Хáмса (араб. خمسة , ивр. חמסה) — защитный амулет в форме ладони, которым пользуются евреи и арабы. Другое название — «рука бога». В исламе хамсу называют «Рукой Фатимы» по имени дочери пророка Мухаммеда. Наиболее распространена традиция ношения данного оберега в Марокко.
Считается, что пять пальцев Ладони Фатимы символизируют семью Пророка. Большой палец олицетворяет самого Мухаммеда, указательный Фатиму, средний её мужа, а мизинец и безымянный её детей. Мизинец символ нравственных и духовных добродетелей. Сама рука олицетворяет столпы ислама: молитву, веру в Аллаха, хадж – паломничество, милостыню и пост во время Рамадана.
По одному из преданий, Фатима однажды начинала готовить обед и увидела, как её муж заходит в дом с красивой молоденькой любовницей. От ревности и отчаяния она не сказала ни слова. Однако это её так потрясло, что она уронила руку в котел с кипящим супом и начала помешивать, не чувствуя боли. И только в тот момент, когда муж пошёл к ней, к Фатиме вернулось сознание, и она вынула руку.
«Рука Фатимы» считается могущественным талисманом, который дарит веру и терпение, оберегает от сглаза, даёт физическую и духовную энергию. Её можно увидеть в виде орнаментов на коврах, украшений или дверных ручек. В магрибских странах существует жест, представляющий собой олицетворение этого талисмана. Жест состоит из резкого подъёма руки с растопыренными пальцами. Его можно наблюдать перед покупателем, напористо сбивающим цену, перед любопытным человеком и в любой момент, когда предполагается, что есть порча или сглаз. Если сделать жест вовремя, то не нужно будет долго их снимать.
«Ладонь Фатимы» привлекает удачу и направляет на истинный путь.
Еврейский народ считает «Руку Фатимы» напоминанием того, что в жизни необходимо использовать все пять чувств. Тогда у человека выработается шестое чувство – интуиция. На амулете могут встречаться разнообразные изображения –рыба, глаз или звезда Давида, которые издревле считались символами против порчи и сглаза…
Принцесса цирка
Похоронив пана Збышека, своего престарелого мужа, болевшего и умиравшего последние три года их брака, пани Яна наконец огляделась, вздохнула, и поняла, что свою жизнь она изменить уже не сможет. Оставалось лишь надеяться на дочь – крошечную семилетнюю Ядвигу. Девочку надо было поднимать и ставить на ноги, но у пани Яны не осталось и трёх грошей, всё ушло на лечение неизлечимой болезни мужа. Женщина рыдала на кладбище не от горя, а от отчаяния, осознав всю глубину своей нынешней финансовой пропасти.
После поминок к ней подошёл хозяин квартиры и потребовал выплатить долг за аренду. Он даже слушать не стал того, что денег нет, и через час пани Яна с дочкой, чемоданом и узлом уже шла по улице, сама не зная, куда. Очнулась она возле цирка. Ядвига всё просилась в этот волшебный шатёр, но у матери не было денег. А сейчас она в забытьи пришла туда, куда хотела дочка. Острый промозглый ветер насквозь продувал их старенькие пальто, и женщина с ребёнком крадучись вошли в холл, а потом в большой коридор, опоясывающий цирк по кругу. Их никто не остановил, и они прошли в зрительные ряды, спускавшиеся к круглой арене.
Шла репетиция. Тренер гонял по кругу лошадей, а в центре разминались гимнасты. Они присели, пристроив чемоданы. Пани Яна прикрыла глаза, а Ядя тем временем тихонько спустилась ближе к арене. Лошадки ведь были так близко!
- Чей это ребёнок? Какого чёрта малышка делает под копытами моих кляч?! – послышался голос тренера.
Пани Яна очнулась и огляделась. Она бросилась вниз по ступенькам и подхватила дочь на руки, осматривая, нет ли повреждений. Тренер гневно ей что-то выговаривал. Она огрызнулась. К ним подтянулись гимнасты, почуяв свару – хоть какое-то развлечение! Но тут сзади них послышалось тактичное кхыканье.
