— Утро красит нежным светом
Стены древнего Кремля,
Просыпается с рассветом
Вся Советская земля… — орал из соседней комнаты бабкин сожитель.
И хотя его соседка — мировая старуха, но найденный ею «по случаю» дедок-активист откровенно раздражал.
Белобрысый парень приподнял голову и прикрикнул, для верности кинув в стенку тапком:
— Петрович, дай выспаться!
За стеной раздалось кряхтение, и на какое-то время наступило затишье.
Но весеннее солнце, безапелляционно влезшее в постель, не дало повторно задремать, а констатировав звук гремящих тарелок и унюхав запах яичницы с помидорами, лежащий на узкой койке решил проснуться.
Завернув умыться, он прослушал слезливый бабкин рассказ о её нелёгкой судьбе и, удовлетворённо хмыкнув, понял, что завтрак ему обеспечен — по праву пребывания в этом доме.
— Ты не смотри, что патлатый такой,— тем временем вещала бабка, — детдомовский парень-то. Настрадался. А рукастый какой. Вон, был барак-коммуналка, а теперь у нас с внучком — Квартира! Помирать буду, ему комнату отпишу.
***
Соседка по случаю праздника собиралась на кладбище, а он ещё месяц назад обещал помочь с покраской оградки.
Матеря себя, Костя тоже собрался.
Погост в начале своего заселения находился среди кусочка светлого берёзового леса, теперь же уходил серым металлочерепичным забором далеко к холмам и там спускался к реке.
Они подошли к могиле после полудня. Кто именно там лежал и кем он бабке приходился, Костя не вникал. Но бабка, охая, сразу начала сгребать прошлогоднюю траву, а Константин, неторопливо расставив банки и слегка зашкурив ржавые участки, принялся красить. Так и провозились весь остаток выходного дня. Уже под вечер, тихо посидев и повздыхав, отправились домой.
К этому моменту вокруг могил медленно начали расползаться островки серого ночного тумана, превращая прошлогодние травы в цепкие руки, тянущиеся за живым теплом.
Тут бабка охнула:
— Кость, а лопатку-то я свою забыла, жалко ведь, подберут…
Парень покосился на старуху, но та смотрела жалобно и как-то безнадежно. Эх, не родился толстокожим бегемотом — бесполезно пытаться за него сойти. Буркнув: «Догоню» и мысленно коря себя за мягкотелость, Костик рысью побежал через старое кладбище напрямик.
Здесь покойников хоронили как попало.
Давно покосившиеся кресты вырастали под самыми разными углами, а редкие памятники так глубоко ушли в не просохшую после зимы землю, что Костя перепрыгивал с одного на другой, мечтая только не провалиться в стылую весеннюю топь.
Впереди возвышался единственный на весь погост «памятник архитектуры». Склеп, притулившийся к останкам каменной церкви, в народе за сохранность и мраморные, чудом не отколовшиеся детали, изображающие закрытые створки ворот, был прозван «вампирским отродьем».
Юноша разогнался и, перепрыгнув бордюр, собрался обогнуть склеп, чтобы потом по прямой тропинке добежать за оставленной «ценной лопаткой».
Казавшееся непоколебимым, сооружение тем не менее частично ушло в землю, блестя в свете заката мраморным портиком осевшей в землю стены.
Когда-то пять ступенек вели к изображению закрытых врат, но теперь они совсем исчезли в чёрной жидкой грязи, дыша на Костю характерным запахом тлена и вечной скорби, присущим всем кладбищам в мире.
Мрачную атмосферу приближающейся ночи нарушил ухающий крик филина… и парень, поскользнувшись, полетел вперёд головой — к каменным створкам ворот.
***
… Ему снилось скорбное лицо матери, которую он никогда не видел, и ласковые руки, касающиеся его лица:
— Пришёл… — услышал он.
— Мы очень долго ждали тебя, сынок…
Потом небо раскрасилось яркими алыми всполохами, и сквозь тяжёлые раскаты грома прозвучало: «Иди, обрети крылья!».
Вокруг всё завертелось, и он… очнулся!
Бледная в свете фонаря бабка кричала:
— Костенька, живой, слава Богу, не бросил меня старую. Детонька моя, как же так, разбился! А я туда-сюда, уж кричу-кричу. Вот, со Степан Ильичом, смотрителем, еле нашли… Ты идти-то сможешь?
Старуха кое-как помогла подняться… Только к полуночи, они, наконец, оказались дома.
Голова у Кости болела немилосердно, его тошнило, и уложенный в кровать, со льдом на огромной шишке, разросшейся через весь лоб, он долго мучился от бессонницы. Кажется, это было сотрясение. Но муниципальные больницы парень любил так же «нежно и преданно», как и «родной» детдом (было за что). Так что с сотрясением или без, а его голова точно обойдется без помощи «добрых докторов».
Безуспешно пытаясь задремать, парень поднял правую руку и увидел на безымянном пальце тонкое золотое колечко, искусно свитое из переплетения листьев и крошечных змеиных голов, сильно смахивающих на драконьи, только в миниатюре. Попытка снять странный раритет ни к чему не привела, и юноша уснул.
Ему снилось, как в тяжёлом синем плаще, расшитом по краю, он спускается по ступеням.
Мраморный проход открыт.
Он наклоняет голову и видит затянутый плотной тягучей паутиной коридор. В свете серебряной луны огромные пауки, не привыкшие к пристальному человеческому вниманию, расползаются в разные стороны. Костя протягивает руку и брезгливо срывает липкие нити с хитином, оставшимся от некогда попавших сюда насекомых. В просторной усыпальнице пахнет крысиным помётом. Он чувствует этот резкий запах и слышит торопливый стук маленьких когтей по древним камням.
В самом центре на постаменте белого мрамора стоит серый гранитный саркофаг. Константин подходит к нему и не без труда сдвигает массивную крышку. Слышатся резкие крики сов и грозный рокот никогда не виденного им океана.
Розоватые лучи утреннего солнца бесшумно прокрались мимо неплотно задернутых тяжелых штор и коснулись пестрой взлохмаченной макушки, торчащей из-под покрывала. Макушка недовольно пошевелилась и глубже уползла в плотно свернутый кокон, зато с обратной стороны выползла розовая девичья пятка. Лучи с удвоенной силой принялись ее щекотать, так, что обладательница конечности завозилась, распутываясь и села в кровати, сонно потягиваясь.
С минуту посидела, постепенно просыпаясь и болтая в воздухе ногами, не достающими до пола, потом сползла с кровати, попутно утащив за собой покрывало, так, что оно одним концом легло на ковер, как будто кидаясь следом в попытке вернуть и оставить человека себе. Загребая босыми ногами длинный ворс, а пальцами распутывая волосы, девушка поплелась в прилегающую к спальне ванную. В умывальник была уже налита теплая вода, и свежее мягкое полотенце уже висело на чуть задранном клювике бронзовой птички. Девушка набрала воду в ладони и поплескала себе в лицо, вытерлась полотенцем и замерла, прижав к себе скомканную ткань – то ли задумавшись, то ли досыпая.
Из комнаты послышалось всхлопывание расправляемого покрывала и голосок горничной:
— Госпожа Эмилия, доброе утро, госпожа Луиза ожидает вас в малой столовой к завтраку.
Остальные утренние процедуры Эмилии пришлось доделывать в спешке – мама ждать не будет, умчится, поминай, как звали, а вечером устроит нехилую выволочку.
«Владелице столь обширных угодий не пристало залеживаться в постели, словно актрисе столичного театра, надлежит подниматься с первыми лучами солнца и крепко держать бразды правления в своих нежных ручках», — влезая в платье, пробурчала девушка себе под нос, передразнивая мамины слова. Влезла, застегнула маленькие круглые пуговички, и по винтовой лестнице направилась вниз, скользя ладонью по золотистым перилам. В доме и во дворе уже шла повседневная работа – горничные тащили стопки белья, за окнами перекрикивались конюхи, издалека доносилось мычание бредущего на пастбище стада.
Мама встретила девушку одобрительным взглядом из-под смоляной челки:
— Дорогая, доброе утро, топленое молоко и шоколад весьма тебе идут.
Эмилия покосилась на свое бежевое с коричневыми кружевами платье и молча плюхнулась на привычное место – сбоку от матери, так, чтобы краем глаза можно было косить в окно. Потянула к себе чашку с травяным отваром, принюхалась: яблоко, кипрей, вишневый лист. Пойдет. Открыв обширным бедром дверь, кухарка внесла большой поднос с завтраком. Теплый еще багет, ветчина, сыр, пряная зелень, оладьи с медом. Их-то Эмилия немедленно и нагребла себе на тарелку. Мама укоризненно нахмурила изящные брови:
— Милочка, детка, а как же белок в начале дня?
— Паом, — отозвалась девушка сквозь набитый рот.
— Изволь прожевать, проглотить и ответить как полагается. И не заглатывай еду, как крокодил, за тобой никто не гонится, ешь аккуратно, — сама Луиза элегантно разделывала ломтик ветчины ножом и вилкой, отправляя в рот нарезанные ромбиками кусочки.
— Да, мама, хорошо, мама, — Эмилия выпрямилась, подобрала локти, переложила вилку в левую руку и вооружилась ножом, — так пойдет?
— Конечно. Так гораздо симпатичнее.
— Только невкусно.
Луиза не обратила на бурчание дочери никакого внимания, спор этот происходил не в первый раз и был, наверняка, не последним.
— Так что с белком для растущего организма?
— Я компенсирую его в течение дня, например, устроив перекус, скажем, незадолго до полудня.
— Хорошо. В таком случае рекомендую взять с собой вот этого чудного сыра и употребить его сразу после занятий с господином Амбюшюром, который будет ожидать тебя в малом бальном зале уже через тридцать четыре минуты. После занятий не забудь переодеться.
Эмилия наморщила нос – преподаватель танцев Анри Амбюшюр никак не входил в число ее любимых. Он не ругался непонятными словами, как преподаватель естествознания, не стучал карандашом по пальцам, как преподаватель музыки, но умел так посмотреть, что юная и, в общем-то неплохо двигающаяся девушка сразу начинала себя чувствовать коровой. Да-да, той самой, товарки которой только что мычали за окном. Мама между тем продолжала:
— Следом у тебя урок с господином Барнсом. Подберите букет в большую столовую, что-нибудь попышнее. После обеда поможешь отцу с конторскими книгами, вечером ожидаем визит Патрика и Леопольда.
Эта новость Эмилию одновременно и обрадовала и огорчила: она настолько же любила веселого и забавного дядю со стороны отца Патрика, насколько терпеть не могла чванливого третьего их брата Леопольда. Три сына длинноногой красавицы Матильды, в более чем солидном возрасте еще сохраняющей ясность ума и крепость тела настолько, что пару раз в год выезжала на верховую охоту, были все разные и по характеру, и по внешности.
Окончив завтрак, Эмилия все-таки направилась в малый бальный зал, где два часа подряд совершенно честно пыталась запомнить, с какой же ноги, черт ее побери, делать шаг в третьем туре конского бранля, а с какой в четвертом. Преподаватель показывал раз за разом, постукивая тростью о вощеный паркет, Эмилия старалась, подскакивая, проворачиваясь на одной ножке и каблучками выбивая пыль из щелей, но через два часа мучений господин Амбюшюр объявил урок законченным и, возводя руки к небу, громогласно поведал потолку, что когда придет время учить эту девочку свадебному маршу, он либо уволится, либо повесится.
Разгоряченная и взмокшая Эмилия влетела в свою комнату, на ходу расстегивая пуговицы. На кровати уже лежало другое платье – серое, в узкую розовую полоску, с широким фартуком. Единственным украшением наряда был вышитый шелком вензель рода на кармане, потому что дневные рабочие платья должны быть мерилом скромности и пунктуальности. Как платье может являться мерилом пунктуальности – Эмилия не понимала, скромности еще ладно. На столике стоял подносик с перекусом, пришедшимся как раз вовремя, проголодавшаяся после танцев девушка в мгновение ока смела и хлеб с сыром, и зелень. Пора было идти в оранжерею – садовник уже ждал ее.
