
....................................................................................
Улус Джучи.
Ставка карачи-бека Хасана.
Лето. 1351 год.
...
— Ее нужно наказать!
Голос Саиды сорвался на противный визг. Кажется, она даже топнула ногой, но я не видела: все, что было перед глазами, – темно-коричневый ковер с длинным ворсом, в который меня вдавливали грубые руки телохранителей брата. От запахов шерсти, дыма и сырости першило в горле: до отвращения.
Сам брат – Хасан, стоял где-то позади и уже минуту молчал, позволяя жене лить яд.
Саида давно выжидала случая свести со мной счеты. Молодая жена брата, на пару лет старше меня, хитрая, но, что еще хуже, злопамятная. Год назад я уличила ее во лжи перед главами родов. И своего унижения эта змея не забыла.
Впрочем, сегодня мне и так не повезло подставиться, дать ей повод.
— Прикажи ее выпороть! Здесь же! – потребовала она. – Никто теперь и слова не скажет!
— Хасан… – промычала я, уткнувшись лбом в ковер.
— Хасан-бек! – отрезала Саида, почти ликуя. – Он теперь бек!
С трудом оторвавшись от пола, я попыталась обернуться, не успев прикусить язык.
— Когда же ты захлебнешься, Саида!?
Толчок в спину заставил меня умолкнуть. Ладони двух нокеров еще сильнее вдавили тело в пол, и мимику невестки я не разобрала, скорее, прочитала гнев в ее голосе.
— А ну, молчи! – прикрикнула та. – Ты знаешь, что она сделала?
Последнее относилось уже не ко мне. Саида снова принялась обрабатывать брата.
— Знаешь?!
— И что же она сделала? – уставшим голосом поинтересовался Хасан.
Все эти семейные склоки неизменно вызывали в нем раздражение, но на то, чтобы навести порядок в собственном доме, у него не хватало ни опыта, ни жесткости. Хасан даже воином стал никудышным – не вышел здоровьем. И по старой вере не получил бы власть в свои руки – совет старейшин никогда бы не признал слабого…
— Она оскорбила нашего гостя! – в который раз взвизгнула Саида.
— Неправда, – выдохнула я.
— Спасибо духам, я успела ей помешать! – не унималась эта ненормальная. – Да за такое и выпороть мало!
— Айше, это так? – по-прежнему тихо поинтересовался брат.
Ответить у меня не вышло: чертов ворс забил рот, и вместо слов вылетело какое-то мычание.
— Дайте ей встать, – приказал Хасан.
Нокеры рванули меня вверх, и я зашаталась, стараясь не упасть. Ноги онемели, дыхание сбилось.
— Хасан, прошу…
Тот подошел ближе, остановившись в метре.
Странно, что он вообще сумел выдержать мой взгляд, не отвернуться. Но хватило его ненадолго: заглянув мне в лицо, он все же потупился, а затем и вовсе принялся смотреть куда-то вниз.
Мне же представилась возможность оценить его здоровье.
Если я унаследовала внешность прабабки – русской невольницы, Хасан же взял больше от тюркской крови. Но и это его не спасало: выглядел он неважно, блекло.
В свои тридцать лет новый бек уже имел седину в коротких, подстриженных по мусульманской моде волосах, и неприятный, чуть маслянистый блеск в карих глазах. Кожа приобрела сероватый оттенок, лишенный живого румянца. В чуть скошенных плечах, узких для мужчины, угадывалось постоянное напряжение.
Я знала, где копится его боль. Знала и то, что ничто, кроме моего лечения, не снимет ее.
Потому он и молчал. Потому еще и не отдавал меня на расправу: ни своей жене, ни настроенным против меня жителям ставки.
— Отвечай, Айше. О чем говорит Саида? Ты посмела унизить нашего гостя?
— Нет… Но я хотела встречи.
В ставке сейчас действительно находился особый гость. Вернее, гостья.
Тайдула-хатун, мать Великого хана.
Она приехала лично, чтобы почтить память нашего деда – карачи-бека Тайду, умершего больше месяца назад. Он был ей старшим братом. Когда-то они вместе прошли долгий путь при дворе, и, несмотря на годы и власть, она не забыла родственные узы.
— Что же ты хотела от хатун? – подозрительно поинтересовался Хасан.
Опустив голову, я наконец-то изобразила раскаяние в паре с почтением.
— Прости, брат... Посмотреть на нее и ничего больше... Когда еще мне выпадет такая честь?
Не говорить же им правду: о том, что, будь моя воля, я бы предпочла не видеть не только эту хатун – никого из них. Но если для Хасана и всей ставки ее приезд стал признанием, то для меня – последней надеждой.
Без бека Тайду я осталась одна.
Смерть деда лишила меня покровителя, а вместе с ним и защиты. И решившись на эту встречу, я планировала обратиться к Тайдуле-хатун, рассказать ей о том, как со мной обращаются, попросить заступничества. Но ничего не вышло.
Пробиться в выделенную для знатной родственницы главную юрту ставки я не смогла.
Хатун не видела меня и, скорее всего, даже не знала, что я пыталась добраться до нее. Зато шума от моего представления получилось немало. Уж тут меня прорвало: кричала я громко, да недолго. Подоспевшие нокеры брата быстро прикрыли мне рот, а уже через пару минут мной занялась невестка.
— Врет она! Ее языку веры нет, – молчав до того, опять вклинилась Саида. – И нечего ей к хатун идти! Накликаешь на нас всех беду, одержимая. Одни глаза чего стоят!
Я резко обернулась к ней.
— А ты сама погляди! – да еще так удачно: правой стороной, во всей красе.
Женщина дернулась, скривилась, схватившись за связку амулетов на шее.
— Нечистая!
— Какая есть...
К реакции на свою внешность я привыкла давно, и раньше проблем с ней у меня не было: один глаз голубой, второй черный. Подумаешь… Вот только где оно теперь это «раньше»…
— Хватит! Угомонитесь обе! – прикрикнул на нас Хасан. – А ты, – он подался к жене, – не смей поднимать на нее руку!
Саида повторно скривилась, но промолчала. Я же ни к месту открыла рот.
Стоило выйти на улицу, как нокеры тут же последовали за мной. Не трогали, но и из виду не выпускали.
Центральная юрта, где сейчас находилась знатная гостья, стояла недалеко – всего шагов тридцать, но с таким сопровождением не пробиться. К тому же дорогу мне указали противоположную, в обход людных мест.
Я и сама не собиралась лишний раз попадаться толпе на глаза – особенно после поднятого мной крика. Потому и не возражала.
Обойдя стороной две площадки – первую у мастерских, вторую, совмещенную с рынком, – мои провожатые вывели меня к протоптанной дороге между юртами и редкими каменными строениями.
Ставка карачи-бека Тайду была большой.
Большой и богатой – примерно на две тысячи человек. С удачным расположением в устье Волги, вернее, Итиля, как тут называли эту реку. Рядом тянулись щедрые зеленые пастбища, а само поселение стояло на пересечении торговых путей, что приносило дополнительный доход брату и жителям.
Это было одно из летних стойбищ, куда кочевье переходило в середине июня. А к концу октября всем предстояло отправиться на зимовку – подняться вверх по реке, в постоянную ставку, где с каждым годом прибавлялось все больше каменных и деревянных построек.
Вели провожатые не к самому краю, а к условному кольцу, за которым жил простой люд. Пока что я считалась родней бека, потому уж совсем далеко от центра меня не отселили, да и личную юрту не отобрали. По местным меркам она даже была неплохой, но и не та, что при жизни деда: обитая изнутри шелком, удобная, теплая, просторная. Ее месяц как прибрала к рукам Саида.
Курган деда еще не порос травой, а невестка уже принялась наводить свои порядки – вести себя по-хозяйски. И при таком слабом беке, которым стал мой брат, управы на нее не было.
Там же, в старой юрте, хранилась и часть моего приданого: несколько сундуков с золотом, серебром, посудой, драгоценностями и тканями. Саида в них нос еще не совала, но только и ждала удобного часа...
Подведя к юрте, нокеры не ушли. К моему разочарованию, приросли по обе стороны от входа. Ничего поделать с этим я не могла: вряд ли мою персону впредь оставят без круглосуточного надзора.
Подняв войлочное полотно, служившее дверью на лето, я прошмыгнула внутрь.
В нос тут же ударила привычная смесь запахов, в разы острее, чем в жилище брата, которое он занимал на период приезда Тайдулы-хатун. Пахло копотью от очага, поставленного в центре, горелым жиром, шерстью и землей. Хоть пол и покрывали циновки, а поверх лежали старые ковры, в низине, куда кочевье перебралось за три недели до смерти деда, постоянно тянуло сыростью.
Внутри ждала Гульнара – подруга детства и единственная служанка, оставшаяся со мной с уходом старого бека.
Сидев до того у очага, замешивая тесто для лепешек, она тут же подскочила. Глаза у нее были красные, ресницы слиплись от слез.
— Айше-хатун!
— Все хорошо! Не реви. Ничего мне не сделали, как видишь.
— А будет-то что?!
Ее молоденькое лицо перекосило от подступающих слез, но я покачала головой.
— Да хватит тебе. Давай лучше печь лепешки. Я хочу есть.
Это утро вымотало меня до предела. Пусть своего я не добилась, но не морить же теперь себя голодом.
Вымыв как следует руки – привычка, которую я навязала и своей служанке, – я присела напротив.
— Давай, госпожа.
Она уже собиралась что-то спросить, но я опять не позволила.
— В тишине посидеть хочу, Гуля. Подумать…
Девчонка послушно замолчала, и вскоре в юрте раздавался лишь ровный звук ее ладоней по тесту. Я украдкой посматривала, как она лепит круглые лепешки, взялась за готовку сама, и невольно завидовала – до чего же легко ей отвлечься делом. Мне же, сколько ни занимай руки, такого покоя было не добиться. Мысли в голове не умолкали, разве что думать становилось чуть легче.
Но, засмотревшись на слаженную работу служанки, я таки не сдержалась – неожиданно взвизгнула, почти как Саида. И, не подавив эмоции, вовсе рассмеялась: громко, нервно. Как в те первые месяцы, когда меня занесло во все это: когда я еще не понимала, где нахожусь, и не верила, что это не сон.
Прикрыв рот ладонью, я оборвала смех, но Гульнара уже с опаской косилась в мою сторону. К подобным «представлениям» она привыкла и никак не комментировала.
— Да ты не отвлекайся. Это я так: лицо Саиды вспомнила. Вот она бесновалась сегодня.
— Расскажи, Айше!
— Потом, Гуля. Потом…
Мои оправдания она вряд ли приняла всерьез, но к работе вернулась. Я же снова накрыла рот перепачканной в муке ладонью, чтобы не хохотнуть. Несмотря на то, что здесь мне пришлось прожить без малого год, происходящее по-прежнему не укладывалось в голове. И в такие моменты, как этот, когда простой быт степной ставки казался кадром из какого-то исторического фильма, я редко могла сдержать истерику.
Да, я постепенно училась контролировать себя. Но все же…
Поверить в то, что окружающая обстановка реальна, как и эти люди, получалось лишь отчасти.
В этом мире, точнее, в этом времени, я была чужой.
Можно сказать, что я сюда попала... Одному Богу или кому там еще было известно, как именно и что со мной случилось. Но, уснув в своем времени, решившись на сложную операцию, я очнулась не в больничной палате, а здесь – посреди бескрайних степей, в ставке влиятельного бека Золотой Орды.
Впрочем, никакого названия «Золотая Орда» тогда не существовало.
Улус Джучи – так называли это кочевое государство. Я вспомнила это с уроков истории.
И моего настоящего имени тут тоже не было... Не было и Демидовой Алины Ивановны сорока лет отроду: терапевта городской больницы номер три, хорошего специалиста с чутьем, но слабым здоровьем, с подкосившим меня раком мозга.
Никакой Алины...
Только Айше.
Дорогие читатели!
Добро пожаловать в мою новую историю!
На этот раз меня опять занесло в степь. Ничего не могу с собой поделать – очень люблю эту тему (спасибо Бурятии, в которой я так долго жила). 😊 И не абы куда понесло, а во времена правления хана Джанибека (он тоже появится в этой книге).
...................................................................................
Перед вами смесь жанров: историческое фэнтези, бытовое и азиатское фэнтези.
Моей главной героине, Алине (она же Айше), придется несладко. Впав в кому в своем времени, она очнулась в теле молодой степнячки – внучки влиятельного караче-бека. Вот только вскоре ее дед умирает, и она остается один на один с суровыми реалиями степной ставки.
Родне Айше она как кость в горле. Виной тому ее особенность – глаза разного цвета: черный и голубой, глаза неба и земли… Из-за этого ее и боятся, и недолюбливают.
Но Айше не из робкого десятка.
В прошлой жизни она была врачом, так что посмотрим, сумеет ли наша героиня устроиться в таком суровом мире и что из этого получится. Могу лишь пообещать: финал у нас будет хороший и не без любви.
....................................................................................
Работая над сюжетом, мне пришлось изучить много исторического материала, чтобы лучше разобраться в теме. Но все же, когда будете читать эту историю, не забывайте, что она показана глазами нашей современницы. Так что Айше-Алине простительно чего-то не знать и мерить все стандартами нашего времени. И не ищите тут стопроцентной исторической достоверности, ее вам не даст ни один историк 😊
....................................................................................
Эта книга планируется как однотомник.
....................................................................................
Я буду искренне благодарна за вашу поддержку: оценки, добавление в библиотеки, комментарии. Для меня очень важна обратная связь от вас! ❣️ ❣️ ❣️
....................................................................................
И еще с радостью сообщаю, что этот роман выходит в рамках нового литмоба «Бесприданница».
где вы сможете найти еще много увлекательных историй.
Переходите по ссылке… https://litnet.com/shrt/P95H

....................................................................................
Кроме того, я подготовила первые иллюстрации (в дальнейшем, по мере появления новых героев, будут добавляться и другие визуалы).
Это наша Айше


....................................................................................
