Лазоревый мундиръ lll: Реликварий

Пролог, в котором Его Величество недоумевает

Одним из самых ироничных обстоятельств своей странной, ни на одну другую не похожей жизни Его Величество считал то, что, будучи властелином времени, он не имеет ни одной свободной минуты. Практически все время его присутствие было где-то нужно. Иногда даже оно было совершенно необходимо в двух или тех местах одновременно.

Вообще-то, в его власти было создать собственную копию для менее важных мероприятий – например, торжественных выходов, где не нужно было говорить, а достаточно только милостиво кивать в ответ на обращенные к нему верноподданнические речи.

Однако он этого не делал: во временных слоях легко было запутаться, а копия императора – это слишком опасная штука. Неровен час, кому-то может прийти в голову мысль, что ею можно заменить оригинал…

Рождественский бал в офицерском собрании был одним из событий, на которых не появиться лично нельзя. Точнее, конечно, можно, но это будет нарушение давней традиции, а традиции сам император всегда называл столпами, на которых держится государство. Он считал так вполне искренне.

Тем более, не следует манкировать традициями сейчас, в такое время. Побоище в центре Москвы – это слишком заметное событие. Конечно, его все обсуждают, хотя и власти, и газеты сделали все возможное, чтобы убедить обывателей: ничего особенного на самом-то деле не случилось, просто один гномский террорист внес сумятицу в магический эксперимента, из-за этого пришлось применять боевую магию и разок-другой выстрелить из пушки. Ничего особенного, бывает.

Но люди, конечно, не дураки. А если они после такого еще и заметят, что правитель куда-то пропал, могут поползти слухи. А он не может себе позволить, чтобы слухи поползли. Уж точно, не сейчас.

Сопровождала императора свита из нескольких высших сановников империи – тех, чьи подчиненные собрались в парадном зале для награждения. Это было еще одной традицией: перед балом награждали свежеиспеченных орденоносцев, чтобы те потом могли блеснуть новыми наградами в обществе.

За императором следовали новый военный министр Муромцев, морской министр Трубецкой, командующий гвардией Путятин, шеф жандармов Оболенский и глава Третьего отделения Апраксин. Последний держался чуть поодаль от остальных, старался на авансцену не лезть. Впрочем, это было обыкновенное поведение серого кардинала империи.

Вся эта блистательная компания миновала золоченые двери, двое гвардейцев взяли на караул, и император уверенным шагом проследовал к первому награждаемому, вытянувшемуся во фрунт усатому пехотному майору.

– Майор Рейтнер, – проговорил, сверившись с бумажкой, Муромцев. – В бою за Никифорову штольню проявил высочайшую стойкость, оборонялся под огнем пяти гномьих самоходов, один уничтожил лично.

Император оглядел бравого майора, повесил ему на грудь сапфировый крест второй степени – третья и четвертая у него уже имелись, а второй и первой награждал лично император.

– Благодарю за службу, майор, – произнес император. Тот не ответил – в его чинах отвечать не полагалось.

Следующим шел молодой жандарм с капитанскими погонами, но, пожалуй, даже слишком молодой для них.

– Штаб-ротмистр Брагинский, – пояснил шеф жандармов, приблизившись к императору. – Сыграл ключевую роль в известном вам в Москве деле. Проявил крайнюю стойкость и, будучи арестованным по ложному обвинению, не пошел на поводу у злоумышленников, сохранил верность своей присяге. Без его деятельного участие расследование и предотвращение… неприятных событий были бы крайне затруднены.

Говорить о заговоре Уварова публично не полагалось, даже среди своих. Поэтому Оболенский и ограничился таким эвфемизмом, впрочем, всем понятным.

Его Величество оглядел вытянувшегося в струнку штаб-ротмистра в парадном лазоревом мундире. Красавец, держится уверенно, хотя в выражении лица что-то такое печальное, словно парень постарел раньше времени. Пытали его там, что ли, в этом застенке?

Брагинский, Брагинский… где он уже слышал раньше эту фамилию. Ну, то есть, фамилия-то старинная, кажется, еще тогда, при Маныче, был какой-то Брагинский, в артиллерии, что ли. Но это не то, император не так уже давно слышал и про жандарма Брагинского. Впрочем, вряд ли что-то важное, на важное у него была хорошая память.

