Лесная тень. Вопреки её судьбе

Глава 1

Я проснулась от стука в окно и хотела закричать, чтобы убирались к шрату, но сдержалась, потому что была рада вырваться из мерзкого сна. Слишком реальным он показался, да и дикий лесной дух вряд ли обрадовался бы таким гостям.

Простыня подо мной промокла, одеяло и вовсе нашлось на полу. Волосы свалялись от метаний и совсем запутались. Неизвестный «дятел» оказал мне услугу: не покидало чувство, что, продолжи я спать, случилось бы что-то очень плохое.

Сны мне почти никогда не снились. В детстве я считала, что со мной что-то не в порядке, но потом наслушалась жалоб тетушки на постоянные кошмары и решила, что так даже лучше. Мои редкие сны не предвещали ничего хорошего. Последний раз мне привиделся умирающий брат, страшный, совсем на себя не похожий, а утром я узнала, что он слег с неизвестной болезнью, симптомы которой от всех скрывал. Теперь же, увидев сон, я не торопилась вставать с кровати, подолгу всматривалась в потолок, ожидая, когда испарятся из мозга и памяти остатки грез. Я не верила в предсказания, просто не хотела, чтобы дурные предчувствия преследовали меня весь день, а то и всю неделю. Знала, что буду выискивать их во всем, что случится.

Стук между тем повторялся снова и снова.

Я спрыгнула с лежанки, ойкнула, когда босые подошвы коснулись холодного пола, схватила гребенку и подбежала к окну. Мои густые вьющиеся волосы плохо поддавались расчесыванию – особенно торопливому и небрежному. Я часто слышала, что такими волосами стоило бы гордиться, но не видела в этом своей заслуги: что выросло, то и выросло. Иногда я мечтала о том, как отправлюсь на поиски приключений и тогда обязательно постригусь под мальчишку. У нас в городе это считалось ужасно неприличным.

Внизу под окном спиной, вернее, макушкой ко мне стояла соседка, тетушка лет пятидесяти от роду, которая считала своим долгом за мной приглядывать. В родстве мы не состояли: тетушка подобрала нас с братом на улице, когда мы, маленькие и глупые, остались наедине с большим и пугающим миром. Теперь, много лет спустя, приглядывание заключалось лишь в том, что тетушка скармливала мне лишние пирожки, которые вчера не осилили пятеро ее собственных отпрысков, но я не жаловалась. Готовить ненавидела, а попросить было некого. Родителей я почти не помнила: мать умерла слишком рано, а отца, казалось, в нашей жизни не существовало и вовсе. Брат прошлым летом женился, отстроил новый дом для своей благоверной (чтоб у нее вся еда поутру скисла!) и съехал, едва мне исполнилось восемнадцать. Новоиспеченная супруга не желала ждать ни денечка дольше. Мне же достался маленький пристрой к тетушкиному дому, в котором мы выросли. Я знала, что рано или поздно та потребует его освободить, но до замужества я могла спокойно ютиться в нем.

Так я осталась одна.

Под окном, кроме седеющей макушки, не было ничего примечательного. Тетушка смотрела на дорогу, и я уставилась туда же, пританцовывая на месте, чтобы не отморозить ноги. Печи в моем пристрое не было, и хотя одна стена — та, что отделяла мою комнату от основного дома, — хорошо нагревалась от соседской печки, деревянные доски под ногами оставались ледяными даже в летнюю пору. Когда-то их уложили прямо на сырую болотную землю.

Вдоль улицы собирались зеваки, на вид они были сонными, уставшими и помятыми. Тетушка развернулась бочком, подняла руку и постучала по полуоткрытой ставне, так и не заметив меня. Она, как и всегда, светилась бодростью и энергией, иногда я ее за это ненавидела. Усмехнувшись, я наклонилась и легонько шлепнула ее пальцами по макушке в ответ.

— Ой, Фрея! — Тетушка вздрогнула, фартук на пышном животе предательски зашатался, выдавая испуг хозяйки, которая сразу же перешла в нападение: — Ты чего меня так пугаешь?

— А чего вас в такую рань принесло? — беззлобно спросила я и зевнула.

— Да какая же это рань, деточка! Шестой час!

Я дернула гребенку и с ненавистью воззрилась на клочок волос, который остался висеть на ней.

— Выходи, жениха проспишь!

— Чего? — опешила я, даже волосы в покое оставила от неожиданности. Тетушка давно и упорно пыталась отыскать мне мужа, хотя у нее имелись две родные дочери на выданье. На каждые смотрины меня засовывали вместе с ними. Видимо, получить пристрой обратно тетушке хотелось так же сильно, как выпихнуть дочерей из родительского дома. Сейчас она еще боялась моего брата, но едва его не станет, как она тут же вышвырнет меня на улицу, независимо от того, будет ли мне куда пойти. Так что выйти замуж поскорее было и в моих интересах, но я этого совершенно не хотела.

— Наши-то с покупками едут, гостя везут, — нетерпеливо пояснила тетушка. — Через полчаса будут.

— А вы откуда узнали?

— Мой старшенький с ними ездил, еще ночью вперед повозок прибежал, встречайте, мол. Говорит, с самой столицы к нам гость пожаловал, — довольно подмигнула тетушка. — Смотри, девки-то все уж выстроились вдоль дороги. Проспишь ты, Фрея, свое счастье.

— Им больше достанется, — проворчала я. От теткиного показного энтузиазма у меня сводило живот.

Я демонстративно высунула в окно кулак и разжала его. Клок волос медленно полетел к земле, туда, где ровным разноцветным слоем лежали недавно опавшие листья. Тетушка отпрыгнула как кошка, которой наступили на хвост, и принялась костерить меня за такие игры. Рассказывала что-то про ведьмин волос, порчу, непогоду и даже бурю. Я не вслушивалась. Бурь у нас не случалось, да и ведьмой я, увы, не была, хотя и не отказалась бы ею стать. Магия помогала там, где оказывались бессильны травы, настойки и топор.

Я потянулась. Через открытое окно проникал осенний ветерок, свежий, но еще не пронизывающий, он дул с юга, продлевая теплые деньки. Впрочем, обманывать себя не стоило: зима в наших краях наступала рано и резко, еще чуть-чуть — и все улицы побелеют, а ребятня будет задорно ругаться, отбивая задницы на льду, и опасаться, что услышит отец.

Тетушка театрально фыркнула, когда поняла, что извинений от меня так и не дождется, махнула рукой, закуталась поплотнее в шерстяной платок и побежала к следующему дому. Не всех еще девиц-то разбудила. Две ее родные дочери с печальными лицами топтались у соседнего крыльца: мать подняла их гораздо раньше обычного, чтобы привести в товарный вид. Я сочувственно кивнула одной из них, но пустой сонный взгляд «сестры» лишь мельком скользнул по мне.

Глава 2

Минус всех крошечных городков, которые лежали на старом тракте, состоял в том, что свернуть в них было совершенно некуда: если, конечно, путь не лежал в ближайший закоулок, да и тот традиционно заканчивался тупиком, упираясь в забор огорода. Чтобы пройти через город незаметно, пришлось бы лезть через грядки, а это зачастую было весьма опасным занятием: хозяева на подозрительный звук могли и с вилами выйти. Хюрбенские домики жались друг к дружке вдоль дороги, а новые добавлялись по краям, нанизывались на тракт, как бусинки на длинную нитку. Чем ближе к концу улицы, тем удобнее: быстрее путника увидишь, быстрее его к себе заманишь. Хюрбен, отрезанный от торговых путей, больше не удлинялся, а число жителей все уменьшалось. Главная улица тянулась через городок от моего дома до центра и дальше на север, а это значило, что идти нам с чужаком предстояло в одну сторону.

Я выждала несколько минут, давая ему фору, и обреченно потопала следом. Повода для беспокойства не было, но второй раз попадаться незнакомцу на глаза не хотелось: меня не покидало ощущение, что я сделала нечто запретное и предосудительное. Бред. В ушах до сих пор звучал голос чужака. Он совершенно не подходил к тому жутковатому образу, который создавали плащ и капюшон. Голос не портил впечатление, он его во много раз усложнял. Меня всегда притягивало необычное. Брат часто смеялся над этим, говоря, что любопытство однажды сыграет со мной подленькую шутку. Я довольно улыбалась в ответ, но понимала, что правда была на его стороне.

Поглощенная своими мыслями, я прошла половину города. Обнаружила, что всю дорогу стискивала челюсти, только когда они начали ныть. Ветер сменил направление и теперь дул мне в лицо, заставляя щуриться и прикрывать нос рукой, а недалеко впереди упорно маячил длинный темный плащ. Ни один порыв не сорвал с головы чужака капюшон, хотя я могла бы поклясться, что тот ни разу не поднял руки, чтобы придержать его. Встречные люди спешили по своим делам, не обращая на нас внимания. Я подумала, что плащ, как и медальон, обладал неведомой колдовской силой, которую никто, кроме меня, не мог увидеть, поэтому их хозяин не казался жителям странным, не вызывал у них интереса.

