Кухаркин сын

1.

Когда Мик первый раз ее увидел, сидя в машине на другой стороне улицы, то сам не понял, чем его привлекала эта маленькая одинокая фигурка. В джинсах, обтягивающих тощую задницу, и тонкой куртке-спецовке с нашивкой «Собственность Корпорации Неспящие». Был ветреный весенний день, прозрачный и холодный первой мартовской влажностью.

Она бегала с коробками туда-сюда, помахивая хвостиком своих темных волос, суетилась рядом с фургоном, вытаскивая такую же нищую рухлядь, как и она сама. И смеялась. Она скалила зубы мужикам, разгружающим ящики, водителю. Его пацанам из братства не смеялась, но тоже расплывалась по самые десна. Убогая. Потом уже она редко улыбалась, все больше ходила с каменным лицом или плакала. Мику она вообще никогда не улыбалась. Сука.

Он и сам не понял, чем она так его раздражила в тот момент. Но Мик был не из тех, кто занимается самокопанием. Просто не понравилась.

Он высунул руку из машины, стрельнул бычком по расплющенному мусорному баку и махнул Французу. Тот, гоняя неизменную зубочистку из одного угла рта в другой, пересек улицу и склонился к окну.

- Ал, это последняя перевозка?

- На сегодня да. А завтра еще два фургона.

Мик высунулся и сплюнул на землю возле ноги Француза.

- Вот та цыпа, - он сложил пальцы в дитячий пистолет и указал на брюнетку, - семейная?

- Не, одиночка.

- Сели ее тогда в минус первый.

- Эй, Мик, так не положено. У нее контракт на должность в Корпорации. Все чисто, я проверял. Нельзя ниже второго. - Француз не хотел связываться с такими делами.

- В минус первый, - упрямо повторил Мик.

- А если разбираться придет?

- Пусть пожалуется на меня в Корпорацию, - хохотнул он.

Мик не боялся. Он знал таких, как она. Много раз видел. Девчули-пустоцветы с битыми генами. Таких пруд-пруди рождалось после ядерного утра.

Он и сам был таким — порченным. С дефектом. Поэтому и не мнил о себе бог весть что. Не то, что эти тупые курицы.

Дефективные годились только для обслуживания улиц. Торговки, разносчицы, прачки, красильщицы. Изредка их брали на низшие должности в «Корпорацию Неспящие». Но только молодых и только красивых, с сохранным интеллектом. С правильным количеством конечностей и не фонящих радиацией.

Другое дело чистые девочки. Дорогой товар, элитный. Сразу после наступления двенадцати лет Корпорация проводила отбор. «Чистых» мальчиков и девочек, с первозданными, мать его, Природой, генами, забирали в государственные пансионаты.

Парни после восемнадцати потом шли под государственные служебные должности, а девочки… мягкие, розовые, пахнущие медом… воспитывались до шестнадцати и выдавались строго по талонам и только для сотрудников. В первую очередь элитным подразделениям госслужащих, отличникам ратной подготовки или блеснувшими какими-то заслугами. Так Корпорация заботилась о поддержании видовой чистоты.

Уже ради одного этого стоило пробиваться туда, в эту проклятую Корпорацию. И многие мечтали. А кто не захочет здоровых детей, социальную поддержку и сытое будущее?

Самого Мика коробило при одной мысли о работе на правительство. Дело было даже не в гнусных профессиях или обязанностях, не в жесткой дисциплине, царящей в закрытых пансионатах, не в ограничениях свободы для выпускников. Хотя, и в этом тоже. Настоящая правда заключалась в ограничениях по здоровью, которые ему, Мику, было не обойти никогда.

Его, как и половину детей в двенадцать лет, даже проверять не нужно было. Вырождение налицо. Дело было в его фиолетовых глазах, способных видеть в темноте и этим подписавших ему приговор. Битый ТR-ути ген закрыл ему возможность работать на Корпорацию навсегда.

Невозможность выбрать себе «чистую» девушку закрывала эту возможность и для его будущих детей тоже. Ведь отныне порченые гены в его роду могли только множиться и прогрессировать. Но так далеко в будущее Мик предпочитал не заглядывать. Да, и было ли оно у него — это будущее?

У таких как он было только одно — сегодняшний день. Поэтому в двенадцать, уже проигравший свою самую главную битву и предоставленный сам себе, он прошел свое обучение в своем «пансионате» — на улице. И теперь в двадцать два Мик был готов поспорить, чье взросление делало большим мужиком: его или государственное?

Мик добился всего сам. Он выгрыз у судьбы своим потом, сломанными костями и рваными связками новый шанс и теперь уж не выпустит. Мыслимое ли дело он, вчерашний сопляк, стал главой Братства Кухаркиных сынов. Неплохо звучало, да? Ему и самому нравилось.

Конечно, корпораты* все равно оставались выше, но и он уже был не последний человек на районе.

