Лилия. Часть первая.

Глава 1 Необычные жеребята

На Костю было больно смотреть. Весь испереживался – лошадь Снежка никак не могла ожеребиться. Уже второй день она то ложилась на бок, то опять вставала. Вымя набухло. Молоко текло вовсю. Пора бы. А Снежка только глядела на людей жалобно, душу вынимая. Как лошади умеют, особенно, если им больно.

Старая няня топталась рядом с Костей в конюшне, не зная как его утешить. Вырос, самостоятельный, а страдает как дитенок.

Снежка полежала и поднялась. Костя руку протянул приласкать, а она шарахнулась. От хозяина-то. Костя убрал старую подстилку и принес соломы, хоть особой нужды и не было. Подошел хромой Никифор, проворчал, что не так давно, утром, Костя уже менял подстилку.

– Ничего, пускай свежая, – ответил Костя.

Никифор затянул обычную свою песню, что вот не надо было с лошадьми связываться. Пахал бы землю, как отец и братья... Костя отмахнулся.

– Жалко, дед Капитон уже на том свете, вот кто в живности разбирался, – вздохнула няня.

– Любую скотину понимал, – подтвердил Никифор.

– Лошадь – не любая скотина, а особенная, – возразил Костя.

Няня всплеснула руками:

– Ой! Как же я забыла. Под Озеряновкой цыгане табор разбили. Может, они чего присоветуют?

Костя бегом побежал, вывел и оседлал Сивку. Мгновение – и след его простыл.

– Вот хорошо, что поехал, – сказал Никифор няне. – Пока скатается, Снежка и ожеребится. А то толчется тут, только лошадь пугает.

Цыгане стояли у реки. Костя без труда нашел их яркие шатры. Увидел, что днем в таборе прохлаждаются озеряновские, и подумал, что прав Никифор: лучше их не нанимать – ледащие. Ладно бы дети, а то и бабы, и несколько мужиков пришли попялиться на чужую жизнь. А цыгане рады стараться, если есть возможность заработать. Не дожидаясь вечера устроили представление.

Костя спешился, огляделся, не зная к кому обратиться, и... чуть не забыл, зачем приехал. По остаткам большого кострища прямо босыми ногами ходила молоденькая цыганка. На нее-то и глазели местные.

Костя повернулся в поисках мужчин, отмахнулся от предложения погадать, хотя сулили ему счастье. Спросил, кто тут у них главный по лошадям. Цыгане поскалили зубы на такой вопрос. Подвели к нему барышника, совсем не старого, однако седого цыгана. Николай, мол, все что хочешь про лошадей расскажет. Барышник выслушал сбивчивые Костины речи.

– Второй день, говоришь, мается? – посмотрел прищурившись, наверняка посмеялся про себя.

– Да что я, не понимаю? Не первая лошадь у меня жеребится! Все сроки давно вышли! Сердцем чую, что-то неладное, – кипятился Костя.

– Поехали посмотрим, – предложил цыган.

Ах, ну что ж он медлит! Костя достал узелок, развязал и протянул Николаю монету. Исчезла она вмиг. Кто-то из озеряновских хихикнул: дурак лошадник, кто ж цыганам вперед платит.

– Показывай дорогу, – Николай появился на легкой бричке, с ним еще девушка сидела. Вроде, та, которая только что по углям ходила.

Костя поскакал на Сивке вперед.

– Ну как? – спросил у вышедшего навстречу Никифора.

Тот головой покачал отрицательно и с подозрением уставился на «гостей». Хорошо, хоть смолчал. Но цыганка заметила враждебный взгляд, тут же расправила плечи и выпятила грудь. Пошли в конюшню.

– Ей можно, – кивнул на цыганку Николай.

Костя не понял почему, но решил, что точно, пусть лучше заходит, а не по двору шастает. А то за ними глаз да глаз нужен.

Девушка жалась за Николаем. А цыган озирался и цокал восторженно языком. Косте не до хвастовства сейчас было, но все равно приятно, что оценили его конюшни.