Из дома впереди выскочил малыш, с разбегу врезался в чужака и с громким возгласом плюхнулся на землю. Я задержалась, сделав вид, что нашла заначку в кармане юбки, и украдкой смотрела на то, как рука в черной перчатке помогла ребенку подняться и успокаивающе похлопала по плечу. Мальчишка кинулся к дому и лишь у самой двери обернулся и выкрикнул положенную благодарность.

Наконец чужак свернул к дому Управляющего, а я почувствовала облегчение, словно с моей спины сняли тяжелую ношу. Ноги казались ватными, налились приятным теплом. Я тряхнула головой, пытаясь сбросить наваждение и взбодриться. Все тетушка виновата: если бы не она с ее странным поведением, я на чужака и внимания не обратила бы.

Глаза словно открылись второй раз за утро, и я с удовольствием втянула в себя аромат свежей выпечки. Кто-то готовил поздний завтрак. В ожидании праздника Хюрбен с каждым днем ненавязчиво преображался. Сбор урожая почти закончился, а в следующее полнолуние, меньше чем через четыре недели, ждали затмения, которое выпадало на осенние дни лишь раз в пятнадцать лет. На праздничную ночь каждый житель Хюрбена строил большие планы: говорили, что все сделки, совершенные в это время, будут удачными, заключенные браки станут вечными, а рожденные дети — счастливыми. Правда, с последним подгадать мало у кого получалось, дети уговорам не поддавались.

На домах появлялись украшения, венки и плетения, рисунки на окнах. Кто-то раскладывал перед крыльцом засушенные букеты, а кто-то — корзины с едой. Еда предназначалась для всех желающих, поэтому зачастую ограничивались последними побитыми яблочками или подпорченными овощами, которые требовалось как можно скорее доесть. Я подхватила из одной корзины яблоко и поклонилась крыльцу, как живому, словно оно само сделало мне прекрасный подарок. В воздухе витало ожидание чуда, настроение улучшалось, а глупая широкая улыбка не покидала моих губ весь остаток пути.

В лавке было людно. По настоянию брата я подрабатывала у мясника. Ни я, ни хозяин большой нужды в этом не видели, но приличная девушка должна быть замужем или при деле, иначе родня спокойно спать не сможет. Мясник не возражал, а меня не спрашивали. Жены у него не было, поэтому иногда мне приходилось отвечать на странные вопросы и помогать с делами, которые традиционно считались «бабскими», так что в ожидании покупателей я штопала одежду хозяина и его сына да прибиралась в доме. Они могли бы сделать это и сами, никто меня не заставлял, но выходило у них в разы хуже: при том, что и я талантами к рукоделию не блистала. Однажды я застала хозяина за мучениями над дырой в рубахе, которые он, краснея, назвал «пробой», мол, рубаху-то все равно потом только выкинуть, и предложила взять эти хлопоты на себя. Он пошутил, что теперь мне придется работать здесь до старости, а я в ответ смеялась, что вариант-то не самый плохой.

Сегодня что-то изменилось. К утренним покупателям я привыкла, только толпились они обычно снаружи, костеря меня за очередную попытку поспать подольше. Товар на день хозяин всегда готовил заранее, а к моему приходу успевал не только распродать большую часть, пока свежий, но и заняться другими делами, поэтому открытая дверь меня одновременно и насторожила, и удивила.

Стоило мне зайти внутрь, как хозяин и пара соседских мужиков притихли, окинув меня погрустневшими взглядами.

— Отошли ее куда-нибудь, — басом прошептал один из них.

— Куда я ее отошлю? — так же «скрытно» растерялся хозяин.

— Вы же понимаете, что я вас прекрасно слышу? — уточнила я. Стащила сапоги, которые успели до крови натереть мне пятки, и залезла на лавку у печки, подтянув под себя холодные ноги. Эх, сюда бы еще одеяло, и можно оставаться жить.

— Домой, — не растерялся первый и с недоверием покосился на меня.

— Не-а, — зевнула я.

Глава 3

— Меня или от меня? — спросил чужак. Даже не пошевелился, но нам обоим было очевидно, что вопрос предназначался мне.

— Что?

Так глупо я давно себя не чувствовала. Чтобы не стоять с открытым ртом, пока муха не залетела, как любила говорить тетушка, я деловито развернулась, дернула зацепившуюся за куст юбку, поправила и отряхнула подол. Правый каблук провалился в грязь, и я заранее представила, с каким неаппетитным причмокивающим звуком сделаю следующий шаг. Впрочем, хуже быть уже не могло, мои щеки и так вовсю горели от стыда.

— Охраняешь, — пояснил чужак. В его голосе звучала явная, довольная насмешка сытого хищника, который благосклонно решил поиграть, раз уж добыча напросилась сама. — Меня или от меня?

«Да больно надо», — подумала я.

— Просто чужаков не люблю. Кто-то же должен проследить, чтобы ты случайно в яму не провалился. А то пострадаешь, задержаться у нас придется.

— Значит, от меня. — Он поднял ладони с земли и медленно, явно не желая меня пугать, встал.

Чужак больше не казался мне опасным. Его загадочное очарование рассеялось вместе с откинутым капюшоном. Он был обычным человеком, — неважно, что там напридумывал Арни или померещилось мне самой спросонья. Может, незнакомец и обладал какой-то силой, но она не делала его лучше, не ставила выше других. Да и медальон, который уныло висел на его груди, казался теперь обычной, хоть и вычурной безделушкой.

Я выбралась на ровную утоптанную землю, мой сапог жизнеутверждающе чавкнул, чем вызвал у чужака смешок, а мне резко перестало быть стыдно. Близко я не подошла, остановилась слева и чуть позади него. Плащ притягивал мой взгляд: он оказался не однотонным, на нем черным на черном были вытканы какие-то узоры. Тонкая, кропотливая и очень долгая работа. Кончики пальцев у меня неприятно зачесались при одной только мысли о том, сколько ран после себя оставил мастерицам такой рисунок. Чужак смотрел на дом, и я тоже повернула голову, пытаясь понять, что же он там нашел.

Один этаж, наглухо заколоченные ставни на окнах и чуть покосившаяся крыша составляли богатство, которое смогло пережить свою последнюю хозяйку на полтора десятка лет. Ступени на крыльце провалились — все, кроме одной посередине, словно она еще пыталась что-то доказать, вступала в битву со временем, самым беспощадным врагом. От земли по стенам поднималась плесень: дерево сырело в наших дождливых краях, стоило только оставить жилище надолго без отопления. Не знаю, сохранилась ли внутри печь. Я никогда не заходила в дом, а через щели между ставнями трудно было что-либо рассмотреть, кроме грязных разводов на чудом сохранившихся стеклах.

— Не уйдешь? — равнодушно осведомился чужак.

Мне мерещился его взгляд, как будто на затылке у него тоже были глаза, и она неотрывно следили не только за мной, но и за всем вокруг. Не имело значения, в какую сторону я сделаю следующий шаг: он сразу узнает об этом. Увидит. Тут же. Заранее.

— Зачем ты здесь? — выпалила я вопросом на вопрос, словно боялась опоздать.

— Это мои владения, — так же холодно ответил он — будто официальное уведомление сделал.

— Не может быть.

— Почему? — с вежливой заинтересованностью уточнил он.

Я растерялась. Да, собственно, почему нет? Я просто не могла представить себе нормального человека, который захочет купить это место. Да и что с ним потом делать?

Чужак на нормального походил очень отдаленно.

Он терпеливо ждал ответа, я пожала плечами, чтобы проверить, не может ли он в самом деле видеть меня спиной, реакции закономерно не получила, мысленно отругала себя и пояснила:

— То есть, может, конечно, но… Я просто не думала, что кто-то проявит интерес к дому. В нем невозможно… жить.

Чужак хмыкнул и пошел к крыльцу. Я открыла рот, чтобы предупредить его, но передумала. Самоуверенный человечишка, пусть сделает свою очередную ошибку: возможно, это научит его осторожности.

Чужак протянул руку и дотронулся до покосившегося облезшего поручня. Я прикусила нижнюю губу в ожидании, но ничего особенного не произошло. Чужак перешагнул через остатки ступеней, поднялся на крыльцо и остановился перед дверью.

— Не трогай, — не выдержала я.

— Почему? — Он откровенно насмехался надо мной, но беззлобно и со странной, едва уловимой теплотой, как будто приглашал в игру, в которой не бывает проигравших. Его голос нравился мне все больше.

