Лечебница для попаданки. Проклятие прилагается

Глава 1

- Я купила платье, белое и похожее на огромную зефирку! - смеюсь и практически кричу в трубку, пока перебегаю дорогу, чтобы запрыгнуть в свою машину. - А еще диадему и длинную фату, как в американских фильмах!

Настроение бьет через край, а солнечное утро добавляет мне счастья.

Яркая солнечная зелень вокруг, цветы на клумбах, пенье птиц и солнечные блики на моих солнцезащитных очках - все прекрасно!

- Я знаю, что мы хотели более скромную церемонию, - не даю Игорю возможности вставить слово, - просто я увидела его и поняла, что оно должно быть моим!

- Отлично, - слишком сдержанно отвечает мне Игорь. Я бы даже сказала - отрешенно.

- Ты не рад? - осторожно укладываю платье в кофре на заднее сиденье машины.

- Рад, просто очень занят, - Игорь понижает голос, словно боится, что его кто-то услышит.

Хотя он уже полгода работает на удаленке из собственной квартиры.

- Списался с потенциальным клиентом, на сегодня назначили созвон, - из трубки действительно раздается громкий звонок. Игорь прикрывает микрофон рукой. - Я перезвоню, как освобожусь.

Я не придаю особенного значения ни странному поведению жениха, ни смутно знакомому звонку на заднем фоне.

Просто радуюсь весне, безумно красивому свадебному платью и скорой свадьбе.

Внутри все дрожит и трепещет от мысли о скором торжестве, о том, как мы пойдем с Игорем под руку в огромной арке из цветов, где нас будет ждать работница ЗАГСа.

Включаю поворотник, выруливаю с парковки и неожиданно понимаю, что если прямо сейчас не увижу Игоря, то просто умру от тоски.

И даже если у него созвон, я просто тихонько посижу на кухне, заварю крепкий кофе с перцем, как любит Игорь и подожду его.

Решительно выворачиваю руль и перестраиваюсь.

До дома Игоря доезжаю всего за семь минут.

Паркуюсь во дворе и достаю из сумки ключи от его квартиры.

Мы еще официально не съехались, но большую часть времени проводим именно здесь. Ключи Игорь вручил мне раньше кольца.

Сказал, что расписаться мы всегда успеем, сначала нужно проверить отношения.

Не долго раздумывая я решаю взять с собой и платье.

Да, я знаю, что это плохая примета. Но на дворе двадцать первый век и мы уже почти год живем вместе. Да и фотографа для свадебных сборов мы заказали сюда. Так что Игорь все равно увидит платье одним из первых. Так зачем тянуть?!

Тихо смеюсь от того, какой чудесный сюрприз я сейчас сделаю Игорю.

В голове даже мелькает совсем уж шальная мысль - тихонько переодеться в платье в ванной и войти в комнату к Игорю в полном облачении.

По губам расползается счастливая улыбка.

Тихо открываю дверь квартиры, полная радостных ожиданий.

Но, услышав голоса, замираю в прихожей. Осторожно скидываю туфли, вешаю корф с платьем на вешалку и прислушиваясь.

Сначала мне кажется, что это рабочий созвон, но чем больше я слышу, тем больше понимаю, что ничего подобного.

Это не просто разговор — это нежные, полные страсти слова, которые торопливо шепчет Игорь.

Внутри всё замирает и переворачивается. К горлу подкатывает тошнотворный ком. Но я с усилием заталкиваю его обратно.

Спокойно, Аня, возможно ты что-то не так поняла!

Я на цыпочках подхожу к раскрытой двери в комнату и заглядываю внутрь.

В этот миг мой мир перестает существовать.

На огромной кровати, на новых шелковых простынях, которые я купила для первой брачной ночи, возятся любовники.

Их напряженные, покрытые бисеринками пота тела сплетаются в мерзком танце предательства, лжи и грязного вожделения.

— Игорь! — вырывается у меня, но он не услышит.

Он продолжает нависать над своей партнершей и ритмично вдалбливаться в нее.

А я стою всего в нескольких шагах и чувствую, как мир вокруг рушится.

Слёзы катятся по щекам. Раненое сердце натужно и болезненно бьется в груди.

Я больше не в силах выносить этого, разворачиваюсь и выбегаю из квартиры, не оглядываясь.

Сажусь в машину и не могу успокоиться.

Мои руки дрожат, а сердце все чаще колотится в груди.

Я забываю обо всем - о том, что оставила висеть в прихожей платье, о том, что бросила на тумбочке свои солнцезащитные очки, о том, что собиралась состариться с этим мужчиной.

Прямо сейчас я хочу оказаться от него как можно дальше!

Завожу двигатель и выезжаю на улицу.

По лобовому стеклу начинает барабанить неожиданно начавшийся дождь. Капли стучат по крыше, отбивая ритм похоронного марша по моей преданной любви.

Утапливаю педаль газа в пол, мчусь по дороге, не замечая, как с каждой минутой она становится всё более опасной.

Я всхлипываю и утираю тылом ладони слезы с лица.

Глава 2

Карета подпрыгивает на ухабе, и я цепляюсь за сиденье, чтобы не удариться головой. За окном мелькают бесконечные поля, редкие перелески, крыши одиноких ферм. Все кажется чужим. Нереальным.

Как я здесь оказалась?

Мой… отец (я до сих пор не могу привыкнуть к этому слову) сидит напротив, перебирая документы. Его зовут Альберт фон Штраус, и он — земской врач. По крайней мере, так он представился, когда я наконец осмелилась спросить. Лицо его бледно, пальцы нервно перебирают бумаги.

С каждой верстой его настроение и уверенность в правильности своего решения тает, как дым.

— Скоро приедем, Аделина, — говорит он, но в голосе почему-то нет радости. Отец будто начинает что-то предчувствовать и нервничает с каждым мгновением все сильнее.

Я молчу.

Карета останавливается. Отец первым выходит, но вместо того, чтобы помочь мне спуститься, застывает на месте. Его рука сжимает дверцу так, что костяшки белеют.

— Что-то не так? — осторожно спрашиваю я, выбираясь наружу.

Он не отвечает.

Я оборачиваюсь — и замираю.

Перед нами не лечебница.

Перед нами — призрак.

Двухэтажное деревянное здание, когда-то, должно быть, величественное, теперь стоит, покосившись, будто вот-вот рухнет от порыва ветра. Краска с фасада облезла, обнажив серые, вымытые дождем и потрескавшиеся доски.

Фасетчатые окна мутные, грязные и затянуты паутиной. Одна из ставней оторвана и болтается на единственной петле, скрипя, как предсмертный стон.

— Это… не может быть правдой… — шепчет отец.

Он шагает вперед, словно в трансе. Я следую за ним, чувствуя, как под ногами хрустит заросший травой гравий.

Крыльцо прогибается под нашим весом. Отец достает ключ, но дверь распахивается сама — замок сломан.

Он толкает ее — и мы входим.

Внутри нас встречает тьма.

Запах плесени, пыли и чего-то сладковато-горького — трав, настоек, которые когда-то здесь хранились.

Отец зажигает лампу.

Свет выхватывает из мрака пустые стеллажи, на которых очевидно когда-то стояли склянки, но теперь лишь несколько запыленных бутылок с истлевшими этикетками.

Простые некрашенные полы — половицы, которых прогнили, а в некоторых местах вообще зияют дыры. Холодный апрельский ветер гоняет по полу прошлогоднюю жухлую листву.

Почерневшие от времени стены хранят на себе лохмотья выцветших обоев.

Но самое страшное здесь — тишина.

Не та, что бывает в больницах — с шёпотом, шагами, звоном посуды.

А мертвая.

Будто это место забыло, как дышать.

— Марта? Грета? — окликает отец, но в ответ — только эхо.

Его лицо искажается.

— Они… они обманули меня…

Он хватается за грудь, дыхание становится прерывистым.

— Отец?!

Он качается, и я успеваю подхватить его, прежде чем он рухнет на пол.

— Всё… всё пропало… — хрипит он. — Последние деньги… все, что у нас было…

Его пальцы впиваются в мой рукав.

— Я думал… это будет новым началом…

Я не знаю, что сказать.

Потому что он прав.

Это не лечебница.

Это развалина.

Я не знаю, что сказать, поэтому молча помогаю отцу добраться до кабинета — единственного помещения, где еще есть мебель. Усаживаю его в скрипучее кресло, ищу воду.

— Здесь… должно быть… — он делает слабый жест в сторону шкафа.

Я открываю дверцу — и что-то шевелится внутри.

Я вскрикиваю, отпрыгиваю.

Из темноты высовывается… маленькая рука.

Бледная, почти прозрачная. Пальцы тонкие, как веточки.

— Кто… что… — я задыхаюсь.

Из шкафа вылезает существо.

Ростом с кошку. Тело — будто соткано из тумана, лишь слегка очерченное. Большие, слишком большие для такой головы, глаза. Они смотрят на меня — сонные, мутные.

— Э-эль… фискуль… — с трудом выговаривает отец.

Существо медленно, как будто сквозь воду, поворачивает голову к нему.

— Доктор… вернулся… — его голосок — как шелест листьев.

Оно делает шаг — и спотыкается.

Будто забыло, как ходить.

— Где… остальные? — спрашивает отец.

Эльфискуль медленно качает головой.

— Спим… все спим…

Оно тянет руку к полке, где стоит бутыль с мутной жидкостью.

— Лекарство… для доктора…

Я беру склянку, но она пуста.

Нет.

На дне — капля.

Одна.

Эльфискуль смотрит на нее, потом на меня.

— Лечебница… умирает…

И растворяется в воздухе, как дым.

Отец сидит, уставившись в стену.

— Они сказали… что здание в порядке. Что персонал на месте. Что…

Его голос ломается.

— Я вложил всё.

Я сжимаю пустую склянку.

— Что теперь? - меня пугает это место.

Он закрывает лицо руками.

— Я не знаю.

За окном воет ветер.

Но меня пугает нечто другое – внутри стен будто кто-то шепчет. То ли заклинание, то ли молитву. Слов я разобрать не могу, но по коже невольно пробегает мороз.

– Папа, – я поворачиваюсь к нему и кладу ладонь на плечо. – Давай уедем отсюда. Нам здесь нечего делать.

Но отец Аделины лишь обреченно качает головой.

– Нам некуда ехать. Это и есть наш дом и кажется…, – он закрывает лицо руками. – Всё пропало.

Визуализация

Дорогие читатели!

Сегодня мы с Анной Дрэйк начинаем для вас новый роман и предлагаем вам познакомиться с его героями

Альберт фон Штраус - "отец" нашей героини, врач и просто хороший человек

Наша Анна в теле девушки Аделины

Та самая лечебница в графстве Стрэйд, которую взял в аренду отец Аделины на целых десять лет

***

Дорогие читатели!

🌟Книга участвует в литмобе "Порядок против проклятия" 🌟

https://litnet.com/shrt/gSDS

Глава 3

- Ох ты ж, богиня - прародительница! А мы вас только утром ждали! - в дверном проеме показывается кругленькая невысокая женщина в простом холщовом платье и белом переднике.

Ее русые волосы заплетены в тугую косу и уложены вокруг головы.

Она всплескивает руками и строго говорит куда-то в темноту рядом с собой.

- Эль, буди всех! Вещи доктора и его дочери перенесите в их комнаты! И Грету! Позовите Грету!

Из-за ее длинной юбки показывается острая мордочка того странного существа, что я несколько минут назад видела в шкафу.

- Уже, - не то свистит, не то шепчет оно, - мы уже.

Шепчет и исчезает.

- Из-за надвигающейся грозы мы даже не услышали, как вы приехали, - продолжает женщина. - Что же это я?

Она заходит в кабинет, торопливо вытирает перепачканные мукой руки о передник и протягивает мне ладонь.

- Я - Марта, экономка, - она улыбается мне так тепло и уютно, что я уже почти готова улыбнуться ей в ответ. - Идемте, я вас провожу в жилую часть особняка. И постараюсь поскорее состряпать ужин.

Она помогает мне поднять отца.

Мы с двух сторон берем его под руки.

Марта в свободную руку берет масляную лампу и освещает нам путь.

Ведет она нас совсем не к выходу, наоборот, с каждым шагом мы приближаемся к черному, мертвому сердцу старого особняка.

Длинные узкие коридоры становятся все уже и темнее. Стекла на окнах становятся все грязнее или отсутствуют вовсе.

По полу гуляет ветер и гоняет прошлогоднюю листву.

- У нас совсем нет денег на ремонт, - Марта словно извиняется. Хотя я не понимаю за что. Это же не ее лечебница.

При нашем появлении огромные пауки на стенах неохотно расползаются, оставляя после себя пыльную паутину.

Это не лечебница - это рухлядь. Да и кого здесь лечить?

Чем дальше мы идем, тем чаще нам попадаются комнаты с выбитыми или рассохшимися дверьми, висящими на одной единственной петле.

Внутри этих комнат грязно и все завалено старой, ни к чему не пригодной рухлядью.

- Кошмар! - вырывается у меня.

Вокруг страшное запустение.

- Я знаю, что первое впечатление о нашей лечебнице может сложиться не самое приятное, - смущается Марта, - но когда вы все осмотрите…

- То придете в настоящий ужас, - в неуютной тишине раздается трескучий жесткий женский голос.

В ответ на него отец тяжело вздыхает и стонет.

Из темноты нам навстречу выступает высокая, затянутая в темное шерстяное платье женщина.

Тусклый пляшущий свет масляной лампы выхватывает из сумрака ее седые волосы стянуты в высокий пучок на затылке, строгие заостренные черты неприветливого лица и худые руки, сложенные на груди. Ее серый бесцветный взгляд выражает полное равнодушие.

- Грета! Как ты можешь? - возмущенно выдыхает Марта. - Доктор с дочерью устали с дороги, да еще эта буря! Я уверена, что ясным солнечным днем они…

- Уедут отсюда, как сделали все кто был до них! - женщина разворачивается и распахивает одну из дверей. - Прошу, гер доктор, ваша комната!

Мы с папой с любопытством заглядываем внутрь.

Признаться честно, я вообще не ожидаю увидеть там ничего хорошего.

