Лика в поисках счастья

Глава 1

Я сидела на подоконнике, прижав колени к груди. За стеклом моросил осенний дождь. Не ливень, а тихий, мелкий, настырный. Он затуманивал стекла, размывал краски уходящего дня, превращал мир в акварельное пятно.

В квартире было тихо. Так тихо, что было слышно, как за стеной шуршали шины по мокрому асфальту и срывалась с карниза очередная капля. Батарея под окном была едва теплой. Пустота в комнатах ощущалась почти физически – не как трагедия, а как констатация факта. Вот диван, на котором я спала одна, на второй половине которого за последний год не помялась ни одна складка. Вот стул, на котором никто не сидел, его плетёная спинка покрылась тонким слоем пыли.

Мне было грустно. Это не была острая боль, а привычная, глухая тяжесть на дне души, как тот ноябрьский свет за окном. И одиночество – не как приговор, а как текущее состояние, в котором я почему-то застряла. Одиночество было во всём: в молчании телефона, который за весь день не издал ни одного звонка; в пустом почтовом ящике у двери, где лежали только счётчики; в календаре, где не было отмечено ни одного предстоящего события. Не к кому было бросить в пустоте квартиры «Ты только посмотри!» или «Как думаешь?». Мир сузился до размеров этой комнаты.

Иногда мне казалось, что я медленно превращаюсь в призрака, который постепенно стирается из памяти мира. Родителей не стало давно, друзья разъехались по разным городам и жизням, а потом и вовсе растворились в соцсетях, ограничиваясь редкими лайками. Родственники… о них напоминал только пыльный альбом на верхней полке шкафа. Я была абсолютно, безоговорочно одна на всем белом свете. Иногда я ловила себя на том, что целый день не произносила вслух ни слова, и тогда я включала телевизор — просто для фона, чтобы заглушить звенящую тишину мнимым присутствием кого-то.

Я смотрела на дождь и думала, что хочу что-то изменить. Не глобально, не всю жизнь разом – я не знала, как это делается. Просто сдвинуть что-то с места. Сделать этот дом теплее. Научиться печь тот самый яблочный пирог, как у бабушки, рецепт которого был утерян вместе с ней. Переставить наконец этот диван к другому окну, чтобы хотя бы иллюзия новизны появилась.

Потом я глубоко вздохнула, отодвинулась от холодного стекла и поставила ноги на прохладный пол. Это был первый шаг. Я пошла на кухню, включила свет, поставила чайник греться. И решила, что сегодня вечером заварю себе не привычный чай, а какао. Хотя бы это маленькое, детское утешение.

Я пошла на кухню, щёлкнула выключателем, и под светом люминесцентной лампы комната предстала такой, какая она есть – функциональной и безликой. Плита, холодильник, внутри которого хранился минимальный набор продуктов на одного человека, стол со сколом на краю. Ни одной лишней вещи, ни одной безделушки, которая говорила бы о том, что здесь человек живет, а не просто ночует. Ни забавного магнита на холодильнике, ни открытки, ни случайной кружки, оставленной гостем.

Пока закипал чайник, я облокотилась о столешницу и рассматривала это царство практичности. Взгляд скользнул по бледно-зелёным обоям, по пустой подставке для специй, по занавеске, которую я так и не собралась поменять. Всё здесь было временным, будто я вот-вот должна была собрать вещи и переехать. Но это «вот-вот» длилось уже годами, и чем дольше оно длилось, тем сильнее я понимала, что переезжать мне попросту некуда. Этот холодный, безличный угол и есть мой весь мир.

Резкий свисток вырвал меня из раздумий. Я вскрыла пакет с какао, насыпала коричневый порошок в кружку, залила кипятком и размешала. Пахло детством, тёплой кухней и уютом, которого здесь так не хватало. Пахло тем временем, когда одиночество еще не было твоим единственным спутником.

Я присела за стол, обхватила ладонями горячую кружку, чувствуя, как жар потихоньку проникает в озябшие пальцы. Сделала первый глоток – сладкий, обжигающий, сантиметр тёплого комфорта внутри. Второй. Глаза сами начали слипаться от внезапно нахлынувшей усталости, не столько физической, сколько душевной, от тепла напитка, от мерного шума дождя за окном.

Я не боролась с этим. Поставила недопитую кружку на стол, положила голову на сложенные на столешнице руки. Всего на минутку, просто чтобы почувствовать тепло щекой. Чтобы притвориться, что это не холод столешницы, а чьё-то плечо.