Во Вселенной, как в водах безвременья
и не охватимого разумом пространства,
затерялись обитаемые миры — Ойкумена
Великого Космоса.
Никто ещё не ответил на вопрос сущности
— кто мы, зачем рождаемся и умираем,
кто тот кукловод, умело расставивший
фигуры в шахматном порядке
бескрайней доски?
Гамбит.
Новая партия разыграна, и пешки
неторопливо начали свой путь.
Боги, демиурги, предтечи
— создающие для развлечения разумных
«по образу и подобию», сошлись
на вечерний коктейль...
Удивительно, но во все времена
величайшей из великих является Богиня
Судьба и её единоутробный брат Случай…
***
Их окружал лес. Костя с бабкой, испуганно прижавшей руки к груди, вылезли из кабины и, медленно обойдя машину по периметру, убедились в полном отсутствии дороги. Стояли предрассветные сумерки.
Через час они оба, периодически нервно посмеиваясь, сидели рядышком в кабине, тщательно закрыв дверь, и вели неторопливый разговор в слегка комичном, но ничего не значащем тоне. Ни о чём.
Между тем, горячее и жаркое светило с неохотой поднималось над лесом, окрашивая листву в немыслимые сине-зелёные оттенки. Когда все лучи слепяще-оранжевого шара оказались на густо-синем, мерцающем сквозь листву небосклоне, Костя внимательно глянул на свою домохозяйку, словно, наблюдая её в новом ракурсе.
Ей было немногим больше пятидесяти. В свете просыпающейся природы, всегда добродушный рот кривился в каком-то собачьем оскале. Лицо заострилось и приобрело черты битого судьбой крупного зверя. Серо-зелёная куртка с капюшоном, отороченным серым искусственным мехом, топорщилась на плотном, немного располневшем с возрастом, теле. Одетая, с целью перспективного посещения храма, плиссированная юбка, расширяла округлые бока, а резиновые сапоги с облезшими от возраста пуговками, завершали нелепый наряд. На голове переливался золотыми нитками ярко-красный «модный» платок, который давно служил неотъемлемой частью тела, каким-то защитным внешним покрытием кожи.
Бабка примолкла, поймав его изучающий взгляд.
— Что, детонька, попали мы в передрягу-то. Решай, что делать будем? Выбираться надо отсюдова. Ты служил. Давай-ка, рекогносцировку делай, а я что-нить на поесть нам, по-соображу.
— Реко... что? — переспросил парень.
— На разведку иди! — порешила бабка.
— Да вон, монтировку-то в руку возьми! Мало ли, кто в лесу таком крашенном шастает... — И, решительно дёрнув ручку, она спрыгнула на траву из кабины.
***
Возвращаясь после не слишком удачной охоты, Бобыль, совсем на границе своей земли, услышал рычание, скрежет и, наконец, резкие запахи нагло пометившего кусты крупного молодого самца.
Шерсть на загривке поднялась, и оборотень осознал, что на его личную, давно утверждённую советом, после ухода из стаи, территорию, совершено нападение. Хозяйничал не прохожий, чужак, который так просто не уйдет.
Не торопясь бесславно умереть в прямом столкновении, видевший и не таких выскочек, волк-одиночка, крадучись, подошёл к месту с подветренной стороны, и залёг в раскидистых кустах. Именно в этот момент, из дома, почти целиком оббитого хладным железом, на траву спрыгнула... волчица.
Вся ее, задрапированная в прочные и дорогие одежды фигура, являлась редким союзом грации и нерастраченной женской силы. Тщательно скрытые, но такие ощутимые, груди были не маленькими, но точно упругими. Живот не казался плоским, при этом не висел курдюком. Её длинные поджарые крепкие ноги, спрятанные в немыслимой цены непромокаемые кожаные сапоги, только слегка утончались книзу. Это было таким незначительным несовершенством, что Бобыль сразу решил не обращать на лёгкий дефект внимания и поднял глаза к лицу.
Тонкие черты, создавшие крепкий лоб и крупные живые глаза, немного расширялись к низу, показывая миру крепкую волчью суть и здоровые зубы, блеснувшие золотинкой через улыбчивые полные яркие губы. Маленький шрамик на подбородке подчеркивал возможности охотницы.
Внезапно, она откинула голову и, сняв огненный плат, посмотрела на восставшее из царства вечной ночи солнце. Огненные кольца, достающие плеч рассыпались по шее, словно оставляя тонкие следы.
— Богиня! — прошептал волк...
***
Костя не торопясь собирался на перспективную охоту.
На кого? Да кто его знает-то, в этом месте.
Притом, что смутное и не до конца осознанное ощущение близкой опасности, какого-то чужого присутствия возникло у него сразу, в тот самый момент первой вылазки в чуждый дикий лес, «до кустов».
С раннего детства развитое чувство самосохранения, позволившее ребенку выживать в детском доме, включило осязаемый всей кожей сигнал, заставляя мышцы непроизвольно сжимать кулаки и поднимать дыбом волосы.
Странно, но застав на излёте кусочек чеченской войны, длительно гоняя фуры с «ходовым» товаром по бескрайним областным трассам, и, перегружая по ночам ящики с весьма качественным «неликвидом» с проходящих мимо товарняков, он давно не испытывал ничего подобного.
Вернувшись в кабину, и, закрыв её на замок, парень начал глубоко дышать, выпил ещё совсем горячего чаю из термоса, но попытка расслабиться не удавалась, а мысли, быстро найдя причину странного состояния организма, вернули его во вчерашний день.
Взгляд упёрся в кольцо.
Заметно выросший золотой ободок, плотно усевшийся на пальце и раскалившийся в момент их переноса добела, теперь мирно отражал начинающее ощутимо разогревать кабину светило. Голова змеедракона ехидно смотрела на своего владельца, открыв глаза, и, поблескивая прозрачными камушками.
Первое чувство, которое ощутила Эмилия после пробуждения – это осознание вселенского облома. Надо же было вчера так опозориться. Мало того, что упала, запнувшись, как неуклюжая тарса, так еще и перекинулась от испуга и предстала всем в своей нелепой, дурацкой нелетающей звероформе. Горячая слезинка скользнула по виску в ухо, неприятно там защекотав, Эмилия сердито закопалась обратно в покрывало и там снова разревелась.
Видимо, услышав звуки, в комнату вошла горничная, раздернула шторы:
- Госпожа Эмилия, доброе утро, приказано принести вам завтрак и помочь одеться. После завтрака господин Генри ожидает вас в библиотеке.
Горничная поставила на столик поднос и раскрыла дверцы гардероба:
- Какое платье прикажете подать? Беж? Аквамарин? Шотландская клетка?
Пришлось выползать из-под покрывала и умываться. Из чувства протеста к собственной внешности Эмилия выбрала малиновый капот. Вяло пожевав любимой каши из коричневой ароматной крупы с совершенно непроизносимым названием, которую специально для нее папа выписывал из далекой страны, Эмилия все-таки отважилась спуститься в библиотеку. Волоча ноги, она медленно сползла с лестницы и подошла к тяжелой дубовой двери в блестящих бронзовых кружевах. В обычный день она не преминула бы погладить смотрящиеся как настоящие листики и выглядывающих из-за них ястребов, кукушек и прочих дальних родственников, но сейчас мысли ее занимал вопрос: что ей скажет папа? Наверняка, будет читать мораль о том, что со своей звероформой нужно обращаться аккуратно и не перекидываться в одежде. Стоило вспомнить испорченное платье, как в глазах снова защипало. Эмилия потерла глаза рукавом и толкнула дверь. Хорошо смазанные петли провернулись без малейшего скрипа, и взору мгновенно опешившей девушки предстало все находящееся в доме семейство Эдллкайнд: мама, папа, оба дядюшки. Хорошо хоть противного Кристофера не было.
Эмилия пискнула и попыталась скрыться за дверью, но та уже закрылась за ее спиной, и девушка чувствительно стукнулась лопатками. От смущения щеки ее залил румянец, по цвету сравнявшийся с капотом. Луиза неодобрительно посмотрела на дочь, по ее мнению, такое поведение было пристойно лишь служанкам, но не девушке из рода Великого Орла, пусть она всего лишь курица.
Генри же поднялся из кресла, подошел к дочке и ласково ее приобнял:
- Не стоит смущаться, дорогая, здесь все свои. Садись, мы хотим тебе что-то рассказать.
Он подвел дочь к креслу, оббитому темно-вишневым бархатом, уже несколько вытершимся от пребывания в нем нескольких поколений хозяев дома. Усадил и первым делом подал оброненное вчера кольцо:
- Возьми свое ИКо, ты вчера потеряла.
Эмилия виновато поглядела на отца и надела идентификатор на палец. Широкое бронзовое колечко с тончайшей гравировкой принадлежности к роду плотно защелкнулось на фаланге, скрыв под собой светлую незагоревшую полоску.
Генри, открыв своим ключом запертую стеклянную полку, достал оттуда и положил на колени к Эмилии тяжеленный том в обложке из пересохшей тонкой кожи.
- Открывай, там закладка.
Эмилия осторожно перекинула несколько страниц – искомое место находилось почти в самом начале книги. Ее взору предстали пожелтевшая бумага с выцветшими чернилами. С трудом разбирая старинный витиеватый почерк девушка с выражением начала читать:
- Сказание о том, как род Эдллкайнд отделился от рода Великого Орла. Давным-давно это было. Жили братья Орлы в мире и согласии, охраняя Туманное Зеркало. Сила их была известна по всей Оромере, и редко кто добирался до Огненных островов в поисках исполнения желаний, поэтому дни их текли бестревожно и размеренно. Чтобы внести в течение дней приятное разнообразие, устраивали братья турниры. Поднимались они на могучих крыльях выше самых высоких гор к солнцу и падали оттуда быстрее молнии, когтя косулю или жирного кабана. После устраивали изысканные пиры, где пели, танцевали и слагали баллады. В одной из баллад старшего брата младший брат заметил неточность и обратил на нее общее внимание. Раздосадован был старший брат бестактностью младшего и своим промахом и бросил в сердцах «Ты скоро до колибри до…
На этих словах Эмилия смутилась еще больше и подняла на отца жалобный взгляд:
- Папа, тут написаны нехорошие слова.
- Вот поэтому мы и не давали тебе раньше читать эту легенду. Но теперь уже время пришло, ты уже не маленькая девочка, чтобы падать в обморок от высказываний предков, а твое расстройство от своей звероформы нас тревожит. Ты не виновата, что тебе досталась такая птица, виновато древнее проклятие. Читай дальше.
Эмилия послушно кивнула.
- С того дня куда бы ни пошел младший брат, чем бы ни занимался, над ним потешались, и даже самые маленькие орлята хихикали вслед и пищали «Колибри, колибри». Был он вынужден взять жену и детей и покинуть Острова, улететь на континент и основать гнездо там, далеко от родины.
Эмилия замолчала. Легенда ей не понравилась, к тому же было непонятно, почему она все-таки курица. Генри продолжил:
- В другой истории, уже гораздо более поздней, рассказано, что с момента переселения в роду перестали рождаться орлы. Первое поколение состояло из соколов, беркутов, ястребов, дальше хуже – стали рождаться врановые, совы, все мельче и мельче, ты сама знаешь, что Кристофер вообще очень маленький чижик, видно, недалек тот день, когда в роду действительно появится колибри. Поэтому мы очень тщательно подходим к вопросам замужества. Тебе давно известно, что замуж ты выйдешь за того, кого назовут старейшины, в частности, бабушка Матильда. Сейчас претендентов на твою руку двое, и на первом осеннем балу они будут представлены тебе, останется только выбрать одного.
- Да, папа, я знаю. Не сказала бы, что очень рада, но если так положено… Можно я уже пойду? Мне надо подумать.
- Конечно, милая, иди, - Генри еще раз ободряюще обнял дочку.
Впервые, за последние годы, волк-одиночка был счастлив.