Поэтому жалкие одиночки, вроде этой порченной, были обычными девками кого-то из верхушки корпоров, которых временно пристраивали на низшие должности. Жениться на такой или встречаться открыто — зашквар. А девки-пустоцветы и негордые, сами на любого корпората кинутся, хоть вонючего, хоть жирного, только должностью помани, да гособеспечение пообещай. Вот потихоньку и занимались взаимной «благотворительностью».

Даже проститутки честнее — поморщился Мик. Те, без самомнения, просто хотели выжить. А такие аккуратненькие, как та, что сегодня заселяли, мнят себя принцессами и для обычных уличных парней недотрог строят. А сами потом стонут, как последние бляди, под корпорами по грязным углам новоприобретенных госквартир на диванах с клопами на гособеспечени.

2.

Ну и где же Мик был не прав, если, глядя на нее, любой бы его поддержал?

После того, как сделал пару кругов по городу, Мик уже и думать забыл об утреннем заселении.

Он был готов, что с переселением людей в район под управление их Братства, будут возникать сложности, но даже не предполагал, что это все превратится в сплошную головную боль. Проблемы возникали буквально на ровном месте.

Хлеб для раздачи по талонам привезли уже черствый и это после того, как доставка два дня отсутствовала вовсе. Жирный Тони заскулил, как сучка, когда Мик всего-то пару раз приложил его о каменную кладку, и начал плакаться, что все отгрузил в срок, только снабженцы перепутали и привезли в старый район. Перед уходом Мик еще разок двинул Тони. Никакой жалости. Этот паскудный сукин сын только и делал, что набивал себе брюхо, да загребал двойную выгоду. Одну, как официальный поставщик Корпорации, а другую от торговли из-под полы.

Такие приспособленцы во все времена хорошо устраиваются. Мик давно подозревал, что трусливая душонка жирного Тони пытается угодить сразу нескольким Братствам. Этот торгаш своей толстой жопой пытался усидеть на двух стульях. Взрезать бы его, как свинью к празднику. Но жирдяй всегда оказывался на редкость изворотливым. Да, и заменить пока было некем.

Хорошо, что хлеб вообще появился, не хватало в самом начале подорвать кредит доверия Корпорации. Ему и так уже сообщили свои люди, что «Неспящие» пристально наблюдают за новой районной властью.

Он убил полдня на то, чтобы только разобраться с проблемами, которых вообще не должно было возникнуть. В рабочие комнаты на втором этаже, занятые под нужды управления Кухаркиных сынов, Мик вернулся уже в четвертом часу, злой как сто собак и такой же голодный.

В кабинете на потертом диване сидели его финансист-Егерь с Французом, на одном колене у которого примостилась Шпанка-Крис и еще парочка низших сынов из Братства, зашедших во время перерыва потереться с боссами. Вся компания расслабленно проводила время, низшие сыны больше слушали, чем участвовали в разговоре и рассеянно ковыряли в мисках с какой-то горячей бурдой.

- А я бы вот что сделал, - разглагольствовал Француз, - Я бы свой талон на телочку на квартиру променял или лучше на дом хороший. Вот в чистом районе, где сами «Неспящие» селятся. А женился бы на Шпанке. Хочу по любви…

И Ал крепче прижал к себе вырывающуюся девушку. Все дружно заржали, даже молодняк поддержал. Глаза Крис увлажнились, и она обиженно отскочила и отвернулась к окну. Его шутка задела девушку. Мик знал, что Шпанке нравился Ал. Было во Французе что-то такое, что все бабы кипятком писались. Но все вокруг видели, что Ал – это не ее уровень.

- Ну, куда ты, крошка? – потянулся за ней еще неотсмеявшийся Француз.

- Ну, а ты, Егерь, какую себе выбрал бы? – обратился он уже к Киру.

Финансист задумчиво пожевал нижнюю губу:

- Я бы купил дом в хорошем районе и продал бы тебе за талон. А потом взял бы себе двоих.

Парни заулюлюкали и загоготали от восторга.

Конечно, это все эти разговоры были несбыточным хвастовством, потому что никто из парней его Братства не мог всерьез рассчитывать на получение талона на девушку в силу различных генетических аномалий, но потрещать об этом было одной из их излюбленных тем.

Гогот схлопнулся, когда они увидели стоящего в дверях Мика.

- Блядь, кроме меня еще кто-нибудь будет работать?

Шпанку Крис как ветром сдуло. Парни похватали свои миски и тоже поспешили убраться восвояси. Остались только Егерь с Французом.

- Да уж, закончили все на сегодня, - развел руками Ал и в поисках поддержки посмотрел на Егеря.

- Ты сам на взводе и нас тиранишь, - вальяжно констатировал Егерь, - Поешь лучше.

Он пододвинул к главе миску с непонятным варевом. Мик принялся за еду. Он ел не спеша, со вкусом, как будто перед ним стояло что-то вполне съедобное. Напряжение постепенно отпускало его.