- Пан Станислав Великопольский – директор цирка и хозяин труппы. Что происходит, мадам? Кто вы и зачем вы здесь? Впрочем, – он оглядел женщину и ребёнка, прилично, но бедно одетых, – идёмте-ка в мой кабинет.
В крошечном кабинете старого цирка решилась их судьба. Выслушав историю неудачного замужества молодой осиротевшей дворянки за разорившемся денежным мешком, директор цирка сходу предложил пани Яне сожительство.
- Моя жена умерла. Я не хочу снова жениться, но мне нужна женщина. Молоденькие старлетки хороши в постели, но мне нужны свежие рубашки и горячая еда. К тому же ко мне приходят гости, а все эти девчонки дурно воспитаны, чего не скажешь о вас, пани Яночка. Я возьму под свою опеку вас с вашей девочкой, если вы согласитесь жить со мной. Подумайте.
Пани Яна подошла к окну. Дул ветер, лил дождь. Того и гляди снег пойдёт, а у неё ни денег, ни дома. Да и работу без профессии ей не найти, а надо ещё Ядю в школу отдать. Как всё безрадостно! А в семнадцать лет жизнь казалась сказкой и манила перспективами, когда она в белом платье танцевала вальсы в гостиной папеньки, отставного генерала войска польского, гордого потомка древнего дворянского рода Великолепной шляхты Златой Речи Посполитой! Она вздохнула. Шанс выжить есть, а вот выбора нет. Но дочь она приготовит к другой жизни. Совсем к другой! Себя принесёт в жертву, но дочери вернёт положение принцессы. И пани Яна повернулась к директору цирка с вымученной вежливой улыбкой…
Шли годы. Цирк кочевал. Ядвига так и не пошла в школу, и мать обучала её сама. В понятие пани Яны о подходящем для будущих принцесс образовании входили каллиграфическое грамотное письмо, основы алгебры, географии и истории, знакомство с шедеврами мировой литературы, французский язык и рукоделие: вышивка крестом, гладью, бисером. К этому добавили игру на гитаре. К тому же Ядвига, с детства крутившаяся возле животных, научилась мастерски ездить верхом, фехтовать, танцевать, ходить по канату, жонглировать. С пятнадцати лет стала выступать с труппой. Малышка крутилась за кулисами с детства, и пан Владек, запойный помощник укротителя, кормивший цирковое зверьё, посвятил её в основы дрессуры, заключавшиеся в двух великих постулатах.
Первый гласил, что человек может подчинить себе любую тварь, которая ниже его ростом и которую он может оседлать, а второй заключался в том, что страх перед зверем – это звериный же инстинкт, а человек разумный может его в себе победить и контролировать, и тогда укротить животное…
В восемнадцать лет к Ядвиге посватался эквилибрист. Пани Яна отказала соискателю руки её бесценной доченьки и выманила у пана Стася огромные деньги, чтобы отправить дочь на Канарские острова – курорт для миллионеров.
- Это твой шанс, не упусти! – сказала мать, – другой возможности не будет!..
Наследники скупого рыцаря
Старый Мухитдин закрыл счётную книгу и задумался. Дела его шли с каждым годом всё лучше, но здоровье становилось всё хуже. Он понимал, что пришло и его время – время определиться с наследником. Вот только жаль, что всё уже определил кадий. В их ситуации он бы и не смог решить всё без помощи судьи -– слишком запутанным было семейное дело о наследовании состояния.
Сорок шесть лет назад, когда ему стукнуло двадцать, он понял, что средств к существованию у него нет. Никаких. Старая иудейка, у которой он на базаре то покупал, то подворовывал яблоки, как-то сжалилась над ним и посоветовала жениться. Молодой дурак обрадовался и женился на красивой светловолосой сероглазой юной берберке из амациргов, из семьи, принадлежащей к мусульманам-суннитам, и такой же нищей, как и он сам. Лемтуна, правда, оказалась рукодельницей и ткала на продажу ковры и гобелены, что позволило им не помереть с голода, но это было не то, чего добивался Мухитдин.