Но комната меня приятно удивляет.

Небольшая комната со светлыми выгоревшими обоями чисто вымыта и пахнет цветами, а не плесенью.

В углу добротный стол с лампой, за ним шкаф с аккуратно расставленными книгами.

По другой стене стоит кровать, застеленная чистым холщовым бельем и тумба с огромной миской и кувшин с водой.

Ближе к выходу старинный покосившийся шкаф и угол выложенной изразцами печки.

Мы с Мартой помогаем отцу сесть на кровать.

Грета задергивает на окне занавески и, к моему удивлению, после этого не взлетает облако едкой пыли. Наоборот, по комнате плывет аромат лаванды.

- Мы оставим вас, гер доктор, - улыбается Марта и пододвигает ближе к отцу миску и кувшин с водой. - Мы можете умыться с дороги и немного отдохнуть. Эли позовут вас к ужину.

Отец только кивает, уставившись мутным взглядом в чисто выскобленный пол.

- Прошу! - кивает на выход Грета.

И я подчиняюсь. Жму перед выходом сухую безжизненную руку отца, наклоняюсь, чтобы обнять его за плечи и шепчу.

- Отдыхайте, отец. Утро вечера мудренее.

И выхожу следом за женщинами.

- О, - Марта снова складывает ладошки на широкой груди и улыбается мне, - вы такая мудрая девушка!

- А что ей еще остается? - отрезает Грета и, взяв лампу из моих рук, идет дальше. - Если гер доктор не позаботился о том, чтобы узнать, на что подписывается прежде, чем вкладывать свои последние деньги!

- Грета! - вспыхивает Марта. - Не слушайте ее! Она не злая, просто слишком прямая…

Говорит и сама осекается.

Конечно, они ведь обе правы.

Альберт фон Штраус так торопился скрыться от общества и залечить душевные раны опозоренной дочери, что согласился на первое же встреченное предложение - купить патент на врачебную практику в живописном месте - графстве Стрэйд. В довесок к патенту шел договор аренды этой самой лечебницы на десять лет. Договор заключен между доктором Альберт фон Штраус и императорской медицинской службой. И расторжению не подлежит. Все средства уже направлены в казну.

После того, как я очнулась в комнате Аделины в старом особняке гера доктора, я не очень вдавалась в состояние его дел.

Просто успела понять, что болезнь бедняжки Аделины была скорее нервной.

Старый гер доктор оказался на грани разорения, слишком беспечно ведя свои дела.

А юный возлюбленный его дочери, узнав о том, что приданое Аделины ушло на покрытие долгов, разорвал с ней помолвку и выставил долговые дела Альберт фон Штраус на обозрение всего света.

Как ни странно, свет осудил не его, а доктора, юную же Аделину окрестили бесприданницей и предпочли забыть, вычеркнув из круга общения.

Бедняжка Аделина тяжело перенесла предательство возлюбленного и презрение света.

Она слегла. А учитывая, что в ее теле после мозговой горячки очнулась уже я, она не смогла оправиться.

Визуализация

Эльфискуль - магическое существо, помогающее в лечебнице

Вот еще одно) Чумазое)

Экономка Марта, милейшая женщина

Старшая и собственно единственная медсестра в лечебнице - Грета

Глава 4

Марта берёт меня под руку и ведёт по длинному коридору.

Путь нам освещает дрожащее пламя лампы.

Грета шагает впереди, её тень колышется на стенах, будто живая. Каждый наш шаг отзывается скрипом старых половиц, словно дом стонет под нашим весом.

– Эли, покажи барышне её комнату, — бросает Грета в темноту, и её голос звучит резко, как удар хлыста.

Из-за её длинной юбки показывается маленькая фигурка с огромными глазами.

Существо заинтересовано поворачивает голову. Смотрит то на Грету, то на меня.

Крохотное, оно едва доходит этой женщине до колен, худое и измождённое на вид. Руки-веточки и огромные глаза в пол лица.

Только сейчас я могу разглядеть на его голове волосы, собранные в неопрятный пучок. И болтающееся на худом тельце старое платье.

Тёмная ткань давно выгорела, подол местами порван и весь в пятнах. Остатки когда-то белого фартука висят клочьями на талии.

- Это эльфискуль, — женщина гладит существо по голове. И в голосе строгой, затянутой в тёмное платье старшей медсестры появляются мягкие нотки.

А я с удивлением замечаю, как существо жмётся к ней, впитывает ласку и урчит от удовольствия.

- Их здесь много. Они что-то вроде помощников. Только толку от них сейчас нет никакого. Пока лечебница в таком состоянии они бесполезны. Только ходят без дела или спят в шкафах и стенах.

Эльфискуль вздрагивает и делает неуверенный шаг ко мне.

Его огромные, слишком большие для крошечного лица глаза блестят в полумраке, словно наполненные собственной светящейся жидкостью.

– Идём, — шепчет оно, и его голос звучит как шорох сухих листьев под осенним ветром.

Мы сворачиваем в боковой коридор.

Здесь воздух гуще, тяжелее — пахнет сыростью и чем-то лекарственным, горьким. Пол проваливается под ногами, а с потолка свисают целые гроздья паутины, в которых застыли высохшие насекомые.

Я машинально прикрываю рот рукой, когда прохожу под особенно густым скоплением.

– Комната ваша. Комната хозяйки, — эльфискуль толкает дверь, и она открывается с протяжным скрипом, будто не желая впускать нас.

Я замираю на пороге, ожидая увидеть очередное разорение. Но...

Комната сияет.

Чистые простыни из грубого полотна на широкой деревянной кровати кажутся ослепительными после всеобщей серости.

На резной тумбочке — ваза со свежими полевыми цветами, их лепестки ещё блестят от капель воды.

Деревянный пол, натёртый до медового блеска, отражает свет лампы.

И — самое неожиданное — в углу, за ширмой стоит медная ванна, наполненная дымящейся водой.

– Как... — начинаю я, но эльфискуль уже растворяется в воздухе, оставив после себя лишь лёгкое дрожание пространства, будто от жары.

В комнату заглядывает улыбающаяся Марта, в уголках её добрых глаз появляются лучики морщинок:

– Постарались для вас. И это очень хороший знак. Эльфискули чувствуют, когда в дом приходит свой человек.

Я опускаю руку в воду — она пахнет ромашкой и мёдом, тепло приятно обволакивает пальцы. Но моё внимание привлекает другое: на поверхности воды плавают крошечные серебристые частицы, которые светятся в темноте, как светлячки.

– Это... — начинаю я.

- Вода из целебного источника, — поясняет Марта. - Когда-то он бил прямо под лечебницей. Теперь... — она вздыхает, — теперь почти иссяк. Но для вас Эли не пожалела редких капель.

Грета, стоявшая всё это время в тени, внезапно делает шаг вперёд. Её бледное лицо в свете лампы кажется почти прозрачным.

– Марта, оставь нас, — говорит она, и в её голосе звучит нечто, заставляющее добродушную экономку немедленно поклониться и выйти.

Когда дверь закрывается, Грета поворачивается ко мне. Её серые глаза в полумраке кажутся совсем бесцветными, как дождевая вода.

– Вы должны знать правду, — шепчет она, и её дыхание пахнет мятой и горькой полынью. - Лечебница умирает. И уносит нас с собой.

Она протягивает худую руку с длинными пальцами и проводит ими по стене. Под её прикосновением на мгновение проступают... золотые прожилки, будто в дереве течёт светящаяся кровь. Они пульсируют, затем медленно гаснут.

– Много веков назад лечебницу построила графиня Стрэйд. Она вложила в её стены всю свою магию, опустошила себя, чтобы могли жить другие. Это были лучшие годы этого места. Постепенно волшебные силы стали истощаться. И с тех пор каждый новый граф Стрэйд вкладывал в эти стены свою магию. Хотя её уже ни на что не хватало. Разве что для того, чтобы крыша не рухнула нам на головы. Но восьмой граф Стрэйд отказался отдавать свои силы этому месту. И с тех пор права на лечебницу продаются или сдаются в аренду, хозяева меняются, а это место умирает... - Грета внезапно обрывает, её голос становится жёстким. - Так что, если в вас не течёт кровь Стрэйдов — уезжайте! Вы всё равно ничего не сможете изменить здесь!

Где-то в глубине дома раздаётся громкий треск, будто рухнула балка. Стены вокруг нас содрогаются, с потолка сыплется пыль. Но Грета не обращает на это внимания.

Глава 5

Моё тело сковывает панический страх.
Дрожащее пламя масляной лампы гаснет, оставляя меня в полной темноте.
Но даже этого не хватает, чтобы скрыть мерзкую бесформенную тень, что пролазит под дверью.
Она извивается, распахивает беззубый рот и заходится в беззвучном крике.
Мужская фигура делает шаг ко мне, но я шарахаюсь в сторону.
Поскальзываюсь в ванной и с грохотом падаю в воду.
Мутная ледяная вода накрывает меня с головой.
В панике я судорожно ищу бортики, вцепляюсь в них пальцами и подтягиваюсь.
Стараюсь отплеваться от затёкшей в нос и рот воды, откинуть длинные мокрые волосы, что облепили лицо и шею, и обернуться.
Мужской силуэт исчез без следа.
Я поворачиваю голову, но нигде не могу его найти.
Медленно выдыхаю, но ровно до того момента, пока не замечаю на медном крае ванной, рядом со своей ладонью чужую ладонь.
Или не знаю, что это.
Сухое и костлявое. Больше похожее на узловатую палку с растрескавшейся корой, чем на руку живого существа.
Что-то похожее я видела у эльфискуля, но ручка Эль была почти в три раза меньше и не оставляла после себя глубоких царапин на металле.
- Ты! — скрежещет что-то рядом со мной.
Я дрожу от страха и холода.
По медному краю ванной и поверхности воды ползёт корка льда.
- ТЫ!!! — раздаётся совсем рядом. Сухая корявая рука сжимает бортик ванной и подтягивает ближе такое же сухое и безобразное тело. Которое частично материализовалось их густой тени.
Перекошенное от безобразной старости лицо, покрытое уродливыми трещинами и язвами, темно коричневое, словно вырезанное из коры.
Пучки сухой травы вместо волос и впалая грудь с огромным дуплом вместо груди.
- УБИРАЙСЯ! — из перекошенного рта вылетает хрип.
А сухая уродливая рука тянется ко мне, к моим волосам и телу.
Я в панике отталкиваю от себя это существо, кричу и бью ногами в воде.
Соскальзываю снова под воду, а когда выныриваю, то не узнаю́ комнату.
Яркие лучи утреннего солнца раскрасили её в яркие цвета.
А всё потому, что вместо одного из разбитых стёкол стоит часть старинного витража с разноцветными стёклышками.
Играя и проскальзывая сквозь них, солнечные лучи придают комнате сказочный вид.
Я оборачиваюсь.
В комнате никого.
Разноцветные солнечные зайчики скачут по стареньким светлым обоям с нежными цветочками. Перепрыгивают на застеленную кровать, где весело резвятся на мягком вязаном пледе.
Искрясь, ныряют в кувшин с чистой родниковой водой и наконец, прыгают мне прямо в ладони.
Ни мужской фигуры, ни страшной тени с уродливыми руками и лицом рядом нет. И даже вода в ванной уже давно остыла, но на её поверхности нет ни крошки льда.
Я медленно поднимаюсь, подхватывая с деревянного стула рядом огромный отрез ткани. Закутываюсь в него и ещё раз осматриваю комнату.
Дверь плотно прикрыта. А щель под ней так мала, что туда даже сквозняк вряд ли проскочит.
Подхожу назад к ванной, осматриваю каждый сантиметр бортиков, но не нахожу на их поверхности ни царапин, ни трещин.
Хм. Подушечками пальцев растираю виски.
Может, мне всё это почудилось? Приснилось?
Неужели я всю ночь просидела в холодной ванной?
Не подхватить бы простуду!
Я очень быстро вытираюсь насухо. Отжимаю длинные непослушные волосы.
Они мокрым золотом рассыпаются по плечам. Наверное, Аделин гордилась своими волосами.
Как я слышала из перешёптываний прислуги и соседей Альберт фон Штрауса, девушку считали красавицей и довольно выгодной партией. Пока её отец не обанкротился, а жадный до денег женишок не ушёл в закат.
Но что случилось, то случилось. Если бы не это, не знаю, где бы сейчас оказалась я сама.
Распахиваю большой, обитый кожей, дорожный сундук Аделины. Внутри лежат все её платья, перчатки и бельё.
Мне кажется, здесь этого добра больше чем нужно. Особенно учитывая наше бедственное положение.
Достаю струящееся платье из голубого ситца. Здесь ткани хватит на три простых наряда, если отпороть оборки и рюши.
Откладываю его в сторону.
Следом за ним на кровать отправляются ещё несколько слишком роскошных или легкомысленных платьев. В такой глуши их просто некуда надевать.
Возможно, когда-нибудь потом.
Но сейчас я выбираю строгое платье из синего хлопкового штапеля, простое и лёгкое. Оно плотно облегает мою стройную фигуру, но при этом не сковывает движений.
То, что нужно для ревизии лечебницы, потому что именно этим я и собираюсь заняться.
- Эль, — зову я осторожно и прислушиваюсь.
Не дождавшись ответа, зову громче и настойчивее.
- Эль!
И тут же рядом со мной появляется эльфискуль. Но не Эль.
Они безумно похожи. Словно сестры. Те же огромные удивлённые глаза, то же выражение ленивого интереса на крохотной мордочке и такое же ветхое платье на хрупкой фигурке.
- А где Эль? — спрашиваю я, присаживаясь перед существом на колени, чтобы быть на одном уровне.
Но оно непонимающе жмурится и трясёт головой.
- Понятно, — я поднимаюсь на ноги, протягиваю существу ладонь и говорю. - Отведи меня, пожалуйста, на кухню. К Марте.
Существо согласно кивает, с радостью хватает мою ладонь и тянет меня вперёд, в тёмный провал коридора.
По дороге я стараюсь подметить вс, что надо починить.
Например, эти картины. Зачем они здесь? Их можно снять и отправить на чердак или в сарай. Или вообще сжечь!
А старые ковровые дорожки, пахнущие плесенью и зияющие прорехами, нужно выбросить без сожалений!
Не знаю, сколько у нас с отцом осталось денег. Ни меня, ни настоящую Аделину этот вопрос раньше, кажется, не волновал. Но раз нам придётся здесь жить, надо хотя бы жилую часть дома привести в относительный порядок.
А чтобы убрать паутину, гроздьями спускающуюся с потолка и массивных люстр, денег вообще не нужно. Нужна метла и две руки!
Решительно захожу на кухню, где Марта уже месит тесто, на массивной чугунной плите кипит вода, а крошки-эльфискули жмутся ближе к огню.
- Доброе утро, — приветствую я экономку.
- Как спали? — улыбается она в ответ. - Вы не спустились вчера к ужину. Эль сказала, что вы уснули. Мы не решились вас будить.
Я молча кошусь на свою провожатую, но она только лениво ведёт плечиком и медленно растворяется в воздухе, словно её и не было.
- Эль? — я удивлённо поднимаю брови, — мне казалось вчера Эль была другая…
- Они все Эль, — посмеивается Марта. - Они разные, но в каком-то роде и единое целое. У каждого свой характер, но при этом у них общая память и нет своих имён. Они часть дома, часть лечебницы.
- Грета сказала, что они бесполезны?
- В каком-то смысле да, — улыбка сползает с лица экономки. - Чем старше становится лечебница, тем тяжелее становится эльфискулям. Они умирают вместе со зданием.
- Но разве нельзя заставить графа Стрэйда влить сюда хоть немного своей магии? Это же его родовое поместье! На его земле!
- Граф Стрэйд умер, — качает головой Марта. - И у него не было детей. Так что наша земля и лечебница осиротели. И что теперь будет…
Она замолкает и машет рукой.
- Простите, не хотела о грустном.
- Марта! Марта! — в кухню быстрым шагом заходит Грета, придерживая тяжёлый подол своего тёмного платья. - И вы здесь, мадемуазель Штраус.
Она сдержанно мне кивает и достаёт из кармана белоснежный конверт с гербовой печатью.
- Едет! — она с трудом переводит дыхание.
Я замечаю, что подол её тёмного платья заляпан жидкой грязью после вчерашнего дождя, а кожаные ботинки промокли и раскисли.
Неужели, она сама встречала почтальона у ворот?
До них же идти, наверное, километр!
- Кто едет, Грета? — Марта торопливо вытирает перепачканные мукой руки о передник.
Старшая медсестра переводит дыхание и вскрывает конверт.
- Граф Стрэйд! Новый граф Стрэйд принял в наследство титул и земли во владение. В следующем месяце он прибывает в графство, о чём информирует нас, и желает лично проинспектировать лечебницу! — пробегает она глазами по строчкам, написанным красивым размашистым строчкам.
- В случае неудовлетворительного состояния здания и всех, касающихся её дел, лечебница будет закрыта… — голос Греты дрожит, но она всё ещё старается взять себя в руки. - А персонал и больные, находящиеся на попечении лечебницы распущены…
По худому, строгому лицу пробегает судорога. И на миг я могу уловить простые человеческие эмоции Греты. Боль, печаль и сожаление.
- Не может быть, — охает Марта. - Как же так…
- Как видишь, — резко обрывает её Грета. Порывисто складывает письмо и дрожащими пальцами старается вложить его обратно в конверт. Но у неё не получается.
Сама не знаю почему, я подхожу к ней, забираю мятую бумагу из её рук и пожимаю её длинные сухие пальцы.
- Мы приведём в порядок лечебницу, я вам обещаю!

