Ликвидатор заклятий

Пролог

Валерий Большаков

ЛИКВИДАТОР ЗАКЛЯТИЙ

ПРОЛОГ

Роман Кнуров появился на свет 1 мая 2025 года в щербинском роддоме - как бы в Москве, хоть и в Новой.

Ну, эти подробности он узнал чуть позже, а тогда, в первые секунды появления на свет, Рома видел лишь бедра матери - теплые, нежно-бархатистые на ощупь, трепетавшие в отчаянном усилии.

Большие руки врача приняли его тельце, шлепнули по попе, и Кнуров издал свой первый крик. Жизнь удалась!

Он помнил все – и потное, изнемогшее, но счастливое лицо матери, лежавшей среди смятых простыней, и доброго, усталого доктора Стогова, и то, как сияла акушерка Елена Михайловна, словно сама родила…

Что мог Роман понимать в первый час своего земного существования? Да ничего.

    Он слышал слова, произносимые докторским басом и высоким звонким голосом матери, но не разумел это смешение звуков – раскатистых, шипящих, зудящих, переливчатых, - лишь улавливал скрытую в них любовь и заботу.

    Потом Ромку запеленали, мама протянула к нему руки, и пищавший сверток передали роженице. Кнуров хорошо помнит мягкое, обволакивавшее тепло маминого тела, и большую тугую грудь, набрякший сосок и вкус молока.

    Он чмокал, насыщаясь, елозил ладошками по упругой выпуклости, а его головенку ласково гладила женская рука, вздрагивавшая от слабости…

    Эти первые часы бытия, складывавшиеся в дни, врезались в память Роману, как письмена на скрижали. Кнурову было хорошо и абсолютно спокойно, тревоги попросту отсутствовали в его крошечном мирке.

    Как будто теплое, уютное море плескалось вокруг, мелкое – не утонешь, и никогда над ним не задувал ветерок беспокойства…

Прошло несколько дней, и у Ромы появился второй родной человек – «папа», «Эдуард Кнуров», «отец ребенка».

    Это был огромный, красивый человек. Он громко смеялся, ласково называл маму «хомяком», и все просил подержать «хомячонка». «Светлана» - такое имя было у «родительницы» - светилась радостью и доверяла «Эдуарду Кнурову» свое сокровище.

    Кнуров был суетлив и неуклюж. Его сильные руки обнимали сына, прижимали к себе, боясь выронить, а лицо выражало растерянность и смущение, даже смятение от встречи с дитем. 

    Папа забрал маму с «наследником» из дома родильного в дом родной, сам отнес Ромку в детскую и уложил в кроватку. Жизнь потекла тихо и мирно, раз и навсегда заведенным порядком - скучная, однообразная, семейная.

    Отец вечно пропадал на работе, а мама все время была очень занята – готовила кашку для «Ромки-хомки», стирала, гуляла с коляской, наводила чистоту. Кнуров-старший всё порывался помочь с уборкой, но Светлана вежливо гнала его из детской. Генералить ей было не в тягость – мама то и дело напевала веселенький мотивчик или просто улыбалась, разгибала натруженную спину – и смеялась, вызывая ответное агуканье из кроватки.

    Но иногда женщина печалилась. Маленький Роман чутьем увязывал периоды маминой грусти с теми днями, когда отсутствовал папа. Потом отец все-таки приходил.

Светлана радовалась, сразу делаясь веселой и оживленной.

    Однажды мама произнесла то, что хотела сказать давно, но всё не решалась: «Ты женишься на мне?..»

    В этом вопросе смешалась и мольба, и легкое кокетство, и страх отказа, и тревога, и очень глубоко скрытое недовольство.

Женщина спросила мужчину – и испугалась сама.

    Однако Кнуров-старший не рассердился. Он пригорюнился.

    «Король не властен над своей судьбою, Светочка, - сказал отец, криво усмехаясь. – Эдуард VIII-й отрекся от престола, чтобы вступить в брак с любимой женщиной, но ему было проще… Сколько мне лет, по-твоему?»

    «Лет?.. – мама подняла плечи, выражая недоумение. – Причем тут это? Ну-у… Двадцать три… Что? Больше? Двадцать четыре?»

