Крысы

Пролог: 31 день до…

Кровь алеет на кончиках пальцев. Странно, всегда думал, что кровь красная, вовсе не алая. А она ярко-алая.

Мир возвращается странно, даже страшно. Тишина, разорванная полностью открывшимися глазами, разлетается в клочья. Клочья распадаются на волокна, а те просто рвутся с противным звуком. Убейубейубейубей…

Убей…

Убить хотят меня, просят убить именно меня и я, вроде как, должен, умереть. Мир, разорвавшийся в клочья после возвращения в него, становися целым. Единым и понятным.

Убей, убей…

Умереть можно по-разному, но мне как-то совершенно не хочется быть похожим на крысу, когда той ломают хребет. Крыса огрызается, дергается, пытается выдраться и укусить, рвануть пальцы и сбежать. Но вариант, здесь у нас, всегда один – крыса сдохнет. Крысу никто не возьмет в руки без перчаток, а чтобы прокусить их – зубов не хватит. И помирать как крысе меня не тянет

Значит пора встать. Тем более, мой крысодав ждет именно этого. Упивается моментом, ловит собственный дешевый кайф, густо настоянный на чужой крови, боли и страхе. Умирать, знаете ли, страшно. Особенно, когда знаешь свою смерть. И как ее зовут.

Мою звать Керчем, у нее около двух метров роста, килограмм девяносто веса и совершенно нет жировой ткани. Блестящая от пота машина для убийства, густо поросшая черным волосом от крестца и до сломанных ушей, торчащих из лобасто-лысой головы.

Керч - значит Керчак, наш здоровяк имеет слабость почитывать приключенческие книжки, находя их даже тут. Керчак, мать его, вроде как огромная обезьяна из какой-то книжонки. Керчаком, у нас тут, зваться слишком сложно, потому Керч.

Керч обожает свое основное занятие. Основное дело Керча – ломать людей, крушить им ребра, вышибать зубы, дробить кости и раскалывать головы о бетонный пол. И он делает свое дело красиво, залюбуешься. Особенно наблюдая со стороны. Каждый из противников Керча – потенциальная крыса, должная сдохнуть от его лапищ, смахивающих на огромных мохнатых пауков.

Будь я счастливее, так никогда не оказался бы с ним в круге Норы. Не умнее, не еще как-то, именно счастливее. Но вышло как вышло и мне, в целом, судя по ору и просьбам убить, остается сдохнуть, как грызуну в руках крысолова.

Керч проходится мимо, совершая круг почета по кругу Норы. Керч видит будущее, и в нем есть место ему, как победителю и мне, как эн-тэ-бэ. Вот и все. Три капо, следящих за Норой, невозмутимы, как настоящие кадавры.

Никто не знает, откуда крысы появились в Гексагоне. Наверное, просто пробрались при исходе, прижились, дали первые сотни потомства, а теперь от них не избавиться. Но мы не против, ведь крыса не только ценная шкурка, но и вкусное настоящее мясо. Особенно, если найдешь горелку и пару баллонов пропана.

Мы и сами крысы, только не дикие, а прирученные. Живем не под солнцем, двигаемся в вырытых кишках, залитых бетоном, прячемся от настоящих хозяев жизни по ночам… Живя своей второй жизнью. Мы даже такие же серые, одинаковые в своих робах, где различие – твой номер, выведенный несмываемым лаком на груди со спиной.

А еще мы жрем друг друга. Не в прямом смысле, так в переносном. Мы, запертые в бетонных стенах, выросшие внутри коробок искусственного камня, впахивающие на неживых созданий, так любим друг друга, что…

Что сейчас меня готовиться добить сволочь Керч, а среди зрителей, сумевших оплатить за вход и прибывание в Норе, есть даже типа мои кореша. Не сокамерники, а кореша, делящие соседские камеры отряда и назначенные нам работы. Я на них не злюсь, не мы такие, жизнь такая. Кому заплатить сворованным аккумулятором, пластинкой титана, бутылью дистилированной воды, куском материи, а кому и умереть перед глазами этих любителей зрелищ. Мне просто не повезло, я несчастливый.

У причины моего невезения есть имя.

Главное – 6/100, шестой отряд-Электроцех-номер сто.

И настоящее – Васька.

И эта самая причина сумела вляпаться перед капо, хозяевами ночной жизни и Норы, а единственным выходом стало добраться до главного боя, где Васька – самый настоящий главный приз. Вы уж поверьте - нравы у нас простые, и возможности имеются. Заныкать теплый живой приз, чтобы трахать в хвост и в гриву после смен, либо вместо, на такое пойдет любой отряд. Приз-то, чаще всего, отрядный. И мне надо достать ее отсюда, где она оказалась. А это, скажу я вам, куда как сложно…

…Ставка простая – сколько продержится боец и как именно умрет.

Сейчас собравшиеся уже грызутся между собой, спорят и кое-где договариваются. Приз ценный, а все поставили на Керча, значит, нужно как-то делить. Лучше раньше, чем позже. Видно, ставки оказались почти одинаковыми, что даже странно. Керч любит удивлять, не давая повода усомниться в своей честности. То убьет в три удара и сразу, то протянет время, забрызгая всех кровью.

Капо-7, командир седьмого отряда и комендант сегодняшней ночи, недовольно и неразборчиво басит. Керч кивает и поворачивается ко мне. Делу время, потехе – час. Может, вдруг случилась проверка, может, кто-то из редких механизмов для слежки решил проверить спящих какого-то отряда и вместо части номеров обнаружил каркас под одеялком и нагревательный элемент с термостатом? Все равно, капо ждет завершения представления, капо и есть настоящие хозяева Норы.

А как иначе? Если они следят за номерами, за крысами, за нами – обитателями бетонных кишок. И если именно они превращают побежденных в НТБ, эн-тэ-бэ, номера такого-то отряда, нарушившего технику безопасности? Как-бы попавшего под рухнувший стеллаж, случайно споткнувшегося на масле и ляснувшегося под траки платформы, пополняющей вооружение или, такое чаще всего, оказавшегося разодранного лентой конвейера.

Глава 1: 45 дней до…

Жить в Гексагоне сложно. Но лучше жить как есть, чем оказаться компостом. Компостные огромные чаны, чья белизна никак не выцветет, ждут нас всех. Но… желательно оказаться там попозже.

Компост медленно варится, помешиваемый специально отведенными номерами. Компост булькает, превращая в однородную жижу объедки, дерьмо и останки бедолаг, ушедших из жизни.

Компост нужен для сои, соя нужна для белка, белок нужен для нас, мы нужны для компоста. Сраный круговорот белковых соединений в замкнутом пространстве, круговорот, в какой-то обязательный момент отдающий трупным смрадом.

Я не помню многого, а Васька – единственное, что соединяет меня с какой-то прошлой жизнью. Я говорю, но слова появляются на языке сами по себе. Я делаю что-то, но не помню, откуда это знаю. Это не страшно, здесь пугает другое.

Наша жизнь очень проста и подчинена распорядку.

Подъем – сирена и вибрация ультразвука. Можешь пытаться привыкнуть к ней, можешь пытаться вставать раньше, но не угадаешь. На секунду, пять, полминуты раньше-позже, но побудка тебя обманет.

- Сука! Твари! Паскуды! Чтоб вы сдохли!