Глава 6

Я стою посреди главного зала лечебницы, сжимая в ладонях мятый список, составленный за торопливым завтраком.

Бумага дрожит — то ли от моих нервов, то ли от лёгкого сквозняка, который гуляет по залу, заставляя шевелиться занавески и выдувая из углов новые порции пыли. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь мутные, грязные фасетчатые окна, выхватывают из полумрака облака пыли, которые медленно кружатся в воздухе, словно крошечные призраки. В нос бьёт густой запах плесени, подслащенный чем-то тревожно-приторным, напоминающим одновременно засохшие травы и давно пролитое лекарство.

Список первоочередных задач:

- Убрать паутину и грязь (метлы, тряпки, вода — бесплатно, если не считать потраченных нервов и времени)

- Выбросить сломанную мебель (силы Марты, Греты, мои, ну и надеюсь эльфискули помогут)

- Найти хоть какие-то лекарства (посмотреть запасы в подвале, если туда вообще возможно спуститься)

- Проверить пациентов (кто они? сколько их? чем больны?)

Из глубины лечебницы, где-то за стеной зала, слышатся приглушённые стоны, перемежаемые внезапным, хриплым кашлем — словно чей-то голос отчаянно пытается пробиться сквозь толщу пыли, забвения и безысходности. Звуки то затихают, то вновь вспыхивают.

Рядом со мной Грета — строгая, упрямая, с волосами, забранными в тугой пучок. Её тонкие пальцы сжимают связку ржавых ключей, которые кажутся непомерно тяжёлыми дже для нее. На ее щеках — серый налёт усталости, а под глазами — тени бессонных ночей.

— Начнём с палат, — говорит она уверенно. — Вам нужно увидеть, с чем мы имеем дело.

Мы идём по длинному коридору. Пол под ногами прогибается, доски жалобно скрипят, будто умоляют: "Не ходите дальше".

Где-то под одной из досок внезапно прорывается поток ледяного воздуха — из подвала несёт сыростью и чем-то острым, металлическим. Я невольно вздрагиваю и мысленно добавляю к своему списку ещё одну задачу:

— Ремонт пола. Очаровательно.

Первая палата.

Две железные кровати, покрытые местами ржавчиной. На одной — иссохший старик с прозрачной, почти бумажной кожей, плотно натянутой на кости. Его глаза мутные, будто затянуты молочной плёнкой, взгляд уходит куда-то сквозь меня, в пустоту. Он не реагирует, даже когда я наклоняюсь почти вплотную.

— Герр Лангер, — говорит Грета. — Сердечный удар. Не говорит, почти не двигается.

На второй кровати — женщина, её тело истощено, пальцы, похожие на птичьи когти, намертво вцепились в одеяло. Каждый её вдох сопровождается сиплым, свистящим звуком, а на губах — алые пятна свежей крови.

В углу стоит ведро с грязной водой, от которого поднимается кисловатый запах; вокруг него роится целое облако ленивых, жирных мух.

— Фрау Вебер. Туберкулёз, — докладывает Грета.

Я осторожно касаюсь её плеча. Она вздрагивает, но не оборачивается. В её глазах — страх и какая-то тупая покорность.

Вторая палата.

Всего одна кровать, и возле неё — старушка в блеклой ночной рубашке. Она сидит в углу на деревянном стуле, уставившись в стену. Руки сложены на коленях, пальцы медленно шевелятся, будто перебирают невидимые нити. В комнате пахнет затхлостью и чем-то ещё — может быть, сушёными травами.

— Это фрау Браун, — говорит Грета. — Она… не разговаривает. Уже лет двадцать.

— Что с ней?

— Никто не знает. Она здесь была еще до того как я устроилась работать в лечебницу. Говорят, однажды утром просто села и замолчала. Навсегда.

Я подхожу ближе. Старушка не реагирует, даже не мигает. Её глаза — как два высохших колодца. На стене за её спиной замечаю странные царапины, будто кто-то пытался выцарапать что-то ногтями. Может быть, это были дети, а может быть — сама фрау Браун в приступах тоски.

Третья палата.

Пусто. Только пыль на подоконнике и остатки чьей-то жизни — забытая трость, пара старых тапок.

— Здесь лежал герр Фогель, — хмурится Грета. — Умер три дня назад.

— От чего?

— Старости.

Я закусываю губу, чтобы не сказать что-нибудь резкое.

— Сколько всего пациентов?

— Сейчас? Четверо. Пятеро, если считать фрау Браун.

— А раньше?

— Лет двадцать назад — полсотни.

Я сжимаю список так, что бумага мнётся в ладони. В этот момент где-то в коридоре резко хлопает дверь — не то сквозняк, не то чей-то торопливый шаг. Я вздрагиваю.

— Где аптека? Где инструменты?

Грета ведёт меня в маленькую комнату в конце коридора. Здесь пахнет прелым деревом и старым спиртом. Полки почти пусты. Несколько склянок с засохшими остатками настоек, треснувшие пузырьки, бинты — жёлтые от времени и запёкшейся крови. На полу валяется разбившийся пузырёк, и от него тянется тёмное пятно к щели в полу.

— Вот и всё, — говорит Грета, разводя руками.

Я хватаю первую попавшуюся бутылку. Этикетка гласит: "Настойка опиумной драцены".

О, ну хоть обезболивающее есть, думаю я, но радость длится секунду.

— Её использовать нельзя! — отрезает Грета. — Она только так, для проверяющих. Последний раз запасы пополнялись семь лет назад.

— Сколько?! — мои глаза округляются. — Вы серьёзно?

— К сожалению, да, — Грета не отводит взгляд. — Последний раз запасы пополнялись тогда.

Я опускаюсь на шаткий табурет, который жалобно скрипит. Голова кружится от усталости и бессилия.

— Как вы вообще лечите людей?

Грета удивленно приподнимает бровь, молча открывает ящик стола. Там — несколько пучков сухих трав, связанных бечёвкой.

— Ромашка. Мята. Шалфей. Все, что удаётся собрать в лесу, — говорит она с достоинством. - За последние пару десятков лет врачи постоянно меняются и не желают вникать в дела лечебницы. Все бегут от нас. А наши пациенты не могут ждать вечно, помощь им нужна сейчас! Я делаю, что могу. И никто не может осуждать меня за это!

Я закрываю глаза.

Глава 7. Элиас Стрэйд

"Элиас Стэйд, темный маг, глава отдела Имперской Службы Дознавателей" - гласит табличка на моем кабинете.

Толкаю дверь и захожу внутрь.

Я уже давно привык к запаху серы, пыли и ментальной энергии, витающему в коридорах министерства.

Здесь, в тишине своего кабинета, окутанного заклинаниями защиты от посторонних глаз и ушей, я чувствую себя спокойно.

Отодвигаю высокий стул с кожаной обивкой и сажусь за свой рабочий стол.

Черный камзол не стесняет движений, а сложный узор магических печатей на перстне всегда готов к защите от внезапных атак.

Бью сжатым кулаком по столешнице и прикрываю глаза.

Этот день с самого утра пошел наперекосяк.

Сначала кофе оказался пересоленным, потом печать на важном документе треснула, нарушая защиту и ставя под сомнение содержимое.

А теперь, когда я уже собирался уйти домой, меня перехватил запыхавшийся посыльный с письмом, опечатанным гербовой печатью графа Стэйд.

Что могло понадобиться от меня дядюшке?

У нас никогда не было теплых отношений. А после смерти деда, когда двоюродный брат моего отца - Август Вельмонт хитростью и обманом заполучил графский титул Стэйдов, общение и вовсе прекратилось.

Отец принял известие о потери родового особняка и земель стоически, младший брат Рэйнар рвал и метал.

А я с головой погрузился в дела минестерства и за несколько лет смог возглавить отдел Службы дознавателей.

неплохо, в неполных тридцать лет.

Поэтому я совершенно не понимаю, что могло понадобиться старому графу Стэйду от меня.

Прикрываю глаза и вспоминаю родовое именье, где я несколько раз гостил по детсву. никаких теплых чувств оно у меня не вызывает. Дед уже давно болел, отец был вечно занят, а мы с Рэйнаром были предоставлены сами себе.

Отчетливо вспоминаются только горные хребты, затянутые туманом и яркие лучи восходящего солнца, что пронзали их.

Ломаю гербовую печать и разворачиваю письмо.

К моему удивлению, оно не от дяди, а от его поверенного.

Быстро пробегаю глазами по строкам.

Вот так новость!

Чем дальше читаю, тем сильнее хмурюсь.

А гласит письмо следующее: двоюродный дядюшка, Август де Вальмонт, скончался от внезапной болезни. Не имея других наследников, графский титул Стрэйдов и родовые земли он завещает мне.

Откладываю бумагу.

Я -граф? Элиас Стэйд, темный маг на государственной службе, наследник старинного графства?

Это какая-то нелепая шутка.

Возвращаюсь к письму и исследую его.

Однако печать и подпись подтверждают подлинность документа.

Откидываюсь на спинку стула, чувствуя, как в голове рождается план.

Что ж, графство Стрэйд, значит, графство Стрэйд.

Империя платила щедро платит мне за мои старания, но титул и земли родовые. Отказаться от них - значит перечеркнуть весь свой род.

Зову своего секретаря, молодого и толкового Кристофа

- Найти в архиве все, что сможешь по графству Стрэйд.

Если Кристоф и удивлен, то вида не показывает. Коротко кивает и исчезает.

Я знаю, что несмотря на позднее время, он справится быстро и безукоризненно.

Поэтому включаю небольшую горелку на тумбе за ширмой и ставлю на нее турку.

мне понадобится крепкий кофе. И на этот раз я приготовлю его сам.

(Молодой граф Стрэйд)

Уже через час на моем столе лежала толстая папка с отчетами, картами и финансовыми документами.

Кристоф замирает молчаливой статуей рядом.

Изучив материалы, морщусь.

Меньше, чем за десять лет Август де Вальмонт успешно пошатнул дела графства.

Графство Стрэйд сейчас - это захолустьем в самом худшем смысле этого слова. Небольшой замок, несколько деревень, крестьяне, в основном занятые земледелием и скотоводством. Но больше всего внимания привлекает старинная лечебница, расположенная на землях графства.

Ее основала больше пяти ста лет назад старая графиня Стрэйд, вложив в ее стены всю свою магию и иссушив свой источник силы практически до дна.

К слову, она добилась немалых успехов, лечебница славилась на всю империю.

Но в последние годы она пришла в упадок. Денег не хватает, вливать в нее свои силы никто из графов Стрэйд не хочет уже много лет, дядюшка вообще был очень посредственным магом, его резерва едва хватало сдуть пыдь со старых книг. Судя по финансовым книгам заезжие врачи оформляют лечебницу в аренду, а потом бросают все и уезжают, пациенты умирают, а местные жители шепчутся о проклятии и темных силах, обитающих в стенах старого здания.

