Лестрейд

Пролог

19 июня 1881-го, поместье лорда Эшкомба (округ Уэст-Йоркшир)

Дверь, ведущая в комнату малютки Констанции (хотя малюткой в доме её звали скорее по привычке — в прошлом месяце дочери лорда от первого брака исполнилось семнадцать, и она уже была помолвлена), с треском распахнулась.

Лорд Эшкомб — высокий, чуть полный мужчина в том возрасте, который принято считать расцветом мужским сил и возможностей, вылетел из комнаты дочери подобно пробке из бутылки шампанского, едва не сбив с ног горничную — Агнес Флайт.

Уже шесть поколений Флайтов не на страх, а на совесть прислуживали в этом доме, мужчины — в качестве дворецких и лакеев, а женщины — как горничные, портнихи и прачки, но никто и никогда прежде не видел представителя славного рода Эшкомба в таком раздрае чувств.

Как позже заявила Агнес на допросе: «на лорде Эшкомбе в тот миг лица не было».

Хлопнула ещё одна дверь, на сей раз в кабинете.

Хозяин поместья мог пропадать в нём сутками, особенно после той ужасной истории с пропажей и гибелью его младшего сына от второго брака Уильяма. Два года назад трёхмесячный Уилл — любимец отца и матери, исчез из своей колыбельки, его нашли только на утро следующего дня, в саду, с перерезанным горлом.

Полиция, как всегда, показала себя только с самой худшей стороны.

Это был сущий кошмар для всех Эшкомбов.

Лорд буквально в один день поседел, его роскошная тёмная шевелюра приобрела пепельный оттенок, молодой ещё и некогда полный сил мужчина разом осунулся и постарел на добрый десяток лет.

Ещё более трагичные перемены стались с его супругой — матерью маленького Уилла. Несколько месяцев она не вставала с постели и не желала никого знать.

Два долгих года, которые могли показаться для Эшкомбов вечностью, семья зализывала раны, приходила в себя.

И тут — новый удар: тяжелая болезнь Констанции, которая вдруг начала обильно кашлять кровью.

Консилиум лучших врачей Англии вынес вердикт, больше похожий на смертный приговор.

Отец категорически не пожелал в него верить, этим вечером он направился в опочивальню дочери, чтобы приободрить Констанцию и поднять дух. Всё-таки в ней текла благородная кровь Эшкомбов, и никто из них не сдавался ни при каких обстоятельствах.

В течение долгих часов за плотно закрытыми дверями комнаты шёл их разговор, после которого глава дома и выскочил мрачнее тучи.

Он заперся в своём кабинете, достал из бара бутылку любимого виски, плеснул на два пальца в стакан, выпил одним махом, а потом сел за письменный стол, положил перед собой несколько чистых листков бумаги, взял самое острое перо и, макнув кончик в чернильницу, принялся быстро писать каллиграфическим почерком, коим славились Эшкомбы. Письмо его предназначалось шеф-констеблю Лидса — третьего по населению города Англии и первого, что касается всего остального, в Уэст-Йоркшире.

Адресатом следующего письма стала редакция одной из газет.

Лорд снова налил себе виски — на сей раз щедро, до краёв, и одним махом отправил всю порцию в рот, даже не покривившись от отвращения.

Немного посидев, обхватив сильными руками седую голову, он принял самое важное и последнее в своей жизни решение.

Выдвинув ящичек стола, лорд Эшкомб достал тщательно смазанный револьвер, забил весь барабан патронами, поднёс дуло к виску и нажал на спусковой крючок.

23 июня 1881-го, кабинет шеф-констебля Лидса (округ Уэст-Йоркшир)

Только у себя на работе шеф-констебль Лидса — полковник Уилкинс мог предаться любимому пороку: курению трубки. Дома за его привычками с маниакальной тщательностью следила жена.

