Кто он — Дэн Морган?

Глава 1. «Ну что, друг мой, готов?»

Темень здесь привычная, плотная, почти осязаемая. Массивный письменный стол, вырезанный из искусственной древесины с нарисованными прожилками, утопает под тяжестью бумаг, стопки архивных дел, листы, исписанные вдоль и поперёк. Создавалось впечатление, что за этим столом распутывали сложнейшую преступную схему, но скорее всего Дэнни просто расписывал шариковую ручку, придумывая нелепую объяснительную за очередной дурацкий поступок. На столе выстроенные в башню картонные стаканчики от кофе, пустые смятые пачки от чипсов, контейнеры от забытых обедов, пропитанные запахом сгоревшего масла, на стенах выцветшие плакаты: один с гербом его любимой футбольной команды, другой с полуобнажённой Джэни Вильнур, чьи алые губы и томный взгляд всё ещё будоражат кровь. Если бы я не знал, что это кабинет детектива, мог бы принять это за святилище пубертатного подростка, одержимого своими фантазиями. А рядом, на отельном столике, старенький служебный терминал, ещё до колонистских времен, чей низкий гул, мягко переплетаясь с хаосом, создавал странный, почти уютный фон, заполнявший всё пространство.

Дэнни проводил здесь неприлично много времени, больше, чем где-либо ещё в своей жизни. Иногда он засыпал прямо за столом, сгорбившись в своём кожаном, протёртом до дыр, кресле. Но не потому, что он заядлый трудоголик. Нет, такое точно не про него. Скорее просто уставший человек, который скрывался от криков ссорящихся детей, истерик жены, её упрёков, от тяжёлого молчания дома, где каждый день увядал его любимый пёс Симба, всё медленнее поднимающийся с коврика у камина. Здесь, среди бумаг и гудения техники, он находил хоть какую-то тишину, покой.

Но сегодня кабинет был пуст. Дома его не оказалось, в любимом баре тоже. Зато Дэнни был в морге, и на этот раз не как детектив, а как безмолвный свидетель своей собственной трагедии.

Он мёртв.

Сегодня рано утром, в половине седьмого, мой друг, свернув с центральной улицы на планетную площадь, разогнал свой старенький ровер до немыслимых для него двухсот десяти километров в час и врезался в фасад правового центра, прямо в двери, будто прицелившись. От удара машина смялась, как лист бумаги, а Дэнни внутри стал частью металлического месива. На месте происшествия меня ждала картина разрушения: искорёженный металл, битое стекло и густая тёмная лужа под машиной — кровь, впитавшаяся в асфальт и смешавшаяся с вытекшими техническими жидкостями. Мне показалось, что гуманнее было бы похоронить их вместе, просто подогнать экскаватор и зарыть в большой яме. Но так нельзя. Вместо этого я стоял в стороне, слушал скрежет металла, тихие команды криминалиста, и ждал пока спасатели выскребут из обломков то, что когда-то было моим другом.

Ближе к обеду я вошёл в здание морга - холодное, бездушное строение с длинными коридорами и высокими потолками. Прикрыв нос воротником кофты, я быстро прошёл мимо холодильных камер, почему-то именно здесь всегда стоял этот невыносимый запах трупного разложения, да ещё и в пересмешку с ароматом ванильно-табачных духов судмедэксперта. До начала процедуры оставалось совсем немного, я прошёл в операционную, и, побледнев от увиденного, сел на холодный стул рядом с металлическим столом.

Он был там, укрытый грязной хлопковой тряпкой, местами пропитанной кровью, с жёлто-красными разводами, что вызывали тошноту. Сдерживая рвотные позывы, я отводил взгляд, но остановился на свисающей руке: кожа пепельная, пальцы скрючены, будто до последнего цеплялись за что-то, а на запястье — контур той самой татуировки, потускневшей, корявой, которую я помнил каждым штрихом.

Буква «Д».

В голове всплыл грязный окоп, свист пуль… и рука, дрожащая над иглой. Тогда это казалось беззаботной шуткой. Теперь же, зная от коллег, что его тело и лицо изуродованы до неузнаваемости, я осознал, что эта татуировка единственная деталь, по которой можно было подтвердить: передо мной он.

Дверь скрипнула.

Доктор вошёл. Движения обыденные, почти механические. Уже тысячу раз он проделывал это, и вот снова. Сухо, без капли сочувствия. Его тяжёлый баритон, с лёгкой дрожью, прервал монотонный гул ламп.

— Ну что, друг мой, готов?

Я кивнул, дыхание сбилось, будто кто-то пережал горло. Хотел ответить «готов», но почему-то промолчал.

Доктор резко потянул простыню в сторону. Рука с громким шлепком упала на пол. Кровь попала на штанину. Мы переглянулись.
Застыли от осознания, как это нелепо, как неправильно всё вышло.
Я вновь кивнул. Но в этот раз не промолчал.

— Да. Это он.

Ещё раз смотрю вниз, на пол. Луч света от лампы пробивался сквозь хаос из останков, точно падая на татуировку. Даже при хорошем освещении она оставалась такой же нелепой, как и в тот день, нацарапанная в спешке под свист пуль, на войне, где нас не должно было быть.

Я сжал кулаки от злости и закрыл глаза, сдерживая слёзы. А потом… вспомнил.