Куколка для мужа. Двойная измена

1

Стою и прихорашиваюсь перед зеркалом в вип-комнате роскошного ресторана, который наша семья сняла целиком для свадьбы нашего сына, Фёдора. А что, можем себе позволить: мой муж, Иван Викторович Орлов — известный в городе скульптор. У него множество заказов по всей стране, куча премий, а памятники и статуи, выполненные им, установлены повсюду, и только слепой не натыкался на них!

А я, Влада Орлова, или ласково Ладочка, как он шепчет мне наедине в порыве страсти — его единственная муза и любовь. Даже до сих пор, несмотря на все прожитые вместе годы, — с довольной улыбкой окидываю я в зеркале свою ладную фигурку в стильном пудровом платье чуть ниже колен с вырезом-лодочкой: строго и по-праздничному. Не я же невеста сегодня, в конце концов! Сегодня день моего Феди и его Ирочки – ещё молоденькой юной девушки, которую он привёл в нашу семью совсем недавно, но мы уже все её успели полюбить, и сегодня она станет и моей дочерью тоже! Дочкой, о которой я всегда мечтала! Но оказалась мамой мальчишки, который вырос во взрослого прекрасного молодого мужчину.

Я чувствую, как у меня снова наворачиваются на глаза слёзы: ну что же я сегодня совсем расквасилась! Рыдаю и рыдаю от переизбытка чувств! Пойду в уборную здесь же, в вип-комнате, пока никто не видит, и умоюсь, подправлю макияж. В конце концов, сегодня радостный день, и никто не должен видеть мои красные зарёванные глаза!

Прохожу в шикарную отделанную мрамором комнату с зеркалами в позолоченных рамах и мягкими диванами. Не туалет, а будуар какой-то! Везде стоят в вазах роскошные живые цветы, и играет классическая музыка. Наверное, чтобы процесс приятнее и легче шёл, — усмехаюсь я про себя. Подхожу к столику, достаю карандаш и тушь из сумочки и рассматриваю придирчиво своё лицо: а что, вполне даже ещё ничего! Чтобы быть музой и любовью великого творца и художника! Усмехаюсь сама своему отражению, и уже собираюсь уходить, как вдруг слышу неразборчивый шум за дверью уборной. Такое ощущение, что кому-то стало плохо! Наверное, надо спросить, нужна ли ему или ей помощь… Или, наоборот это не совсем будет прилично? Кто его знает, кто там за дверью: сегодня на нашей свадьбе собрались все сливки общества… Не очень-то хочется опростоволоситься перед каким-нибудь помощником мэра… Или, не дай Бог, самим мэром!

На цыпочках, чтобы не оконфузиться, я подхожу поближе к двери, прислушиваясь, пытаясь разобрать, действительно ли кого-то тошнит, или это просто мне померещились. И различаю полушёпот-полусмех, два голоса: мужской и женский. Выдыхаю. Смеюсь про себя. Кто-то, видимо, не смог дождаться окончания праздника! Ну что же, вполне нормальное дело: раньше только на свадьбах все и знакомились! Мы и сами с моим Ваней первый раз поцеловались на свадьбе его старшей сестры Валерии…

На меня накатывают воспоминания о том далёком дне, и я с удивлением отмечаю, что даже сейчас, спустя почти тридцать лет, я всё ещё чувствую то волнение и жар, когда думаю о своём самом лучшем и любимом муже. Ведь так не бывает! Все мне твердили об этом вокруг. Страсть, любовь — максимум три года, даже книжка, кажется, есть такая, французского писателя. Так и называется «Любовь живёт три года». Но мы пережили и три года, и семь лет, и вот уже и нашему ребёнку уже двадцать семь, и он сегодня женится. И хотя я считаю, что он ещё слишком молодой, сама-то я вышла замуж в девятнадцать, когда носила его уже под сердцем! Так что я не верю во все эти современные шуточки про то, что надо выходить замуж попозже, когда нагуляешься и перебесишься. Посмотрите на меня и на мой более чем счастливый брак!