Начитавшись медицинских журналов, что денно и нощно трубили о вреде курения, она делала всё, чтобы из дома бесследно исчезал, купленный в магазине братьев Коуп их фирменный табак Cut Cavendish, который так любили английские простолюдины (солдаты, моряки, портовые грузчики, разнорабочие) и… главный полицейский Лидса.

Лишь в своём кабинете Уилкинс снова чувствовал себя человеком, которому необязательно вести себя подобно мелкому воришке в лавке, вечно, как говорят в их среде, «быть на стрёме» и пугаться каждого звука.

Только сегодня даже табак был не в радость. Уилкинс выглядел на редкость озабоченым, и эта озабоченность портила всё удовольствие.

— Скажите, Итан, неужели ничего нельзя сделать? — спросил шеф-констебль.

— Что вы имеете в виду, сэр? — удивлённо поднял правую рассечённую бровь Итан Беллинг, его правая рука, супер-интендант полиции Лидса.

— Боже мой… Неужели непонятно?! Как-то поубавить этот скандал что ли… — задумчиво произнёс Уилкинс, пожёвывая деревянный мундштук курительной трубки. — Сейчас он решительно не к месту.

— Боюсь, это просто невозможно, — вздохнул Беллинг. — Письмо лорда Эшкомба попало в газеты и вызвало там сущий переполох. Те, кто ещё буквально два года назад, втаптывали в грязь сержанта Лестрейда, вдруг заговорили о нём в восторженных тонах. Почитать «Дейли ньюс», так во всём Лидсе, да что там Лидс — далеко за его пределами! никогда не было никого смышлёнее этого рыжего дурака!

Глава 1

Санитар принёс из подвала пропахшие мышами и сыростью обноски и положил их передо мной.

— Вот… Личных вещей при вас не было, поэтому это всё, что мы можем вам предложить.

— Да уж… Не густо.

Одного взгляда хватило, чтобы понять: в этом рубище я буду неотличим от среднестатистического бомжа. Только выбора всё равно не было — не идти же в больничном халате?

От подштанников я сразу отказался — судя по виду и запаху, сняли их с какого-то трупа, даже не постирав.

Санитар равнодушно пожал плечами.

— Воля ваша, мистер. Вот, померяйте брючки — единственное приличное из того, что нашёл.

— Благодарю, братец.

С размером брюк санитар более-менее угадал, во всяком случае, они не падали с меня и не нуждались в подтяжках, я их лишь слегка подвернул.

Санитар усмехнулся. Я удивлённо посмотрел на него.

— Я что-то делаю не так?

— Наоборот, вы всё делаете правильно. Не выходя из психушки, вы точно угадали нынешнюю моду. Лондонские франты полюбили брюки с отворотами.

— Да? Что ж, буду знать…

— Рубашка, мистер.

— Сейчас примерим.

Дешёвая рубашка из твёрдого как камень хлопка, без воротника, жала в плечах. Послышался лёгкий треск.

— Поаккуратней с движениями, мистер, не то разорвёте её пополам…

— Тогда у меня будут сразу две рубашки.

— Я так не думаю, мистер.

— Открою тебе секрет: мы с тобой мыслим в одном направлении. Другой рубашки, случаем, у тебя не завалялось?

— Нет, мистер. Не завалялось. Могу разве что предложить свою. Мы с вами примерно одной комплекции. Я купил её за два шиллинга на распродаже — вам уступлю за шиллинг. И ещё воротник из целлулоида. Отдам за три пенса, но, клянусь усами моей дорогой бабушки, воротник — как новый и прослужит вам верой и правдой ещё много лет.

Санитар не производил впечатление чистоплотного человека, скорее— наоборот, поэтому я отказался от столь щедрого предложения. К тому же не уверен, что у меня водились эти шиллинги и пенсы.

Если верить тому, что я вычитал о настоящем Лестрейде в газетах, он был беден как церковная мышь и вряд ли за эти два года на него (то есть теперь на меня) откуда-то могло свалиться богатое наследство.

— Пока похожу в этом, а дальше будет видно, — сказал я. — Какая нынче погода?

