La Cumparsita... В ритме танго

Пролог I. Ярослав Горовой

Тринадцать лет назад

— Возраст? – как будто бы из подземелья звучит мужской прокуренный спокойный и чересчур усталый голос.

— Девятнадцать лет по представленным документам. На жетоне указана третья группа, резус положительный. Форма все-таки его – мы проверили. Похоже, он не диверсант, мальчишка все же наш.

— Там разберутся. Наше дело – подлатать героя! – военный врач, по-видимому, очень сухо продолжает. – Сопляк решил бабла срубить на скорую руку? Какой из него воин? Пришел на службу по контракту и вот, пожалуйста! Получай, любезный, очень ожидаемый финал. Главное, что жив остался! Дурашка! Готовьте его…

— Простите… – куда-то в сторону, стараясь следовать за тем самым голосом, обращаюсь. – Я Вас не вижу, но…

— Медрота, военный госпиталь, мальчик. Ты жив, в подобии сознания, но тяжело ранен. В часть сведения передадим, если ты представишься.

— Ярослав, – шепчу, – Ярослав, но не Ярик. Не люблю, когда так называют…

— Красивое имя, – женский голос отвечает. – А фамилия?

Несколько секунд собираюсь с мыслями, пару раз беззвучно открываю рот. Язык распух и в сжавшейся от напряжения и спазма глотке совсем не помещается.

— Можно воды? Пить хочу, сушит горло, мне тяжело говорить, – скулю, облизывая пересохшие, обветрившиеся и покрывшиеся грубой коркой губы. – Пожалуйста… Прошу Вас.

— Нет. Перед операцией нельзя, мальчик. Скажи фамилию, номер жетона, если помнишь. Об остальном сами позаботимся.

— Ярослав Горовой, рядовой, номер А-0124008*. Скажите, пожалуйста, что со мной? Все тело печет и еще я совсем не чувствую рук. Они есть или взрывом оторвало? Где вы? – пытаюсь разлепить глаза, посмотреть на белый свет и окружающий очень шаткий в этой жопе мира… Мир!

Кругом сплошная темнота… Наверное, я еще ослеп в довесок к отсутствующим по взрывной неосторожности рукам?

Наше время

— Согласен, все устраивает! Деньги уже ушли! – заканчиваю телефонный разговор с приятным женским голосом.

Приемлемая цена за очень неудобную встречу и плотскую услугу. Секс без обязательств, на одну ночь – заранее оплаченная постельная подруга. Мне нужно сбросить за три-четыре чрезвычайно неплодотворных месяца накопленную дурь, пока все жизненное дерьмо через края, довольно полноводно, горлом не пошло. Затянул с этим и перебрал самим собою установленные для смирения лимиты!

Сижу и жду, подергивая нервными ногами, отстукиваю ритм и в гордом одиночестве танцую. Словно девственник, разогреваюсь, предвкушая долгожданный, за деньги обещанный мне профессиональный секс! А что у нас, вообще, со временем? Администраторша, она же хозяйка, она же «мадам», та самая хозяйка «брачного салона» для тех, кому ну ни хрена уже не светит, сказала, что «куколка» подъедет в течение пятнадцати минут. Вскидываю руку. Три минуты, видимо, осталось? Нет-нет, по-моему, ошибочка – девица уже здесь? Система быстрых платежей и требуемая услуга на пороге.

Тук-тук! Тук-тук!

— При-и-и-и-в-е-е-е-ет, – мяукает, как озабоченная весенним солнцем кошка. – Симпатичненький какой. Я Кони, а как тебя зовут, малыш?

— Проходи, пожалуйста, – ровняю тело по стене, задрав подбородок и выставив по направлению руку, прошу оплаченную даму зайти ко мне.

— Мерси! – раскачивая не очень-то объемной задницей, заваливается внутрь.

По-мужски присвистывает, поджимая губы – шлюха тут же отмечает высоту потолка и квадратные метры жилого-нежилого помещения.

— Вот это да! Это что? – зачем-то скидывая босоножки, спрашивает. – Что за место такое? Ты с придурью, что ли?

— Мой дом, – почесывая бровь, иду за ней, рассматривая похабно оголенную спину. Еще чуть-чуть и я увижу в ее тощей жопе просверленную многочисленными членами дыру!

— Дом? – с издевкой переспрашивает. – Как будто бы мастерская, если честно. Бензином или машинным маслом воняет. Разве ты не чувствуешь? Спичку только поднеси и… Бдычь! Мы живенько с тобой взлетим на воздух! Меня тошнит, боюсь, что блевану. Проветрить можно это помещение? Ты механик, таксист, слесарь, столяр или сантехник?

— Охранник, – обрываю викторину.

— Работаешь на дядю? – подмигивает.

— Охранник в частном танцевальном зале.

— Чего? Это заведение для тех, кому в жизни пары не нашлось? Ты ж вроде молодой парень! – прищуривается, а затем хохочет. – Не могу. Та-а-а-ак! А что здесь?

— Проходи, пожалуйста, – киваю в нужном направлении.

— Ты охранник, который живет на заводе по переработке мусора? Крематорий на дому? Слишком жутко. Мне не сообщили… – выдувает жвачку, хлопает пузырь и громко дышит, затем прикрыв глаза, любезно выказывая одолжение, говорит. – Ладно, так и быть! Деньги-то ты перевел. Художник, что ли? Но с извращениями? Можешь не отвечать – на это мне плевать. Однако! – поднимает указательный палец вверх. – Сразу предупреждаю, что позировать тебе не стану. Хоть одетая, хоть раздетая, хоть монашкой, хоть блудливой девой. Никакой съемки, никаких натур, никаких долбанных полотен, фотографий, селфи, к тому же я полностью отрицаю реал-режим и грубость. Вкурил?

Пролог II. Смирновы…

Двенадцать лет назад

Даша

— Возраст? – мужчина в белом халате совсем не смотрит на меня.

— Восемнадцать лет, – на бедрах гармошкой собираю хрустящую ткань операционной одноразовой сорочки. – А имя нужно говорить? – зачем-то спрашиваю, медленно осматриваясь в белой процедурной комнате, обшитой мерзким кафелем почти до кромки выкрашенного божественным свечением потолка.

— Не надо. Это все в карте указано. Я читать умею.

Как-то странно! Значит, имя там написано, а возраст… Нет?

— Уверены в своем желании? Решение безоговорочное или Вас еще можно переубедить? Я мог бы попытаться, – замолкает, вглядываясь в мои данные, представленные в амбулаторной книжке, лежащей перед ним, – Дарья Алексеевна? Все правильно сказал?