Подскочил услужливый камер-юнкер, поднес зеленую бархатную коробочку с рубиновым крестом. Сапфировый четвертой степени у капитана уже имелся, и будь его подвиг немного меньше, полагалось бы просто наградить его следующей степенью. Но раскрытие заговора такого масштаба, с участием министров – это, конечно, тянет на рубиновый.

Но в тот момент, когда император коснулся груди штаб-ротмистра, прикалывая к ней крест, что-то случилось. На секунду свет перед глазами властелина империи померк, перед ним сверкнула зеленая вспышка. Он вздрогнул и выронил крест, тот звякнул, упав на плитку пола.

Бог давно уже не говорил с ним. Такие вспышки порой предваряли его послания, но сейчас никакого послания не было. Что это могло значить? И значило ли что-либо, или просто расшалились нервы?

Глава первая, в которой Герман веселится через силу

В балльную залу собрания Герман вышел уже с рубиновым крестом, и немало взглядов задержалось на нем, совсем молодом штаб-ротмистре, которого ранее в высшем свете не видели.

Мужчины скорее с опаской. Лазоревый мундир жандарма мало кому внушал добрые чувства. Скорее, некоторые из собравшихся думали: кому же этот парень душу продал и кого упрятал в тюрьму, что в этаком возрасте имеет уж два креста?

Впрочем, Герману было решительно все равно, что думают о нем незнакомые мужчины. А вот внимание дам, и тем более – девиц было куда приятнее. А собралось их здесь немало: жены и дочери высших офицеров, служащих в Петербурге. Все они были в пышных платьях, скроенных по последней моде, причем некоторые особенно красивые девицы – в весьма рискованных нарядах.

У молодого, свежеиспеченного штаб-ротмистра из захудалого рода при виде всего этого великолепия должна была бы закружиться голова, но у Германа она не закружилась – не в том он был состоянии духа.

Впервые после происшествия на Кузнецком мосту он вышел в свет, и предпочел бы не выходить вовсе. Бледное, глядящее в потолок лицо Ариадны Уваровой являлось ему во снах практически каждую ночь. В каждом из этих снов он сперва получал надежду ее спасти, затем утрачивал ее, а потом и вовсе просыпался, осознавая, что ее больше нет.

Он и рад был бы забыться, но не выходило. Начальство сперва оставило его в покое на некоторое время и дало побыть одному, и он то сидел в своей новой петербургской квартире, толком еще необставленной, то выбирался пройтись по улицам столицы – просто шел, не разбирая дороги. Один раз съездил к Карасеву, напился с ним в простом трактире чуть не до чертей, но легче не стало.

И вот на днях он получил приглашение на Рождественский бал с запиской от Оболенского, гласившей, что явка туда обязательна, так как он включен в список на получение награды лично из рук императора.

Между тем, пока он справлялся со своим горем, события шли своим чередом. В Москве отстраивался целый квартал, а место начальника Московского управления Корпуса занимала теперь никто иная, как Татьяна Владимировна Ермолова. Первая женщина-полковник в истории Корпуса жандармов, да еще и при такой должности.

Большой процесс против разгромленной Святой дружины готовился в глубокой тайне, сообщать газетам о раскрытом крупном заговоре, да еще и не революционном, а консервативном было строжайше запрещено, да те и сами отлично знали, о чем можно писать, а о чем нельзя.

Оболенский, по слухам, пользовался теперь большим доверием императора. Шепотом поговаривали, что его могут переместить в кресло начальника Третьего отделения, что станет уже знаком высшего расположения, а шефом жандармов сделать кого-то из его ставленников. Это значило бы, что две тайные службы окажутся фактически в одних руках.

Разумеется, такое было не по нраву Апраксину, да и много кому еще. Приходилось все время ждать удара, и неизвестно с какой стороны. Впрочем, пока что никакого удара не было, а был просто рождественский бал, на котором гости в черных и синих мундирах просто вели светские беседы и обменивались любезностями.

Заиграл стремительный вальс. Недавно в моду вошли живые оркестры, заменившие собой магические записи. Приглашать живых музыкантов считалось элитарным и утонченным, ну, а здесь, конечно же, блистал военный оркестр – прекрасно сыгранный.