Последнее сказано зря. Даже у стен есть уши, а у нас уши с двумя ногами, с системой слежения и стукачами, и когда нас корчит от дрожи, продирающей до печенок, эти уши лишь похахатывают.

Капо, нацепив наушники, ходят в коридорах, поигрывая палками. Наушники подавляют сирену, а вибрация направлена вниз, с потолка, там стоят рентрансляторы и они никак не повредят капо.

Капо всегда сытые, одеты с иголочки и даже щеголяют в черных робах кадавров. Капо лоснятся от удавшейся жизни и любят, когда их крысы с утра срываются.

Капо такие же крысы, как мы, только предавшие себя и нас, людей-крыс. Док, он у нас умница, начитанный интеллектуал и эрудит, говорит, мол, само название «капо» пришло к нам из какой-то давней и страшной войны. Док называет её Войной и заявляет, что сравниться с ней ничего не могло. И что «капо» были точно такими же надзирателями, как наши ублюдки.

И капо обожают слышать о себе всякую хрень. Из-за последующего. Балаболы, позволяющие себя такое, знают, чем кончится. Но сдержаться же так сложно…

- Отряд, стой! На месте, бегом – марш! Раз-два, раз-два, раз-два! Выше задираем колени, зассанцы! Выше!

Про зассанцев ни хрена не фигура речи. После забытья, считающегося у нас за сон, в сортир хочется просто люто. Работающие сортиры и умывальники в конце каждого коридора с камерами-отсеками. Внутри нам такие условия не положены, захотел ссать ночью, или чего серьезнее, так терпи.

И сейчас, заставляя нас прыгать на месте, капо выжидают – кто не сможет сдержаться.

- Полуприсяд, крысы, руки вперед! Раз, встали, два, сели, раз-два, раз-два, раз-два!

Кто-то, живя в камерах, занимается собой, кто-то нет, а кто-то просто болен. Но все выполняют приказания капо, потея, бледнея, хрустя суставами и жутко сопя. Мимо трусит соседняя камера, парни с нашего же отряда, уже бегущие в конец коридора на утренний отлив. Нам остается только провожать их взглядами, завидовать, мечтать и надеяться на завершение экзекуции.

- Ты смотри, как они любят физо, а?! Продолжаем, петушки, прыгаем бабочку!

Присели, прыгнули, руки – хлоп над головой. Присели, прыгну…

Почему бабочка? И какая она вообще, бабочка? И кто это?

- Раз, два, раз, два, раз… А у нас тут чемпион, отряд! Настоящий, мать его, чемпион по зассыву!

Верно, сзади тянет свеженамокшими штанами, вполне ожидаемо после физзарядки. Меня самого постоянно так и тянет сжать ноги.

Треск, еще треск. У капо два вида палок – обычные и электрические, и сейчас в ход пошла вторая.

- Стоять, крысы!

Стоять, не оборачиваться, молчать, делать вид, что тебя нет. Если кто залупнется – изгваздаемся все, не дадут нам добраться в санузел.

Палка трещит, бедолага кричит и скрипит зубами, воняет все сильнее. Капо знает свое дело: разряд в брюхо, удар по почкам и еще разряд в пах. «Дожимайка» называется, чтоб все до последней капли.

Мрази.

- Все, больше не надо никуда бежать?

В ответ молчание, скрип зубов и взгляд. То, что нужно капо, то, что им удача прописала.

- А кто тут у нас говорил о всяком непотребстве с нашими жизненными циклами? – старший капо как-бы интересуется у отряда, желая чтобы стуканули. Все молчат, но капо не расстраивается. Он и так знает, кто ляпнул.

- Пять-полста-один, за такое оскорбление присуждаем тебе…

Обычная палка гладкая, блестящая полимером покрытия, шлепает по ладони. Влажно и многобещающе, как раз к таким клешням как у старшего. Ручищи у него огромные, если растопырит пальцы и положит сверху на голову нашему полста-первому, может и сломать.

- Чистку сортира после всех отрядов! Правда, противно?

Всё как всегда и как обычно, всё по их замыслу.

Одному – лежать, уничтоженному морально и скрипя зубами от физической боли. Второму, перданувшему лишние слова – час-два-три отдыха. А может и больше, смотря как пойдет. Дизраствор, брандсбойт, жесткая щетка на длинной ручке убирают что угодно, особенно, если приложить усилие. И если с капо попытаться наладить отношения, а такое возможно, капо легко разрешит провести в санузле хоть всю рабочую смену.

Глава 2: 45 дней до…

- На порядок!

- На порядок!

Капо горланят и горланят, как будто не знают, что нам все понятно. Сделали дела в сортире, так приступайте к порядку. Порядок простой: постель, полы, потолки. Наши тощие матрацы, куцые одеялки и валики, изображающие подушки, надо разложить-заправить-натянуть. Пока нас гоняют в сортир, все это добро лежит расхристанное и сушится. В камерах душно, влажно и сыро. Мы заправляем и возвращаемся вечером к липко-влажным постелям.

Ночью температура понижается. Мощности генераторов, работающих на отопление, перекидываются куда-то еще. Мы не знаем почему так, но первая половина нашего сна, если можно так сказать, обычно заставляет стучать зубами. Может, так нас к чему-то приучают, может, ломают еще больше, чем есть, хер пойми. Но первая половина ночи всегда холодная.

Зато потом, спустя два с половиной-три часа, камеры становятся самой настоящей парилкой. И ты просыпаешься весь мокрый, ведь заснул закутавшись во все, что можно. Кто-то, вроде нас с парнями, имеет нагревательный элемент, он всегда прячется под нашими шконками, даря немного тепла. Хотя в основном элементы нужны для Норы, для того, чтобы на наших, сука, кроватях лежали комки, выделяющие как-бы тепло.

Машины порой проверяют камеры отрядов, отправляя небольших механических шпионов, вооруженных тепло и прочими визорами. Потому нагреватель выступает обманкой, шпионы проверяют нас механическим счетом – по количеству тел, дышащих своими тридцатью шестью градусами. Так что элементы штука полезная и нужная, да. Но в основном нагреватели греют нам жопы, насколько могут. И если на них вдруг забарахлит механический таймер, то к влажной духоте, накрывающей сразу, добавится и тепло, прущее снизу.

Засыпаешь, свернувшись в комок. Просыпаешься мокрым, липким и воняющим застарелым потом под выступившим новым. Красота, хули. Наш сладкий славный родной дом на сто рыл, что сейчас вылизывается дочиста и до блеска.

Полы должны быть выметены и не иметь отпечатков от обуви. Половина нашей камеры обязательно явится вечером, уделавшись в масле, смазке, грязи, компосте и просто в дерьме. Полы пидорасят с вечера, в короткий промежуток до сна, а ночью ходят только босиком. Но утром все равно отыщется чей-то след.

Потолки нужно чистить от паутины. Пауки пришли сюда вместе с крысами, пауки плодятся в душном воздухе Гексагона как кролики и воевать с постоянно свисающими серыми простынями непросто. Ты уходишь на работы, возвращаешься, а над тобой колышется провисший второй потолок.

Эти мерзкие мохнатые паскуды, отращивающие немыслимое количество лап, с удовольствием сыпятся нам в постели, сыпят всякую прочую нечисть навроде мокриц и, поговаривают, порой могут сосать кровь. Не знаю, не видел, но заметив паука – давлю суку не задумываясь.