А это Хасан и Саида


....................................................................................
Гульнара

....................................................................................
Приятного чтения и спасибо, что вы остаетесь со мной! 😊
Покончив с готовкой, мы с Гульнарой прибрались, вымыли руки и сели за «стол» – прямо на пол, как тут было принято.
К этому я уже привыкла.
На середину плотной скатерти она поставила общую тарелку-поднос: большую, сделанную из дерева, где исходили паром горячие лепешки. К ним у нас нашлись глиняный кувшин с кумысом и чаша со свежей малиной. Ягоды здесь были редкостью – разбавляли степной рацион лишь летом и осенью, когда кочевье стояло ближе к низовью.
Ели мы молча, каждая со своим аппетитом.
Румяные лепешки пахли дымом, молоком и чуть-чуть землей. Вообще, мне постоянно тут мерещился этот запах, и отделаться от него не получалось, но и на вкус он не влиял. Кумыс хорошо утолял жажду, с терпким, чуть кислым привкусом. Я всегда пила его мелкими глотками: не ради того, чтобы растянуть удовольствие (радостей и развлечений в степной ставке было немного, особенно у меня). Просто от этого холодного напитка прояснялась голова.
Гуля по-прежнему украдкой посматривала в мою сторону. Ее распирало от желания заговорить, но она держала язык за зубами.
Добрая душа, моя Гуля… Единственная, кто по-настоящему ко мне привязан.
Я знала это точно. Видела.
Хотя… лучше бы осталась «слепой». И не замечала бы ни в ней, ни в остальных ничего: ни хорошего, ни плохого. Может, тогда все у меня сложилось бы иначе…
Мое положение при новом беке, Хасане, было шатким.
Казалось бы, с чего так?
Как в возрасте двадцати лет мне удалось настроить против себя целую ставку? Ведь к женщинам знатного происхождения в то время и при тех условиях относились сносно. Равными мужчинам мы не были, но и до дурости еще не дошло, когда нам бы закрывали рты и не считали бы за людей.
Один пример Тайдулы-хатун чего стоил!
Мать Великого хана вошла в историю сильной женщиной и соправительницей сына.
Хорошо то, что я кое-что о ней знала, плохо, что в силу своего характера впечатление Тайдула-хатун производила на меня двойственное. В ней удивительным образом сочетались доброта и жестокость, мужская хватка и женская хитрость, непокорность и умение подстраиваться.
Последнему стоило бы поучиться вдвойне. Однако вина за свалившиеся беды лежала не только на мне. Тут уж «спасибо» Айше – той самой Айше, что была здесь до меня.
Эта девочка родилась особенной.
У нас с ней была одна внешность, благодаря чему я не свихнулась в первые месяцы. Все же видеть себя в отражении, пусть и снова помолодевшую, в разы легче, чем если бы там оказался кто-то по типу Гульнары.
Хоть какой-то плюс…
И глаза у нас были одинаковые: правый – черный, левый – голубой. Такое привлекло бы внимание в любом веке, но в условиях, куда меня занесло, я успела проклясть свою гетерохромию. Повезло еще, что второй глаз мне достался именно голубой.
Да, черному приписывали дурные свойства: сглаз и прочую ересь, вплоть до того, что через него я смотрела на мир глазами духов земли. Голубой же считался символом неба – верховного божества тюркских и монгольских народов. И несмотря на то, что уже шла активная исламизация степи, старая вера тоже сохраняла позиции, смешиваясь с новой.
Так что сейчас меня берег сам Тэнгри. Но я бы не отказалась и от более материальной защиты.
Впрочем, искать покровителя внутри ставки не имело смысла.
Еще до моего появления Айше умудрилась нажить себе врагов. Мое же поведение в первые месяцы лишь усугубило ситуацию.
Сказать, что у меня был шок после пробуждения внутри юрты вместо палаты – ничего не сказать.
Это позже я узнала, что Айше в тот год тоже долго болела и какое-то время была лежачей. Многое выяснила о новом окружении и о ней. Но тогда, находясь в полном раздрае, вела я себя не лучшим образом. И первые недели не могла говорить. Язык знала – он достался мне от чужой памяти, но привыкала с трудом.
Да еще и видела всякое…
Мои старые глаза так не умели. Глаза же Айше были способны переступить грань.
Со своим прагматизмом я до сих пор не нашла объяснений этой особенности. Благо, подобные видения практически исчезли, но поначалу они пугали меня до ужаса и тоже подливали масла в огонь.
Ну кому понравится полубезумная девчонка, уличающая всех в грехах?
Я чувствовала ложь людей, видела их нутро насквозь. Мало того, бывало – пусть и редко, – я могла рассмотреть будущее того или иного человека. Не какой-то отрывок из его жизни, а, например, то, какую смерть он примет.
Да много чего…
Позже я сделала вывод, что дед Айше вовсю пользовался «даром» внучки. К тому же, вопреки ее странностям, он по-настоящему ее любил и не давал в обиду. Недругов же эта молодая степнячка и правда нажила себе до старости. Теперь все они достались мне. А укрепить свое положение за год жизни в ставке у меня не вышло.
В чем-то я привыкла и подстроилась, договорилась с собой, чтобы не сойти с ума. В чем-то проявила хитрость и даже стала полезной. Зная, что я лечу брата, ко мне иногда обращались за помощью и другие жители. Но редко.
Я и сама опасалась кого-то тут лечить: за успех меня вряд ли похвалят, а вот за провал проклянут. К тому же мое пробуждение пришлось на один из самых сложных периодов в жизни Орды – эпидемию чумы.
Завезенная в степь после осады Каффы, эта зараза вскоре распространилась и по Европе, и по Азии. Выкосив в Европе половину жителей, здесь она тоже унесла немало жизней. И в год моего появления, 1350-й, только-только начала затихать. Но до того забрала к себе родителей Айше, ее двух братьев, почти всю родню (что расчистило Хасану путь наверх) и еще четверть кочевья.
На этом фоне отношение жителей ко мне ухудшилось в разы. Люди шептались, что та‘ун – моровая язва – пришла по моей вине. И хоть старый бек в корне пресекал подобное, дурной славой Айше все равно обзавелась…
Я настолько погрузилась в тягостные мысли, что не сразу расслышала возню у входа.
Войлочное полотно полетело в сторону и в юрту вошла Саида.
Невестка смотрела на меня сверху вниз, не мигая.
Оставшись сидеть, я не сочла нужным выказывать ей почтение. А вот Гуля жалась в сторонке, с опущенной головой и поникшими плечами. Эту женщину она боялась, и правильно. За одно только расположение ко мне, любому могло прилететь по голове.
Решив, что злить Саиду и дальше не стоит, я все же поднялась. Чуть сжав губы, сдержала лишние эмоции.
— Как скажешь, Саида. Зовет, так зовет. Пойду…
— Ах ты, непутевая! – огрызнулась та. – Докричалась? Один позор от тебя!
Я и тут промолчала. Какая уж теперь разница, что скажет эта змея – не о том надо думать. Мысли уже вертелись вокруг знатной гостьи, но уходить невестка не спешила.
— Что-то еще, Саида?
— Смотри у меня, – понизив голос, с предупреждением зашипела она. – Чтоб рта не открывала! Пока не спросят – молча стой! Не садись, пока не предложат места, не ешь раньше хатун. И не вздумай болтать лишнего – я тебе это припомню. Хатун уедет, а ты останешься. Поняла?
— Поняла, – благоразумно кивнула я. – А я что же, не одна буду?
— Много чести! Тайдула-хатун всю родню зовет… И тебя заодно. – Саида крутанулась на пятках, бросив у выхода: – Поторопись! Когда солнце над головой пойдет, чтоб готовой была!
— Буду!
Едва невестка ушла, как Гуля оживилась, защебетала, словно боялась не успеть высказать все и сразу:
— Айше, ты слышала? Тайдула-хатун!..
Я подняла на нее взгляд и устало вздохнула.
— Погоди ты радоваться…
Она тут же прикусила губу, но глаза так и блестели: и от волнения, и от страха. Последнее я понимала.
У этой девочки не было никого, кроме меня. Ее мать умерла, когда той не исполнилось и пяти, а отец не вернулся с первой осады Каффы. И до смерти моих родителей именно они опекали сироту, позже забота о ней легла на прежнюю Айше, а теперь и на меня.
Но Гуля нравилась мне по-настоящему. Я успела к ней привязаться и, не имея своих детей в прошлой жизни, прониклась как к родной. Так что волновать ее мне не хотелось.
— Ты не бойся! – успокоила ее я. – Как бы ни сложилось, я тебя тут не брошу. Если сама захочешь – останешься со мной.
— Останусь! – сразу ответила Гуля.
— А там, гляди, и жениха тебе подберем. Красивого. Доброго.
Девчонка разулыбалась, заиграв ямочками на щеках.
Уж с ней своим приданым я могла поделиться. Тем более сколько нужно простой девушке по местным меркам: несколько коров либо один-два коня со сбруей и седлами, с десяток овец и коз, хороший ковер да побольше войлока. Добавь сюда сундук с вещами, посудой и всякой утварью, украшения и ручные поделки вроде вышивки, которой так увлекалась Гульнара, – и вот тебе уже завидная невеста. Пусть и засидевшаяся в девках.
Да и я сама была «перезревшей». В степи и до ислама нередко практиковали ранние браки: невесту могли отдать в семью будущего мужа в десять-двенадцать лет, а свадьбу сыграть к пятнадцати. Для меня подобное и сейчас казалось дикостью, но в чужие порядки я не лезла.
Хасану же было важно пристроить сестру. Старый бек обещал Айше свободу выбора и к браку не склонял. А вот новый, насколько я понимала, подумывал о моем будущем.
Меня же это не устраивало. Становиться чьей-либо женой я не собиралась, но понимала: если все сложится против, моего мнения никто не спросит.
Оставалась надежда – заручиться поддержкой знатной родственницы. И от впечатления, которое я произведу на Тайдулу-хатун, зависело мое будущее.
Хлопнув в ладоши, я улыбнулась:
— Иди-ка проверь, как там наша баня, то есть шатер. И скажи, чтобы подбавили жару.
Гульнара кивнула, выскользнув наружу почти бегом.
С уходом девчонки юрта будто сразу стала теснее, а воздух тяжелее.
Скрестив руки на груди, я принялась выхаживать по кругу, отмеряя шаги по ковру. И время считала тоже. До солнца над головой – зенита, оставалось где-то полтора часа. Достаточно, чтобы навести красоту и успокоить мысли.
Мне бы радоваться: из-за криков или по иной причине, но Тайдула-хатун все-таки обратила на меня внимание. И не просто обратила – позвала к столу. Но чем дольше я думала о ней, тем сильнее подступал страх.
А если она посмотрит на меня так же, как и остальные? Если не захочет разделить трапезу, «оценив» мои глаза?
Что тогда?
Я знала о ней так мало. В памяти Айше ничего не было – в прошлом мы не пересекались. А из моих воспоминаний на ум приходили лишь сухие исторические факты. Но какая она была на самом деле? Как с ней говорить? Как просить заступничества?
Выдохнув, я села, сжав руки на коленях.
Никакой пользы от таких метаний не было. Саида, сколько на нее не злись, права: лучше и впрямь помалкивать, пока не спросят. Выжидать момент. А уж если хатун заговорит со мной – не испортить впечатление. И не забывать, к кому пришла: не к начальству на ковер, а к матери Великого хана...
Гуля вернулась минут через десять – запыхавшаяся и пунцовая:
— Готово все, пойдем скорее!
— Хорошо. Пойдем…
Взяв с собой единственную сменку, чистую ткань, служившую полотенцем, мыло, точнее, то, что тут называли мылом: серые комки из золы и овечьего сала, мы вышли наружу.
Нокеры, конечно, снова навязались в провожатые, но идти было недалеко: общая баня для женщин нашего рода стояла чуть поодаль.
Шатер внутри был наполнен приятным паром. Воздух горячий, влажный, с горьковатым запахом трав, обжигал легкие. Но мне нравилось. Дело шло к осени, заканчивался август, и я уже начинала тосковать по теплу.
Быстро раздевшись, мы уселись на лавки и позволили пару делать свое. Постепенно меня разморило. Тело расслабилось и приятно ломило, словно после долгой болезни, когда в тебе опять появляются силы и желание жить.
Сидеть бы так и сидеть…
Но когда мы закончили, солнце уже поднималось к зениту.
Вернувшись в юрту, я сразу заметила на лежанке новый наряд – мой, припрятанный в сундуках прежнего жилища. Значит, Саида ничего своего не прислала, но хоть не нарядила в обноски. И на том спасибо.
Меня привели чуть раньше срока к юрте Хасана, где пришлось ждать у входа еще около пяти минут. Тут же собрались другие родичи, статусом пониже: всего с десяток человек. Как и я, они почтили память прежнего бека белым цветом в своих нарядах.
Вскоре к нам вышел Хасан вместе с Саидой. Окинув меня беглым взглядом, он кивком указал себе за спину. Остальная родня тянулась следом, и вся эта процессия отчего-то напомнила мне похоронную. Торжественности момента я не чувствовала – слишком разволновалась и никак не могла взять себя в руки.
Повезло хоть, что держать нас у входа не стали. Нокеры раздвинули полог, пропуская всех внутрь.
В главной юрте ставки я бывала не раз. Успела изучить это место и при жизни деда. Но сейчас, то ли из-за скудного освещения, то ли из-за собственных мыслей, жилище показалось мне огромным и при этом давящим. Впрочем, оно и было таким – вдвое больше моего, диаметром не менее двенадцати метров и высотой до шести. С двойными войлочными стенами, затянутыми для красоты плотным шелком, и богатой обстановкой, напоминающей музейную экспозицию.
Свет падал сверху, из круглого отверстия под тюндюком – решетки в центре купола. Мягко разбегаясь по бежевым стенам, лучи терялись в темно-красных коврах. Пространство делили три ширмы, расставленные с приездом хатун.