Пять месяцев семейной жизни совершили чудо, не только с ним, но и с его внешним видом и бытом. Будучи от природы знатным волком из достойной семьи, он существовал в разваливающемся поместье на самой границе территории прайда и не обращал внимания на разруху. Гора хладного железа, упавшая с небес, вместе с дорогой его сердцу волчицей, произвела фурор в мире стаи и обогатила его на несколько поколений вперёд.
Сейчас он неторопливо прошёл под каменной аркой, чтобы уже через несколько минут очутиться в маленьком внутреннем дворике, с полуразрушенным бассейном в центре, последний раз наполненном, наверное, ещё при его деде. Впереди раздавались голоса, и густая цементная смесь вылетала белёсым паром из-за поворота. Мир вокруг возрождался.
В прошлом, дворик, весь круглый и прозванный его нынешней хозяйкой привратьем, был окружён величественной стаей из двенадцати каменных волков, высеченных в натуральную величину. Сейчас сохранилось всего пять фигур. Их каменные зрачки, загадочно устремлённые в глубину пустого водоёма, словно искали на дне письмена о старых победах.
На землю тихим летним туманом спускался вечер, длинные зыбкие тени одевали безымянных вожаков своим прозрачным покровом, и у Бобыля в душу закралось навязчивое подозрение, что в нужный час эти каменные герои оживут, чтобы закрыть своими телами его семью.
Вздрогнув, он вспомнил волчат и ту, первую, охоту, унёсшую его жену и детей в серый сумрак смерти.
Поприветствовав каменщиков, оборотень ускорил шаг и, обойдя стройку, наконец, застыл перед новой массивной дверью из морёного дуба. Железное(!) дверное кольцо, формирующее шею у волчьей головы, с раззявленной в бешенстве пастью, висело на ней. Потянувшись к кольцу, волк вздрогнул и толкнул дверь за ниже приделанную ручку.
Уже переступив порог, он, как бы невзначай, обернулся и хозяйским глазом ещё раз осмотрел интенсивное строительство. А затем, по-щенячьи оскалив человеческий рот, и, тихо поскуливая от ожидания, заскочил домой.
Дверь за ним бесшумно затворилась. Бобыль остановился в коридоре и, чуя впереди родной запах, на какой-то момент заколебался. Затем, утомившись ждать, он вздохнул и принял условия игры: его хозяйка не привыкла ещё слушать мир носом…
Небольшой коридор теперь украшали гобелены. Искусно вышитые волчьи стаи окружали благородную оленью семью. Миг трапезы. Сытые, весело играющие с костьми волчата. Белый, свежевыкрашенный свод потолка пах чистотой. Полы — новой краской.
Ещё раз оглянувшись, Бобыль неторопливо сел на небольшую каменную скамью и, стянув сапоги, разрешил себе отдохнуть…
Почти сразу отворилась входная дверь. Гобелены шевельнулись от дуновения ветерка и опять застыли.
В дом, без приглашения, вошёл высокий жилистый седой старик, в сопровождении огромного чёрного волка.
Бобыль, раздражённый появлением незваного гостя, недобро посмотрел на мохнатого прислужника и, только потом, в глаза хозяина рабской собаки.
Типичное вытянутое лицо старого оборотня из благородных, хитро сощуренные глаза, бритая голова и широко раздуваемые крылья носа… Мрачный портрет сидел на коренастой шее. Крепкое мускулистое тело отказывалось верить количеству прожитых лет. Бобыль широко улыбнулся, окончательно решив, что гость страдает от запора.
— Добрый вечер, — произнёс старик, с рычащими нотками в голосе, хорошо слышимыми в каждом уголке дома.
— Как я полагаю, наш волк-одиночка обзавёлся самкой? И, может быть, он пригласит старого вожака на обед?
Бобыль вздохнул и, скосив глаз на грозного телохранителя, понял, что вечер загублен.
— Я к Вашим услугам, уважаемый.
Лицо старика удивлённо вытянулось, брови взлетели, а на лбу старого махинатора залегли глубокие морщины.
— Ты всегда был удивительно воспитанным щенком, Марк, я не сумел убедить тебя взять в дом племянницу, возможно, новая хозяйка из дикой стаи сумела обуздать тебя…
— Мое имя и та история — забыты, — ворчливо ответил Бобыль. — Входите.
В этот момент в коридоре послышалось шуршание юбок, и вплыла его королева.
— Вы должны извинить нас, за небольшую ложь хозяина поместья. Я не из Дикого леса. Я из России.
После минуты поражённого молчания со стороны мужчин, (ведь самка не вмешивается в разговоры оборотней), она, оценив ситуацию, продолжила:
— Впрочем, это одно и то же… Проходите. Нечего в коридоре-то стоять.
Вожак последовал за хозяином по тёмному коридору.
Сзади, поджав хвост, следовал волк.
Бобыль привёл незваных гостей в просторную кухню-гостиную. Квадрат потолка показался любопытствующим невероятно высоким, около восьми ростов в высоту. Эту часть разрушенного второго этажа переделали, искусственно увеличив пространство, и, добавив в помещение света и воздуха. Стены украшали ионические колонны. Два просторных дивана, три комода и стол посередине — создавали впечатление изысканного городского изящества и внушительности.
Вожак огляделся и, сев на подставленный стул, разомкнул тонкие губы:
— Ты богат…
Единственным элементом, не вписывающимся в обстановку, был огромный кусок хладного железа, как-то сиротливо стоящий в углу. Даже четыре взрослых оборотня, обрядившись в мифриловые перчатки, не смогли бы сдвинуть его с места. Это было не состояние. Сокровище. Короля!
Поймав удивленный взгляд, хозяйка бросила странную фразу:
— Мотор. — Затем засуетилась и спросила, — что предпочитаете, староста?
Вожак поперхнулся, а сзади раздался кашель… собаки. Зло взглянув на телохранителя, оборотень нашёл в себе силы ответить богатой нахалке:
— Пива, если можно.
— Конечно, можно, — бойко ответила она. — Но я бы посоветовала Вам своих настоек. Попробуйте.
Лето лишь начинало вступать в полную силу, и утренняя прохлада, притаившаяся на тенистых склонах оврага, заставляла зябко поёживаться, несмотря на бодро карабкающееся к зениту солнце. Игриво встряхивая головой при виде вспугнутой бабочки, Дэвгри рысила по полузаросшей дороге, теряющейся между стройным рядом маисовых всходов и буйными зарослями терновника, обрамляющими поле по периметру. Эмилия покачивалась в седле и думала о дядюшке Оддбэлле. Каких только слухов не ходило в роду про матушкиного младшего брата! Болтали, что он даже учился в Королевской академии в Эдвенчере, после чего и тронулся рассудком — не то от какого-то головокружительного открытия, не то, наоборот, от не менее головокружительного провала. Говорили, будто дом Оддбэлла — это самый настоящий музей всяких технических фокусов, а то и лаборатория, в которой дядюшка самолично эти фокусы придумывает и воплощает в жизнь… Эмилия размышляла, что ведь когда-то, наверное, дядюшку звали вовсе не Оддбэлом. Наверное, у него было вполне нормальное имя, не могло не быть. Только все его давно забыли, уж больно крепко привязалось к дядюшке прозвище Чудак…
Раздумывая обо всём этом, предвкушая предстоящий удивительный визит, девушка не заметила, как дорога, поплутав среди заросших полынью и вереском холмов, привела к длинному пологому спуску, в конце которого виднелась увитая молодой сочной зеленью ограда. В общем-то, отгораживаться было, собственно, и не от кого: ни воров, ни тем более разбойников в окрестностях не помнили даже старожилы. Но иногда досаждали дикие звери. Особенно зимой, и особенно хозяевам домов, стоящих на отшибе. А тут — и вовсе хутор в глухих дебрях. В таком не только зайцев, грызущих молодые яблони, стоило бояться. Сюда и волки в холодную и голодную ночку придут, не задумываясь.
Дэвгри спустилась с холма, и Эмилия оказалась перед коваными воротами. Несмотря на способ изготовления, казалось бы, изначально предопределявший массивность и фундаментальность конструкции, ворота выглядели ажурными и воздушными. Казалось, помять, повредить филигрань между тонкими прутьями сможет даже нежная девичья рука, ненароком задев металлические кружева веером или сложенным зонтиком от солнца. Однако, при ближайшем рассмотрении полоски, из которых была собрана филигрань, оказались не такими уж и тоненькими, а прутья отливали той уверенной синевой, что характерна для прочных благородных металлов, из которых изготавливают вещи, призванные быть крепкими и долговечными.
Эмилия хотела постучать и только собралась отыскать колотушку или колокольчик, как ворота стали открываться с мелодичным звоном, подобно музыкальной шкатулке для драгоценностей, подаренной отцом на прошлые именины. Кажется, удивительное начиналось прямо у входа в сад. Девушка спешилась и шагнула в открывшееся пространство, ведя Дэвгри в поводу.
****
Вопросы так и распирали изнутри изящную головку Эмилии. И вопросы эти были… Хм. Чудные. Задавать их матушке или отцу было бессмысленно — потому, что те наверняка не знали ответов. Задавать весёлому дяде Патрику было интереснее, поскольку у него всегда был припасён остроумный и смешной ответ на любой её вопрос, но, увы, с точки зрения смысла это был столь же проигрышный вариант. Все ответы дяди Патрика были однозначно весёлыми, но вот каков в них был процент истины, да и был ли он там вообще — этого наверняка сказать не смог бы и сам Патрик, даже если бы захотел. А девушке на этот раз нужны были только истинные ответы. Так где же искать такие ответы на чудные вопросы, если не в обиталище чудака? Несмотря на весьма поверхностное знакомство, дядя Оддбелл почему-то заранее внушал ей доверие. Тем более, что он даже перекидывался в сыча. Не в филина, конечно… Но уж всяко и не в павлина, и тем более не в ничтожную глупую курицу.
С такими мыслями Эмилия шагала по дорожке, отсыпанной ольховыми шишками, пока не наткнулась на шлагбаум. Самый настоящий, покрашенный в широкую чёрно-красную полосу, шлагбаум отделился от ствола высокого дерева справа от тропинки и плавно опустился в горизонтальное положение. Из выглядывающей из-за дерева массивной стойки, к которой крепилось основание шлагбаума, с шипением вырвалось облачко желтоватого пара. Лязгнула цепь, и вдоль конструкции по направлению к девушке пополз толстый бронзовый крюк с защёлкой. «Накинь поводья на гак, гость!» — прокаркал странный хрипловатый голос. Эмилия вздрогнула, но, не обнаружив вокруг никакой опасности, подчинилась, осторожно надев повод Дэвгри на крюк и опустив язычок защёлки. Снова прошипело, и крюк медленно двинулся в обратную сторону, увлекая за собой лошадь. Подстрекаемая любопытством, девушка сделала несколько шагов и заглянула за дерево. Там обнаружился длинный зелёный ящик. По приближении Дэвгри верхняя крышка откинулась, и ящик оказался вместительными яслями, доверху заполненными золотистым зерном авены. Рядом с яслями возвышалось сооружение, состоящее из круглого плоского букового таза и огромной медной бутыли, закреплённой над ним горлышком вниз. Таз был заполнен чистой водой, в которую зачем-то погружалось горлышко бутыли. Над бутылью торчал стержень, на котором был закреплён флюгер в виде небольшого флажка ярко-зелёного цвета. За бутылью виднелся фрагмент трубопровода, сверкающего многочисленными латунными заклёпками.
Крюк с поводьями дополз до середины яслей и замер. Для Дэвгри оказались в свободном доступе как зерно, так и вода в тазу. Кобылка шагнула к воде и стала пить. Видимо, вода показалась ей очень вкусной, и лошадка подняла голову лишь отпив примерно четверть таза. Что-то снова звякнуло и лязгнуло, и стержень с зелёным флюгером, наклонившись, упал куда-то за бутыль, а на его место поднялся такой же, только с красным флажком. Где-то захлюпало, булькнуло, и уровень воды в тазу восстановился. Флажок снова сменился на зелёный.