На домике лежало проклятие. Вернее, заклятие, но это слово звучало не так грозно — особенно когда его произносили с целью отвадить детей от странного места. Имелась некая защита, которую ведьма установила перед смертью, чтобы нажитое ее предками не досталось убийцам. Действие защиты я испытала на себе, и сказкой она мне совсем не показалась. До сих пор заклятие продолжало исправно работать: никто не мог войти в дом. Попытка шагнуть через порог вызывала боль, жуткую, нестерпимую, ломающую тело на тысячи осколков.

Чужак взялся за ручку и толкнул дверь. Та с приветственным скрипом отворилась.

— Но… как?

Меня хватило на два коротких слова, хотя в голове разом возникла куча вопросов. Много лет я пыталась войти в этот дом, раз за разом придумывала новые способы, ставила эксперименты, но ничего не выходило. Все заканчивалось дикой болью, которая заставляла меня отползать от крыльца по земле. То же самое случалось, если посильнее потянуть за ставни на окнах. Не получилось проникнуть в дом и у остальных жителей Хюрбена, а пробовали многие: сначала хотели разграбить, потом сделали из своих попыток нечто вроде местного аттракциона и пробы для юношей. Ритуала, после которого мальчишки могли с гордостью называть себя взрослыми. В последние годы интерес к дому сошел на нет. Жизнь и смерть знахарки остались в прошлом, превратились в скучный рассказ, который мало кто хотел вспоминать, и дорожка к дому начала зарастать травой.

— Я же сказал, это мои владения.

Чужак продолжал стоять ко мне спиной, не показывая своего лица. Я подумала, что если он сейчас скроется в доме, то я не смогу зайти следом. Не рискну сделать попытку, чтобы не позволить ему насладиться результатом. Задержать его мне было нечем. Я чувствовала, что игра продолжалась, настал мой ход, и я лихорадочно перебирала в уме варианты, почему дом вдруг согласился впустить незнакомого человека.

Глава 4

Обычно я не любила дождь. Холод и серые тучи наводили меня на мысли, которые плохо сочетались с попытками поддерживать хорошее настроение. Сегодня все было наоборот: ясный день раздражал, даже солнце светило в глаза как-то особенно гадко. Мне хотелось вернуться домой, забраться под одеяло и не показываться из-под него лет десять. К сожалению, это не решило бы проблем, только добавив их. Интересно, как быстро кто-нибудь стал бы меня искать?

В мясную лавку я вернулась к полудню, потратив пару часов на бездумное гуляние по лесу. Вернее сказать, очень даже «думное», просто ни к чему оно не привело, да и не успокоило. Надо же было оказаться такой дурой, чтобы повестись на эту историю про колдуна! Чужак-то просто заметил мою руку, а я себе навыдумывала. Медальон? А что медальон, на тракте таких сотню можно было купить, а ушлые торговцы заодно и подробно расскажут, как с теми игрушками обращаться, чтобы побольше монет с доверчивых горожан стрясти.

Хозяин с дружками уговаривали третий бочонок пива. Под прилавком столько не помещалось, значит, успели сбегать в погреб, не поленились. Я глубоко и шумно вздохнула, вложив в это привычное действие все свое неодобрение, но никто из них даже не повернулся. Если они продолжат посиделки, вечером придется закрыть лавку вместе с ними. Я живо представила, как аккуратно перешагиваю через неподвижные тела, игнорирую храп и борюсь с желанием треснуть кого-нибудь из них за то, что не помогли унести остатки товара в холодный погреб. Есть все-таки в жизни стабильность!

У окна со скучающим видом примостился Арни и завистливо поглядывал на пиво. Рядом с ним на лавке лежала черно-белая кошка с драным ухом, она так же завистливо посматривала на куски ветчины на столе. Вместе они составляли хоть и жалостливую, но очень милую картину, мне даже расхотелось издеваться, и я закрыла рот, так и не спросив, за что их, бедных, обделили. Меня к столу тоже никто не пригласил.

Вообще-то Арни был неплох, просто женщин им с отцом в семье недоставало. Мать мальчишки умерла при родах, отец так больше и не женился, а сына воспитывал по принципу: глаза есть, вот пусть и смотрит, сам научится. Арни и смотрел, только зачастую, как говорится, через одно место, не понимал, чего от него хотят, врал вместо того чтобы признавать ошибки, и охотно сваливал вину на других. А «другими» чаще всего оказывалась я.

Арни повернулся на звук, жалобно посмотрел на меня, будто ожидая чего-то похуже, чем пустой желудок, и я дружески подмигнула ему, чем, кажется, напугала еще больше. Недоверие у него на лице на пару мгновений сменилось страхом.

Я вздохнула, подошла к столу, нагло протиснулась между мужиками и сгребла на тарелку ветчины и хлеба. Эб заерзал на стуле и протянул свою руку к моей, я приготовилась отбивать добычу, но тот с меланхоличным удивлением посмотрел на меня и ничего не сказал, заставив, однако, меня задуматься, кого он увидел на моем месте. Я плюхнулась на лавку рядом с Арни и поставила между нами тарелку. Пока он решался и оценивал, не успела ли я отравить ветчину, пока несла ее от стола, черно-белая кошка лениво вытянула лапу, прихватила одним когтем самый большой кусок хлеба, потянула его по тарелке к себе, прижала уши и прикрыла глаза, чтобы ее преступления точно никто не заметил.

— Дурная ты девка, — посмеялась я над ней. — Хлеб от мяса не отличаешь?

Кошка замерла, но кусок из когтей не выпустила. Видимо, решила последовать старой мудрости: если не уверен, то не начинай, а если начал, то иди до конца. Я оторвала край ветчины и засунула ей в рот, который кошка от неожиданности открыла. Обычно она предпочитала не брать ничего из рук. Арни не выдержал и утащил ту самую ветчину, что моей волей осталась без края. Решил, что кошку я травить не стану, значит, и ему не повредит. Вот ведь глупый. Глупый, но упорный. Люди, которые следовали своим убеждениям, всегда вызывали у меня восхищение, даже если убеждения их были такими… наивными.

Большая часть мяса, которое с утра выставили на продажу, пропала, из чего я сделала вывод, что с клиентами на сегодня покончено. Может, и забредет кто-нибудь за кусочком на ужин, расплатится в следующий раз. Воровать в мясной лавке — гиблое дело, второй такой в Хюрбене не было, если хозяин прогонит прочь, останется только самим скот разводить. А на болотах, со всех сторон окруженных лесом, скотоводство было очень хлопотным, а для многих и вовсе неподъемным делом.

Я выбрала из оставшегося мяса пару кусков получше, завернула и запихала в сумку. С сомнением посмотрела на третий. Нет, хватит с Альбы и этих, она меня на ужин все равно не оставит.

— Вернусь через пару часов, — крикнула я на всю лавку.

Никто, кроме кошки, даже не проводил меня взглядом.

Альбин дом стоял в середине Хюрбена, почти у самой площади. Строго говоря, это был дом моего брата, но моя дражайшая невестка Альба занимала собой столько пространства, что иногда от ее вездесущности становилось дурно. Сначала она мечтала о постройке этого дома, да так, что едва не слопала все мозги у новоиспеченного муженька. Потом — проклинала дом, потому что строить начали не с края города — «как принято» — а в центре, где после пожара освободилось место. Со временем невестушка успокоилась, но выражение «Альбин дом» прочно вошло в речь всех, кто помогал его возводить. Она хотела, чтобы все в нем было правильно, но сама никак не могла объяснить, что имеет в виду. Альба истерила, муж нервничал, а я закатывала глаза. Может быть, это маленькое, толком ничего не значащее действие и стало виной тому, что Альба меня возненавидела, хоть иногда и старалась этого не показывать. Впрочем, я была уверена, что досаждала ей всегда — хотя бы просто тем, что существовала в их жизни. Без меня они с братом могли бы пожениться гораздо раньше, теперь Альба считалась староватой и успела выслушать пару сотен шуток о том, что засиделась в девках. Гордая и правильная, она старалась не показывать своих чувств по этому поводу, но близкие все равно замечали, а муж переживал.

Глава 5

Сна будто и не бывало. Я открыла глаза и уставилась в потолок. Сердце бешено колотилось в груди, висках и ушах одновременно, ступни и ладони замерзли, а лоб нагрелся, можно было не проверять, и так знала наверняка. Почувствовала, как капелька пота, сбежав по скуле, оставила на коже невидимую дорожку. Я со злостью потерла щеку рукой, чтобы избавиться от навязчивого ощущения. Не помогло. За окном в соседних дворах драли глотки собаки, видно, спорили о чем-то важном, что никак не могло подождать до утра. Чего им, безмозглым, не спится?