И провалилась в сон. Глубокий, безмятежный, как тот дождь за окном. Последнее, что я помнила, – вкус шоколада на губах и ощущение, что хоть что-то, хоть на минуту, стало немного лучше. И что в этом сне, возможно, мне приснится, что я не одна.

Я проснулась от того, что в лицо мне бил мягкий, золотистый свет. Он струился сквозь высокое окно, обрамленное струящимися шелковыми шторами цвета слоновой кости. Первым чувством стало не просто пробуждение, а полное, абсолютное недоумение. Я потянулась и почувствовала под пальцами не грубый коленкоровый пододеяльник, а прохладу идеально гладкого, невероятно мягкого шелка. Рука замерла в воздухе. Это что?

Мгновение я лежала с закрытыми глазами, пытаясь собраться с мыслями. Тишина. Не та гнетущая, пустая тишина моей квартиры, а наполненная, бархатная. Пахло свежими цветами, воском и едва уловимым, изысканным парфюмом. Мой мозг, застрявший где-то между вчерашним какао и холодным подоконником, отказывался складывать эти ощущения в знакомую картину.

Я открыла глаза и села на кровати. И просто замерла, глазами медленно обводя пространство. Удивление было таким плотным, что не оставляло места даже для вопроса «где я?». Оно просто висело в воздухе, как пылинки в солнечных лучах.

Глава 2

Вдруг в коридоре послышались шаги — четкие, властные, нарушающие бархатную тишину. Я обернулась на скрип открывающейся двери, и сердце на мгновение выпрыгнуло из груди, замерши в неведении. На пороге стоял мужчина — высокий, с плечами, казалось, способными удерживать небо. Его костюм из темного бархата был расшит причудливыми золотыми узорами, которые играли в утреннем свете. Но не наряд пугал, а его лицо — с гордым подбородком и холодными, пронзительными глазами, в которых читалось поколениями отточенное превосходство. Аристократ до мозга костей.

Мной овладела полная, животная растерянность. Я была застигнута врасплох, как зверек в свете фар, не понимая, бежать ли или замереть. Его взгляд, тяжелый и оценивающий, скользнул по мне с ног до головы, и на его губах появилась кривая усмешка. В этом взгляде не было ни капли тепла, лишь холодный расчет и насмешка.

— Невеста, значит, — произнес он, и его голос, низкий и бархатный, прозвучал как приговор моему спокойствию. — Прибыла. Ну иди, поцелую.

Эти слова не вызвали радости, лишь леденящую душу неловкость и протест. «Невеста»? Это какая-то ошибка, розыгрыш! Я инстинктивно попыталась отшатнуться, поднять руки в жалкой попытке защиты, но незнакомец был невероятно быстр. Три мощных шага — и он уже передо мной, заполнив собой все пространство. Его руки, сильные и уверенные, схватили меня за плечи. В их хватке не было грубости, лишь непререкаемая власть, не оставлявшая шанса на сопротивление. Он наклонился, и его лицо, с темными, пронзительными глазами, заполнило все мое поле зрения.

И затем его губы коснулись моих.

Первый миг был чистым, нефильтрованным шоком. Резким и обжигающим, будто меня ударило крошечной молнией, от которой по всему телу, от губ до кончиков пальцев на ногах, пробежали тысячи иголок. Я вздрогнула в его руках, и он, почувствовав это, лишь крепче прижал меня к себе. Мое сознание взбунтовалось: «Нет! Отстраниться!». Но тело, казалось, парализовало этой странной, пронзительной энергией, что разорвала привычную реальность.

А потом… потом шок начал отступать, как волна, обнажая неожиданный берег. Что-то сломалось внутри, какая-то дамба, годами сдерживавшая целое море невыраженных чувств и тоски. Его губы были на удивление мягкими, но властными. Они двигались уверенно, словно знали что-то, чего не знала я. И в этом движении, в этом прикосновении не было и тени той холодной презрительности, что была в его взгляде. Это было противоречие, которое сметало все защитные барьеры.