Он распинал и расшвырял фруктовый прилавок старой Сары на рынке.
- Будь ты проклята, старая дьяволица! Ты толкнула меня из нищеты свободной в нищету с обязательствами, подлая ведьма!
- Я же не предлагала тебе жениться на красоте, господин! Я предлагала тебе жениться на деньгах! – причитала толстозадая торговка, ползая в пыли Медины и собирая свои яблоки и другие фрукты, – и ты всё ещё можешь это сделать! Только теперь женись с умом!
- У меня нет калыма на вторую свадьбу! – горько воскликнул он.
- А ты женись на нашей девушке из богатого дома. За нашу калым давать не надо, за ней самой дадут приданое, – хитро улыбнувшись сказала торговка.
Мухитдин всё разузнал. И верно, кроме мусульманок, мужчины мусульмане могли жениться на женщинах людей из Писания – иудейках и христианках. Он наскрёб денег и отправился на север страны – туда, где Африка соприкасается с Европой. В Шефшауене – «голубом» городе на крайнем северо-западе Марокко близ Тетуана, на склонах Рифских гор, было много богатых семей из колонии евреев-сефардов, говоривших на языке романьоль – выходцев из Испании. Город возник после принятия Альгамбрского эдикта от 1492 года, повелевавшего маврам-мусульманам и иудеям покинуть Испанию. Прибывшие и осевшие в большом количестве в Шефшауене испанские мусульмане и евреи сформировали внешний вид марокканского города по образцам своей родины, Андалузии. В связи с тем, что в течение столетий город был объявлен священным местом и посещение его иноверцам было запрещено под страхом смерти, Шефшауен сохранил в неприкосновенности свой средневековый облик.
У старика Самуила, крупнейшего и богатейшего торговца коврами, зеркалами и лампами, было пять незамужних дочерей к пятидесяти годам. Не так легко выдать дочь замуж в исламском мире! Так что он неожиданно для всех принял у себя молодого араба из старинной обнищавшей семьи Марракеша.
Он отдал ему самую младшую и самую красивую дочь, семнадцатилетнюю Еву, которую зять тут же переименовал в Хаву. Самуил дал за ней десятину своего состояния, пообещав, что после смерти оставит ровно половину всего, что наживёт к тому времени. Но хитрый еврей поставил зятю три условия, как в детских сказках.
Во-первых, тот не должен принуждать жену к принятию ислама. Во-вторых, он переезжает из Марракеша в Шефшауен и работает в бизнесе тестя. И в-третьих, он, старый Самуил, оставит половину своего добра не дочери или зятю, а внуку.
Мухитдин взвыл, но выбора у него не было. К тому же десятину жены он получал сразу и с её согласия мог вкладывать средства в любое дело и помимо торговли отца жены. Он только не понимал, в чём выгода старика, и спросил его об этом. Тот сказал, что обяжет его ещё заботиться о его остававшихся в старых девах четырёх дочерях, между которыми распределит другую половину своего добра, чтобы они мирно жили в своём доме и после смерти отца.
Мухитдин тогда вздохнул и кивнул, смирившись и с этим условием. А старик Самуил с благодарностью помолился о том, что будущий зять не выяснил крошечную деталь: у евреев национальность и кровь передаются по матери, так что внук старого Самуила, будь он хоть трижды воспитан мусульманином, всё равно родится евреем, и его род не прервётся на нём самом…
Ровно через год после свадьбы с Лемтуной Мухитдин женился на Хаве. Прошло ещё четыре года. В первый же год каждая жена родила ему по девчонке. Сыновей не было. И у него, и у тестя начали сдавать нервы, и Мухитдин взял себе наложницу из нищей семьи арабов из Феса, когда ездил туда на рынок верблюдов.
Хадижа родила ему сына через девять месяцев после свадьбы, и он признал его своим сыном и наследником. Он, но не второй тесть. Самуил был против такого наследника. Старик переписал завещание, изменив «имущество внуку» на «внуку от Хавы, второй жены Мухитдина». Саид – счастливый – оставался без наследства.
