Кукольный дом

Глава 1

Мир сузился до клочка залитого липким ужасом пола. Воздух был густым и сладковатым от медного запаха крови, и каждый мой вдох становился давящие спазмом. Он был на мне - грудная, бездушная гора плоти, чьё тяжелое, звериное дыхание обжигало мою голову. Каждый его толчок, как удар ножом, был механическим и тупым, вдалбливающим мое тело в бетонный пол подвала. Лопатки терлись о жёсткую поверхность, как о тёрку, - ещё одно кровоточащее место в моем теле.

Мне не было дела до того, что меня трахал против воли старый мерзкий мужик. Слезы тихо катились из глаз, но я больше не чувствовала боли. Мне некуда было бежать, только в темноту за своими веками. Но и там не было спасения. Сквозь опущенные ресницы я видела её.

Мама. Всего в трёх шагах от меня. Она распласталась на полу, а сверху, на ней, сидел другой мужчина - с роскошными длинными волосами серого цвета и безумием во взгляде и чертах лица. Он с особой жестокостью и хирургической точностью делал надрезы на её теле кинжалом с резной угловатой ручкой интересной окраски.

Я молила не о спасении, не о том, чтобы это прекратилось. Моя молитва, лишённая слов и острая, как лезвие того кинжала, была направлена на то, чтобы мучения моей мамы закончились. Чтобы она не видела меня такой. Чтобы её последним воспоминанием о жизни не стал вид того, что делали с её дочерью.

Но её глаза, широко раскрытые и остекленевшие, были направлены на меня. В них не было ни крика, ни слез - только бездонное озеро муки и ужаса.

А он... Он резал. Отрезал куски от её тела. С окаменевшим, безумным выражением лица, получая изощренное удовольствие. Ощущая предвкушение перед каждый новым надрезом. Слышался мягкий, влажный хруст такой, который можно услышать, когда режешь говядину на гуляш. На мгновение он повертел в руках тонкую кожу с её правой руки и, кажется, неудовлетворенный костлявостью моей мамы, бросил кусок её плоти в меня. Он с отвратительным щелчком шлепнулся на мою обнажённую грудь.
Потом последовал другой - с живота, более мясистый, жилистый и тёмный. Он упал на мою щеку и влажно скатился вниз, когда я зажмурила глаза и кожа лица нятянулась.

Два мира сошлись во мне: мир тупого, животного насилия, что сотрясал мое тело изнутри и мир тихого садистского унижения, что закидывал меня своими трофеями. И сквозь все это - её взгляд.

В этот момент нам было плевать на самих себя. Каждая из нас хотела спасения для другой. Мама - для меня. А я - для неё.

Я закрыла глаза, пытаясь сжаться в точку, исчезнуть, раствориться или, пожалуй, проснуться в своей кровати с осознанием, что мне приснился самый кошмарный сон в моей жизни. Но я открыла глаза в больнице лишь с одним осознанием: все это было и теперь это никогда не закончится.

***

- Доброе утро, Эвелин, - Мисс Розмари излучала отточенную, отполированную до блеска улыбку. Она обожала эту роль. Обожала играть эмпатичную спасительницк на своих сеансах, выстроенных на дешевых цитатах из книг по психологии.

Я влилась в кресло, позволил своему телу стать бесформенным и тяжелым, закинув нога на ногу в немом вопросе: "зачем?". Каждая мышца говорила о желании вернуться в свою комнату. Туда, где обрывки сна были единственным убежищем.

- Эви, - поправила её я без единой интонации. Пустота, в которой не оставалось места для раздражения.

- Эви, - тут же повторила она, исправляясь.

Я говорила ей об этом. Сотню раз. Кажется, её разум, в котором помещались только дата записи на маникюр и мысли о свежести наращенных ресниц, не считал важным запомнить мое имя. Или, возможно, она специально игнорировала эту просьбу, чтобы вывести меня из себя. Считала это ещё одной ненужной деталью, которую можно было отсечь, как кусок плоти, если он мешался.