Все было готово к нашему приходу: от почетного места, предназначенного для гостьи, расходились по кругу места рангом ниже – низкие войлочные подстилки и мягкие подушки-валики, лежавшие прямо на коврах. Всего четырнадцать. По одному на каждого из родственников.
Центр занимал широкий поднос на дастархане с общими блюдами: в основном приготовленные разными способами конина и баранина. Рядом лежали горячие лепешки, а на отдельной чаше подавали рис – редкое для Орды лакомство. Были и свежие степные ягоды, немного дикого лука и кореньев. Все это дополнял терпкий запах полыни и чабреца, что тлели в очаге и растекались по юрте ароматным дымом.
Красиво, аппетитно, но неуютно.
Встав рядом с Саидой, я поежилась.
Сама Тайдула-хатун к нам еще не вышла, вероятно, находилась за одной из ширм. А вот ее сопровождение уже дожидалось тут. Две приближенные служанки: одна неопределенного возраста, вторая молоденькая, не старше Гульнары. Одетые просто: в белом и серо-голубом. И четверо личных телохранителей, чье мужское внимание то и дело доставалось мне.
Я привычно поймала на себе несколько любопытных глаз. Здесь, в степи, на меня посматривали всегда, и не только из-за гетерохромии: славянская внешность тоже добавляла колорита. К подобному привыкаешь. Но один взгляд обжег щеку так, будто к ней поднесли уголь.
Не вытерпев, я заозиралась. Разыскав же его владельца, замерла.
Уж такое в ставке встречалось редко.
На меня смотрел один из старших нокеров хатун. То, что именно старший, не вызывало сомнений: и выправка, и соответствующий положению наряд подтверждали выводы. Но монголом он не был, да и ни к одному из тюркских народов не принадлежал.
В нем текла русская кровь. Я бы сказала, исконная – варяжская. Высокий и широкоплечий, кожа светлее обычного, слегка золотистая от долгого пребывания под солнцем, глаза серые, возможно, серо-голубые, а волосы, как сострил бы наш прославленный поэт: «рожь на исходе лета».
Но взгляд и манера держаться были как у местных.
Он так и смотрел внаглую, не прячась.
Я же, дурочка, уставилась в ответ. И не опустила головы, пока Саида не дернула меня за рукав – жестко, до боли. Но подумать о том, кто этот незнакомец и как он оказался на такой почетной службе, да еще и при матери Великого хана, не удалось.
В следующую секунду в глубине юрты раздался шорох, и мое боковое зрение уловило что-то белое.
Я тут же повторила жест Саиды: склонилась. А поднявшись вслед за остальными, спрятала руки в складках наряда.
Пальцы предательски дрожали. И неприятный липкий холодок гулял по спине, пусть тут и было жарко.
Тайдула-хатун тоже смотрела на меня.
Встретившись с внимательным взглядом карих глаз, я позабыла обо всем: переминавшейся рядом невестке, что-то говорившем Хасане, речи, заготовленной пару дней назад. Забыла и о своих планах, и о том русском нокере… Сила, исходившая от нее, не просто подавляла, а душила. И ее окрас пугал. Не темный, как у Саиды, но и без света.
Передо мной была вовсе не добрая женщина преклонных лет, чья внешность производила обманчивое впечатление.
Соправительница хана. Опора его власти.
Но отчего-то именно сейчас, в неподходящий момент, я вспомнила о ней не самое лучшее.
Именно Тайдула-хатун поспособствовала тому, чтобы ее младший сын взошел на престол. Но какой ценой? Жизнью старшего.
И раз она не пожалела собственную кровь – родную кровь, близкую, то с чего ей жалеть меня?
Сглотнув ком в горле, я дернула уголками губ.
Прошло не так и много времени: хатун изучала меня секунд десять, но и этого хватило. И кто знает, сколько бы я еще смогла стоять, прежде чем действительно свалиться в обморок. Но моя родственница неожиданно изменилась в лице.
Одарив присутствующих едва заметной улыбкой, эта женщина все-таки отвернулась.
— Благослови этот день, Всевышний… – медленно раскинув руки, она поприветствовала сперва Хасана, а потом и остальных. – Я рада всех вас видеть.
....................................................................................
Это Тайдула-хатун. Мать Великого хана

....................................................................................
А это русский нокер в ее свите. Позже мы узнаем, кто он такой 😊


По завершении короткой молитвы, в которой Тайдула-хатун благословила и нас, и приготовленную пищу, мы опустились на подстилки, а ее прислуга и нокеры остались стоять чуть позади, распределившись по бокам.
Заняв место по правую сторону от нее, я старалась больше не привлекать к себе внимания: не цеплять полы платья, не смотреть на кого-то дольше, чем положено, и не вертеться. Нас разделяли сидящие передо мной Хасан и Саида, но при желании хатун могла до меня дотянуться, так что спокойнее мне не стало. Еще и как назло от волнения пропал аппетит.
Почетная гостья первой протянула руку к еде. Оторвав край лепешки, чтобы было удобнее набирать сверху мясо и рис, она отправила угощение в рот. Только после этого остальные решились прикоснуться к пище. Я тоже потянулась к ближайшему блюду – тушеной баранине. Как умела: правой рукой подцепила лепешкой мясо. Вкус у него наверняка был отменным, мне же показался картонным. И проглотить тщательно пережеванный кусок вышло с трудом. Тот застрял комом в горле, вызвав першение.
Прокашлявшись, я поспешила сделать несколько глотков кумыса.
Из-за вяло текущей беседы за столом, натянутой и неловкой, мне вновь начало казаться, что все взгляды направлены на мое лицо либо руки. Даже те, кто делал вид, что увлечен трапезой и рассказом Хасана, пытающегося занять гостью, тоже посматривали на меня. А уж этот русский нокер, так точно. Прожигал внаглую, отчего хотелось швырнуть в него мясом...
— Мое угощение настолько плохо?! – неожиданно спросила Тайдула-хатун.
Перебив Хасана, она развернулась корпусом ко мне, и уже не было сомнений, кому именно предназначался вопрос.
В юрте повисла такая тишина, что стало слышно, как кто-то ерзает по ковру, а в очаге шипят травы.
— Или оно недостаточно хорошо для тебя? Почему не ешь? – бесцветным тоном продолжила хатун.
Сглотнув, я подняла глаза, посмотрев ей в лицо. Никаких эмоций там не было, а вот давление так и осталось, как и окрас.
Алый... Вот каким он был.
Эта женщина умрет не своей смертью… Ее жизнь отнимут.
Короткое видение вспыхнуло и тут же угасло, но успело нагнать на меня страху. И вместо того, чтобы заговорить по делу, произвести впечатление, как и собиралась, я продолжала себя закапывать: лишь молчала, перебирая пальцами смятый в шарик кусочек лепешки.
— Ответь, сестра! – влез Хасан, не выдержав паузы.
Кто бы еще знал, что тут отвечать?
— Вкусно... – я снова прокашлялась. – Все очень вкусно, хатун. Я благодарна за ваше приглашение…
— А я помню твое лицо, – перебила она.
— Лицо?
Одернув руку, прежде чем потянуться к щекам, я покачала головой. Мы ведь никогда не встречались. Разве что прежняя Айше была совсем маленькой и не запомнила? Или моя память, чего не стоило исключать, хранила обрывки. Там и так получилась каша от двух жизней.
— У нас с Тайду-беком были разные матери, – все же пояснила Тайдула-хатун. – Моя – законная жена нашего отца. А его – урус. Невольница с Тверского княжества. У тебя ее лицо, девочка. Только подобными глазами, – морщинистая кисть метнулась ко мне, а указательный палец рассек воздух, – Всевышний ее не наградил. Наш отец очень любил свою урус, но прожила она недолго...
Я непроизвольно заерзала. Хороша же новость – быть похожей на ту, что обошла ее мать.
Приятного мало... Но еще меньше мне нравилось то, куда завернула наша беседа. Да и стоит ли теперь что-то у этой женщины просить?
Видя больше других, я уже начинала ее бояться. И вовсе не понимала придирчивого интереса. Но одно чувствовала точно: у Тайдулы-хатун имелись личные мотивы, а может быть, и планы на меня, вернее, на прежнюю Айше.
Остальные в разговор не вмешивались, побросали есть, из-за чего в юрте опять сделалось тихо. Но сложившаяся обстановка едва ли смущала гостью.
— Тайду-бек рассказывал мне о тебе, – отпив из своей чаши, вернулась к беседе хатун. И тему не сменила. Более того, уже прямо указала на мои глаза. – Значит, ты отмечена небом и землей? Он в это верил. А что ответишь ты? Где тут правда?
— Я не… я не знаю.
Этот вопрос загнал в тупик. Хотя, куда уж дальше?
Понимать бы еще, каких именно ответов от меня ждут и как настроена сама хатун?
Многое бы объяснили ее предрассудки, но о них мне известно не было. Да, эта женщина с рождения воспитывалась в исламе, однако почитала и старую веру, на что указывали амулеты на ее шее. И к другим верованиям, насколько я помнила, тоже проявляла терпимость. Кажется, пользовалась услугами какого-то русского монаха-лекаря. Или это еще только случится в будущем?
От волнения я запуталась даже в том, что о ней знала. Так что понять, каково ее отношение к моей особенности, по-прежнему не получалось.
— А врачевать ты умеешь? – внезапно бросила она.
Вот тут можно было бы проявить себя посмелее. Но получилось, как получилось.
— Кое-что умею… спасибо Всевышнему.
— Покажи!
И прежде, чем я догадалась, к чему все идет, Тайдула-хатун повысила голос:
— Темир! Подойди!
К ней шагнул тот самый русский нокер.
Хатун коротко обернулась к нему, вновь посмотрев в мою сторону.
— Вот, Айше, – на ее тонких губах заиграла ухмылка. – На нем и покажи! И раз ты видишь хворь, как говорил мой брат, скажешь, что с ним не так.
…
…
Дорогие читатели 😊
Вашему вниманию еще одна замечательная книга из нашего литмоба – «Бесприданница, или Невеста на замену» от Киры Рамис.
Читаем тут... https://litnet.com/shrt/crEy

Такого поворота я точно не ожидала, да и никто из пришедших тоже. Все принялись переглядываться, Саида несколько раз толкнула Хасана в бок, но тот не знал, что сказать. Для него и без того было испытанием сидеть за одним столом с гостем подобного уровня, а уж когда встреча пошла не по сценарию, новый бек и вовсе начал демонстрировать свою неопытность: что-то мямлил под нос.
За меня он ожидаемо не вступился. Я, конечно, надеялась проявить себя, но не вот так же – в лоб. К тому же здравый смысл подсказывал: здоровье нокера – последнее, что в данном случае интересовало хатун. Все затевалось не ради него. Скорее, ради моего ответа и того, как я стану себя вести.
Ведь и беглого врачебного взгляда на этого мужчину было достаточно, чтобы понять: он здоровее быка. Такому землю скормишь и ничего не будет – переварит. Да и увечных либо больных в ближнем окружении матери Великого хана не держали, еще и в ее охране.
Тем временем нокер встал чуть позади своей госпожи.
Я же, отпихнув Саиду, которая вцепилась в мой локоть, поднялась. Но к нему не пошла. Еще не хватало толпиться вместе с ним возле хатун.
Мне и так было не по себе от этой женщины: ни вдохнуть полной грудью, ни подумать. И раз уж она решила устроить смотрины, пусть и любуется.
Выйдя на свободное пространство, я обернулась к ним.
— Проходи!
Получилось немного взять себя в руки. В конце концов, и не таких осматривала.
Вспомнилось даже, как в пору ординатуры мы с однокурсницей помогали на медкомиссии, где через нас прошло больше трех сотен призывников. Вот где обрастаешь броней, а уж похабными шуточками и прочим мужским вниманием меня давно не проймешь. И хоть этот Темир по-прежнему посматривал с той же наглостью, отводить взгляд и на сей раз я не стала.
— Проходи! Чего ждешь?
Указав кивком на место рядом с собой, я чуть не добавила классическое: «Раздеваемся до пояса…», но вовремя опомнилась.
Моя дерзость уже повеселила хатун, заставила ту улыбаться. И других ее нокеров также.
— Слыхал, Темир? – хмыкнув, обратилась к нему она. – Или ты внучки моей испугался?
А вот то, что она при всех назвала меня внучкой, было хорошо. Очень хорошо...
Кое-как я настроилась на работу. Не исключено, что прежняя Айше смогла бы «увидеть» в «пациенте» все, но мне от ее дара остались крохи. Придется рассчитывать на опыт.
Нокер же и впрямь не выглядел болезненным. Нисколько... Разве что он был немым. Может, в этом и крылся его недуг?
До сих пор он не издал ни звука, но моя теория не прожила и пары секунд.
Получив приказ от своей госпожи – ее «Ступай!», Темир таки ответил. Коротко, по-армейски:
— Как велишь, хатун...
А остановившись в метре, приглашающе кивнул.
На вид ему не исполнилось и двадцати пяти. Молодой, статный, еще даже не в расцвете сил. Разумнее было бы осмотреть его по протоколу, но унижать нокера Тайдулы-хатун при свидетелях я не имела права. Так что многое придется оставить за кадром: ни в рот заглянуть, ни живот пропальпировать, ни сердце послушать... Впрочем, в обзор тоже попадало немало. И улыбка, которую он мне отправил, продемонстрировала вполне здоровые, крепкие зубы. А цвет склер, состояние кожи, ногтей и волос не указывали на какие-либо заболевания.
Помедлив, я все же решилась к нему прикоснуться. Хотя бы измерить пульс и прощупать лимфоузлы на шее.
Мои пальцы легли на запястье мужчины. Кожа оказалась теплой, в меру сухой, обветренной. И кровь в венах бежала ровно, спокойно, как у человека, привыкшего к стрессу, нагрузкам, холоду, жаре и к битве. У него были руки воина.
Закончив с пульсом, я подалась вперед. Пришлось приблизиться вплотную, чтобы дотянуться до нужных точек на его шее.
Высокий, черт бы его побрал...