Француз уставился в пыльное окно, а Егерь молча ковырял под ногтями длинным острым ножом, с которым никогда не расставался.

- Третий где? - спросил Мик и отодвинул опустевшую тарелку.

- Флойд нам не отчитывается, - небрежно бросил Егерь.

- Мамонт сразу после твоего отъезда сказал что-то на своем, взял ключи от байка и укатил, - пояснил Ал.

Речь Мамонта, или по-настоящему Флойда, никто кроме Мика и разобрать-то не мог. Из-за врожденной мутации тот родился с нестандартной формой языка. Он был раздвоенным, как у варана или ящерицы какой. Парень все понимал, только говорить нормально не мог. Вместо слов из его рта вываливалась каша невразумительных звуков.

Кроме прочего у Флойда обнаружили какую-то особую активность мозга, и до пятнадцати лет парнишка жил в Исследовательском центре Неспящих. Его обследовали, потому что какие-то ученые лбы выдвинули теорию, что мамонтовские отклонения, возможно, подходили бы для ментального общения между подобными ему нелюдями с помощью мозговых сигналов. А когда ни одного похожего не нашли, то выпнули подростка на улицу.

Там его и встретил девятилетний Мик.

Флойд оказался абсолютно неприспособлен к жизни за периметром лабораторных стен, да еще и немой. Мамонт почти подыхал от голода. Он ни к кому не мог прибиться. Ото всюду гоняли, мальчишки задирали его. Пару раз он был пойман на воровстве и его здорово проучили за это.

3.

Она следовала правилам и город двигался за ней. Это был уже третий переезд в сознательной жизни Кьяры. Она грузила коробки, а мыслями была далеко. Механически улыбалась, благодарила на автомате, даже умудрялась какие-то вопросы задавать, вроде как попадая в рамки разговора.

Частые переезды – была вынужденная мера после ядерного утра.

От населения планеты осталась, дай бог, пятая часть. После того, как города подверглись цепной массированной атаке, выжившие массово схлынули туда, где можно затеряться. Пытались сначала основывать какие-то коммуны в лесах, скатились до общинного уровня, но через пару лет полупещерного существования потянулись обратно. Гораздо проще было пользоваться уцелевшей инфраструктурой, особенно той, которая располагалась ближе к поверхности. Многое восстановить было уже нереально. Жизнь изменилась, а вместе с ней и сам порядок вещей.

Конечно, вернулись в города не все и не везде. Многие прежде населенные пункты так и стояли законсервированными призраками. Черными жуткими скелетами, напоминающими о какой-то далекой нереальной жизни, страшными сказками для детей и взрослых.

Согласно действующей Конвенции о биологических правах, изданной «Корпорацией Неспящие», в которой на самом деле было больше обязанностей, жилые города делились на сектора.

Центральный квартал занимали государственные сооружения и институты, к нему же примыкал благоустроенный квартал для специалистов, обеспечивающих само существование и господство Корпорации. Чем более значимую должность занимал сотрудник, тем больше возможностей жить к чистому благополучному центру имела его семья. Порядок обеспечивала гвардия Корпорации, поэтому жить там было безопасно, относительно чисто и удобно. Эти не переезжали никогда, только если какое заражение территории начнется или весь город станут эвакуировать.

Остальные, подвергшиеся генетическим изменениям, люди, торговцы, ремесленники, обслуживающий и подсобный персонал, селили в каком-то определенном квартале. В таких секторах налаживали водоснабжение и даже отопление на два зимних месяца. Обеспечивали столовыми, в которых имеющие талоны могли получить горячее питание. На окраинах дозволялось работать генетически несовершенным без получения специального разрешения. В вечерние часы давали электричество, но и только. Тут можно было прочувствовать все прелести изнанки новых порядков, но все равно было терпимо. Лучше, чем в лесах на выселках.

Кьяре было два года, когда люди проснулись в новом мире, и она знала историю только по рассказам мамы. Рассказывать ей было тяжело, да и некогда. Нужно было выживать.

Тогда в первую очередь ударами уничтожили всю хоть сколько-то значимую энергетическую инфраструктуру. Вот она восстановлению уже не подлежала. Не в ближайшее будущее.

В новом мире основным источником энергии служила переработка радиоактивного пластика. Научные работники Корпорации открыли, что при сгорании он давал невиданное количество тепла, которое и использовали для городских нужд. Но были и минусы у такого топлива, несущественные по сравнению с неоспоримыми преимуществами.

Уже позже выяснилось, что зараженный пластик загрязнял воду, почву, а через несколько лет делал землю полностью непригодной для жизни. Накопленные радиоактивные выбросы и вынуждали людей постоянно открывать новые участки города и перебираться в новые сектора.