Прошло девять лет. Хадижа больше не могла иметь детей, а две жены их то и дело скидывали. Мухитдин в каждый свой визит в мечеть возносил молитву о законном наследнике. Наконец Хава затяжелела и понесла. Весь город, затаив дыхание, ждал. В день рождения Мавлюда-рождённого вся еврейская община вознесла благодарственную молитву вместе со стариком Самуилом.
Мухитдин мог быть уверен в будущем второго сына, но ему было обидно за первого, истинного араба и мусульманина, и он не покладая рук трудился и в бизнесе тестя и в своей собственной открытой лавке хозяйственных и канцелярских товаров на благо первенца. Наконец, спустя ещё десять лет, всеми забытая и сброшенная со счетов, кроме своего мужа, любившего её без памяти, Лемтуна родила ему третьего наследника в возрасте сорока двух лет. Она умерла спустя полгода после родов, оставив малыша сиротой.
Кораблекрушение или крушение надежд
Ядвига только смеялась над затеями матери и её смешными потугами выдать дочь за богача. Её затея с поиском миллионера на дорогом курорте вообще казалась ей смехотворной по своей ничтожной доле вероятности на удачу. Но и брак с Яцеком – эквилибристом и бродягой, который вечно лез к ней целоваться, а от него пахло потом и дешёвым одеколоном, её саму тоже не особо привлекал. А пан Станислав не особо тратился на неё все эти годы, так что она решила промотать на своих самых экзотических каникулах все его денежки. Ей было всего восемнадцать, и она всегда могла сослаться на то, что её уговорили старшие – то есть мама, что, в сущности, так и было.
В самолёте с ней села тучная дама, которая много ела и часто ходила в туалет. Во время одной из таких её отлучек к Ядвиге подсел молодой красивый парень – смугловатый, с карими глазами и обаятельной улыбкой.
- Летите отдыхать на Канары? – приятным голосом спросил он.
- Да, – смутившись ответила Ядвига.
- С такой попутчицей острова покажутся вам другой планетой, а дорога – вечностью.
Ядвига улыбнулась.
Вернулась её соседка, и парню пришлось пересесть на своё место. Но теперь они нет-нет, да и встречались взглядами.
В аэропорту он уже подошёл к ней в кампании ещё одного парня и трёх девушек. Молодые ребята – от восемнадцати до двадцати пяти решили, что Ядвиге с ними как раз по пути. Она не возражала. Все вместе они уже шли к автобусу, который должен был отвезти их в отель.
Кампания оказалась весёлой, отель роскошным, природа била все рекорды по экзотике. В воздухе пахло цветами и морем. Эта смесь сладкого и солёного сбивала с толку, будоражила воображение, словно манила куда-то. За три дня в отеле Ядвига обратила на себя внимание как отдыхающих, так и персонала. Она была молода и красива, как-то по-особому грациозна, при этом обладала приличными манерами, была элегантно одета, изъяснялась свободно по-французски и худо-бедно по-английски, и при этом приехала совсем одна.
С ней знакомились, приглашали на ужины и экскурсии, водили на танцы. Однако больше всего ей нравилось плавать и валяться на пляже.
Столько солнца и тепла она не видела за всю свою жизнь и теперь впитывала их как губка, стараясь вобрать как можно больше солнечной энергии. Её фигурку в зелёном русалочьем купальнике уже тоже стали узнавать на пляже, где она проводила большую часть дня.
На пятый день ей поплавать не довелось.
Компания, с которой она познакомилась в аэропорту, затеяла экскурсию по морю на настоящей парусной яхте, на которую записалась и вся молодёжь из их отеля. Ядвигу даже не спрашивали.
- Вы едете, дорогая, или мне самому там нечего делать, – трагично-пафосным голосом объявил Рашид – парень из самолёта.
И она поехала. На яхте было весело. Шампанское и вина лились рекой, звучала музыка, красивые молодые люди танцевали на палубе, словно паря в танце между небом и морем. Всюду сияли улыбки и слышался смех.