— Да, – через широкое окно рассматриваю деревья, бешено раскачивающиеся на пронизывающем до костей ветру. – Да, да и да.

А в остальном – определенно нет!

— …если Вы меня послушаете, отключив эмоции и отбросив в сторону свой страх о том, что скажут люди, как на Вас посмотрят, о чем подумают, как будут обращаться с вами, как примут после, наконец. И потом… Я расскажу немного о другой стороне вопроса, с медицинской точки зрения, так сказать. Ну что? Безусловно «Да» – и Вы устали от меня, или «Нет» – «хочу послушать много повидавшего за годы адской практики врача»? Дарья Алексеевна… – мужчина, не поднимая головы, куда-то вниз с глубоким вздохом произносит. – Послушайте, послушайте, да послушайте же, – и все же направляет на меня сочувствующе улыбающиеся глаза, – милая девочка, это грех…

Доктор ухмыляется и о душевном просит? Не может быть. Мою греховность и его специализацию уж точно не соединить. Ему, по-видимому, смешно? Ну что ж, я понимаю. Очередная залетевшая пришла. Однако, это его работа, а я пациентка, клиентка операционного стола, набитая ненужным хламом глупая индейка, которую надо бы по-быстрому «расфаршировать».

— Да. Я уже решила, поэтому не стоит отговаривать. Все равно ничего не выйдет. Мы только потеряем время, а я и без того с этим затянула, слишком поздно в клинику пришла. У меня нет страховки, так уж вышло…

— У Вас ведь есть полис – в системе номер бьется, – вклинивается молоденькая медсестра. – Смирновы… Вас четверо по условиям договора…

Отец, мать и младшая сестра – все так! Продвинутая в медицине, и не только в ней, девушка, конечно же, права!

— Да, но я приготовила наличные. Хотела бы рассчитаться самостоятельно, не привлекая к этому событию, наверное, не знаю, как правильно сказать, социальную службу, поэтому, пожалуйста, не будем оформлять страховой случай. Деньги у меня есть, с финансами проблем не будет…

О том, что здесь произойдет никто не должен знать, особенно мои родители. Единственная, зато чересчур весомая причина! Ни в коем случае… Никогда! Я не переживу позора и того, что впоследствии скажут обо всем и без того уставшие от меня отец и мать.

— Даша? – врач обращается ко мне, отвлекая от бесконечных мыслей, роящихся в моих мозгах.

— Да? – взглядом возвращаюсь, стараясь сосредоточиться на том, о чем он хотел бы мне еще сказать.

— Вы понимаете, насколько это все серьезно? Ваш возраст, срок, плюс безуспешные самостоятельные попытки. Кто Вас научил такому?

Какая теперь разница? Все равно ведь ничего не вышло, да и упущенное время не вернуть.

— Это важно? – вскидываю гордо подбородок. – Не все ли равно? Я не изменю принятое решение. Пожалуйста, – умоляю, обхватывая себя руками, как будто от чего-то мерзну, хотя в манипуляционной комнате паркуется жара.

Не стоит этому мужчине знать, на что я, юная зазнайка, по своей наивной дурости надеялась, к чему стремилась и чего хотела добиться случайно получившимся интересным положением. Мечты остались лишь глупыми мечтами, единоличного желания, как оказалось, недостаточно, его для счастья – очень мало, поэтому пора с этим кончать.

— Здоровье пациента, тем более очень юной женщины, – приоритет для меня, как для врача. Давайте успокоимся и поговорим, например, о Вашем будущем. Обсудим риски и альтернативы, просто пообщаемся, стандартный диалог «доктор-пациент», – уперевшись руками в металлическую, играющую в резонанс, поверхность, приподнимается, чтобы выйти из-за своего стола.

— Не стоит, – выставляю одну руку и делаю шаг назад. – Все уже однозначно решено. Мой ответ – категоричный, это «Да»! Больше ничего не интересует…

О рисках все давно известно! Пора за то, что натворила понести ответственность и не слушать этого врача.

— Вам хотелось бы знать, как все пройдет? Последствия озвучить? –продолжает читать ненужные сейчас нотации.

— Не вижу в этом необходимости, – бурчу, поворачиваясь лицом к стене. – Есть небольшие представления об этом, – заикаюсь, тщательно фильтруя соответствующие слова. – Я ведь уже не девушка и отдаю себе отчет в том, что будет происходить. Мне все… – захлебываюсь слюнями, давлюсь проклятым языком, прокашливаюсь глупыми, давно заученными словами, – известно… Скажите, пожалуйста, анестезия будет? За дополнительное обезболивание я хотела бы доплатить. Поймите, пожалуйста, немножечко волнуюсь и все-таки боюсь… Боль плохо переношу…

Глава 1. Смирновы…

Даша

У него ведь шрам на лбу? Странно, раньше как-то этого совсем не замечала. Видимо, сильно не присматривалась или просто не хотела знать, запоминать, вдаваясь в жуткие подробности.

Очень тонкие волосы, словно на голове нестриженный пушок новорожденного ребенка, такой редкий, куцый, молью побитый, щенячий подшерсток. Бог ты мой! Они что, рыжие? Или медные, или красные? Вдобавок – довольно крупные веснушки, как попало разбросанные на ярко-розовых щеках, и безобразные коричневые пятна на толстой шее, еще немного на рыхлых плечах и странно тонких, как для мужчины, предплечьях. Подаюсь лицом к рядом спящему и неосторожно своей голой грудью задеваю его нос. Нет! Он ведь мне не очень нравится, если честно, хотя… Хотя… Хотя… Погоди-ка, погоди-ка… Шлепаю указательным пальцем по своим губам, затем немного отстраняюсь, как будто бы издалека рассматриваю образ, а насладившись внешним видом, снова возвращаюсь и притягиваюсь ближе голым телом к спящему мужчине:

«В общем, так, ничего! Ничего хорошего, естественно! Или все-таки нормально? Ну, не идеально, конечно же! Или… Нет, нет, нет! Он не тот!».

— М-м-м… – он водит кончиком своего носа по теплой и немного влажной коже, а затем оскалившись с какой-то жадностью и силой прикусывает прыгающий перед его носом мой сосок.

— Ай-ай-ай! – ладонями отвешиваю по рыжей морде, а ногами упираюсь гаду в пах. – Больно-о-о-о! Отпусти меня!

— Дашка, заканчивай пялиться. Какого черта? Это очень странно и адски бесит. Рассматриваешь, словно видишь в первый раз. Или ты колдуешь? Привороты шепчешь? – выпустив мою грудь, с шумным выдохом переворачивается на спину. – Ох, е.ать, который час?