Я уже собираюсь так же аккуратно на цыпочках прокрасться обратно к двери, чтобы не спугнуть парочку гостей, решившихся уединиться на празднике любви, как тут в мужском голосе я замечаю смутные знакомые нотки… У меня ведь всегда был идеальный слух. Хм, интересно, кто это может быть… Вадик? Наш друг семьи. Он как раз пришёл сегодня со своей новой девушкой, моложе его на двадцать лет, и мы ещё с Ваней посмеялись между собой по этому поводу. Да нет, не Вадим, я ведь только что как раз чокалась с ним шампанским прямо перед тем, как пойти сюда попудрить носик. А, точно, это же Антон! Свидетель моего Феденьки. Интересно, кого это он успел наклеить уже сегодня? Он же пришёл один, без девушки, я как раз ещё думала, что самое время ему сегодня с кем-то как раз и познакомиться… Молодец, познакомился!

И вот уже моё сердце «старой сводни» радостно теплеет от одной только мысли, что вокруг меня, возможно, станет ещё на одну счастливую пару больше, как тут я слышу женский голос за дверью, отчётлив произносящий:

— Да, так Ваня, сильнее, как я тебя хочу!

Стоп! Насколько я знаю, точнее, я точно не знаю ни одного Ивана из приглашённых сегодня гостей. А ведь это я помогала составлять списки и заказывала красивые пригласительные с авторским дизайном в типографии! Персонал ресторана? Совсем распоясались! Они же на работе, в конце концов! Надо пойти поговорить с нашим менеджером, чтобы он сделал серьёзный выговор своим сотрудникам! И тут мужской голос, очень знакомый голос, точнее голос, который я точно узнаю из миллиона, отвечает:

— Да, так, моя девочка, Ирочка, скорее! Я сейчас кончу! — и я останавливаюсь, как вкопанная, словно меня только что превратили в соляной столп.

Я чувствую, как кровь отхлынула у меня от лица, потому что эту интонацию, этот тембр и эти слова мне невозможно спутать ни с чьими другими! Мне кажется, я сейчас рассыплюсь на куски прямо здесь, в этой роскошной, увитой живыми цветами уборной. Стоп, но кто же эта Ирочка?! И пока я перебираю в уме всех возможных сегодня Ирочек, которых я знаю и не знаю, второй женский голос, с придыханием и стонами шепчет в ответ:

— Да, Ваня, Ванечка, так… — и оба голоса сливаются в одни глухой стон наслаждения, и я понимаю, бесповоротно, что эта за Ирочка. Её голос я тоже слишком хорошо успела запомнить…

И вот теперь я стою, словно облитая помоями страшной правды, которой лучше бы я не знала, и теперь не представляю, как мне жить дальше с этим знанием. Как?? Если бы было можно, я бы вышла из этой комнаты и притворилась, что никогда этого не слышала. И не видела! Стоп. Но ведь я пока ничего и не видела! Как можно вообще верить только ушам! Вот я дура!

2

— А теперь вы, двое, — я даже не хочу называть их по именам, словно это мерзкие склизкие гадины, а не просто два слова, два имени: Ваня и Ира. Мне кажется, я теперь буду ненавидеть всех Ир и всех Иванов до конца своих дней! — Вы, двое, — продолжаю я, на ходу придумывая свой план, способный помочь всем нам достойно выйти из этой невыносимой скандальной ситуации. — Ты, — бросаю я Ирке, — делай, что хочешь, но притворись, что тебе плохо, что ты сейчас умрёшь: всё, что угодно, лишь бы окружающие тебе поверили. Думаю, тебе это не составит особого труда, — добавляю я.

Ведь мой стареющий павиан поверил в её страстные вздохи. Одно из двух: либо она действительно шикарная актриса, заставившая этого придурка поверить в его превосходные сексуальные способности, либо она действительно любит этого «великого» скульптора. А он — её, и от одной этой мысли мне становится невыносимо больно, но я не даю боли захватить себя. У меня будет на это время. Но потом. А сейчас я спасаю свою репутацию и своего сына. На всё остальное мне плевать. Даже на свои страдания.

