Легенды Саасса

Пролог

Старейшие. 3188 год Эпохи Становления.

Мужчина, ворвавшийся в покои Совета, был грязен. Хотя… в первую очередь гонец Особой авасты[1] связи при мониторинговой коллегии выглядел смертельно уставшим. И только во вторую – в глаза бросалось то, что его одежду и доспех покрывали комки некой засохшей субстанции. Таковая появляется всегда, когда всадник гонит коня по мокрой после дождя дороге. Всё, что летит из-под копыт в сторону всадника – на нём и оседает. Землянисто-водянистая взвесь вперемешку с прочим перемолотым коваными копытами скакуна мусором, покрывающим дороги старого Саасструма.

То, что гонец не привёл себя в порядок перед тем, как потревожить Старейших, говорило об особой важности сообщения, им привезённого. Ещё более о первоочерёдности доставленного послания сигнализировала алая сулла[2], прицепленная к воротнику форменного дублета[3] гонца.

Вошедший, прижав руку к груди в установленном приветствии, бухнулся на колено.

- Старейшие! Послание из леса Авварратук!

С этими словами он протянул подошедшему к нему мелкому клерку, исполняющему при Совете Старейших обязанности внутреннего секретаря[4], запечатанный личной печатью отправителя тубус с посланием. Приняв поданное ему, секретарь, третий сын из рода Саннарал просеменил к амфитеатру и с поклоном подал тубус Первому Старейшему[5].

Повинуясь небрежному манию руки одного из вершителей судеб Старого Саасструма, служка растворился. Словно его и не было вовсе. По тому же сигналу, дежурный маг Совета приблизился к едва не шатающемуся от усталости гонцу и снял «Метку Смерти[6]» с его лба, походя добавив мужчине немного бодрости.

Поднявшись с пола, гонец отсалютовал и, выполнив чёткий воинский разворот, вышел из зала Совета.

- Что там? - лениво поинтересовался лаург[7] Ссадасс из рода Ванотар.

Таких гонцов присутствующие здесь мужи видели на своём веку тысячи. Поэтому появление очередного не произвело никакого впечатления на Высоких. Это там, у подножия властной пирамиды, каждый чих представляется достойным первоочередного внимания Высоких Старейших. Вот и шлют низовые исполнители гонцов, наделяя правом первоочередного беспрепятственного доклада. Вдруг известие произведёт на небожителей впечатление, и его отправитель заслужит высокую благодарность вкупе с малой толикой внимания и благоволения.

С высоты же их опыта и положения, вся эта суета представлялась мелочной муравьиной вознёй. Они, держащие в своих руках нити управления Саасструмом, видывали разные виды. И мальчишеский восторг какого-нибудь очередного соискателя благосклонного внимания Высоких – Старейшим был чужд.

- Опять послание из ситрикса Саисарл, - не отрываясь от чтения, ответил Первый Старейший.

- И что пишет Варасаар из рода Авруан? - понимающе произнёс Ссадасс с ленцой в голосе. Во всём его виде читалась скука. Авруан род древнейший и славный, но всегда славились повышенной эмоциональностью. В этом они были сродни их соседям – людям. А конкретно Варасаар ещё и вбил себе в голову всякие глупости и без устали, с упорством, достойным лучшего применения, гонялся за призраками далёкого прошлого. Зачем прыткий юноша пытался всех убедить, что угроза не миновала, лично Ссадасс не понимал. Ладно, коли это сулило бы взрывной карьерный рост, тогда понятно, но пока, кроме проблем и насмешек, юный Авруан на свою голову ничего не получал.

Остальные из «двадцати одного», занятые своими наиважнейшими делами, даже не прервали бесед. Ибо сам по себе факт появления гонца от этого недалёкого выскочки из заштатного ситрикса не стоил их драгоценного времени и внимания.

- Пишет, что его поисковики обнаружили Чёрный алтарь…

- Очередной? - Ссадасс даже рукой махнул от огорчения. Дескать стоило ли… Сколько их, таких, обнаружено по самым гиблым чащобам разных ситриксов страны. Остались кое где ещё, после того, как секта Надум Турпала, или Изгнанного, была уничтожена Двенадцатым Советом более трёхсот лет назад. У змеи вырвали жало. Так что обнаружение очередной сброшенной ею когда-то во время линьки шкурки – совсем не повод напрягаться и отвлекать от дел занятых людей.