Во рту пересохло, а потом по телу разлилось тепло — густое, сладкое и опьяняющее, как самый крепкий мед. Это было блаженство. Райское, всепоглощающее. Восторг смешался с глубочайшим изумлением. Как возможно, чтобы от прикосновения, почти оскорбительного в своей внезапности, могло исходить такое всепроникающее тепло? Мир сузился до точки этого прикосновения, до вкуса его губ — прохладного, с легким привкусом дорогого игристого и мяты. Звуки комнаты, солнечный свет — все расплылось, потеряло четкость, уступив место лишь этому ощущению.

Мои веки сами собой сомкнулись, а колени подкосились. Если бы он не держал меня так крепко, я бы рухнула на мягкий ковер, полностью побежденная этим неожиданным, ослепительным наслаждением. Вся борьба, весь испуг ушли, растворились в нахлынувшей волне чувственности. Я перестала сопротивляться. Во мне не осталось ничего, кроме этого поцелуя, этого парадоксального ощущения полной захваченности и странного, рождающегося глубоко внутри чувства… принадлежности.

Незнакомец отпрянул так же внезапно, как и набросился. Его широкие ладони разомкнулись на моих плечах, и я едва удержалась на ногах, почувствовав, как подкашиваются колени, будто кто-то выдернул из-под меня опору. Воздух снова хлынул в легкие, обжигающе-холодный и чужой после тепла его дыхания, и это ощущение было таким же резким контрастом, как удар и последовавшая за ним невыносимая нежность.

Но самым потрясающим был не внезапно обретенный простор, а лицо неизвестного мне человека.

Вся маска надменности рассыпалась в прах. Исчезла кривая усмешка, сгладились высокомерные складки у рта. Его глаза, широко распахнутые, смотрели на меня с чистым, неподдельным шоком, в котором тонуло все его былое величие. В них читалось такое смятение, такое немое, невероятное изумление, что мое собственное сердце, будто заразившись его паникой, заколотилось в ответ тревожной, безумной дробью. Он смотрел на меня так, будто видел не просто человека, а призрак из прошлого или чудо, сошедшее со страниц древних книг. И в этом взгляде было нечто, от чего у меня по спине пробежали мурашки — не от страха, а от осознания, что я стала центром чего-то важного и необъяснимого.

— Истинная?! — его голос прозвучал сдавленно, почти шепотом, но в звенящей тишине комнаты это слово ударило по мне с силой крика. — Но… Как?! Истинность вернулась в мир?!

Он произнес это с такой искренней, непритворной верой, с такой потрясенной, почти испуганной надеждой, что у меня перехватило дыхание. Это была не насмешка, не игра. Это была молитва, вырвавшаяся наружу. И я, совершенно случайно, оказалась в ней объектом поклонения.

Я молчала, парализованная этим открытием. Мои губы все еще горели, по телу разливалась сладкая, но смущающая истома, смешанная с адреналиновой дрожью. Я пыталась отдышаться, пыталась собрать в кучу расползающиеся, как дым, мысли. В голове стучала одна лишь навязчивая, спасительная мысль: «Сон. Это всего лишь очень яркий, очень детальный сон. Сейчас я проснусь на холодном подоконнике, и все это растает».

Глава 3

Незнакомец отступил на шаг, и его движение было вдруг исполнено такой неестественной для него сдержанности, что это смотрелось даже немного смешно. Высокомерный красавец съежился, будто школьник, пойманный на шалости. Это зрелище вызвало во мне странную смесь облегчения и нарастающей тревоги. Если даже он, эта гора уверенности, так выбит из колеи, то насколько же глубоко я сама погрузилась в это безумие?

Между тем незнакомец сделал глубокий вдох, выпрямил плечи под расшитым золотом камзолом и склонился в низком, изысканном поклоне. Каждый жест теперь был отточен и полон достоинства, но в его глазах, под притворным спокойствием, все еще плескалась буря изумления. Я ловила каждый его взгляд, каждый жест, пытаясь понять, не насмешка ли это, новая игра? Но нет — только растерянность, прикрытая тонким слоем этикета.

— Прошу прощения, прекрасная леди, за мое отвратительное поведение, — его голос звучал глубже и ровнее, без прежней насмешливой нотки. Во мне кольнуло что-то вроде жгучего любопытства, смешанного с остатками обиды. От его извинений, таких формальных, становилось еще более неловко. — Позвольте представиться: Витольд горт Нартансарский, герцог Рассаканский.

Он выпрямился, и его взгляд, теперь внимательный и изучающий, снова устремился на меня. Под этим взглядом я чувствовала себя редким экспонатом в музее, и это заставляло кровь приливать к щекам.