Мы всегда имеем в камере зажигалки, чирк и оно горит. Но пауки, как и мы, приспосабливаются. Паутина горит все хуже и хуже, чадит, коптит, едва занимаясь и оставляя после себя самую настоящую копоть.

- Порядок, крысы!

У нас есть пятнадцать бессмысленных минут, отсчитываемых метрономом без каких-то прочих звуковых сигналов.

- На счет! – рыкает Смола и смотрит на обоссавшегося. Это новенький, я не помню ни его номера, ни его имени, ни его погонялы. Смола проявляет уважение к чужой боли и жалость к пострадавшему от чужой глупости, Смола у нас порой просто благороден, аки джентльмен.

«Ваш Смола, - как-то сказал Док, разнежившийся после барбитуратов с морфином из аптечек кадавров, - прямо сраный лорд Байрон»

Новенький встает на счет, начиная озвучивать бег времени. Собьётся – получит свое сполна.

Я отхожу в угол к парням, занятым планеркой. Да, у нас тут такая есть, каждое утро камеры начинается с неё. Жизнь камеры зависит от неё, как бы такого не хотелось большей части живущих здесь. Они косятся на нас, занимаясь порядком, злятся, обдумывают хитрые планы крохотных восстаний и…

И когда их прижимает, идут к нам и радуются этим самым планам, намечаемым каждое утро.

- Шестьдесят!

Первая минута порядка пролетает незаметно и лихо, как огрызки настоящей жизни в Норе. Порой мое сознание раздваивается, заставляя меня бояться за самого себя. Здесь, в Гексагоне, номера порой сходят с ума. Это не сложно, особенно если тебе прилетит по башке палкой. Хуяк-пиздык и вот ты уже не нормальная, пусть относительно, человеческая особь, а овощ. Не знаю, что за хрень этот самый, или самая, овощ, но так говорится. Бывает хуже, бывает,

Рожденные в говнище, выросшие в дерьме и живущие в клоаке, мы срываемся. Такое случается, один случа й на сто-сто пятьдесят, но случается. Главное тут вовремя заметить поехавшую башню раньше, чем вместе со своими мозгами, вылетающими через уши от случившегося, не вылетели чьи-то еще. Тихушники, садящиеся в уголок и замыкающиеся в себе – у нас редкость. В основном у нас тут хватает другого.

Злоба, ярость, жажда крови – три главных опоры сумасшествия номеров. Мы крысы, мы ненавидим сами себя и если кто-то из нас течет мозгом, то чаще всего в сторону бешенства. Как говорит Док:

- На то вы, братцы-кролики и сестрички, сука, лисички, и вполне себе дикие звери, чтобы порой подхватывать бешенство.

Док любит строить из себя эдакое ебаное высшее существо, недостижимое и непонятное. На самом деле мы вполне все понимаем. За тем исключением – откуда Док разбирается в человеческих организмах и почему умеет их лечить, если нужно.

Глава 3: 45 дней до…

Нааа-алееу-уу… налево, крысы, на жратву шагом марш! Да, кому-то эта хрень вместо кимвал звенящих и Гласа Божия, возвещающих, что, мол, парниша - ты уже в раю. Жратва, ох ты ж елы-палы, как много в этом слове.

Мы маршируем по коридору, впадающему в широченное русло радиуса ЮЗ-блока. ЮЗ-блок – это Юго-Западный блок Гексагона. Радиусы у нас главные, по радиусам течет вся жизнь Гексагона. Радиусы поделены на полосы и у нас самая отвратительная часть – прямо у Дыры. Дыра, вообще-то, обрамление системы воздуховодов, кабелей, вентиляции и прочей инженерной байды, торчащей снизу вверх толстенным шишкастым хером из армированного бетона, прочного пластика и металлических сегментов.

А наша полоса, идущая по самой кромке ограждения у Дыры, выделена нам не зря. Если вниз, случайно или намеренно, ляснутся контроллер, кадавр, транспортная тележка или небольшая платформа, то это разорение с потерями. А машины ведут очень простую экономию, где нам заранее выделена графа «неизбежные убытки». Потому мы и перебегаем на ту сторону, выстраиваемся и прем в сторону жральни, косясь в сторону левофланговых.

Каждое утро без солнца, каждое утро с сиреной, мы выбираемся сюда. И каждый раз, оказываясь на нашем радиусе, понимаю – насколько талантливо устроен Гексагон. У машин нет дня с ночью, они отдыхают только при износе механизма или посадке батареи, они заняты всегда, а уж здесь…

Но к нам, в коридор, добирается минимум звуков, давая хотя бы какой-то отдых. А сейчас, выйдя из нашей крысной норы, мозг разрывается в первую минуту. От мерного лязга, грохота, топота, перекатывания, шуршания и прочего. Идут кадавры, готовые для отправки, пробегают контроллеры, вышагивают платформы, катятся транспорты с грузом, материалами, инвентарем, кусками механизмов, всем, нужным огромной крепости-муравейнику, наполненной стальными муравьями-убийцами.

Мы идем по радиусу, обгоняемые всеми. Течем сплошной серо-грязно-рвано-заплатанной полосой, шаркающей рваными подошвами, влажно шлепающей полубосыми ногами, воняя немытыми телами. Никогда не был в свинарнике, хотя говорят, что он тут есть. Не был, но почему-то уверен – свинкам стало бы стыдно из-за зависти к смраду, распространяемому нашей крысиной стаей.

Мы крысы, живущие во власти оживших крысоловок. Наши крысоловки передвигаются самостоятельно и всегда готовы развернуть в нашу сторону все свои калибры. Наша жизнь пропитана не только нашей собственной вонью, наша жизнь жутко смердит мертвым металлом, смазкой и прочей химической дрянью, наполняющей смертоносные механизмы, помогающей им быть сильнее, быстрее и опаснее любого и любой из нас.

Коридоры выходят на радиусы не очень широкими проходами. Все просчитано с механической точностью, все направлено на результат. Если крысы вдруг одновременно сойдут с ума, то напротив каждого будет достаточно одного контроллера, чтобы остановить всех. Пулеметы посекут нас в фарш, крошку и буро-красную труху, поставив точку в наших никчемных жизнях.

- Леу-леу… ряааз-ряяааз!

Капо идут сзади и сбоку, подальше от дырки. Командуют, гаркают, гонят наши стаи вперед. Все знают, когда развод по работам и все равно – гонят, как будто опоздаем.

В этом кроется великий смысл забивания нашей стаи, сейчас куда больше смахивающей на стадо баранов-овец и прочих бяшек, видящих только направление, задаваемое пастухом. Поди вякни или вспомни о правах человека, как порой любит позубоскалить Док, и все закончится быстро да просто. Чик-чирик, пиздец, ку-ку… выпал дембель старику. Хер знает, что такое дембель, но Док, любящий эту присказку, утверждает, мол, полный и бесповоротный пиздец дерьму вокруг. Каюк и амба, короче.

Пищеблок впереди, до него полкилометра прямым ходом, пищеблок пахнет чем угодно кроме еды, но организм не обманешь. Выделилась слюна? Это, братец, ты уже почти рядом, нос почуял отвратный запах готовящихся рационов, а пищеварительный тракт уже взбунтовался, вот и течешь да капаешь, как бульдог.

Пищеблок огромный, вытянутый как кишка, вдоль борта блока, устроенный сквозным, чтобы никаких столпотворений и пробок.