- Действующий. Со следами жертвоприношения… - голос Первого был спокоен. Почти... - Жертва – человеческая девушка. Лет семнадцати. Возраст подробнее не определить без специальных медицинских исследований. Ну, уж ты, Дасс, точно знаешь из хроник, как ЭТО выглядит… Ты же у нас архивариус.

- Действующий?! - крик Старейшего рода Ванотар взорвал степенную тишину залы Совета, мгновенно затыкая все шепотки и гул ведомых остальными Старейшими разговоров. Архивариус действительно знал, как это бывает. Гравюры прежних лет, находящиеся в закрытой части архива, не способствовали повышению аппетита.

Головы Старейших повернулись к этой паре коллег по Совету. Известие, если оно было правдивым, заслуживало малую толику их внимания. Скука просто заедала лучших мужей державы. А тут – хоть какое-то отступление от повседневной рутины.

- И что конкретно пишет ситрикстер[8] из рода Авруан? - тон досточтимого Маттура отражал всё ту же лень и скуку, однако в самой его глубине можно было уловить нотку заинтересованности.

- Он что, - поддержал коллегу представитель рода Наттум, - реально считает, что кучка тупых подражателей способна существенно повлиять на ситуацию? Нами триста лет назад была уничтожена вся верхушка, разрушены храмы и выловлены почти все жрецы изгнанного. Последнее упоминание о реальном посвящённом, обнаруженном в ситриксе Сатуррай, датировано 2893 годом Эпохи Становления. То есть двести девяносто пять лет назад. И с тех пор тишина.

Новелла 1

Иллисмея. 3338 год Эпохи Становления.

По лесной дороге сплошным потоком шла латная пехота. Усталые мужчины кидали быстрые взгляды на девушку, почти девочку, сидевшую на соловом[1] хашараке[2], нервно перебиравшем копытами на обочине. Несмотря на явно читаемую усталость в облике, девушка просто дышала молодостью и нерастраченным очарованием. Принцесса Иллисмея из рода Авруан. Длинноволосая, гибкая как лоза, с правильными чертами лица, девушка была очень хороша собой, но у усталых солдат не доставало сил даже на восхищённые взгляды.

Люди молча отводили глаза. Кто-то при этом с теплотой вспоминал дочерей её возраста, оставленных дома, кто молодую жену, с которой и помиловаться-то не успел, кто весёлую подружку, проводившую его на войну и их прощание на сеновале за околицей вакуты. Посему – тяжёлый вздох и вновь глаза всматриваются в пыльное марево лесной дороги, чтобы не запнуться о камень или не провалиться в ямку. Латники шли осторожно, хоть и вымотались до предела. В такой тьме оступиться и повредить ногу, что совсем не трудно в полном латном доспехе, означало отстать. То есть верную смерть.

Тяжёлая пехота императора Витаррила преследовала латников рода Авруан вот уже третий день. Словно двужильные, гвардейцы имперские вцепились в холку гвардейцам анвиса подобно бойцовому савираю[3]. Не менее выносливые и мотивированные, пехотинцы властителя Саасструма никак не могли оторваться, несмотря на то, что лучше знали местность, чем их враги. Скорее всего, преследователей вёл специально обученный поисковым заклинаниям маг.

Дело осложнялось тем, что саассаритам нельзя было даже остановиться и дать бой преследователям, чтобы уйти с честью, унеся с собой как можно больше жизней врагов. Ведь с ними была всеобщая любимица – принцесса Иллисмея. Девица царского рода предпочла быть вместе с отцом и разделить участь и его, и своих солдат в этой войне. С самого того дня, как достигла соответствующего возраста.

Самое страшное, что имперцы, судя по всему, знали – опять этот клятый маг – Иллисмея здесь. И, может, именно поэтому так яростно преследовали уходящих саассаритов. Маги были очень востребованы в боевых порядках и выделение такого в группу преследования говорило о том, что принцессу твёрдо вознамерились захватить.