Оглядевшись по сторонам, Герман заметил, что на него обращено немало взглядов: кого бы ему пригласить? Откровенно говоря, танцевать ему не хотелось, но и сидеть букой в углу, когда на тебя так смотрят, было глупо. Он совсем было остановил свой выбор на высокой статной девице с полуоткрытыми пухлыми губами, наряженной в эффектное алое платье, но тут заметил в толпе знакомое лицо.

В десятке шагов от него стояла, сложив руки на груди, баронесса фон Аворакш в минималистичном черном платье. Герман сделал шаг ей навстречу, затем подошел и поклонился. Баронесса с легкой улыбкой положила ладонь ему на плечо.

За ее спиной Герман заметил устремленный на него взгляд, полный ненависти, и вздрогнул. Рядом вальсировала с незнакомым ему адмиралом Галатея Уварова. Герман слышал, что после случившегося свадьбу ее с Волконским перенесли, так как нынче она была в трауре. Но не отменили. И траур не помешал ей явиться на бал в собрание, да еще в довольно открытом зеленом платье.

Герман предпочел отвернуться и более с ней глазами не встречаться.

– Не ожидал вас здесь встретить, – сказал ей Герман, когда они понеслись по залу в танце.

– Меня можно встретить в самых неожиданных местах, – проговорила она со своей обычной загадочной интонацией.

– Разве кто-то из ваших близких в военной службе?

– Вы ведь тоже не в военной службе, ваше благородие, – она слегка хохотнула. – Что до моих близких… тут все зависит от того, кого именно таковыми считать.

Герман не нашелся, что ей на это ответить, и несколько тактов они провальсировали молча.

Глава вторая, в которой заседает масонская ложа

Заседание «масонской ложи» проходило, в самом деле, довольно буднично. Не было ни черных плащей с капюшонами, ни темного подземелья, ни рассохшихся древних книг. Явившись в назначенный час в дом Оболенского, Герман нашел там, в самом деле, компанию из довольно высокопоставленных сановников, мирно беседовавших в гостиной.

Среди гостей Герман, к некоторому удивлению своему, заметил и Льва Андреевича Пушкина, дочь которого буквально этим утром ушла из его квартиры после чтения поэмы «В чаще сладострастья». Чтение сильно затянулось, сопровождалось восторженными комментариями Виктории Львовны, у которой, если только она не притворялась, прелюдия перешла в стаккато, а потом и в крещендо несколько раз. Уходила она утром со словами, что не раз слышала, будто жандармы подвергают людей искусства различным пыткам, но не думала, что и сама станет их жертвою. Обещала, впрочем, прислать записку при случае. Перед отцом ее, Герману, было, конечно, несколько неудобно, но ситуация была эта для него уже привычная. Вот и генерал Ермолов, в конце концов, здесь же присутствовал.

Единственной странностью, пожалуй, было то, что воздух в этой гостиной буквально гудел и вибрировал от пропитавшего его множества заклинаний. Герман даже с новыми своими силами не мог идентифицировать их все, но чувствовал, что большая часть обеспечивала невозможность подслушать ведущиеся здесь разговоры. Может быть, это было сейчас самое защищенное от лишних ушей место в империи, даже если считать Зимний дворец.

Еще одним необычным моментом было наличие в гостиной двух дам, годившихся большинству присутствующих в дочери. Ну, то есть, одна таковой и являлась: Таня, разумеется, тоже входила теперь в верхушку заговора при ее-то положении. Даже успела уже сшить форменное платье с золотыми эполетами. Интересно, как скоро она станет генералом, и не вызовет ли это совсем уж скандала в верхах?

А вот второй дамы – скорее, впрочем, девицы – Герман не знал. Была она симпатичной, очень стройной, здесь, пожалуй, даже уместно было слово «хрупкая», с не слишком блинными черными волосами, убранными в простенькую прическу. И платье на ней тоже было черное, хотя и не лишенное изящества, но по виду – недорогое. Может быть, даже подержанное.

Герман пофланировал по гостиной среди нескольких групп беседующих людей, однако большая часть их была ему незнакома, да и дистанция между ними и штаб-ротмистром была слишком велика, так что он больше молчал и слушал. Разговоры, впрочем, велись самые обыкновенные: об урожае в имениях, об особенностях применения новых заклинаний, о бюрократических нюансах, о последнем маневре армии на Барканском фронте.