- Пф! Бред! - шепчу сквозь зубы.

Но лечебницей заняться стоит в первую очередь.

Не стоит оставлять на своих землях такую рухлядь, которая вот-вот рухнет и погребет под собой последних пациентов.

Решение приходит быстро: ехать в Стрэйд, вступить в наследство, оценить ситуацию на месте и… закрыть лечебницу. Переселить пациентов в другие, более современные учреждения, а здание – просто снести.

Меня смущает только последняя запись в огромной книге: "Выдан патент на врачебную деятельность Альберту фон Штраус, заключен договор аренды лечебницы на его имя на десять лет".

Хмурюсь.

Запись совсем свежая. Документы оформлены меньше месяца назад.

Вот это может быть проблемой.

Потому что просто так выселить доктора Штрауса с семьей не получиться.

Но я что-нибудь придумаю!

Глава 8

Аделина

Врываюсь в комнату отца без стука и зажимаю рот руками, стоим мне увидеть его на полу.

Он лежит ничком, перед кроватью. В том же дорожном костюме, что был вчера.

Его рука неестественно подвернута, рядом, на полу валяется раскрытый дневник, упавший вслед за ним.

Я падаю на колени перед отцом и с трудом переворачиваю.

В ответ мне раздается протяжный хриплый стон.

Он ЖИВ!

О, боги, он жив!

- Папа! Папа, что с тобой? - зачем-то спрашиваю я. Хотя уже и сама понимаю, что это инсульт.

Половина лица Альберта фон Штраус повисла, подчеркивая яркую асимметрию.

Следом за мной в комнату заходит Грета. Где-то то ли внутри стен, то ли из коридора раздается топот ножек эльфискулей.

- У него удар, - я с надеждой смотрю на Грету и укладываю голову “отца” себе на колени. - Нужно послать за врачом!

Но Грета только качает головой.

- Я заплачу! Я что-нибудь придумаю! - из груди рвется стон.

- Дело не в деньгах, - удивительно сухо и спокойно раздается ее голос. - Ваш отец - единственный врач на многие мили вокруг. Не могу сказать, что местные жители возлагали на его приезд большие надежды, но надеялись, что он задержится.

- Значит мы ничего не можем сделать? - спрашиваю я и чувствую, как по щеке стекает слеза.

Да, Альберт фон Штраус не мой родной отец. Он не вырастил и не воспитал меня.

Но он был рядом со мной, когда я попала в этот мир, заботился и терпеливо выслушивал мои глупые вопросы об этом мире, которые первое время сыпались из меня.

И даже если он догадался, что я больше не его дочь, то не перестал от этого относится ко мне с теплотой и нежностью.

Он - единственная веточка, что связывает меня с этим миром и дает хоть какой-то покой и уют. Боюсь представить, что со мной будет, если его не станет.

Я не знаю нашего положения в обществе, не знаю своих возможностей, и вообще ничего не знаю о долгах и как их отдавать.

А то, что они есть - это факт. Большую часть Альберт фон Штраус погасил из моего приданого, но на всех кредиторов денег не хватило.

Вообще все это прошло мимо меня. Точно так же как расторжение помолвки с женихом Аделины. Я смотрела на все это отрешенно, потому что знала, что это не моя жизнь. И надеялась. что вот-вот меня закинет обратно. В мою жизнь, к моему неверному жениху.

Но реальность оказалась иной.

- Ну почему? - Грета садится рядом со мной на колени и прощупывает пульс у Альберта фон Штраус. - Эль. Эль!

Словно из воздуха появляется эльфискуль, обводит нас мутным взглядом и кивает.

- Эль, мне нужна настойка мелиссы, лавандовые подушечки и отвар коры ивы.

Существо кивает и медленно растворяется в воздухе.

- Марта! - Грета обращается к запыхавшейся экономке, что только что появилась на пороге. - Бери герра доктора за ноги, мы с мадемуазель Штраус поднимем за руки. Надо уложить его на кровать.

Мы подчиняемся приказам старшей медсестры.

Укладываем отца на кровать, стягиваем с него сапоги и порядком запыленный пиджак.

Как раз вовремя, на пороге спальни появляются эльфискули. Испуганной стайкой они жмутся к деревянному косяку и с тоской наблюдают, как мы суетимся вокруг отца.

- Подушка, - подает слабый голосок Эль и протягивает небольшую подстилку, от которой исходит яркий аромат лаванды.

- Мадемуазель Штраус, - Грета берет подушку, - поднимите ему голову.

Вдвоем нам удается уложить отца на подушки, среди которых лежит и тонкая подстилка из лаванды.

На тумбочке словно из ниоткуда появляются глиняные кружки с жидкостью. Одна с темной и мутной жижей, другая с белой опалесцирующей.

- Что это? - хмурится Грета, поднося одну из них к носу и осторожно принюхиваясь. - Настой змеиного корня? Но откуда?

Эльфискули только руками разводят.

- Замечательно! Не думала, что у нас осталось этот настой, - медсестра осторожно вливает отцу в рот все до капли этого странного зелья.

Следом берет вторую кружку с мутной жидкостью и так же настойчиво и терпеливо вливает отцу в рот и этот настой.

А уже через несколько минут дыхание отца становится ровнее, а веки начинают дрожать.

С трудом он открывает глаза и обводит нас мутным взглядом.

Его сухие, потрескавшиеся губы подрагивают, он силится что-то сказать, поднять руку. Но не может.

От разочарования и усилий в уголках его глаз выступают слезы.

- Все будет хорошо, папа, - шепчу я и подхватываю его ладонь. Сжимаю и возвращаю ее на место, накрыв сверху одеялом. - Мы справимся. Я пока не знаю как, но мы справимся. И лечебницу восстановим.

Я говорю что-то еще, но как никогда отчетливо понимаю, что пока отец не встанет на ноги, нам некуда идти. Совсем.

Эта лечебница - единственное место, где мы можем переждать тяжелые времена.

И пока отец не в состоянии ничего делать сам, мне придется как-то налаживать дела.

Одинокая слезинка срывается с его ресниц и катится по морщинистой щеке.

Я вижу, как ему больно от того, что он, мужчина, и оказался у меня на руках. Не он заботится обо мне, а становится обузой.

Но сейчас это меньшее, за что я стала бы переживать.

Главное, поставить его на ноги.

Об остальном буду думать позже.

Даже такое короткое общение отнимает у отца много сил и он быстро засыпает.

А я поднимаюсь и выхожу из комнаты.

Не прошу никого меня проводить. Просто бреду по старинным коридорам и переходам, подобрав длинные юбки.

Кончиками пальцев свободной руки касаюсь старых стен. И чувствую странное тепло.

Словно под выгоревшими обоями еще теплится живое сильное сердце этой лечебницы.

Делаю глубокий вдох и вместе с горечью лекарств я впитываю мягкое тепло нагретого на солнце дерева.

Наверное, так здесь и должно пахнуть. Всегда.

Я не знаю, куда иду, но кажется дом сам ведет меня.

И самое удивительное, что я не замечаю гнилых досок на пути, не спотыкаюсь о рассохшиеся пороги и не стряхиваю с головы сухих пауков и мух.

Глава 9

Я расстилаю голубое ситцевое платье на большом дубовом столе в столовой. Солнечный свет, пробивающийся через пыльные окна, играет на складках ткани, делая её похожей на озерную гладь. В воздухе стоит запах весенней пыли, и где-то в углу лениво тикают старые часы.

— Марта, иголки и нитки у вас есть?

— Конечно, мадемуазель! — экономка выкладывает на стол потёртую шкатулку с нитками, напёрстком и парой ржавых ножниц. Внутри шкатулки — ещё и горсть пуговиц, один пуговичный крючок и почему-то засохший кусочек карамели.

— А где... — начинаю я, но тут же замолкаю.

Из-под стола, из-за дверей, даже из щелей в полу начинают появляться эльфискули. Они робко жмутся друг к другу, перешёптываются на своём странном языке, похожем на шелест листьев. Их большие глаза следят за каждым моим движением, а уши трепещут, будто ловят каждое слово.

— Ну что, мои прелести, сегодня мы с вами устроим показ мод! — объявляю я, поднимая ножницы.

Эльфискули вздрагивают и отпрыгивают назад, как испуганные котята. Одна из них цепляется за край скатерти, другая прячется за вазой с засохшими цветами, третья вообще исчезает под шкаф.

Первой решаю переодеть самую смелую — ту, что привела меня на кухню. Она важно выходит вперёд, но, когда я подношу к ней ткань, начинает вертеться, как юла.

— Стой спокойно, — говорю я, оборачивая её в платье.

Но едва я прикладываю ножницы, чтобы отрезать кусок, она визжит и исчезает прямо у меня в руках. Секунда — и я слышу её шуршание уже на люстре. Она висит там, как огромная летучая мышь, и смотрит на меня с упрёком.

— ВЕРНИСЬ! — кричу я. — Я же режу не тебя, а платье!

Марта прячет смешок за ладонью. Ещё одна эльфискуль, между делом, крадёт катушку ниток и катит её по полу, словно это самый ценный трофей.

Вторая эльфискуль соглашается постоять смирно. Я быстро выкраиваю простой сарафан, сшиваю его грубыми стежками и торжественно надеваю на неё. Она смотрит на себя в блестящем чайнике и сияет, как звезда.

— Вот, смотри, как красиво!

Но платье тут же падает на пол — эльфискуль испарилась от счастья. Я слышу её радостное щебетание где-то из-за шкафа.

— ОНА НЕ ПРИВЫКЛА К ТАКОЙ ТКАНИ! — хохочет Марта.

Третья эльфискуль оказывается слишком дружелюбной и решает помочь. Она хватает иголку — и тут начинается настоящее шоу. Эльфискуль машет иголкой, как дирижёр палочкой, в итоге случайно тыкает мне в палец.

— АЙ! — я отдёргиваю руку. Кровь. Эльфискуль в ужасе бросает иглу и начинает носиться по комнате, задевая полки. С грохотом падает банка с сушёными жуками (зачем они тут?!). Жуки рассыпаются по полу, а одна особо юркая эльфискуль тут же хватает жука и с гордостью показывает его подружкам.

Все эльфискули визжат и прыгают на стулья. Одна из них умудряется запутаться в мотке ниток, и я с трудом уговариваю её успокоиться, чтобы я могла её освободить.

Четвёртая эльфискуль в восторге от своего нового наряда. Она крутится, вертится, запутывается в ткани и падает прямо в миску с мёдом, которую кто-то оставил на столе. Теперь она липкая, голубая и счастливая. Остальные эльфискули с завистью смотрят на неё и перебирают свои простенькие наряды, явно мечтая о таком же приключении.

Пятая эльфискуль пытается примерить часть ткани как шляпку и гордо дефилирует по столу, пока остальные хлопают ей и даже кидают горошины — "конфетти". Шестая решает, что из пуговиц можно сделать бусы, и нанизывает их на нитку, в итоге путаясь в ней с ног до головы.

Седьмая, самая маленькая, решает устроить конкурс на самую быструю катушку и катает катушки по полу, пока одна не закатывается под буфет. В результате под буфетом теперь целая коллекция ниток, пуговиц и одного забытого сушёного жука.

К вечеру половина эльфискуль щеголяет в не совсем идеально сшитых, но всё же опрятных и симпатичных платьицах, а вторая половина — боится подойти (но тайком глазеет из углов) и постепенно тоже подходит, осторожно подёргивая за край платья.

Комната в полнейшем хаосе: нитки повсюду — целые клубки и отдельные тонкие дорожки, протянутые от стола к буфету, к ножкам стульев, к дверной ручке. Жуки в мёде, мёд на полу — кто-то из эльфискуль уронил ложку, и теперь по липкой дорожке ползёт не только жук, но и маленькая эльфискуль, решившая попробовать «по вкусу». Несколько иголок каким-то загадочным образом торчат из стен — возможно, их туда метнули в панике или по ошибке, а может, это новые эльфискульные украшения. Одна эльфискуль катается по столу, увязнув в обрезках ткани, и весело хохочет, когда очередной кусок ситца наматывается ей на ухо. Другая устроилась поудобнее с миской мёда и ест прямо с ложки, изредка облизывая свои липкие пальцы и оставляя за собой золотистые следы.

Пара эльфискуль резвится под столом, играя в прятки за клубками ниток, а ещё одна, самая миниатюрная, примеряет напёрсток как корону и важно дефилирует по подоконнику, ловя солнечные зайчики. Некоторые эльфискули, устав от бурного веселья, забрались на стулья и наблюдают за происходящим, тихо перешёптываясь и делясь впечатлениями о своих новых платьицах. В уголке стола уже выросла целая гора из обрезков ткани, лоскутков и пуговиц, а один особо смелый жук облюбовал её как собственную крепость.

И всё же, когда первая эльфискуль в голубом платье радостно кружится перед зеркалом, её глаза сияют счастьем, а платье, словно волна, колышется вокруг — я понимаю: все хлопоты были не зря. Пусть на полу лужицы мёда, а иголки нужно будет ещё искать по всей комнате, но эльфискули счастливы, и это главное.

— Завтра вечером, — говорю я, подбирая с пола ножницы, — мы шьём фартуки для уборки.

Эльфискули радостно переливаются чем-то похожим на птичий щебет — звонким, весёлым, словно пения маленьких пташек на рассвете. Они окружают меня плотным кольцом, тянут меня за рукав, за подол, кто-то даже пытается обнять, а Марта в этот момент смеётся до слёз, вытирая глаза концом кухонного полотенца.

Глава 10

Я стою посреди двора, сжимаю в руках исписанный пометками список — он весь в крестиках, стрелках, жирных «сделано» и ещё более жирных «не сделано».

Быстро отмечаю: «выдрала сорняки у входа», «заколотила самые зияющие дыры в стенах», «перешила занавески из старого балдахина» — горстка побед, которые уже не кажутся такими значительными.

А напротив «не сделано» — целый ворох задач, словно бездонная корзина, из которой всё время что-то выпадает.