Лимфоузлы оказались чистыми. Все гладко, без припухлостей и уплотнений. Но стоило уйти немного в сторону, к ключице, как на скулах мужчины едва заметно забегали желваки. Там, в области правого плеча, пряталась боль: тонкая, острая. И мимолетный всплеск жара, что уловило мое второе зрение, подтвердил догадку.
Я проверила еще раз, надавив через ткань чуть сильнее, и мой пациент сразу отступил, нахмурившись. Взгляд же с наглого сменил на внимательный, предупреждающий.
Свежая травма. Не от меча либо стрелы – тут другое. Но ему явно не хотелось, чтобы о ней знали.
— Ну? Что скажешь? – Напомнила о себе хатун. – Готова?
С ответом я не торопилась. И получив такую реакцию от нокера, все еще не могла выбрать, чего же на самом деле от меня ждут.
Правды?
А если нет? Если хатун устроила проверку не моим талантам, а смекалке?
— Готова, хатун.
Пришлось довериться интуиции:
— Ваш нокер здоров. Нет в нем никакой хвори.
И, если верить первой реакции этой женщины, с тактикой я угадала.
Тайдула-хатун повела подбородком, довольно прищурившись. А потом резко развернулась к сидящему по левую руку беку – Алиму, моему дяде, и ткнула в него пальцем:
— А про него что расскажешь?
Но ответ ей был уже не нужен.
— Да тут и я сама скажу, – она негромко рассмеялась. – Алим у нас охоч до яств.
Тот действительно выделялся внушительными размерами. Вот только отличался не мышечной массой, как нокеры хатун, а самым настоящим ожирением. Но характер у него был легкий, и умом бог не обидел.
Догадавшись, что с его помощью хатун решила свернуть представление, Алим тут же подхватил ее смех, а похохотав, пару раз демонстративно хлопнул себя по животу ладонью:
— Спасибо Всевышнему за сытую жизнь при нашем хане! Долгих лет ему! Долгих и тебе, хатун!
Его призыв повторили остальные, и напряжение заметно спало.
— Возвращайся, Айше, – позвала меня хатун.
Я опустила голову. Но до того успела бросить взгляд на своего пациента. И мне показалось, что он действительно посмотрел с благодарностью. Совсем чуть-чуть, на долю секунды.
— Ешь. Набирайся сил, – негромко добавила гостья, уже не стирая улыбки. – И после не спеши уходить, девочка. Останься... У меня к тебе разговор.
Застолье продлилось еще минут сорок.
Я умудрилась набить себе живот: по-прежнему без аппетита, но есть приходилось, чтобы угодить хатун. Разговор же, начавшийся на ноте напряжения, постепенно вошел в нужный ритм. И если не считать Саиды, которая постоянно нашептывала мне на ухо одно нравоучение за другим, встреча удалась.
Придирки невестки я понимала: ей было не с руки оставлять меня наедине со знатной родственницей. Она попыталась навязаться в пару со мной, когда Тайдула-хатун отпустила гостей, но ей прямо указали на выход.
К этому часу я заметно воспряла духом – держалась собраннее. Бдительности не теряла, но и прежнего страха перед этой женщиной не испытывала. Получилось даже свыкнуться с давлением и посмотреть на нее с врачебной оценкой.
Сколько ей лет, сказать точно я не могла. Ближе к шестидесяти – почетный возраст для степи. И букет заболеваний у нее складывался именно из возрастных: налицо были симптомы повышенного давления, изношенности тазобедренных суставов, которые выдавали в ней наездницу со стажем, а небольшой лишний вес усугублялся легкой отечностью. И выглядела она уставшей, хоть и прятала это за стальным характером.
К тому же в середине застолья у нее разболелась голова. Мигреневая боль, которую я заметила не сразу, но теперь почти не сомневалась в диагнозе.
Тайдула-хатун выдала себя жестами: то невзначай тянула руку к основанию шеи, чтобы размять напряжение в холке, то щурилась на полосы света из-под тюндюка, то украдкой промокала слезящийся левый глаз…
Когда остальные удалились, она поманила меня к себе.
Мы прошли за ближайшую ширму, во вторую половину юрты. Там на время ее визита обустроили спальню и что-то вроде гостевой. Интерьер разбавляла нетипичная для простых ставок мебель, привезенная гостьей: что-то среднее между стулом и креслом, столик на высоких ножках, кровать с изголовьем – не настил, а деревянная конструкция со слоем из перины и одеял.
Опустившись у изголовья, хатун полулегла и шумно выдохнула.
— Присядь, – она указала мне на место в ногах, на постели.
Здесь мы были почти наедине – за ширму никто не последовал: прислуга и нокеры остались по ту сторону, и лишь один силуэт у входа я все равно видела.
Темир… Но на меня он более не смотрел, стоял к нам спиной.
Пролежав с закрытыми глазами секунд двадцать, хатун вновь принялась изучать мое лицо. Я благоразумно молчала, сцепив руки в замок. Головная боль этой женщины сама давала мне карты в руки, но торопиться было нельзя, тем более заговаривать первой.
— Есть в людях три черты… – все-таки нарушила тишину она, выдержав долгую паузу. – Те, что я ценю выше дара, ниспосланного Всевышним. Хоть ты бек, хоть чабан – мера одна. Первое, девочка, это ум. Второе – преданность. И третье – умение держать язык за зубами.
Я слегка склонила голову, давая понять, что готова к любым речам. Пауза снова затянулась, но интуиция подсказывала молчать.
— Темир здоров. Мне ли о том не знать? – она посмотрела мимо меня, на стоявшего в пяти метрах нокера, негромко продолжив: – Но ты порадовала ответом – показала ум. И словом не опозорила.
Выдержав ее взгляд, я мимолетно покосилась на спину нокера.
Выходит, о его травме действительно никто не знал, и хатун в том числе.
Интересное же у нас с ним получается знакомство: и словом не перекинулись, а уже обзавелись общим секретом.
Прекрасно…
— И о твоих бедах мне тоже известно, как и о том, что ты искала со мной встречи.
— Хасан-бек, он… – начала было я, но закончить фразу не вышло.
— Он слаб, – по-своему подала мою мысль хатун. – Думает чужой головой. Все я вижу, девочка… Этим утром Хасан спрашивал совета на твой счет, и просил помочь сыскать тебе ладного мужа.
— Какого мужа?
Только этого еще не хватало!
Сжав руки сильнее, я постаралась не выдать эмоций. Не о том нам нужно говорить, ой не о том…
— И кто возьмет такую по доброй воле? – безжалостно отмерила хатун.
— Тайду-бек обещал мне свободу!
— А что ты будешь делать с этой свободой?
— Могу служить тебе, хатун! – со всей уверенностью заявила я.
Поморщившись от боли, Тайдула-хатун внезапно хохотнула.
— Какая мне от тебя польза? Ты зеленее травы по весне. И правду о тебе я знаю.
Резко изменившись в лице, она вцепилась едким взглядом. Как тогда, в первые минуты застолья.
От такого внимания у меня зашевелились волосы на затылке. Сделалось разом неуютно, и непонятно, о какой правде идет речь. Неужели о том, что я не Айше?
Мучить догадками собеседница не стала.
— Нет в тебе больше дара! – прилетело мне в лоб. – Тайду сам о том рассказал. Ты в хвори выгорела, или скажешь, что я не права?
Она смахнула слезинку у глаза, устроившись поудобнее.
— Правда твоя, хатун… – в этом я решила не врать. – Прежнего дара нет.
— Значит, и пользы от тебя нет… – подвела итог она.
— Я могу врачевать! И верной буду, и умной!
Но Тайдула-хатун лишь дернула уголками губ.
— У меня лекарей со всего света набралось. Ты ли умнее их?
Я растерялась. И пока быстро соображала, как вести себя дальше, хатун опять затронула опасную тему.
— А тебя я устрою – мужа сыщу.
— Позволь доказать делом, хатун! – я чуть подалась вперед. – Позволь помочь!
Ее брови едва заметно поползли вверх, но прервать меня и на этот раз она не успела.
— Да, прежнего дара больше нет, но я все еще многое вижу. И твою боль!
Хатун ненадолго задумалась. Мне даже показалось, что именно этого она и добивалась, чтобы я сама выпрашивала милости. Зачем – непонятно, но разрешение последовало довольно быстро.
— Ладно, девочка…
Получив от нее согласие, я выбрала минимальную стратегию. И так рисковала.
По-хорошему, следовало бы для начала напоить ее обычной водой. Кипяченой, разумеется, в целях гигиены. Еще за столом мне бросилось в глаза, что она мало пьет и признаки легкого обезвоживания также имелись. Теплое питье в течение дня вполне могло облегчить боль и сократить количество приступов.
Благоразумно промолчав, я поднялась, сделав глубокий поклон. И, как тут было принято при прощании со знатным гостем, попятилась спиной.
Тайдула-хатун практически сразу закрыла глаза, но и помимо нее у меня имелись зрители. Темир дожидался у края ширмы, вот только не он один наблюдал за моими передвижениями.
Прежде чем добраться до нокера, боковым зрением я заметила еще одного человека.
Старика... Серого, неприметного, какого-то невзрачного.
Он сидел прямо на полу в темной зоне, но тоже находился за ширмами – в пяти-шести метрах от кровати. И, что странно, я готова была поклясться: раньше его там не было.
Или я просто не заметила?
Рассмотреть его как следует не получилось. Даже подумалось на миг, что он мне мерещится, как результат тяжелого дня. Все же переволновалась за сегодня я неплохо, но в такое верилось слабо. Да и Темир не отреагировал удивлением либо другой подозрительной реакцией на этого незнакомца. Напротив, чуть склонил голову, кивнув ему. Значит, видел его и раньше…
Я решила не заострять внимания. Задерживаться здесь было нельзя – хатун ясно велела уйти. И спорить с этой женщиной – себе дороже. Тем более выяснять, кому вздумалось сидеть подле ее постели.
Но неприятный осадок у меня все-таки остался.
Странный этот старик… ничего не скажешь.

…
Откинув полог, Темир пропустил вперед.
Указывать ему дорогу мне не пришлось. Он и без того знал, что и как устроено в нашей ставке, наверняка успел изучить все по долгу службы. А когда велел приставленным ко мне нокерам держаться поодаль, и вовсе выдал в себе человека, привыкшего раздавать приказы. Не по возрасту уверенного, и куда более значимого, чем простой телохранитель.
Скорее всего, он был еще и доверенным лицом Тайдулы-хатун, а может, и самого хана.
Хороший источник информации для меня.
Конечно, я помнила слова хатун о том, что именно она ценит в своих приближенных: ум, верность, неболтливость. И раз этот нокер занимал столь высокое положение, он, без сомнений, обладал всем перечисленным. Ничего лишнего из него не вытащить – можно и не надеяться.
Но и несмотря на это, поговорить с ним было бы полезно.
К тому же и он, как мне показалось, не собирался молчать всю дорогу. И хоть инициативу не проявил, я все равно чувствовала на себе его взгляд. Уже далеко не наглый, но и слишком прямой, чтобы не заметить.
— Ну что опять? – причина начать разговор подобралась сама собой: меня таки достал его интерес. – Что ты все смотришь и смотришь?
— Любуюсь…
Хмыкнув на такую наглость, я повернула к нему голову.
— А не боишься? – и, расширив взгляд, уставилась на него, чтобы он смог оценить мою «особенность» в полуденном свете. – Или ты не знаешь, что тут за слухи про меня ходят?
— Мне до них дела нет, – невозмутимо отрезал мой провожатый, так и не отведя взгляда. – Пусть говорят... Каждый видит, что хочет.
Его губ коснулась легкая улыбка: задорная, почти мальчишеская.
— Вот как?! Что же ты видишь?
— Небо…
— Небо, так небо, – пробубнила я себе под нос.
И отвернулась первой – просто поняла, что еще немного, и начну краснеть.
То ли давно никто не разговаривал со мной вот так – по-человечески, то ли я отвыкла от нормального обращения, когда в тебе не видят прокаженной, то ли мне нравился этот флирт, а по-другому подобные заявления я назвать не могла.
Не важно… проверять было некогда.
— Ладно говоришь, нокер, но не о том.
Как бы мы оба специально не замедляли шаг, уже подходили к моей юрте.
Я остановилась, поразмыслив пару секунд – звать ли его внутрь.
Риск показался мне оправданным.
— Зайди, – скомандовала я и, не дожидаясь, потянула край полога. – Давай.
Темир чуть приподнял брови, но спорить не стал. Молчаливое удивление пробежало по его лицу, а следом и тень интереса.
Внутри, как всегда, дожидалась Гульнара. Увидев меня не одну, да еще и с незнакомым мужчиной, она пискнула, выдав что-то нечленораздельное. Подскочив же, словно я вела за собой самого шайтана, юркнула вглубь помещения.
— Гуля, постой у входа, – не сбавив командного тона, позвала ее я. – Посторожи. Если кто пойдет – скажешь.
— Айше-хатун…
— Быстро!
Девчонка насупилась, но послушалась.
Выскользнула наружу, обернувшись на пороге и посмотрев на меня так, будто я разрушила все границы морали в ее юной голове. Мне и самой сделалось неловко. Такое поведение в условиях степи считалось поступком дерзким, против правил, но другой возможности закончить начатое у меня не было.
— Садись, – указала я Темиру на сундук. – Лечить тебя буду.
— Хатун!
— Садись, кому говорю! Никто не узнает. Обещаю.
Он коротко взглянул на полог, таки послушав.
Я встала рядом, аккуратно подняв его правую руку, прощупывая область плеча.
Темир и тут не возразил, хоть и явно тяготился от того, что его загнали в угол.
— Подрался?
— Нет.
— А что тогда?
Но ответил он не сразу.
— С коня упал... В грязи понесло.
Произнес это с неприкрытой досадой. Воину было стыдно падать в любом веке, тем более степняку.
— Давно?
— Две луны назад.
Закончив собирать анамнез, я перестала мучить его расспросами. И так понимала, что смогу помочь. После более детального осмотра и пары тестов диагноз выстроился в точный ответ.