Я не запомнила, что мне снилось. Решила бы, что и не было ничего, если бы не стоял до сих пор в ушах волчий вой, реальный до дрожи. Волков у нас давно не водилось, ушли далеко в леса, туда, где проще было утолять голод, но я хорошо помнила их из детства. Раньше волки считались местным проклятием: они то и дело задирали пасущийся скот. Пропали лесные убийцы резко, словно выгнал кто-то или колдовством отвел. Неизвестно, правда, что из этого хуже будет, волки хоть и хищники, но понятные, от них подвоха ждать не приходится, а вот пришлых ведьм да колдунов еще пойди разбери. Впрочем, я была совсем не против отсутствия хищников: по лесу гулять стало спокойнее.

Вот только непонятно, с чего бы мне такое приснилось? Я перебрала в памяти события последних дней, погрустнела, но ничего, что могло быть связано с волками, не вспомнила. Значит, не предсказание.

Я треснула себя по лбу, звонкий хлопок прозвучал чересчур громко для моей маленькой комнатушки. Предсказание? С каких пор я начала верить во всякую чушь? Мысли то и дело возвращались к незнакомцу в плаще и домику знахарки, укрытому колдовской защитой. Это чужак виноват, что мне теперь чудеса из всех щелей мерещатся. А вот защита-то на домике была вполне настоящая…

Я яростно потерла лицо ладонями: верный способ стереть с себя и мира все, что мне не нравилось.

Вой повторился.

Протяжный. Голодный. Злой.

Я резко села — да так и замерла. Нет, никакого сна мне не снилось. То, что выдернуло меня из беспамятства, оказалось намного хуже сновидений. Оно было материальным, живым, с острыми когтями и большими зубами. Еще хуже было то, что на зов никто не ответил.

Волк, который защищает свою стаю, опасен, особенно когда вынужден охотиться в незнакомых землях, чтобы прокормить волчат. Но он не уходит слишком далеко от стаи. Одинокий волк, который отбился от своих, потерялся или видел, как его семья проиграла в страшной борьбе с голодом, — не просто опасен. Он сравним с умалишенным человеком, для него нет границ и запретов, у него почти нет смысла даже защищать себя. Он становится злее каждый раз, когда на его зов никто не отвечает. Злее и безрассуднее.

У Хюрбена не было даже городских стен.

Незапертая ставня качнулась с едва слышным скрипом. Я с ужасом взглянула на открытое окно. Я никогда не запирала на замок входную дверь: красть у меня было нечего, а если и залезут воры, так пускай: может, оставят чего из жалости. Однажды даже сработало — нагадили в углу. Тетушка, опять же, поесть принесет, хотя ее-то ни один замок не остановил бы, она приняла бы запертую дверь за приглашение поскорее узнать, что я за ней вздумала скрывать. Не то чтобы я не могла ничего себе купить — просто не видела необходимости, все равно скоро замуж, в чужой дом, а то старье, в котором мы с братом выросли, даже за приданое выдать не получится, разве что насмешить людей. От мысли о замужестве меня передернуло, но зато я смогла очнуться.

Вой приближался. Казалось, что источник его был уже прямо на нашей дороге. Если не под моим окном, то точно совсем близко, всего в паре домов южнее. Лес там редкий, до нового тракта недалеко, для зверя — так вовсе не долгий путь. Деревья облезлые, живности мало, распугали всю. Неужели волк так оголодал, чтобы по дороге — и прямо в город? Это же насколько он озвереть должен был, чтобы так страх потерять?

Я подбежала к окну и поскорее закрыла его. Показалось, или впрямь на дороге мелькнула серая тень? Я задвинула щеколду и отступила. Лишь бы не учуял мой запах, пусть идет себе мимо. Живность была почти в каждом втором дворе, было чем поживиться и без моих косточек. Но в сознании упорно стучала мысль, что вчера днем я слишком много времени провела в лесу. Уж не по моим следам ли волк сюда пришел? Не по мою ли душу?

Все собаки стихли, не рисковали больше подать голос, не смели высунуться из будок. Настоящему голодному волку они не противники, особенно те, которых держали на привязи: развернуться будет негде, убежать некуда.

«Бедняги, — подумала я, — вот уж кому совсем не оставили выхода: будку на щеколду не закроешь, а трусливые хозяева домой не пустят, побоятся даже дверь приоткрыть».

Где-то рядом в одном из соседних домов истошно надрывался младенец, которого волки интересовали в последнюю очередь. Доказывал, что жизнь шла своим чередом и не стоит отвлекаться по мелочам. Наверное, мать была слишком занята, чтобы хотя бы закрыть окно. Одна из тех, кто мечтал доходить брюхатой до праздника, а вместо этого получила слишком ранний подарок.

Но были и другие звуки. Едва различимое шуршание опавших листьев под мощными лапами, тяжелое сопение, посвистывание, с которым втягивается в широкий нос воздух. Я не могла сказать, слышала ли это все на самом деле или мозг играл со мной в жестокие игры, поддавшись самообману и волне панических мыслей. С удивительным упорством разум уверял меня, что за окном поджидает монстр, который пришел только за мной. Пристрой показался мне хилым и ненадежным.

Я попятилась к лежанке, чудом не шлепнулась, бесшумными, крадущимися шагами обошла ее и так же медленно двинулась к двери. Мне показалось, что пролетела целая жизнь, пока я наконец заперла замок, а после прислонилась спиной к стене и сползла по ней на ледяной пол.

Так я просидела до самого рассвета, вслушиваясь в обычные ночные звуки, наполняющие вновь уснувший город. Все ждала и ждала ответа на волчий зов.

Глава 6

Хозяин склонился над прилавком и скрупулезно пересчитывал монеты. Стоило мне появиться в лавке, он поднял голову и развернулся — видимо, ждал кого-то. Судя по выражению его лица — не меня. В другой день я бы не упустила случая поинтересоваться, сильно ли у него болит после вчерашнего голова, но новость, которую мне преподнес Монти, отбила всю охоту не только развлекаться, но даже вести себя хоть сколько-нибудь вежливо. Я знала, что это несправедливо, что брат хотел мне только добра, а Беон проявил невиданную щедрость, когда согласился на такое невыгодное предложение. Реши он жениться, к нему выстроилась бы очередь из зажиточных вдов, которые были бы не прочь завладеть единственной в Хюрбене мясной лавкой. Еще неизвестно, кто получил бы больше выгоды.

— Фрея, — констатировал он и задумался, как будто «радость» встречи выбила из головы все мысли. Я терпеливо стояла, рассматривая его раскрасневшееся лицо. Беон был раза в полтора старше меня, но выглядел бы моложаво, почти подтянуто, если бы не пивное брюшко, которое в прошлом году начало скромно выпирать над поясом. Первая ранняя седина скорее украшала мясника, чем портила, на сильных руках проступали мускулы, накачанные бесконечной работой с топором да лопатой. — Там мясо на продажу принесли, сходи проверь.

Мне показалось, что Беон собирался сказать что-то другое: видимо, догадался, что я успела поговорить с братом. Впрочем, мне и самой не хотелось торопиться с объяснениями.

— Кто? — Я бросила шаль на лавку и потерла холодные ладошки друг о дружку. Мысленно прикинула, кто мог в такой день заявиться в лавку, но вспомнить не могла. Сегодня никого не ждали.

— От плотника ребятишки принесли, с южного края. Попросили перепродать.

«Ребятишки» жили в паре домов от меня. Плотника я знала в лицо, но никак не могла запомнить его имени, поэтому регулярно краснела, когда приходилось здороваться с ним при встрече. Не то чтобы для обычного приветствия так сильно требовалось имя, но мне при одном взгляде на плотника уже становилось стыдно, что я опять не вспомнила его. Странным же было другое: ни плотник, ни его ребятишки в число наших поставщиков отродясь не входили.

Обычно мы чужого мяса не покупали, резали то, что хозяин разводил, да иногда от знакомых забирали. Хотя другие жители продавать и не стремились: живность своя, кому зарезать — есть, таким наши услуги не требовались, как и заготовки впрок. Брать мясо у незнакомых было совсем уж опасно, они ведь честно не признаются, отчего скотинка-то полегла. А вдруг больная, просто сверху не видно? Потравятся в городе, а пальцем на нас покажут: в лавке, мол, подсунули.

— А взяли-то зачем? — возмутилась я.

В голове мелькнула непрошеная мысль, что раз меня уже за спиной сосватали, то можно было бы к жениху и на «ты» начать обращаться. Впрочем, я очень сомневалась, что Беон оценит: тем более если такая перемена свалится на него без предупреждения. Может, оно все и неплохо сложилось. Хозяйкой лавки стану, уважаемым человеком. Вон как командовать научилась…

— Сказали, что для праздничного ужина зарубили, потом что-то там с родней не поделили, да так знатно погрызлись, что ужин сам собой отменился. Теперь, мол, девать некуда, столько не съедят. Принесли продать. Жалко мне их стало, вид был такой, будто отец назад не примет, если с тушками вернутся.