— Половина седьмого утра, Карташев, – растирая укушенный сосок, с обидой в своем голосе, произношу. – Я не шептала – больно надо! Просто смотрела на тебя.

— Не выношу, когда ты так делаешь, Дарья. Тебе об этом хорошо известно!

— Ну, извини. Подумаешь! Ведь ты же смотришь на меня! – забрасываю одеяло на свое плечо, скрывая тело от недовольного соседа.

— Чего тебе не спится, киска? – забросив одну руку себе на лоб, зевая, сонно выговаривает вопрос.

— Я уже выспалась, Артем, – прикладываю кулачок ко рту, зубами трогаю свои костяшки, несколько раз провожу рукой по горячим, пружинящим от жара, губам.

— Выспалась? – из-под расслабленной на лбу ладони одним серым глазом рассматривает меня. – Ты спать сюда, что ли, пришла, артистка?

— Нет, конечно. Просто ты спросил…

— Да похрен, Дарья. Такая рань! А-а-а-а! – еще раз сильно зевком растягивает рот.

— Тёма-а-а, а ты подвезешь меня… – рисую пальцем по его губам.

Мужчина застывает с мертвым взглядом и приоткрытым ртом. По-моему, он напрочь забыл, что хотел сейчас сказать. Уж больно заторможенно и очень странно выглядит.

— Тём, – толкаю осторожно в грудь, – ты чего? Что случилось? Тебе плохо?

— Какой сегодня день недели? – не моргая, шепчет. – Даша, какое сегодня число?

— Пятница, – ухмыляюсь, – тринадцатое, как по канону. Я…

Артем подскакивает на кровати. Сдирая с меня одеяло, закрыв свой голый зад мечется по комнате, в поисках какой-нибудь одежды. Он суетится? Дергается, ах как дергается, Карташев Артемий! Ха! Пока он этого не видит, я плотоядно улыбаюсь – похоже у рыжего засранца что-то нехорошее произошло или только-только намечается и, видимо, сегодня гарантированно произойдет.

— Поднимайся! – повернувшись ко мне лицом, как собака, рявкает. – Чего разлеглась как будто бы на пляже жопу греешь?

— Я… – опешив, переспрашиваю. – Не поняла! В чем дело и что это за тон? Две минуты назад ты был спокоен, как удав, сладко зевал, потягивался, разминал конечности, соски мои кусал, ты даже спрашивал, зачем я поднялась в такую рань, ты злился, что мне не спится и я, как дурочка, разглядываю тебя. А сейчас… Как ты со мной разговариваешь? Артем, это очень грубо, – убавляю звук и строю по-кошачьи глазки. – Что с тобой? Странная перемена настроения, к тому же…

— Вставай, кому сказал, – тычет пальцем мне в лицо и, как собаке, отдает команды. – Собирайся и очень быстро. Даша, пожалуйста, не тяни время. Пора!

Я его не узнаю! Мужчина, по всей видимости, после сна взбесился?

— Ты чего? – присаживаюсь на кровати, к груди подтягиваю ноги, дрожащими руками обнимаю свои плечи.

— Поднимайся, Дарья! Я что, не четко произношу слова?

— Прости, пожалуйста, но я не совсем… – не спуская глаз, слежу за его порывистыми движениями. – Что не так? Ты можешь объяснить? Остановись хоть на одну минуту, у меня от твоего мельтешения кружится голова.

Он суетится, бегает по комнате, что-то ищет, рыщет, рычит, а главное, совсем не смотрит на меня. Он меня стыдится? Или боится? Поднимаю руку и пятерней стараюсь распрямить свою густую, сильно завивающуюся копну. Пружинистые пряди не слушаются мягких пальцев, я, как будто подвергая самобичеванию, просто выдираю волосы. Линчую с наслаждением темно-каштановую голову!

— На хрен пошла! Так понятно? – тон просьбы резко изменяет.

Вот же сволочь! Грубиян проклятый!

Глава 2. Смирновы…

Даша

Любого ли человека можно научить танцевать? Просто двигаться под музыку, покачиваться, кружиться с закрытыми глазами, томно отклоняться, наигранно топтаться и смешно подпрыгивать – да пожалуйста, конечно, однозначно, гарантированно, здесь нет вообще вопросов так же, как и больших проблем! Если ученик, конечно, не откровенный дятел с отбитой красной головой, а на том месте, где у него по Высшему Божьему замыслу должен располагаться слуховой аппарат, действительно находится пара ушек с вибрирующей пленкой в районе мозгового средоточия, то мне, как тренеру, хотя бы не стоит заморачиваться отстукиванием ритма по плечу человека, старательно, но безуспешно, переставляющего страшно косолапые стопы по паркету. Одной проблемой, как говорится, меньше – он ведь слышит музыку, а значит, что-то чувствует, и в этом случае моя задача сводится всего лишь к ненавязчивой, тактично предложенной, помощи в пейзажном выражении его тихой душевной истерики. Вот так он или она своей физиологией самовыражаются, а клубу и мне, в частности, щедро платят за уроки танцев, терпение и тот самый такт, а иногда и отрешенный профессиональный взгляд. Последнее – есть очевидное следствие печальной, скорее даже в большинстве случаев, смешной картины, на которой человеку попросту не дано продемонстрировать себя. Такое тоже бывает, ведь все мы разные, а это, школа танцев, просто бизнес, построенный на своих костях – на человеческих эмоциях и простых движениях! Все без обмана и жалкого надувательства, более того, чересчур естественно, прозаично, а иногда даже слишком меркантильно! В чем выражается последний факт?

