Легенда о Колояре

Глава 1. Капище Перуново.

История, ставшая горькой легендой, началась в далеком княжестве Синегорье, затерянном у подножия Синих гор, где скалы вонзались в небо, а воздух был напоен хвойной свежестью и соленым дыханием Великого моря. Здесь, в неприступном горном ущелье, омываемом ледяными водами реки Быстрой, стояло древнее капище бога-громовержца Перуна. К нему вела единственная узкая тропа, петляющая через перевал к таинственным и опасным Землям драконов. Знавших о ней было мало, а пользовавшихся – и того меньше.

Капище было не просто храмом, а небольшим, самодостаточным миром. За высоким частоколом стояли не только главный храм-сруб с резным ликом Перуна, но и жилые терема для жриц, обширный приют для сирот с отдельным домиком, амбары, полные зерна, вяленой рыбы и солонины, конюшни для лошадей стражи, кузница и баня. Весной и летом двор утопал в цветах, которые сама Верховная жрица Радмира высаживала вопреки условностям. Воздух звенел от детского смеха из приюта и молитвенных песнопений жриц на рассвете и закате. Запах дыма из печей, свежеиспеченного хлеба, сушеных трав и воска от горящих перед идолами свечей создавал атмосферу святости и покоя. Стража – личная гвардия княгини, женщины-воительницы в кольчугах и с секирами – патрулировала периметр, их лица были суровы, но справедливы.

У самого подножия гор, там, где Быстрая река замедляла бег перед впадением в море, ютилась рыбацкая деревушка. Два десятка крепких срубов, крытых дранкой, лодочные сараи, вечно пахнущие смолой и рыбой, сети, сушившиеся на вешалах. Жители – крепкие, загорелые люди с морщинами у глаз от постоянного ветра и соленых брызг. Они жили в тесном симбиозе с капищем: привозили рыбу, лен, мед, ремесленные изделия (веревочные сети, деревянную утварь), получая взамен зерно, защиту и духовное окормление. Жрицы, особенно Радмира, часто спускались в деревню, чтобы благословить новые лодки, помочь больным, утешить скорбящих. Дети из приюта и деревенские ребятишки играли вместе на берегу, а старик Тихон, самый уважаемый рыбак, был для Колояра почти дедом, учившим его вязать узлы и читать реку. Деревня жила ритмом моря и реки, праздники Купалы и Коляды отмечались шумно, с кострами, песнями и обильным угощением из щедрых даров природы.

Радмира была не просто Верховной жрицей; она была душой этого места. Ее красота казалась не от мира сего – высокая, стройная, с лицом, словно высеченным из светлого камня, и глазами цвета летнего неба, в которых светились доброта и мудрость, не по годам глубокие. Серебряный венок с самоцветами, имитирующими цветы (символ ее сана), сиял на ее русых волосах. Но истинным сиянием был ее дух. Она знала по имени каждую жрицу и послушницу, каждого ребенка в приюте. Находила время выслушать их горести, помочь советом, ободрить ласковым словом или теплом своих рук. Ее походка была легкой и бесшумной, а улыбка могла растопить лед в самом суровом сердце.

И была у нее тайна, радость и смысл ее жизни – сын Колояр.

Вопреки всем строжайшим запретам, Радмира была матерью. Любовь к сыну была ее воздухом. Она не чаяла в нем души. Каждый свободный миг она посвящала ему. Они уходили вдвоем от храмового формализма: часами они сидели на гладких, отполированных водой камнях у реки Быстрой. Колояр, положив голову на колени матери, слушал ее тихий, мелодичный голос. Она пела ему древние песни о богах – могучем Свароге, кующем мир, о Макоши, плетущей нити судеб, о Перуне, гонящем по небу грозовые колесницы. Рассказывала легенды о Мировом Древе, на ветвях которого живут люди, о подвигах богатырей, о коварстве Нави. Глаза Колояра горели, он представлял себя таким же воином, героем саг. Мать нежно гладила его по волосам, и в ее прикосновениях была вся защищенность мира.

Их любимым местом были высокогорные луга за водопадом. Перейдя шаткий бревенчатый мост под ледяными струями и поднявшись по высеченной в скале лестнице, они попадали в царство цветов и ветра. Радмира пела, плела венки из васильков и ромашек для сына, а маленький Колояр носился по лугу, пытаясь поймать пестрых бабочек или кузнечиков – «для рыбалки с дедом Тихоном». Устав, он падал в мягкую траву рядом с матерью, и они вместе молча смотрели, как облака плывут над снежными вершинами далеких Драконьих гор. В эти моменты не было жрицы и запретного сына – была только мать и дитя, слитые с природой в едином счастливом покое.