— Ну, так а я чего теперь проверю? — удивилась я. — Смотрели же, когда брали.

— Смотрел, — буркнул он, и я поняла, что голова у него прямо сейчас болела знатненько, просто признаваться в этом бабе, особенно мне, он совершенно не желал: я же потом припомню пару раз, как говорится, для профилактики. Еще и комната, небось, перед глазами-то расплывается? Потому и взял чужой товар так легко под свою ответственность, в другой день послал бы «ребятишек» самих продавать. Мало ли чем им то мясо не угодило, а у нас — репутация. Ишь какой жалостливый стал…

— Нюх у тебя хороший, — добавил он и снова начал пересчитывать монеты. Сначала.

Делать теперь было нечего: назад мясо не всучишь, а заплатили за услугу, похоже, прилично. Значит, на мясе больше заработают. Сколько же там его?

Я многозначительно хмыкнула, украдкой проследила, с каким старанием хозяин проигнорировал этот звук, и пошла проверять. Спустилась в погреб, оглядела сваленные на низкие подставки туши — две свиньи и козленок. Выглядели они отлично, несмотря на свою незавидную участь, пахли не тухлятиной, а свежим мясом и кровью. Я попыталась перевернуть их, чтобы посмотреть с другой стороны, но смогла лишь чуть-чуть приподнять одну тушку. Надрываться не стала, посчитав свой долг исполненным. Эх, жаль, какой ужин у кого-то пропал! Пригласили бы меня, я бы там враз всех помирила только ради того, чтобы посмотреть, как эти тушки вертятся над огнем.

— Мясо как мясо, — доложила я, выбралась из погреба и захлопнула за собой дверцу. Хозяин с облегчением вздохнул, сгреб деньги в карман и ушел расплачиваться с «ребятишками».

— Может, не надо заранее-то? — крикнула я ему вслед. — Продадим, потом рассчитаетесь?

Но Беон меня не услышал.

«Слишком он иногда честный», — подумала я и недовольно поджала губы.

Черно-белая кошка вернулась с прогулки, забралась на стол и разлеглась возле чайника. Глухо мяукнула, словно приглашая обратить на нее внимание.

— Попьем? — спросила я, и она подмигнула мне круглым зеленым глазом. Таким же зеленым, как у приезжего чужака.

День тянулся медленно, хозяин возвращаться не спешил. Пару свиней быстро забрал трактирщик, который снова рассчитывал на вечерний ажиотаж: жители соберутся обсудить появление волков. Я и сама подумывала, что неплохо было бы заглянуть и послушать. Тушку козленка забрала малознакомая баба с северного конца города — заходила она редко, видно, чаще за нее кто-то другой за покупками прибегал. Она долго и нагло торговалась, пока не выпросила весомую скидку. Избавиться от козленка требовалось побыстрее, а то пропадет, поэтому спорила я чисто из принципа, а после ухода покупательницы выдохнула с облегчением: теперь все в лавке было правильно, то есть так же, как и всегда.

Глава 7

В разведку с Арни я бы не пошла, шпион из него получился бы дерьмовый, это еще если вежливо выражаться. Своей странной конспирацией, которая состояла только в том, что его, как пьяного, то и дело прижимало к стенам, он привлекал даже больше внимания, чем если бы просто слонялся, как обычно. На самом деле ему жутко повезло, что он не натолкнулся на какую-нибудь сердобольную дамочку, которая кинулась бы выяснять, что не так с ребенком, кто его обидел и куда помочь дойти. Такая не отстанет, пока не передаст дитятко прямо в руки папочке. У меня и самой руки чесались поймать мальчишку и проверить, не нахлебался ли он сдуру остатков отцовского пива, от которого его на подвиги и понесло.

В городе было мрачно и уныло. Начинало темнеть, улицы пустели, жители разбредались по домам и питейным заведениям, молчали напуганные с ночи собаки, пахло болотом и подгоревшим у кого-то ужином.

Мое внимание Арни привлек вовсе не своим побегом: я ему пока не мамочка, чтобы ловить и возвращать на место. Нет, меня заинтересовало то, как забавно Арни прижимал левый локоть к боку, где под одеждой был спрятан небольшой предмет. Сам по себе тот даже не выпирал, можно было бы и не заметить, но бедный Арни слишком сильно перекосился, стараясь его скрыть. Я очень сомневалась, что несносный мальчишка взял вещь с дозволения отца, и заранее знала, чем закончится эта выходка. Как только мясник обнаружит пропажу и прижмет сынка к стенке, тот начнет юлить и обвинять меня, больше-то в доме — никого, а мне на сегодня скандалов хватило. В моменты, когда Арни начинал публично выкручиваться, я пыталась понять по лицу мясника, верит он сыну или остальным. Или мне. Так и не удалось разобраться. Лицо Беона при этом выдавало слишком мало эмоций, несмотря на то что в другие моменты он обладал довольно живой мимикой. И меня посещало неприятное ощущение того, что находишься в нескольких мгновениях от несправедливо влепленного клейма и ничего не можешь с этим поделать. Беспомощность я ненавидела больше всего. Особенно — свою собственную.

Пока мы с Арни брели по улице, совсем стемнело — да так быстро, что я удивилась. Обычно в это время года вечерами на улице было светло, на окна выставляли свечи, некоторые жители подвешивали лампы на дома и вдоль заборов. А уж праздники тем более полагалось встречать ярко. Сегодня же туман, как бесплотный монстр, душил источники света, превращал их в меркнущие точки, которые не могли побороть надвигавшуюся темноту. Тьма накрывала город, казалась живой и ощутимой: в центре улицы — меньше, за домами — плотнее.

Я поежилась, укуталась в шаль. Мы миновали еще с десяток домов. Арни ни разу не обернулся, чтобы проверить, что творилось у него за спиной, а я глядела на это безобразие и думала, не дать ли ему пару уроков по скрытному перемещению и проверке «хвоста». Конечно, закончится это тем, что виновата буду я, и неважно, как Арни приложит свои новые умения. Но для разнообразия обвинение действительно окажется правдивым, а для мальчишки когда-нибудь выйдет прок.

Я хмыкнула себе под нос. Мне недоставало приключений: раньше мы с братом всегда что-нибудь затевали. Раньше — до дома, до Альбы, до болезни, до всего. Если бы мне дали шанс вернуться назад, я… нет, не сделала бы лучше и правильнее, просто устраивала бы еще больше веселья. Мне казалось, что вместе с последними осенними листьями пропадает, «опадает» и моя прошлая жизнь. Следующей весной все станет совсем по-другому. Хюрбен будет стоять на своем месте, жители — заниматься привычными делами, земля — просыпаться ото сна. Никто не заметит потери, только я соберу подснежников в старую вазу и выставлю на окно.

Арни завернул в узкий переулок между домами, чем резко выдернул меня из тяжелых мыслей. Я уже почти забыла, зачем вообще брела по улице, просто держалась взглядом за спину мальчишки, пока она не пропала из виду. Во мне снова поднялось любопытство: куда же этого оболтуса понесло? Если бы Арни хотел уйти в поля или в лес, то вряд ли выбрал бы такой дальний поворот: мог бы и прямо за лавкой завернуть. По крайней мере, сама я так бы и сделала. Больше за домами ничего не было, значит, цель Арни лежала в самом переулке.

Или стояла и ухмылялась в два рта.

Я услышала их вовремя, успела сбавить шаг и не залететь прямо за балбесом Арни в переулок. Прошла мимо, лишь коротко глянула направо, недовольно сморщила носик, как любила делать тетушка, если заставала нас с братом за игрой в неположенном месте, но не могла придумать хорошей причины запретить и прогнать. В переулке на мгновение замолчали, но подозрений я не вызвала, и разговор тут же продолжился — словно тем, кто стоял за поворотом, от переизбытка эмоций не хватало сил удержать языки за зубами. Шпана, двое. Знакомые лица. Арни за ними увивался, но что-то у них не срасталось, мальчишка плохо вписывался в компанию, да и лет ему не хватало: этим было на троечку больше, а может и на пяток. Ему с ними было весело, а им с ним возиться не хотелось. С ровесниками Арни и вовсе не повезло: в год его рождения и пару лет после него бесконечные дожди не давали вырастить и собрать урожай, над Хюрбеном висела угроза голода, и рожать детей мало кто решался. Поэтому чаще всего одинокий Арни сидел и скучал дома, пока его утешала черно-белая кошка с драным ухом.

Шпана мне никогда не нравилась. Особенно эти двое: оба из приличных семей, но с гнильцой внутри, что-то мерзкое незримо витало вокруг них. Первого я мысленно окрестила Длинным, второго — Синим: нос у него обычно был именно такого цвета, то ли от рождения мерз, то ли был неудачно сломан. Поинтересоваться их именами мне никогда и в голову не приходило.