Подвывих.
Без серьезных повреждений, но боль и спазм крепко держали сустав, не давая ему встать на место.
— Потерпи. И, главное, не мешай мне – не дергайся! – предупредила я, обхватив его предплечье. – Сейчас будет неприятно.
Он лишь коротко кивнул.
Зафиксировав локоть у его корпуса, я плавно повернула предплечье наружу. Мышцы под моими пальцами напряглись, потом чуть отпустили.
Прошла неделя с тех пор, как Тайдула-хатун начала пользоваться моими врачебными умениями.
За это время многое изменилось. Разумеется, для меня.
С одной стороны, все складывалось хорошо: за каких-то семь дней моя репутация в ставке заметно улучшилась. Теперь каждый в кочевье знал: я в милости у знатной родственницы.
О том, что я лечу ее головные боли, слухов не допустили: болтать о подобном не следовало. Это было понятно и мне. Но то, что хатун звала меня к себе утром и вечером, видели все. Как и то, что на следующий день после застолья я опять переселилась в прежнюю юрту.
Саиде пришлось вернуть жилье, а вместе с ним и двух моих старых служанок. Со мной вновь жили три женщины. Радовалась я только Гульнаре: остальные наверняка следили и докладывали невестке. Пусть и выполняли работу по дому, обхаживали нас с девчонкой, но от такого соседства, кроме статуса, пользы было мало.
Впрочем, все эти неудобства, которые я считала временными, того стоили.
Впервые со смерти деда у меня появилась почва под ногами. Потому я и держала себя в руках. Даже проявила небывалое терпение – помалкивала, лишь бы оправдать доверие хатун.
По душам с ней мы не говорили и не сблизились – никакие родственные узы со мной ей были не нужны. Нас связывали отношения в рамках врач-пациент. За их же пределы мать Великого хана меня не пускала. Пока что… Зато все чаще прислушивалась к врачебному мнению.
К этому часу она уже пила воду по схеме, следовала составленной для нее диете, где я уменьшила количество жирной пищи и добавила максимум растительной, освоила несколько простых упражнений из реабилитационной практики, разученных с моим участием. А регулярные массажи закрепляли эффект.
Главное же, ее устраивал результат. Не нужно было обладать особым зрением, чтобы замечать удовлетворение в ее мимике: и от снятого спазма в спине, и от отступившей мигрени. Именно к этому ощущению – жизни без боли – все сильнее привыкала моя пациентка. А вместе с тем привыкала и ко мне.
Я верила, что не задержусь в ставке – уеду с ней. Вот только заветного предложения о покровительстве Тайдула-хатун пока так и не озвучила.
И это было первой причиной для беспокойства.
Вторая тоже не давала покоя – хатун почти не разговаривала со мной.
Она и с другими вымеряла каждую фразу, не отличалась болтливостью, как и вышколенная под нее свита. Принимая мою помощь, слушала наставления по лечению, но стоило немного отойти от темы, как тут же следовал запрет. И ее короткое «Помолчи, Айше!» успело набить мне шишку.
Подобное задевало.
Расстраивало и то, что, несмотря на плюсы, неопределенность с моим будущим так и висела в воздухе. Хорошо хоть о замужестве хатун больше не заговаривала, но и раскусить свою пациентку у меня не вышло – понять ее мотивы.
Что-то во всем нашем общении было не так.
Вот где пригодился бы дар Айше, но видела я по-прежнему мало.
Зато меня саму рассматривали едва ли не под микроскопом. И не одна хатун…
Постепенно я изучила и ее окружение.
С Темиром мы поладили. Записав своего друга детства в должники, я заручилась его негласной поддержкой. Но со временем стало ясно: и он искал со мной встреч. Старая дружба, напрочь вылетевшая из моей памяти, тут была ни при чем. Это чувствовалось за версту.
Я ему нравилась.
Мне же, отвыкшей от мужского внимания – нормального, спокойного, без нажима, – было приятно его ненавязчивое общение. Никакой опасности от него я не считывала, ничего дурного не подмечала. Да и вольностей он себе не позволял: понимал, что мы на виду у всей ставки. Но я все равно ловила себя на мысли: не о нем ли, случайно, шла речь? И не его ли имела в виду Тайдула-хатун, обещая сыскать для меня «ладного мужа»? Ведь это именно она раз за разом навязывала мне его в провожатые, и она же придумывала поводы провести нам время вместе: то коней посмотреть, то к реке прогуляться…
Взвешивая эту мысль, я невольно начала оценивать нокера. И неожиданно пришла к выводу, что выбор-то, пожалуй, неплох. А если меня припрут к стенке – неплох вдвойне.
В этом веке, в жестких условиях и традициях, где мне теперь приходилось жить, Темир считался завидным женихом. Нарасхват. Хорош собой, образован, объездивший половину Азии и Восточной Европы.
Но подтверждения догадкам я не находила, намеков на что-то подобное он тоже не давал. И ничего лишнего не рассказывал: ни о себе, ни о службе, ни о своей госпоже. Так что записывать его в свои потенциальные женихи я не стала. Да и не особо этого хотела. Все же служба при матери Великого хана казалась мне лучше навязанного замужества.
Помимо Темира другие члены свиты Тайдулы-хатун в друзья ко мне не набивались. Радушия не проявили, скорее, не замечали, что меня устраивало. Но был среди них еще один человек: тот неприметный старик, внимание которого особенно раздражало.
Я знала лишь его имя – Борчи. И больше ничего.
Со мной он не заговаривал, в лечение не вмешивался.
По его скромному наряду, походившему на одежду обычного степняка, трудно было определить его положение при хатун: советник, доверенное лицо, телохранитель… но, похоже, его обязанности этим не ограничивались.
Остатки же дара убеждали меня, что он далеко не прост.
Этот человек не имел окраса.
Никакого… Словно пустое место.
Пока смотришь на него – помнишь о его присутствии; стоит же отвернуться – забываешь.
Но плохо было то, что я практически не сомневалась в его интересе.
Борчи, кем бы он ни был, проверял меня. Как и его госпожа – изучал. И отделаться от ощущения, будто день за днем сдаю перед ним экзамен, не получалось.
Кто знает, что за оценку он мне ставил? И зачем?
…
…
Дорогие читатели 😊
Вашему вниманию еще одна замечательная книга из нашего литмоба – «Архивариус его величества» от Светланы Шёпот.
Следующий день не задался с самого утра.
Мало того, что я поднялась не с той ноги, так и моя пациентка тоже пребывала в дурном расположении духа. Вечернюю встречу со мной не отменила, но лучше бы и не звала. За все то время, что я сегодня провела с ней, Тайдула-хатун постоянно сдерживала раздражение.
Ее настроение бросилось в глаза еще с порога. Может, плохие вести из столицы либо еще что: о причинах такого недовольства оставалось лишь гадать. Со мной делиться она не стала. И, обычно неразговорчивая, сейчас вовсе цедила слова.
Видя, что тут хватит искры для пожара, я не рискнула навязываться – молчала. А когда массаж подошел к концу, выдохнула с облегчением. Попадаться хатун под горячую руку было бы глупо.
Но ретироваться я не успела. Уже попятилась к ширме, как в мою сторону направился этот старик. Шел так резво – не по годам. Нагнав же, замер, уставившись прямым взглядом.
Впервые у меня появилась возможность рассмотреть его вблизи. Правда, мешала накатившая не пойми откуда паника, но глаза у него показались обычными: карими, простыми. И все бы ничего, если бы не зрачки. Те отчего-то напомнили вязкую смолу, словно утягивали внутрь себя, гипнотизировали, усиливая эффект.
До выхода за ширму оставалось два метра. Старик же, заметив мои попытки сократить эту дистанцию, приблизился вплотную. Так и изучал, всматривался.
Мне же сделалось по-настоящему страшно: как если бы рядом стоял покойник.
Этот человек не только не имел окраса, но и запаха. Он вообще ничем не пах: ни плохо, ни хорошо. Что было нереально для степи.
Вот уж точно – пустое место…
— Смотри… – внезапно вырвалось из его рта.
— А-а-а? – промямлила я в ответ, покосившись на хатун.
Та склонилась над дастарханом, повернувшись ко мне спиной. И на всю эту безобразную картину реагировать не собиралась – намеренно либо нет, какая теперь разница.
— Смотри, – чуть громче полетело в мой адрес.
— Куда?
Происходящее начинало не просто пугать, но и злить.
Какого черта он ко мне привязался? Ненормальный!
Я мотнула головой:
— Куда мне смотреть?
— Смотри! – едва не криком приказал тот.
— Да отстань ты! – вырвалось у меня.
Никто опять не вмешался: ни моя пациентка, ни дожидавшийся за ширмой Темир, ни находившиеся там же приближенные хатун.
Старик опустил взгляд в пол, но не замолчал. Продолжил шепотом, разлепив тонкие губы:
— Смотри, Айше…
Мне же почудилось, что он назвал меня Алиной.
Понять, где тут правда, не вышло. Следующая фраза окончательно лишила опоры:
— …или я тебя заставлю.
— Заставишь? – вторя его тону, тоже шепотом переспросила я, но старик уже дернулся назад. Отвернулся и, как ни в чем не бывало, уселся на прежнее место.
Я же, простояв еще около тридцати секунд, боком прошмыгнула к выходу.
Потребность оказаться как можно дальше отсюда взвинтила мне нервы. Сердце зашлось в беге.
И что это было?
Как вообще понимать его «заставлю»?
Не дожидаясь своего провожатого, я вылетела на улицу.
Темир вышел следом, все время догоняя. Предчувствие чего-то дурного уводило меня прочь – подальше и от хатун, и от ее ненормального слуги. Так что до моей юрты мы не шли, считай, бежали. Но, вырвавшись-таки вперед, он не дал мне скрыться за пологом.
— Обожди ты!
Крутанувшись, я пригвоздила его вопросом:
— Кто такой Борчи?
Должник он мне или нет, в конце концов?
— Расскажи. Что ему от меня нужно? – стараясь не повышать голос, наседала я, но Темир объяснений не дал.
— О том говорить не будем!
— Ну-ну… Спасибо!
Достали… Достали все!
Я развернулась, но он повторно окликнул:
— Айше! Постой, прошу! – хорошо хоть удерживать не посмел – на нас и так пялилась половина соседей.
— Чего тебе?!
— Пройдись со мной, – предложил он, натянув улыбку. – Дурные помыслы – дурные сны. Успокоиться тебе надо.
— Ага. И больше ничего.
Не скажешь же ему, что все мои дурные сны, как и раздутые надежды, связаны с его госпожой.
Ну хочет она показать власть – пусть показывает. Но сколько же можно держать меня в неведенье – так и свихнуться недолго. Да еще и в компании вот таких вот Борчи!
Смотри…
Будто до этого я занималась чем-то другим!
Темир терпеливо ждал ответа: то ли уловил мое состояние, то ли изначально собирался пригласить на «свидание», но медлил до последнего. С другой же стороны, сидеть в четырех стенах мне тоже не хотелось.
Замявшись у входа, я кивнула.
И не его вина, что он был связан долгом.
— Пойдем…
Постепенно мы начали удаляться от центра ставки к окраине. Прошли через шумный торговый ряд, где ярко догорали угли у лепешечников, миновали загороди со скотом, перепрыгнули через неглубокую канавку и выбрались туда, где под лучами вечернего солнца разливалась степь.
Красиво... Этот вид тронул бы любого. И прогулка хорошо влияла на голову, чуть успокоила, но разговор меж тем не клеился – отделаться от случившегося не получалось. В ушах же по-прежнему стояли слова старика.
— Айше, – снова позвал Темир, догадавшись о причине моего молчания. – Ну пойми, не положено мне о том рассказывать.
— Ладно уж. Понимаю, – отыгрываться на нем и дальше практически расхотелось. – Куда ты меня ведешь?
— Коня моего поглядеть, – спустя пару мгновений пояснил он.
— А что на него глядеть? – вот уж нашел чем удивить барышню в степи. – Сам и гляди…
Но, подойдя к огражденному выгулу, оставив позади и мою охрану, и любопытные взгляды жителей, я все-таки отвлеклась.
Обещанный конь действительно выделялся.
Даже издалека было видно, насколько он хорош: гнедой, с черной густой гривой и хвостом, ровный по спине и с широкой грудью. Такая порода смотрелась чуждо среди степных лошадей, более сухих и жилистых. Этот же выглядел крепче, тяжелее, выше в холке.
Холеный. Сильный. И красивый, зараза, как и его владелец.
В первые минуты я даже не успела испугаться.
Приход четверых нокеров, конечно, встревожил, но Хасан и раньше посылал за мной среди ночи, пусть и редко. Иногда у него так тянуло в ногах из-за спазмов в пояснице, что без моей помощи он не мог дождаться утра – выл от боли. И сейчас, наспех одеваясь, я думала о его спине, не заподозрив неладного.
А вот Гульнара, помогавшая переплести косы, разнервничалась. Мне пришлось ее успокаивать. Да еще и прикрикнуть, чтобы ложилась спать.
Если бы в тот момент до меня дошло, что ни в эту юрту, ни в эту ставку я уже не вернусь, мое поведение сильно отличалось бы от нынешнего. Но, вопреки предчувствию, не оставлявшему весь предыдущий день, прозрение наступило не сразу.
Накинув теплый овчинный кафтан (за что впоследствии не раз порадовалась), я пожелала Гуле добрых снов. Выбравшись же в сырую ночь, поежилась.
Степь вовсю дышала осенью, до наступления которой оставалось несколько дней.
— Пойдем, хатун, – негромко позвал один из нокеров, и я привычно засеменила следом.
Однако почти сразу заметила, что маршрут мои провожатые выбрали странный: вместо того, чтобы вести к центру ставки, они начали петлять, при этом удаляясь к окраине.
— Где Хасан-бек?!
Следовало прояснить ситуацию как можно скорее.
Говоривший до того нокер указал в западном направлении:
— Ждет тебя, хатун.