Неожиданно волнение на море стало усиливаться, небо потемнело, и потемнели лица матросов и официантов. Капитан резким голосом велел всем пассажирам надеть спасательные жилеты и убраться с палубы, а команде спустить часть парусов и включить мотор.
Яхта развернулась, чтобы держаться на волнах, не давая им себя опрокинуть. В нижних ярусах нарастала паника. Все с ужасом прислушивались, как скрипят мачты и кричат матросы, и наблюдали как катаются по полу кают незакреплённые намертво предметы. Их прекрасная прогулочная яхта уже не казалась кораблём мечты, а представлялась скрипящей развалиной, старой дряхлой посудиной, не способной выдержать шторм над Атлантикой.
И она не выдержала. Штормовой ветер вырвал с корнем штурвал, разметав капитанскую рубку, и обломил самую высокую мачту. Буря подхватила корабль, оставшийся без управления, и понесла его в морскую пучину, прочь от заданного курса. К утру всё стихло, море успокоилось. Люди поднялись на палубу. Куда ни глянь – расстилалась бескрайняя морская гладь. Девушки зарыдали. Ядвига посмотрела на Рашида. Он слегка пожал плечами.
Неожиданно на горизонте показался корабль.
Его стали звать, раздобыв сигнальные ракеты и запалив рваный парус.
Через час корабль пришвартовался к их яхте, и на борт взошли люди с оружием в арабском платье с закрытыми шарфами лицами. Они расстреляли мужчин и забрали на свой корабль женщин. Забрав с яхты всё ценное, они уплыли туда, откуда явились, увозя четырнадцать пленниц.
Через трое суток всему миру сообщили о захвате пиратами яхты с туристами между Канарскими островами и Африкой, на которой обнаружили трупы мужчин, а женщины были объявлены пропавшими без вести.
Пани Яна упала в обморок возле телевизора...
Сахара
Ядвига сидела в вонючем трюме с завязанными назад руками, проклиная себя за дурость. Ладно другие – но она-то! Она – такая сильная и ловкая, как она в это вляпалась?! Могла ведь укрыться на яхте! Их бы всё равно искали и теперь бы уже нашли! Дура! И она решила бежать при первой же возможности.
Они плыли ещё около суток. Наконец их вытащили из трюма и напоили. Среди их захватчиков она вдруг увидела Рашида и всё поняла. Всё было подстроено! То-то он просиживал у радиоприёмника, вслушиваясь в прогнозы погоды! Всё было спланировано заранее!
Он заметил её тоже и кивнул с насмешливой улыбкой. Ядвига задрала голову и отвернулась. Он показал на неё другим, сказав им что-то по-арабски, и они все громко рассмеялись низким гортанным смехом, от которого у неё мороз прошёл по коже несмотря на жару. Жара стояла удушающая. Им всем раздали длинные чёрные одеяния – что-то вроде плаща с рукавами и капюшоном – широкие и лёгкие. Им пришлось в них закутаться, потому что в своей одежде им было жарко под палящими лучами солнца, да и от откровенных взглядов захвативших их в плен мужчин их европейская и по-пляжному открытая одежда, надетая на весёлую морскую прогулку, не защищала.
На берегу их сразу же разделили. Семерых пересадили на раздолбанные обшарпанные машины, туда же погрузили всё, что сняли с разграбленной яхты и куда-то повезли по еле угадывающейся среди камней и песка дороге под конвоем кричащих и улюлюкающих мужчин выраженной негроидной внешности, а оставшихся семь пленниц погнали вглубь побережья по камням и песку в сопровождении каких-то оборванных арабов в чалмах.
Через два часа, когда они совершенно выбились из сил, они остановились. Предводитель маленького отряда свистнул, и к ним навстречу из-за небольшого холма вышел целый караван – десяток верблюдов с погонщиком.
Женщин накормили и напоили, и посадили на огромных мохнатых животных. Ядвига была единственной, кто раньше встречался с ними и знал, как правильно сидеть, чтобы не устать и не упасть, не стереть ноги и не рассердить вьючное животное с независимым характером.