- Напра-а-а-ву-у-у!

Головой дергаешь туда-сюда, автоматом рассчитывая проблемные точки радиуса. Мы почти бежим, стараясь быстрее попасть внутрь. Это не спроста, наверное, что-то наш капо хочет.

Внутри Пищеблока все знакомо до блевашей. Серые стены, серые длинные лавки, серые длинные столы, серые люди за ними. Пищеблок уже принял отряд-4, Электроцех, в дальнем углу «шестерка», Электроцех, а посередке, пожираемые взглядами обычных номеров, наши прекрасные крыски-шлюхи. Ну, как прекрасные? Я не хожу в бордель, я посещаю Нору.

Когда ты день за днем впахиваешь на работах, одних и тех, снова и снова, жизнь превращается в сплошную ленту повторов. Самые слабые ломаются и могут пропасть. Пропадают по-разному, кто-то встает и идет не оглядываясь, пока не наткнется на конроллера, стерегущего выходы из Гексагона. Там все просто – засек, навел, выпустил несколько зарядов, хуяк-пиздык… уборщики счищают с бетона ошметки. Кто-то пытается отыскать узкие кишки, ведущие в Джунгли, на Горизонты, полные лишь ящеров, отрядов контроллеров и кадавров. Чаще всего их находят потом, высохших, как мумии и в совершенно разных местах. Никто не нашел кишки, выводящей из Гексагона. Оставшиеся уходят просто – кинувшись под пресс, смастерив из каната петлю или забравшись в небольшой мартен, когда тот изредка запускают. Последних меньше всего, но они тоже имеются… Имелись.

Наши серые крыски-шлюхи имеются для тех, кто не хочет такой участи и кто тоже страдает от бесконечно повторяющихся дней. Официально талоном на услуги проститутки награждают. За хорошо выполненную работу и трудовой подвиг. Неофициально…

Глава 4: 45 дней до…

Меня зовут Два-сто, хотя друзья называют Лисом. У меня не рыжие волосы, когда они отрастают на регулярно бритой башке, то видно – волосы черные. Но, как сказал мне как-то Армен, лисы бывали и чернобурые. Мое прозвище пришло со мной, так назвала меня Васька. Так назвал меня Гоп, но Гоп умер сразу. Говорят, что я хитрый, а еще говорят, что моя злоба пострашнее злости некоторых капо. Это правда, мне не стоит переходить дорогу и даже Смола меня явно опасается.

Это хорошо, позволяет поддерживать тонус в нашей небольшой компании.

- Кашка, - Смола радостно улыбается, видя дежурного с тараном.

«Дробь» летит по тарелкам, белесо-рыжая, недоваренная, поблескивающая округло-вытянутыми гранулами. Наши крысы терпеливо ждут, когда к первому дежурному добавится второй, несущий ПТ, парящий и воняющий чем угодно, кроме чего-то съедобного.

Голод живет рядом с нами, он наша незримая тень, эдакая спутница и соседка. Родившимся в Гексагоне выдается иммунитет, у них с самой Родильни все настроено на недоедание. Странно, ведь порции расчитаны механически верно, никто тут нас голодом не морит, на самом деле. Просто жрать это говно искренне противно. Мне, к примеру, Ваське, Щеглу, не так давно бывшему живым и тоже принесенным машинами из рейдов в Джунгли.

Но привыкли, смогли втянуться, пусть и не до конца. Это мои товарищи вот прямо обожают все приемы пищи и даже находят в них своеобразное, сука, удовольствие. Даже порой не верится…

- Рыба. – говорит Смола и снова улыбается. – Рыбка…

ТП всегда поливают усилителем вкуса. И Смола опять не ошибся, мы как будто будем жрать рыбу. Когда моя миска наполняется, я стараюсь смотреть в сторону. Если не вижу этого, то смогу хотя бы глотать, не жуя.

Смола не возмущается, когда видит маленькую порцию, но зато злится. При его богатырской стати с мощой жрать надо много, уродился таким человек, что поделаешь? Дежурный скрипит зубами, пока ботинок с подошвой из покрышки мнет его ногу. Влажно чавкает доп-порция и скрип прекращается, Смола отпускает бедолагу и начинает наворачивать за обе щеки. А я…

А я смотрю на стол Электроцеха, заметив что-то яркое. Здесь такое редкость и, если уж мелькнуло, вцепишься глазами как в крысиное мясо, не желая отпускать. Что это у нас там?

Новая крыса-сборщица, поправляет серую косынку, откуда и выбилась короткая и огненно-рыжая прядь. Поправляет, сидя ко мне затылком и не думая, что кто-то смотрит. А я понимаю, что ПТ с дробью не чувствуется во рту, что мне наплевать, что даже мой поход в Нору вечером уже под вопросом. Потому что рыжая прядь заставляет меня нервно подрагивать, живот тянет вниз и понимаю, что если встану прямо сейчас, то парни оскорбятся.

А кому понравится стояк у соседа по столу да за едой, верно?

Она поворачивается боком, что-то тихо спрашивая у соседки. Новенькая, новенькие всегда ведут себя тихо. И, глядя на нее, понимаю – тут надо поторопиться, если, конечно, стоит это делать. Такую не могут не принять под крыло что её капо, что кто-то из отрядных бугров, ночующих в соседней камере с такой красотой. Не сказать, что я брезгливый, наша жизнь не для таких, но ей…

Ох черт, ей мне хочется распоряжаться в одиночку.

Я смотрю на вытянутый острый подбородок, на острый нос, чуть поднимающийся вверх на самом кончике, на краешек глаза, чуть задранный к виску. Сука, да я влюбился, не иначе. Мне жутко хочется встать и отправиться прямо к ней. Мне так хочется эту рыжую, что не заметил, как сожрал порцию и надо мной уже похохатывают парни.

И тут у нас останавливается капо. И показывает раскрытую пятерню. Пять, значит.

- Охота? – буркает Смола.

Капо кивает. Капо знает, что где-то в стенах Пищеблока встроены камеры и потому осторожен, капо держатся за свои места и любят свое дело.

- У нас и так проблемы появятся, сегодня соседи-подсобники отдыхают, - ворчит Смола. – А охотников дадим, кто станет за отдыхающих отряда работать?

- Сам поработаешь, - брезгливо тянет капо. – А то охуели уже совсем, хрен заставишь что сделать. Ты меня понял, бугор?

Смола кивает и смотрит в стол. Этого никто не видит, но его левая рука сейчас гнет и мочалит тонкий металл лавки. Тонкий-то тонкий, да поди сделай также.

- Падла, - цедит Смола, дождавшись, когда капо отойдет. – Блядь…

Желтый пихает его ногой и возвращается к еде. А я, наконец-то сбитый с мысли о рыжей, к счастью уже вставшей вместе с отрядом, смотрю в самый дальний закуток, прячущийся у провала раздачи.

Там небольшое возвышение, где стоят два стола, чуть поменьше наших и за ними, вместо лавок, самые настоящие стулья. Сейчас там едят, ржут, делятся новостями и планируют свои планы наши капо, те, что сейчас в отдыхающей смене. После развода они поведут отряды на работы, сменив товарищей, что снова попрутся в Пищеблок.