— Почему там? Почему не у себя?
Мы все дальше удалялись от юрты брата, и дело приобретало дурной характер.
— Эй, нокер, – позвала я, но тот и шага не сбавил. – Я задала тебе вопрос. Отвечай!
— Мне велено проводить. Другого не знаю, хатун.
— Хватит! Дальше не пойду!
Получив такой ответ, я приросла к месту. А потом, недолго думая, кинулась обратно, но поймали меня быстро. Двое шедших позади нокеров скрутили руки, не дав закричать.
— Не буди ночь, хатун, – предупреждающе полетело в мой адрес. – Говорю же, велено привести…
Дождавшись кивка, старший разрешил остальным отпустить мои руки, убрать ладонь со рта.
На сей раз кричать или бросаться в стороны я побоялась, но и шла теперь словно на ватных ногах. От накатившего страха скрутило желудок – стало подташнивать, а свежесть ночи вдруг показалась морозной.
Так жутко мне еще не было тут никогда: ни в первые дни после пробуждения (тогда многое воспринималось полубезумным бредом), ни после осознания своего положения в ставке, ни в моменты прозрения моего дара.
Сейчас же реальность больно лупила по нервам: все это происходило на самом деле.
Происходило со мной! И выглядело как нельзя хуже.
Я не кричала лишь потому, что и сквозь оцепенение догадывалась: только усугублю положение. И до окраины ставки шла молча, каким-то чудом умудрившись ни разу не споткнуться. Но, увидев Хасана подле укрепительных сооружений из повозок, все же немного ожила.
Тот стоял в окружении шестерых нокеров, а поблизости дожидались оседланные лошади.
— Поторопись, Айше, – вместо приветствия приказал он.
Ко мне подвели одну из кобыл, чей окрас при таком освещении выглядел блеклым. А может быть, это мое зрение уже не было способно удерживать фокус.
— Что случилось? – осипшим тоном прошептала я.
— Тайдула-хатун при смерти...
— Что?!!
Меня едва не подбросило, но Хасан быстро приложил палец к губам:
— Молчи, глупая!
— Как же – при смерти? Ты что такое говоришь, брат?
— То и говорю. Уезжать тебе надо.
— Зачем? – тем же тоном переспросила я, догадываясь о причинах.
Не нужно отличаться особым умом, дабы предвидеть события. Когда в ставке станет известно, что мать Великого хана вот-вот отправится к Всевышнему, на кого кочевье посмотрит в первую очередь?
Правильно... на меня. Ведь это я отиралась подле нее столько дней!
— Ты уверен, что она умирает? Отведи к ней. Вдруг смогу помочь...
— Поздно! – брат перехватил под локоть, неожиданно сжав до боли. – За тобой придут.
— Саида? – догадалась я.
Уж она не упустит такого шанса: подкрепит слухи и сделает все, чтобы степняки устроили надо мной самосуд.
Хасан не стал отвечать прямо, заговорив о другом:
— Поторопись!
— Ты не можешь совладать с женой, а расплачиваться мне? – я таки дала волю гневу, но практически сразу присмирела.
До меня окончательно дошло – эта ночь действительно может стать последней.
— А делать-то что? – собственный голос показался затравленным. – Ты мне поможешь, Хасан? Спрячешь?
Но тот повторно не ответил, вновь указав на лошадь.
Упрямиться и дальше я не решилась, взобравшись в седло. От прежней Айше у меня сохранилась память тела – наработанные рефлексы, так что управляться с подобным видом транспорта кое-как получалось. Но когда Хасан и его сопровождение перешли на рысь, мне стало по-настоящему тяжело.
Минут через двадцать в теле появилась усталость, скованность, и я уже не столько ехала, сколько пыталась не вывалиться, цепляясь за поводья и седло.
Время тянулось мучительно. Мы держали заданный темп бесконечно долго. По моим скромным подсчетам, не меньше трех, а то и четырех часов. Из-за нагрузки я почти ни о чем не думала: направляла кобылу и тихо давила поднимающийся страх.
Впереди была одна степь – ничего удивительного для этой местности. Но ночь делала ее пугающей. Звездное небо, лишенное луны, не оживляло пейзаж, лишь добавляло страха перед открытым пространством. А ведь до сегодняшнего дня я любила степные ночи, считала их красивыми…
Когда мы наконец сделали привал, сил во мне не осталось: болел каждый мускул, в голове же образовалась каша. Но о главном я не забыла: едва спешившись и приковыляв к Хасану, попросила:
— Позаботься о Гульнаре. Меня не найдут и отыграются на ней. Защити ее.
Он сухо кивнул.
Я уже собиралась усесться прямо на землю, передохнуть, но огляделась на наше сопровождение.
Никто из нокеров не спешивался.
Темная фигура Хасана постепенно удалялась – между нами ложился один метр за другим. Я смотрела на него, как через поволоку, не сразу заметив навернувшиеся на глаза слезы. В груди же давил такой спазм, что позвать его снова не получалось.
— Хасан… – голос по-прежнему напоминал писк.
И на то, что он меня услышит, надежды не было. Но я все равно не могла отвернуться, не смотреть на него.
Происходящее выглядело дурным сном, чем-то настолько нереальным, как если бы меня отравили ядом либо накачали наркозом…
Пришедшая в голову мысль показалась здравой, из-за чего я все-таки отмерла: быстро-быстро замотала головой.
Так и есть… операция – последнее из случившегося со мной в той жизни. Но кто сказал, что она закончилась?! А если мое тело до сих пор на операционном столе либо в палате? Если оно лежит себе, дожидается, пока мозг наиграется в иллюзии и перестанет навязывать мне этот бред, искажать время, словно в фильме, название которого вертелось на языке.
И пусть безумие порядком затянулось, сейчас настал как раз тот момент, когда пора было проснуться!
По-настоящему!
Но, мотнув головой еще дважды, я заработала лишь острую боль в области затылка. Посмотрев же вперед, глухо завыла.
Обстановка не изменилась: степь, звезды, холод скорой осени и Хасан, силуэт которого теперь виднелся в окружении нокеров. Брат уже взобрался в седло. Рассмотреть с такого расстояния его лицо было невозможно, но вскинутую им руку я увидела.
На миг сердце кольнуло надеждой: вдруг он одумается? Вернется и пожалеет меня… либо добьет…
Но не случилось ни того, ни другого. Практически сразу отряд перестроился, сменив направление. И, не обратив внимания на два выкрика с моей стороны, потонувших в топоте копыт, двинулся обратной дорогой.
По мере удаления всадников меня все больше накрывало тишиной.
Не сообразив ничего лучшего, я уткнулась лбом в траву и закрыла уши ладонями, в попытке спрятаться от собственного состояния.
Но, боже… стало еще хуже!
Кровь глухо стучала в ушах, настойчиво, как если бы кто-то вбивал колышки прямо в череп. Гул сердца отдавался в животе, в пальцах, в горле. Меня от этого затошнило сильнее, чем от всего происходящего.
Нет… Нет, так нельзя.
Так я и до утра не доживу – свихнусь!
И следовало бы прекратить выть, не будить ночь, как мне говорил тот урод.
Впрочем, вынудить себя заткнуться получилось далеко не сразу. От надрывных рыданий сводило горло, дыхание сбивалось, а тело, напротив, разморило до состояния тряпичной куклы. Но не того блаженного – после бани. Скорее, безвольного.
Рискнув разлепить веки, я медленно подняла голову. И сразу пожалела – открытое пространство обрушилось со всех сторон, как бездонная пропасть. Черная степь давила подобно морю: живая, движущаяся. Мне даже почудилось, что она колышется огромными волнами, хотя ветра не было, и трава вся пожухла к концу лета.
Ухватившись за сухие пучки, я принялась методично вырывать те с корнями. Почти впала в новый приступ истерики, как вдруг дернулась. И сквозь собственное рыдание уловила посторонний звук.
Рефлексы сработали быстрее мыслей, вынудив тело замереть.
Втянув голову в плечи, я осторожно повернулась на шум. Рассмотрев же что-то темное, едва не вскрикнула от облегчения.
Чуть поодаль мирно паслась кобыла.
Моя! Та самая, что привезла меня сюда.
Хасан таки оставил мне лошадь!
Боясь ее спугнуть, я поползла к ней, вытягивая руку. Потом кое-как встала на дрожащие ноги. Усталость от длительной скачки никуда не делась, а стресс добавил на плечи лишний пуд веса.
Кобыла почуяла мое настроение и тут же начала пятиться. Почти шарахнулась: я и сама бы от себя шарахнулась. Глаза на выкате, лицо, наверное, перепачкано в земле и слезах, да и косы растрепались. Но мне повезло ухватить поводья.
— Тише, тише… кобылка, – клички ее я не знала, плела какую-то чушь.
И, простояв рядом с ней минуту-другую, шумно выдохнула.
— Ой, молодец... Хорошая моя.
Адреналин наконец-то сделал свое дело – согрел, разогнал оцепенение. Мне даже стало жарко под одеждой и весом овчинного кафтана. Да и в компании живого существа было уже не так страшно.
Хотя, кому я вру?
Руки тряслись, как у заядлого алкоголика. Но стоять так, цепляясь то за поводья, то за гриву, дальше не имело никакого смысла. Как и не имело смысла истерить.
Паника – вот что убивало быстрее всего. И не важно, где ты: в море, в лесу, на болотах, в степи… А умирать я не собиралась: ни в своем веке, ни в этом, черт бы его побрал!
И где тот мешок, брошенный Хасаном?!
Потянув за собой кобылу, я повела ее к примятой полянке, оставшейся после моих стенаний. Мешок действительно валялся рядом, чуть укрытый разнотравьем. И уж лучше бы в нем нашлось хоть что-то полезное!
Дикая злость на брата, на эту косую судьбу, на весь мир подбавила мне сил.
Сволочь! Урод! Скотина!
— Какая же ты сволочь, Хасан! – в чувствах выдала я, поежившись от собственного голоса.
Мысли опять заметались в голове, одна лучше другой, но повлиять на себя и на этот раз я им не позволила. Наревусь потом – будет повод.
Но не сейчас!
Сейчас главное – протянуть до утра.
Надо уходить отсюда, пока я окончательно не развалилась.
Как бы мне ни было плохо, предчувствие, что случившееся ночью куда более серьезнее, чем просто месть Саиды, не отпускало. Айше втянули во что-то большее. И ее изгнание не гарантировало безопасности.
В этой степи меня могли убить не только паника, не только ночь, зверь и холод, но и люди…
Подцепив мешок из плотной холщовой ткани, я схватила его обеими руками. Он оказался тяжелым, увесистым. С первой попытки закинуть его на седло не удалось: я промахнулась, со звяканьем уронив поклажу обратно в траву. Со второй же втащила и взобралась позади.
Копаться в содержимом было не время – проверю с рассветом, когда голова будет немного работать. И тогда же обо всем подумаю, приду в себя.
Первое, с чем следовало определиться, – это направление. Двигаться без цели в степи – глупейшее решение, но моего терпения на выбор хватило минут на пять.
Куда податься, я не понимала. И паниковать себе запретила – кое-как держалась, главная загвоздка крылась вовсе не в этом.
Случившееся упорно лезло в голову. Адреналин по-прежнему разгонял кровь, кобыла слушалась, перейдя на медленный шаг. Вот только скептик во мне начинал протестовать все громче и громче: буквально подталкивал прокричать в ночь:
«Какого черта происходит!?»
Да, именно так.
Что происходит? Зачем мне куда-то уходить? И что вообще я знаю?
Ведь, по сути, ничего!
Тайдула-хатун умирает… Так это со слов Хасана, а ему у меня веры больше нет!
Может быть, она здоровее здорового: спит и не представляет, где носит ее врача! И все это – блажь Хасана, вернее, Саиды. Мало ли, невестка позавидовала расположению знатной родственницы ко мне, либо испугалась, что я действительно уеду, а это автоматически лишало ее надежд на мое приданое…
А дальше? Что там говорил Хасан?
Что за мной придут в случае смерти хатун… Тут, скорее, «да», чем «нет». Прежняя Айше давно стояла костью в горле не одной Саиде, и вероятность расправы оставалась высокой. Но теперь, когда я хоть немного пришла в себя, вся эта история показалась вдвойне странной, наигранной.
И я должна поверить брату?
Я, на минуточку, внучка матери Великого хана! Родственница самого правителя, должна позволить ему выбросить себя вот так, как вещь? Приняв его слова на веру?
И по каким таким причинам хатун вздумалось умирать? Уж точно не по естественным!
Занимаясь ее питанием, шеей и спиной, я наблюдала за ней неделю. Крепким здоровьем она, конечно, не отличалась, но и признаков прединсульта, прединфаркта либо других состояний, способных привести к резкому ухудшению текущих показателей, не демонстрировала. И мой дар предрек ей другую смерть – кровавую. Уж точно не сейчас.
Насколько мне было известно, умереть Тайдуле-хатун суждено лет через десять, и свое она еще не отжила. Но, с другой стороны, полагаться на школьные знания тоже не стоило. Никто ведь не давал гарантий, что здесь все обязано идти по той самой «истории».
Но даже если поверить, что хатун при смерти, все равно многое не сходилось.
Зачем Хасану вывозить Айше в степь? Уж лучше и правда придушить. Ведь свои шансы тут я оценивала трезво, где-то возле нуля. Разве только ему было важно не просто «спасти» сестру, а сделать так, чтобы она исчезла из ставки. Исчезла в самый подходящий момент…
Оценив и этот вывод, я резко осадила кобылу.
— Скотина!!!
Испугавшись, кобыла тут же заплясала подо мной, переминаясь.
— Ну, тихо! – успокоила ее я. – Это не тебе, ты у меня молодец. А вот бек твой – скотина. Подставил сестру!
Пока что не до конца понятно, в чем и для чего, но точно подставил – втянул во что-то гадкое. И оправдаться перед кочевьем я не смогу, меня же не будет! Да и какая разница, сама ли помирает хатун либо ее отравили, – что бы с ней ни случилось, – это точно припишут Айше! А мое исчезновение истолкуют побегом.