Меня не покидало нехорошее предчувствие. Я завернула за дом с другой стороны, прокралась позади и остановилась у поворота.

— Молодец, мелочь, — прошепелявил Длинный. Ему не хватало пары-тройки зубов, а потому узнать его говор было легко.

— Вот теперь уважаю, — подхватил Синий.

Арни молчал, но я легко представила, как он заливается краской от смущения и не может выдавить ни слова, только похлопывает губками, словно большая удивленная рыбка.

Глава 8

Арни оказался в лавке: я заметила его в окне, подходя к дому. Он одиноко сидел в темноте, видимо, не решался перебраться в дом и случайно разбудить отца. Хоть иногда и казалось, что Беон мало интересовался мальчишкой, а воспитывать и вовсе не пытался, к шалостям сына он относился строго и наказание на них следовало быстро и неумолимо. Арни, которого я вполне искренне считала балбесом, отцовские уроки запоминал, поэтому одна и та же провинность случалась редко. Тут он проявлял настоящие чудеса изобретательности. За воровством у чужих его уже разок ловили, а вот на краже из собственного дома — никогда. Влететь за это должно было даже сильнее.

Стоило мне приблизиться к окну, как лицо Арни с приплющенным носом отлипло от стекла и пропало. Мальчишка явно ждал моего возвращения, но очень не хотел этого показывать. Сейчас примет свою самую жалобную позу. Ребенок.

В лавке было тепло, почти душно, но мне это и нравилось. Моя взмокшая после пробежки одежда противно прилипла к спине, я замерзла так, что постукивали зубы, а пальцы с трудом сжались на массивной ручке двери. Зажигать свечи я не стала, луны и света с улицы вполне хватало, чтобы передвигаться по лавке. К тому же я прекрасно знала, что выслушивать нотации в темноте гораздо легче: не надо думать о том, куда спрятать взгляд и как сильно покраснели щеки. В детстве Монти любил развернуть меня лицом к окну, чтобы усваивалось получше.

Арни вскочил мне навстречу, да так и остался стоять, подбирая слова. Смотрел жалобно и заискивающе — значит, ожидал, что я сейчас устрою шум, разбужу его отца и приступлю к публичной порке. Я мысленно фыркнула. Неужели ни на что другое его фантазии не хватало? Мало в детстве сказками пугали про монстров, которые утаскивают непослушных детей далеко в чащу? Стоило бы признать, что мне действительно хотелось так и поступить — не в лес утащить, а устроить шум. Но, к счастью Арни, мне переполох тоже не был нужен. Возвращать мяснику кинжал в мои планы не входило — по крайней мере, до тех пор, пока я не узнаю, действует ли лекарство чужака и является ли ножичек одним из «ингредиентов». Мало ли на что он там зачарованный, вдруг кровь-то нужно только с помощью него получать. Не зря же чужак так распинался, доказывая мне, что кинжал давно стал бесполезной игрушкой. Странно, что вообще вернул его: я уже почти попрощалась с вещицей, потому что отобрать ее точно не смогла бы. В памяти всплыли другие слова чужака: о том, что такое проклятие не снять. Он отказывался даже попробовать. Хотела бы я знать, что именно изменилось, — помог ли кинжал, соврал ли чужак тогда, обманул ли меня сейчас и подсунул мне в качестве снадобья обычную воду с моей собственной кровью. А я поверила. Какая мерзость!

«Побороть любую тень», да? Я еле справилась с желанием посмотреть на ладонь. Не стоило показывать Арни полосу на ней. А ведь полоса тоже была чем-то похожа на тень…

Я уткнула кулаки в бока и сурово посмотрела на Арни. Снизу вверх.

— Спасибо, — наконец выдавил он, глядя куда-то мне под ноги. Поклялась бы на чем угодно, что несносный мальчишка покраснел с головы до пят. Впрочем, я хорошо представляла, как сложно далась ему настоящая благодарность, особенно высказанная мне. Поступок был почти героическим.

— К вашим услугам, — как можно более угрожающе процедила я. Арни шлепнулся на лавку, свесил плечи и сцепил опущенные на колени руки. — И все? Больше ничего не хочешь сказать?

— Да понял я, понял, — тихонько загундел он, косясь на дверь в дом. Боялся разбудить отца за стеной. — Больше не буду.

— Дурак ты, — вздохнула я. — И ради чего? Ради двух кретинов, которым целыми днями заняться нечем? Таким же хочешь быть? Почетно, да?

Арни не ответил, но это и не требовалось, и без того все было понятно. Я надеялась, что не только мне. Должен же он выносить хоть какие-то уроки из своих идиотских выходок!

— Убийцей решил стать вместе с ними? И повесили бы тебя тоже вместе с ними! За компанию! — Я едва сдерживалась, чтобы не перейти на крик, хотя это как раз хорошо помогло бы снять напряжение. — Не бу-у-удет он больше.

— Они говорили, что это не убийство.

— А что тогда? — удивилась я.

— Ну, что он волк, а не человек, значит, избавить от него город — это хорошее дело.

— Погоди, погоди, ты сейчас о ком? Что-то я в том переулке не слышала таких речей.

Арни искоса зыркнул на меня. Неужели он и правда решил, что я оказалась в переулке по чистой случайности?

— Да нет, я это у трактира слышал.

— От кого?

Мальчишка поерзал по лавке.

— Не выдумывай интересных версий, — предостерегла его я. — Давай как есть.

— Не знаю, от кого, — развел Арни руками для убедительности. — В капюшонах были. Трое. В переулке. Я как раз помогал трактирщику мясо заносить.

— И уши заодно грел, — процедила я.

Арни снова показательно развел руками.

— Так что хотели-то?

— Один говорил, что хочет себе голову волка на стену мастерской повесить и что заплатит очень много тому, кто ее, ну, открутит. — Арни стыдливо пялился в пол, по которому выводил круги носком сапога. — Говорил, что все только рады будут, когда увидят, кого нам на самом-то деле со столицы привезли, пока он еще больше дел не натворил.

— А что, уже натворил?

— Ругался со всеми, — пожал плечами Арни. — На Управляющего напал. Говорят, угрожал кому-то, то ли смерть обещал, то ли проклятие. В общем, те мужики у трактира договорились, что передадут весть каждый дальше по своим людям. Желающих выполнить заказ на голову волка много будет: как бы еще не передрались, кто первый.

— Ага, — отозвалась я. Надеялась подбодрить мальчишку, а вышло слегка угрожающе, как будто я наконец поймала его на вранье.

Арни явно подумал так же.

— Да так все и было!

— Верю, верю. А ты решил, что это отличный повод пойти на дело со своей новой потрясающей компанией, а заодно и превратиться в их любимчика, поэтому быстренько побежал и рассказал все этим двум шалопаям?

Глава 9

Заходить к Монти я сегодня не собиралась: Альба не выдерживала счастья лицезреть меня на своей территории каждый день. Но в доме горел яркий свет, который заставил меня в недоумении остановиться посреди улицы. В такое время все давно должны были спать, ведь вставать предстояло с рассветом…

Похоже, мне и впрямь повезло, не придется никого будить.

Незапертая дверь легко отворилась, я заглянула внутрь и негромко позвала Альбу. Не услышав ответа, прошла в дом.

Жена Монти нашлась у печи, где медленно и монотонно помешивала суп в котелке. В кухне вкусно пахло бульоном. Я помахала Альбе рукой. Она подняла на меня красные глаза, подумала и коротко кивнула. Поразительная дружелюбность с ее стороны.

— А ты чего тут?.. — Я не смогла подобрать подходящего слова. На готовку действия невестки мало походили.

— Не хочу сидеть в темноте, — ответила она странно севшим голосом. — Он так кричал. Страшно. Мне тоже стало не по себе. Как будто кто-то его ломает заживо.

— Понятно, — отозвалась я, хотя мне было совсем непонятно. — Сейчас, подожди тут, я ему помогу.

— Стой, не буди, — воскликнула она, дернулась, как будто хотела броситься ко мне, но я уже вышла из кухни.

Монти спал. В подушках и одеялах он казался худеньким подростком, который снова накупался в ледяном ручье и подхватил простуду. Веки его подрагивали, дыхание было тяжелым, но ровным.

— Он не спал больше суток, — прошептала Альба за моей спиной. — Наконец-то уснул.

— А ты уверена, что он спит?

— Не хочу проверять, — с поразительной честностью ответила она.

Та самая Альба, которая никогда не показывала слабости. Я мысленно присвистнула.

— Если не придет в себя, то все равно ничем не помогу, — продолжала невестка. — Пусть отдохнет. За лекарем послали, но ждать нужно несколько дней.

По голосу Альбы было слышно, что отдых, как и лекарь, требовался ей самой ничуть не меньше, чем Монти.