Капо чернеют своими мундирами, хрустят настоящими галетами и глотают сладкий чай. Он точно сладкий, ведь попробуй разок сахар и его сладкий запах никогда не выветрится из носа. Капо жрут джем из пластиковых коробочек, мажут его вместе с маргарином на кремовые пластинки галет, жрут что-то настоящее рыбное из банок, тишком передают под столом стаканчики с сэмом. У них даже пойло натуральное, они гонят его из овощей, растущих на компосте. Ржут и называют свой самогон-сэм «Мертвяковкой» и «Дохлоньяком».

Глава 5: 45 дней до…

Плац расчерчен на квадраты с номерами отрядов. Мы встаем на свой, Общих работ. Отряды пребывают, но у нас еще есть время до развода с распределением. Все пользуются им по-разному.

- Смола, ваши совсем охуели!

Баста, бугор отряда-1, всегда конкретен. Он вообще четкий, дерзкий и резкий, сходу нарывающийся на агрессивные переговоры. От того нос плоский, над левым глазом нависает кожа, рассеченная шрамом, а на левой руке недостаток пальцев. Говорят, как-то Баста наехал на нескольких карлов, готовящихся стать капо. Не сказать, что такого не случалось, тем более капо относились к таким теркам, как к экзаменам будущих коллег. Но Баста что-то там перегнул и ему пришлось натурально рубить себе пару пальцев прилюдно. Нора ржала, делала ставки, а потом поила сопящего Басту за свой счет.

- Чо?

- Через плечо, Смол, какого хера ваши лезут куда их не просят, это наши укладки бы…

Баста каркает, затыкается и косится назад. Там стоит Бык, страстно не любивший Смолу, но зато ценивший осторожность. Орать при капо про потрошение медицинских укладок, так-то, перебор.

Баста молчит, а два самых сильных бугра двух камер наших отрядов находят себе занятие – сверлят друг друга взглядами и старательно вкладывают в них максимум обещаний на отдаленное будущее. Эта сладкая парочка ненавидит друг друга страстно и давно, порой сходясь сам на сам и не выяснив кто круче.

Док как-то сказал, что на бой Смолы против Быка, если такой случится именно в Норе, коэффициенты будут выше, чем на любой бой Керча. Это правда, зрелищ с развлечениями у нас немного, а ненависть моего товарища к мрачному здоровяку превышает даже ненависть Смолы к капо.

Но следить за их игрой в гляделки мне быстро надоедает и начинаю ворочать головой, отыскивая ту рыжулю. Пробрала меня девка, от ушей и до пяток, как электричеством стегнули. Не ожидал от себя такого, а вот ведь…

Плац заполняется, народа пребывает, крысиная стая собирается вместе, серая и огромная, как настоящая армия. Когда я в настроении, то мне порой страстно хочется, чтобы нас всех прорвало. И пусть таким как я, Смола или Пан от этого бунта окажется худо, но хотелось…

Наверное, что эту хрень ощущал не только я. Порой, стоя на разводе, ловил взгляды разных людей, от бугров с обычными трудягами и до шелупони, прозябающей на вечно голодном пайке и самых тяжелых работах.

Может ли Гексагон полыхнуть изнутри? Да, еще как. Мы крысы, а глупых крыс не бывает, мы выживаем в аду и ад наш дом. Смешай горючее, оно тут двух видов, нарви и притащи в мастерские линолеума с комнатушек Медблока, добавь немного мелко накрошенного фосфора и у тебя уже есть оружие.

Любой номер из ремонтных мастерских, любой номер из комплектации знает – где и какую крышку поддеть у контроллера. Останови его и у тебя под руками целый арсенал, если умеешь им пользоваться. И если знаешь, как быть дальше. Я, сука, пока не знаю. Хотя эти мысли приходят постоянно, появившись в первый раз почти сразу, как Гексагон стал для меня самым обычным, огромным и крохотным, миром, где я живу. Где мы, с Васькой, живем.

Да уж, мы тут привычные убивать. Пусть, само собой, не все.

И, каждый из нас, знает – как тяжело будет убить кадавра. Особенно без оружия, без калибра в семь шестьдесят два, без… Мы крысы на двух ногах, наши когти с зубами спрятаны там, где никто не найдет и достаем их мы чтобы резать друг друга. Пока…

Если бы я был уверен в успехе, если бы мог положить большую часть крыс-людей Гексагона ради бегства в Джунгли, я бы пошел на такое. На бессмысленный и беспощадний бунт, прикрывающий мой побег. Наш, с Васькой, побег. Но уверенности нет.

Мы крысы, а многие крысы любят стучать. И пока не случится что-то, что всколыхнет наше болото, мы так и будем жить в своем дне сурка.

- Строится! – орет в матюгальник замглавкапо ЮЗ-Блока . Точно, отряды подтянулись, плац забит полностью, все на своих местах.

- Начинаем распределение задач!

Удивили, мать вашу. Начинайте, чо уж.

- Лис!

- А? – я покосился на Смолу.

- Скажи Зассанцу, чтобы отобрал еще четверых и отправился на охоту.

- Хорошо.

Смола у нас главный и напоминает таким вот образом.

Нет ничего хуже чистки стоков. Нет ничего прекраснее чистки стоков. Отвратно тут одно – вонища, зато остальное…

Меня и еще десять человек отправили в коллектор. Бетонная труба с глубоким желобом, куда стекается всё дерьмо с одного из корпусов. Дальше оно поступает на фильтрацию, на первичную сушку, на переработку, в компост. Но если среди булькающей жижи, лениво текущей под уклон, найдется твердый предмет… Пострадают лопатки центрифуг, разрушится первое из нескольких огромных сит, забьется мелкий фильтр и тогда нас накажут.

Потому номера, упакованные в старые костюма ОЗК, стоят, как сраные рыбаки, в самом коллекторе. Две линии по тре человека с натуральными сетями, остальные позади, с баграми и охуенно большими сачками. Багры и сачки на длинных рукоятях, чтобы оказаться последним заслоном на пути разрушительных твердых предметов.

Я сижу на бетонном выступе в нише, где обычно складируют инструменты ремонтники. На мне повязка из ваты, переложенной марлей и замотанной в бинт. На мне намордник респиратора и очки-маска. И все равно запах пролезает через них, выжимая из глаз слезы. Здесь работают короткие смены, по три часа. Но этой трёшки хватит надолго.

Васька и Лабиринт-1: 31 день до…

Никогда не стоит вспоминать прошлое, пытаясь найти в нем теплый уютный кусок прошлого. Да, две недели назад, когда все начиналось, покоя и уверенности в завтрашнем дне мне хватало. Но оно кончилось и не стоит терзать память. Живи здесь и сейчас.

Я стою и смотрю в темноту перед собой, в темноту, где-то вдалеке разрезаемую красной вспышкой. Лабиринт, дитя дьявола и капо, Лабиринт, потерянный кусок Гексагона, Лабиринт, куда входят двое, а выходит кто-то один. Или одна, тут уж как повезет. Сколько в него вошло в поисках Васьки, моей прекрасной, чудесной, не родной по крови, но по по самой жизни сестренки – мне неизвестно.

- Иди, - сказал мне капо, - иди и найдешь.

Вопрос лишь один – найду ли я ее живой, либо мне не повезет и наткнусь на остывшее тело? Где ты, сестренка, как ты?!