«Пока за поилкой следишь — все глаза проглядишь. На всё остальное чем смотреть станешь? Здравствуй, малыш! Всего несколько зим пролетело — а как выросла, похорошела! Среди бела дня — узнаёшь меня?» — неуклюже продекламировал уже знакомый голос, идущий, как показалось Эмилии, сразу с нескольких сторон. У ног девушки вспучился земляной бугорок, словно оттуда собирался вылезти крот, затем земля просела воронкой глубиной в ладонь, из которой высунулась лохматая совиная голова, вытянулась на длинной шее на добрую пядь, перевернулась клювом вверх, снова вернулась в нормальное положение. И только после всех этих забавных манипуляций из ямки на поверхность выбрался пещерный сыч, помятый, взъерошенный и поразительно схожий с растрёпанным воробьём после хорошей потасовки.
Бобыль глубоко вздохнул и откатился на свою половинку огромного ложа, набитого, по настоянию его Богини, гречишной соломой. И действительно, матрас мягко пружинил и, неуловимо, но приятно шелестел.
Хорошо!
Хотелось вскочить, обернуться и помчать, куда ведёт нос, или, прикрыв близорукие звериные глаза, выть на ночное светило. Его, в который раз, накрыло невероятное тревожное чувство возможной потери такого близкого, но ещё не до конца познанного счастья. Пробежаться… пробежаться и вытряхнуть, наконец, тревожные мысли из головы.
— Марик, — вздрогнув, услышал он. — А Вожак-то умё-ё-он. Как ловушку поставил! И сработало так безукоризненно. Я ведь учителкой была. Нищей... Понимаю.
— Ты о чём, Яга? — выбросив мысли о пробежке по никем не тронутой утренней росе, повернул голову Бобыль.
Лежащая рядом самка расхохоталась.
— Таисья Сергеевна я. Тая. Для тебя. Нашёл тоже, Ягой-то звать.
Бобыль потянулся, было, к её тёплой груди, но женщина, легко отпихнув ладонь, и, не позволяя вновь увлечь себя утренними ласками, смеясь, продолжила:
— Сподобилась! На старости лет Ягой стать!
***
Много оборотов назад, когда он недопёском утверждался в стае, отец взял драчуна-сыночка к далёкому морю. После изнурительного пути в дикий, жаркий и какой-то тревожный утренний час он увидел… стихию! Огромные тёмные водяные валы вздымались в воздух, неудержимо мчались вперёд и рушились на камни и скалы. Пусть, они разбивались о каменные стены утеса — всё равно было понятно, что даже эту гранитную преграду, со временем, разобьёт могучая сила необъятной тяжести вод.
А на следующий день океан превратился в спокойную водную плоскость, сквозь голубую прозрачность которой проступали очертания быстро снующих загадочных морских обитателей. Его Хозяйка напоминала ему распахнутую в пустыню дверь, через которую врывался лёгкий морской бриз, способный в мгновение ока обернуться штормовым ветром в бушующей бездне вод.
Бобыль был очарован, он осознавал всей своей волчьей сутью, какое великое таинство произошло между ним и этой странной, неподатливой человеческой волчицей. Он любил. Безоглядно. Бездумно. Волшебно.
— Моя… — одним дыханием прошептал он. И, совсем глубоко запрятав звук, произнёс:
— Йаааагааааа...
***
Летняя пора клонилась к закату, и наступала пора свадеб.
Волки любили это время года. Сытая осень хотела праздников и радости. Не умеющие выть недопёски собирались в стаи и, бегая в виде серых теней, подсматривали за невестившимися волчицами. Прохладными вечерами на густой, жёсткой, в конце лета, траве, так пряно пахнущей жирными мышами, так легко пружинящей под лапами, волки собирались парами и решали жить вместе.
Именно в это благодатное, урожайное время Бобыль повёл раскрасневшуюся и смущенную Ягу в Храм.
Накануне важного события, мучительно решая, звать ли богатую оборотниху к себе в «мёртвый» клан, лишённый счастья бегающих волчат, он почти не спал. И вот, перед рассветом, как-то незаметно для себя, задремал.
Марку снился его родной лес.
...Он ведёт смешного рыжего недопёска на первую охоту, заранее объяснив, как важно идти с подветренной стороны, чтобы не спугнуть косулю и застать легконогое животное врасплох.
Наконец, он подталкивает щенка, и тело того сжимается маленькой смешной кривоватой пружинкой, а клацающие зубы смыкаются на шее жертвы. Звук борьбы, стон-выдох. Через минуту Марк слышит страшный хруст ломаемого позвоночника и понимает, что волчонка подминает падающая на него туша... Дикий ужас вновь охватывает всё существо оборотня, но тут кто-то тёплый и мягкий касается его, и, в ответ на эту ласку, Бобыль выныривает из ада смерти.
— Ты ещё не умер, — говорит кто-то тихим шёпотом.
— Он мёртв... У него нет шансов, — чудовищно ровный голос из страшного сна.
— А это, мы ещё посмотрим, не мешай...
И яркий луч, упавший на подушку, прерывает кошмар.
В это утро Бобыль решился.
***
Свадьбы в волчьем клане происходили на поляне, среди вросших в густой влажный мох серых камней. Когда-то на этом месте стоял храм. Именно сюда приходили умирать старые заслуженные волки, не проигравшие ни одной битвы за свою долгую жизнь, и в этом месте происходило чудо рождения новой волчьей семьи.
Здесь не было ни запахов, ни звуков. Но чуткие волчьи носы знали: если семья угодна Миру и её принимает Лес, то в сумрачной прохладе среди старых влажных камней повеет свежестью и чистотой.
Покрепче сжав в своей лапе маленькую женскую ладонь, Марк, не оглядываясь, сделал глубокий вдох и пошёл вперёд. Трижды обойдя каменный круг, они остановились и поклонились месту, лесу и миру. Солнечный луч коснулся двух напряжённых лиц, и Яга, посмотрев на оборотня, вдруг тихо произнесла, вдохнув полной грудью:
— Благодать-то, какая! Ландышами пахнет... а вроде ж, осень.
***
Если бы полгода назад Косте сказали, что он, того гляди, превратится в огнедышащего дракона — не обратил бы внимания на дураков. Но дракон он, или нет, ему все ещё было не ясно. А вот то, что единственно близкий и почти родной ему человек оказался волчицей, совершенно не укладывалось в голове.
В день свадьбы они тихо посидели за большим «семейным» столом. Клан знал о случившемся в Храме. Брак был подтверждён, но никто из волчьей стаи не поторопился поздравить молодожёнов.
Мир вокруг играл сине-зелёными красками, люди вокруг назывались оборотнями, но, по сути, жизнь в общем-то оказалась похожей на прежнюю, несмотря на отличающийся цвет листвы. Марку завидовали... Бобыль привёл в разрушающееся поместье богатство, узаконив странную связь с бездетной владелицей хладного железа.
Проснулась девушка от знакомого ощущения солнечного зайца, щекочущего её кончик носа. Это было очень тёплое, домашнее ощущение. Эмилия открыла глаза. По очереди: сперва правый, затем — левый. И обнаружила себя в комнате, отделанной странным серебристо-розоватым материалом. Под потолком находился ряд узких окон. Одно было наглухо затянуто чем-то непрозрачным, с одной-единственной дырочкой посередине. Через неё-то в комнату и проникал яркий солнечный луч, тонкий, как вышивальная игла горничной Аннет. Эмилия подставила под почти осязаемый свет лицо, чихнула от знакомого весёлого прикосновения и продолжила осмотр. Напротив кровати была дверь. Слева от неё, на высоком стеклянном столике с резными деревянными ножками, располагалось нечто — какой-то очередной диковинный не то прибор, не то агрегат. Поблёскивали бронзовыми боками два вертикальных цилиндра, над ними на тонких никелированных спицах покачивались стальные шарики размером с кулон, который матушка любила надевать по праздникам. От спиц тянулись к цилиндрам какие-то проводки. А посередине, между всем э
тим, возвышалось тонкое прозрачное колесо с восемью широкими серебристыми спицами. В сторону от центра колеса торчал медный стержень, дважды изогнутый под прямым углом. «Ручка», - догадалась Эмилия. «Если её покрутить, наверное, и колесо завертится.» Только вот — зачем всё это? Ответить себе на этот вопрос девушка не могла и решила спросить у дядюшки при первой же возможности. Впрочем, возможность представилась сразу. Дверь бесшумно открылась, и Оддбэлл цаплеобразно вдвинулся в комнату. («А он похож не только на сову, - наблюдая за дядей, с улыбкой подумала Эмилия. «Не менее уместно и естественно он бы смотрелся в звероформе, скажем, аиста. Или журавля.») Настроение девушки, и без того не пасмурное, жаворонком взметнулось вверх.
- Дброе утро, дядя Куникул! - хитро высовывая из-под одеяла нос, задорно провозглосила она.
- Куникул? Забавно. Никто не называл меня так... Хм. Куникул... Куникулария... А ведь и правда! Забавно, забавно! Доброе утро, малышка, - словно спохватившись, улыбнулся племяннице Оддбэлл.
- Дядя Куникул, - продолжила Эмилия, твёрдо вознамерившись утолить своё любопытство, - А что это за штука с колесом, там, у двери? Если ручку покрутить — колесо тоже крутится, да? А зачем?
Дядя замер, будто остолбенел, и ошарашенно закрутил головой. Теперь он больше всего похож был не на сову и не на аиста, а на растрёпанную ворону из смешной присказки. Та спросонья вот так же ошалело смотрела по сторонам и спрашивала: «Где?!» Поняв наконец, чего касался вопрос, Оддбэлл с заметным облегчением выдохнул и легкомысленно махнул в сторону агрегата рукой:
= Это? А-аа... Это так, пустяки. Домашняя молния. Я в детстве, бывало, в грозу по холмам бегал, всё молнию поймать хотел. Сумку специальную даже придумал, изолированную, с пластинами внутри, чтобы молния за них зацепилась и ей там было уютно. Ну, дурак был, по малолетству-то, с кем не бывает. Понял потом: зачем её ловить, если, немного подумав, самому сделать гораздо проще? Идею с пластинами использовал, доработал, - дядюшка подошёл к механизму и показал на цилиндры и на спицы в колесе, - И — вот!
Оддбэлл за ручку плавно раскрутил колесо, дал покрутиться с полминуты, затем, взявшись большими и указательными пальцами за кончики стержней, жестом фокусника свёл шарики на их противоположных концах друг с другом. Когда шарики сблизились на расстояние примерно толщины мизинца, между ними с треском проскочила ветвистая бело-синяя молния. Эмилия от неожиданности взвизгнула. Зацепившись за невидимую без подсветки тоненькую серебряную проволоку, молния стремительно зазмеилась по ней к потолку, и через секунду там вспыхнул большой светильник, похожий на стеклянную чашу с крышкой, подвешенную на узких цепочках. Внутри чаши находилось какое-то вещество, которое призрачно засветилось, переливаясь разными оттенками синего.
- Вот, - явно довольный произведенным эффектом, пояснил Оддбэлл. - Это — огонь ведьмы Элмы, он бывает в грозу на болоте, а ещё на верхушках корабельных мачт во время шторма. Только ведьма тут, конечно, не при чём. Такие огни может зажигать молния. Они горят до тех пор, пока заряд не уйдёт в землю или воду. Может и в воздухе рассеяться, но этот светильник очень плотно закрыт, воздух в него не попадает. Чтобы погасить его, надо подключить к чаше медную проволоку, другой конец которой касается земли. Вот так, - дядя щёлкнул маленьким неприметным рычажком на стене. Вспыхнув на долю секунды чуть ярче, огонёк в светильнике погас.