Вокруг меня столпились эльфискули. Они щеголяют в новых лоскутных фартуках, старательно скроенных из потрёпанных, но чистых тряпок, и жмутся ко мне, переминаясь с ноги на ногу. Их тихие голоса подобны шороху сухой травы.

Я чувствую, как их тревога смешивается с моей, наполняя двор глухим напряжением.

До приезда графа — всего три дня. Всего каких-то трое суток, которые надо прожить, не развалившись на части. Очаровательно.

— Сегодня чистим палаты! — объявляю я, хлопая в ладоши, словно в этом жесте спрятана хоть какая-то уверенность. — Марта, ты берёшь эльфискулей и моешь полы. Грета — проверяешь запасы трав. Я займусь...

Резкий металлический скрежет из глубины здания обрывает мои слова на полуслове. — Это... печь? — шёпотом спрашивает Марта.

— Печь в прачечной, — хмуро отвечает Грета, - ей еще сто лет назад требовался ремонт, если не больше...

Мы бросаемся внутрь.

Из прачечной уже валит едкий дым, который щиплет глаза и горло. У двери стоит эльфискуль с ведром воды, виновато прижимая уши — она пыталась потушить огонь, но только размазала воду по грязному полу.

Внутри — настоящая катастрофа: горы грязного белья, коптящая печь, откуда сыплются искры и клубится дым.

— Нужно срочно остудить ее! — кричу я, хватаю кочергу, пытаясь не закашляться.

Эльфискули в панике мечутся по прачечной, как стая воробьёв, застигнутых бурей. Кто-то из них выливает полное ведро ледяной воды на раскаленную докрасна печь — вода с плеском выливается на раскалённые кирпичи, помещение заполняет резкое шипение и густой пар. А следом раздается треск!

Кладка треснула.

Старинная печь не выдержала перепада температуры, шов разошелся и часть стенки просто высыпалась нам под ноги вперемежку с тлеющими углями.

Внутри меня едва вспыхнувшая надежда тонет в волне отчаянья.

— Это невозможно, — тяжело дышу я, стараясь не расплакаться, — теперь у нас нет ни горячей воды, ни отопления.

Все мои попытки привести лечебницу в порядок идут прахом, словно само здание устало “жить” и решило уйти на покой.

Я опираюсь плечом о стену и пытаюсь собраться с мыслями.

Эльфискули по одному исчезают из прачечной, что-то тихонько пискнув на прощанье.

Что за наказание?! Кто придумал все эти испытания, и почему именно мне досталась эта лотерея?

- Мадемуазель Штраус, - Марта кладет мне руку на плечо. - У нас есть печь на кухне. Кипятить там чаны с бельем мы не сможем, но горячая вода у нас будет. Столько, сколько надо. Я достану с чердака самые большие котелки и буду постоянно греть в них воду.

- Белье можно отдавать прачке в деревню, - добавляет Грета.

- Но у нас нет денег! - выкрикиваю я почти в отчаянье.

- У мужа прачки Бонье больной желудок. Он регулярно приходит просить снадобий. Мы можем готовить их взамен стирки, - добавляет Грета.

И неожиданно тепло пожимает мне руку.

- Не расстраивайтесь, Аделин.

- Всё рассыпается у меня на глазах! Как я могу не расстраиваться?

- Всё рассыпалось здесь и пять лет назад, и сто лет назад. И никто не принимал это так близко к сердцу. Поймите, в одну секунду вы не сможете решить все проблемы этой лечебницы просто потому, что у вас не хватит на это сил.

Я пожимаю ее руку в ответ, но все равно поднимаю выше подбородок.

- Дорогу осилит идущий, - говорю я, - и я не собираюсь останавливаться.

После моих слов Марта с Гретой переглядываются, хлопают в ладоши и засучивают рукава.

Эльфискули вместе с Мартой спускают с чердака старинные котелки.

Эль командует своими “сестрами” и они ловко по цепочке передают ведра с водой на кухню.

Шумная, ворчливая цепочка из десятков эльфискулей смеется и прекрикивает друг на друга, когда вода выплескивается на землю или на них самих.

Мокрые с головы до ног, но счастливые существа словно оживают.

Сейчас они почти не похожи на тех пугающих тварей, что появлялись из шкафов и стен.

Они словно помолодели. Неопрятные пучки и хвосты на их больших круглых головах стали светлее, чище и аккуратнее.

- Нда, - смотрю на “свежевымытые” полы и ужасаюсь.

Деревянные струганные доски на полу за сотню лет покрылись жирным въевшимся налетом. Простая вода и тряпка не могли смыть этого безобразия.

- Марта! - кричу в окно кухни, где Марта с помощницами ставит на огонь очередной котелок. - Нам нужны ножи.

- Ножи? - удивляется экономка.

- Да, - каваю уверенно. - Можно не очень острые. Будем скрябать полы.

Я помню старые сказки и истории, где говорилось, что хозяйки раньше скребли полы.

Надо попробовать. Хуже точно не будет.

Сажусь прямо на пол, а вокруг меня собирается кружок любопытных эльфискулей.

- С богом, - киваю я и принимаюсь за работу.

Это труднее, чем кажется.

Но уже через полчаса я приноравливаюсь. Сначала немного размачиваю грязь мокрой тряпкой, а после уже самозабвенно работаю ножом.

Все это время с десяток эльфискули следят за мной и о чем-то перешептываются на своем скрипучем языке.

А потом просто садятся рядом, достают кто откуда столовые ножи, ложки, у кого-то в руках появляется серп и принимаются за работу.

Они точь в точь повторяют мои движения. Смачивают грязь и после соскребают.

Работа идет быстрее.

Эльфискули так увлекаются, что уже очень скоро во все стороны летят деревянные стружки.

- Осторожнее, Эль, - мягко перехватываю за крохотную ручку самое разошедшееся существо. - Нам надо отмыть полы, а не распилить.

Глава 11

Поздним вечером мы все собираемся на кухне.

Травы — мята, ромашка, чабрец — собранные Гретой с помощницами в лесу, развешаны сушиться прямо под потолком и придают огромной кухне какой-то особый уют и аромат.

Сверкающие, пахнущие свежим деревом полы, начищенный до блеска столы, шкафы и посуда радуют глаз.

Я не могу сказать, что Марта неряха. Но ее сил явно не хватало для того, чтобы навести на огромной кухне необходимый порядок.

Сейчас же здесь все просто сверкает.

Даже хмурая Грета широко улыбается, когда эльфискули подхватывают друг друга под руки и резвятся в подобии танца.

- День прошел не зря, - устало улыбаюсь.

- О, мадемуазель Штраус, - всплескивает пухлыми руками Марта, - конечно, не зря! Посмотрите, как сверкает все вокруг! А наши девочки, уж как они рады.

Она с улыбкой смотрит на существ, что танцуют рядом.

- Пациенты ворчат, - добавляет холодно Грета, но тут же добавляет мягче, - но и они, бесспорно, рады переменам. Завтра надо заняться палатой фрау Браун.

- Я думаю, мы с Эль быстро справимся, - говорю и замечаю, как эльфискули замирают. Веселье моментально слетает с них.

- Эльфискули не любят заходить в ее палату, - качает головой Грета.

- Почему? - удивляюсь я и наблюдаю, как волшебные существа бледнеют и исчезают.

- Сейчас она немощна и практически неподвижна. Но раньше, - фрау Грета мрачнеет, - говорят она терпеть не могла Эль и ее сестер. Постоянно их обижала, била, бросалась в них всем, что попадалось под руку.

И без того тонкие губы Греты поджимаются, а взгляд становится темным и недовольным.

Я уже успела заметить, что Грета относится к эльфискулям с какой-то особенной теплотой. Пускай, она не выставляет это напоказ, но это чувствуется.

- Кошмар, - шепчу я.

- Поэтому не удивляйтесь, если Эль откажется заходить в палату фрау Браун.

- Ничего, - киваю я. - Справлюсь сама. Правда, я собиралась завтра съездить в деревню, познакомиться с прачкой Бонье, передать ей белье, если она согласится. А еще найти плотника…

- Муж мадам Бонье как раз плотник, - кивает мне Марта и кладет в мою тарелку большой кусок ягодного пирога.

Грета и Эль собрали днем в лесу не только лекарственные травы, но и ароматную землянику, а Марта испекла просто потрясающий пирог.

РЯдом с тарелкой экономка ставит глиняную кружку с молоком. Я вдыхаю божественный аромат и закрываю глаза.

Это так здорово: сидеть на огромной кухне, в хорошей кампании, радоваться продуктивно проведенному дню и лакомиться потрясающей пышной выпечкой!

- Я пойду проведаю отца, - поднимаюсь после сытного ужина, киваю женщинам и выхожу.

Отец все также лежит на своей кровати, уставившись по старчески мутными глазами в одну точку.

Удивительно, как еще не старый и активный мужчина за несколько дней превратился в старика.

Вокруг глаз появились глубокие морщины, губы побелели, нос заострился и пожелтел.

Даже кожа, кажется, стала тоньше и прозрачнее.

- Все будет хорошо, - беру его ладонь в свои руки и сжимаю.

Он переводит мутный взгляд со стены на меня и едва роргает. В уголках его глаз собираются слезы.

- Не плачь, - мой голос дрожит, но я запрещаю себе плакать. - Я поставлю тебя на ноги! как ты меня!

Порывисто наклоняюсь и обнимаю его.

И тут же чувствую, как он едва сжимает мою руку в ответ.

- Папа! Папа! - взвизгиваю я. - Ну-ка сожми еще раз.

Но отец больше не реагирует, откидывается на подушки и прикрывает глаза.

- Я знаю, что ты устал, - киваю я. - Отдыхай. Завтра у нас долгий день.

- Аделина! Мадемуазель Штраус! - из глубины дома раздается испуганный крик Марты.

Я задуваю у отца все свечи, кроме одной, прикрываю к нему дверь и бросаюсь обратно на кухню.

Ну что еще могло случиться.

На половине дороги в меня врезается побелевшая от испуга Марта.

- Что случилось?

- Колодец! - всхлипывает она. - Он сухой?!

- Как сухой? - я не понимаю.

перевожу взгляд с ее растерянного лица на пустое ведро в ее руках.

- Пересох, за вечер!

- Так не бывает! - возражаю я.

Но экономка только пожимает плечами и трясется от беззвучных слез.

- Не надо, Марта! - стараюсь ее успокоить, но чувствую. как внутри меня растет отчаянье.

— Родник в лесу, — за спиной экономки появляется Грета. — До него полчаса ходу… Но если таскать воду самим, мы... — она кивает на эльфискулей, — просто заморимся.

- Я не понимаю, как колодец мог так внезапно пересохнуть, - качаю головой.

Эльфискули выглядывают из стен и опускают уши, их фартуки вдруг кажутся выцветшими и ещё более жалкими. Даже у самых бойких из них лица вытянулись от беспокойства.

Мое сердце сжимается от тревоги: как теперь жить, где взять воду, как объяснить это отцу, который и так еле держится?

В наступающей тревожной ночи в доме становится холоднее — не от воздуха, а от нарастающей тревоги и беспомощности.

Мне нужно на воздух!

Сейчас я здыхаюсь в стенах лечебницы.

На секунду отступившая безнадега с новой силой наваливается на меня.

Я выхожу во двор,натянуть на плечи тёплый плащ, и заглядываю в колодец, где прохладная гладь должна отражать яркий свет луны. Но его нет.

Поднимаю камешек и бросаю вниз.

И вместо привычного плеска я слышу звук глухого удара.

В этот момент эльфискуль, вышедшая следом за мной из дома, вдруг замирает, указывает пальцем на одно из окон.

Я едва успеваю проследить за её жестом, как снаружи раздаётся грохот — будто рухнула целая стена.

Дом содрогается, в стеклах дрожит отражение лунного света, и на миг мне кажется, что всё окружающее стало зыбким, ненадёжным, как сон, готовый рассыпаться при малейшем движении.

Лунный свет выхватывает из темноты завал на горной тропе — камнепад полностью перекрыл путь к роднику. Огромные валуны, острые, как клыки, грозно нависают над землей. Пыль еще не осела, и в свете луны она напоминает призрачный туман, скрывающий детали катастрофы.