Васе жутко хотелось двух вещей: пожрать и выбраться отсюда. Ни того, ни другого пока исправить не получалось. Да, её никто не нашёл, она была свободной и даже вооруженной. Надолго? После ублюдка, вскрытого ею как поросенок, церемониться с ней вряд ли станут. А искать точно начали.

Единственное, что пугало – заточка, обнаруженная прямо под рукой в крохотной дыре, где ее держали связанной. Ей-то Васька распустила половину веревки на руках и сделал все остальное. Дождалась охранника, вскрыла его и пошла дальше.

И, да, вопрос-то пугал. Вопрос, уже не раз возникавший в голове.

Откуда, сука, заточка?! Вытянутая, тонкая, как скальпели Дока, удобно лежавшая в руке? Заточка, вскрывшая горло карла, пришедшего за ней так легко. Жалела ли Вася ублюдка? Хер там, было бы с чего, говна не жалко. Особенно после всех лет в Гексагоне.

Пару раз ей приходилось втискиваться в самые дальние тупиковые ответвления лабиринта, где она оказывалась, услышав шаги. Даже вышло рассмотреть идущих: карлы, без серьезного оружия, с одними фонариками, шарящие по сторонам, но не забиравшиеся глубоко.

Понятно… Карлы её уже боятся, знают про судьбу собрата. Но долго так не продолжится, если сама Васька не поторопится. Видно, она сильно им нужна, раз отправили на поиски этих предателей, не вооружив даже палками. Ну, а как еще, если на неё делаются ставки? Наверняка прописали смерть. Ну-ну…

Шаги последней пары горе-ищеек, так и не добравшихся до ее угла, густо заросшего паутиной, затихли. Васька отклеилась от стены, смахнув серо-липкие нити с затылка, и отправилась дальше. Интересно, как там с её поисками?!

Лабиринт, несколько уровней переплетенных коридоров, отнорков и однотипных помещений, прячется в подбрюшье Гексагона. Здесь нет даже намека на нормально работающее электричество, но имеются аварийные красные лампы и открытые старые коммуникации. Иногда их прорывает и приходится быстро чинить, надеясь, что нигде не упадет давление.

Лабиринтом командуют отставные капо, сумевшие вляпаться в дерьмо, но выжившие благодаря своим собратьям, смилостивившимся над бывшим коллегой. Сюда отправляют на «практику» карланье, подкидывая поддельных НТБ, чересчур проштрафившихся перед упырями в черном. Тут карлы тренируются убивать и сдают последние экзамены перед отправкой в отряды.

Капо ненавидят крыс, от простого быдла номеров до, само собой, сучих бугров, уебков, охуевающих в своей безнаказанности. Да-да, капо хватает всякого говна, которое то и дело приходится разгребать из-за этих тварей, мнящих о себе больше положенного.

Так и есть, кому-кому, а бывшему капо-3 это известно куда больше остальных. Он сам оказался тут только из-за благодарности капо-5, должного ему свою жизнь. Это он спас его от трех номеров, сумевших пробраться в большой сортир у Мехцеха после отбоя и вооружившихся мешочками с подшипниками. Говнюки продумали все, такими же сами капо частенько отправляли в НТБ номеров. Не случисьу него цистита после прошмандовки из борделя, не захоти он поссать лишний раз… Капо-5 давно сварился бы в компосте. После смерти им почестей не полагалось.

В Гексагоне слово держат редко, но капо-5 оказался кремнем и капо-3, как-то… как-то сдуру свернувший шею карлу из-за косяка не попал в компост. Оказался тут, смотрящим за пыльные и темные бетонные кишки. И дурачье из молодняка.

И теперь вот, сука, в его сраном королевстве шарится крыса, вооруженная стальным острым клыком. И ему, блядь, выпало счастье искать эту пизду! Да еще так, чтобы она случайно не померла в процессе… Нахера, спрашивается?!

Капо-3… Бывший капо-3 глотнул из кружки взвара, скрипнул зубами, рассматривая план Лабиринта. Два с половиной этажа его личной вотчины, место силы, неожиданно оказавшееся больным и слабым.

У него имелось два переносных фонаря, запитываемых от аккумуляторов. Аккумуляторы, как и фонари, как материал для стола со стульями, как жранину и прочее – пиздили номера Гексагона. И он не испытывал к ним какой-то благодарности. Крысы они и есть крысы, даже если огрызаются или сходят с ума, впадая в боевое безумие. Эта сучка, убившая одного из карлов, ни хера не исключение, она просто погрешность, что надо исправить. И он не верил в ее бойцовские качества. Девка из Джунглей? И хули, Джунгли еще не показатель. Но заняться этой пиздой нужно конкретно и срочно.

- Шнырь!

- Я!

Бывший капо-3, хмурый и злой, кивнул карлу. Этот из своих, ему доверять можно, а если что случится… Ну, случится.

Глава 6: 45 дней до…

Обед нам чаще всего доставляют в больших термосах и к вечеру, к концу дня, о нем нито не напоминает. Нам, кстати, везет, мы не знаем диабета, подагры, гастрита и прочего дерьма, творившегося давным-давно, если верить Доку. У нас тут не разжиреешь, а что такое высокий уровень сахара нам совершенно непонятно. Как сахара может оказаться много, как?!

Кормят нас в четких рамках режима и к двенадцати с половиной желудок сосет, требуя жратвы. Но еще хуже к вечеру, когда, если повезет, ополоснувшись после работ, мы снова прем строем в Пищеблок.

- Леу-леу-леу…

К вечеру многие тупеют до состояния кадавров, передвигаясь как полутрупы. Я сам стараюсь не отличаться от них, порой ловя себя на мысли – за нами следят. Я не верю в такие расклады, но иногда, как стальной щеткой по хребту, чувствую чей-то пытливый взгляд. Так что лучше потупить аки баран, но не выделяться.

Главное тут – привыкнуть, иначе никак. Правила жизни Гексагона просты до безобразия и следовать им вполне под силу всем, включая даже мою бунтарку-сестренку. Ей, чего уж, порой приходится совсем тяжело. Приходилось на малолетке и приходится здесь, сейчас.

- Тебе больше всех надо, паскуда?

- Пошла ты нахер, шалава.

- Прошмандовка ебучая.

- От хуесоски слышу, манда драная.

Дерущиеся бабы штука довольно страшная. Док присматривает за подростками редко, чаще всего направляя на месячный медосмотр кого-то из своих подчиненных. Доку оно не нравится, но иногда его милость снисходит до нас и появляется лично. Нас с Васькой он выделяет давно и потому наслушаться от него можно многого, а я и не против. Док редкостная гнида, но гнида умная и, как утверждает молоденькая чернулька, откликающаяся на Ритулька, гнида образованная.

Так вот…

- Дерущиеся бабы штука страшная, - тянет Док, рассматривая результат драки, то есть Васькино светлое личико, пусть чуть и подпорченное. – Вы же существа ебанутые на всю голову, жестокие до ужаса, куда там мужикам. Тебе вот глаз хотели выдрать, Васена, ты в курсе?

Васька сопит и моргает, Ваське неприятно, прозрачная вонючая жидкость на тампоне жжет ей разодранную кожу.

- И выдрала бы! – плюется Чернь, злющая до белого каления. – Она мне волосы выдернула, мразота!

- Блядина крашеная!