После того, как научная комиссия "Неспящих" выносила вердикт о непригодности жилого района, начиналась подготовка территории к переселению. Толпы бракованных людей, суетливые и напуганные, собирали нехитрый скарб, обосновывались и быстро заводили прежние дикие порядки.

Сюда, в дефективные окраины, гвардия и носа не показывала, если не считать рейды для задержания особо опасных врагов Корпорации. Кто защищал интересы жителей несчастливых кварталов? Кто сдерживал разгул преступности? Это была задача Братств.

То ли это вышло стихийно, то ли задумывалось Корпорацией изначально, теперь уже вряд ли кто скажет, но эти организации призваны были обеспечивать исполнение законов и работу системы на территории рабочих районов. Братства не работали напрямую на Корпорацию, но выполняли ее заказ, не за спасибо, само собой. Члены братств собирали отчисления, регулировали торговлю, отвечали за жилищный фонд и поставки продовольствия.

По сути, те же бандиты, организованная уличная шпана, получившая на своей территории почти неограниченную власть. Кьяру передернуло от одной мысли о неминуемом взаимодействии.

Им разрешено было носить оружие, что гасило вспышки бессильной ярости у населения, но и провоцировало настоящие войны между соперничающими Братствами.

Новые кварталы держали Кухаркины сыны. Но сколько таких братств знала Кьяра… Стервятники, Вырубалы, Отцы-Пророки, Сиамские гиены… Они как короли-однодневки то на коне, а то под каблуком Корпорации, которой только выгодна была эта грызня.

На самом деле, это не сама Кьяра так думала, это ей муж в свое время объяснял. Муж, которому Кьяра верила безоговорочно, больше, чем кому бы то ни было, даже больше, чем Корпорации, хотя так и нельзя было говорить. По крайней мере, вслух.

Поэтому когда два месяца назад к ней прибыли из тайной службы безопасности и с порога объявили о несчастном случае в лаборатории, взрыве реактивов, в результате которого погиб ее супруг, то она оглохла, ослепла и как будто умерла там… вместе с ним.

Уже позже на одном из бесчисленных допросов, когда ей изложили версию о возможном злом умысле, то Кьяра с гневом отмела все домыслы о причастности ее мужчины.

4.

Она разочарованно прошлась по комнате. Три на четыре метра. Вообще не верилось, чтобы человек в здравом уме мог на такое согласиться. Это было издевательство, а не государственное жилье.

Под потолком одиноко раскачивалась маленькая лампочка на шнуре. В воздухе витал запах сырой плесени и еще чего-то кислого. Не было никакой возможности проветрить. В комнате отсутствовало окно. Только дырка под потолком, заткнутая, вероятно, от крыс непонятным грязным тряпьем. Пол был усеян крошкой штукатурки и почти окаменевшими кусочками земли.

Узкая кровать с матрасом не первой свежести. Видавший виды стол и одинокий пыльный стул. В углу, прислонившись, стоял кривой шкаф с одной дверцей. Вторая, отломанная, оказалась приставленной рядом к стене. Вот и все. Зачем только в дверь врезали замок? Кому в голову придет красть что-то у человека, обитающего в этом подвале?

Одну зеленоватую стену поперек опоясывала, как ремень, перетягивающий пустое брюхо, труба отопления. Естественно, холодная. Верх покрывался спорами грибка и даже выступили капельки влаги. Противоположная стена, обмазанная глиной, вообще не была оштукатурена. Кьяра не удивилась бы, узнав, что здесь здание заканчивается и начинается несрытый слой земли.

На Кьярином минус первом не было ни кухни, ни уборной. Эти помещения общего пользования находились на этаж выше. На нулевом, уходящем лишь наполовину в землю, даже были окна, небольшие не открывающиеся прямоугольники, но все же. Там тоже особенно ночами температуры опускались ниже приемлемых, но не до такого могильного, пробирающего до костей холода, как на минусовых этажах. Хорошо, что впереди вся весна и лето, а каково же было зимой?

Кьяра с тоской посмотрела на свои коробки, сваленные у кровати. Нужно было что-то предпринять.

Алан, бригадир жилищного подразделения Братства, которого другие парни называли Французом, попросил ее не отказываться сразу, а сначала посмотреть комнату. Он стоял перед ней такой молодой и наглый, только что не жмурился, как сытый кот. «Вот она нынешняя соль земли», - удрученно думала Кьяра. Сам-то он точно жил в других условиях.

За тонкой стенкой что-то шлепнулось, да так громко, что Кьяра вздрогнула от неожиданности, и следом неприятный женский голос заорал что-то надрывное, и тут же послышался новый шлепок и плачь ребенка. А потом причитания и завывания еще какого-то детского тоненького голоска.

После комфортной просторной квартиры со всеми удобствами и двумя балкончиками смириться с таким положением вещей было не то что тяжело, а просто невозможно.