Глава 12

Я замираю, не в силах отвести взгляд от окна. Тень всё ещё стоит там — неподвижная, зловещая, будто впитавшая в себя весь вечерний сумрак.
Сердце замирает в груди, холод пробегает по венам. Эльфискуль дрожит, а её крошечные пальцы впиваются мне в руку, словно она боится, что я брошу её и кинуcь вперёд одна против этой безмолвной угрозы.
— Кто это? — шепчу я едва слышно, боясь, что громкий голос разозлит тень.
Но ответа нет.
Ветер шевелит мои волосы невидимой рукой и предостерегает: «Не ходи туда».
Но уже поздно — ноги сами несут меня обратно в дом. Я бегу, почти поскальзываясь на камнях, забывая обо всём на свете, кроме этого ощущения неотвратимой опасности.
Коридоры лечебницы, ещё недавно казавшиеся мне уютными и родными, теперь дышат угрозой. Каждый скрип половиц отдаётся в висках, а тени, скользящие по стенам, кажутся живыми существами, выслеживающими меня из укромных уголков.
Я поднимаюсь по лестнице, крепче сжимая руку эльфискуль.
— Не бойся, — говорю я, больше для себя, чем для неё. Мой голос слаб, но в нём звучит упрямство. Я не позволю страху победить меня. Я должна быть сильной — ради отца, ради всех, кто остался.
Дверь в комнату отца приоткрыта. Я толкаю её плечом, сердце колотится так громко, что, кажется, его слышно на другом конце коридора. В голове мелькают самые страшные картины — но в комнате тихо.
Комната пуста.
Нет, не совсем. Отец лежит на кровати, как я его оставила. Его дыхание ровное, лицо бледное — даже слишком бледное, словно из него вытянули всю жизнь. Я стою у порога, пытаясь понять, что изменилось, почему тревога не уходит.
Но тени нет. Той самой тени, что только что стояла за окном. Я подхожу к стеклу, осторожно прикасаюсь к нему — оно ледяное, на нём нет ни единого отпечатка, ни малейшего следа. Словно всё случившееся — лишь моя фантазия, игра перепуганного воображения.
— Где она? — спрашиваю я у эльфискуль. В её огромных глазах отражается полумрак, тревога и растерянность.
Она только качает головой, прижимаясь ко мне сильнее. Я опускаюсь на колени рядом с кроватью отца и беру его руку. Его кожа горячая и сухая, а пальцы слабо сжимают мои, будто он хочет что-то сказать, но не может найти слова.
— Папа, ты видел что-то? — спрашиваю я, но он не отвечает. Только слабо сжимает мои пальцы, и этот жест кажется мне последней ниточкой, связывающей его с реальностью.
Мы с эльфискуль выходим в коридор. Я не могу просто так оставить это. Кто-то был здесь. Кто-то наблюдает. Я чувствую взгляд между лопаток, слышу в каждом шорохе дыхание чужого присутствия.
— Пойдём, — говорю я. — Надо проверить весь дом.
Мы обходим каждый угол, не пропуская ни одной щели, ни одной тёмной ниши. Я открываю дверь в подвал, где когда-то слышались странные стуки; захожу на кухню, где обычно пахнет хлебом и сушёными травами.
Я даже поднимаюсь на чердак, хотя сердце сжимается от ужаса — там пусто, только шорох мышей и паутина в углу.
Но ощущение, что за нами следят, не отпускает меня ни на минуту. Будто бы тень растворилась в самом воздухе, впиталась в стены, теперь живёт здесь, среди нас.
Вернувшись в свою комнату, я сажусь на кровать, опускаю голову на руки. Всё тело наливается усталостью, и только страх не даёт мне провалиться в забытьё.
— Что происходит? — шепчу я, обращаясь то ли к себе, то ли к эльфискуль, то ли к самому дому, в котором больше нет покоя.
Эльфискуль тихо прыгает мне на колени, устраивается там, свернувшись калачиком. Её маленькое, дрожащее тельце ищет защиты и тепла. Я глажу её по голове, чувствуя, как она вся сжимается от страха.
— Ты тоже боишься? — спрашиваю я.
Она кивает, не поднимая на меня глаз.
— Но мы справимся, — говорю я, опять же, больше для себя. — Завтра мы найдём воду. А потом разберёмся с этой тенью.
Но даже мне мои слова кажутся неубедительными. Я повторяю их, чтобы не сойти с ума от беспомощности.
Утро не приносит облегчения. С первыми лучами солнца я выхожу во двор. Колодец всё ещё сухой, родник — недоступен, вода по-прежнему остаётся самой страшной и неразрешимой проблемой.
— Что будем делать? — спрашивает Марта, когда мы собираемся на кухне. Её голос хриплый, глаза усталые.
— Искать другой источник, — отвечаю я, стараясь звучать уверенно. — Или чинить старый.
Грета молчит, но её взгляд говорит красноречивее любых слов: «Это бесполезно». Она качает головой, сжимая губы.
Да, мотивация — явно не её конёк.
Устало опускаюсь на стул и тянусь к кружке с молоком.
Запоздало понимаю, что кроме Греты и Марты в кухне никого нет.
- А где эльфискули? - удивленно приподнимаю брови.
Обычно такие бойкие, они с самого раннего утра шуршат по угла, помогают и не очень.
- Исчезли, - всплескивает руками Марта. - Вчера поздно вечером. все как один.
Внутри растет и ширится тревога.
Исчезли? Но куда они могли уйти? А главное - почему?
И тут же перед глазами встает ужасная тень, что стояла в окне отца, и дрожащая от страха Эль.
Они ушли. Потому что испугались.
Закусываю губу, чтобы не разрыдаться.
Опускаю голову на руку и тяжело вздыхаю. а уже в следующую секунду я чувствую осторожно прикосновение.
Словно кто-то дергает меня на краешек платья, чтобы привлечь внимание.
- А? - поднимаю голову и вижу их!
Эльфискули!
Все здесь! Они стоят чумазые, уставшие, но у каждой в руках по плошке или ведерку с водой!!!
нет, даже не так!
В их крошечных чашках и ведерках сверкает серебристая светящаяся жидкость.
- Эль! - Грета опускается перед эльфискулями на колени и заглядывает в их посуду, - вы нашли источник?
- Мы спасены! - всхлипывает Марта и бросается обнимать меня.
- Мы спасены! - повторяю за ней я, забирая из рук Эль чашку с прозрачной серебристой жидкостью.

Глава 13

Эльфискули столпились вокруг меня, их крошечные лица сияют гордостью, а в руках они сжимают кружки и ведёрки, полные прозрачной, ледяной воды из найденного неизвестно где источника. Вода играет на солнце, искрится, будто жидкое серебро — настоящий подарок для уставших и измученных обитателей лечебницы.

- Но где? - выдыхаю я, опуская пальчики в жидкое холодное серебро, до конца не веря в такое чудо.

Эль смущенно пожимает плечами и молчит. Ее сестры переминаются с ноги на ногу и протягивают нам свою “добычу”.

— Вы настоящие спасители! — Марта не выдерживает, хватает ближайшую эльфискуль двумя руками и начинает целовать, оставляя на её щеке заметное мучное пятно. Волшебное существо сначала замирает от испуга и смущения, но уже через минуту довольно улыбается. — Теперь мы спасены! Да и вообще, хоть умоемся как люди! И наши постояльцы! Это же вода из пропавшего источника! Предания гласят, что она может исцелять!

Всего в паре слов Марта и Грета рассказывают мне, что с момента основания старой графиней Стрэйд лечебница славилась ванными из серебрянной воды. Магический источник, что бил прямо из камней под самым фундаментом лечебницы.

Но после страшной бури и камнепада источник, как считалось, исчез навсегда. Никакие раскопки не смогли найти ни капли воды. И никто не знал, куда она погла исчезнуть.

В той страшной буре погиб кто-то из родных графини и она потеряла всякий интерес к лечебнице и пациентам. а вскоре сбросилась со скалы с этого же самого места, где когда-то бил источник.

- Но это скорее печальная легенда, - добавляет Грета. - Она передается из уст в уста ни одним поколением графов Стрэйд. Но нет ни одного документального подтверждения этому. Источник был, а все остальное. не более, чем вымысел.

И вот сейчас эльфискули нашли его! Вернули нам надежду и жизнь в наш крошечный мирок!

Смех, облегчение и общее оживление едва начинают разливаться по кухне, когда вдруг всё резко обрывается — в дверь кто-то стучит.

Звук короткий, деловой, будто в дверь стучится сама судьба. На пороге стоит почтальон — мужчина с усталым лицом, в выцветшей форме, но с очень важным видом. В руках у него толстый конверт, запечатанный гербовой печатью, которую я узнаю сразу.

Беру письмо из его рук. Пальцы дрожат. Осторожно разрываю конверт, разворачиваю лист.

"Граф Стрэйд и инспектор Императорской медицинской службы посетят лечебницу завтра. Ожидайте их к вечеру. Они пробудут ровно сутки для детальной инспекции."

Тишина накрывает кухню тяжёлым, вязким одеялом.

Даже эльфискули, обычно неугомонные, стоят, не шелохнувшись, только уши у некоторых мелко подрагивают. Ну точно у кошек.

— У нас нет денег на приём графа! На такой длительный прием… — первой нарушает молчание Грета, забирая из моих ослабевших рук письмо и перечитывая его еще раз. - Проклятье!

Она сжимает письмо в кулаке так сильно, что бумага жалобно хрустит. В её голосе отчаяние и злость, усталость и страх.

Марта медленно кивает, опуская глаза, и нервно мнёт уголок передника.

– Да… лучшие комнаты завалены хламом, продукты — только мука да сушёные яблоки... Ну разве что чай из трав, если поискать…

Я заставляю себя выпрямиться и говорю твёрдо, хоть внутри меня все дрожит:

— Действуем по плану, — делаю вид, что абсолютно уверена в успехе. — Марта, ты отвечаешь за стол и размещение гостей. Грета — проверьте палаты, подушки, бельё. Приведите пациентов в порядок. И переберите еще раз наши лекарства. Эльфискули, вы помогаете на кухне и в палатах!

Все дружно кивают.

- А я поеду в деревню. Отвезу белье прачке Бонье, переговорю с ее мужем…

- Я соберу несколько заказов для постоянных клиентов, - Грета подхватывает подол и направляется ко входу. - Дам вам еще адрес местного аптекаря и несколько мешочков с сушеными травами для него. Он покупает их у нас как сырье за гроши, но это все-таки деньги.

Я киваю, подхватываю из рук Эль кружку с жидким серебром и иду проведать отца.

Он уже не спит. Его серый уставший взгляд бродит по комнате, словно не узнает ее.

Его белоснежные брови сдвинуты на переносице.

Увидев меня он открывает рот и старается приподнять дрожащую руку. Но в бессилии роняет ее обратно на постель.

- Ты как? - я сажусь рядом с ним и поправляю ему подушки.

Он что-то мычит мне, а после просто кивает.

В его серых безжизненных глазах встают слезы.

Он злится от своей беспомощности. Еще совсем не старый мужчина, опора семьи оказался прикованным к кровати. И он не может себе этого простить.

Я вижу это по плотно сжатым губам, но глубокой складке на лбу и по растерянности во взгляде.

- Вот, - подношу к его губам чашку, - выпей. Это вода из источника…

Зачем-то я пересказываю ему старинную легенду. Рассказываю, как в давние времена эта вода поднимала людей на ноги за считанные дни, о старой графине и о том, что он обязательно поправится.

Отец делает несколько глотков и снова откидывается на подушки.

Любое действие отнимает у него много сил. Но он очень старается.

- Я оставлю тебя, - наклоняюсь и поправляю его одеяло. - Мне нужно в деревню. Марта присмотрит за тобой. Держись.

Улыбаюсь ему на прощанье и выхожу.

Спускаюсь по высоким ступенькам на задний двор, здесь Арнольд долговязый рыжий парнишка - внук Марты - уже сидит на козлах старенькой повозки и терпеливо ждет меня.

Проверяю мешки и свертки в повозке: грязное белье, старенькие занавески, покрытые пылью и паутиной, холщовые мешочки с сушеными травами и крошечные глиняные бутыли с настоями и приклеенными сверху именами заказчиков.

- Арнольд знает каждый дом в деревне, он мигом доставит вас до нужных адресатов, - тепло улыбается Марта.

Ее внук деловито кивает.

Прямо перед повозкой появляется удивленно личико Эль. Она с интересом разглядывает лошадь, гладит потемневшее дерево оглоблей.

- Поедешь со мной? - зову ее я.

Глава 14

Дорога до деревни тянется и петляет по вересковым пустошам. Вокруг мертвый покой и тишина.

Пока с дороги виднеется мрачный силуэт старинной лечебницы, не слышно пения птиц или шороха в кустах.

Здесь словно нет жизни. Совсем.

И это странно.

Но расспрашивать мальчика об этом я не решаюсь.

Хватит для меня сегодня странных и страшных новостей.

Но стоит нам въехать в небольшой лесок, как словно кто-то включает громкость на полную. После мертвого покоя меня оглушает пение птиц, стрекотание кузнечиков, шелест травы и шорохи живой природы.

Странно. Очень странно!

Деревня показывается за следующим поворотом.

Как-то резко заканчивается лес и прямо перед нами вырастает мельница с огромными колесами и лопастями, что приводит в движение вода в небольшой речке.

А дальше стоят небольшие, но добротные домики деревенских жителей. Низкие хатки, с соломенной крышей, или небольшие терема из сруба.

Надежда теплится внутри меня — вдруг кто-то согласится помочь по старой дружбе или хотя бы в долг.

Первыми мы посещаем мельника.

Я выдаю ему два пузырька с настойками от суставов и узнаю, какой у нас договор на муку.

Ничего приятного мельник сказать мне не может.

Мы и так уже несколько месяцев берем у него товар в долг.

Плата за настойки мизерная и не может покрыть долг. Но в честь нашего знакомства он дарит мне небольшой мешочек муки и просит не обижаться. ведь ему тоже нужно кормить семью.

Я с радостью принимаю мешочек, незаметно взвешивая его в руке. Не больше двух килограмм. Но даже этому я рада. хотя бы графа с его спутницей мы сможем накормить.

Прачка Бонье встречает нас на улице.

Пышногрудая босая женщина, с заправленными за пояс юбками, она мнет красными от холодной воды белоснежные тряпки в деревянном корыте.

- Приятно познакомиться, - улыбается она. - Обстирать вас взамен лекарств для мужа?

Она щурится, прикидывая выгоду.

- Хорошо, в этот раз я вам помогу, - она выплескивает зольный щелок в кадку в бельем и взбалтывает содержимое палкой. - Но лекарства мы заказываем раз в седьмицу. А белье вам нужно стирать регулярно. Благотворительностью я не занимаюсь.

- Да, да, конечно, - киваю я и делаю знак Арнольду тащить тюки с бельем, пока прачка не передумала.

- Простите, - улыбаюсь как можно примерительнее, - вы не подскажите, где мне найти вашего мужа.

- Зачем он вам? - ее поза не меняется и даже улыбка остается на месте. но голос наполняется сталью.

- Я слышала, что он лучший в деревне плотник, а нам…

- Он не работает в долг, - отрезает она, - разворачивая наши узлы и высыпая ьелье прямо на траву.

- Но я бы хотела узнать цены… - не отстаю я.

На что прачка поджимает пухлые губы и кивает в сторону огромной деревянной мастерской.

- Огромное спасибо, - киваю я и подобрав длинные юбки иду переговорить с ее мужем.

В мастерской вкусно пахнет свежеструганным деревом, на стенах висит всевозможный инструмент, а в глубине за верстаком стоят плотник и стайка ребят - его дети. Их невозможно спутать. У всех огромный нос картошкой, как у отца и цепкий взгляд, как у матери.

Плотник Бонье слушает мою просьбу, медленно пожёвывает усы, глядит исподлобья и вытирает ладони о фартук. Когда я заканчиваю, он протягивает листок с расчётом — и у меня буквально стынет кровь. Это почти половина нашего месячного бюджета.

— Мы заплатим позже, — пытаюсь я торговаться, чувствуя, как щеки горят от стыда.