- А ты и не отращивай, милая, насекомые заведутся, - советует Док и одним взглядом останавливает Чернь, готовую снова рваться из ремней, притягивающих ее к креслу. – Угомонись! Вас двоих уже латали месяц назад, чего вы никак не поделите? Ты, Лис, знаешь?

Я-то знаю, но молчу и старательно придерживаю сестрицу. Я тут как успокоительное и, заодно, смотрю, чтобы Васька не распутала ремни своего кресла. Девки схватились аккурат перед приходом Дока и никто не кинулся их разнимать. Оно понятно, развлечений всем не хватает.

- Молчишь, Лисенок? – хмыкает Док. – Ну-ну, молчи.

Я молчу, вякать или делиться знанием себе дороже. Расскажи кому, что Васька схлестнулась с Чернью вообще из-за какой-то малолетки, две недели старательно забиваемой Чернью, только хуже сделаешью. Благородство тут никому неизвестно, как и само это слово, откуда-то возникающее в моей голове. Благородство не для подрастающих крыс.

Только Ваське это хер объяснишь. Она у меня порой совсем ебанутая в таких вопросах.

- Да и ладно, подрались, так подрались, - говорит Док, - вопрос другой – чем волосы красила, красавица?

Чернь молчит и старательно косится в сторону.

- Выхода у вас, милые, особо нет, - говорит Док. – За повторную драку вам в любом случае пропишут прямо по вашим чудесным жопкам, да погорячее. И правильно сделают, у нас тут не санаторий, злости хватает на всех. Другое дело, что ваши точено-тощие пердачки можно исхлестатьв кровь с мясом, а можно прямо таки отмассировать. Да вы и сами в курсе…

Мы в курсе, наши капо умеют и практикуют такую магию. Вроде бы хлещут со всей дури, но что заживает быстро, что больно не особо…

- Меня интересует химическое дарование, вдобавок связанное с кражами в Транспортном, умеющий делать вам краску для волос, девоньки. Верно говорю, Ритулек? – Док гладит свою медсестру по заднице. – А за раскрытие тайны, глядишь, словечко замолвлю.

Васька молчит, Чернь ухмыляется. Вот сука!

- А если словечко не только для порки, а еще на потом?

Док моргает и расплывается в ухмылке:

- Далеко пойдешь, девочка… Если я захочу.

Васька сплевывает. Ее жопу, значит, мне вечером мазать маслом, м-да…

Пищеблок все ближе и его запах к вечеру волшебным образом меняется. Теперь Пищеблок становится мечтой, а вся его вонь кажется не иначе, как курениями из гекатомб. Чо такое гекатомбы? Ептыть, друзья, это знаю даже я, ублюдок, не помнящий ничего о прошлой жизни, спасибо Армену. Это такая хрень, которую древние сраные греки поджигали много-много убитых животных за-ради прославления себя перед богами. Хер знает, зачем богам был нужен сгоревший бык, но их оно перло.

Глава 7: 45 дней до…

Ночь – время крыс, наше время. Отбой – одиннадцать вечера, свет полностью не гаснет, так, становится слабее. В камере душно, она парит взмыленными за день телами, не просохшими койками, бельем, отмытыми в который раз полами…

С девяти до одиннадцати время отдыха. Только его практически нет, с чего бы ему взяться?

- Ну, мужчины, подобьем результаты? – Смола довольно скалится и присаживается в наш угол. – Желтый, друг, ты нам нужен.

Конечно, Желтый нам нужен. Отыскать в Гексагоне блокнот для записей, знаете ли, сложно. Равно, как и чем писать, помните же про карандаш? Потому нам и нужен Желтый, редко-редко, по нашим внутренним меркам, выписывающий кому-то пиздюли. Главная ценность Желтого это его голова, самый настоящий жесткий диск, с встроенными программами типа калькулятора. Желтый, старательно скрывающий свое умение из-за нежелание идти на Конвейер, Электронику или даже в капо, помнит все. А считает, сдается мне, быстрее штурмового комплекса контроллеров.

В капо Желтый не хочет принципиально, он у нас, сука, анархист, любимчик сразу Дока и Армена. Они жуть как любят совать ему редкие умные книжки и просвещать собственным интеллектом. Желтый с удовольствием цитирует, сука, Прюдона, Бакунина, Кропоткина и даже Че Гевару. Желтый всегда открыт для борьбы и захоти я устроить бунт, в первую очередь перетер бы с ним. Правда, сразу после начала пришлось бы его кокнуть, чтобы он не сделал этого первым, либо не сдал в случае неудачи. Мозг-компьютер Желтого просчитывает одновремено несколько вариантов событий и потому Желтый опаснее что Смолы, что Пана, что всех бугров нашего крыла вместе взятых.

Сейчас Желтый станет подбивать весь сегодняшний улов и быстренько делить в голове на нужное здесь и сейчас, на отложенное в черный день, на бартер и для личного пользования. В Норе есть собственный курс наших твердых валют для натурального обмена и если мне, к примеру, он совершенно непонятен, то Желтый и хитрые шахер-махер со всем спизженным – просто созданы друг для друга.

- Нож оставляем Лису, - удивил меня Желтый. – Это практично, не косись на меня, Пан. Для Лиса наличие заточенной приблуды жизненно необходимо, даже если он сам пытается считать иначе. Вопрос на голосание следующий: отдавать ли Лису нашу нычку для хранения ножа или болт на воротник? Я против.

В этом, сука, весь Желтый, весь насквозь. Говорил же о нескольких вариантах? Вот оно, прямое доказательство.

Держать в камере запрещенное, само собой, себе дороже. Капо любят поживиться за наш счет, закрывая глаза на многое, верно. Но и у капо есть инструкции, есть обязанности и прочее. Найди наш упырь в нычке, которую знает или в той, что придется искать, тот самый нож – пиши пропало всем. Пойдем мы гулять в разные места, получив вдобавок желтую метку на робу. А желтая метка на робе – последнее китайское, если уж так. После нанесения красной любой кипеж со стороны номера заканчивается его смертью. И заполнением электронной карточки для отчетности, направляемой капо в управление.

В нашей стоместной две нычки, одна общеизвестная и вторая, где самое нужное с дорогим. Подозреваю, зная Желтого, есть третья, но пока ею не занимался. В первой собирается всякое барахло, типа просроченных сухпайков-рационов, бинтов, самых простых лекарств и все такое. Во второй мы ныкаем сокровища, вроде карандаша для Армена, чистую воду, шприцы из аптечек кадавров, где переливаются стимуляторы и прочая нужная химия. Там же лежит по комплекту белья, формы и обуви для каждого из нас, нормальные упаковки с едой, мыло и карта нашего крыла, сворованная Паном в канцелярии капо.

Если вторая нычка как-то обнаружится, то нам пиздец, но выход есть.

Если во второй найдут этот самый раскладной мессер – пиздец окончательный.

Не стоит предполагать, что мы только и делаем, что машем руками-ногами, если надо. Сделать заточку вполне возможно. Отвертки, обрезки металлических пластин с рейками, прутки арматуры… Все это вполне себе спокойно крадется и превращается в оружие.

Мы не носим их с собой, справедливо полагая, что лишний раз лучше никого не злить. Но они всегда рядом, порой там, где и не догадаешься. Голь-то на выдумки хитра, а уж если в распоряжении есть не просто металл, а кое-что лучше и гениальный Док, то…

- С ножом определились, - Желтый кивнул. – Так, карандаш отдадим Армену и заодно попросим о переводе в наш отряд пятерых пацанов из питомника. Молодежь нужна.

