Личное дело: Дастин Коди Джуниор

Пролог

Долгий выдох струей сигаретного дыма разбивался о стекло стеклянной рамки на столе, в которой красовалось благодарственное письмо от начальника департамента общественной безопасности полиции штата Род-Айленд. Маленькие часики в органайзере показывают 9:43 вечера. А еще рядом открытая коробочка с медалью.

– Я её не заслужил, – прошептал Шепард, но даже шепот в тишине кабинета в опустевшем здании головного управления полиции штата звучал до неприличия громко. Такой тишины в городском отделении полиции Провиданса, где он еще совсем недавно работал детективом, не бывало даже самой глухой ночью. И задерживаться там допоздна для всех было обычным делом. «Преступность не спит, и нам нельзя – говорил тамошний шеф. Хороший мужик, хотя… Не лучше меня. Точно не лучше. Он тоже неправильный, но мужик всё-таки хороший».

Откинулся в большом мягком кожаном кресле, немного откатился в бок, повернулся, затянулся еще. Руки гладят глянцевую поверхность стола из дуба: 

«Большой стол, добротный. Мой! В моем личном кабинете», – усмехнулся Шепард, закинул руки за голову и выдохнул в полумрак потолка, – «радоваться надо бы, продвижение по службе всё-таки».

Но радоваться не получалось. Сердце в груди хоть и билось не сильно быстрее обычного, но каждый удар сотрясал всю его грудную клетку, отдаваясь гух-оньем в ушах. Постоянно всплывало в памяти лицо того черного мальчишки, а глаза тянулись к выдвижным ящикам стола. Подвинулся поближе, положил сигарету на край пепельницы и выдвинул верхний ящик. Поверх бумаг из кобуры виднелась мелким шрифтом: «беретта»

– Ну здравствуй дружище, – улыбнулся Шепард своему пистолету, – мы с тобой познакомились еще до того как ты стал штатным оружием для всех. Помнишь ли? А я помню. Ты стрелял только в тире, твоя совесть чиста, а я хоть и не стрелял, но…

Шепард перестал улыбаться, задвинул обратно верхний ящик. Взял сигарету, глубоко затянулся и положил обратно. Поправил бумаги на столе, чуть повернул коробочку с медалью, почесал затылок. Все эти мелкие движения не добавляли решимости открыть нижний ящик, но и отговорить его уже не могли. 

На часах 9:49, через одиннадцать минут надо быть в Гранд Центр баре, где его уже ждут друзья и коллеги. Все хотят поздравить и отпраздновать повышение Шепарда, его удачное дело,  закрытое в рекордные сроки. А дело ведь не простое, резонансное. Как только все в баре узнают, кто он, будут и угощать, и благодарить, и еще чего-нибудь. Он ведь стал национальным героем.

– Я не заслужил эту медаль, – вновь повторил Шепард. Погасил сигарету и достал-таки папку из нижнего ящика стола: «Личное дело Дастин Коди Джуниор»

Открыл папку, первое заведенное дело: 
ноябрь, 23, 1984. 
Полных лет: 12.

Две фотографии, анфас и профиль. На фото маленький чернокожий заплаканный мальчик. Худой. Не просто худой, очень худой. Таких обычно по телевизору показывают в репортажах про голод в Африке. «Бог ты мой, да ведь это маленький ребенок» – подступили неожиданно слезы. Шепард зашмыгал, откинулся на спинку кресла, вытирая нос.

«1984-ый, тот самый год, когда отменили смертную казнь. Как же мы негодовали, как же я негодовал…» – вспомнил Шепард с досадой.

Причина задержания: мелкая кража в продуктовом магазине.

«Дерьмо. Этот мальчишка есть хотел, а я на него серию краж повесил, – Шепард ударил кулаком по столу и схватился за голову, – Боже мой, как я не видел в нем ребенка? Я смотрел на него в упор, и только преступника видел, а он всего лишь голодный ребенок».

– Голодный, мать его, ребенок! – прокричал в бешенстве Шепард, вскочил и со всего размаха швырнул медальку в стену, пнул дубовый стол, и только пронзительная боль в ноге чуть остудила пыл. В этот раз он уже не удержал слез. Свалился в кресло, упал лицом в ладони.

Маленькие часики прозвенели наступление следующего часа. Шепард достал платок, вытер слезы и сопли, и вновь взялся рассматривать фотографию Дастина.

«Ну как же я этого не видел тогда? Это ведь не просто страх и не просто раскаяние, это другое», – Шепард пытался вспомнить, где же раньше мог видеть такой взгляд, и его, наконец, осенило:

Как-то его попросили посидеть с любимым племянником трех лет. Шепард смотрел телевизор, а племянник очень удобно разместился между диваном и телевизором, играл двумя солдатиками. В один момент Шепарду послышалось, что мальчик произнес плохое слово, он погрозил, что если такое повториться, то больше не будет играть с ним.

– А какое? – спросил испуганный мальчик. 

– Не скажу, – ответил Шепард, и вот тогда-то он и увидел, впервые, то самое выражение на лице своего племянника. 

Трехлетний малыш безмолвно сидел, заливаясь слезами. Губы заметно дрожали. Взгляд округлившихся глаз под вытянутыми вверх бровями почти не отрывался от дяди, мальчик лишь иногда оглядывался по сторонам, то ли ища чьей-то поддержки, то ли по другой причине. Мальчик должен был бы расплакаться, заголосить, но он плакал молча, чувствовал себя наказанным, не понимая за что. Обидно, наверное, когда наказывают ни за что…

Вот и этот негритенок на фото не понимал, за что наказан – за целую серию краж, которых не совершал. На целых два месяца во взрослую тюрьму – жестоко.

Статистика упрямая штука. Она говорит, что два месяца во взрослой тюрьме для несовершеннолетнего преступника, – без поблажек, как со стороны смотрителей, так и со стороны других заключенных, – обычно выбивает всю дурь из молодых неокрепших умов. Не у всех, но 90%.
«Судя по фото, этому хватило и привода в участок, а я его на полный срок…».