Всегда, без разговоров и увещеваний, соглашаюсь на дополнительные, индивидуальные или частные уроки вне своего основного рабочего времени. Нет, я не жадничаю – мне всего хватает, материальное положение достаточно устойчивое и весьма стабильное, да и мне определенно нравится то, чем я занимаюсь, к тому же довольно-таки неплохое финансовое вознаграждение за то, что делаю – своеобразный сладкий бонус для потешных танцев моего немного пошатнувшегося самомнения. Я, как говорится, с удовольствием тащу работу в дом. А что тут такого? Понимаю, понимаю… Это все неправильно! Но масса свободного времени лишь заставляет тщательно, вернее, скрупулезно, ковыряться в лабиринтах моей памяти, вызывая обыкновенный психоз и невроз, плавно переходящий в тотальную апатию и, как следствие, глубокий депрессняк. Так что лучше двигать телом и получать за это очень неплохие дивиденды, чем обжираться упаковками конфет, при этом по-животному облизывая пальцы, щедро сдобренные шоколадной крошкой, порезанными на крупицы грецкими орешками и белыми комками тягучей приторной нуги. Да и на физическое здоровье моя энергия и запал оказывают чрезвычайно благоприятный эффект. Но! Такое объяснение тотальной загруженности моих выходных дней, а также вечеров на трудовой неделе не каждому среднестатистическому человеку подходит – люди мечтают о чем-то более прозаичном, или наоборот, чересчур возвышенном, поэтому я предпочитаю говорить, что своими двух- или трехчасовыми внеклассными уроками дарю им… Искреннюю радость за их же деньги – вот такая добрая и безотказная «Смирнова Даша», почти как Мать Тереза, или создаю ощущение полета, а иногда глобальной невесомости и космического вакуума – физически, духовно и эмоционально растут самостоятельно проплаченные «таланты» над собой. Я не обманщица, не человек, искусно продуцирующий лесть, а настоящая леди-гуманность и самаритянство в этом крайне щекотливом вопросе! Хоть и за финансовую благодарность. Все-так и есть!

— Поймите, Екатерина, Вам нужно полностью расслабиться, утихомирить душевную бурю, прекратить суматоху, расправить плечи, выдохнуть весь негатив, затем мягко вложить ручку в предложенную партнером ладонь и, наконец-таки, позволить ему, мужчине, делать с Вами абсолютно все. Пусть он ведет, доверьтесь стоящему рядом с Вами человеку, отвлекитесь от насущных проблем и живите одной мелодией, одним движением. Вы понимаете, о чем я говорю?

Она кивает, затем краснеет, прикрыв глаза, громко сглатывает и шепчет:

— Да-да, Даша, конечно. Сейчас-сейчас. Одну минутку. Извините, сегодня я совсем не в форме. Мне очень жаль, – кривит губы, пытается заплакать. – Может быть, отложим. Мы Вас выдернули в воскресенье, очень неудобно получилось. Противно! От себя самой тошнит…

Назад, наверное! Это нам сегодня точно ни к чему! Деньги фирма за мой выход не вернет, конечно, а вот занятие однозначно пропадет, если женщина себя в руки, как можно скорее, не возьмет.

— Тшш, Катя, – глажу по открытой коже на ее спине, поднимаю голову, стараясь поймать бегающий беспокойный взгляд. – Могу так к Вам обращаться? Вы не против?

— Да-да. Простите. Что со мной, что это такое? Нервы, нервы, нервы! Господи! Я до тридцати пяти в таком режиме однозначно ведь не дотяну, израсходуюсь, истощусь, сдуюсь и сдохну на жалких тридцати, возможно, с небольшим. Прошу Вас, дайте мне одну минутку, возможно, две. Тяжелая неделя выдалась, Дарья Алексеевна, – кривится в искусственной улыбке. – Конкуренты напирают, к тому же продажи сильно просели, рынок обвалился – все чересчур разбогатели, да еще и слишком быстро – вот закономерный результат; а моя фирма в этом месяце, начиная от генерального директора, то есть меня, и заканчивая обыкновенной уборщицей, истратила весь накопленный за срок существования на этом сучьем мертвом рынке мотивационный драйв – мы пощупали дно рейтинга. Понимаете, о чем я? Должна сказать, что это очень больно! Все равно, что приложится своей задницей об пол! Костным тазом юзом, да по этому паркету! Страхующую нашу жопу денежную подушку подложить забыли, теперь гребем финансовые последствия. А тут еще эта чертова свадьба – торжество, о котором уже трубят газеты, сама организация – возня с традиционным праздничным меню, потом с моим шикарным платьем, кроме того, с поездкой на океаны-острова, да еще эта свистопляска – наш с Димой первый танец. Я не могу подвести людей и будущего мужа. Он хочет, чтобы мы танцевали это танго, хотя… Я… М-м-м! Даш, – жалостливо сморщивает лицо, – ничего не выходит у меня? Бездарна, да? Только деньги умею делать? Делать, делать, делать… Вот нечаянно отвлеклась на эти па и повороты – и на тебе, «Мурмилова», закономерный и, скажи спасибо, что не смертельный – пока, пока, пока, конечно, – результат!

Глава 3. Смирновы…

Даша

Во всем, что со мной происходит, виновата, без сомнений, только я сама. Не хотелось бы именно сейчас перекладывать ответственность на кого-нибудь другого, тем более что ни к чему хорошему излишняя жертвенность сложившегося положения гарантированно не приведет, зато кусать себя я буду больше, сильнее и даже изощреннее. Противоположный по предполагаемому действию произойдет эффект.

— Пожалуйста, если тебя не затруднит простая просьба, то держись от меня подальше, на достаточном для размаха моих легких расстоянии. Так далеко, чтобы я могла полной грудью дышать. Я не нуждаюсь ни в твоем, ни в чьем-либо еще участии и уж, конечно, нет необходимости в жалком, где-то даже унизительном, сочувствии. Ни жалость, ни сопереживание, ни любезно оказываемая помощь, ни щенячий взгляд, ни какие-то дебильно-ванильные слова, еще наигранное сюсюканье, и уж, конечно, ни искусственное дыхание по дедовскому методу «рот в рот» не отвернут то, что уже определенно произошло. Поэтому не стоит проявлять тут благосклонность и строить из себя беспокоящуюся и сострадающую моему состоянию натуру. Отойди, пожалуйста, – не договаривая основную мысль, шиплю. – Туда-туда! Я же не в обмороке, а мое не совсем, возможно, адекватное поведение и жалкие слезы – всего лишь чертов эффект глубокой неожиданности от того, что эта обманутая сволочью жена учудила. Не ожидала я, что женщина с чудесным редким именем Станислава станет лопасти здесь распускать. Так что, давай назад! – сильнее выставляю руку, заставляя отступить его еще, в общей сложности, где-то на полметра. – Назад, назад, назад – кому сказала? Ничего не случилось – все нормально! – не поднимая глаз, негромко и достаточно уверенно произношу. – Все! Забыли о том, что произошло, и о том, чему ты стал случайным свидетелем! Здесь это не обыденность, сегодня просто моя карта неудачно на сукно легла. Телохранитель мне тоже вроде бы не нужен, так что отодвинься на три-четыре шага. И еще, надеюсь, что нет необходимости в донесении до твоего сознания, что этот скандал должен носить отпечаток тотального неразглашения. Просто-таки совершенно секретное событие! Андерстэнд ми? – жду, что он в ответ хотя бы утвердительно кивнет. – Ты меня понял, Слава? Не стоит об этом по смене передавать или шушукаться по коридорам. Больше ничего не будет. Уверена, что эта женщина сюда больше не придет, а с тем козлом у меня связи, к моему огромному сожалению, с очень недавних пор нет. Что смотришь? – бросаю быстрый взгляд на лицо сочувствующего мне мужчины. – Теперь нужно оправдаться и перед тобой, что ли? Письменно или вполне достаточно, если исповедь состоится в устной форме? А кто ты вообще такой?