Радмира, рискуя, тайно учила сына не только песням, но и грамоте (расшифровывая руны на древних стелах), рассказывала о звездах, о целебных травах, которые собирала сама. Она делилась с ним мудростью, не предназначенной для мальчиков-сирот. В ее глазах, когда она смотрела на него, читалась не только безмерная любовь, но и глубокая тревога за его будущее в этом жестоком мире. Она знала о зависти и ненависти, таящихся за стенами капища.

Даже строгие правила смягчались для Колояра благодаря ее статусу и всеобщей любви. Рыбаки лишь для вида ворчали на проказы мальчишки, на самом деле соревнуясь за право отвести его к «красавице-матери». Княгиня Деяна, сестра Радмиры, приезжая, забывала о величии, гоняясь за Колояром, чтобы потискать «последнего ребенка», которого ей так не хватало. Радмира смеялась, видя, как ее суровая сестра превращается в нежную няньку. Эти визиты были для Колояра праздником – подарки, сладости, незабываемые истории о дворце и походах от тети Деяны.

В один из таких счастливых вечеров, сидя у костра на берегу после прогулки, Радмира с необычной серьезностью в глазах повесила Колояру на шею амулет – Родовик. Символ рода, связи с предками. Он был вырезан из темного дерева и теплился в ладони. "Носи его всегда, сынок," – сказала она, крепко сжимая его маленькую руку в своей. Голос ее дрогнул. "Пусть он напоминает тебе, кто ты есть. Пусть хранит тебя от зла и невзгод. Помни: твои корни сильны, даже если ты не знаешь их всех. Моя любовь всегда с тобой, в этом знаке." Колояр почувствовал необъяснимую тяжесть подарка и материнский страх, спрятанный за ласковыми словами. Он прижал амулет к груди, клянясь никогда не снимать.

Глава 2. Кровавая Жатва.

Весть пришла не просто гонцом – в Громовце стояла неестественная тишина, предвещающая беду. Стаи ворон кружили над княжеским дворцом. Старая нянька Деяны и Радмиры уронила глиняный горшок с молоком, что считалось дурным знаком. Сам Драгомир чувствовал беспокойство, разбирая доклады о границе с Мещерой.

Гонец был не простым слугой, а одним из княжеских дружинников, что возвращались с дальней пограничной заставы через капище и стал свидетелем гибели Радмиры. Его лицо было серо от страха и усталости. Его ввели в светлицу Деяны – просторную комнату с резными сваями, шкурами медведей на полу и оружием на стенах. Деяна стояла у окна, смотря на тренировочный двор дружинников, ее поза была привычно прямой и властной.

Стражник рухнул на колени, не в силах поднять глаз. Он бормотал, запинаясь, о том, как нашли Радмиру... у реки... тело... признаки насилия... возможно, падение со скал... Его слова повисли в воздухе, густые и тяжелые, как смола.

Сначала Деяна не двинулась. Казалось, она даже не дышала. Потом медленно, очень медленно повернулась. Лицо ее было маской, но глаза... Глаза были огромными, пустыми, как провалы в темноту. В них не было ни слез, ни ярости – только абсолютная, леденящая пустота неверия. Эта тишина длилась вечность. Потом – резкий вдох, словно она тонула. И тишину разорвал крик. Нечеловеческий, протяжный, полный такой невыразимой боли и ужаса, что даже закаленные дружинники у входа содрогнулись. Это был крик зверя, потерявшего детеныша, крик земли, разверзшейся под ногами.

Деяна не думала. Ее тело действовало само. Княгиня схватилась за свой меч, что всегда был при ней несмотря на её положение. Один взмах – неистовый, сокрушающий. Ужас в глазах гонца сменился шоком, а затем – ничем. Голова покатилась по дубовым половицам, оставляя алый след. Кровь брызнула на белоснежную сорочку Деяны, на резные лики богов на стенах. В светлице воцарилась мертвая тишина, нарушаемая только тяжелым, хриплым дыханием княгини и глухим стуком ее сердца в ушах.

"КОНЕЙ! ВСЕ МОИ ВОЛЧИЦЫ – СЕДЛАТЬ КОНЕЙ! СЕЙЧАС ЖЕ!" – ее голос был хриплым, но невероятно громким, пронизывающим стены. Никаких объяснений. Никаких приказов мужу. Ее личная гвардия – "Волчицы", два десятка женщин в кольчугах с двуручными мечами и луками, чьи жизни принадлежали только ей, появились во дворе раньше конюхов. Их лица были каменными, но в глазах читалось понимание и решимость. Они знали, что значила Радмира.