Снежка лежала. Услышала голоса, поднялась на ноги. Девушка заговорила с ней по-своему. Ласково. Ну вот, от цыган лошадь не шарахается. Снежка снова улеглась. Цыганка присела на корточки, продолжая говорить с лошадью, Николай обошел вокруг. Протиснулась к ним кошка.

– Брысь, Лыська, – шуганул ее Костя.

Пояснил удивленной цыганке:

– Хозяйка она тут, мышей ловит. Котят от нее все просят.

Он не знал, поняла ли его девушка. Раз улыбнулась, то досказал ей:

– А в этом году только двоих принесла.

– Кого двое? – резко повернулся к нему цыган.

– Котят, – смутился, что несет околесицу, Костя.

– А! – проговорил цыган.

Уж очень озадаченно он выглядел. Костя пригорюнился.

Цыгане посовещались. Опять пришла любопытная Лыська. Костя взял ее за шкирку и передал Никифору. Девушка проводила кошку взглядом. Ткнула пальцем в сторону Никифора, который нес Лыську вон, и залопотала. Доказывала что-то по-своему.

– Гм, а точно. Как бы не двое, – почесал в затылке цыган.

– Кого двое? – удивился теперь Костя.

– Жеребят.

– Да ну, – не поверил Костя, – у лошадей не бывает.

Посмотрел на раздутый живот Снежки и расплылся в довольной улыбке.

– Рано радуешься. Хорошо, если хоть один живой, – скривился цыган и велел принести воды похолоднее.

– Вам? Попить? – не понял Костя.

– Лошади. Ледяной воды!

Костя запротестовал. Вот же стоит в ведрах вода. Согрелась уже. А холодную нельзя, все нутро сведет.

– Делай, как говорю! – осерчал цыган.

Костя сбегал к колодцу. У него от одного взгляда на ведро с водой заломило зубы! Как же можно лошадь поить? Но раз велели, принес.

Снежка сначала отфыркивалась. Потом поддалась уговорам цыганки, попила. Легла. Живот заходил ходуном.

Родился первый жеребенок. Поднял голову. Живехонек! Снежка потянулась к нему. Хорошо, придержали, а то второй уже появился. Раздавила бы о стенку. Тоже живой!
Цыганка бурно выразила восторги. И Костя еле сдерживал радость. Цыган на девушку цыкнул, а Косте сказал:

– Хорошо кормил, выносила двойню. Первый, может, оклемается, а второй слабый.

Осмотрел их.

– Кобылка и жеребчик.

Решил, глядя на квелого второго жеребенка:

– Кобылка, может, выживет, а жеребчик точно подохнет.

– Поживем-увидим! – Костя уже успокоился и принял деловой вид.

Глава 2 Житейские истории

Няня принесла им воды умыться. В тени под старой яблоней, единственным деревом в хозяйстве, стоял грубо отесанный стол. Няня накрыла обедать. Никифор прочитал молитву. Мужчины сели. Николай поманил девушку, она устроилась рядом с ним на лавке напротив Кости.

– Хорошо у вас, – сказал цыган, пока няня накладывала горячее. – Места много. Видно далеко.

– Да ну, – отозвался Никифор. – Братья его пожадничали, особенно старший. Выделили самые неудобья на выселках. Батька ихний эту землю почти задаром купил. Дешевка она и есть дешевка.

– Для коней самое то, – возразил Костя. – Мне лучшего и не требуется. Я сам согласился. А под пашню найдется место. Вон на одном куске люцерну второй год сею. Удобряю хлебушек. Бог даст, через год со своим будем.

Никифор закивал согласно.

Цыган, похоже, пашня мало интересовала, набросились на еду. Косте есть не хотелось, осушил кувшин холодного кваса. Няня заметила, что цыгане квас не пьют, подала им молока. Никифор насупился недовольно, нечего их выкармливать.

А Костя тем временем разглядывал цыганку. Чернобровая и глазастая. На тонкой шее красные бусы.

Она перехватила его взгляд, смутилась и схватилась за свое монисто.

– А я видела, что ваши любят монетки носить, – заметила няня, подкладывая всем пирог со щавелем.

– Замуж выдам – муж ей надарит монет, а до того – не положено, – ответил за девушку цыган.