— Не стоит. Это не мое дело, – со снисходительной улыбкой отвечает. – Успокойся, пожалуйста.

— Вот именно! Хорошо, что мы пришли к консенсусу. Отошел назад! – насупившись, рычу. – Ну-у-у?

Он издевается надо мной? Смеется, что ли? Еще бы! Когда, а самое главное, где такое можно еще увидеть? Две женщины дерутся за одно-единственного дурака в штанах и с эрегированным членом. Или все-таки на лице этого мужчины странный испуг? Он, видимо, распереживался, что не смог бы третьим в нашу связку стать? Все-таки смешанные пары, силы разные, да и мотивация, наверное, не подходит. Мы с Карташевой, по ее очень и очень субъективному мнению, не поделили подающего большие надежды на совместное будущее мужика. Да забирай его себе… Шалава! Так же она меня назвала?

— Все нормально. Уйди и оставь меня. Справлюсь сама. Твоя компания здесь точно не нужна. К тому же моя работа на сегодня – Господи, спасибо, – наконец-то закончена. Будем считать, что последние клиенты урок оплатили в полной мере, но в последний момент передумали и не пришли сюда. Я предположу, что вдвоем охромели на четыре ноги. Надеюсь, что и в этом ты меня поддержишь. И? Чего ты ждешь? Свободен! Я в зрителях на свой приход абсолютно не нуждаюсь. Тем более сейчас хочу переодеться, если ты не возражаешь?

Какой ошеломительный сумбур шиплю!

— Я могу тебе помочь? – присаживается на корточки напротив моего тела, согнутого почти в два раза возле стены. – Давай руку, Даша?

— Ты меня услышал, Славик? В чем дело?

— Никому не расскажу, – спокойно произносит. – Обещаю.

Ну надо же! Может быть, клятву с него взять на всякий случай?

— Все! Благодарю за честность и за обещание. Закрой дверь с той стороны, будь любезен.

— Тебе нужно подняться и пересесть на что-то более теплое. Да вон хотя бы на диван, – направление указывает легким кивком назад. – Давай-давай…

Отрицательно мотаю головой! Господи! Неужели так тяжело понять, что его участие, вернее, некоторое соучастие в неприятном инциденте мне откровенно неприятно. Просто бесит этот спокойный и все знающий тон, это снисхождение в глазах, переживательность за мой зад, наверное, за щеку. Он так внимательно смотрит на меня, словно ищет какой-то дефект развития. Он есть, малыш, – тут ты не ошибся! Гнилая червоточинка даже проявилась! К тому же, чересчур давно.

— Ты не мог бы, – прикрыв веки, шепчу, – просто на фиг удалиться, смыться с горизонта, слиться и оставить меня в покое. Не нуждаюсь в чьей-либо помощи, а вот от тишины и одиночества – мне нужно все хорошо обдумать, не откажусь. Так что, пожалуйста, будь добр, – вскидываю подбородок, резко распахиваю глаза и почти в лицо ему кричу, – оставь меня в покое. Довольно снисхождения!

— Хорошо, – с глубоким вздохом выпрямляет ноги, одернув свои слегка задравшиеся на коленях джинсы, выходит из тренерского помещения, в котором благочестивая жена Артема Карташева преподнесла жалкой танцовщице весьма и весьма поучительный урок.

Глава 4. Смирновы…

Даша

М-м-м-м… Э-э-э… М-м-м-м… Непрерывно и тихонечко мычу себе под нос. Почти не касаясь ладонями каменного покрытия кухонной поверхности, немного наклонив голову на бок, но удерживая на гордом уровне свой подбородок, передвигаюсь вдоль ящиков с многочисленной по формам и задачам домашней утварью. Меняя темп и ритм, с прикрытыми глазами рисую вытянутыми носками эллиптические воздушные узоры. Потом встаю на цыпочки, прогибаюсь в пояснице, вжимаю что есть силы в себя живот и одновременно с этим выпячиваю свободную от бюстгальтера грудь вперед, а вот теперь поочередно закидывая немного согнутые в коленях ноги, стараясь не касаться поверхности, вожу из стороны в сторону пяткой, устремленной под очень острым углом прямо в кафельный пол. На одно мгновение торможу, застываю, слушаю совсем не сбившееся дыхание, легко подскакиваю и мельницей тасую нижние конечности.

Вау! Круто! Получилось! Вышло-вышло! Теперь встает вопрос, а с кем бы из клиентов этот финт попробовать? С юной олигархшей, Катенькой Мурмиловой, и ее многострадальным Димой или взять Игоря, Сергея, например, и…

— Привет! – кто-то сильно обнимает со спины. – Все танцуешь, рыбка?

— Ксю-Ксю, ты очень тихо ходишь, милая. Так можно прежде времени поседеть или, что вероятно, хуже, каменного сердца лишиться. Я инфаркт в отчем доме получу. Зачем так делать?

Моя младшая сестра! По возрасту такая себе «малышка», но по объятиям почти, как наш отец. На ласку и родственные объятия у Ксении силы однозначно есть.

— Тихо-тихо. А кто еще тут может быть?

— Родители, как минимум. Не знаю. Кто еще? Возможно, гости или неупокоившиеся призраки нашего провинциального городка. Мало ли…

— Ага-ага. Призраки, гости. Даш, у тебя с головкой все в порядке? Или только «трам-пам-пам» звучит, немного резонируя с окружающей бездарной в танцевальном плане обстановкой?

— На разум не жалуюсь, малыш. Но, пожалуйста, побереги мое здоровье и сильно расшатанную нервную систему. М? Договорились?

— Не обещаю, но по информационно-новостной цепочке дальше передам. Что готовишь? – заглядывает через мое плечо в миску, которую я предусмотрительно отставила подальше от края кухонного стола, пока отрабатывала очередное хореографическое па.

— Омлет, – смеюсь, прикрыв глаза.

Тут все без изменений!

— Опять? Ну, ладно. На всех или только на себя любимую? – ощущаю прикосновение ее щеки к заднему основанию своей шеи. – Даш, опустись немного. Я определенно представляю себя недоразвитой мелочью, когда ты поднимаешься на свои танцевальные носки.