Эмилия почувствовала, что уже устала удивляться бесконечным механическим чудесам дядюшкиного дома. Сознание тут же услужливо подсунуло альтернативу: поскорее отправиться в книгохранилище и дочитать, наконец, "Путешествия с дикими гусями" - книгу, о которой она мечтала уже года три, да только отец ни на одной ярмарке найти не мог. Девушка поддалась было на эту провокацию, но нечто третье - толи совесть, толи чувство долга - нудно и гнусаво напомнило, что она, собственно, не за этим сюда пришла. Мысленно тяжко вздохнув, Эмилия лучезарно улыбнулась Оддбэллу и кокетливо указала глазами на дверь, сказав, что собирается одеться, привести себя в порядок и выйти к завтраку. Кто-то, помнится, ещё вчера обещал пудинг с креветками... Глазки Эмилии невинно опустились долу, а пальчики выпростанных из-под одеяла изящных рук стали смущённо перебирать воображаемые чётки. Дядюшка на секунду замешкался, потом хохотнул (дошло!), разогнулся и вышагал из комнаты. Эмилия сморщила носик, сдерживая смех. "Дядя, пришли служанку - помочь мне управиться с платьем!" - в последнюю минуту крикнула она закрывающейся двери. Дверь замерла, затем чуть приоткрылась снова, впуская растрёпанную дядюшкину голову. "К сожалению, таких служанок у меня в доме нет, так что придётся управляться самой!" - оптимистично сообщила голова и исчезла. Дверь закрылась уже окончательно.
— А я говорю, что надо доесть! Ишь разохотился - недоевши из-за стола вылезать! Уходить решил? Собираем! Ешь давай! — Таисья Сергеевна раздраженно поправила платок и подло вернула на место старательно отодвинутый Костей пирожок.
С того знаменательного момента объявления об уходе прошло две недели.
Бабка развила бурную деятельность, а Бобыль теперь ежедневно совершал поездки то на базар, то в село, а то и в ближайший от поместья городок.
Список необходимых в дороге вещей превратился вначале в тетрадь, а теперь грозил перерасти объем трёхсотстраничной книги по домоводству, передающейся из поколения в поколение среди клана оборотня Марка.
Костя тяжело вздыхал, дни бежали, горы запасов в путь росли, Марк всерьез задумывался о снаряжении обоза и найме охраны для запланированного к перевозке груза.
В очередную свою закупочную поездку Костя и Марк, приобретя дюжину шерстяных носков и прочей очень нужной ерунды, заскочили выпить по глотку густого, сытно пахнущего, темного, как ночь, и глубокого, как омут, напитка. Такой водился только у самого правильного пивовара в округе - мистера Харрисона.
Давно переставший оборачиваться трактирщик был похож скорее не на волка, а на распушившего хвост старого попугая Ара, чей огромный клюв не пугал посетителей, а наоборот, говорил о добродушии смешного и немного бестактного владельца питейного заведения городка.
— О, Мохнатый со Змеенышем! — встретил их трактирщик. — А у меня сегодня рагу из крольчатины...
Посетители вздрогнули и синхронно замотали головами. Напоминание о еде вызывало стойкое отвращение.
— Нам бы выпить, — попросил Константин.
— Хозяин-барин, — резюмировал Харрисон и в отместку больше десяти минут повествовал о снижении покупательной способности у населения, обесценивании денег, объёмах налогообложения при установлении денежной системы в государстве.
Наконец, терпение у Бобыля закончилось и, рыкнув: «Налей!» - оборотень решительно встал из-за стола и направился к стойке.
Трактирщик заулыбался и быстро нацедил пенного напитка, а потом, уверив посетителей: «Я сам, я сам» - принёс на стол по две кружки каждому гостю, а в дополнение нашлись мисочка орехов и небольшая плошка тонко струганной солёной рыбешки.
Посетители разом подобрели и с охотой поддержали начатый разговор.
Харрисон, любивший сплетни и новшества, старался вовсю. Заманить в свой трактир двух самых таинственных существ в округе было большой победой. Это давало возможность обсуждать тему их посещения всю следующую неделю.
После первых двух кружек последовали две следующие, затем настало время рагу и повторение хмельного напитка. Гостям было хорошо.
— Слышал я, что ты разбогател, Марк, — между делом интересовался трактирщик. — Говорят, что тебе не грозит разорение - даже если ты заплатишь налоги округа королю за двадцать лет вперёд?
— Врут, — отвечал Бобыль, показывая миру белые и совсем молодые клыки.
— А ты, — повернув голову к Косте, спрашивал любопытствующий, — Ты, говорят, из драконьего племени?
— Врут, — в тон волку отвечал попаданец, разминая ладонь и представляя миру золотой ободок кольца, огнями вспыхивающий под закатными лучами попадавшего через открытые окна солнца. Гостям действительно было хорошо.
Нескоро, ой, нескоро они собрались и, расплатившись с гостеприимным хозяином, тихо поехали домой.
Небо, сияющее яркими огнями звёзд, казалось синей бархатной оберткой к дорогим конфетам, дорога петляла светлой лентой среди мягких, колышущихся под ночным ветерком лугов, и настроение двух приятелей было радужно-умиротворенным.
***
Еще не проехали мост и имение не показалось вдали на холмах, а острое волчье чувство приближающейся беды включило дремлющий мозг...
Бобыль носом ощущал неприятности. Но тут не он, а быстро трезвеющий Костя произнёс:
— Мы, кажись, попали.
В доме стояла тишина. Друзья, быстро раздевшись, нырнули в кровати...
Как будто это могло спасти от надвигающейся бури. Впрочем, отчасти все-таки помогло.
Буря грянула только утром.
***
— ...И как следует ожидать, в этом случае мне лично на старости лет грозит разорение в чужом недоброжелательном мире, среди волков, — второй час проводила внушение Таисья Сергеевна, крайне недовольная сбивчивым объяснением своих «спивающихся» домочадцев. — Ладно Костя, ребенок - он и есть ребёнок, но и с тобой, муж мой уважаемый, нет возможности обсуждать серьезные вопросы, а легкомысленное отношение к финансам приведёт нас к полному краху, — вдохновенно декламировала бабка.
Сидящие перед ней на лавке «повинные в растратах и алкоголизме» граждане не сопротивлялись внушению и только втягивали головы в шеи и ждали прохождения эпицентра бури. И напрасно: грозная супружница оборотня была неотвратима, как налоговая инспекция, проникновенна, как депутат на предвыборном митинге, и настойчива, как банк, требующий возврата кредита.
Наконец, она выдохлась и, присев в кресло у панорамного окна, взяла в руки спицы, пытаясь начать вязание.
Ее горделивый волчий профиль чернильной тонкой кистью был выписан на фоне светло-серой шторы.
«Как же она красива! — думал Бобыль, - Как она от меня далека сейчас! Как же сохранить теперь, после содеянного, хоть небольшой кусочек чисто товарищеских отношений, которые я мог бы поддерживать, пока они не перейдут в дружбу и не возобновят любовь!»
Среди волков не были приняты свободные правила поведения женщин. Если волчица вела себя слишком смело, она считалась невоспитанной, а порой даже распутной. Такая дама не делала чести мужчине. «В семье женщина», — учили старики, - должна быть сама скромность и постоянная настороженность».
Дэвгри, уже давно не понукаемая задумавшейся Эмилией, лениво переставляла ноги по извивающейся в зарослях кипрея тропинке, время от времени прихватывая мягкими губами особо приглянувшийся листок. Прикусывала противно лязгающие удила и растирала пряно пахнущую траву передними зубами, довольно щурилась и роняла синеватую слюну.
Баловалась.
Девушка расслабленно покачивалась на спине кобылы в удобном седле, перебирая в памяти подробности встречи с дядюшкой Оддбеллом. Да, он был странный, и странные вещи творились у него в его странном доме. Но вместе с ощущением странности приходило ощущение… правильности, что ли? Как будто все происходит именно так, как и должно случиться. И, конечно же, на эти Острова придется съездить. И разобраться, отчего так получилось. Если Великий Орел обиделся, надо попросить прощения. Очень-очень постараться, попросить очень-очень вежливо, и он простит, не может не простить, он же все-таки Великий. Интересно, получится ли успеть до бала? Наверное, нет, ведь осталась всего полторы недели, а надо успеть пошить платье, и доучить танец, и вообще в путешествии можно устать, а к балу надо быть свежей и отдохнувшей. Хотя, с другой стороны, в дорогу можно взять с собой поменьше еды, а скинуть пару килограммов к балу не помешает, чтобы талия была такой же, как у Мелиссы Фокс. Ну и что, что она актриса и вообще лисица, мы, курицы, тоже не лыком шиты, вот она видела ручную молнию у дядюшки Оддбелла, а красавицы Фокс точно нет…
Дэвгри коротко ржанула, затопталась на месте. Эмилия вынырнула из своих дум, испуганно завертела головой, оглядываясь. Но сразу же успокоилась – причиной тревоги кобылки был всего лишь неожиданно вывернувший из-за поворота тропинки торговец на своей тележке, запряженной пестрой лошадкой.
- Здравствуйте, - сдерживая Дэвгри, произнесла девушка, благородной даме пристало быть воспитанной и проявлять вежливость даже в отношении низшего сословия.
- Здравствуй, здравствуй, красавица, - приподнял шляпу торговец, - неужели наследницу Эдллкайнд можно встретить в такой глуши одну?
- Какая же тут глушь? – хихикнула Эмилия, - вон там за поворотом Малые Озёра, а Кустовники я только что проехала.
- И то верно, близенько тут все, - торговец развернулся на облучке и приподнял край полога, - не желаете ли новые книги посмотреть? И научные есть, и с картинками. Может, что и подберете на свой вкус.
На резных полочках, установленных внутри тележки, аккуратными рядами стояли книги. Маленькие и большие, темные и яркие, толстые, что не ухватить двумя пальцами, и совсем тоненькие, разверни, так там хорошо если пара листков окажется. Эмилия спешилась, накинула повод кобылки на крюк на задке тележки и кончиками пальцев благоговейно пробежалась по корешкам.
Книготорговец встрепенулся:
- Куда руками после лошади да к книгам? Вроде не на ферме росла.
Эмилия покраснела и спрятала руки за спину – тонкие дорожные перчатки она поленилась доставать со дна саквояжа, из-под ночной сорочки и зубной щетки, и теперь от запыленной кожи действительно припахивало.
- Все вас, молодых, учить надо, сами чтобы додумались – да не бывать такому, - беззлобно ворча, торговец выдернул из плоской кожаной сумочки, притороченной к борту тележки изнутри, тонкую салфетку, смочил водой из висевшей там же фляжки и подал девушке. Эмилия с реверансом приняла, тщательно протерла руки, особенно пальцы, оставляя на белоснежной ткани бурые пятна, а на пальцах тонкий запах лаванды и замялась, не зная, куда деть испорченную вещицу. Книжник приоткрыл горловину лежащего в углу мешочка:
- Сунь сюда. В прачечной все выстирают, не ты первая, не ты последняя с грязными лапками. Теперь смотри.
Эмилия вернулась к прерванному занятию. Вытащила толстый том в яркой обложке – скучный трактат по истории религий Оромеры, засунула обратно. Полистала книгу по этикету с красивыми рисунками: дамы и кавалеры в изящных позах, пышные букеты, позиции вееров, вздохнула и отказалась – пусть не такая роскошная, но книга со всеми этими премудростями в библиотеке есть. И читать ее надо, пусть и тоска берет зазубривать все эти углы наклона и оттенки камелий.
А потом из плотно стоящего ряда книг в руки буквально выпрыгнул невзрачный томик в потрепанной бумажной обложке. Эмилия едва успела поймать его. И замерла – на обложке на фоне синевы неба и небывало зеленой листвы распростерся облачный силуэт летящей птицы. Только спустя долгие полминуты сумела рассмотреть, насколько тонкая обложка и пожелтевшие страницы отличаются от остальных книг, фундаментальных в своей массивной торжественности.
- Ты не смотри, что неказистая, это из другого мира книга, - прервал затянувшееся молчание книготорговец, - редкость, эксклюзив, можно сказать. Слова, правда, непонятные, но общий смысл ясен – про ваших, про птиц-оборотней.
Эмилия раскрыла томик наугад, вгляделась в незнакомые буквы.
- Но как же ее читать, я языка не знаю, - робко вымолвила она, не желая признавать очевидное и расставаться с книгой, которую она уже успела счесть своей.
- Эээ, ты получше погляди, она ж через Границу прошла, - с добрым смешком протянул торговец.