- Ближе к делу, - чаша терпения потихоньку заполнялась. Каждый в приюте знал: эту чашу лучше оставлять пустой или хотя бы не перестараться с её заполнением.

- Ты не приходила на сессии, пришлось вызывать тебя по расписанию. Почему? - ее локти, острые и костлявые, сверлили деревянный массивный стол.

В желудке тут же поднялась знакомая, тягучая волна отвращения. Я всегда ненавидела женские локти. В них была какая-то обнажённая, неприкрытая уязвимость. В этой тонкой натянутой коже не было ни капли милосердия. Выступающая кость напоминала, что все люди - всего лишь скелеты обтянутые жиром и кожей.
- Я не нуждаюсь в психологе, - мой голос, казалось, был пронизан брезгливостью.

Её взгляд, скользнувший по моему телу, наткнулся на невидимый барьер. Она уловила волну физического отвращения - должно быть, оно отразилось в моих глазах или в том, как я вжала тело в кресло.

И тут же, почти с комичной поспешностью, мягко опустила руки и скрепила пальцы в тесный неестественный замок. Жест, призванный демонстрировать собранность и участие, но для меня он был лишь попыткой контролировать себя, чтобы не сделать или не сказать лишнего.

- Мне рассказали, что ты избила одноклассницу каблуком от туфли, - она меланхолично застучала пальцем одной руки по костяшке другой, задевая белоснежную кожу длинным наманикюренным ногтем. Глухой звук застучал по ушам.

- Это было давно, - выдохнула я, наклонив на бок голову.

Мисс Розмари быстро моргнула. Я заметила нервозность на её лице.

- Две недели назад.

- Поздновато для нравоучений? - я повторила её жест - замок из пальцев.

- Это как-то связано с тем, что теперь ты пытаешься защитить себя любым способом, потому что в прошлый раз тебе это не удалось? - её голос вдруг стал твёрдым и властным, но между этими проскальзывал острый, как лезвие ножа, страх. Она боялась меня. Также как и все остальные.

Я расслабила плечи, позволив спинке стула впиться в лопатки. Пусть думает, что угадала. Пусть видит в моих глазах то самое подтверждение, которого ждет.

Её страх был единственным, что делало эти сеансы хоть сколько-нибудь терпимыми.

- Хочешь, наконец, поговорить об этом? - она не уточнила, какой из случаев имеет в виду, но все и так было ясно.

- Я поговорила об этом с полицией еще шесть лет назад, - слова были ровными, вымороженными. я старалась не нырять в пустоту, избежать воспоминаний, но каждый её вопрос подводил меня к ближе к краю.

- Ты рассказала им подробности. А я хочу помочь. Хочу, чтобы ты не забыла эти воспоминания, а сделала их безболезненными для себя.

Безболезненными. Будто тот случай в моей памяти - это просто царапина, которая быстро заживет. Я сжала кулаки и заметно напряглась. И тут я заметила - вена на её шее вздулась.

- Ты помнишь тот день? - она сощурила глаза и, словно завороженная сюжетом книги, наклонилась ко мне, чтобы я рассказала ей продолжение. Во всех подробностях.

- Хочешь ли ты знать, помню я тот день или нет? - что-то невесомое засело в моей груди, надавливая изнутри. Голос казался откалиброванной записью.

Пустой, ничем не наполненный взгляд скользнул по многочисленным полкам, трещящим от количества книг и папок на них. Тревога уже давно оставила меня, оставив за собой странное, выжженное спокойствие.

- Я ценю, что мы откинули формальности и перешли на "ты", Эви. Да. Это я и хочу знать. Это мой первый вопрос.

Я медленно кивнула. Русые, отливающие золотом волосы, скользнули по плечам. Пугающий, как часто мне говорили, взгляд - слишком пустой и слишком безумный одновременно, - остановился на ней.