Он перебросился парой дежурных фраз с Таней – с которой они в последнее время заметно отдалились друг от друга – выслушал придворный анекдот от престарелого свитского генерала и стал заметно скучать.

За этим последовал парадный обед в роскошной столовой князя, за которым хозяин произнес цветистый тост за грядущее процветание России, затем генерал Ермолов ответил ему тостом за будущие великие свершения, потом отметились речами еще несколько гостей, Герман же послушно пил красное вино – восхитительное, надо сказать – и все еще скучал. Полноте, не зазвал ли его Оболенский на обычный светский обед? Чего доброго, после третьей перемены блюд все сперва покурят трубки, затем усядутся в карты. Уйти будет неудобно, Герман, конечно, сядет с ними, в карты он играет редко, так что наверняка проиграет, а играют эти аристократы наверняка по-крупному, чего доброго без штанов останешься. В общем, настроение стремительно ухудшалось.

– Что же, господа, – произнес хозяин, поднявшись из-за стола, когда подошел к концу десерт. – Думаю, пора перейти к главному.

С этими словами он хлопнул в ладоши, и Герману показалось, что воздух, и без того трепещущий от пропитавшей его магии, сгустился еще сильнее, затем потемнел, превратился в черное желе и окутал стол, скрыв даже стены.

Тьма опустилась на столовую, скрыв ее и оставив в поле зрения только стол и сидящих вокруг него людей – человек двадцать. На секунду Герману живо вспомнилась Последняя клетка, где он оказался некогда вместе с Надеждой. Он даже вздрогнул. Не вампирские ли штучки снова? Однако он несколько успокоился, когда заметил, что для остальных гостей происшедшее сюрпризом не стало.

– Ох, как не вовремя, – прокряхтел справа от него старичок-свитский. – Дал бы хоть время в уборную сходить, чародей-перестраховщик.

– Итак, господа, позвольте вам представить наших новых членов. Впрочем, госпожу Ермолову тут, вероятно, никому представлять не надо, и она сама, и ее превосходные качества всем известны. Шутка ли сказать, мало я знаю мужчин, которые удостаивались полковничьего чина в ее возрасте. А вот сидящую справа от нее барышню, вероятно, почти никто здесь не знает. Встаньте, Софья Ильинична. Итак, господа, знакомьтесь: Софья Ферапонтова, видный специалист по эльфийскому языку. О том, по какой причине она сегодня присутствует среди нас, некоторые уже осведомлены, а прочие узнают совсем скоро. Ну, и, наконец, больше всех наделавший шуму во всех смыслах наш новобранец. Встаньте, Герман Сергеевич.

Глава третья, в которой горят глаза

На въезде в Залесское снова стоял жандармский пост, а по периметру сиял слегка поблескивающий купол щита. Прямо как раньше, только теперь на дворе была зима.

Герман совсем не удивился, когда ему сообщили, что подготовка к экспедиции происходит в его же поместье. Разумеется, а где же еще? Место силы, в которое Ферапонтов так стремился. Как выясняется теперь, стремился вовсе не только для того, чтобы замести следы. Еще одна тропа с этого перекрестка миров ведет и к Реликварию.

Герман спрыгнул с подножки коляски и по хрустящему снегу направился к посту. Вахмистр – теперь уже другой, моложавый и гладко выбритый – отсалютовал ему и пропустил внутрь.

Первое, что бросилось Герману в глаза – стоявшая поперек дорожки массивная машина на гусеничном ходу со странным разлапистым приспособлением на передней части – если только он верно определил переднюю часть. Машина то и дело взрыкивала, слегка двигая гусеницами и выпуская клубы зловонного дыма.

Герман таких не видал никогда – только на картинках. Настоящий гномий самоход, не паровой, а на керосиновом двигателе. Судя по следам, машина стояла здесь уже давно, взрыла землю на несколько аршинов вокруг и разгромила дорожную плитку, положенную еще при Пудовском и пережившую даже вторжение нечисти. Когда Герман подошел к ней, она вдруг издала громкий хлопок, выбросив едкое облако дыма, так что он от неожиданности даже прянул с дорожки в сторону.

– Да твою же артиллерию поперек траектории в жопу зеленому кремнезавру! – раздался изнутри гулкий, словно из бочки, басовитый голос, и секунду спустя из люка наверху показалось измазанное маслом бородатое лицо, обрамленное черными волосами и густой чуть волнистой бородой. Гном! Ну, естественно, кому еще управляться с такими машинами.