Кое-как справившись с тугим замком, Кьяра выскользнула из комнаты. В длинном как кишка коридоре было с десяток утлых одинаково-скучных дверей. Пока Кьяра возилась с замком, дверь соседней квартиры с жалобным скрипом приоткрылась, однако никто не вышел.

Кьяра сделала вид, что вовсе не заметила. За последние два месяца после смерти мужа она уже привыкла к тому, что люди предпочитали обходить ее стороной. Теперь ей, как прокаженной, приходилось самой сторониться людей и, как преступнице, всегда делать вид, что все в порядке, не привлекая лишнего внимания.

Когда она развернулась, то заметила, что в щель за ней наблюдали две пары маленьких любопытных глаз. «А ну, отошли, еб вашу мать…» - послышалось из глубины комнаты. Дверь тут же захлопнулась, и раздался топот убегающих детских ног.

Кьяра прогулялась по нулевому этажу. Общая кухня содержалась в относительном порядке, а вот душевые с отколотой плиткой точно требовали срочного ремонта, а напор воды такой, что хоть плачь.

Второй разговор с Алом ничего не дал, кроме ощущения полной безвыходности. Переговоры зашли в тупик. Этим ребятам не было никакого дела до нужд какой-то жилички. Парни из Братства держались вежливо, но все их слова, полные завуалированной иронии, вызывали лишь досаду.

Возвращаясь, Кьяра со злостью пнула по двери комнаты, стукнула по ней кулаком, но ключ все равно отказался проворачиваться. Отлично! Вот не понравилась ей квартира, а теперь вообще на улице ночевать?

- Нужно немножко приподнимать дверь. Они отсырели и проседают. - раздался приятный мужской голос из-за спины, - Давайте покажу?

- Сама, - пробурчала, не оборачиваясь, но все же приподняла и одновременно повернула ключ.

Когда эти манипуляции неожиданно сработали, Кьяра почувствовала такое облегчение, что тут же ощутила угрызение совести за грубое поведение. Она повернулась:

- Спасибо за совет!

- Я – Тайлер, - представился молодой человек, выходящий из квартиры напротив. Это был высокий худощавый парень, одетый в потертые джинсы, серую рубашку и грубые рыжие сапоги. Он смотрел на нее так внимательно, что даже немного тревожно. Что-то в нем было… своеобразное, редко встречающееся. Слово вертелось на языке, но никак не давалось.

- Кьяра, - улыбнулась девушка, - Вы тут поджидали, чтобы мне помочь?

Он вдруг растерялся. И это тоже сразу понравилось девушке.

- Нет, специально не поджидал… На работу вышел и вспомнил, что забыл зонт. Вернулся, а тут вы… И вот, даже хорошо, что зонт забыл.

- Пф-ха-ха, так что же хорошего, что вы теперь опоздать можете?

- Туда, куда я иду, не опоздать…

Вот это, про работу, прозвучало слишком таинственно, и Кьяра подумала, что определенно не будет уточнять и любопытничать. Вместо этого она спросила:

5.

Кьяра до самого вечера не могла успокоиться. Она злилась на этого наглого кухаркиного сына и переживала горькое недоумение за собственную глупость, за то, что вообще оказалась в таком компрометирующем положении.

Неужели этот самодовольный тип с бесстыжими глазами мог подумать, что Кьяра готова вот так просто рискнуть своей работой?

До девушки доходили слухи о связях некоторых воспитанниц с генетически недостойными представителями мужского пола. Каждый такой случай подвергался серьезному служебному расследованию. На личных делах девушек, уличенных в таких связях, ставили клеймо непригодности. Они оказывались как бы уцененным, порченным товаром. Их мужьями становились не полноценные мужчины, а калеки, получившие ранение в ходе выполнений правительственных операций. Повторное нарушение запрета на связь с носителями мутаций расценивалось, как неуважение к власти, и девушек отправляли на грязные работы по сортировке радиоактивного пластика. А это, считай, что смерть. Страшная, мучительная смерть от лучевой болезни. Это же ждало тех сотрудников, чья вина в пособничестве была подтверждена. Государство оберегало честь и право на чистоту вида у своих подопечных.

Стоило ли так рисковать? Одно было ясно: такие глупости не принесли бы ничего хорошего, а кроме прочего и саму Кьяру подвели под монастырь. И так ведь понятно, что было в том конверте. Наверняка, какое-то непристойное предложение.

Кьяра наскоро пообедала в пансионе, а вот ужин ей уже пришлось соображать себе самой в новом доме. Кажется, у нее оставались коробки с порошковыми оладьями? Вот и отлично, значит будут оладьи!

На общей кухне уже кипел чайник и две незнакомые девушки, явно из проживающих, суетились у плиты и кудахтали, как недорезанные куры. Они курили и по комнате плыли облака сизого дыма.

Кьяра в изнеможении прикрыла глаза и опустилась на стул. Нужно было только добавить в миску воды, смешать с порошком и жидкое тесто готово.