    «Мне сорок пять, Светочка, - тихо проговорил Кнуров. – Я был генетически модифицирован в утробе матери. В пренатальный период – так это, вроде, называется… После той генной операции была еще биотрансформация, уже в подростковом возрасте – и я перестал быть нормалом. Или гуманом – ходит по НИИ и такое слово…  Мое тело останется молодым еще лет двадцать, как минимум, а потом у меня впереди будет еще годков восемьдесят активной зрелости…»

    «Это… неправда? – испуганно-растерянно проговорила Светлана. – Ведь евгеника запрещена!»

    «А это не евгеника была, – хмыкнул Эдуард невесело. – Бюджетные расходы программы «Имаго» вбивались в графу «Борьба с генетическими заболеваниями»… О чем ты! На секретные проекты тогда тратили миллиарды – и в Америке, и в Европе! СССР опять догонял… И перегнал».

    Не найдя стула, мама присела на игрушечного пони. Лошадка пискнула.

    «А я, значит, нормалка… - пробормотала Светлана, проводя ладонями по щекам, словно омывая лицо. – Гуманка… Мне отпущено еще лет десять, самое большее, после чего я увяну. Правильно… Зачем тебе старуха?..»

    «Да причем тут это! – страдающим голосом сказал отец. – Я бы таскал для тебя тайком сыворотку из биореактора, да я бы… Господи, Светочка, ну, не могу я сказать тебе всего, пойми меня! Тут политика, Свет, понимаешь? Все очень сложно, опасно, грязно! Думаешь, я просто так пропадаю неделями, гуляю, не появляясь? Да мне хотя бы на день вырваться к вам трудно, так трудно, что… Никто и не знает, что вы у меня есть! Семеечка моя…»

    «А Ромка? – прервала мама папины излияния. – Он кто? Нормал? Или… этот… юбер?»[1]

    «Полукровка!» – ласково улыбнулся отец.

    Больше мама не касалась темы замужества, но стала задумчивей…

…Пришло время, и Ромка пополз. Встал на четвереньки, изображая толстую смешную ящерицу. Заковылял на своих двоих. А папа поселил в коттедже няню. Тетю Машу. Доктора биологических наук.

Глава 1. ПОЛУКРОВКА

Глава 1. ПОЛУКРОВКА

Российский Союз, Москва. 2041-й год

    Прозвенел звонок, эхом скача по главному коридору, но Роман и ухом не повел: сосредоточенный и отрешенный от земного, он набирал код на панели старинного буфета-автомата, школьного раритета, вроде самовара с девятью медалями.

    - Хомка, пошли в класс! – позвала Рита Ефимова.

    - У меня жажда, - непримиримо ответил Кнуров.

Роман закалял волю: все по звонку бросаются в комнату, у них уже рефлекс выработался, как у собачек Павлова, и только он один мужественно противостоит авторитету учителя, удаляясь независимо и гордо…

    Получив-таки заветный стаканчик шипучего «Лио», Кнуров стал медленно, смакуя, цедить тоник – и опять не выдержал.

Не получилось у него небрежно допить, уронить пустую посуду в зев утилизатора, и лишь тогда вернуться в классную комнату – неспешно и непринужденно, пружинистой походкой Фернандо из «Первооткрывателей».

    Правда, смелого экспериментатора это не особенно огорчило – грела память о вчерашнем дне, и ослепляли радужные перспективы, распахивавшиеся сегодня, завтра, послезавтра… Ура!

    Все уже вбежали в аудиторию, он один оставался в гулкой пустоте большого коридора. Быстро доглотав напиток, Роман чуть не поперхнулся, и ринулся в класс.

    В его группе училось еще четверо – две девушки-юницы и два вьюноша. Все они являлись юберами, чему Кнуров страшно завидовал, едва не заработав комплекс неполноценности.

    Он-то был полукровка, и никаких паранормальных талантов не числил за собой.

    Правда, то, что в его памяти удерживались все события жизни, начиная с самых первых секунд, было не совсем обычным, но Роман не придавал этому особого значения. Подумаешь, память…  

    Не телекинез же какой-нибудь, не левитация! Полукровка, он и есть полукровка – ни то, ни се… Вот, если бы  не одного батю, а и мамульку модифицировали, тогда – да, а так…

    Алексей Петрович, правда, уверял, что психодинамическое поле у него ого-го какое, да только Кнурова не успокоили слова учителя – Рома счел их простым утешением.