В следующее мгновение Герман едва увернулся от брошенного сильной рукой гаечного ключа.

– Прошу прощения? – переспросил Герман, глядя на гнома.

– Да ваши же гребанные уроды из технической службы опять прислали не то масло! Я ведь русским языком объяснял, какая должна быть вязкость, каким еще надо было? Я могу объяснить на dvartirchen, но ведь здесь же никто не поймет! Гребанный варварский мир, бессмертный камень, что я вообще здесь делаю!

– Спокойно, мы все решим. Меня Герман зовут. Не надо кидаться в меня ключами.

– Простите, – пробурчал гном. – Я принял вас за того напыщенного идиота, которому я заказывал масло.

Говорил он с характерным акцентом, немного напоминающим немецкий, но с какими-то несвойственными человеческой речи звуками, похожими на то, как будто говорящий все время норовит прочистить горло и сплюнуть на пол.

– Вы, значит, Херман? – переспросил он. – Это вы хозяин этого места? Тогда, может быть, хоть вы объясните им, что без нормального масла эта колымага не поедет и ничего им не расчистит. Разве это так сложно? Я совершенно не понимаю такого непрактичного отношения к делу.

– Напишите название вашего масла, я попытаюсь объяснить, – сказал он.

– Да хрена зеленого им чего объяснишь, – гном скривился и сплюнул на снег темной табачной слюной. – Варвары.

При этих словах из люка раздался громкий писк, а затем скрежет когтей по металлу.

– А ты куда лезешь? А ну на свое место! Замерзнешь же, вшивый паровоз!

Но адресат этих слов не послушался, высунул голову из люка и завертел ей во все стороны, нюхая морозный воздух. Больше всего это существо, пожалуй, напоминало бобра, которому не повезло родиться совершенно без глаз и даже какого-то их подобия. Изо рта торчала пара длинных желтых зубов, по виду способных перекусить металлический прут.

– Пшол! – прикрикнул на него гном, и существо, обиженно пискнув, убралось внутрь машины.

– Не мучайте его, Ульфрик! – раздался за спиной Германа тонкий голосок, и он, обернувшись, увидел Софью Ферапонтову, стоявшую неподалеку в черной шубке с раскрасневшимся от холода лицом. – Пусть осмотрится… ну… в смысле, обнюхается.

– Да ведь, он, барышня, к морозам-то непривычный, – произнес гном, и голос его как-то сразу потеплел, оттаял. – Под землей-то такого холода не бывает, тьфу, черт возьми…

В машине что-то заскрежетало, и гном поспешно исчез в ее недрах.

– Добрый день, – Герман отвесил сестре покойного путешественника легкий поклон. – Софья Ильинична, а зачем здесь вот это?

Он кивнул в сторону пыхтящей машины.

– Для расчистки завалов, – пояснила она. – Согласно записям брата, предыдущие попытки захвата Реликвария должны были оставить много завалов, которые предстоит преодолеть. Давайте оставим Ульфрика разбираться с его машиной дальше. Мне еще нужно представить вам остальных участников экспедиции.

По усыпанной снегом дорожке они прошли к казарме, которую некогда использовали в качестве жилья оставшиеся обитатели Залесского, и которая позднее стала для них лазаретом. Чуть поодаль виднелись два десятка припорошенных снегом холмиков – могилы тех, кого Герман не смог уберечь. Он проглотил образовавшийся в горле горький комок. Ладно, не время сейчас раскисать. Включай голову, Брагинский!

Глава четвертая, в которой гаснет свет

Сперва на снегу появилась вытоптанная дорожка, представлявшая собой ровный – насколько это возможно – круг. Затем круг пересекли несколько хорд. Рисовала Софья – просто вытаптывала фигуру в снегу, выверяя тщательно каждый шаг. В узор оказались ловко вписаны сохранившиеся колонны стеклянного портала, выстроенного некогда Пудовским.

Прочие члены группы стояли вокруг, с интересом глядя на то, что она делает. Ульфрик напряженно раздувал ноздри, время от время одергивая свой странноватого покроя короткий кафтан. Поручик Бромберг со скучающим видом ковырял снег носком сапога, а его товарищ поигрывал саблей в ножнах. Виктория куталась в шубу, а вампир делал какие-то записи в блокноте.