Она пробовала давать девушкам советы, но они отмахивались и только плакали, а мужчины велели ей заткнуться, или они заткнут ей рот. Как ни странно, она прекрасно их понимала, хотя их французский был ужасен.
Погонщик щёлкнул хлыстом и караван тронулся в путь через раскалённые пески Сахары. То, что их привезли на побережье Западной Сахары, она узнала из разговоров мужчин. Она вспоминала всё, что знала о пустыне и вообще об Африке. Да почти ничего! Её же не в первооткрыватели готовили, а в принцессы!
Ядвига пробормотала что-то очень недоброе по поводу маминой системы её домашнего обучения. Она вспомнила, что север Африки много лет находился под гнётом двух держав – английской и французской, а Западная Сахара – засушливая бесплодная пустынная территория обрела независимость и статус республики, но на карте мира её границы обозначены пунктиром, так как Марокко и Мавритания считают эту территорию своей собственностью. И сейчас Ядвига пересекает ничейный песок с колючками на верблюде в составе каравана контрабандистов и торговцев живым товаром!
То, что их везут на продажу в заведения незаконной индустрии развлечений – попросту в бордель – не вызывало у неё сомнений. Вопрос только куда – в Мавританию, Алжир или Марокко? Это было важно. Из трёх этих стран поблизости от Западной Сахары только Марокко близко граничил с Испанией – европейской страной, и только оттуда был шанс добраться домой.
Первая ночь в пустыне была сущим кошмаром.
Они стали лагерем у небольшого оазиса. Однако под чахлыми пальмами оказался не источник чистой воды, а зловонная болотистая лужица с тучей гнуса и комаров, а под зелёными кустиками не росла зелёная травка, а валялись тонны мусора и пахло остатками пищи людей и животных и их испражнений.
Девушкам поставили одну убогую палатку на всех – просто воткнули в песок две палки, положили сверху третью и через эту вершину архитектурной мысли перекинули грязный потрёпанный кусок полосатой ткани. На песок им кинули несколько дырявых циновок из тростника, которые везли скрученными.
Для себя мужчины поставили армейские палатки и разожгли костёр, на котором кипятили чайники и готовили пищу – жареные козьи рёбра и густое варево с козьей требухой из ячменя с овощами и травами.
Женщинам дали по миске супа – жирного и невкусного, и по стаканчику чая – очень сладкого и с мятой. Мясо на рёбрах им не досталось.
После ужина мужчины подошли к палатке женщин и стали тянуть их к себе за руки. Девушки закричали и начали отбиваться. Одна из них не выдержала и помчалась в сторону по песочным барханам. Её и не подумали догонять. Ей вслед раздалась автоматная очередь, и девушка упала в песках. Девушки ахнули.
Оставшиеся помрачневшие и разгневанные мужчины загнали в палатку оставшихся женщин. Девушки рыдали от страха и горя за подругу по несчастью, но над их головами снова прозвучала автоматная очередь.
- Молчать и спать, – раздался резкий приказ ведущего караванщика.
Они притихли и, глотая слёзы, улеглись в своём призрачном жилье, молясь только о том, что это просто кошмар, и утром они проснутся в своей нормальной обычной жизни. Багрово-оранжевый закат осветил в последний раз огромную пустыню и горстку людей, устроившихся на ночлег под огромным раскидистым деревом. И наступила ночь.
Контрабандисты
Уже к вечеру женщины перешли во власть и собственность третьего караванщика. Их выгнали из палатки, отобрав и плащи, и передали новому хозяину. Тот поставил им точно такое же жильё и швырнул такие же тряпки. При этом дал по лепёшке и по куску козьего сыра. Ядвига съела старый хлеб с сыром, а новый припрятала снова.
Ночью они плохо спали. Мужчины громко смеялись у костра, потом пели, потом меняли караулы. Животные, дикие и вьючные, ворчали и вздыхали, рыкая и ухая, и тяжко вздыхало море, разбивая волны о берег.
Встали они замёрзшие и закостеневшие.