Несмотря на прошедшие десятилетия, люди не могли простить народу Саасс гибели наследной принцессы Аллавии, похищенной и замученной на одном из жертвенных алтарей Темнейшего Надум Турпала его верховными жрецами. Да, гонимыми и презираемыми самими саассаритами. Но подит-ка, объясни это мстительным имперцам, слышать ничего не желающим в оправдание. И жалкий лепет «это не мы, это отступники»… он и выглядел жалко на фоне того, что опоздал безнадёжно и сейчас ни в малейшей степени не коснётся зачерствевших на этой войне сердец. Ведь крови на ней пролились уже целые реки.

Поэтому «наша Илли», как её называли все, от отца, до последнего ветерана из обоза, не должна была попасть в руки врага, жаждущего мести. Ни при каких раскладах. Ни живой, ни мёртвой. Потому как то, что осталось от Аллавии после жертвоприношения Темнейшему… такое было страшно даже представить. Не то, что сделать пусть даже и с мёртвым телом молоденькой девочки, едва перешагнувшей своё семнадцатилетие. Ведь люди поклялись отомстить зеркально. За каждую каплю крови своей принцессы. И саассариты уже неоднократно имели возможность убедиться, что имперцы свои клятвы держать умеют.

Впереди показалась огромная поляна. Отрывистая команда и строй солдат, мгновенно подтянувшись, ускорил шаг. Командиры десятков вели своих людей к давно определённым местам отдыха. Долгожданный привал. Тут гвардейцы останавливались постоянно. Вот уже не один десяток лет. Эта поляна местными острословами так и называлась: Воинская. Она была оборудована всем необходимым для разведения скрытых костров, отхожими местами, и прочим, потребным для кратковременного отдыха – в понимании латного пехотинца в походе, не изнеженного излишней роскошью – усталого воинского подразделения. Чтобы и до воды доступ был, людей и коней напоить, и оборону, при случае, можно было держать даже против превосходящих сил.

Здесь быстрая горная река делала крутую петлю, вдруг бросаясь в сторону, словно передумав течь туда, куда несла свои воды ранее. Где-то через несколько сотен аиров[4], одумавшись, поток описывал широкую дугу и возвращался на путь истинный, в конце почти смыкаясь с собой же. Расстояния между двумя берегами, если считать напрямую по образовавшемуся перешейку, не превышало двадцати – двадцати пяти аиров. И это позволяло обороняться малыми силами от большего по числу воинов отряда врага. Оно же делало столь удобную для обороны стоянку мешком, ловушкой, если оборону не сдержать, но… С учётом того, что в этой войне сдаваться никто не собирался (бесполезно, просто умрёшь не быстро и с честью в бою, а медленно, в виде окровавленного куска мяса в пыточных подвалах) прорвать такую оборону враг мог только после того, как упадёт замертво последний защитник перешейка. Да и сама река на всём протяжении образовавшейся петли вдруг смиряла норов, неся свои воды величаво, словно не горная игривая козочка, а степенный равнинный тур, любующийся собственной мощью и упивающийся величием. Просто весь этот участок проходил по небольшому плато с практически нулевым уклоном, что позволяло и лошадей напоить и самим при необходимости дорожную пыль смыть в спокойной воде, не грозящей сшибить с ног при каждом неосторожном шаге.

Назначенные в дозоры воины, кому не посчастливилось сразу вкусить всех прелестей привала, разошлись по давно уже оборудованным местам для секретов[5].

Девушка осадила коня возле споро возведённого для неё шатра. Тоже в раз и навсегда установленном для этих целей месте. Отдав разгорячённого хашарака коноводу, – пусть выводит, чтобы не запалить солового, – принцесса, однако, вовнутрь не пошла. Пройдя мимо полотняного убежища, она спустилась к реке в сопровождении двух телохранителей саариссар[6]. Отойдя чуть дальше по берегу, Илли отдала одной из них палаш и кинжал, сделанные по заказу под её руку лучшим мастером Саасструма. С помощью второй устало сняла доспех и всю остальную одежду. Оно, вроде, не по чину раздеваться самой, но в походе не до величания.