Слово «граница» явственно предстало для Эмилии с большой буквы, и девушка еще раз посмотрела на страницу. Незнакомые очертания букв дрогнули, поплыли и сложились в понятные слова: «Я пришел сюда из другого мира, – сказал он, – в дни, когда ты был еще совсем мал. А в тот, другой мир я пришел из третьего, и так далее. Всего я был в пяти мирах. Они такие же, как этот, и практически ничем не отличаются друг от друга…».
Темно-серо-синяя кора деревьев и мелкая синевато-зелёная листва ещё не успели высохнуть от ночной влаги, когда Костя, поминутно озираясь, удрал через окно в областной уездный городишко. Ему требовалась лошадь.
Поднявший голову от подушки Бобыль глубоко вздохнул и осторожно перевернулся против идущих из окна запахов. Потом закрыл глаза и, прижавшись к мягкому и такому родному, (такому своему!) боку супруги спокойно продолжил сон.
Вечером по усадьбе летали молнии и гремел гром. Яга для похода в уезд требовала собрать маленькую армию. Она не сомневалась в нападении разбойников, хищных зверей и прочей нечисти.
«Куда? В одиночку! Не пущу!», — зло оскалившись, причитала домохозяйка.
До уездного городка хорошим шагом можно было дойти часов за двенадцать, на ночевку остановившись в придорожном трактире.
Волчий уезд славился своим порядком и хорошими нахоженными, наезженными дорогами. Оборотни много лет не слышали о разбое на своих трактах.
***
Пробираясь к дороге, Костя успел основательно вымокнуть, а мокрые булькающие водой кроссовки каверзно натёрли ногу через носок. Это не улучшило и без того гнилого настроения последних недель, и парень бездумно ломился сквозь мощные красноватые кусты, вобравшие за ночь влагу. Они же щедро делились с ним своими ночными накоплениями. В дополнение ко всем «приятностям» похожая на земной мох трава, так мягко пружинящая в полдень под ногами, ранним утром старательно погружала в своё ковровое нутро ноги по щиколотку. Яркий, покрытый своеобразными геометрическими фигурами, разрисованный неизвестным талантом местами в зелёный, но чаще в синий и красный природный палас был невероятно толст. Провалившись в пятно густого зелёного цвета по колено, Костя, чертыхнувшись, интуитивно стал выбирать окрашенные красным места и только через четверть часа выбрался на дорогу.
На рассвете среди теней, на ветвях придорожной растительности, длинные пряди лишайников образовывали необычные скульптурные группы. Издалека они казались путнику то собравшимися на пикник стариками, развесившими по ветвям свои кустистые бороды, то девицей, расплетающей косы, а то и злыми придорожными духами, готовыми толпой напасть на пешехода. Но чавкающие - со звуком выстреливающих петард! - полные болотной жижи кроссовки могли отпугнуть любого злонамеренно прячущегося в кустах. К тому же в это время все бандиты спали, и Костя, несмотря на неудобства, бодро передвигался в поисках подходящей для просушки полянки.
Спустя часа три небо, наконец, освободилось от облаков, и впереди показалось небольшое озеро, с быстро исчезающими в свете дня клочьями тумана.
К полудню путешественник устал, обувь оставалась влажной, а натёртая пятка стала существенно сигнализировать о растущей мозоли.
Бесконечная гладь озера закругляла свой край где-то в сине-небесной дали, сливаясь с лесом и небом. Уставший и совершенно не удовлетворённый походом организм требовал пищи. Собрав по пути вязанку хвороста, Костя нашёл песчаный пляжик и, разведя костёр, поставил котелок, предварительно залив в него воды, накидал смеси из прихваченной крупы, вяленого ароматно пахнущего мяса и какой-то звёздчатой зелёной травки, напоминающей земной щавель; ее показал Бобыль во время недавнего похода в лес за грибами.
Искупавшись, Костя с некоторым неудовлетворением выловил из котелка носки, с убийственной меткостью свалившиеся в суп, и, помешав густое варево, убедился в отличном качестве приготовленной еды. Потом он улёгся на отдающий тепло уставшим мышцам песок и задремал.
***
Послеполуденное солнце от души прижгло шею и затылок неосмотрительно загорающего прохожего. И в настоящий момент наблюдало, как он старательно мокнет в прохладной озёрной воде, пытаясь излечить себя от произошедшего с ним перегрева.
Наконец, Костя решил, что вода достаточно охладила дурную голову, и вылез на просушку, впереди ждал следующий этап пути.
В месте его стоянки маленький кустарник, ближе к дороге постепенно переходящий в подлесок, красиво окаймлял берега и немного криво отражался в зеркально-чистой озёрной воде. Маленькие золотые искры всплывающих к поверхности рыб, расходящиеся по воде круги мелькали то тут, то там. Гудели шмели, и дальние тростниковые заросли шевелились от тёплого ненавязчивого ветерка.
«Красотища»,— подумал путник и вздрогнул от внезапно прозвучавшего за спиной звука - звона падающего котелка.
Парень резко обернулся. И увидел, как, нелепо повиливая на поворотах и выплёскивая остатки супа, котелок быстро перемещался в сторону придорожных зарослей – естественно, не сам по себе, а в пасти маленького серого комка меха.
— Эй, — только и крикнул Костя, — куда? Поел бы и котелок вернул...
Но неопознанный со стороны пушистого зада зверь уже скрылся в густой растительности.
Прикидывая не забыть купить на базаре ценный кухонный предмет и отчитаться потом Яге, путешественник, быстро собрав пожитки, вышел на тракт и бодро зашагал по дороге к городу.
***
Преодолев три четверти расстояния, он, как и предполагалось, к вечеру дошагал до придорожной харчевни. Жизнь в этой части земель бурлила. Ему неоднократно встречались снующие в обоих направлениях обозы, поэтому скучным и пустынным можно было назвать только первый участок пути.
Небо почернело, стало смеркаться, и клочья опускающегося тумана подтолкнули неторопливого пешехода, собравшегося было поспать на лужайке у костра, в тепло у домашнего очага.
Звякнул колокольчик, и весёлая пухлая, розовощекая девица, улыбнувшись, показала Косте на стол.
Первое, что бросилось ему в глаза — это чисто вымытые и натёртые почти до лакового блеска дубовые неподъёмные столы с широкими лавками, с лежащими на них кожаными подушками. Причем те явно были заслуженными - вытертыми не одним задом.
Когда, преодолев все завихрения перехода, Оддбэлл выскочил из дома во двор, в его руках был целый ворох одежды. Причём, не только мужской. Котят видно не было, ни живых, ни механических, зато на уложенных по краю поляны брёвнах сидели три крупных совы: сипуха, гарфанг и бородатая неясыть. Завидев Оддбэлла, птицы забеспокоились. Сипуха что-то гортанно проклекотала. Мистер Блэст кивул каждой из них, перед сипухой виновато склонил голову, затем разложил одежду на бревне, аккуратно расправив складки. В наборе оказались смокинг, комплект из двух серо-белых халатов, шаровар и чалмы, и строгое длинное платье с узкими рукавами и застёжкой под ворот, а так же холщовый мешочек, из которого выглядывал краешек нижнего белья. Быстро оглядев вещи, Оддбэлл снова кивнул птицам и, развернувшись, ушагал за ближайшие деревья.
Совы переглянулись, затем неясыть и гарфанг дружно распушили перья, закрыли глаза и засунули головы под крыло. Убедившись, что напарники не подглядывают, сипуха грациозно слетела на землю, вытянулась, крутнулась на одной лапе и обернулась красивой высокой женщиной. Дама была не молода, но имела подтянутую спортивную фигуру, красивые стройные ноги и приятную внешность. Хотя, вероятно, многие мужчины сочли бы её взгляд излишне целеустремлённым, а выражение лица в целом — слишком решительным. Дама придирчиво оглядела себя, затем, не менее придирчиво, принесенное Оддбэллом платье и бельё, хмыкнула, усмехнувшись краем губ, и так проворно оделась, что было очевидно: этим платьем она пользуется далеко не впервые. Ещё раз оглядев окончательный результат, женщина осталась довольна. Повернувшись к поленнице, на которой по-прежнему старательно изображали из себя бесформенные комки пуха и перьев её спутники, дама громко хлопнула в ладоши. «Мальчики, я закончила и уже ухожу. Ваша очередь», - грудным голосом немного надменно произнесла она и удалилась в том же направлении, куда перед этим ушёл Оддбэлл.
Женщина нашла оборотня в маленькой уютной беседке, спрятанной в зарослях сирени и бузины. Подошла, посмотрела в глаза.
- Сэмюэль, ты в своём репертуаре. Зовёшь, отсылаешь, на следующий день зовёшь снова. Между прочим, мне есть чем заняться дома, представь. Нет, я должна мотаться ежедневно за сотню миль... Что опять случилось? И зачем ты на этот раз вытащил ещё и кузенов? Что-то впрямь серьёзное? Кстати, как там эта девочка, твоя племянница? Ей помогли мои сказания?
Засыпав Оддбэлла вопросами, женщина присела на скамейку и замолчала, в ожидании не мигая, уставившись на оборотня. Тот энергично помотал головой:
- Бр-ррррум. Тётя Лив, ну и сильна ты спрашивать! Ладно. Во-первых, ты прости, понимаю я, что отрываю от дел, но повод на самом деле важный. Ты права, всё это из-за Эмилии. Девочка не простая, и в этом ты тоже права. Сказания помогли, ещё как. Книгу взяла, даже не удивилась. Спокойно прочитала все надписи на обложке, не заметив, на каком они языке. И держалась молодцом. Знаешь, побывать в микроверсуме, да ещё в Хранилище, да ещё после этого послушать Сказительницу, пусть даже и во сне — это неслабая нагрузка, иной бы мог и не выдержать. Этой — как так и надо. Но беседой за завтраком, знаешь, Эми смогла удивить меня ещё больше.
Оддбэлл замолчал, внезапно погрузившись в свои мысли.
- Ну и о чём же она говорила с тобой? - вернула его к реальности гостья.
- А? А, да, - встрепенулся тот, - О путешествии на Архипелаг, к Зеркалу и Гнезду, разумеется.
- Ну, мало ли, кто об этом говорит. Особенно в её-то возрасте. Это ещё ничего не значит.
- Нет, Лив. Она говорила не так, как дети рассказывают друг другу вечерние страшилки или героические истории. Она говорила так, как должно. Она пойдёт искать путь к Архипелагу, Оливия.
- Уверен?
- Абсолютно.
- Так ты позвал нас, чтобы собрать команду поддержки? - спокойный мужской голос со стороны входа обозначил, что двое других гостей тоже вполне готовы к разговору. - Что ж, мы здесь. Каков будет план?
Мужчины, стоявшие у порога, были не похожи друг на друга, как не похожи гранат и земляной орех. Тот, что стоял справа, имел рост не более пяти футов, круглое улыбчивое лицо, растрёпанную не менее чем у самого Оддбэлла слегка курчавую шевелюру и напоминал наряженного в иссиня-чёрный смокинг лохматого добродушного дворового пса. Второй внешне был его полной противоположностью. Ростом ровняясь с Оддбэллом, ладного и сильного телосложения, с лицом восточного мудреца, он вызывал ассоциации с султанами, шахами и великими визирями. Впечатление подкреплялось шароварами, халатом и чалмой с крупным тёмно-оливковым гранёным камнем, скреплявшим её складки в передней части. Именно он и задал вопрос, на который теперь все трое ожидали ответа.
- А вот и вы! Сэймур, - оборотень коротко поклонился мудрецу в чалме, - Оберон, - по-свойски улыбнулся коротышке. - Ну, теперь все в сборе. Как раз... - он постучал кончиком указательного пальца по круглому столу в центре беседки. На столе обозначился и постепенно проявился, словно изображение на фотопластинке, циферблат часов. Две тонкие молнии застрекотали, метнулись от центра к цифровому кругу, изобразив стрелки, и на мгновение замерли, указывая на пять часов. - Как раз время пить чай! - закончил фразу оборотень, нажимая неприметную кнопку на нижней поверхности стола. Молнии с тихим треском растворились в окружающем воздухе, распространив лёгкий озоновый аромат. Циферблат тоже исчез, не оставив на столешнице ни малейшего следа. Зато ко входу лихо подрулила пара знакомых тележек, управляемых поварятами, и через несколько минут стол был быстро и умело накрыт для чаепития.