— А ты, — обращаюсь я к своему мужу, и мне даже противно смотреть на него, — делай вид, что звонишь в больницу. И после этого мы отведём… эту, — снова я не называю её имени, — в автомобиль, и увезём отсюда. И я объявлю гостям, что свадьбы не будет, всё поняли? Никаких скандалов: сплошное сочувствие со стороны взволнованных гостей и небольшие заметки в жёлтых газетёнках о слабом здоровье невесты. А потом, когда пройдёт время, об этом все уже и думать забудут, о том, что когда вообще должна была состояться свадьба, — дорассказываю я им свой гениальный план и чувствую, как у меня безумно болит голова. Раскалывается пополам, на две половинки. Как только что раскололась навсегда моё сердце.

— Вам всё ясно? — с тихой, но явной угрозой в голосе произношу я, и эти двое лишь молча кивают в ответ. — А ты… — и я сдерживаю себя изо всех сил, чтобы не выругаться матом, обращаюсь к Ирке, — ты сама расскажешь моему сыну, и своему уже бывшему жениху, почему ты не можешь выйти за него замуж. Всё поняла? — сморю я прямо в глаза этой гниде, и она лишь передёргивает своим острым плечиком. За которое мне сейчас хочется ухватиться обеими руками и шандарахнуть её изо всех сил об стену головой. С её идеальной модной причёской, которую я помогала ей придумать и объяснить стилисту! Но я сдерживаю себя изо всех сил. В конце концов, мне не нужны грязные разборки и скандалы, чтобы потом наши имена полоскали в помойном ведре. Моё имя и моего сына.

— Но послу… — только открывает свой поганый рот мой муженёк, мой будущий бывший муж, как я твёрдо уже решила про себя, как я, не выдержав, подбегаю к нему, и шиплю, как разъярённая фурия в его поганую пафосную рожу. В которую мне так хочется плюнуть. А кстати, почему бы и нет? — проносится у меня в голове, и я просто смачно харкаю ему в лицо. Уфф, и мне даже на пару секунд становится легче.

— Заткнись, — грозно шиплю я на него. — Или ты хочешь, чтобы я устроила вам здесь прилюдный скандал? Чтобы ты больше не получил ни одной премии и ни одного сраного заказа? По крайней мере, в ближайшее время? Чтобы все тыкали в тебя пальцем и издевались за твоей спиной? Ты этого хочешь?! Говори! — нависаю я над ним всем своим невысоким ростом. — Ты не имеешь права голоса!

— Хорошо, хорошо, успокойся, — нервно бормочет он, отступая на шаг назад вместе со своей шалавой, которая всё ещё прячется за его представительной спиной. — Мы сделаем всё как ты скажешь, только не надо так орать, — мямлит он, вытирая мой плевок со своей напыщенной рожи белоснежным платочком, который у него так красиво торчал уголочком из нагрудного кармашка. Только теперь на фиг никому не нужны эти нагрудные платочки, — проносится у меня в голове, как в дверь снова раздаётся стук:

— Мама, ты всё ещё здесь? Ирочки нигде нет, — и я, грозно посмотрев на этих двоих, шепчу им одними губами:

— Готовы? — и они послушно кивают своими головами, как два деревянных болванчика…

— Федя, мой мальчик, только не беспокойся, — открываю я ему дверь и запуская внутрь. Мы с папой сейчас всё устроим, — я смотрю на этих двоих.

Ира театрально заломив руки за голову, повисает на руках своего страстного любовника, пока он не менее театрально восклицает:

— Ира! Ирочка! Очнись, — и встревоженно говорит моему мальчику, своему сыну: — Федя, скорее иди скажи водителю, чтобы подогнал машину ко входу, мы едем в больницу! Ире стало плохо!

