступала боль. Острая, как удар кинжала, — память о матери. Её образ всплывал в сознании, хрупкий и ясный, словно утренняя роса. Её тихий смех, её ладонь на его лбу, её голос, способный укротить любую бурю в душе отца. Лишь она одна умела удерживать его. Одним словом, одним взглядом. Она была тем замком, что сдерживал чудовище в его груди. В их доме пахло цветами, которые она собирала, а не пеплом сожжённых жертв.

А потом она умерла. И замок сломался.

Горечь заполнила его горло комом. Он вспомнил, каким отец стал после. Не скорбящим вдовцом, а сорвавшимся с цепи псом. Его гнев, до этого направленный в русло охоты и долга, выплеснулся наружу бешеным, уничтожающим всё потоком. И первой его жертвой пала стая Чёрных Лис, что обитала в старом кленовом лесу. Отец обвинил их в смерти матери — наговоре, болезни, чём-то иррациональном и яростном. Он повёл клан не на охоту, а на истребление. Акито, тогда ещё подросток, видел это: ночь, озарённая заревом пожаров, предсмертные вопли лисиц, больше похожие на плач детей, и его отец в центре этого ада, с лицом, искажённым не скорбью, а торжествующей яростью. Он не мстил. Он царил над смертью. Он сжёг их не только из мести. Он сделал это из власти. Из гнева. Потому что мог. Потому что мир отнял у него одно, и он в ответ решил подчинить себе весь мир.