    Хотя, честно говоря, народ в группе подобрался, что надо. Всякое, конечно, бывало, но, даже если он и разругается вдрызг с Мишкой или обидится на Ритку, то подобное ненастье длится недолго – день пройдет, ночь минет, и их снова тянет друг к другу. Рассорятся, надуются, а потом помирятся – и сияют.

И преподаватели были классные.

    Физику и математику у них вела Надежда Павловна – очень строгая, потому что была очень доброй и ужасно боялась показаться «мягкотелой».

    Русскую словесность преподавал шумный и веселый Борь Борич. Луиза Ахметовна была «историчкой»…

Луиза больше всех нравилась Роме – высокая, стройная, изящная, с приятным грудным голосом, который в романах обычно называют «волнующим».

    Но сегодня истории не будет – учительница прихворнула.

Все сначала обрадовались - не болезни, конечно, а лишнему часу свободы. Ага…

    Не тут-то было! Учитель Воронин изрек, что им давно пора готовиться к экзаменам, а посему пятым уроком проведут экономику.

    «У-у-у…» - пронеслось по классу.

    Аллочка Виштальская, с которой Роман сидел за одним столом, съехидничала:

    - А ты и счастлив!

    - Да, - признался Кнуров, сияя, - очень!

Аллочка растерялась даже.

    - Вчера мои родители… поженились! – объяснился Роман, чувствуя, как все сжимается внутри, и разжимается, трепеща.

    - Поздравляю, Хомка! – сразу заулыбалась Виштальская, и добавила тоном умудренной женщины: - Сейчас редко кто вступает в брак.

    Кнуров покосился на соседку. Девчонки из их группы неуловимо изменились за год. Совсем недавно эти невыносимые создания были писклявыми и тонконогими, а теперь как-то округлились, что ли. Особенно наглядным это стало прошлой весною – тонкие платья не прятали заметных выпуклостей.

    Маргарита Николаевна, школьный генетик, объясняла, что юберы взрослеют и развиваются быстрее сверстников-нормалов, и это добавило Роману переживаний.

    Вот будет здорово, если он останется в группе единственным сопливым пацаном!

    Вырастая, девочки словно отдалялись, в их манере общения со сверстниками сквозила обидная снисходительность. Однажды в спортзале Кнуров тронул алкину грудь, как бы случайно. Приятнейшее касание. Грудь была упругой, как мячик, а сосок дразняще топорщился.

    Виштальская тогда ничего ему не сказала, сделав вид, что не заметила «случайности», а потом часто посматривала на него, испытующе и задумчиво.

    Впрочем, на Кнурова и студентки поглядывали, что непривычно волновало его, сладко-сладко щекоча.

    У девочек пробуждалась женственность, у вчерашних мальчиков проявлялся интерес к одноклассницам, но пока что это не складывалось у Романа воедино с позывами собственного тела.

    Кнуров осмотрелся. Недавно он завел для себя такую полуигру: надо было взглянуть на мир вчуже, как бы со стороны, и тогда привычное делалось необычным, словно впервые увиденным.

    Одноклассники, они почти как родственники, даже ближе.

Ведь ты с ними проводишь все время. Родню видишь, когда наносишь им визит или принимаешь гостей, а одноклассников – каждый день. И знаешь их, как себя.

    Вот Мишка Луценко – малорослый и шустрый, он любит всех смешить, иногда не ведая меры и границ, за что ему попадало не раз…  

    На задней парте - Вовка Почтарь. Серьезная личность, метится в интеллектуалы. Губастый и вдумчивый, Вован утверждает, будто некая инопланетная цивилизация готовит его к контакту, пользуясь им, чтобы познавать жизнь человечества. А иначе кто ж его заставляет запоем читать то про острова Южных морей, то про Луну, то про Древний Рим?..  

    Аллочка Виштальская – хорошенькая, в кудряшках, с изысканными чертами лица, в котором чувствуется семитская кровь. Алла – умничка, ее взгляд или задумчив, или мечтателен…