— Пошла, кобылка! Ну! Мы возвращаемся!
Все же злость – чувство полезное.
И страх притупился, и сил прибавилось, да так, что, попадись мне братец сейчас один на один, я бы ему спину вылечила! Год бы не разогнулся!
А возвращаться было нужно! Немедленно!
Не ради того, чтобы обелить свою персону, из-за Гульнары.
Оставлять девчонку на попечение Хасана я уже не собиралась. К тому же за него будет решать Саида. Все его действия так или иначе продиктованы этой змеей. Но змеей, насколько я понимала местную иерархию, родовитой. За ее спиной стояла половина степи, и Хасан был ей нужен только ради власти.
Бесхребетный слизняк… Вряд ли он вообще вспомнит об обещании защитить Гульнару. Кочевью много и не надо – оно отыграется на девчонке. И нынешнему беку это пойдет на пользу: пусть люди спустят пар. Не себя же ему в жертву выставлять.
Но мы-то с ней тут при чем?!
Злость все еще придавала мне сил. Хорошо бы и ума: я понятия не имела, как действовать по прибытии в ставку. Сошлась лишь на том, что буду решать по обстоятельствам. К тому же одно из преимуществ, которое вряд ли учли Хасан либо Саида, имелось и у меня.
Темир. Старший нокер хатун.
Глупо было полагаться на кого-то, кого знаешь неделю. Но отчего-то верилось, что он защитит, не отдаст толпе ни меня, ни Гулю. И уж точно не поверит в бред о моей причастности к болезни хатун.
Эта мысль позволила мне не опускать головы.
Но чем дальше я ехала, тем яснее становилось: злость – злостью, а организм все-таки не железный. Усталость нарастала с каждым часом, лезла в мышцы и кости, покуда тело не превратилось в один сплошной пульсирующий нерв. Спина ныла, руки дрожали, глаза резало так, будто в них насыпали песка. Что было недалеко от правды: с Каспия поднялся ветер, сделав воздух сухим и пыльным.
Через несколько часов я уже едва держалась в седле. При каждом шаге меня болтало в разные стороны, и приходилось усилием подтягивать корпус, чтобы не съехать, да еще и не потерять поклажу. До скрежета на зубах хотелось пить, но тратить время на поиски воды в том мешке я не могла.
Кобыла тоже сдавала. Сначала просто сбавила ход, а потом заупрямилась: мотала головой, пыталась перейти с рыси на шаг, фыркала. Ей тоже нужен был отдых: тридцать-сорок минут пожевать травы, остыть, напиться.
А я гнала ее дальше, до последнего надеясь не сбиться с пути.
Определять направление по звездам оказалось куда сложнее, чем это обещали навыки от Айше. Особенно когда ночное небо стало сереть, размываться. Так что надежды было больше на кобылу: что животное само придет к стойлу.
И все же дорогу мы выбрали правильную. Нет, поселения видно не было: оно пряталось за холмами, далеко впереди. Но еще до рассвета я уловила запахи.
Вонь гари... Дым, резавший горло.
Убедившись, что подобная вонь может быть лишь от пожара, я снова разнервничалась. Собиралась припустить – заставить кобылу ускориться, но где уж там! От моих пинков по бокам она еще сильнее заупрямилась, из-за чего мешок таки свалился в траву.
— Черт…
На то, чтобы ругаться либо уговаривать животное, сил не осталось и у меня.
Хотя, чего я к ней привязалась, она и так вытерпела семь часов, не меньше. Да, вероятно, походной лошадью не была – Хасан втюхал мне обычную, степную. Но и при всем этом проявила завидную покладистость, а вынуждать ее прыгнуть выше головы не имело смысла.
Отпустив поводья, после чего лошадь моментально замерла, я посмотрела через плечо.
Мешок валялся метрах в двадцати и едва угадывался в сером рассвете. Но почти сразу мое внимание вновь перешло на столбы дыма.
И что теперь делать?
Расстояния в степи – штука обманчивая. Определять их у меня получалось с натяжкой: и сейчас разбег вышел существенным – от трех километров до восьми. Вот только это не отменяло главной проблемы.
Как мне туда попасть?
Из лошади я уже ничего не выжму – нет у меня навыков, чтобы принудить животное загнаться в мыло. Идти же своим ходом – верная смерть. Да и вряд ли я успею.
Пожар мог начаться недавно, мог полыхать и несколько часов.
И жива ли Гуля?
Необычное зрение Айше видело ее судьбу светлой, а дорожку длинной. Умирать в молодости ей не полагалось, но все тот же внутренний скептик говорил обратное, предлагая мне отправить свои надежды куда подальше…
Ухватившись за седло, я с трудом перекинула ногу. Завыв от боли в мышцах, спешилась, считай, свалилась в подсохший чертополох.
— Иди... Ешь, – но и без моих наставлений кобыла встряхнулась, сразу опустила морду в сухоцвет.
Мне же, видя эту утопическую картинку: рассвет, дым, жующую траву лошадь, захотелось разреветься по второму кругу. От переутомления и натертых ладоней, от дикой нервной встряски, но еще больше от осознания, что Гульнара сейчас там… Одна! И я ничем не могу ей помочь.
Я так и расселась в траве. Минуты не считала, но физическое истощение и жажда не давали забыться.
Пить хотелось до отупения: мысли о воде постепенно перекрыли другие. Кобыла тоже фыркала: еще могла терпеть, а я практически нет.
Обернувшись и разыскав взглядом мешок, я подалась к нему.
Должна же там быть вода!
Но развязать стягивающие ремни у меня получилось не сразу: от долгого контакта с поводьями пальцы сделались деревянными и не гнулись. Простое действие заняло минуты три.
Я еще сдерживала ругань, но стоило мне запустить руку внутрь, как в степь полетело первое крепкое слово:
— Какого…
На свет появилось что-то яркое, гладкое.
Чаша… золотая.
— Это что такое?!
Отбросив утварь на землю, я опять полезла внутрь, выудив тарелку. Тоже из чистого золота, красивую, с синей эмалью и типичным для монголов орнаментом.
Зачем мне золотая тарелка в степи?
Третья находка из мешка была не лучше – деревянная фигурка, инкрустированная драгоценными металлами и жемчугом. Вот ей уже не повезло: она отправилась в полет.
Разозлившись, я ухватила мешок за низ, вытрусив содержимое в траву. К моим ногам посыпалось богатство: в рассветном освещении было видно, что все эти вещи выплавлены не из меди: золота, серебра. Ничего супердорогого, никаких украшений, но все же…
— Какого черта, Хасан?!
Зачем он дал мне этот мешок? Чтобы выставить сестру не только убийцей, но и воровкой?
И где вода?!
Принявшись шарить по разбросанному, я так и не нашла ничего по-настоящему ценного: ни еды, ни оружия, ни утвари для готовки, ни жидкости. Единственное, что могло пригодиться, – две большие накидки из соболя и куницы, мех которых, вероятно, завезли из Руси. Их я отложила, но в остальном пользы не видела. Тем более в это утро!
Накатившая на меня апатия притупила гнев. И если сейчас разверзнется земля, я уже ничему не удивлюсь.
Подумаешь…
Смахнув с лица прядь волос, я снова провела взглядом по дыму. Хотела уже выругаться в голос, но заметила движение в серой пелене.
Сначала показалось, что это просто отбившаяся от табуна лошадь. Черная точка, которая постепенно увеличивалась, шла не прямо на меня, чуть в стороне.
Я какое-то время даже не пыталась сообразить, есть ли на ней всадник. Со ставки могли убегать и люди – в такой суматохе это нормально. И степь широкая – разминемся.
Но точка все росла: слишком быстро приближаясь.
Заставив себя подняться, я качнулась. Ноги превратились в палки: деревянные, чужие. Но убраться отсюда лишним не будет, спрятаться за какой-то холм. А передохнув, уже думать: идти ли к пепелищу или уходить в степь насовсем...
— Айше...
Звук долетел до меня размытым, но я все равно дернулась.
— Хатун!
И голос был знакомым!
— Гуля… – выдохнула я, сначала тихо, не веря. – Я тут!.. – а потом громче, что было сил, развернувшись корпусом: – Это я!!! Гульнара!
Она подскакивала в седле, стараясь удержаться на чересчур крупном для нее коне. И лишь когда зверь выгнул шею, блеснул черной гривой и рванул вперед, я узнала и его.
Ветерок! Конь Темира.
Расстояние между нами сокращалось вначале от полукилометра до ста метров, после и до десяти.
Кое-как доковыляв навстречу, я поймала девчонку, когда та тоже едва не свалилась в траву. Зареванная, растрепанная, Гуля выглядела перепуганным зверьком. И тряслась так сильно, будто ее шибануло током.
— Все, все… – попыталась успокоить ее я.
У нее начиналась та же истерика, которую пришлось пережить мне. Ну хоть Ветерок стоял рядом: спокойный, смелый, хороший конь.
Я с благодарностью дотянулась до его морды. Но еще нужно было понять, где его хозяин.
И что случилось?
— Гуля! – пришлось буквально отдирать девчонку от себя. – Расскажи, что там? Почему пожар? На ставку напали? И где Темир? Это он дал тебе коня?
На имени нокера Гульнара закивала, но слова застревали у нее в горле. Она еще какое-то время хлюпала носом, втягивала воздух, пока ее наконец не прорвало:
От новых переживаний в седле меня спасла дикая усталость. К рассвету я настолько вымоталась и набила пятую точку, что тратить силы на страх перед огромным конем попросту не могла. Да и Ветерок, погарцевав для приличия, не проявил характера. А тот у него наверняка имелся – все же боевой конь, такой не каждого к себе на спину пустит.
Чтобы поощрить красавца, я провела ладонью по его шее, рискнув пнуть бока. Откликнулся он быстро, а вот Гульнаре пришлось понукать кобылу.
— Она очень устала, – предупредила я девчонку. – Мы шагом пойдем.
И для начала стоит-таки выбрать направление – сделать это по уму.
Оглядевшись, я прикинула расположение Волги на местности. Пока не решу, что делать дальше, разумнее всего держаться рядом с рекой, отправиться вверх по течению.
— Давай туда, к Итилю, – на мой жест в сторону северо-запада Гуля тоже развернула кобылу.
Своих вариантов девчонка не озвучила, так что ехали мы молча, рядом. Но уже через минут двадцать Ветерку надоел медленный темп: он, в отличие от присутствующих, выспался хорошо. То порывался вперед, то недовольно фыркал.
Я еще раз обернулась в сторону поселения, но догадаться по одним столбам дыма, что там происходит, не получалось. Может, и логично будет вернуться туда позже, в крайнем случае – последить с расстояния. И не уходить далеко, переждать в какой-нибудь ивовой роще у реки.
Вдруг нас там найдет Темир?
Из-за этого нокера скребли кошки на душе. Выходит, я успела к нему привязаться: и на помощь к Гуле он пришел, и меня спасти собирался. Непонятно, от чего, но собирался же…
Чувство благодарности едва не перекрыло во мне жажду, а с ней и скептицизм.
Выдохнув, я скривилась. Хотела посмотреть вперед, когда взгляд зацепился за поклажу позади седла. В стрессе и спешке моего внимания на нее не хватило, а конь-то, оказывается, был навьюченным.
Две большие седельные сумки уравновешивали друг друга, вися по бокам, и поверх них лежал туго свернутый плед.
Подавив мысли о том, что по чужому шарить некрасиво, я полезла к левой сумке. Одолев стягивающие горлышко ремешки, нырнула внутрь. Рука нащупала что-то мягкое, словно грелку. Хотя нет – бурдюк с жидкостью.
Потянув тот на свет, я с надеждой облизнула губы.
Господи, пусть там будет вода!
Кто знает, этих нокеров… Темир вполне мог возить тут что-то горячительное.
Ухватив деревянную пробку зубами, я сразу же принюхалась. Спиртом не несло, да и вообще ничем не пахло. Но лишь после первого осторожного глотка во мне окончательно победила жажда.
Внутри действительно оказалась вода! Причем свежая.
Сделав три жадных глотка, я заставила себя пить не спеша и остановиться на седьмом. Воду стоит беречь – до Волги вышагивать еще часа два. Не так и долго, но сперва нужно к ней добраться. А события последнего дня научили меня перестраховываться даже в мелочах.
Закрыв горлышко пробкой, я обернулась к девчонке, ехавшей в пяти метрах позади.
— Гуля, пить хочешь?
Та кивнула. И, поравнявшись со мной, сама разобралась с бурдюком.
— Много не пей!
Она снова кивнула. Утолив жажду, протянула бурдюк обратно, а я так и застыла.
— Бери, хатун, – у нее затряслась рука от веса трехлитровой тары. – Ну, бери же!
— А чего это конь навьюченный? – вдруг дошло до меня.
Темир что же, с поклажами его в загороде держал?
Ладно, что оседланный. Навык быстро седлать кобылу – один из главных у степняков. Но вот чтобы быстро в дорогу снарядить…
Не забрав у нее воду, я принялась шарить по раскрытой сумке. До дна не достала, но и сверху лежали важные для походного быта вещи: котелок, втиснутый в кожаный чехол; нож с коротким, но тяжелым лезвием; кресало, завернутое в лоскут войлока; тонкие ремешки, смотанные в клубок; запасная подпруга; топорик, длиной мне по локоть...
Мое внимание перешло на правую сторону. Справившись с завязками, чуть не съехав на бок из-за потери концентрации, я таки влезла и в эту сумку.
Там оказался провиант.
До днища добраться не вышло опять, но что-то подсказывало – вся сумка была набита походной едой: сушеным мясом и ломтиками казы, завернутыми в льняную тряпицу камешками курта, мешочком с солью и прочими припасами.
— Ну и ну, – вырвалось у меня.
Второй раз за это утро я находила в мешках то, чего не ожидала. Сперва золото, теперь вот этот набор для выживания в степи.
— Гульнара! – выровнявшись в седле, я отправила девчонке суровый взгляд. – Ответь-ка мне: нокер при тебе коня седлал?