- Это место Молли, вообще-то, - недружелюбно сказала одна из них с высоко зачесанным хвостом, одетая только в топик, больше напоминающий лифчик, и мужские спортивные несомненно ношеные штаны.

- И кто из вас Молли?

- Молли, - и вторая разукрашенная девица указала глазами на огромную кастрюлю, кипящую на плите.

- Ну, тогда все в порядке. А я уж испугалась, что заняла место Молли, - не удержалась и съязвила Кьяра.

- Ты, чего - дура? - на нее уставилась две пары девичих глаз, - Мы тебя предупредили. Не реви, когда отхватишь!

Кьяра огляделась: на кухне было еще четыре стула вокруг стола, и только на рабочее место с этой стороны хорошо падал свет из маленького закопченного окошка.

Нет, Кьяра не хотела ссор, но и бежать, поджав хвост, не собиралась. Но все же она ускорилась работать венчиком, чтобы и не сдавать позиций и побыстрее убраться, на всякий случай до прихода этой грозной Молли.

Раковина, полная немытой посуды, никак не интересовала девушек. Они готовили кофе. Но не обычный, из растворимой таблетки, а скорее всего настоящий, из какого-то темного ароматного порошка.

Первая партия у них не вышла, превратилась в коричневую пену и вытекла из черпачка. Девушки чертыхались, сокрушенно охали, много суетились, все время кокетливо вспоминая какого-то Француза. Наверное, того самого Алана из сынов, который занимался расселением. Когда они запороли и вторую порцию, девушка в лифчике, отзывавшуюся на прозвище «Шпанка», уже начала истерически подхихикивать:

- Ладно, скажу Алу, чтобы в следующий раз лучше талонами на питание дарил, - и она кокетливо надула губы.

- Да, точно, он же не за твои кулинарные способности тебя «отблагодарил», - сказала понимающим тоном та, которую звали странным именем Танья, и они вместе покатились со смеху.

Кьяре стало неловко.

Она уже грела сковороду, когда на внезапно притихшую кухню, переваливаясь на непропорционально толстых ногах, ввалилась дородная непричесанная женщина. Она вытерла грязноватые руки о серый фартук и грузно шлепнулась на стул. Женщина брезгливо оттолкнула Кьярину миску с тестом, оказавшуюся перед ее лицом. Часть теста выплеснулась на стол.

- Я - Молли Вонус, - ее рот открылся, обнажая полуголые десна, с трудом насчитывающие десяток зубов, - а ты, детка, можешь звать меня, как все, тетушка Молли. Ты – новенькая, но разве мои девочки не объяснили тебе правила?

Она ужасно шепелявила, и при разговоре изо рта брызгала слюна. «Ей лет тридцать пять, а уже такая развалина», - про себя прикинула Кьяра, невольно сравнивая себя с этой женщиной и в очередной раз неприятно сталкиваясь с подтверждением скоротечности человеческой жизни.

- Какие же здесь правила? Я читала «Конвенцию о биологических правах» и не помню там пункта про какие-либо правила проживания. Или тут в западном округе свои правила? – Кьяра с вызовом посмотрела в ее желтоватое лицо.

Старуха пожевала губу беззубым ртом, и зло сверкнула глазами. Она задумчиво вертела в руках Кьярину пачку порошка для оладий, которую машинально сжала цепкими пальцами.

- А оладьи-то твои три фертинга за пачку, - едко, словно выговаривая оскорбление, заметила тетушка Молли. - На нашу западную окраину такое не завозят. Привыкай.

Она подняла со стула свой тяжелый зад и, неслабо толкнув Кьяру бедром, двинулась к плите. Бешено вращая глазами, она принялась остервенело помешивать испачканной в жиру поварешкой кастрюльное.

6.

Кьяра спала беспокойно, постоянно просыпалась от хлопанья соседских дверей, невразумительного бормотания, грубых голосов, срывающихся на полукрики-полустоны, и дрожала от ночного холода. Уже под утро ей приснился кошмар, где она горела в ледяном огне и задыхалась от дыма, и какие-то жесткие голубовато-серые глаза мрачно наблюдали за тем, как синее пламя охватило все ее тело. Глаза следили за ней безмолвно и ,кажется, даже удовлетворенно.

Проснулась и тело отозвалось тягучей немой болью. Она сразу отказалась от идеи завтрака, потому что от мысли, что ей опять на общей кухне пришлось бы столкнуться с обитателями дома, почувствовала себя полностью обессиленной. Она предпочла подольше поваляться в постели и поесть на работе.