- Конечно, - её губа дрогнула. Судя по выражению лица, женщина была удивлена, только не понятно, приятно или нет.

- Что ты чувствовала тогда?

Тихое постукивание настенных часов заметно нарастало в моем сознании. Тихий, далекий голос других детей из коридоров заполнял мои мысли. Я пыталась выловить слова из непонятного гула. Ничего не получалось, и я заметно начинала злиться.
Улыбка расползлась на моем лице - обескураживающая, она была всего лишь отвлекающим манёвром. Я медленно отвернула от психолога голову. В груди стучало сердце.

В следующее мгновение тело сжалось и выпрямилось с пружинистой резкостью. Рука, будто сама по себе, метнулась к столу и выхватила из стакана с канцелярией простой карандаш. Я замахнулась и со всей силы воткнула его острым грифелем в раскрытую ладонь психолога.

Раздался длинный, животный вопль. Алая кровь тут же заполнила поверхность стола, испачкав какие-то важные, вероятно, бумаги.

И этот вид, этот звук проходящего в плоть карандаша будто подожгли внутри меня сухое прогнившее дерево. Гнев, черный и бесконечный, накрыл с головой. Я вскочила с кресла и с размаху ударила ладонями в стол, расплескивая капли крови во все стороны. Звонкий стук заставил стакан с водой вздрогнуть.

- Какие ощущения?!

Психолог, бледная, как полотно отпрянула назад, к стене, с искажённым от ужаса лицом и проткнутой рукой.

- Охрана! Охрана! - завопила она дрожащим голосом, вжимаясь в стену, как загнанный в клетку зверенок. Стараясь пройти сквозь неё, чтобы сбежать от меня.

Но ведь это не моя вина. Это её вина. Так почему теперь пытается сбросить с себя ответственность и выставить меня виноватой?

Я наклонилась над столом, через всю его ширину. Голос стал низкий, сиплым.

- Что, страшно, сука? Больно?

Двое мужчин в униформе бесшумно для моего затуманенного разума вошли в кабинет и подхватили меня под руки. Я сделала несколько рывков вперед - не чтобы вырваться, это было бессмысленно, а чтобы санитары почувствовали напряжение в моем теле. Чтобы снова увидеть перепуганный взгляд сумасшедшей суки.

Она отползла вглубь кабинета, прижимая к груди истекающую кровью руку. Её волосы растрепались. Всегда идеальная прическа теперь казалась ураганом. Она дрожала от страха. От моего страха. От той малой части страха, которую я сумела ей внушить.

- Отвечай, сука! - крикнула я прежде, чем мужчины не вытянули меня из кабинета.

Я рассмеялась, оказавшись в коридоре. Но меня по-прежнему не отпускали. Я запрокинула голову, мое тело не сопротивлялось.

- Быстрее! - раздался мужской голос прямо над моим ухом.

- Ей нужно в психиатрическую лечебницу, а не в детский приют! - игла с успокоительным, которое я считала Божьим даром, с тонким свистом вонзилась в бедро. Миссис Крукенберг ввела в мои мышцы лекарство легким нажатием большого пальца.

Меня ждал непрерывный сон в течение как минимум двенадцати часов - о большем я и просить не могла.

- Миссис Крукенберг, у Вас красивая укладка сегодня, - произнесла я, чувствуя расслабление по всему телу.

Женщина покачала головой.

- Я даже боюсь спрашивать, что произошло на этот раз, - она отшатнулась назад, даже зная, что во мне успокоительное и я скоро отключусь.

- Хлое требуется медицинская помощь. Иди туда. Мы дальше справимся, - голос санитара был спокойным. Привыкшим. Для него слова "требуется медицинская помощь" - это как "Привет".

Они крепко держали меня. Ничуть не ослабили хватку после введения препарата, и это забавляло. Все считали меня опасной, и неважно, в каком состоянии я была.