— Мелочью? Ты, вероятно, шутишь или тупо не проснулась? – хмыкаю. – Не сжимай меня, пожалуйста, тяжело дышать. Повисла на шее, словно надела лошадиный хомут. Давишь, как отец.

Мы абсолютно одинаковые с ней по росту и телосложению, даже цветом глаз в родителей пошли. Хи-хи! Выбора-то особо не было – одинаковый цвет радужки у наших предков. Темно-карий, чайный, кофейный, янтарный или вишнево-смоляной – как кому угодно. Придумывает или привирает младшая и, что самое интересное, абсолютно не стесняется. Фантазия из нашей меньшенькой так и прет!

— Дашка?

— Ну что? – вполоборота спрашиваю.

— Присоединишься к нам сегодня? – с тихой просьбой в своем, и без того спокойном, голосе произносит.

— Вообще-то были другие планы на этот вечер, – неспешно вместе с пристроившейся Ксенией на моей спине двигаюсь по направлению к газовой плите. – Ты мне мешаешь. Спустись-ка с дерева, мартышка.

— Не хочу, нет-нет. Не отпущу, – вдобавок пропускает мне под мышки руки, укладывает кисти на живот и вжимает меня полностью в себя, – пока не ответишь утвердительное «да».

— Я-то тебе там зачем нужна?

— Мы мало времени проводим вместе. Твоя работа, потом моя, потом…

— Мы родные сестры, Ксю, но уж точно не сиамские близнецы. Зачем я там? Еще раз повторяю. Ну?

Глубоко вздыхает и ерзает лицом между моих лопаток:

— Мы ведь друзья.

— И?

— Давно не виделись, – начинает поднывать.

— Передавай привет от меня и, наверное, – подкатываю глаза, обдумывая, что еще можно сделать, – пожелания всего хорошего и обязательно при расставании не забудь сказать «пока». Ксюш, отстань, а!

— Нет-нет-нет…

— Привет, малышки!

Ох, чтоб меня! Спокойный женский голос где-то рядом возле уха произносит, а вот веса на моем тщедушном, но все же гибком теле, прибавилось, вероятно, в общей сложности килограммов на сто двадцать пять.

— Ма-а-а-ам, – со скулежом в голосе выдыхает Ксюха.

— Господи! – стону я. – Я сейчас умру. Вы вдвоем задавите меня.

— Тихо-тихо, – мама, видимо, немного отступает, потому как я снова в состоянии дышать. – Что готовим, крошки?

— Омлет, – трезвонит сестра.

— Омлет, – подтверждаю.

— На всех или только на себя?

Господи! Смирновы, вы так неоригинальны в своих запросах.

Глава 5. Ярослав Горовой

Уже четырнадцать лет! Моему сыну вчера исполнилось четырнадцать лет. Взрослый парень и почти мужчина. Серьезный, умный, спокойный, целеустремленный человек. Кириллу уже четырнадцать. Ха, кто бы мог подумать! Как быстро время пролетело. Казалось, вот только вчера Вика сообщила, что забеременела от меня, а сегодня я на повышенных оборотах прокручиваю в мозгах видеоряд со вчерашнего торжества по случаю дня рождения моего очень взрослого и возмужавшего ребенка.

— Ярослав? – она дергает меня за правое плечо и щекочет распущенными волосами мое лицо, обильно покрывшееся испариной от той гонки, которую она мне тут только что устроила.

— Угу, – отмираю и пытаюсь сфокусировать на женщине свой взгляд.

— Я уже, наверное, пойду? – она встает с пола, ладонью вытирает рот и отступает, делая несколько неуверенных шагов назад.

Ноги, что ли, затекли? Вполне возможно. «Малышка» тяжело трудилась руками, языком и ртом, но стоя, правда, на коленях, как ничтожная рабыня, отрабатывающая еженедельную повинность за пожертвование, которым я накачиваю их официально оформленный счет.

Растирая ладонями себе лицо, медленно поднимаюсь, усаживаюсь на край разобранной кровати, а затем застегиваю ширинку своих брюк.

— Ты… – стараюсь не смотреть на эту шлюху. – Кони, все нормально? Проблемы? Что-то не так?

— Да-да. Отлично! – одергивает юбку, поправляет пальцами задравшееся или забившееся в задницу нижнее дешевое белье. – Ты доволен?

Несомненно – головой киваю!

— Хотел у тебя кое-что спросить, – слежу за ее передвижением возле гостиничной кровати. – Это можно? Не разговор, конечно, по душам, но простой вопрос от постоянного клиента. Доплатить наличкой за лишние пять минут, которые, выслушивая меня, ты вынужденно здесь проведешь?

— Не надо. Вопрос ты как бы оплатил. Сейчас уже бесплатно, Ярослав. Я тебя слушаю, – старается сосредоточиться на том, что собираюсь ей сказать. – Угу?

Думает о чем-то, видимо, серьезном? Огорошу и немного огорчу! Не стоит – это грубо и развязно, бестактно и унизительно для этой женщины. Она проститутка, но когда-то эта самая Кони выдала мне очень справедливую тираду. «Интимная вещь», которой она является то ли по зову сердца, то ли из-за щедрой платы, тоже требует уважения личных границ и подпитки чувства собственного достоинства. Я, увы, давно не моралист, но слова недешевой, честно говоря, проститутки тогда слишком четко впечатались в мою башку.

— Нет, ничего, – тут же меняю свое намерение и сильно встряхиваю головой. – Я ведь рассчитался с фирмой? Проблем с твоим гонораром нет? Тебя не обделяют?

— Ты очень щепетильный клиент, Ярослав, – ярко улыбается. – Стал даже постоянным и немножечко любимым, – своими пальцами щекочет мой заросший подбородок. – Я помню, дорогой, что с тобой исключительно минет. По-прежнему больше ничего попробовать не хочешь?

Самое время, видимо, этим возгордиться? Я постоянный и «немножечко любимый» клиент общественной проститутки с удовлетворенным членом!

— Нет, – тихо отвечаю.

— Боишься подхватить заразу? У меня свежая медкарта есть. Это ведь стало обязательным, Ярослав! Мы все легализованы и без исключения стоим на учете, – наклоняется ко мне, прогнувшись в пояснице, оттопырив кверху зад. – Проходим регулярную узкоспециализированную диспансеризацию, малыш! Знаешь, что это такое? – горячими и немного влажными руками обнимает щеки, большими пальцами оглаживает скулы, задевая мои глаза и немного брови. Я дергаюсь и выворачиваюсь из ее не слишком нежных рук.