Из чего Костя заключил, что она дочка Николаю.

Няня оглядела цыганку, может, так и не думала, но похвалила:

– Такая красавица скоро жениха найдет.

Хотя и старая женщина сказала, цыган на всякий случай постучал костяшками пальцев по столу от сглаза. Не удержался, похвастал:

– Двое уже сватались. Хороший выкуп предлагали. Не отдаю пока.

– Что так? – подняла брови няня.

– Успеется, – самодовольно, что может себе позволить не торопиться с замужеством дочери, ответил цыган.

Они наелись. Няня присела, не покушать, а послушать, что люди расскажут. Николай достал трубку и закурил.

– У нас барин такую трубку курил, – обратил внимание Никифор.

– Строгий был? – поинтересовался цыган.

– Плохо помню, нас еще мой дед у него выкупил, как раз до царева манифеста.

– Вот-вот. Хитрый был молодой барин, – встряла няня. – Людей уговорил выкупиться, чтоб землю себе оставить. Слухи-то о воле уже ходили.

– А наш лютовал. Сестру забрал, говорят, до смерти замучил. Отцу уши обрубил, – цыган тряхнул кудрями, блеснула его серьга. – Хорошо, что отпускал на оброк собирать. Мы и не вернулись.

Никифор не успел расспросить, как же беглые цыгане без документов ездили и какие у них сейчас бумаги. Няня встряла:

– Точно как наш старый барин. Только обвенчались с Матюшей – он его в рекруты отдал. Где ж это видано, чтоб женатого? Так я одна и осталась.

Она вытерла глаза уголком платочка:

– У нас и деточек не было, мы ж и не жили толком. Сестриных вынянчила. Потом их деток. Вон Костю последнего.

Ну все, завелись! Костя заскучал. Сейчас начнут вспоминать, как плохо раньше жилось. Потом обсуждать, что теперь еще хуже. Заметил, что цыганка отвернулась, наклонился глянуть, что она там делает. А ей, видно, тоже слушать надоело, дразнила Лыську. Кошка лежала под лавкой, отмахивалась лапкой от «назойливой» травинки.

Костя засмеялся. Девушка выпрямилась, посмотрела на него.

Он вспомнил и спросил у нее:

– А как ты по углям ходишь? Не горячо?

– Не-а.

– Колдовство какое знаешь?

Она покатилась со смеху.

– Меня не обжигает.

– Не рассказывай, – цыган подмигнул ей, услышав их разговор.

– И что, у вас все умеют? – допытывался Костя.

– Да нет же, только я, – цыганка смеялась.

– Это она в покойную мать, – пояснил цыган. – Та тоже умела. А мы однажды аж за Дунаем были, там, оказывается, все так ходят в одном селении. Помнишь?

Девушка закивала.

– Мать померла, – горестно покачала головой няня.

– Ох, – цыган затянулся, выпустил дым. – Погибла ее мать. Не уберег я жену. Согнали нас с места – нельзя стоять, еще и тюрьмой грозили, преследовали. Думал, мост проскочим, там уже не их вотчина, отстанут. Гнал лошадь. А тот мост гнилым оказался, рухнул прямо под нами. Дочку она смогла отшвырнуть на берег, а сама не спаслась. Нас рекой по камням протащило. Я выбрался и ее вынес, а она мертвая.

– Бедные вы мои, – забормотала няня.

Цыган досказал:

– Я похоронил. Пошел дочку искать. Долго ходил, думал уже, что водой унесло, как вещи и лошадь. Закричал – откликнулась. Живая, в кустах пряталась. Ножку сильно повредила. Идти не могла. Понес на руках. Встретили цыган. Они нам телегу дали и кобылу. Поехали мы от того места. В селе год прожили. Потом в табор вернулись. Жену хорошую взял. Сыновья растут. Дочка вот только одна.

Замолчал. Виновато взглянул на девушку.

– Как же тебя, деточка, зовут? – участливо спросила няня у цыганки.

Та вдруг засмущалась.

– Лиля, – прошептала.

– Как-как? – недослышала няня.

– Лилия, цветок такой есть, – цыганка вздернула нос и посмотрела на всех гордо.