Я опустила руку в карман и сжала бутылек. Чтобы дать лекарство, брата придется разбудить.

— Он хотел провести последние дни в сознании, но я так не могу. Не могу смотреть на его страдания, — тихо призналась Альба скорее себе, чем мне. — Пыталась заварить ему сонных трав, но, кажется, они совсем не помогают.

Оказалось, что мне нечего ей возразить. Монти очень любил жизнь. Он готов был вдыхать ее без остатка до последней секунды и никогда ни о чем не жалеть.

Держать его на сонных травах стало бы преступлением.

Отнять у него последние дни стало бы преступлением.

Монти шевельнулся во сне, губы едва заметно изогнулись, он прошептал едва слышно: «Фрея, не прыгай».

Я вздрогнула, как от удара. Знала, что ему снилось. Старое, давно забытое развлечение из детства, игра в догонялки. Мне всегда хотелось не просто поймать его, но и повалить на землю. Доказать, что я победитель, что я сильней, а он не признавал поражений, только кричал: «Фрея, не прыгай на меня, все локти разодрал!» — и показывал мне кровавые ссадины. Мама высовывалась в окно и ругала нас за порванную одежду. Пахло весной, а душу заполняло нехитрое детское счастье.

Мои пальцы разжались, рука в кармане выпустила бутылек, так и не вытащив его наружу. У Монти не было времени, но это не давало мне права пробовать на нем зелье чужака. Не давало права лишить брата последних дней. Мы с ним были одной крови, почти одной: отец у меня другой, но отчего-то я совсем не переживала, что Монти лекарство не подойдет, мы ведь похожи, как две половинки. Я боялась лишь, что это мог оказаться яд. Что чужак решил гнусно подшутить надо мной, чтобы не заявилась просить в третий раз.

Выясню, как оно действует, — и вернусь.

Чужак мне ничего не расскажет, в этом я была твердо уверена. Он делал и говорил только то, что хотел сам, то, что приносило ему пользу, а я ничего не могла предложить ему взамен. Я не представляла, что на самом деле могло понадобиться чужаку в Хюрбене, но чувствовала, что деньгами он бы точно не заинтересовался, да и не успела я скопить богатств за свою короткую жизнь. У меня был кинжал, который мне не принадлежал, но чужак не взял его сегодня, хотя, пожелай он присвоить вещицу — ни я, ни Арни не стали бы возмущаться. А может, даже не заметили бы пропажи: я была уверена, что колдовством можно сделать и не такое.

— Прости, ошиблась. — Я развернулась к Альбе и крепко обняла ее. — Не могу помочь.

Она безмолвно проводила меня удивленным взглядом.

До знахаркиного домика я все-таки дошла. В окнах было темно, а трогать дверь — больно. Я покричала, позвала чужака, но никто не ответил.

Зато в моем собственном жилище меня ожидал неприятный сюрприз. С порога я поняла, что у меня в гостях кто-то побывал. И не потрудился закрыть за собой дверь поплотнее: комната промерзла, но даже такой сильный сквозняк не смог избавить ее от приторного запаха сиреневых цветов. Все мои вещи лежали на местах, и ничего нового не появилось, я несколько раз обыскала дом, чтобы убедиться в этом. Вот ведь как чувствовала там, на дороге, что шел чужак отсюда! Интуиция меня подводила редко, жаль, что помогала не часто.

Я поставила бутылек на стол, уселась на лежанку и уставилась на него, словно пытаясь уничтожить снадобье взглядом. В окно глядела луна, ее свет ровно ложился на стол, но не проникал сквозь жидкость в бутыльке, и от него ко мне, как лапа монстра, тянулась длинная тень.

Встряхнувшись, я быстро нацарапала записку и босиком выбежала во двор. Ноги почти не ощущали холода. Я подсунула записку под коврик на соседнем крыльце. Найдут ее только утром, когда тетушка-чистюля выйдет приводить ступени в приличный вид, счищать принесенные ветром за ночь листья и крошки. Успею забрать, если не пригодится. Успокаивало то, что, если со мной что-то случится, Монти об этом уже не узнает. Значит, и переживать не будет.

«Никого не винить, убийцу не искать».

Я вернулась домой, открыла бутылек, принюхалась, словно надеясь по запаху узнать, что там внутри. Не пахло ничем. Я зажмурилась и сделала один глоток.

Глава 10

Солнце вовсю заливало комнату ярким светом, из окна проникал по-летнему теплый воздух, последний привет уходящего сезона, а от двери доносилась возня, которую я хорошо слышала через всю комнату и сени…

Я вскочила с лежанки, схватила пустой бутылек, который всю ночь провалялся рядом со мной на подушке, и швырнула его подальше под стол. Он покатился с предательски громким звоном, шум за дверью на пару секунд стих, а затем возобновился с новой силой, как будто у взломщика прибавилось азарта и мотивации. С мысленными проклятиями я принялась стаскивать с себя одежду, путаясь в юбках. Стоило раздеться еще вчера, перед тем как глотать эту дрянь, а я до самого конца не верила, что жидкость чужака сделает хоть что-нибудь! Водички попью — и спать, в худшем случае живот под утро заноет… Теперь же проблема стала гораздо серьезнее — не хватало еще, чтобы тетушка застала меня в таком виде! Она сразу поймет, что не раздевалась я со вчерашнего дня, а может, и дома не ночевала, а может, и… Тьфу!

На щеке у меня красовался отпечаток складки на подушке, пропустить такой «рубец» даже без зеркала было невозможно. Я старательно потерла его рукой, но он не желал так легко меня покидать, только добавлял особую интригу к предстоящему рассказу о моих ночных приключениях. Позор неумолимо приближался, к тому же совершенно незаслуженный.

Дверь открылась в ту секунду, когда я наконец справилась с одеждой, но забраться под покрывала не успела, поэтому так и осталась стоять босиком и в одной рубашке посреди комнаты. Я поправила вчерашний грязный платок на ладони, всяко лучше, чем ничего, сорвала с волос заколку и сунула ее под подушку. Хвост сохранял форму и без нее, а пушить его было некогда. Взгляд мой скользнул по лежанке, и я схватила кинжал, который тоже ночевал рядом со мной. И в самом деле, в моей постели сегодня было не протолкнуться. В сенях появилась знакомая фигура, и я спрятала кинжал за спину, так и не успев избавиться от него.

— Фрея! — воскликнула тетушка с порога и, сложив руки на груди, нависла надо мной пухленькой, но совершенно неодолимой скалой. От нее пахло рыбой, на переднике виднелась прилипшая чешуя.

— Похоже, на обед будет уха, — ляпнула я вместо приветствия. Желудок отозвался предвкушающим урчанием, хотя мы оба знали, что если нам что-то и останется, то это будет один бульон. Хорошую рыбу в Хюрбен привозили редко: слишком далеко от тракта, слишком большой риск, что она испортится по дороге. Если вовремя не удастся кому-то продать, то потеря окажется полной, не говоря уже о расходах торговца на еду и ночлег в нашем болоте. Речка у нас была, на ней стояла старая мельница, а в солнечные дни распевали песни лягушки. Кроме них да комаров, никто там больше не плодился. Мелочь вроде Арни вообще не знала, какой у рыбы вкус.

Тетушка застыла: я явно ошарашила ее своим замечанием. По крайней мере, сбила с мысли. Ненадолго. В пальцах она держала мою записку, а выражение лица без слов сообщало все, что мне следовало сейчас знать, и хорошего там содержалось маловато.

— Это что? — воскликнула она на всю комнату, чем только дала мне понять, как сильно у меня раскалывалась голова.

— Проспала, — оправдалась я с честностью пьянчуги, которого поймали за попыткой скрыть от жены заначку. Еле удержалась, чтобы не развести руками, но вовремя вспомнила про кинжал.

— Нет, вот это что?

Тетушка потрясла запиской у меня перед носом.

— А что это? — с живостью удивилась я и вытянулась, стараясь рассмотреть получше.

— Фрея! Что это за дела, я тебя спрашиваю? Какие убийцы? Ты чего меня пугать вздумала?

— Первый раз вижу, — поморгала я предельно честными глазами.

Судя по выражению лица тетушки, очень убедительно не вышло. Я поморщила нос. Чего это она вообще так всполошилась, ей же лучше, пристрой быстрее бы освободился…

— А почерк твой! — Тетушка едва не перешла на визг. — Что это за шутки такие ты устраиваешь моему больному сердцу? Я тебя не кормлю? Я о тебе не забочусь? Я тебе жениха не ищу?

«Вот с последним можно было бы и не напрягаться», — подумала я и выхватила у нее записку. Прочитала по одной букве, тщательно рассматривая завитушки на них, оттягивала время, но гениальных идей в голову не приходило, а кинжал во второй руке казался потяжелевшим и ледяным, неприятно касался спины. Он, словно живой, старался как можно сильнее задеть мою совесть.