Утром пришёл четвёртый караван. Он разительно отличался от всех трёх. Во-первых, он пришёл по морю – на лодках. Во-вторых, на берег вышли не оборванцы в дешёвых сланцах, а красивые ухоженные арабы в белоснежных одеяниях, среди которых была женщина в чёрном, расшитом золотом, платье.
- Арабы приехали! Адиль не солгал, да благословит Аллах этого юного мошенника! Арабы приехали! Деньги будут! Арабы заплатят бедуинам и берберам! –зашелестели все люди, пришлые и местные.
Их встретили музыкой, посадив оркестр на ковёр, расстеленный прямо на песке. Арабы сразу же осмотрели лошадей и поцокали языками и пощёлкали пальцами. Ядвига их понимала – лошади были отменные. Затем они устроили застолье на песке, до которого женщине-арабке поставили отдельную палатку.
- Свою принцессу берегут, а с нами как со скотом! – возмутилась Джил.
- А ты ещё не поняла? Мы и есть скот! Хуже и дешевле их диких кошек в клетках, и упрямых ослов, – сказала Хелена, – посмотри на Адель, нас всех для этого привезли и продадут как проституток в бордели.
- Заткнитесь обе, – оборвала их Мари, обнимая забившуюся в рыданиях подругу.
Все замолчали. После обеда молодой караванщик продемонстрировал арабам с восточного побережья свой товар – кречетов и гепардов, с которыми всё ещё принято охотиться у восточных и азиатских народов среди знати. Зрелище было захватывающим, так что все: и измученные пленницы, и немытая деревенщина, и контрабандисты, затаив дыхание, смотрели на демонстрацию охотничьих навыков прекрасных хищных птиц.
Арабы надели специальные перчатки, на которые птицы могли садиться. Принцесса в чёрном получила царскую охотницу – самку белого сокола. Её спутники по-орлиному защёлкали языками, выражая восхищение прекрасной птицей. Руководитель второго каравана раздал всем взрослых тренированных птиц и ещё показал необученных птенцов, спелёнатых, обколотых и сложенных в коробки. Затем он показал им гепардов: взрослого озлобленного самца и молоденькую испуганную самочку, а также клетку с котятами леопарда, чёрными и пятнистыми, клетку с попугаями и шкуры тигров, львов, зебр и других животных африканского континента.
- Сволочь какая! – воскликнула юная пышечка Джил, – убийца!
- Он, по крайней мере, торгует тварями, а не людьми! – вздохнула Розмари.
- Откуда вы знаете? – спросила Хелен.
- Ему нас предлагали. Он отказался, сказав, что не торгует людьми и наркотиками.
- Прямо герой какой-то! – язвительно заметила Мари, – принципиальный принц беззакония! – припечатала она.
Между тем показ и демонстрация закончились, начались и быстро закончились к общему удовлетворению торги. Арабы выкупали зверей и лошадей. Лошадей третий караванщик должен был перегнать для них через весь континент. Он же забирал в алжирские бордели женщин. Их первый хозяин получал за них наркотики и деньги от третьего караванщика.
И только второй в таком сложном обмене не участвовал. Он продал животных и птиц и забирал деньги. Однако ему ещё нужно было купить у третьего караванщика рога и бивни слонов и носорогов, так что после отъезда арабов и караванщика из Сахары, эти двое ещё остались.
- Ну, здравствуй, брат! – заново поздоровался Саид, раскрывая объятия.
- Здравствуй, брат! – обнял его Адиль.
- Ещё не поздно. Сыграем? – предложил Саид с хитрой ухмылкой.
- Твои против моих? – так же с хитрым прищуром переспросил Адиль.
- И мы как капитаны команд!
- А давай!
Через полчаса девушки наблюдали невероятное зрелище.
Побросав на циновку оружие и похватав длинные крючковатые палки, две команды караванщиков играли в хоккей на песке! Через час победила молодость, и завершение необычного матча отметили такими же танцами, под громкий звук труб очень мужской страшный танец двух караванщиков.
Деревня аплодировала, пленницы в ужасе жались друг к другу и молчали.
На стан контрабандистов, опьянённых большой прибылью и победой, снова опускалась ночь…