Липовый цвет

1 глава

Летний ветер, пропитанный ароматами трав и меда, взъерошил мне волосы и обдал теплым дыханием легкую щетину на щеках. Это единственное, что я мог чувствовать, сидя напротив полуразрушенной церкви.

Рядом с ней были построены несколько аккуратных современных домиков, где, видимо, проживали паломники, когда посещали этот отдаленный скит Абалакского мужского монастыря. Чуть дальше виднелись крыши нескольких покосившихся серых избушек: крошечная деревушка, Липовка. Я сомневался, жил ли хоть кто-то в этом глухом месте. По крайней мере, сейчас никого не видел вокруг. За исключением красивой рыжеволосой девушки, что разговаривала с братом Владимиром недалеко от часовни. Именно ему настоятель монастыря поручил присматривать за мной. Поэтому я ждал, пока он освободится, и задавал себе единственный вопрос — правильное ли решение принял, спрятавшись от своего прошлого в Сибири?

Здесь все казалось непривычным, но каким-то умиротворяющим: за полем возвышалась окутанная легкой дымкой стена темно-зеленого леса, высоко в небе еле слышно заливались песнями птицы, над цветами и липами жужжали пчелы, где-то поодаль блеяли овцы. Сладко пахло ягодами, пыльцой и чуть влажной почвой. День был прекрасный. Хотя мне отчаянно хотелось плакать. Нестерпимая душевная боль разрывала мне сердце. Но я не мог дать волю эмоциям из-за парочки передо мной, которая о чем-то оживленно болтала, не собираясь расставаться.

Мне хотелось остаться на поляне одному, чтобы никто не видел моих красных, распухших от слез глаз. Или, может, вернуться обратно в Абалак, откуда мы с послушником приехали сегодня утром сразу после братского молебна. Там я мог бы укрыться ото всех в своей комнатушке.

Брат Владимир что-то шепнул своей знакомой, и она бросила на меня мимолетный взгляд зеленых глаз. Затем неловко заправила за ухо выбившуюся из-под косынки прядь огненных волос и кивнула ему в ответ. Я отвернулся. Мне не хотелось, чтобы меня кто-то рассматривал. Особенно девушки.

Когда я снова посмотрел на них, они друг другу улыбнулись и наконец-то распрощались. Рыжая неспеша направилась к деревенским домикам, еще раз украдкой взглянув на меня. Мне показалось, что ее веселил мой джинсовый комбинезон, одетый поверх белой футболки. Должно быть, для провинции такой наряд — слишком эксцентричный. Наверняка, здесь такие не носят. А может, незнакомка посчитала неуместным, что на ногах у меня красовались чересчур белые кроссовки? На пыльных дорогах Липовки такая обувь быстро станет серой.

Она больше не оборачивалась. Среди травы мелькали ее смешные коричневые ботиночки. Никогда не видел, чтобы кто-то из моих знакомых девушек носил такие — потертые и с развязанными, торчащими в разные стороны короткими шнурками. Ветер дул ей в спину, когда она пересекала поле, и струящееся до колена темно-зеленое платье ненадолго обхватило ее стройную фигурку. Я с трудом заставил себя отвести глаза, потому что услышал недалеко от себя шаги. Ко мне приближался послушник Владимир.

Он присел передо мной и, кажется, похлопал меня по плечу.

— Матвей, ты в порядке? — его голос был умиротворяюще спокойным.

— Да.

— Сейчас загоню овец и вернусь за тобой, хорошо?

Я кивнул и хмуро добавил:

— Будь спокоен, никуда не уйду.

Его лицо озарила светлая улыбка, а в ярко-голубых глазах заплясали искорки веселья, черные брови насмешливо приподнялись. По-видимому, он оценил мой юмор. Мне понравилось, что в его взгляде не было жалости — за последний год я ею уже пресытился.

Он встал, развернулся на пятках, поправив на ходу пятерней растрепавшиеся от ветра темные волосы, и направился в сторону поля, откуда доносилось блеянье овец. Длинная черная ряса обтягивала его широкую спину, при движении под тканью играли накаченные мышцы. Владимир был самым сильным и высоким среди братии монастыря. Наверное, поэтому именно его попросили возиться со мной. На вид послушнику было примерно как и мне — тридцать лет.

Я облегченно вздохнул.

Над головой закружили две птицы, раздражая меня своим щебетанием, а потом и они исчезли в синеве неба так же быстро, как появились. Как же здесь было уединенно!

Белая церковь без куполов молча смотрела на меня, а я — на нее. С одной стороны ее древняя стена разрушалась: Владимир рассказывал, что в советское время внутри хранили аммиачную селитру, поэтому сейчас пропитавшиеся удобрением кирпичи рассыпались, и ничего нельзя было сделать.

На мою руку села оранжевая бабочка, свела крылышки вместе и через мгновение снова раскрыла веером, демонстрируя черно-оранжевый узор.

— За что? — спросил я тихо у Кого-то.

Мой голос спугнул крапивницу, и она улетела, легкая, свободная, принадлежащая сама себе.