— А, это не мое. Но очень любопытно!

Я кинула записку в сторону стола (куда-нибудь да долетит) и снова спрятала руку за спину. Так покачиваться было легче, но пятки все равно примерзали к полу. Я не выдержала и переступила с ноги на ногу, неуклюже подтянула к себе юбку и забралась на нее.

— Фрея, кто тебя врать-то научил? — возмутилась тетушка.

«Тоже мне великое дело», — подумала я и ляпнула:

— Арни это.

Глаза у нее округлились.

— Не, не, — поспешила исправиться я, — не врать научил, а написал это он. Думаете, я эти буквы корявенькие не узнаю? Шутит. Вы ж знаете, что у нас с ним отношения не сложились. Ребенок, что с него взять.

На лице тетушки отразилось негодование, она недовольно покачала головой, и я решила, что попытка провалилась, хотя свалить на Арни хоть что-нибудь оказалось жутко приятно.

«Эх, Фрея, в кого ты превратилась?» — Я мысленно хихикнула, продолжая усердно удерживать на лице грозное выражение.

— Задам я его папаше за такое воспитание, — ошарашила меня тетушка весьма воинственным заявлением. — Давно пора заняться этим мальчишкой!

— Не волнуйтесь, — успокаивающе заверила я ее, — сама с ним поговорю. Вот сейчас до лавки дойду и поговорю. Так, что неделю сидеть не сможет.

Угроза была слишком оптимистичной, Арни уже успел меня перерасти, да и силенок у него явно имелось побольше. Тетушка криво улыбнулась, но предупредила:

— Все равно я этого так не оставлю.

Я послушно кивнула. Эта ее любимая фраза обычно означала, что она выбросит проблему из головы, как только окажется по другую сторону двери. Сплетни тетушка обожала и ради них готова была пойти на многое, но тема вдовца-мясника и его непутевого отпрыска обсасывалась соседями вот уже лет десять, поэтому восторга не вызывала. На это я и рассчитывала.

Глава 11

Лавка оказалась закрыта. Ничего необычного в этом не было: полдень и несколько часов до и после него считались у нас мертвым временем. Те, кто покупал много, — заходили с утра, остальные если и придут за кусочками, то позже, когда приблизится пора готовить ужин. Насколько я помнила, крупных заказов тоже не ожидалось, сегодня Хюрбен обошелся без праздников. Арни давно сбежал пасти скот, куда унесло Беона — одному шрату было известно. Земля перед лавкой высохла, и определить по следам, заходил ли сюда кто-нибудь, у меня не вышло. Я постояла перед дверью, погрелась в неожиданно теплых лучах высоко поднявшегося солнца. Ветер стих, а на чистом небе не осталось ни единого, даже самого крошечного облачка. Отпирать лавку не было смысла: я бы извелась сидеть там одна, ожидая непонятно чего. Из трактира вкусно тянуло копчеными сосисками, а у меня сосало в животе. Завтрак, как и вчерашний ужин, остался только в мечтах.

Войдя в трактир и окинув редких посетителей взглядом, я растерянно застыла в проходе между столиками, не в силах выбрать, в какую сторону пойти. За столом у окна сидел мясник и задумчиво поглядывал то на небо, то в свою полупустую кружку с пивом. Вид его не располагал к беседам: казалось, он наслаждался одиночеством.

В другом углу трактира прислонился к стене чужак. Плащ и капюшон оставались на нем даже внутри помещения, лицо было надежно спрятано в густой тени. Тарелка перед ним почти опустела. Его вальяжная поза говорила о том, что уходить в ближайшее время он не собирался. И остальные посетители, и трактирщик старательно не поворачивались в его сторону. Я сомневалась, что чужаку было до этого дело: такой, скорее, наоборот, обрадуется, что никто не лезет в его темную душу. Возможно, это злило их даже больше, чем его нагло закинутые на край стола ноги в аккуратных высоких сапогах с блестящими бляшками.

Мне требовалось поговорить и с Беоном, и с чужаком, и не отпускало чувство, что я оказалась на какой-то невидимой странной развилке и нужно сделать выбор. От одного из этих двоих могла зависеть моя репутация и все будущее в этом городе, от другого — жизнь.

Я в нерешительности покусывала губу, пока очередной голодный посетитель, наконец, не ткнул мне в спину твердым и удивительно острым пальцем, а потом принялся обходить меня, грубо оттолкнув в сторону. Я вывернула руку назад и попыталась почесать болевшую точку между лопаток, но не смогла дотянуться. Кое-как поборола желание плюнуть в спину умнику, который меня так сильно ткнул.

Шрат бы вас побрал. Всех разом!

Я плюхнулась на стул перед мясником. Решила, что, сидя так близко к выходу, смогу заметить любого, кто захочет протиснуться мимо меня к двери. Вытащив из кармана юбки кинжал, я положила его на стол. Беон кивнул и придвинул кружку к себе, как будто я уже начала покушаться на его имущество, включая «самое ценное». Мне почудилось, что в меня уперся еще один взгляд, цепкий и прожигающий душу. Или же это воображение играло со мной, выдавая желаемое за действительное? Я надеялась кинжалом привлечь внимание чужака, чтобы не дать ему уйти слишком быстро. Украдкой бросила взгляд налево, чтобы убедиться, что отсюда его хорошо было видно. Лицо незнакомца загораживала большая пивная кружка на одном из столиков между нами, и я с ощутимым облегчением решила, что так даже лучше. Если внимание и привлеку, то пусть чужак пялится на мои руки или кинжал, а не на лицо. Дышать сразу же стало легче, как будто развязали ремень, который долго стягивал грудь.

— Слышал, — угрюмо буркнул Беон вместо приветствия.

Больше не выходило думать о нем как о хозяине, хотя брак представлялся мне рабством похуже наемной работы. Эх, зря я из себя хорошую хозяйку корчила! Не понравилась бы — авось мясник бы с Монти и договариваться не стал. Добро-то всем приглядывается.

— Уже? — Я не смогла скрыть удивления, но тут до меня дошло, что речь шла совсем не о сплетнях моей тетушки.

— Неужели Арни признался?

— Можно и так сказать.

Понятно. Значит, мясник сам пропажу обнаружил, а сыну только накостылял, еще, может, и добавив для лучшего запоминания урока. Могла бы и сама догадаться: ведь и впрямь странно, что Арни вместе с коровами пропал, а не просто вытолкал их с утра и вернулся штаны по лавкам протирать, как он обычно делал.

— Оправдывать поздно? — уточнила я скорее для очистки собственной совести, чем ради Арни.

Беон угрюмо посмотрел за окно. На синевато-сером небе играли в догонялки пушистые обрывки облаков.

— Понятно, — ответила я сама себе и добавила: — Он не успел натворить ничего плохого.

— Хорошо, — сохранял безразличную маску Беон, но в его голосе появилось едва заметное облегчение. Он надеялся, что я скажу нечто подобное, просто не хотел спрашивать сам. Любой вопрос принуждал к ответу, и неизвестно, насколько правдивым тот окажется, если родился не от души.

Я с сомнением посмотрела на грязную кружку Беона и заказала себе гренки. С водой.

Тянуть время не было смысла. По всему выходило, что мяснику все произошедшее в последние дни приносило такие же внутренние неудобства, как и мне.

— Вы с моим братом все уже решили… — начала я.

— Отказаться пришла?

Я удивленно открыла рот — и тут же его захлопнула. Вовремя спохватилась, что вот-вот ляпну очередную несуразицу: слишком много мыслей носилось в голове. Мы оба прекрасно знали, что отказаться я не могла, хотя Беон и не подозревал, как далеко зашла моя глупость. Из-за нее тетушка получила уникальную возможность стать первым источником слухов на весь Хюрбен. Хуже было то, что отказаться я не могла по многим причинам. Начиная от отсутствия у меня приданого, а значит, и возможных кандидатов на мою руку, и заканчивая тем, что обо мне и так шептались еще с того дня, как женился брат. Молодая одинокая девка без присмотра считалась источником глупостей и разврата, а до звания падшей мне оставалось лишь однажды вечером повернуть не за тот угол на пути домой. Виновата, конечно, я тоже буду сама. Проверять, что случится, откажись я от предложения достойного человека, согласившегося взять меня со всем багажом странностей, не хотелось. Милая тетушка позаботится о том, чтобы этого никто никогда не забыл, предостережет от ошибки каждого, кто только попробует посмотреть в мою сторону. Вывернет так, словно это Беон от меня грязной отказался, а потом радостно воспользуется возможностью и просто вышвырнет меня из пристроя. Падшую девку-то можно, никто не осудит. После утреннего разговора желчь во мне так и кипела, разве что через уши не выливалась.