— Тогда и работа позже, — спокойно отвечает он.

- Но завтра приезжает граф с инспекцией! - я заламываю руки в отчаянье. - А в лечебнице нет ни одного целого стула. Вы бы нас очень выручили…

- Граф? - крякает плотник.

- Да, - киваю я. - Новый граф Стрэйд вступает во владение наследством. и решил провести инспекцию своих владений… прошу.

Мой голос дрожит. Я не играю.

Я правда в отчаянье.

- Хорошо, - наконец, дожевав усы, соглашается плотник. - Марко, Энтони, запрягайте телегу, поедите со мной!

- О, - я готова броситься к нему с обнимашками и только незнание местных обычаев останавливает меня. - Огромное вам спасибо! Огромное…

Я как китайский болванчик киваю ему и пячусь со двора семейства Бонье, пока столяр не передумал.

Чувствую, как между лопат жжет от недовольного взгляда его жены. но предпочитаю не оборачиваться, от греха подальше.

Дальше Арнольд везет меня к заказчикам.

Местная юродивая старуха встречает меня давно ослепшим взглядом и невнятным приветствием, вкладываю в ее сухие ладони глиняный флакон и ухожу без денег. Что с нее взять?

А вот местная кумушка Бушаро кудахчет как ее наседки и в благодарность за настойки для сына выносит мне небольшую корзинку яиц.

Пускай они не отборные, наоборот самые мелкие, от молоденьких кур. Но это целое сокровище. И оно вдвойне ценней от того,что это от чистого сердца.

Благодарю кк и мы двигаемся дальше.

У кузнеца я получаю четверть монеты за настойку и скупое пожелание доброго дня.

Ну ничего! Он заплатил, а любить меня не обязан.

Так от дома к дому, от лавки к лавке мое настроение медленно приподнимается.

Из повозки исчезают мешки, пустуют корзины с глиняными флаконами, зато появляются новые. Мешочек с мукой, корзинка с яйцами и свежие помидоры от юродивой старухи, что шаркая нагнала нас у самого края села и, недовольно буркнув что-то вручила мне шесть просто огромных розовых томатов.

Да это целое богатство!

Последним остался деревенский аптекарь.

Арнольд останавливается перед его воротами и наотрез отказывается ехать дальше.

- Но нам надо отнести ему сухие травы, - я удивленно вскидываю брови. Но переубедить мальчика не могу. он хмуро смотрит на меня исподлобья.

- Я буду ждать вас здесь, мадемуазель. А старый колдун может и сам выйти за травами, ежели они ему так нужны.

При этом мальчик три раза качает головой, сплевывает и показывает дому аптекаря фигу.

Глава 15

Выбор у меня невелик!

Или идти к аптекарю и пытаться выторговать у него пару лишних медяшек.

Или испугаться и привезти домой все мешки и корзины с сушеными травами, что Грета с таким трудом собирала и сушила.

Ну уж нет!

Подбираю юбки и спрыгиваю на сухую пыльную землю.

Старенькие туфли Аделины совсем износились, в запасе у меня есть еще одни, выходные. Но боюсь, они и пары дней не выдержат в лечебнице.

Думать о покупке новых я боюсь. В лечебнице целая куча дел, папа болен, старенькая кровля нуждается в ремонте, вся мебель колченогая, наших постояльцев нужно чем-то кормить. А у нас перед мясником остались долги от прошлого врача.

Я решительно направляюсь к небольшому двухэтажному домику.

Не доходя до него нескольких метров, под раскидистым деревом замечаю привязанную черную лошадь. Величественное животное с дорогим седлом и уздечкой.

Я не знаток лошадей и сбруи. За то недолгое время, что я провела в этом мире, я не научилась даже в седле сидеть.

Но разницу между нашей голодной клячей с впалыми боками и этой красоткой заметить в состоянии.

Хм, а аптекарь не бедствует. Или это не его лошадь?

Тогда чья?

У аптекаря гости?

Очень не вовремя! Не хотелось бы решать свои вопросы при посторонних, тем более торговаться! А времени ждать у меня нет, в лечебнице масса работы.

Быстро поднимаюсь по ступенькам, успеваю занести руку для стука, но в этот момент дверь распахивается.

Я теряю равновесие от неожиданности и падаю вперед.

Испуганно вскрикиваю и зажмуриваюсь.

Короткий миг падения неожиданно обрывается, меня кто-то ловит.

Кто-то очень сильный сжимает меня крепкими руками, ставит на место и…

- Вам стоит быть внимательнее, мадемуазель, - отчитывает меня строгий надменный голос.

- Что, простите? - от неожиданности я распахиваю глаза и вижу перед собой темноволосого молодого мужчину.

Его длинные волосы собраны в низкий хвост на затылке, без сомнения дорогой темный камзол выглядит довольно строго для местной знати и неожиданно застегнут на все пуговицы.

Его длинные пальцы все еще сжимают мои плечи, впиваясь в тонкую ткань платья.

А от его прикосновения меня бросает то в жар, то в холод.

Пронзительный темный взгляд незнакомца быстро проходится по мне и соскальзывает куда-то за мою спину.

- Я говорю, - мужчина отпускает мои плечи, бесцеремонно отодвигает меня со своего пути и быстро спускается вниз, - что молодой девушке разумно вести себя более сдержанно. Не налетать на незнакомых мужчин и вообще не слоняться в одиночестве, чтобы избежать сплетен!

- Да? - мои брови ползут вверх. - А мне казалось, что сдержанность украшает всех молодых людей. Будь то девушка, или мужчина! А сплетни удел скудоумных людей.

Я вся горю от обиды и ярости.

Сама не знаю, что меня так обидело: его слова, презрительный тон или пренебрежение во взгляде.

Нет, я не желаю,чтобы все мужчины падали к моим ногам. Но даже грубый кузнец нашел пару учтивых фраз, а тут какой-то… какой-то…

Еще раз смотрю на мужчину и не могу понять, кто он и откуда.

Явно знатный, но кто?

В округе полно шевалье и мелкой знати.

- Пускай образование стоит денег, но хорошие манеры можно привить и бесплатно! Но видимо вас обходит стороной все, за что вы не можете заплатить! - заканчиваю свою гневную речь.

Я вижу, как мои слова задели мужчину. В черных как сама ночь глазах вспыхивают опасные искры. Он скалится, стягивает с руки перчатку и…

Я неосознанно делаю шаг назад и упираюсь в дверной косяк спиной.

Сердце в груди стучит так часто и тревожно, словно чувствует, что я разбудила зверя.

Мужчина вытягивает вперед ладонь, сжимает ее в кулак, сверкнув массивным перстнем с темным камнем.

В мутном минерале на долю секунды вспыхивают старинные руны и тут же гаснут. А рядом с мужчиной оказывается его лошадь. Отвязанная и уже готовая двинуться в путь.

Но как?

Ведь рядом нет ни конюха, ни слуги!

Незнакомец ловко запрыгивает в седло и оборачивается на прощанье.

- Примите от меня БЕСПЛАТНЫЙ совет мадемуазель, чтобы выйти замуж, хоть иногда держите свой острый язычок на привязи. Я почти уверен, что это вам поможет!

Ах он нахал! Мои щеки вспыхивают, а шею заливает жаром стыда и возмущения.

Вот наглец!

Моего ответа незнакомец не дожидается, пришпоривает лошадь и уносится прочь.

Я так и замираю с яростно бьющимся сердцем и пунцовыми щеками. Наглец!

как хорошо, что я его больше не увижу!

- Смею предположить, сударыня, - позади меня раздается скрипучий голос, - что вы мадемуазель Штраус.

Я оборачиваюсь и на пороге замечаю невысокого сгорбленного старика с хитрыми серыми глазами и услужливой улыбкой на тонких губах.

- Так и есть,- киваю ему дружелюбно. - А вы, должно быть, господин Хёрб - аптекарь.

Он смеется в ответ трескучим смехом, польщенный моим приветствием.

- Просто аптекарь Хёрб, мадемуазель. Или дядюшка Хёрб, как вам удобно.

- Договорись, дядюшка Хёрб.

В очередной раз подмечаю как вспыхивают удовлетворением хитрые серые глаза аптекаря.

- Что же это я держу вас в дверях? - он всплескивает руками. - Прошу, мадемуазель Штраус.

Я с удовольствием принимаю его приглашение и с еще большим удовольствием принимаю чашку ароматного травяного чая.

Устраиваюсь в старом скрипучем плетеном кресле и наслаждаюсь минуткой покоя.

Внутри жилище аптекаря полностью отвечает моим представлениям.

Огромный светлый зал по периметру заставлен массивными стеллажами, на полках которых стоят всевозможные баночки, скляночки и глиняные пузырьки с аккуратными бирками.

В стороне стоит рабочий стол с аптечными весами и навесками. Стопкой лежит тончайшая бумага для порошков, а под потолком сушатся ароматные травы.

- У вас очень уютно, - говорю с улыбкой и делаю большой глоток вкуснейшего чая. - Простите, что вы добавили в чай, я никак не могу понять. Он такой насыщенный и ароматный.

Глава 16

Возвращаюсь в лечебницу уставшая, но вполне довольная собой.
Аптекарь заплатил за наши травы меньше, чем я хотела с него взять. Но всё-таки заплатил. К тому же продал мне заклинание иллюзии чистоты.
Хм, что, если прикинуть уже неплохо.
На первом этаже мы навели порядок. А вот второй, третий и чердак пока не трогали. Так почему бы не попробовать преобразить их иллюзией?
Так я и поступлю!
В деревне я успеваю купить немного овощей и соли. Для графского стола.
Есть пресную еду очень сложно. А соль стоит огромных денег.
Оставшиеся медяшки жалобно звенят в моём кошельке.
но меня это не огорчает.
Наша повозка непустая! Значит, встретить графа мы сможем. И угощения приготовим. Пускай скромные, но вкусные!
Уже в глубоких сумерках Арнольд останавливает повозку у крыльца лечебницы.
мне навстречу спускается марта и Эль с сёстрами.
- А Грета? — спрашиваю я испуганно, разглядывая чумазые мордашки наших помощниц.
- Она у фрау Браун. Старушке неможется с самого утра, — качает головой Марта. - Как бы она не стала следующей…
Следующей для чего, я разумно решаю не уточнять. Передаю восторженно охающей экономке мешочек с мукой и корзинку с яйцами. Остальное Арнольд уже стягивает вниз и тащит на кухню.
- Но как? — глаза экономки удивлённо округляются. А уж когда она видит сочные мясистые помидоры, то ещё и рот открывает.
- Наши заказчики оказались не способны заплатить деньгами, но с удовольствием угостили нас тем, что у них есть, — пожимаю плечами.
- Невероятно. Доктору Скрулу никогда не предлагали ничего подобного… - Марта складывает в передник томаты и осторожно придерживая корзинку, идёт в сторону кухни.
А я сдёргиваю с головы простую косынку и иду к центральному крыльцу.
оттуда быстрее и проще попасть в жилые комнаты.
Стоит мне подняться по скрипучим ступеням, как я вздрагиваю от чужого присутствия.
Что-то холодное и тёмное поджидает меня в тёмном коридоре.
- Кто здесь? Грета? Эль? — мой голос дрожит. - Марта?
В дальнем углу сгущаются тени, сливаются и наслаиваются, пока не вырисовывается силуэт высокого, худощавого мужчины.
сердце испуганно колотится в груди. А горло сжимает спазм.
Я не могу крикнуть и позвать на помощь.
Просто застываю напротив тени.
- Берегись, — хрипит он, не открывая тонких бледных губ. - Берегись, ты следующая…
Шипит и исчезает. Словно его и не было.
Что за чёрт!
Я судорожно вздыхаю и выскакиваю на улицу.
- Что это было? — прикладываю ладонь к груди и пытаюсь отдышаться.
- Мисс… — на плечо мне ложится чья-то тонкая костлявая рука.
Я взвизгиваю и резко оборачиваюсь.
За моей спиной стоит Грета и вопросительно поднимает одну бровь.
- Что-то случилось? — спрашивает она хорошо поставленным голосом.
- Нет, — качаю головой. - То есть да… Я видела тень, кажется…
- Тень? - Грета приподнимает вторую бровь.
- Да, мужчина вроде…
- Мисс Аделина, это очень старая лечебница. И как мне не горько это признавать, смерть - частый гость этих стен. Не удивительно, что не упокоенные призраки могут являться живым.
- Но он…
- Как ваша поездка? — она решительно не настроена продолжать разговор.
- С переменным успехом, — киваю ей.
- Познакомились с господином Хёрбом?
- О да, — морщусь от досады на наш с ним обмен.
- Вот и чудесно. Обычно общение с господином Хёрбом ложится на плечи врача. Но пока ваш батюшка ещё слаб, вам придётся взять это общение на себя.
- Как скажете, — медленно выдыхаю. - Как папа?
- Вам не сказали? — она снова вскидывает тонкую тёмную бровь.
А у меня в груди снова разливается беспокойство.
- Не сказали что?
- Идёмте, — она разворачивается и исчезает в тёмном нутре лечебницы.
- Грета, подождите! — бросаюсь за ней. - Что с папой? Да подождите!
Звук её шагов тонет в дробных ударах моего пульса, что бьётся в висках.
Я бегу на ощупь по тёмных коридорам и влетаю в комнату отца со слезами на глазах.
А он…
- Папа? — я падаю на колени прямо на коврик перед стареньким креслом, на котором сидит отец.
Сидит! Сам!
- Ада, — улыбается он слабо. Но улыбается.
- Но как? — в моих глазах стоят слёзы.
Доктор Альберт фон Штраус без посторонней помощи сидит в кресле.
Его ноги накрыты пледом, а руки покоятся на подлокотниках.
Как только я оказываюсь перед ним, он протягивает ко мне одну руку. А вторая заметно дёргается и безвольно повисает плетью.
По лицу отца проходит тень. Уголок губ подрагивает и опускается.
Он парализован. Частично.
Но это невероятно!
Утром, когда я уезжала, он сам не мог даже приподняться на кровати. Приходилось нам с Эль или Гретой поднимать его и подкладывать подушки.
А сейчас!
Он разговаривает!
- Это всё Эль, — раздаётся за моей спиной заметно смягчившийся голос Греты.
- Но как?
- Серебряный источник. Его вода раньше была жемчужиной лечебницы. Она снимает любые недуги, но нужно время. Первый эффект самый сильный. Дальше всё будет происходить медленно и едва заметно. Но теперь я не сомневаюсь, что мы сможем поставить доктора Штрауса на ноги.
В ответ она получает от отца такой горячий и полный восторга и благодарности взгляд, что смущается. На высоких, бледных скулах Греты появляется румянец, и она спешит откланяться.
А я обнимаю отца. Крепко-крепко. И решаю. Что за эту лечебницу точно стоит бороться.
И перед сном у меня есть ещё одно важное дело.
Я прощаюсь с отцом, закатываю рукава дорожного платья и поднимаюсь в огромный зал на втором этаже.
всё, что мы успели здесь сделать — это смести пыль с пола и собрать паутину с углов.
Встаю посередине комнаты, достаю из кармана бережно сложенный листок и приступаю.
“Чту свет и тень. Создам покров, где правда – тень, обману - взор, сердцам - покой.
Иллазио грано, будь со мной!”
Я жду вспышки, света, блёсток. Хоть чего-то!
Но нет!
Всё та же грязная комната.
- Ну дядюшка Хёрб, — шиплю зло. - Погоди же…
Мну в руках бумажку и отбрасываю её в сторону. И тут наколол, старый пройдоха!
Я слышу стук приземления комочка на пол. Но не вижу его.
Стоп. Что?
Я разворачиваюсь, присматриваюсь и понимаю, что пол чист.
Наклоняюсь и прикасаюсь к свежим доскам пальцами, потом поднимаю их ближе к глазам.
Естественно они покрыты слоем пыли, пускай и небольшим.
- Вот ты пройдоха, Хёрб, — шиплю сквозь зубы и шарю по полу руками, в поисках бумажки с заклинанием.
- Значит, чтобы сработало, мне надо прикоснуться к объекту! Ну погоди, чудо-аптекарь! — краснею я, представив, как всю ночь бегаю по этажам лечебницы, тысячу раз повторяю заклятие и трогаю всё, что попадается по пути.
Но это работает! За час я “привожу в порядок” весь зал. Пускай это только иллюзия, но если не пытаться сесть на стул и не пододвигаться к колченогому столу, то всё кажется приличным.
В фасетчатые окошки с тонкими деревянными рамами проникает яркий свет полной луны.
И зал преображается.
Лёгкие занавески колышутся на ветру, лунный луч скользит по тяжёлой скатерти на круглом столе, соскальзывает на резную ножку, движется дальше к старинному книжному шкафу, играя на позолоченных корешках старинных книг.
Да, это иллюзия.
Но какая!
Всё так и выглядело когда-то давно! Тогда, когда лечебница была только построена!
Обхватываю себя за плечи и кружусь по залу, напевая себе под нос мотив вальса…
Кружусь и заливаюсь весёлым смехом. Впервые за много месяцев.
Мне неожиданно становится так легко.
Наверное, потому, что прямо сейчас я ощущаю себя принцессой, которая сама творит сказку и, взмахнув волшебной палочкой, создаёт красоту вокруг себя!
И эта так чудесно и так…волшебно… что я забываю обо всем и кружусь, кружусь по залитой лунным светом зале.