Выйдя в коридор, она заметила у соседней двери двух сцепившихся мальчишек, пихающихся и что-то пылко доказывающих друг другу. Спор был в самом разгаре. Они обзывались, наступали и спорили. Тот, что постарше, не выдержал и, схватив мелкого за горло, начал душить. Младший принялся яростно извиваться, но оценив неравные возможности, затих и, когда хватка на горле ослабла, извернулся и прыгнул со всей дури огромным грубым башмаком на ногу старшему. Тот взвыл не своим голосом и запрыгал на одной ноге. Тут только они заметили Кьяру. Ребята замерли и, позабыв о ссоре, принялись таращиться во все глаза на девушку. Кьяра узнала в этих почти налысо бритых сорванцах двух маленьких любопытных «шпионов», наблюдавших за ней в день переезда. Подмигнув притихшим мальчишкам, девушка поспешила на работу.

Кормили в пансионате скромно, но достаточно разнообразно. Обычно Кьяре нравилось, но в этот день на завтрак тоже были оладьи. Они напомнили девушке обо всех перипетиях ее нового существования и добавили немножко горести в и без того трудный день.

Ей сегодня нужно было вручную составить ежемесячный отчет по воспитанницам, учитывающий питание, программу развития, факты нарушения режима и другие тысячу и один пункт. Больше ей не удалось заглянуть в столовую, зато закончила вовремя и успела даже прибежать домой до грозы.

Забежать ни в продуктовую лавку, ни в прачечную она уже не сумела. Небольшой дождик, начавшийся заунывно и монотонно, совсем рассвирепел. Капли воды приобрели насыщенный зеленовато-кислотный оттенок и неприятный химический запах. Во время таких осадков не рекомендовалось покидать укрытия, а при попадании дождя на кожу через час вступали розоватые шелушащиеся и зудящие пятна, не проходившие неделями.

Она уныло глядела на пачку порошковых оладий на столе в своей комнате и всерьез размышляла о том, стоит ли из-за ужина, не очень-то, впрочем, желанного, покидать свое укрытие и вылезать на общую территорию. Решив про себя, что долгое отсутствие будет воспринято за слабость, Кьяра схватила ненавистную пачку и решительно двинулась на кухню.

Коридоры, жужжащие утром, как улей, были непривычно пусты. Сначала ей показалось, что она каким-то чудом осталась одна в этом здании, пока не обнаружила в углу под доской с расписанием кухонных дежурствами две жавшиеся друг к другу фигурки, накрытые куском несвежего одеяла. Это были дети.

- Привет! А чего это вы тут сидите?

- Мы можем сидеть, где хотим, - с вызовом сказал старший мальчик.

Они оба были похожи на маленьких зверенышей. Чумазые, растрепанные. Жались друг к другу, видно, пережидая грозу.

- Конечно… можете, - Кьяра даже растерялась.

- Маму ждем, - тут же раскрыл все секреты младший, - У брата родительский день. Наверное, дождик радиоактивный пережидает.

- Конечно, - сразу согласилась девушка, - Вот дождик кончится и она тут же вернется.

Непривычно смирные дети не вызывали раздражения, наоборот, в компании было даже приятнее.

- А хотите оладий?

- Нет, - сурово отрезал старший, - Мама придет и приготовит нам.

- Ладно…

Кьяра быстро застучала венчиком, разводя смесь. Дождь за окном забарабанил еще сильнее. Прежде, чем выпекать нужно было дать пару минут настояться, и Кьяра присела на краешек стула. А потом облокотилась спиной и прикрыла глаза.

Братья еле слышным шепотом спорили о дожде.

- Никакой он не радиоактивный. Эту воду специально подкрашивают и льют сверху, чтобы потом, когда нужно людей на улицу не выпускать. Это все давно знают.

- Кто все? - спорил младший, - Мне Томка рассказывал, что знает мальчика, который полчаса под сильным ливнем стоял, стоял. А потом домой только один скелет вошел. Все мясо с костей облезло.

- Так не бывает.

- А вот и бывает! Бывает! - горячился мелкий.

- А вот Мик на прошлой неделе полквартала под зеленым дождем на мотоцикле ехал, а только покраснел. Даже татуировки не растворились. А потом вообще из какой-то тайлеровской шаманской банки помазался, и на другой день ни следочка не осталось, - торжествовал старший.

- Ну так то - Мииик… И я же сказал, что прям сильный дождь был, под который тот мальчик попал… А шаманская что значит?

- Ну, это так мама называет.

- Не знаешь, значит?

Старший не ответил.

Они еще промолчали. Кьяра сама не заметила, как погрузилась в сон под монотонные звуки падающих капель.

7.

Утром Кьяра обнаружила, что Братство распечатывает еще один двор, готовясь принять новых переселенцев. А по пути на работу мимо нее на запад пронеслись два фургона, под завязку набитые людьми, их имуществом и грузом из проблем, страхов и надежд.

До обеда перепроверив вчерашний отчет дважды, Кьяра собрала сумку с документами и отправилась Центральный район, где располагались главные Корпоративные сооружения. Район, некогда служивший ей домом, а теперь навевавший мучительные и тревожные воспоминания.