А я со своей стороны продолжаю этот дешёвый, но зато гениально продуманный спектакль:

— Скорее несите Ирочку в машину, — и чувствую, как мой язык спотыкается об её имя. — Я пойду успокою гостей! Всё будет хорошо, мой мальчик, — смотрю я в глаза своему сыну. Всё будет хорошо…

Мой муж выносит «бездыханное» тело своей невестки и любовницы по совместительству через чёрный ход на улицу, пока Фёдор бежит за ними, вызванивая по дороге водителя, а я подхожу к зеркалу и внимательно рассматриваю своё отражение. Бледное бескровное лицо: а что, я ведь так переволновалась за свою будущую невестку. Алые кровавые губы, чёрные густые брови. Муза. Настоящая муза. Но только уже бывшая. И я повторяю сама себе:

— Всё будет хорошо. Всё будет хорошо, Лада.

Я выхожу к гостям, подхожу к нашему ведущему, одному из лучших в городе, и тихо прошу его сделать объявление. Он надевает на лицо печальную мину, хотя я уверена на все двести процентов, что ему совершенно плевать на здоровье новобрачной, хоть она вообще бы умерла. Да уж, лучше бы она умерла, прямо там, в этом утыканном цветами сортире, — зло думаю я про себя, но вовремя останавливаюсь. Никогда никому нельзя желать зла и смерти. Даже врагам. Жизнь всё равно вернётся к ним и ударит бумерангом по лбу. Но лучше без моего участия.

— Дамы и господа, дорогие гости, — замогильным голосом начинает ведущий, и гул голосов смолкает. — С огромным сожалением должен вам сообщить, что нашей дорогой невесте стало плохо, и её госпитализировали, — и сразу же всех успокаивает, когда над толпой проносится облако ахов и охов. — Но врачи нам только что сообщили, что её здоровью ничто не угрожает, но она должна пока временно остаться под медицинским присмотром. Слово Владе Орловой, — передаёт он мне микрофон, и я, с не менее могильным лицом продолжаю:

3

Я поняла, что просто не смогу находиться с этими двумя в одном помещении, дышать с ними одним воздухом. Что мне, драться с ними? Выгонять из квартиры, в которой они засели покрепче платяных клещей? Поэтому я собрала на скорую руку свои вещи, и поехала к нам на дачу. А Федя отправился на время пожить к своему другу. Так будет лучше, решили мы, покидая наш дом, где были счастливы много лет, и в котором нам теперь стало невозможно жить и дышать.

Я открыла ключом наш старый огромный дом: творческая дача, которые в своё время строили для художников, скульпторов и писателей, и которая досталась нам от Союза скульпторов. И сейчас в округе полно модных новых домиков и дворцов в скандинавском стиле, и наш скромный советский домик выглядит маленьким и совсем небогатым по сравнению с остальными роскошными особняками в округе, но всё равно я его очень люблю. Здесь прошли мои юность и молодость, здесь каждое лето рос Федя, и, в конце концов, вот все мои розовые кусты и жасминовые заросли, которые я посадила много-много лет назад!

Старый дом немного отсырел за зиму, но я ещё отлично помню, как можно растопить печь, и я иду в сарайчик за дровами. Сад ещё пахнет ранней весной, и где-то высоко в деревьях поёт первый зяблик, и тут я понимаю и осознаю впервые за всё это время, как мне безумно, безмерно одиноко! Я смотрю в серое небо, с которого крапает мелкий унылый дождик, и по моему лицу текут слезы, смешиваясь с каплями дождя. Но никто не увидим этих слёз. Никто.

Чуть позже, уже немного разобравшись с вещами и заняв свою маленькую уютную спальню во флигеле, я отправляюсь в местный дачный магазинчик за продуктами. Ничего особенного: беру молоко, кофе, чай, хлеб, крупы и овощи, складываю всё в пакет, который оказывается тяжелее, чем я думала, и выхожу на улицу. Как давно я не носила никаких тяжестей! Ведь у меня была помощница по хозяйству. Была. Именно, что была! А теперь мне придётся начинать жить заново. С нуля. А теперь всё заработанное мной за все эти годы жизни с Иваном достанутся какой-то алчной жадной Ирочке. Которая, как я отчётливо понимаю сейчас, никогда на самом деле не любила ни моего сына, и, наверняка, не любит и моего мужа. Но зато может в свои двадцать лет пользоваться всеми привилегиями любовницы богатого известного человека!