— Нет, – Гуля взялась теребить поводья, но не врала.
Вранье я чуяла хорошо – спасибо прежней Айше.
— А поклажу при тебе собирал?
— Нет... Так оно и было.
Ага, как же…
— Что-то ты мне недоговариваешь!
— Да нет, хатун, – тут же возмутилась та. – Никогда я не вру!
— Я и не говорю, что врешь! Недоговариваешь. А ну, постой!
Мы обе осадили лошадей.
— Не поедем дальше, пока не расскажешь!
Гульнара тут же дернулась, словно я занесла над ней кнут. И пальцами по поводьям забегала: то сжимала их, то отпускала. Но вранья я в ней не уловила ни до этого, ни сейчас.
— Гуля!
— Было так, хатун, но не один он за мной пришел. Нокер твой.
— А с кем?
— Не помню, – удивленно округлив глаза, выдала она. – Небом клянусь, не помню... Старик какой-то.
На ум мне пришел один единственный старик – Борче. Странно… я ведь тоже о нем подзабыла.
— Но слова его вот тут, – девчонка поежилась, накрыв ладошками уши, – стучат и стучат. Это он велел уезжать и не возвращаться. Потому что… – она жалобно скривилась, – умрем мы там, Айше.
— С его слов? – я разозлилась по новой, но бранить и без того перепуганную девчонку не решилась. – Подожди, Гуля. А меня-то ты как искать собиралась?
И правда, как?
– Не знаю! – в который раз отнекалась она. – Но туда не вернусь! Напугал он меня, шайтан.
— Разве тут ты не умрешь?
— Ну, Айше…
— Иди уже! – огрызнулась я.
Сон слетел с меня мгновенно. И какое-то время мы с волками так и рассматривали друг друга, пока между нами не вклинилось ржание кобылы.
Я обернулась к стреноженным лошадям.
Ветерок и кобыла навострили уши, но первый, в отличие от вымотанной соседки, особого страха не проявлял. Да и меня, стоило только взять себя в руки, отпустило быстро.
— Не бойся, – успокоила я Гульнару. – Сытые они…
— А если чоно пойдут к нам?
— Не пойдут! Им что, делать нечего?
— Айше.
— Не бубни, Гуля!
Отмахнувшись от нее, я быстро соображала. В голове уже всплывали обрывки то ли чужой памяти, то ли моей.
Волки в такое время суток не охотятся. Эти трое – дозорные, а мы, скорее всего, просто забрели на их территорию, чего избежать было практически невозможно: в Нижнем Поволжье обитала огромная популяция серых хищников. Но сейчас стоял конец августа, сытая пора, на что хотелось полагаться в первую очередь. Незачем им с нами связываться...
— Думаю, тут их земля. Вот они и проверяют нас, – озвучила я свои предположения. – Мы им не угроза, они нам тоже: если нарываться не будем – не тронут. Ты пока вещи собирай, а я лошадей подготовлю. Уйдем отсюда от греха подальше.
— Да, уйдем, Айше.
Мои слова немного успокоили девчонку. Она еще не отошла от случившегося в ставке, плюс не отдохнула, и поесть мы не успели, а тут новые потрясения. Но хорошо уже то, что в ступор Гуля не впала: почти сразу начала аккуратно сворачивать настил весь разом, туго-туго, чтобы вместить в один валик обе накидки и плед.
Я же направилась к лошадям.
Сперва к Ветерку. Рядом с ним мне было как-то спокойнее. Может, оттого что в нем набралось под полтонны веса, а может, и потому, что он проявлял настоящую мужскую выдержку. Но беда в том, что и наши гости были не из робкого десятка: стайные, не одиночки, а значит, хорошо умели работать командой.
Лучше и впрямь убраться с их территории… Отдохнуть как следует не вышло ни у меня, ни у кобылы, но, раз такой выбор, я предпочту потрястись в седле, чем раздражать своим присутствием хозяев.
Да и пора было возвращаться в ставку.
Небо вдали выглядело чистым, пожар там точно закончился. Если идти вдоль реки, даже медленным темпом, к вечеру мы обязательно выберемся к поселению. Правда, сперва придется сделать небольшой крюк из-за волков: те как раз были на нашем пути.
— Айше, – тихонько позвала меня Гуля.
Троица хищников развернулась, скрывшись из виду, но порадоваться я не успела. Стоило нам начать выход из низины, как волки вновь попали в обзор. Нет, они не охотились на нас – присматривались. Если бы это была охота, поведение серых отличалось бы кардинально. К тому же на такой местности мы их попросту не увидели бы: вокруг росли кусты и деревья, трава кое-где стояла по пояс. При желании можно подобраться к цели вплотную, пойти против ветра так, что и лошадь не учует.
— Веди себя спокойно, – предупредила я девчонку.
Следующие полчаса были потрачены на выход к степи.
Улучив момент, мы напоследок напоили лошадей и сами утолили жажду. А оказавшись на ровной земле, полезли в седла.
Река служила для меня самым главным ориентиром. Заблудиться с ней смог бы разве что дурень. Благодаря ей я точно знала расположение ставки ниже по течению: если держать Волгу справа от себя, рано или поздно цель объявится.
Но не проехав и пятисот метров, мы опять увидели ту же троицу. Выйдя из низины, волки засеменили вначале вдоль реки, а потом нам наперерез – на приличном расстоянии и без агрессии. Только это не облегчало задачи: нам все еще надо было как-то их объехать.
Впрочем, я и так собиралась делать крюк, но не думала, что они действительно захотят нас проводить.
Пришлось еще сильнее удаляться вглубь степи.
Поначалу такое решение казалось верным. Миновав пару-тройку холмов, мы вновь развернули коней в сторону ставки. Все это время Гульнара упрашивала меня не возвращаться, и я уже вымоталась затыкать ей рот. Но девчонка не слушалась: проявила несвойственное ей упрямство, а, заработав по-настоящему суровый выговор, разревелась.
Ее до ужаса пугал тот старик – Борчи.
Меня, признаться, тоже, и ее рыдания усиливали страх. Но и уподобляться семнадцатилетней пугливой дурочке я не хотела. Следовало как минимум узнать, что там случилось, хоть издалека провести разведку, а не ломиться в степь лишь потому, что какой-то ненормальный запугал мою служанку.
Но осуществить простой план не получилось – стоило скорректировать маршрут, как впереди нас снова встретили волки.
Вот это было совсем не к добру.
— Медом вам, что ли, намазано?! – вспылила я, резко разворачивая Ветерка, но вскоре поняла: как бы мы ни пытались обойти этих троих, они все равно оказывались перед нами.
Часа через два бесконечных попыток я окончательно сдалась: только зря вымотала и себя, и лошадей. Кобыле уже нужен был отдых, как и Гульнаре – та совершенно выдохлась, догнала по состоянию меня. И пусть закат в эту пору года наступал в степи не так поздно, обстоятельства подталкивали всерьез задуматься о ночевке.
Другого выхода я не видела – выбрала новое направление обратно к реке.
Придется-таки уйти с чужой территории – сделать крюк побольше. Но завтра, набравшись сил.
Ближе к вечеру мы вернулись к Волге: на новое место, километрах в трех от прежнего. Толком ничего не поев за весь день, решили оборудовать лагерь основательно: со всеми предосторожностями, с уже расседланными лошадьми, которых следовало обтереть, и обязательным костром.
Остаток дня ушел на обслуживание лошадей и заготовку дров. Костер разожгли в сумерках, а перекусив куртом из седельной сумки, наспех помывшись в ледяной реке и почти не разговаривая, мы легли отдыхать.
Первой я уложила Гулю, но спала она плохо: бормотала, металась, тихо всхлипывала. Когда же пришла моя очередь, отоспаться у меня не вышло. Около полуночи из темноты поднялся волчий вой, по ощущениям где-то рядом, так что рассвет мы встретили измотанными.
Гульнара снова разревелась.
Я не сразу отреагировала на такое поведение. Привыкла за последние дни к ее всхлипам, к постоянно мокрым ресницам и дрожащему подбородку. Но сейчас плакала она иначе: не обижалась на меня и не жаловалась. Ревела как-то обреченно, будто холодом повеяло, хоть солнце и припекало вовсю.
От нее несло страхом. Таким чистым, липким, животным, что и я сама его чувствовала не меньше, как бы ни пыталась держаться.
— Айше… – всхлипнула Гуля в который раз. – Делать-то что будем? Они же… это же стая!
— Вижу, не слепая, – я по-прежнему огрызалась, подбадривая себя гневом, но сопровождение из семерых волков пугало и меня.
Семь поджарых, уверенных в себе хищников.
Это тебе не сбившиеся в кучку одичавшие псы, а настоящая боевая связка. И мы для них больше не являлись рядовой угрозой территориям. Напротив. Теперь мы были добычей: двумя глупыми девчонками на двух вспотевших лошадях.
Я протолкнула ком в горле, откашлявшись.
— Пустим коней галопом, – голос у меня все равно звучал рвано. – Попробуем уйти.
Гуля закивала, хватаясь за любую соломинку.
— Только не свались! – предупредила ее я.
В отличие от меня, получившей от Айше неплохие навыки наездницы, Гульнара подобного опыта не имела. И лошадью правила плохо, настолько плохо, что стыдно было перед степью.
Мы почти одновременно тронули поводья, вынудив лошадей перейти на рысь, а потом и припуститься галопом. Те не сопротивлялись и какое-то время рвались вперед. Им тоже хотелось отделаться от конвоя.
Наши провожатые тут же остались позади, скрывшись за очередным холмом. Вот только проблемы это не решило.
Выиграв минут пятнадцать и осадив лошадей до легкой рыси, мы вскоре вновь разглядели вдали черные точки.
Волки никуда не торопились. На их стороне играла подаренная природой выносливость, куда надежнее, чем у лошадей и людей. Так что преследовали они нас с невозмутимым спокойствием. Хорошо еще, что в спину не выли: им и так было ясно – нигде мы не спрячемся.
Нам же вскоре пришлось замедляться, чтобы дать лошадям немного отдохнуть и похватать травы.
До последнего во мне тлела надежда избежать нападения. Хотелось уже верить во что угодно, даже в мистицизм и причастность ко всему этому Борчи, лишь бы нас не тронули. И к ставке повернуть я не пыталась, но, похоже, хищникам было на это плевать.
С подкреплением в виде четверки, те постепенно меняли тактику, примерялись, что подмечала и Гуля.
— Они… они не отстают… – от ее затравленного тона у меня внутри что-то рухнуло.
— Вижу, – выдохнула я. – Спокойно держись. И не реви! Ты их слезами утопить собралась или как?
А что еще мне было говорить? Давать ложные надежды? Обещать помощь, которая свалится на нас с неба?
Нет, дурить голову девчонке я не собиралась. Тем более что понимала: нас выматывали не столько физически, сколько били по нервам. Но если страх придавал мне злости и сил, таким, как Гульнара, подкашивал ноги.
Следовало как-то ее подбодрить.
Не придумав ничего путного, я извлекла топорик и нож из седельной сумки. Топорик выбрала себе, протянув оружие и ей.
— Держи, Гуля.
Она посмотрела на меня, как на дурочку, потом все же забрала нож, но ответить не успела. Первая атака произошла стремительно, настолько, что отреагировать смогли лишь лошади.
Внезапно стая разделилась на две группы, и одна из них, состоящая из трех матерых волков, ринулась к кобыле.
Ухватить ее они пока не пытались, опять проверяли границы.
Кобыла фыркала, нервно подкидывала голову, из-за чего Гульнаре становилось все сложнее править испуганным животным. Ветерок держался лучше, дышал ровно, но и ему было трудно.
Где-то минут через двадцать стая предприняла вторую попытку.
Они ускорились почти разом, сделав отвлекающий маневр с моей стороны, но вновь выбрав в качестве цели кобылу.
Один из волков сделал резкую дугу и практически вцепился в заднюю ногу зубами. Не глубоко, всего-то задел, но и этого хватило.
Кобыла громко заржала, споткнувшись и полетев кубарем. А вместе с ней полетела и Гульнара.
— Нет! Гуля!
Я рванула поводья, осадила Ветерка, развернула так резко, что он едва не встал на дыбы.
— Гуля!!! Поднимайся! Быстро!
Но она не шевелилась.
Упав лицом в траву, так и лежала, потеряв сознание.
А волки… двое уже примерялись к ее ногам, вцепившись в сапог. Дергали, рычали. Еще двое подходили сбоку: уверенно, будто определились с главным блюдом.
Кобыла их более не интересовала. Встав на ноги, та успела убежать на сто метров и не думала останавливаться. Но стая мгновенно перестроилась, нацелившись на самую легкую добычу.
— Ах вы, гады… – прошептала я сквозь зубы, спешиваясь в траву.
Хуже решения не могло и быть, но на тот момент соображать у меня получалось плохо. Единственное, на что хватило (а может, и не хватило) ума – взять топорик и с криком ринуться на обступивших девчонку хищников.
— Пошли вон!!! – что есть дури, орала я.
Первые секунды это даже сработало – волки отпрыгнули назад, шарахнулись от резкого движения. Но слишком быстро опомнились. Множество желтых взглядов с расчетливой оценкой глядело то на меня, то на топорик, прикидывая мои реальные возможности.
Они не верили, что я представляю для них опасность. И были правы.
— Пошли… я сказала! – мой голос сорвался на визг. – Пошли от нее.
Серый слева прижал уши, однако все та же парочка снова принялась трепать сапоги Гули, а стоявшая впереди тройка оскалилась: либо собиралась атаковать, либо отогнать.
До меня не сразу дошло, что их рык был адресован вовсе не мне. Плевать они на меня хотели…
Позади раздалось ржание. И уже в следующий миг боковым зрением я уловила пронесшуюся мимо темную массу.
Ветерок вклинился в стаю! Ворвался так резво, что поднял пыль столбом, разметав сухоцвет. Загарцевал между мной и хищниками: громадный, вспотевший, поймавший боевой раж.