Это был не первый раз, когда она везла сдавать отчет в городской государственный архив, но всякий раз девушка нервничала. А зря! Мало того, что в этот день ей не пришлось простаивать в длинной очереди, так еще и корпорат, рассматривающий документы, лишь бегло пробежал по страницам ленивым взглядом. Он кивнул, прилепил номерную бирку и без вопросов убрал документы в соответствующий ящик.

Кьяра вышла окрыленная. Напряжение начало отпускать. У нее образовалось почти полдня свободных, и тут девушка вспомнила, что так и не пообедала. На радостях ей захотелось посетить одно заведение на северной окраине города.

Когда-то давно, в прошлой жизни, она жила в Северном округе с мамой, а ее муж, тогда еще жених, в Центральном. Паб «Мед» находился на самой границе этих территорий, и они частенько встречались около него или проводили время за его столиками. В заведении готовили несложные, но очень аппетитные блюда с медом… и имбирный эль, и ягодные медовые морсы, и горячий глинтвейн зимой…

Чем ближе к окраине она подходила, тем беднее становились кварталы. Она даже засомневалась, работает ли еще паб, пока не увидела вывеску, изрядно потрепанную временем. Не очень чистые окна, пообтрепавшаяся мебель, тусклое освещение, но запах с кухни… Все такой же!

За дальним столиком в углу сидела компания из нескольких угрюмых молодых людей, один парень обедал за барной стойкой, и двое странноватых ребят зашли почти сразу же за Кьярой. Вот и все посетители.

Пока девушка читала единственное в заведении нехитрое меню, привинченное к стене, эти двое крутились рядом, и один так налег на другого, что тот парень оступился и налетел всем весом на Кьяру. Она возмущенно обернулась, незнакомец пробурчал что-то похожее на извинения и отодвинулся подальше. Через минуту парни и вовсе покинули паб.

Девушка остановила выбор на печеном медовом яблоке. Всего семьдесят сантимов. Она может себе это позволить, тем более не каждый же день.

Кьяра заказала десерт и осталась ждать у барной стойки. Обедавший парень, тоже не внушал доверия, но, по крайней мере, не обращал никакого внимания на девушку. Он с видом завсегдатая о чем-то шутил с барменом, неторопливо пережевывая пищу. В его манере держаться и в облике в целом была какая-то черта, которая напрягала Кьяру. Этот мужчина производил впечатление обманчивой расслабленности.

Когда горячее румяное блюдо для Кьяры было выставлено на барную стойку, поистине чарующий аромат окутал помещение. Девушка с удовольствием сделала глубокий вдох и потянулась за кошельком.

Она тупо уставилась на свою сумку, на порез на ее боковом кармане, но впервые самые длинные секунды все равно ничего не складывалось воедино. Кьяра запустила руку внутрь и сдавленно охнула. Где-то на подсознательном уровне она уже все поняла.

Девушка знала, что не обнаружит там кошелька, но все равно шарила рукой по пустому кармашку в отчаянном, несбыточном уповании на то, что все произошедшее — ошибка. Она еще надеялась, что случайно переложила кошелек в другое отделение сумки. Конечно, и там было пусто.

Как? Кто? Когда? И что теперь делать?

Кьяра ошарашено обводила глазами помещение, не в силах выдавить из себя ни слова. Ее прошиб холодный пот. В этом кошельке были ее последние пятьдесят фертингов.

Возникла неловкая пауза. Кьяра взъерошила волосы на голове, испуганным немигающим взглядом, уставившись в бармена.

- У меня нет… денег, - упавшим голосом произнесла девушка.

- Что? - бармен вмиг перестал улыбаться и отодвинул блюдо от Кьяры.

- У меня, кажется, только что украли кошелек!

- Украли? Здесь?! Хотите сказать, что здесь сейчас находится вор?! Собираетесь выдвинуть обвинения? - бармен не на шутку разозлился.

- Обвинения, - пролепетала она, - Я никого не обвиняю… - вот только разъяренного бармена ей сейчас не хватало.

- А что тогда значит «украли»?

- Это значит, что я не могу заплатить, - с трудом сдерживая плач сказала Кьяра.

- Так ты, может, сама где-то выронила! Проверяй там, где до этого ходила! Здесь не крадут, но и нищим не подают! - кричал ей вслед красный от натуги бармен.

Она почти ничего не видела от застилавших глаза слез. Фигура мужчины, вставшего с барного стула, преградила ей путь.

- Том, ты чего, не с той ноги сегодня встал? Смотри, как девушка расстроена, - голос звучал очень уверенно.

Кьяра подняла глаза с груди, в которую чуть не влетела, на твёрдый подбородок, отметила легкую щетину, крупный нос и плутоватый блеск глаз. Мужчина по-прежнему держался раскованно и не собирался ни обвинять, ни оскорблять.

- Знаю таких… расстроенных… - бармен еще продолжал ругаться, но тон сбавил, - Ходят без денег, а кушать хочется! Да?