- Прошу, леди и джентльмены. Разговор предстоит серьёзный, и я не вижу смысла вести его на пустой желудок.
Когда была отдана солидная дань вежливости хозяйскому столу и искусству поваров Блэст-холла, разговор начал коротышка Оберон.
- Сэм, дружок! Разумеется, мы готовы помочь всем, что в наших силах. Верно? - он оглядел присутствующих, и, не встретив возражений, продолжил: - Но вот только я никак в толк не возьму, какой именно помощи ты ждёшь? Ладно, Сказительница, тут всё понятно: воспитание, направление, раскрытие способностей и всё такое-эдакое. А мы-то с Сэймуром? Какая с нас польза?
В маленьком городке, («Уездный город, как столица... бооольшооой»), дворов на пятьдесят, новость о покупке ящера разнеслась со скоростью молнии, поразившей сухую сосну в середине поля.
Поэтому, когда новоявленный хозяин дошагал до мясных рядов, Косте без особого торга был предложен мешок костей и обрези. Но тот, понимая, как оголодал его скакун, не жалея средств, прикупил целиком заднюю часть местного аналога земной коровы и при помощи тележки самолично сгрузил перед зубастой, недобро осматривающей мир мордой. Видя такое богатство, морда мигнула широко расставленными, немного увеличившимися в размерах глазами и, торопливо чавкая, принялась за обед.
Минут через пятнадцать, сыто рыгнув и облизнувшись, скакун подцепил длинным когтем короткой передней лапы застрявший в зубах хрящик ...помедлил и, подняв хвост зрелым гороховым стручком, выложил содержимое кишечника аккуратной пирамидкой.
Зрители, расположившиеся за сараями и с интересом подглядывавшие за трапезой, зажав носы, спешно эвакуировались с подветренной стороны, а перед Костей замаячила перспектива крупного штрафа за осквернение общественного места.
Гордый собственник ездового динозавра судорожно схватил его за хлипкий поводок и быстро поспешил в сторону управы - самолично признавать вину и не навязываться на скандал со службами правопорядка. Зная хорошую пословицу: «Не пойман – не вор», он, при наличии такого числа свидетелей, не решился наживать врагов среди местных правителей.
Уже через час, продолжая пребывать в возбужденно-сумасшедшем состоянии, он, без страха, по хвосту влез на спину скакуна, и последний двинулся в сторону тракта ровным, немного размашистым шагом, который легко перешёл в бег, более чем подходящий для дальних переходов. Дорога при их приближении странно пустела, но хорошо накатанная почва мягко пружинила под лапами ящера, и Костя задремал.
***
Проснулся он от толчка и тихого пофыркивания, которое доносилось из зубастой пасти.
Звуки были настолько не соответствующими размерам животного, что наездник открыл оба глаза и, повозив костлявым задом по коврику, мирно лежавшему на спине чудовища, сонно спросил:
— Ну, и что мы имеем в результате?
Морда хмыкнула и, повернув к ездоку голову, указала лапой на полянку, на которой расположился цыганский табор.
— Мои знакомые, — констатировал путешественник. — Пойдём, напросимся на обед. Я хотел к ужину к Яге попасть, но и пообедать нам не помешает.
«Коняга» фыркнула двумя ноздрями, похожими на шлангообразный водопроводный сток, и беззвучно повернула к стоянке.
Недолго размышляя, Костя подъехал к стоящим ромбом крытым повозкам и, спешившись, прошёл за полосу периметра. На холщовом тенте аккуратными белыми буквами было написано: «Магозин. Годание».
Лисий оборотень, больше напоминавший классического комиксного Будулая, явно принадлежал к категории, считавшей грамоту лишней проблемой. За спиной у Кости зашуршало, и тенты с повозок разом опустились.
— Почтеннейший, — обратился парень к «Будулаю».— Вы оказываете исключительно услуги по гаданию или продаёте и сопутствующие товары, например обед?
Когда-то, еще маленьким детдомовским мальчишкой, он любил слушать рассказы дворника о бурной молодости и часто глубокой ночью убегал в его каморку. Там вечно пьяный старик рассказывал удивительные волшебные истории: как ходил моряком на китобое, был старателем и мыл золото в тайге, путешествовал с табором цыган и воровал для них колхозных лошадей. Из этих рассказов врезались в память колоритные сцены погони да красивые цыганки в ярких цветастых платках, гадающие на судьбу.
Услышав такое пожелание, цыганский барон сделал глубокий вдох и, слегка поперхнувшись переполнившим грудную клетку воздухом, пёстрым шаром подкатил к вопросившему, посмотрел прямо в глаза и обрушил на него свою сбивчивую, но очень темпераментную речь:
— Весьма польщён! Какая неожиданная новая встреча! Вы сразу поняли главное! Как удачно вам и нам встретить на пустынном тракте в наше время по-настоящему образованное существо, чётко знающее, куда ему идти, где остановиться и что попросить!
От такого набора слов у Кости странно заломило в висках. Голова пошла кругом. Он хотел было остановить говорливого продавца, но почему-то не смог. Мир мягко поплыл перед глазами…
Тут сзади кто-то негромко рыкнул.
Словоразлив моментально прекратился, и в голове наступило прояснение.
А цыганский барон – почему-то со слегка потускневшей улыбкой – уже готовился на второй заход…
— Минуточку!
Цыган резко щелкнул зубами, закрывая рот, по новой давясь лишним воздухом.
— Минуточку, уважаемый! Просто скажите, вы торгуете едой на вынос, или занимаетесь исключительно гипнозом? — имея за спиной клыкастую поддержку, строго спросил Константин.
Лис обиженно посмотрел на присутствующих и, бормоча о вечно спешащих в неизвестном направлении путниках, легко, особенно для такого тучного существа, спрыгнул с повозки и отправился куда-то вглубь стана - туда, где сбитой кучкой стоял притихший табор.
Парень озадаченно посмотрел ему вслед.
— Кааакой милааай мальчииик! — внезапно услышал Константин.
— Мы гадаем! По волосу, руке, крови, по восходу и закату, на удачу и добычу, а тебе на судьбу! Дай руку, дорогой.
Уже абсолютно уверившийся в разуме ящера, Костя посмотрел на него – как раз о чем-то глубоко задумавшимся - и спросил:
— Ворон! Что я здесь забыл?
Ящер оторвался от размышлений о смысле бытия и... сел на задние лапы, всем своим видом показывая единение с природой. И полнейшее отсутствие желания куда-то уходить.
Костя вздохнул и, скривив лицо в непередаваемой гримасе покорности судьбе, протянул руку.
Эмилия приподняла тонкую пеструю обложку. Буквы уже знакомо дрогнули, показывая понятный текст. Впрочем, как понятный. Не совсем. Уже на первой странице описываемый мир потряс Эмилию своей не то что необычностью, невозможностью. Еда, валяющаяся на почве. Солнце нитевидное. Не может быть. Вообще не может быть. Солнце – это звезда, все это знают. А звезды – огромные светящиеся шары. Хотя, книга иномирная, и если там еще не открыли, что звезды шарообразны, то вполне могут написать все, что угодно. Но книга напечатана. Как, вот скажите, как ко времени изобретения книгопечатания можно не открыть, что звезды совсем-совсем не ниточки.
Эмилия расстроенно перевернулась на живот, положила книгу перед собой и подперла подбородок кулаком. Задумалась.
И еще почва, усыпанная едой. И ее отколупывают ногами. У них что, рук нет? Нет, есть, вот про них написано. Просто отколупывают. Еду не надо выращивать, не надо ее добывать, охотиться, в конце концов. А ведь учитель по общественному устройству говорил, что когда замерзли все бананы, человек захотел есть и придумал колесо, поэтому надо… надо…
Эмилия несколько раз постучала лбом в раскрытую книжку, но смогла вспомнить только что-то о цели, пути и активном освоении ресурсов, что бы это ни было. Потом решила, что эту книжку надо читать вместе с папой, уж больно непонятно там все написано, он объяснит, и сердито перекинула добрую половину страниц.
И взгляд зацепился за слово «полёт».
Впившись взглядом в строчки, Эмилия читала Рецепт Чуда. Не обращая внимания на непонятные слова и странный вид не людей-не птиц, на безумную обстановку то ли тюрьмы, то ли адского преддверья, читала, выдирая крохи информации из мешанины нелепостей и, дочитав последнюю строку, выдохнула: улетели. Неважно куда, неважно, что с ними будет потом, главное – они научились летать. Значит, и она сможет. Надо только найти себе эти как их там, о, гайки. Написано, что они тяжелые, в них можно просунуть руку. Значит, надо попросить у кузнеца. Хотя нет, там же написано: крылья, значит, не руку, и надо просить чтобы под размер звероформы…
Эмилия, распланировав, куда пойдет и к кому обратится, перевернулась на спину, прижала бесценную книгу к груди и, уже засыпая, мечтательно прошептала:
- И чтобы крылья, как у орла…
Утром Эмилия подскочила при первых шумах во дворе и убежала еще до завтрака. Кузница находилась на окраине усадьбы, слегка в отдалении от остальных домов, чтобы ничего не загорелось, вспомнила девушка. Очень осторожно она приотворила тяжеленную дверь и сунула нос в щелку. Кузнец уже был на своем рабочем месте и разводил огонь в печи. Красный огонек плясал на поленьях, маленький и забавный, но Эмилия видела обожженный печной зев и понимала, что это огонек вот сейчас маленький, а может стать и очень большим, огнем, от которого плавится металл.
Кузнец заметил луч света, падающий из приоткрытой двери и, не оборачиваясь, сердито прогудел:
- Кто там подглядывать взялся? Либо заходите, либо идите отсюда.
Эмилия налегла на дверь, открывая ее нараспашку.
- Это я, Эмилия. Мне надо с Вами поговорить, мистер кузнец.
- Сама младшая хозяйка пожаловала никак. Ну-ка, иди сюда, малышка, - кузнец вытер руки о свисающую с пояса тряпку и повернулся, - Джонатан Берскин будет рад помочь. Чего тебе нужно? Колечко? Фибулу?
- Доброе утро, мистер Берскин, - Эмилия вспомнила, как на кухне говорили, что кузнец оборачивается в огромного страшного черного медведя и на всякий случай сделала реверанс, - мне нужны гайки. У Вас есть?
- Гааайки? – удивился кузнец, - Сколько же тебе их нужно?
- Две для начала, - храбро заявила Эмилия, потом смутилась и добавила, - потом, может быть, больше.
Кузнец подошел к верстаку, пошарил в ведерке и на раскрытой ладони протянул Эмилии два маленьких предмета. Девушка растерянно приняла их в свою ладошку и посмотрела на шестигранные толстенькие колечки размером меньше дюйма. Туда влезло бы пара перьев, но никак уж не конец крыла. Разочарованно она протянула гайки обратно кузнецу:
- Извините, мне не подходят, - слезинка скатилась из-под ресниц, и Эмилия повернулась было, чтобы уйти, но кузнец придержал ее за руку:
- Постой, малышка, расскажи, зачем тебе такая штука понадобилась, может быть, что-нибудь придумаем.
Эмилия хлюпнула носом, помялась и все-таки рассказала о книге, о странных оборотнях, которые улетели, о своем желании тоже научиться летать. Только о Гнезде Великого Орла не рассказала.
Кузнец задумчиво поскреб в растрепанной голове:
- Тренироваться, значит, надумала. Ты же курица?
Эмилия вспыхнула:
- И что? Что я, не птица, что ли?
- Ничего. Перекидывайся, не буду же я тебя в человеческой форме измерять, - миролюбиво пояснил кузнец.
Эмилия смутилась:
- Извините. Где можно раздеться?
- Вон там, - Берскин кивнул на ширму в углу, - платье поверх перекидывай, а мелочевку девичью положить держи коробочку, - он протянул девушке простенький берестяной сундучок.