Проституция, эскорт-услуги – легализованный бизнес? Охренеть! Я не знал этого. А впрочем – пожалуй, хорошо, я ведь тоже пользуюсь услугами одной из законно оформленных сотрудниц вполне себе рентабельной фирмы, занимающейся вопросами одноразового сводничества.

— Нет, дело не в этом. Пожалуйста, – глубоко вздыхаю, – этого не надо.

— Это два удовольствия по цене одного. Соглашайся, сладкий, – неспешно распрямляется, пытается уткнуть мое лицо к себе в живот. – Соглашайся, милый. Ты такой хороший. Нежный, спокойный, вдумчивый и… Ярослав, ты молчаливый, когда я тебе сосу. В чем дело, мальчик? Не нравится? Скажи, как хочешь, и в следующий раз я постараюсь сделать еще лучше!

— Я не об этом, – уверен, что на своем ответе основательно краснею, возможно, многочисленными беспорядочными пятнами по коже исхожу.

— Ты не распускаешь руки, не трогаешь меня. Тебя совсем не интересует, какая я? – оглаживает свою шею, поправляет завернувшийся воротник, спускается вниз по ложбинке между двух больших грудей. – Здесь, – стискивает сиськи, – все натуральное. Я не портила природой нажитое тело. Хочешь посмотреть? – расстегивает две верхние пуговицы, массирует свою грудь и наклоняется, демонстрируя содержимое своего декольте, только что специально и самолично раскрытого на пять или шесть блузочных ворот.

— Нет, – отвожу глаза и закрываю их. – Я этого не хочу. Лишнее!

Шлюха хмыкает. Не вижу, но ощущаю ее обратную, слишком шумную возню с одеждой.

— С членом у тебя полный порядок – ты всегда готов. Подтверждаю и зрительно, и тактильно. Тогда напрашивается только лишь одно. Ты девственник на киску? Не знаешь, как просунуться к тёлке внутрь? Боишься, что сучечка засмеет? Так ты не подавай вида, Ярослав. Пусть думает, что так играешь с ней, такая у тебя задумка. Не затягивай прелюдию, конечно. Может надоесть и ей, и тебе, а она еще и устать успеет. И потом, это нетрудно, милый. Там есть всего одно горячее место – не промажешь. Член сам найдет дорожку. Нужно направить, помочь себе рукой, если…

Глава 6. Ярослав Горовой

— Привет, – мягко хлопнув автомобильной дверью, Вика неспешно поворачивается ко мне лицом с нацепленной абсолютно халтурной маской наигранного дружелюбия по отношению к не слишком удачному первому мужу, к тому же с не полностью оттяпанной левой рукой.

Ну, это ведь по сравнению с успешным и колоссально прибыльным вторым, конечно!

— Привет, – здороваюсь со своей бывшей. – Хорошо выглядишь, – выдаю дежурный, не обязывающий к продолжению, комплимент. – Все хорошо?

— Спасибо. Да-да, нормально. Ты тоже.

С наигранной улыбкой на лице утвердительно и медленно киваю ей в ответ.

— Подвезешь? – куда-то неопределенно в сторону показывает головой.

— Без проблем.

Для этого я и приехал к ним с утра пораньше.

— Сегодня все в силе, Ярослав? – вроде бы ко мне обращается, но все же мимо. – Ты будешь?

— Если ты не возражаешь? – стеклянным взглядом рассматриваю обмотку рулевого колеса.

— Это важно для Кирилла, а не для меня или для нас, – по-моему, она пытается не слишком явно откатить назад. – Он с нетерпением ждал этого дня и просил еще разок напомнить…

— Вик… – искривляюсь.

— Ему четырнадцать, но он все еще маленький ребенок и у него в точности твой стоический характер. Мой сын полностью копирует тебя, Ярослав…

Он и мой сын, Виктория. Возможно, в этом все задуренное дело. Ему и стараться не надо, Кирилл ладно «скроен» своим не совсем удачным папой.

— Я приеду, обещаю. Только, – рассматриваю в свое окно высокого сосредоточенного на чем-то чересчур серьезного мальчишку, топчущегося на газоне рядом с моей машиной, – я не понимаю, разве ему были интересны эти гонки? Кирилл не проявлял активности, мне казалось, что эта секция попросту навязана и он из-под палки посещал ее, а сейчас…

— Я же говорю, что он все в точности повторяет за тобой. Сегодня первый заезд среди подающих большие надежды юниоров и в этот день он хотел бы видеть тебя рядом с собой. Я подумала, что ты не откажешь сыну, к тому же там все помнят, кто ты, и с нескрываемой гордостью вспоминают твои успехи, победы, впрочем, как и поражения и тот злосчастный день... Ярослав?

— Я буду, – прикрыв глаза, почти торжественно ей обещаю. – Но почему так поздно?

— Поздно? – переспрашивает у меня.

— Три часа дня, Вика. Подобные мероприятия обычно происходят рано утром…

— Трасса к этому времени будет свободна. И потом, это же не чемпионат, а просто прокат фактически детских гоночных болидов. Без налета на профессиональность. Я не говорю ему такое, конечно, но мне кажется, это обыкновенная, не совсем удачная, шутка, чтобы потешить детское подрастающее самолюбие. Ничего серьезного, исключительно ради развлечения. Понимаешь?

Ну да! С этого, как правило, все и начинается. Все так говорят! Заканчивается, правда, не всегда так, как мечталось при первом победоносном юношеском «шуточном прокате».

— Хорошо, – вздыхаю и поворачиваюсь к ней лицом. – Сейчас, наверное, всё же в школу?

— Если ты не возражаешь? – улыбается и, кажется, виляет, как лиса.

— Без проблем, – нажимаю кнопку запуска двигателя, а своим видом показываю, что ей пора на выход.

— Только он? – оборачивается, укладывая руку на дверной замок.

— Вика, пожалуйста, не начинай. У тебя есть муж и полный порядок в личной жизни, а я не извозчик и не мужчина по острой необходимости или когда у тебя случайно совесть заскулила о том, что было. Поэтому…

— Извини, я забыла.

Или забылась… Ничего-ничего, бывает!

Бывшая стремительно выбирается из салона, не сбавляя набранную скорость, обходит семенящим шагом спереди мою машину и останавливается четко перед сыном. Мать дает наставления ребенку перед тем, как он усядется к своему отцу? Что стоит говорить, о чем не надо вспоминать, куда позвать незадачливого папу, на что намекнуть или прямо сказать? Вижу, как сын нервничает, без конца поглядывает на мое тонированное окно через плечо своей уже не слишком-то высокой по росту матери. Шепчет, а затем целует Вику в щеку. Нежности закончились? На этом всё?