Глава 17

Утром просыпаемся рано.
Все без исключения.
Сегодня вечером приезжает граф, а дел ещё очень много.
Весь день лечебница гудит, как растревоженный улей — все снуют туда-сюда, двери хлопают, в окнах мелькают силуэты эльфискулей. Каждый занят делом.
Марта мечется между кухней и кладовой.
Её русые волосы выбиваются из-под косынки, на лице мука и беспокойство:
— Грибной суп... Пирог с яблоками... О, томаты! — она радостно всплёскивает руками, но тут же хмурится. - К ним бы кусочек мяса… и базилик…
- Марта! — перехватываю её руки и мягко сжимаю. - У нас есть баклажаны?
Она удивлённо моргает и кивает.
- Отлично, — улыбаюсь я, придумывая, чем мы сможем удивить графа. - А сливочное масло.
- Есть.
- Отлично! Нам нужен лук, морковь, немного чеснока, ложка сахара и пара щепоток соли.
Брови Марты удивлённо приподнимаются.
- О, это будет объеденье, — улыбаюсь ей и рассказываю, как стоит порезать овощи для баклажанной икры. Моей любимой.
Марта недоверчиво щурится, но загорается идеей. Переспрашивает, уточняет и потирает руки.
Отлично!
В огромном сотейнике уже растапливается кусочек сливочного масла для обжарки овощей.
Грета, вооружённая тряпкой и голосом, который способен поднять из мрака даже самые ленивые тени, гоняет эльфискулей по палатам:
— Выбросить эти лохмотья! Протереть окна! Вон ту паутину тоже! — её голос разносятся по коридорам, будто боевой клич.
Даже престарелые пациенты проникаются важностью момента. Меньше ворчат и почти не ругаются друг с другом.
Я занимаюсь "апартаментами для графа" — двумя комнатами на втором этаже.
Да, половину ночи я потратила на иллюзорное “наведение порядка” на втором этаже. Так увлеклась, что не смогла лечь спать, пока не прикоснулась ко всему на этаже.
Но вот покои графа должны быть отмыты до блеска по-настоящему.
Когда-то здесь были покои старой графини, когда она приезжала в лечебницу с инспекцией, а теперь склад рухляди.
Но ничего! Мы справимся!
Старые ковры мы выносим во двор, перекидываем через старенький забор и выбиваем — эльфискули бьют по ним палками, захлёбываясь от смеха и пыли, пока я не прикрикиваю.
На чердаке находится ковровая дорожка в едином стиле.
Безжалостно отрезаю от неё кусок, побитый молью и, стелю у самой графской кровати.
Эльфискули, замотавшись в тряпки, выскребают пыль из щелей, чихают, толкают друг друга и спорят, кто лучше чистит пол. Два раза проливают ведро, три раза роняют веник, но всё-таки работа спорится.
Распахиваю окна, чтобы выгнать пыль и проветрить комнаты.
Грета приносит вазы с душистыми цветами и ставит на комод и тумбу. А Эль вкладывает мне в руки лавандовые бутоньерки.
- Хм, — вдыхаю терпкий аромат и раскладываю небольшие бутоньерки на подушки, в шкаф и на кресле.
Пусть всё пропитается этим запахом.
— Не хватает мебели, — бормочу себе под нос, осматривая комнату. В углу стоит кровать с продавленным матрасом, у окна — стол с отколотой ножкой, на котором ещё недавно лежали мешки с горохом.
— Позовите господина Бонье! — приказываю эльфискулям.
Столяр с вечера работает в лечебнице вместе с сыновьями.
Эльфискули исчезают. А уже через пять минут старая лестница скрипит под тяжёлыми шагами грузного столяра и его парней.
Они приносят молоток и гвозди, спорят, кто будет держать, кто забивать, пока на них не прикрикивает отец.
Через полчаса стол стоит, пусть и криво, зато уже не шатается так сильно, как раньше.
А господин Бонье с сыновьями уже вытаскивают на двор промятый матрас, вытряхиваю прямо на землю прелую труху и набивают его соломой.
- Но как же? — морщится Грета. - Так нельзя! Он граф!
- Лучше так, — качаю головой, — чем на прелой вонючей трухе.
Она сокрушённо кивает и уходит назад заниматься палатами и пациентами.
Сегодня у них банный день не по расписанию.
- Готово, мадемуазель Штраус, — стягивая с головы шапку и сминая её, говорит столяр. - Что смогли на скорую руку, мы с парнями починили, а остальное…
Он разводит руками, как бы говоря, что по “оплате” и работа. Но я безумно благодарна ему за эту помощь. А как появятся деньги закажу более тщательный ремонт, а может, и вообще сменю мебель.
- Спасибо вам, господин Бонье, — протягиваю руку и жму его грубую мозолистую ладонь.
- Ну что вы, мисс, — он отчаянно краснеет.
- Вы очень, очень, очень нам помогли! И ваши парни! — улыбаюсь его сыновьям. А они смущённо отводят взгляд.
- Ну здрасте, мисс, — раздаётся рядом со мной злобное шипение.
Я вздрагиваю и выпускаю ладонь столяра.
Во двор лечебницы шагов заходит дряхлая кляча, впряжённая в простую повозку.
Правит ей прачка Бонье — розовощёкая деревенская женщина.
И судя по выражению её лица, ей совсем не нравится моя благодарность её мужу и сыновьям.
Но я ведь не имела ничего такого в виду!
- Здравствуйте, — улыбаюсь ей приветливо.
Но в ответ получаю недовольное хмыканье.
- Забирайте свои тряпки, — она спихивает ногой с телеги огромный куль прямо на землю.
он несколько раз переворачивается в полёте и приземляется прямо в мягкую пыль.
От неожиданности и обиды я часто и удивлённо моргаю, открываю рот и там и замираю.
- Не стоит благодарности, мисс, — цедит она ядовито, а сама прожигает яростным взглядом мужа и сыновей. - Домой, живо!
- Но, Жанна, — лепечет столяр.
- Живо, я сказала! Заказы за неделю не деланы. А вы тут, отдыхаете! — рявкает она и снова косится на меня.
Большими красными ладонями она подхватывает вожжи и трогает лошадь, обдавая наше бельё ещё и пылью от колёс.
Столяр быстро извиняется, запрыгивает на свою повозку и торопиться нагнать жену.
- Бельё она вам стирать больше не будет, — раздаётся рядом со мной трескучий старческий голос.
- Простите? — я оборачиваюсь и вижу рядом с собой сухонького старичка, набивающего до отказа табаком трубку.
- Я говорю, склочная баба моя невестка. Раз вбила себе что-то в башку — не выбить.
- Ваша невестка? — моргаю удивлённо, краем глаза наблюдая, как эльфискули собираются вокруг тюка. - Вы… господин Бонье?
- Старший, — довольно крякает он и прикуривает трубку. - А Жанна вам больше не помощница. Раз решила, что вы на Энтони глаз положили. Вот глупая баба…
Он говорит что-то ещё и уходит. А я вместе с эльфискулями пытаюсь оттащить тюк к крыльцу.
По пути он развязывается, и в дорожную пыль высыпается тёмно-серое бельё.
Что это?
Я поднимаю наволочку и чуть не плачу от досады.
Что это такое? Как?
Бельё не белое. Пускай оно и чистое. Но выглядит так, словно его постирали в машинке вместе с чёрным.
И это провал!
Как мы сможем постелить ТАКОЕ бельё нашим постояльцам? И графу!!!!
Я чувствую, как внутри меня всё сжимается от напряжения и боли.
Да что же это такое?
почему сколько я не пытаюсь, постоянно налетаю на какую-то стену?
Ну когда всё уже закончится?
- Мадемуазель Аделина! — зовёт меня Грета из окна второго этажа.
Из того самого, что в покоях графа.
Тяжело вздыхаю, подбираю юбки и бросаюсь на её зов.
Но пока я преодолеваю длинный, вычищенный до блеска коридор, поднимаюсь по лестнице с обновлёнными ступенями и прохожу по иллюзорно вычищенному коридору, у меня немного отлегает от сердца.
И когда я распахиваю дверь в комнаты графа, то выдыхаю с восхищением.
Комнату не узнать.
Ковры радуют глаз красками, в углу стоит добротная дубовая кровать с пышным матрацем. Подушки уложены горкой, как в моём детстве делала бабушка.
И между ними проложены лавандовые веточки.
На столе у окна лежит вышитая салфетка, которую я тайком сняла с окна в своей спальне — белая, с голубыми нитями, немного выцветшая, но всё равно красивая.
На старом скрипучем кресле у камина — единственное чистое одеяло, украшенное ночными фиалками, источающими дивный аромат.
Эльфискули собрали их на опушке и аккуратно вплели в оборку.
Аккуратной горкой у камина лежат сухие дрова.
На деревянном комоде — резная глиняная миска с румяными яблоками, которые растут в заросшем саду на заднем дворе.
Грета довольно щурится и пожимает мою руку.
- Вы хорошо потрудились, мисс Аделина, — кивает она.
Вдвоём мы спускаемся на кухню и удивляемся мастерству Марты.
Меню ужина простое, но, что называется, со вкусом:
Суп из лесных грибов с травами — наваристый, ароматный, в котором плавают кусочки моркови и лука.
Пирог с яблоками и лесными ягодами — Марта постаралась, тесто тонкое, начинка сочная и чуть кислая.
Шанежки с картофелем и травами.
Баклажанная икра в круглой мисочке.
И конечно, чай из мяты — подадим в глиняных кружках, потому что фарфор разбился ещё при графине и новых купить негде.
— Хоть бы не придирались к еде, — шёпотом говорит Марта, вытирая пот со лба и поправляя сползший платок.
Киваю ей, а сама думаю, как бы стянуть шанежку с противня, чтобы никто не видел, и вгрызться в неё зубами.
Я с самого утра ничего не ела.
Но моим планам не суждено сбыться.
Арнольд вбегает в кухню, тяжело дыша:
– Едут! — глаза у него огромные, голос звенит от волнения.
Мы с Мартой и Гретой выходим на крыльцо.
Прижимаю ладони к груди, сердце колотится так, будто вот-вот выпрыгнет.
По широкой подъездной аллее к нам неспешно и величественно подъезжает карета графа Стрэйда — чёрная, лакированная, с гербом на дверце и запряжённая четвёркой вороных.
Всё вокруг будто замирает — ветер утихает, птицы умолкают, даже эльфискули жмутся в проходе, выглядывая наружу из-за наших спин.
Я стою на ступеньках, вглядываясь в тёмный высокий силуэт, что выпрыгивает из кареты.
И чем больше я на него смотрю, тем тревожнее и отчаяннее бьётся моё сердце.
Нет, только не он!
Прошу, боги, пусть не этот наглец окажется графом Стрейдом.
Но стоит ему рассмотреть меня, как тёмный взгляд вспыхивает узнаванием и жаждой мести.
Капец, я попала!