И даже не любовницы, — наконец-то доходит до меня! Ваня со мной разведётся, и я уверена, что его адвокаты-друзья, которых у него великое множество, смогут сделать всё возможное, чтобы оставить мне самый минимум! И я останусь на старости лет у разбитого корыта. С маленькой дачей, если они её не отсудят, однушкой на отшибе, без работы, семьи и средств к существованию… Ну что же, по крайней мере, я снова смогу пойти работать нянечкой в детский сад, — стиснув зубы, решаю я про себя. Или продавщицей в «Пятёрочку»! Не пропаду! Руки-ноги у меня, слава Богу, на месте, и я всегда смогу заработать себе на кусок хлеба!

Чувство жалости к себе снова накрывает меня новой волной, пока я стою у этого несчастного магазинчика, раздумывая о своих печальных перспективах, как вдруг ручки пакета рвутся, и всё содержимое вываливается прямо на землю! Просто прекрасно, Лада, просто прекрасно, — «хвалю» я себя, ползая по мокрой земле и собирая всё в кучу, как вдруг слышу над собой глубокий низкий баритон:

— Вам помочь?

И только я хочу смущённо ответить:

— Нет, спасибо, я как-нибудь сама справлюсь, — как рядом со мной на корточки опускается мужчина и начинает помогать мне собирать рассыпанные продукты.

Я поднимаю лицо, и мой взгляд упирается в его бездонные ледяные глаза, иронично смотрящие на меня. Красиво очерченные губы кривятся в лукавой усмешке, и он говорит своим проникновенным низким голосом:

— Джентльмен не может не помочь леди, если она в беде. А вы ведь в беде, так? — с иронией спрашивает он, и тут я со стыдом понимаю, что у меня, наверняка, заплаканный вид и распухший нос! Но моего случайного спасителя это не смущает, и он, откуда-то ловким движением достав новый целый пакет, шустро складывает в него все мои продукты.

— Благодарю! — сдержанно отвечаю я. Не хватало ещё всем подряд рассказывать о своих проблемах! — У меня всё в порядке. Давление. Наверное, — придумываю я первую пришедшую на ум причину. Вежливую причину.

— Давление?! — вдруг заливисто начинает хохотать мой незнакомец. — Я вас умоляю! Какое может быть давление у вас! Вы же ещё так молоды! Вам до давления — как до луны! — и я не понимаю: он издевается, или говорит это совершенно искренне?!

Я, конечно же, не выгляжу на свой возраст, мне все это всегда говорят, ну и на юную конфетку отнюдь не тяну. Так что это точно не любитель молоденьких попок! Кто он вообще такой? И, словно прочитав мои мысли, незнакомец протягивает мне руку и представляется:

— Родион Донской, наверняка, ваш сосед, судя по вашим продуктам, — лукаво улыбается он.

— Лада… Влада, — поправляю я сама себя. — Влада Орлова, — и протягиваю ему руку для рукопожатия. Но он неожиданно берёт мою ладонь в свою, и подносит к губам! О Боже! Какой галантный жест! Я даже не могу припомнить, когда в последний раз мне кто-то целовал запястье! И от его роскошной шевелюры, когда он наклоняется к моей руке, доносится слабый аромат коньяка и древесных стружек.

— Очень приятно, Лада, — произносит он моё сокращённое имя, и его сверкающий взгляд пронзает меня насквозь…

— Я всё-таки осмелюсь предложить вам помочь донести всё это до авто, — настаивает он, выпрямляясь во весь свой двухметровый рост, и я упираюсь ему чуть ли не в солнечное сплетение носом, как какая-то Дюймовочка!

Первый раз его здесь вижу, а ведь я в нашем посёлке знаю почти каждого!

— Я пешком, — только и могу пикнуть я, как он, подхватив мой пакет, продолжает:

— Тем более, Лада, тем более! Я вас довезу! — и даже не спрашивая моего разрешения, уверенным шагом направляется к своему припаркованному внедорожнику.

— Тут совсем рядом, — устало соглашаюсь я с ним, — за поворотом.