— Я прибег к помощи мага, чтобы найти себе невесту, так как отчаялся отыскать ее самостоятельно, — проговорил он неспешно.

Мои внутренние баррикады начали рушиться под натиском этой абсурдной информации. Маг? Невеста? Где я, в сказке? Но он продолжал, и следующая фраза заставила мое сердце сделать болезненный кувырок.

— Но мне никто не сообщил, — он на мгновение запнулся, словно подбирая слова, — что невестой будет моя истинная. Прошу, назовитесь.

У меня было огромное, почти физическое желание покрутить пальцем у виска и выпалить что-нибудь резкое. Но я сдержалась, сжав пальцы в кулаки, спрятанные в складках шелкового платья. Пусть это и был театр абсурда, но декорации были невероятно убедительными. А главное — он верил. Верил в каждое свое слово с такой искренней, почти детской верой, что мои сомнения таяли, как снег на раскаленной сковороде. Его первоначальная надменность испарилась, сменившись почтительным трепетом, и эта перемена была настолько разительной, что вызывала невольное доверие. Я решила: играть вдвоем в его игру — единственный разумный выход. По крайней мере, пока я не пойму, где я и как отсюда выбраться. Это решение придало мне шаткой, но решимости.

Я сделала небольшой, неуверенный шаг вперед, чувствуя, как шелк платья нежно шелестит вокруг моих лодыжек, и этот звук напоминал мне о хрупкости моего положения. Руки чуть подрагивали, но я впилась ногтями в ладони, стараясь не обращать на это внимания. Наоборот, я слегка приподняла подол, как делают герцогини в исторических сериалах, и этот жест показался мне одновременно нелепым и придающим немного уверенности. Я ответила, стараясь, чтобы голос звучал ровно, без признаков паники, глядя ему прямо в глаза, в эти теперь такие заинтересованные глубины:

— Я — Анжелика Лаганова. Из другого, — я намеренно сделала паузу, давая словам проникнуть в его сознание, подчеркивая пропасть между нашими мирами, — немагического мира.

Эффект был мгновенным и до смешного предсказуемым. Брови моего собеседника взлетели так высоко, что почти скрылись в непослушных прядях темных волос. Глаза снова округлились, а уверенность, только что вернувшаяся в его осанку, снова пошатнулась, будто его дыхнуло ветром из того самого «немагического» мира. Он смотрел на меня так, будто я только что призналась, что прилетела на ракете, запряженной летающими единорогами.

Да, похоже, шок действительно становился его естественным состоянием в моем присутствии. И, надо признать, в этом было что-то невероятно забавное. Эта мысль, как крошечный лучик света, пробилась сквозь завесу моего собственного страха. Возможно, в этой сумасшедшей ситуации я была не просто беспомощной жертвой, а кем-то, кто мог удивлять и ставить в тупик самого герцога. И это крошечное ощущение силы было на удивление приятным.

— Женщина из другого мира, здесь, да еще и моя истинная… — пробормотал он себе под нос, и в его голосе слышалось не столько сомнение, сколько благоговейный трепет перед открывшейся тайной. Он будто загипнотизированный смотрел на меня, а потом спохватился, встряхнул головой и выпрямился, вновь становясь герцогом. — Прошу вас, добрая леди, я покажу вам дом, который после нашей свадьбы станет и вашим.

Свадьба. Слово отозвалось в душе теплой, сладкой дрожью. Оно звучало как обещание, как конец долгого одиночества. Как будто кто-то подслушал мои самые сокровенные, притихшие мечты и вдруг решил их осуществить самым невероятным образом. Страх и недоверие отступили, уступив место любопытству и робкой, безумной надежде.

— С удовольствием, — ответила я, и мой голос прозвучал увереннее, чем я чувствовала себя внутри.

Он предложил руку, и я, слегка смущаясь, положила кончики пальцев на его расшитый золотом рукав.

Дом — нет, не дом, дворец — действительно оказался трехэтажным. Мы вышли из спальни в бесконечно длинный коридор, стены которого были обиты тисненой кожей с золотым тиснением. Под ногами мягко пружинил густой ковер, поглощавший наши шаги.

— Мы находимся в столице империи Артадок, — его голос, гулко отдаваясь под высокими сводами, звучал гордо. — Город носит имя императора — Варраса Великолепного. А я, — он слегка выпятил грудь, — являюсь его дальним родственником.