— Как всегда — скверная. Поэтому я прихватил для вас рыбацкий свитер. Он, конечно, пропах рыбой, чего и следовало ожидать, зато в нём вы точно не замёрзнете.

— Хм… Давай свитер.

В ужасный свитер толстой вязки влезло бы ещё двое таких, как я, но в нём действительно стало теплее.

Так же для меня нашлись плотные шерстяные гольфы рабоче-крестьянского красного цвета и стоптанные башмаки. Правый уже вовсю просил «каши».

Увенчала наряд клетчатая кепка с большим козырьком.

— Ну как? Если я выйду в этом на улицу — меня точно не арестует какой-нибудь бдительный полисмен? — поинтересовался я.

— Даже если к вам привяжется не в меру ретивый констебль, при себе у вас будет справка о выписке из нашего богоугодного заведения. Поверьте, никакой полисмен не захочет с вами связываться… — заверил санитар.

— Шикарное начало!

— А то! Везде есть свои и отрицательные и положительные стороны. Знаете, мистер Лестрейд, а я ведь помню, каким вас сюда привезли… Дай бог памяти, с тех пор прошло уже два года. Как летит время… — сокрушённо протянул собеседник.

— И как? Перемены налицо?

— Разительные, мистер. Тогда вы были жалкой тенью человека. Были подавлены, нелюдимы, видели в каждом врага…

— А теперь?

— А теперь я бы, пожалуй, позволил вам ухлестнуть за моей старшей дочкой. Она, конечно, дура дурой, но стоит ли требовать большего от девчонки? Главное, всё, что нужно, при ней. Говорят, мы с ней одно лицо, — гордо вскинул синий подбородок санитар.

— Не приведи господь, — тихо произнёс я. — За что несчастной такое наказание?!

— Вы что-то сказали? — навострил уши он.

— Нет-нет, это я уже о своём…

— А… Пойдёмте, мистер. За вами приехал какой-то джентльмен из Лидса. Если я правильно понял доктора, то он… ну, этот джентльмен, из полиции, — доверительно сообщил санитар.

От меня не укрылось с каким отвращением он произносит это слово — «полиция».

— Не любишь полицейских?

— За что мне их любить? — удивился он.

— Я ведь тоже в прошлом был полицейским… — напомнил я.

— С тех пор утекло много воды, мистер. У вас было достаточно времени, чтобы поразмыслить.

— О да! Времени было достаточно, — согласился я.

Мы прошли вдоль длинной галереи, которая чем-то походила на зверинец: такие же решётки и клетки, только вместо животных там сидели люди… или то, что когда-то было людьми.

Глава 2

— Как вам, мистер? — Цирюльник отошёл в сторону, чтобы я мог полюбоваться на своё новое «я» в зеркале.

Что я могу сказать… Морда как морда. Ничего примечательного. Разве что скулы выделяются, ну так на казённых харчах не разжиреешь. На моих рёбрах можно играть как на этом… как его… О, ксилофоне!

И ещё порадовали волосы: вьющиеся, густые, с рыжеватым отливом. В той жизни я быстро растерял пышную шевелюру. Дай бог, эта прослужит дольше.

Или меня грохнут ещё до того, как полысею… Как известно, служба в полиции сопряжена с определённым риском.

Рыжие часто бывают конопатыми, но то ли света не хватало, то ли на самом деле обошлось без веснушек. Так что кожа на лица выглядела обычной, разве что слегка огрубевшей. Хотя, с таким образом жизни — чему удивляться? Столько времени в психушке проторчать…

— Спасибо! Ты здорово потрудился! Я в полном восторге, — сказал я, проведя пальцем по гладко выбритым щекам.

Ещё с армии привык «скоблиться» по два раза в день: с утра и перед сном. Даже когда на пенсию вышел, не стал изменять привычке.

Вторая натура — чего уж.

Цирюльник засиял от похвалы как надраенный пятак.

