Лекс 4

Характеристики:

Имя: ЛЕКС

Уровень: 190

Регенерация – 33

Дыхание – 17

Мимикрия – 30

Плоть демона – 51

Молнии – 19

Песок – 8

Регенерация позволяет восстанавливать ваше тело с большей скоростью. Чем выше уровень, тем лучше проходит регенерация, включая сращивание костей.

Дыхание даст вам возможность надолго находится в безвоздушной среде. Задержав его, вы будут способны не дышать несколько часов. Чем выше уровень, тем больше длительность умения.

Мимикрия позволяет трансформировать тело в любое агрегатное вещество, которое непосредственно касается оголённого участка вашего тела. Чем выше уровень, тем меньше потребляется энергии на использование умения.

Плоть демона укрепляет ваше тело, даруя ему возможность становится твёрдым, как сталь. Чем выше уровень, тем плотнее становится кожа, мышцы и кости.

Молнии позволят вам выпускать электрические разряды из собственного тела. чем выше уровень, тем сильнее разряд.

Песок даёт возможность управлять землёй и другой почвой под ногами. Разрыхлять или же менять агрегатное состояние, но на высоких уровнях. Чем выше уровень, тем больше вероятность превратить камень в ничто.

Глава 1

Сознания больше не было.

Оно не просто выключилось. Оно взорвалось, как перегретый реактор, разбрасывая ошмётки моего «я» по всей вселенной. Я перестал быть ЛЕКСом. Я стал всем и ничем. Калейдоскопом чужих жизней, мыслей и смертей.

«ЛЕКС, критический сбой ментальной матрицы! — прозвучал в пустоте знакомый голос И. — Твои показатели жизнедеятельности напоминают кардиограмму дохлого нарва. Рекомендую немедленную перезагрузку».

— Легко сказать, — пронеслось в ответ, но это был даже не мой голос.

Меня швырнуло в первое воспоминание. Я — босоногий мальчишка, несущийся по раскалённой от солнца улице. В руке — украденный с лотка сочный фрукт, впереди — целая жизнь, а в голове — ни одной мысли о последствиях. Беззаботный смех застыл в горле, потому что картинка сменилась.

«О, сентиментальное путешествие в прошлое? — не унималась И. — Не самый удачный момент для ностальгии, когда твой мозг пытается свариться в собственном черепе».

Теперь я был чем-то огромным. Исполинским китом из звёздной пыли, лениво плывущим сквозь фиолетовую туманность. Вокруг меня беззвучно пели звёзды, и это было даже красиво. Я чувствовал, как гравитация течёт по моим венам вместо крови, а сердце бьётся в такт с пульсацией далёких квазаров. Я видел, как рождаются и умирают целые галактики. Величественно и совершенно бесполезно.

«Предупреждаю, в твоей текущей форме китобои будут представлять серьёзную угрозу, — съязвила И. — А ещё ты светишься. Очень непрактично для наёмника, который любит работать в тени».

Видение растаяло, и на смену ему пришёл холод. До боли знакомый холод операционного стола. Я снова был в своём теле — молодом, сильном, но уже нашпигованном имплантами. Острая боль от скальпеля, вскрывающего плоть, и унизительное чувство беспомощности. Я видел лицо Кристины, искажённое злобой.

— Ты слабак, ЛЕКС. Всегда им был.

Рядом, как привидение, возникло другое лицо. Мёртвое, с застывшим на губах немым вопросом. Гейб. Мой друг. Мой ученик. Мой провал.

«ЛЕКС, это плохие воспоминания! — голос И стал тревожным. — Не зацикливайся на них. Они тебя убьют быстрее любого бластера!»

Но меня уже несло дальше. Миры сменялись с бешеной скоростью.

Вот я воин из живого камня, смотрю на закат двух солнц. Небо полыхает цветами, для которых у людей нет названий. Покой и вечность.

Щелчок.

И я уже крошечное насекомое. Моя жизнь — один день. Родился, пожужжал, спарился, умер. Вся жизнь за одно мгновение. Эффективно, ничего не скажешь.

Щелчок.

Я — бармен в грязной забегаловке на астероиде, наливаю какую-то синюю дрянь трёхглазому гуманоиду и слушаю его пьяные бредни о потерянной любви. Тоска и безысходность.

«ЛЕКС, концентрация! — голос И почти срывался на крик. — Соберись! Твои ментальные показатели скачут, как пьяный кобольт на ярмарке. Если так пойдёт дальше, от тебя останется лишь лужица органической слизи с лёгким привкусом пафоса!»

Все эти жизни, все эти чувства — чужие и свои — смешались в один невыносимый, оглушительный гул. В голове орал целый стадион. Боль каждого раненого солдата, отчаяние каждой матери, триумф каждого победителя. Это знание грозило разорвать меня на части. Хаос. Бесконечный, всепоглощающий хаос.

«Фокус! — кричала И. — Найди одну точку! Одну мысль! Зацепись за неё, идиот!»

И я попытался. Сквозь этот рёв и мельтешение образов я начал искать что-то одно. Что-то тихое. Что-то настоящее.

И из самого сердца этой бури начало пробиваться что-то другое. Что-то тёплое.

Образ.

Сначала нечёткий, как помехи на старом визуализаторе. Но он становился всё яснее, вытесняя собой весь остальной хаос.

Спокойное, ровное пламя костра.

Оно не обжигало, а грело. Его оранжевые языки лениво плясали в ночной тишине. Рядом с костром, на поваленном дереве, сидела женщина. Она просто смотрела на огонь, и в её позе было столько покоя, что, казалось, она могла остановить движение галактик одним своим присутствием. Её длинные, до самой земли, волосы казались серебряными в свете пламени.

Шаман.

Этот образ, этот островок тишины посреди бушующего океана безумия, стал моим якорем. Гул в голове стих, уступая место тихому треску поленьев. Миллиарды кричащих лиц растворились, оставляя лишь одно, спокойное и мудрое.

Я перестал быть всем. Я снова начал становиться собой. И я шёл на этот свет. На свет костра, который горел где-то на границе миров.

Я шёл домой.

***

Резкий, судорожный вдох заставил меня дёрнуться, но тело не послушалось.

Лёгкие обожгло ледяным воздухом, и я закашлялся. Кашель получился сухим, лающим, он отдавался глухой вибрацией где-то в груди, но, как ни странно, не болью. Первое, что я осознал, — это запах. Густой, смолистый аромат дыма и чего-то ещё, похожего на сушёные травы, щекотал ноздри. Затем до слуха донёсся тихий, умиротворяющий треск. Так уютно потрескивают поленья в камине, только здесь не было никакого камина.

Я с трудом разлепил веки.

Надо мной нависал низкий, закопчённый свод пещеры. В полумраке плясали оранжевые тени от огня, который горел где-то совсем рядом. Я лежал на чём-то мягком и неожиданно тёплом — на груде каких-то звериных шкур, которые пахли пылью и дичью. Я медленно, с огромным усилием повернул голову.

У костра, поджав под себя ноги, сидела женщина.

Её силуэт был до боли знаком. Длинные, до самой земли, волосы казались расплавленным серебром в свете пламени. Кожа — бледной, почти светящейся, как лунный камень. Она не смотрела на меня. Её взгляд был устремлён в огонь, а в её позе было столько векового спокойствия, что, казалось, она сидит здесь с самого сотворения мира.