Деяна вскочила на своего вороного жеребца Ярла и рванула вперед, не оглядываясь. "Волчицы" – как стая за вожаком. Они скакали не по дороге, а напрямик, через поля, перелески, мелкие речушки. Кони, чувствуя безумие всадников, неслись как вихрь. Деяна не чувствовала усталости, ветра, хлеставшего по лицу. Перед ней стоял один образ – сестра. Маленькая Рада, смеющаяся в саду. Юная жрица с серьезными глазами. Нежная мать Колояра... и обезображенный труп. Ярость, черная и всепоглощающая, заливала пустоту, превращаясь в холодную сталь решимости. "Перун... Хранитель... Где ты был?" – мысль билась, как птица о стекло. "Или ты позволил? Или ты захотел?"

Они ворвались во двор капища, как буря. Кони, взмыленные, едва не сбили растерявшихся послушниц. Деяна спешилась с коня, не дожидаясь, пока он остановится. Ее взгляд скользнул по обветшалым постройкам, грязи, пьяной жрице, выглянувшей из двери – и нашел главное. Дроги. Покрытые белым холстом. Фигура под ним.

Она сорвала холст. И увидела. Бледное, восковое лицо. Следы жестокости. Сломанные пальцы. Знакомые русые волосы, слипшиеся от крови и воды. Это была Радмира, но это не была Радмира. Это была пародия, кошмар. Все сомнения, вся надежда на ошибку испарились. Вместо них поднялась волна такого бешеного, первобытного горя и гнева, что мир вокруг Деяны окрасился в багровое.

Ближайшая жрица, пытавшаяся что-то сказать, получила удар мечом в грудь. Кость хрустнула, кровь фонтаном. Это был сигнал.

Деяна двигалась как демон. Ее ярость не была слепой – она была смертоносной и точной. Меч свистел в воздухе, отрубая руки, головы, рассекая тела. Она не кричала, не звала врагов. Она методично уничтожала. "Волчицы" сомкнули строй, отрезая пути к бегству, добивая пытавшихся сопротивляться или бежать. Их лица были сосредоточены, движения – отточены годами тренировок. Они выполняли волю своей княгини без колебаний.

Толстая жрица, за секунду до этого делившая с кем-то кувшин вина, увидела ад. Ее животный страх оказался сильнее тумана хмеля. Зубаха юркнула в полуразрушенную кладовку, а оттуда – в узкую щель в скале, известную только посвященным. Ее тучное тело с трудом протиснулось в темноту, спасая жизнь ценой унижения.

Деяна не просто убивала. Она вершила суд и ритуал осквернения. Каждую отрубленную голову (а их было с десяток) она или ее "Волчицы" бросали к подножию древнего Священного Дуба Перуна. Головы катились, оставляя кровавые дорожки, их застывшие в ужасе лица смотрели в небо. "ВОТ! ВОЗЬМИ ИХ, ГРОМОВЕРЖЕЦ! – голос Деяны, хриплый от напряжения и крика, резал воздух. – ВОТ ТВОИ ВЕРНЫЕ СЛУГИ! КАК ТЫ ВЗЯЛ ЕЕ! ГДЕ ТВОЯ МОЩЬ? ГДЕ ТВОЯ ЗАЩИТА?!" Она плюнула на корни дуба. "ПРОКЛЯТИЕ ТЕБЕ! ПРОКЛЯТИЕ ЭТОМУ МЕСТУ! ПУСТЬ ЗЕМЛЯ ЗДЕСЬ ПЕРВРАТИТСЯ В СОЛЬ, А ВОДА ОТРАВИТСЯ! ПУСТЬ ДУХИ НАВИ ВЫСОСУТ ЖИЗНЬ ИЗ КАЖДОГО КАМНЯ!" Ее слова висели в воздухе, тяжелые и зловещие, как сама кровь, пропитавшая землю.

Когда отзвучал последний удар и последний стон, воцарилась жуткая тишина. Только тяжелое дыхание Деяны и ее воительниц, да тихий стук крови, капающей с листьев дуба на мертвые лица. Запах крови и смерти стоял непереносимый. Деяна стояла среди трупов, опираясь на окровавленный меч. Адреналин отступал, оставляя леденящую пустоту и физическую дрожь. Ее белоснежная сорочка была багровой, лицо – в брызгах крови и грязи.

Грохот копыт большой дружины разорвал тишину. Драгомир, в доспехах, с лицом, искаженным ужасом и гневом, въехал во двор. Его взгляд скользнул по кровавой бойне, по обезглавленным телам, по жуткому "украшению" священного дуба – и остановился на жене. "Деяна... Что ты наделала?! – его голос сорвался на крик. – Это же... святотатство! Безумие!"