Чудная какая, – подумал Костя, – то прячется за спину, то смеется, то нос дерет.

– Так это ты и есть тот цветок? – улыбнулся он.

Ну вот, ему удалось ее смутить.

– А у меня посажены лилии. Еще в бутонах стоят, – сообщила няня.

Цыган засобирался. Поблагодарил за угощение и пошел вместе с Лилей к своей лошади.

Няня вздохнула ему вслед:

– Это ж надо, сколько горя испытал, то-то весь седой.

– Ой, прямо уж, – съехидничал Никифор. – Больше их слушай. Мастера они на жалость давить. Они и не такое расскажут, только ручку им позолоти.

Костя махнул на него с досадой и побежал догонять гостей.

Лиля уже сидела в бричке, а Николай медлил, вертел в руках кнут.

– Ну так что насчет сивого? – и цыган сам назвал цену.

Хорошую. На ярмарке, конечно, можно было бы больше выручить. Но то на ярмарке. Местные бы столько не заплатили, захоти Костя прямо сейчас продать коня. Только Костя не собирался этого делать.

Глава 3 Метания

Костя зашел к лошадям. Кобылка бодро сосала мамку. Снежка покосилась недовольно на хозяина, мешает им. А Крепыш стоял у стенки на своих согнутых тонких ножках и вздрагивал. Костя попытался подсунуть его под Снежку. Слабый совсем, не берет. Костя провозился с ним изрядно. Наконец влил хоть сколько-то молока. Коровьего, из бутыли. Остался доволен, решив, что все не так плохо, он справится. И имя обнадеживает, хорошо цыганка придумала.

Завел на ночь Сивку в конюшню. Пошел было спать да вернулся: разнуздывал сегодня не сам, наверняка грязная уздечка все еще над бадьей висит, надо помыть.

Ее там не было.

На положенном для чистых уздечек месте тоже.

Костя позвал Никифора. Тот развел руками. Посмотрели у бадьи: может, свалилась. Нету.

Никифор искал причитая, как же жалко новую да дорогую. Так и было. Костя ее специально для Сивки заказывал. Не поскупился.

– Я за ними следом ходил. Глаз не спускал! Когда ж только злыдни успели? – завел новую песню Никифор.

У Кости от такой догадки болезненно сжалось сердце. Неужели цыгане украли? Лиля смехом заливалась, зная, что в телеге лежит ворованное? Точно про них люди говорят... Жулье!

Костя отказался от ужина. Няня ворчала, что и обедать-то он не обедал как следует. Совсем отощает.

Он еще раз обшарил каждый уголок в конюшне, уже в потемках. И с завязанными глазами знал он тут каждый выступ. Нет уздечки! Впрочем, он уже все понял и не особенно рассчитывал ее найти.

Лег, а сон не шел. Как же так? Он же к ним как к людям отнесся! Со всей душою. И няня. И даже нелюдимый Никифор вел себя дружелюбно. Костя и заплатил им щедро. А они вон как отблагодарили?! Сказано, цыгане. Не сильно ему той уздечки жалко, хотя и особенная была. Специально для Сивки на заказ сделанная... Костя чуть не подпрыгнул от догадки. Не в уздечке дело! Цыган ее специально взял, чтоб Сивку легче было украсть!

Целую ночь Костя караулил своего коня. Глаз не сомкнул. Каждый шорох казался подозрительным. Уже под утро присел у дверей. Тут и увидел, как Николай уводит Сивку. Кинулся за ним и... проснулся. Поднялся на ноги, похлопал удивленного Сивку по шее, пошел к колодцу, вылил на себя ведро холодной воды. Освежило. Однако глаза слипались.

Появился работник. Здоровенный детина, медлительный тугодум, но сильный и до работы жадный. Костя отдал ему распоряжения по хозяйству. Парень уже развернулся идти, его окликнул Никифор:

– Не ты ли вчера Сивку на луг уводил?

– Ну я, – настороженно ответил работник.

– И куда ж ты упряжь дел?! – Никифор так грозно наступал на него, что здоровенный парень даже попятился.