– Это сработает? – спросил Герман. – Такой недолговечный рисунок…

– Да, конечно, – ответила она, аккуратно опуская ногу в снег. – Рисунок – просто проекция четырехмерной магической конструкции. Вполне сойдет и такой, только надо осторожнее…

Он ловко выпрыгнула из вычерченной фигуры и стала ходить вокруг, расставляя в узловых местах знакомые уже Герману параболлические башенки.

– Долго еще ждать? – спросила Пушкина с легким раздражением голосе. – Здесь холодновато, я не желаю простудиться.

– Еще немного, – ответила Софья, тщательно устанавливая пирамидальную башню и сверяясь с потертым блокнотом – должно быть, принадлежавшим еще ее брату. – Вот здесь и еще одну вон там. Потом можно будет подавать силу…

Она остановила еще одну башенку, затем немного отошла, рассматривая всю конструкцию, как художник смотрит на холст издалека, чтобы оценить общую композицию.

– Кажется, все, – произнесла она задумчиво. – Можно начинать. Давайте подгоним машину.

– Прямо машину? – переспросил Герман. – Думаете, стоит сразу с нее начинать?

– Там может быть не пройти без нее. Кроме того, если там завал, хотелось бы посмотреть хоть немножко поглубже…

– Ну, если это неопасно…

Герман чувствовал себя глупо. Вроде бы, экспедицией руководил он. Однако, Софья держала все нити в своих руках, и это было естественно, ведь она знает об этом чертовом Реликварии больше всех остальных, вместе взятых. Вот и выходит, что он идет у нее на поводу.

Этому надо было положить конец. Герман решил, что сегодня же, когда они закончат с пробным включением портала, он потребует от Софьи, чтобы она выложила все, что ей известно. Если понадобится просидеть всю ночь – он просидит, но зато уже завтра будет человеком, который контролирует ситуацию и понимает, что здесь вообще происходит. По крайней мере, понимает не хуже других.

– Вот здесь будет вход, – показала между тем Софья. – Ульфрик, вы сможете подогнать сюда свою машину?

– Будет сделано, барышня, – кивнул гном. К Софье он относился с каким-то преувеличенным почтением.

Несколько мгновений и тяжелая машина заворочалась, начала огибать фигуру по широкой дуге, чтобы не потревожить рисунок.

– Нам всем лучше встать вот туда, – проговорила она. – Сейчас, еще несколько последних приготовлений, и будем открывать.

Виктория перешла на указанное место, но куталась и морщилась очень демонстративно.

– Заходить внутрь лучше по одному, – инструктировала собравшихся Софья. – Перешагивать линию свечения побыстрее, не задерживаясь на ней. Там, внутри, лучше держаться пока ближе к выходу. Если увидите какие-то предметы, особенно расставленные в явно непроизвольном порядке, лучше их не трогать. Лучше вообще ничего не трогать без особой нужды.

Виктория при ее словах заметно поморщилась сделав губами раздраженное движение: дескать, «бла-бла-бла». Вампир снисходительно покачал головой.

Софья сделала еще шаг назад и произнесла заклинание.

Портал вспыхнул в один миг – яркий, пурпурный, окруженный вспышками ветвящихся молний. На этот раз он был почти в точности таким же, как тот, который создал Пудовский. Гигантский щитомордень не без труда, но мог бы его преодолеть, а значит, войдет и машина Ульфрика.

– Желаете первым? – проговорила Софья, отряхивая перчатки с видом человека, хорошо сделавшего свою работу.

– Полагаю, это не тот случай, когда дам следует пропускать вперед, – усмехнулся Герман и шагнул к порталу.

Секунда темноты, и он уже стоит в темном помещении. Первое, что он почувствовал, было тепло. Нет, здесь не было какой-то особенной жары, просто по контрасту с морозным зимним днем, здесь было гораздо теплее. Но это было мертвое, не греющее тепло глубокой пещеры.

Вокруг было темно, и только пурпурный свет портала разгонял мрак. Как и говорила Софья, впереди путь преграждал обширный завал из комьев земли, смешанных с обтесанными камнями, похожими на серые кирпичи. До него можно было сделать всего шагов десять или примерно столько же в сторону – вот и все доступное пространство. Впрочем, машина гнома, вероятно, въехать сможет.