Эмилия за ширмой быстро разделась и сосредоточилась на превращении. Для этого присела, передернула плечами, мысленно нахохлилась и через несколько секунд пестрая курица уже поднырнула под ширму, выходя. Кузнец подхватил ее в широченные ладони.
Щенок всегда знал себя щенком. Он не имел конкретного имени. Впрочем, его никто и никогда не звал. Он просто жил рядом с табором и перемещался с места на место с его обитателями. Мир его был ограничен периметром кибиток, и редкие вылазки всегда заканчивались наказанием. Он не понимал, как велик и прекрасен облик земли, по которой перемещался их караван. Не ощущал, что маленький табор, состоящий из пяти скрипящих повозок, не вся Ойкумена.
Редко, в самые длинные лунные ночи, он начинал подозревать о существовании ещё чего-то, находившегося за пределом, ограниченным кибитками, и это «чего-то» являлось завёрнутой в пелену глухого тумана тайной.
Оттуда приходили сны.
В них всегда присутствовали нежные белые человеческие руки, женщина, в голубом платье в мелкий белый цветочек, и мужчина, в клетчатой рубашке и кожаных штанах, обнимающий её.
Иногда этот прекрасный сон разрушался, и тогда, вместо него приходил запах крови, обречённый вой и радостные крики цыганского барона.
Из далекого далека на него опускалась серебряная нить, и звучали слова самой старой ведуньи лисьего клана:
— Пока волк не растёт — ты не стареешь!
И хохот, страшный разрушающий душу смех...
Щенок не пытался найти причину этих снов. В его большой круглой серой голове не возникало таких желаний, и тайна оставалась или приятной сказкой, или страшным кошмаром. Он принимал эти сны, как люди спокойно принимают и солнечный день, и осеннюю промозглую погоду.
Во время последней предпринятой им вылазки, он наткнулся на человека, и, пока тот купался, просто так, из озорства, уволок его старый медный котелок.
Щенку было весело.
Но потом, вечером, лёжа рядом с ним и рассматривая пляшущие на его сером блестящем боку тени от костра, он вдруг смутно стал подозревать о наличии в своих снах какой-то тайны. Тайны, которую он должен раскрыть.
А его табор, между тем, пребывал в смятении.
Все знали о свойственной динозаврам свирепости.
Обычно, этих редких южных зверей наблюдали в виде привозимых в столичные города хорошо выделанных шкур, используемых на не имеющие потом сноса сапоги и защитные куртки, для знатных рыцарей. Вещи эти не имели цены, смотреть просто на шкуры, как на очередное чудо света, приезжали из разных областей.
Но, в данный момент, перед табором, сбившимся в плотную кучку, возвышался живой монстр — с неповреждённой шкурой, наполненной мясом и костями.
Выглядел он вполне здоровым и облизывающимся.
Владельцу такого богатства не получилось одурманить голову, и развести его на «выгодную сделку» не вышло. Но на счастье, этот владелец ездового монстра не уехал по тракту, а, наоборот, невзирая на лисью репутацию, прошёл внутрь периметра и заказал еды!
Хитрое лисье нутро не могло смириться с поражением.
Несмотря на странные знаки: кольцо Дракона на пальце, ручного динозавра и общее впечатление независимости — с молодого путешественника очень хотелось взять немного денежек – чисто в рамках «дорожного долга».
...Память цыган оказалась коротка.
Лисы бросили своего Дракона много лет назад, и он погиб.
Но зачем ворошить старые, побитые молью меха? Закон пути требовал брать налог с путешественников.
Правда, лучшая гадалка табора была непреклонна: «Склонитесь», — дала она свой совет. Но гадалка была молода, а старая почти выжила из ума и твердила только: «Повелитель вернулся!». Поэтому Барон принял собственное решение.
***
Поляна была подходящей. Тракт шёл лесом, и вековые деревья в некоторых местах закрывали небо. Несмотря на спокойствие в волчьем уезде, именно это место стоянки табора было самым удачным. Справа синело глубокое озеро, легко смывающее все следы. Слева, только переступи, насыпь — чащоба да бурелом, непролазные леса.
Лисий барон давно мечтал о собственной земле и доме. Он хотел поставить усадьбу и жить оседло.
Несмотря на прекрасное самочувствие и разгладившиеся за прошедшие после «обмена временем» с щенком морщины, он ощущал свой возраст. Ещё год назад хитрый лис прознал, как купить землю, но, чтобы поставить на неё весь свой клан, ему пришлось бы отдать половину казны князю… ну, или взять денег под большой процент — по четвертине с серебрушки. Да ещё представить в охрану к нему от своего уезда трёх молодых красивых оборотней на конях, да притом, обутых и одетых по форме.
И как прожить? А тут… целая шкура динозавра!
— И так княжья казна бездонна, — ворчал он, осторожно поднимая со дна сундука небольшой деревянный ларец. В нём хранились лекарства... и яды.
Барон кликнул девок и велел подобрать двух жирных баранов.
— Да постарше каких, — встрепенулся он вдогонку, жадничая...
***
Кипела в котлах вода, резали мясо, где-то за кибитками, весело икая, чавкал рёберными хрящами, да жёлтым жиром старого барана Ворон. Костя сидел на мягких, шитых синей нитью подушках, и слушал.
«Тяжело на свете жить-то кочевому человеку... Этому дай, тому подай, третьему занеси. И везде надо платить! Прорва! Разве всем дашь! Мы, цыгане, от работы-то не бегаем, нам землицы только своей, и мы бы пшеничку растили. А в столице маркизы и графы на каретах с золотом ездить начали, тоже дай... на карету».
Серый щенок, пыхтя, тащил маленький чугунок, знакомый вроде...
Мысли Кости путались: бабочки перелетели дорогу, пепел костра кинул горсть серой пыльцы в глаза. Большое пурпурное солнце, собираясь мыться перед сном, повисло над озером, за частоколом кибиток и дымами костров...
Косте снились синее небо и ветер, наполнивший огромные жёсткие крылья живым лёгким воздухом, позволяющим лететь к звёздам. Он кувыркался и смеялся в своём пути к далёкому тёплому светилу.
...Миновала без малого неделя, когда Оддбэлл, вытирая руки куском мохнатой ветоши, критически осмотрел созданное ими творение и остался вполне доволен результатом. Помощники разлетелись два дня назад, Оливия задержалась до вечера, но едва начало смеркаться, тоже перекинулась и отправилась в путь.
Оставшиеся два дня Одбелл работал один, с утра до вечера, не отвлекаясь даже на чай, наскоро выпивая кружку-другую прямо не отходя от стапеля. Теперь остались лишь небольшие доработки - покрыть оболочку солнцезащитным составом, запихать внутрь и закрепить там гирогоризонт, притащить из кладовой, отчистить и уложить на предназначенное место якоря, проверить, легко ли раскладывается выдвижной трап, заправить связывающим реагентом пароконденсатор...
Так, всякие мелочи.
Испытать бы, конечно. Но это ж надо ночью. А то опять соседи увидят, напридумывают себе невесть чего - здесь, в провинции, народу живётся скучно, стоит чихнуть чуть громче обычного - сразу событие, сразу зевак на холме - яблоко не упадёт, и обсуждений на месяц, причём с такими пикантными подробностями, что шапка над головой на пять пальцев подскакивает.
А для ночного полёта надо газовые прожектора заправить и все сопряжения в системе проверить - не приведи Великий, утечка где образуется и искра до неё доберётся... В общем, полётные испытания Оддбэлл решил отложить ещё где-то на недельку, и провести их в сумерках, пригласив на помощь кого-то из своей команды. Если вообще полным составом не слетятся.
Сделав все эти безусловно существенные умозаключения, оборотень остался вполне доволен таким раскладом и решил отдохнуть от работы, проведя наступающий, а может и следующий вечер в библиотеке.
***
Вечером Эмилия, понимая, что в плотном графике подготовки к балу вряд ли удастся выкроить время для обучения полету, попросила горничную разбудить ее на час раньше.
На час – это значит небо еще серое, настроение сонное, и хочется не напяливать на себя холодную латунную упряжь, а залезть обратно под теплое одеяло, свернуться клубочком и помурчать самой себе из этого клубочка. Но природное упрямство все-таки заставило Эмилию высунуть из-под одеяла пятку, коленку, спустить ноги с кровати, поднять себя как марионетку на ниточках в сидячее положение и, просыпаясь, открыть глаза.
Зевнув пару раз для того, чтобы полностью прогнать сон, Эмилия скинула ночную сорочку, аккуратно сняла ИКо и перекинулась. Поглядела в зеркало, доходящее до самого пола. Курица в зеркале была такая же взъерошенная, как минутой ранее девушка. Похлопав крыльями для разминки, Эмилия клювом стала пристраивать на себе тренажер.
В этот раз сжавшиеся пружины не вывернули крылья в пыточном захвате, а просто приподняли и развели их в стороны, неудобно и как-то неприлично, что ли…
Эмилия попыталась крылья сложить. Не получилось – пружины были слишком тугие для слабых мышц и связок. Потрепыхавшись немного, девушка поняла, в каком направлении их надо тянуть – вниз и чуть вперед, чтобы перемычка плотно ложилась на шею, а вся нагрузка приходилась на ключицы и мышцы груди. В течение часа Эмилия пыталась сдвинуть упрямые пружины хоть на миллиметр, подпрыгивая, возмущенно клохча и теряя перья, но все усилия были тщетны. Окончательно устав, Эмилия перекинулась обратно и, подобрав с пола расстегнувшийся тренажер, мстительно растянула его до отказа, еще и подергала. Потом, устыдившись детского поступка, погладила металлическую штучку и спрятала на самое дно ящика с бельем, чтобы никто точно не нашел.
Пока Эмилия сражалась с неподатливым механизмом, взошло солнце и пришло время приниматься за повседневные хлопоты.
Хлопоты тем более приятные, что сегодня предстояла последняя примерка бального платья. Его должны были привезти утром, так что завтрак Эмилия заглатывала почти не жуя и невнятно мычала, соглашаясь с наставлениями Луизы, которые та, волнуясь, повторяла уже в который раз:
- В танцах не задирай юбки выше щиколотки.
- Ммммм…
- Улыбка должна быть приятной, легкой, зубов не показывать, если надо засмеяться – прикрой нижнюю часть лица веером.
- Ммммм…
- С Майлзом и Освальдом больше трех танцев не танцуй, четвертый – это уже согласие на помолвку.
- Ммммм…
- Да что ты все мычишь, отвечай нормально!
- Мммм… ммам, а когда платье привезут?
- Скоро, - Луиза неожиданно тепло улыбнулась, - ладно, беги, и когда оденешься, не забудь показаться нам с отцом, мы будем в библиотеке.
Эмилия поспешно допила шоколад, проталкивая сырники, всегда нежные и воздушные, а сегодня почему-то застревающие в пищеводе, и, подскочив, кинулась к дверям. В спину ее догнал вопрос матери:
- И ты знаешь, что из чердачного окна над оранжереей видна дорога аж до Дуба Волхвов?
- Знаю, - Эмилия остановилась в дверях, потом, подчиняясь порыву, подскочила к матери и крепко обняла ее, - я тебя люблю!
Эмилия убежала наверх, а Луиза осталась за опустевшим столом. Задумчиво ковыряя вилочкой сливовую шарлотку, она улыбалась, вспоминая себя в возрасте дочери; как ее снимали с дерева, когда превращение было еще толком не освоено и неоднократно искали по всему поместью, чтобы впихнуть в юбку.
Эмилия по скрипучей приставной лесенке взобралась на чердак. Там гнездились воробьи, всегда пахло сушеными травами и тонкие иголочки солнечных лучей, ранним утром заглядывающие под черепицы, выхватывали из сумрака то опальный портрет какого-то родственника, то летучую мышь, удивленную неожиданным визитом. В нише над окном хранилась половинка театрального бинокля. Эмилия протянула руку, нашарила прибор и приникла к окну, всматриваясь в приблизившийся лес. Вовремя – между деревьями замелькала коляска модистки, запряженная серой в яблоках кобылкой, кокетливо украшенной по гриве и хвосту пышными бантами.