Мы все одновременно кивнули. Да, мы общие работы и пацаны нам нужны, дела-то нам подкидывают разные.

- Ремень с жигой придержим до следующего мена, там махнемся на что-то нужное.

И тут спорить с Желтым точно не стоит. Если Желтый считает, что так надо, то так и будет.

- Улов поделили, теперь дальше… Охотникам нужно выписать пизды.

Я удивлен, Смола удивлен, только Пан довольно скалится. Охотники, во главе с Мокрым, утрешним зассанцем-новичком, уже словившим кликуху-погоняло, вроде отработали на все сто.

- Это за что? – поинтересовался Смола.

- Они, долбоебы, отыскали где-то нагревательные элементы и трех крысюков съели. Вместо них поймали крысят.

М-да…

- И капо принял?

- Принял, - Желтый косится на решетку, где прохаживался один из карлов, всегда отправляемых к нам на ночные дежурства. – Но был недоволен.

Глава 8: 45 дней до…

- Мокрый! – басит Смола и смотрит в совершенно другой, не там, где зассанец, угол камеры. – Сюда через пять минут. Вместе с Щекой.

Щека с утра всех и подставил. Щека он из-за родимого пятна, закрывающего ровно левую щеку. Мы бы назвали его Пятном, но Пятно у нас уже есть. У того вся рожа лилово-серая, вот такие дела.

Щека, низенький и тощий, косится на нас, на жилистого высокого Мокрого и начинает сучиться. Именно сучиться, подрагивая от ожидания с пониманием и едва заметно дергая ножкой. Того и гляди сам обоссытся.

- Чего у нас еще есть?

Желтый хмыкает и демонстрирует две самых настоящих полных аптечки. Восхитительно, мы прямо богачи на сегодняшний вечер. Особенно кто-то из нас, с Паном, двоих, тот, кто выиграет.

Аптечки мы толкнем сразу, вернее, по очереди. Одну отложим на потом, а сегодня воспользуемся ее сестренкой.

- Что за нее нам причитается? – Смола смотрит на Желтого, а тот зырит на потолок, шевеля губами и не обращая внимания на паутину, снова подпаливаемую отрядными.

- Стимуляторы меняем на баб, обезболивающее, кроме красного шприца, жратва и бухло до утра, ИПП поменяете на мазь для суставов, возьмете у Дока, красную отдайте ему просто так, жгут толкните первому отряду, они им зачем-то нужны, там сами разберетесь.

- Нормально, - басит Смола и поворачивается к нам. – Пан, по-братски, пригляди тут, помоги Желтому. А Лис мне там нужен сегодня.

Пан прикусывет губу, сопит и… соглашается, деваться ему некуда.

- И хорошо, - кивает Смола. – Эй, сюда идите.

И отодвигается, поднимает огромные растоптанные ступни, садясь на койку по-турецки. Смола уже снова оброс четной щетиной, она сливается с короткими волосами, грозя превратить волосы в подобие гривы и делает Смолу похожим на льва с почему-то подстриженной гордостью.

Пан, юркий, среднего роста и обманчиво тощий, ноги прячет под койку, он брезгует плоскими черными ногтями Смолы, что тот подрезает раз в месяц-полтора.

Мы с Желтым сидим напротив, и нам ничто не мешает освободить свою половину крохотного ринга для двоих, уже стоящих рядом с нами.

- Ну, Щека, не удержался что ли с утра, пизданул не подумав? – тянет Пан и грызет свою вечную проволоку-зубочистку, гоняя порту. – Чо молчим, упырь?

Щека, вдоволь намывшийся сортирного дерьма, пропахший дезинфекцией и чистящей пастой, молчит. Стоит, рассматривая носки своих убитых ботинок, почему-то до сих пор не снятых.

- Молчишь? – Смола фыркает. – Ну-ну… Мокрый, ты, конечно, можешь отказаться предъявлять, но я бы не советовал.

Я бы тоже не советовал. Обоссаться во время развлечений капо не в западло, никто не застрахован. Другое дело, что законы крыс простые – око за око, зуб за зуб. А Мокрому досталось сегодня по полной. Да только и вопрос был задан для проформы, не водится у нас тут благородных донов, отпускающих никчемных ублюдков, не годящихся им во враги, просто так.

И Мокрый доказывает это сразу, бьет, неожиданно левой, в пах Щеке. Мокрый дурак, раскрыл свой самый главный бойцовский козырь, ай-ай-ай.

Левши опаснее опасного, левши урабатывают неумелого обычного бойца своими неожиданными выпадами. Хуже только амбидекстер. Ну, так-то в ходу у нас обоерукий, но Док любит точные медицинские термины, потому некоторые в курсе насчет амбидекстера. Как я, например, я в курсе. Но то все хрень, сейчас важнее разборка.

Щека, краснеет, выпускает весь воздух и складывается пополам, чтобы дальше завалиться на бок. Только Мокрого не остановить. Жилистый новичок прикладывает Щеку ногой в живот, прикладывает больно и точно, в желудок. Щека трясется, выблевывая ужин, скрючивается на бетоне и, неожиданно, бьет Мокрого ногой, метясь в голень. И даже попадает, но только злит. Мокрый шипит, отодвигается и, снова прицелившись, шарашит его в бедро, в самый сустав.

Щека скрючивается, ему очень больно, и он ошибается, открывает спину. Мокрый, нагнувшись, с оттягом и всем весом лупит по почкам. Щека странно ойкает и дальше начинает вонять.

- Твою за ногу… - Пан все же закидывает ноги на матрац. – Аккуратнее нельзя было?

Мокрый отплатил по полной, а Щеке… А ему теперь нужно сделать невозможное – отыскать воду, чтобы простирать вещи от мочи и отмыться самому. Кровь не воняет, ее и утром смоешь. А вот остальное…

- Красавцы. – Смола сплевывает и окидывает взглядом обоих, потом крутит в руках не пойми откуда успевшую появиться упаковку транквизизаторов. Блистер неброский, но хорошо знакомый всем в Гексагоне.

Красная полоса на нем притягивает многих. Закинься транком вне боли и увидишь сказочные сны, главное не борщить, чтобы не сдохнуть. Только Док умеет мешать транк с прочей медицинской лабудой, устраивая себе то заплывы по марсианским каналам, то полет вокруг Венеры, то вообще общение с Господом Богом. Но транк штука популярная.

Щека смотрит на руку Смолы как на длань Спасителя, решившего выдернуть бедолагу из потопа, огненных серных дождей или еще какой-нито библейской жути. Библий у нас нет, сами понимаете, но в каждом отряде есть номер, наизусть учащий эту самую Святую книгу. Номерам так, сука, проще живется.

Щеку сложно не понять, ведь это его счастливый билет на жизнь дальше. Если Щека в течение часа не замоет лужу, не отстирает одежду и не помоется сам, то все, никто не станет спасать его от обозленных сокамерников. Желтый накроет лицо плотной салфеткой, накапав специальный состав, сделанный Доком для дезинфекции и подходящей для сраной одоротерапии, Пану наплевать, у него нюх умер после работы на «химии», цехе, где кислоты с щелочами мешают за-ради всякого убойного говна, заливаемого в баки огнеметных машин. Мы упремся в Нору.