— Спасибо, мистер. Я старался.

— И я это оценил. Беллинг, расплатитесь, пожалуйста.

— Как будет угодно, — вздохнул спутник, доставая кошелёк.

— Если понадобится писать отчёт о тратах, можешь удвоить сумму, я подпишу, — подмигнул я.

Беллинг разом просветлел.

— Договорились.

— А теперь покупать одежду! — провозгласил я.

Вписался я в последнюю лондонскую моду или нет — неважно. Главное, что чувствовал я себя в новых вещах легко и свободно, ничто не сковывало мои движения, не жало или наоборот — не топорщилось как флаг на ветру.

Пара комплектов нательного белья, твидовый пиджак, брюки, гольфы, носки, сорочка праздничная, сорочка повседневная, ещё одна повседневная сорочка, воротнички, галстуки (три штуки), носовые платки (как без них?!), плащ…

— Головной убор? — взгляд продавца показал на стройные ряды котелков всех фасонов и цилиндров.

Я представил как будет смотреться громоздкий цилиндр на моей голове, как неудобно будет в нём бегать, как его снесёт малейшим порывом ветра… Оно мне надо? Пожалуй, нет.

Но в чём-то работник торговли прав — с «босой» бошкой мужчинам ходить не принято. Не поймут…

Что делать?

— А такой у вас нет? — выставил я кепочку, выданную в дурдоме.

Вид у неё был не слишком презентабельный, продавец же посмотрел на неё так, словно его прямо сейчас вырвет. Хватило лишь одного взгляда на эту мерзотсть.

Но молодец, удержался. Скривил рот в подобие улыбки и произнёс:

— Именно такой, к большому сожалению, у нас нет… Но, если мистер желает, можно померить похожую…

— Мистер желает, — откликнулся я. — Этот фасон должен быть мне к лицу…

Принесли наверное больше дюжины кепок. Я нахлобучил на себя первую, посмотрел в зеркало.

Очень даже очень. Как на меня сшили. А раз вещь мне понравилась с первого взгляда, нет смысла мерить другие.

— Беру… Беллинг!

— Да понял я… Понял… мистер Лестрейд, — заскрипел Беллинг.

— Не хотите трость? Очень практичная и незаменимая вещь для уважающего себя денди… — пустился в новую атаку коммерсант.

А у парня развита чуйка! Догадывается, что клиент пошёл вразнос и закупается впрок.

— Да? Покажите…

Мне сунули трость.

Тяжёлая… И, говоря по правде, неудобная. Хотя, если приложить кого надо по хребтине — тот потом ещё долго не разогнётся.

Но не привык я. Даже когда постарел и скрючился буквой «зю», принципиально не ходил с палочкой.

А если уж придётся пускать в ход не только кулаки, подручное средство должно быть коротким и удобным, чтобы орудовать в стеснённых пространствах. Какая-нибудь маленькая дубинка что ли… А ещё лучше пистолет и бесконечный запас патронов.

Но такое обычно не выдают.

— Пожалуй, не стоит, — резюмировал я, возвращая продавцу трость. — Даже если она из слонового дерева, а рукоятка инкрустирована изумрудами.

— Воля ваша, сэр! Тогда позвольте предложить ещё одну полезную вещь для гардероба…

— Какую? Перчатки? Пока не так холодно, да и руки испачкать я не боюсь.

— Надеюсь, потом вы всё-таки вернётесь к нам и за перчатками, но в данном случае я имею в виду зонт… Лондонская погода славится не только туманами, но и дождём.

— Отлично! А теперь скажите, любезный, какую часть меня будет защищать ваш зонт при дожде?

— Как обычно… Вашу голову… Плечи…

— А всё остальное, значит, останется мокрым?

— Боюсь, что да, мистер… Бывают, конечно, зонты большого размера, но они крайне неудобные, с ними неловко пробираться сквозь толпу — а в Лондоне везде многолюдно… Кроме того при сильном ветре такие зонты моментально ломаются…