— Пап, привет, – запрыгивает на пассажирское сидение и тут же выставляет перед моим носом руку, согнутую в локте.

— ЗдорОво, – зажимаю маленькую ладонь, прощупываю пальцами прохладную кожу сына и пару раз раскачиваю наш ручной замок. – Как ты, чемпион?

— Нормально. Ты ведь приедешь на мой заезд? – сразу заряжает и просьбу, и вопрос.

Хитрый парень! В этом, видимо, ребенок талантливо копирует мать?

— Конечно. Спасибо, что пригласил. Это очень неожиданно, сынок.

— Да я сам в шоке! – дергает ремень безопасности, не глядя, действуя лишь на инстинктах, вставляет карабин в паз, щелкает замком и удобнее усаживается в своем кресле. – Я намерен всех там порвать. Просто… Р-р-р-р!

Великолепный настрой! Я даже горделиво голову поднял.

— Так и будет, – поддерживаю детское уверенное намерение.

— Да? – демонстрирует определенно вымышленное изумление.

Глава 7. Ярослав Горовой

Я хорошо знаю это место: до мельчайших подробностей, до жалкого камушка, удушливой пылинки и тонкой травинки. Еще бы! Сколько раз проезжал этот обрыв после физически и эмоционально изнурительных тренировок, контрольных заездов, нескончаемых соревнований, триумфальных побед и бьющих по самолюбию поражений; живой-здоровый, с полным набором человеческих конечностей, с чистой кожей и без ожоговых рубцов… На теле, а впоследствии, на, и без того шрамированном, сердце. Точное количество проездов здесь сейчас я затрудняюсь назвать. Миллион? Или два? Возможно, тут уже другое исчисление надо подключать.

— Ты точно не торопишься? – еще раз уточняю время, которым мы сейчас располагаем.

— Все нормально.

Легким кивком показываю пассажирке, что нам с ней следует выбираться наружу.

— Что это за место? – Даша открывает дверь и выставляет одну ногу.

— Не знаю, – улыбаюсь и тут же ловлю ее испуганный взгляд. – В том смысле, что на автомобильных картах вряд ли этот поворот как-то обозначен, а по километровым отметкам я не фиксирую стационарные стоянки. Здесь прекрасный вид, Даша. Вот и все. Просто хотел тебе кое-что показать.

— Что именно?

— Наш город! Почти весь! Как на ладони! – киваю в лобовое. – Самое время. Он только-только начинает «поджигать» свои дома.

Смирнова хмыкает и полностью покидает салон, а я внутри задерживаюсь и с выходом пока не тороплюсь.

Какая восхитительная фигура! Женская… Девичья… Нет! Почти детская. Однако, в то же время у «девочки» Смирновой точеные изящные контуры физически вполне сформировавшейся женщины – небольшая, но однозначно наблюдаемая грудь, талия, бедра, струной натянутые тоненькие ножки. Вдобавок ко всему – гордо вздернутый подбородок, широкая улыбка, пусть и неискренняя – тут уж кому как, каждому ведь все равно не будешь рад; и по-доброму, словно в снисхождении, смеющиеся темно-карие глаза. Но почему-то именно сегодня у сверкающей и готовой источать «любовь и обнимашки» Даши в жизнерадостном неунывающем ярком образе царит задумчивый и грустный взгляд.

Хрупкие, крохотные, словно у мелкого зверька, конечности – узкие запястья, миниатюрные ладони, немного вытянутые, словно у космического пришельца, пальцы с идеальной формой ногтевой пластины – светло-розовая выпуклая чаша с идеально белой каймой по немного выступающему краю… Узкие щиколотки, видимые сухожилия, острые колени, рельефные играющие легкой судорогой икры, накачанные бесконечными занятиями бедра и округлые сильно пружинящие ягодицы.

Ноги – это же ее хлеб, солидный заработок, гонорар танцовщицы, финансовый источник стабильного дохода и уверенность в завтрашнем спокойном дне, женская гордость, но в то же время зрительная ширка для мужских неизбалованных на такое диво глаз.

Гибкий стан… Подвижный позвоночник, разведенные плечи, соприкасающиеся друг с другом острые лопатки, аристократичный изгиб шеи и извиняющийся, как будто бы слегка заискивающий, наклон головы.

Крохотная, мелкая, но с непростым характером, как совсем недавно меня заверил, опять же, Игорюша Бусинцев; есть в этой Даше несгибаемый, устойчивый титановый стерженек.

Невысокий рост… Легкий и уверенный красивый шаг… Выворотные стопы… Такие только ведь у балерин бывают? У нее хореографическое образование – Буса в самый первый вечер моей новой смены так сказал. Возможно, Смирнова – бывшая прима столичного театра.

Тонкая талия… Я мог бы обхватить ее одной рукой… Мог бы! Мог бы даже силой взять! Но силой не хочу. Я со Смирновой Дашей и так наворотил никак теперь не разгребаемой херни. Думал и представлял одно, а по факту получил совсем другое. Последнему, между прочим, очень рад.

Она оборачивается и поднимает свою руку, выставляет козырек и жмурится от бешеного дальнего света моей машины, бьющего прямиком в нее. Световой удар, не щадя девчонку, колотит похрустывающее от простых движений тело, и в то же время нежная душа обрывает хилые капроновые нити, удерживающие ее на этом свете, покидает видимую оболочку и устремляется наверх.

— Ярослав! – зовет меня.

Смаргиваю несколько раз, затем быстро отстегиваю свой ремень безопасности, убавляю свет, оставляя только габариты и вылезаю из машины.

— Что случилось? – Смирнова спрашивает.

— Ничего. Разбирался с электроникой. Извини. Рука! – поднимаю протез и вращаю кистью. – Настраивал новые жесты.

— А-а-а-а, – обхватив себя, отворачивается от меня.

— Замерзла? – подхожу к ней со спины, но вплотную все-таки не приближаюсь.

— Свежо, – растирает плечи и разминает шею.

— У меня есть плед, – вполоборота указываю в направлении автомобиля, выказывая намерение предложить ей одеяло в качестве согревающего покрывала. – Если хочешь, я мог бы принести.

— Спасибо. Не стоит. Все пройдет.

Я мог бы ее обнять, если она, конечно, мне позволит. Мог бы прижать Смирнову к своей груди, стянуть руками, зафиксировать искусственную конечность в нужном положении и не позволить ей выдвинуться ни на миллиметр из цепкого захвата. Есть все же некоторая прелесть в том, что вместо левой ампутированной руки установлен современный бионический протез. С хватательным рефлексом абсолютно нет проблем!

— Даш…