– Как куда? Над бадьей повесил, где обычно.

– А куда ж она оттуда делась?! – не унимался Никифор.

Костя поморщился: чего допрашивает, и так все ясно.

У парня складками собрались морщинки на лбу, видать, задумался. Пожал плечами. Костя его отпустил.

К полудню Костю так сморило после бессонной ночи, что плюхнулся на травку у стола под яблоней и заснул, как убитый.

Очнулся от того, что работник тормошил его за плечо:

– Кстин Степаныч, Кстин Степаныч, то я без умысла. Сразу не повесил, дай, думаю, потом. И забыл.

Выяснилось, что прицепил он уздечку на задки сарая, мимо которого вел Сивку на луг. И не забрал на обратном пути. И только сейчас вспомнил, как все было.

– Ах ты, олух! – накричал на незадачливого работничка Никифор и замахнулся палкой.

– Только не дерись, дядя Никифор, – увернулся парень. – Я ж не хотел.

– А кабы не вспомнил? Она б висела и смеялась, а мы новую покупай? Да ты хоть знаешь, какая она дорогая?

Парень виновато засопел.

– Оставь его, Никифор! – воскликнул ошеломленный Костя.

Сел на лавку, взялся за голову. Точно, «висела и смеялась бы», никто б не догадался искать на сарае. Но не это его озадачило.

– Ты понимаешь, – пояснил Никифору, – я же уверен был, что цыгане уздечку взяли! Я даже решил, что к Сивке подбираются!

– Сейчас не взяли – в следующий раз возьмут, – своеобразно «успокоил» его Никифор.

А Костя распереживался. Няня принесла с огорода всякой всячины, села перебирать и мыть. Костя сунулся к ней.

– Совсем старая, – посетовала няня. – Ты гляди, петрушку с корнем дернула вместо морковки.

Костя пожаловался ей в ответ:

– Не добрый я. На людей напрасное думал, подозревал зря.

Даже недоверчивый ворчливый Никифор не до конца был уверен, что это цыгане. Перепроверил. А Костя не сомневался...

– Да ты у меня самый лучший, – начала было няня да осеклась, увидев, как скривилось Костино лицо. – Ну что ты, милый. Со всеми бывает. Чай, не святые. Вот, погрызи.

Она дала ему молоденькую тоненькую морковку. На один зуб. Костя хрумкнул. Безвкусная еще.

Няня показала, чтоб отряхнул чуб. Костя провел ладонью – на землю посыпались яблоневые лепестки. Нападало в волосы с дерева, пока спал.

Наверное, он сейчас как снегом запорошенный. Няня улыбнулась, за ней Костя хохотнул. И тут же вспомнилось ему, как щедро вчера смеялась цыганка, перепачкав цветком лицо.

Покормил жеребенка. Махонький глупый сосунок нетерпеливо тыкался в бутыль, выбивая ее из рук. Никак не мог насытиться.

– Торопыжкой тебя надо было назвать, а не Крепышом, – сообщил ему Костя.

Тяжко было на душе, хотя и порадовал жеребенок.

Няня в детстве рассказывала ему и покойным сестричкам сказки на ночь. Очень они любили их слушать. В одной сказке государь послал хорошего человека найти в государстве кого-нибудь очень плохого. Долго тот ходил от границы до границы, вернулся и доложил, что нет такого. Послал потом государь плохого человека пойти найти в его стране кого-нибудь хорошего. Тот тоже долго ходил, но так и не привел никого. Сказал, что не сыскал, нету на белом свете хороших людей. Костя с сестренками не поверили. Так не бывает, чтобы в целом государстве не нашлось ни одного хорошего человека, вон их сколько вокруг. «Детки вы мои славные, – погладила их всех тогда по головенкам няня. – Такими и растите». Сестры, Царство им Небесное, ангелы сейчас на небе, согрешить не успели. Костя про себя был уверен, что и ему по молодости лет не в чем особо каяться. Тем более что все окружающие всегда считали его добрым и хвалили вслух. Он вроде не придавал этому значения, хотя и приятно было слыть хорошим в глазах людей. Он не сомневался, что это заслуженно.