Чувства вновь нахлынули на меня, и я стал безутешно рыдать…

***

— Долго еще? — ворчал Никита, мой друг детства, сын папиного друга-банкира, он был утомлен духотой Барселоны и потому начинал нервничать. — Матвей, мы уже полчаса тащимся через этот огромный порт.

— Скоро все узнаете, — сказал я, едва сдерживаясь, чтобы не проболтаться, очень не хотелось испортить друзьям сюрприз.

Мы следовали за загорелым испанцем в соломенной шляпе и светло-песочном костюме вдоль гавани для яхт и катеров. Я обернулся и посмотрел на блондина Макса, шатена Саню и рыжего кудрявого Миху — им тоже было нестерпимо жарко. Лица были кислые, с нотками страдания: мы, дети богатых родителей, не привыкли терпеть какие-либо неудобства. Однако сегодня я их заставил немного попотеть, все же мой папа был более влиятелен, чем их отцы, и мои карманы были набиты деньгами плотнее.

2 глава

…Мы шли по выложенной крупной плиткой улице Рамбла в сторону большого городского рынка Бокерия. В воздухе смешивались ароматы духов, дезодорантов и приготовленной на улице еды. Нас, москвичей, жара быстро утомляла. Стоило только нырнуть в богато заставленные разными товарами торговые ряды, как мы с друзьями тут же купили по стакану свежевыжатого апельсинового сока со льдом, чтобы прийти в себя.

Мимо нас то и дело проходили невысокие испаночки в коротких джинсовых шортах. Их лица обрамляли русые кудрявые волосы, и у каждой второй был огромный нос с горбинкой.

— Вот это бампер! — присвистнул рыжик Миха, уставившись на полураздетую местную девушку, она улыбнулась в ответ на его заинтересованный взгляд.

— Потише, ты же в чужой стране, — заметил вполголоса Саня. — Здесь деньги твоего отца ничего не решают.

— А что такого? Они все равно по-русски не понимают, — хохотнул Миха.

— Ты уже позвонил на счет девушек для сопровождения на морской прогулке? — поинтересовался я.

— Пока нет. Как раз собирался.

— Давай побыстрее. И закажи других, вчерашние надоели!

— Не вопрос.

Друг вытащил из кармана шорт телефон и отошел, пока мы с Саней выбирали мясо для стейков. Макс и Никита застряли у прилавка с огромными копчеными свиными ногами, шумно обсуждали, какой хамон лучше.

— Улажено! Девчонки будут! — довольно прогудел Миха, поглядывая на продавщицу фруктов. — Странно… такая красотка и на рынке работает. Может, ее с собой возьмем? — он толкнул меня локтем в бок и рассмеялся.

— Бери, если договоришься.

Но друг уже ушел к другой лавке. Я последовал за ним, и мы довольно быстро набили пакеты. Потом все вместе уехали на виллу.

Вечером, гуляя по палубе яхты, я осматривал марину с высоты. Над водой летали чайки, на причале покачивались маленькие лодочки, катера и внушительные яхты. Посмотрел на наручные часы: Никита и Миха опаздывали. Но потом все-таки увидел их макушки: светловолосую и рыжую – и ухмыльнулся. Один нес ящик с выпивкой, а другой — с апельсинами.

— Фрукты-то тебе зачем? — насмешливо крикнул я.

— Во-первых, девчонки любят добавлять цитрусовые в апероль с просекко, а во-вторых, нужен был повод, чтобы пригласить продавщицу фруктов с собой.

— Успешно?

— Не-а. Она замужем.

— Фу, — Никита за его спиной высунул язык, — рыжий кудряш опустился до продавщицы с рынка.

— А что? Она красивая! — возмутился Миха. — Так, для разнообразия. Они под одеждой все равно все одинаковые.

— Я бы поспорил…

— Ты бы еще какую-нибудь фермершу сюда приволок! — сказал я, глядя на них с высоты. — Если бы твой отец узнал, с кем ты крутишь, сразу лишил бы тебя золотой кредитки и тачки.

— Не-е… Ненавижу провинцию и быдло, которое там живет.

Я захохотал, и они, тоже посмеиваясь, забежали на борт и скрылись в одной из кают.

Еще через пару минут прибыла машина с красиво одетыми девушками. Они поднялись на палубу, и я дал знак капитану, что мы готовы к отплытию.

***

— Обожаю яхтинг до тошноты, — простонал позеленевший Саня, повиснув на перилах.

— Да уж… Ты какой-то слабенький, бледненький. Вот, возьми таблы от укачивания и смотри на линию горизонта, — я протянул ему блистер. — До завтрашнего дня привыкнешь.

Ночка у нас прошла бурно. Может, еще поэтому Сане было плохо. Я встретил его, когда вышел из рубки капитана, который сказал, что мы приближались к порту де Бланес. Там у нас планировалась остановка и прогулка по городу. Уже издалека было видно утопающие в темно-зеленых садах белые домики.

Я прошёл по мокрой палубе к лежакам, чтобы там дождаться причала. Хотелось освежиться и подышать после вчерашнего.

— Какое у тебя красивое полосатое поло! — пропела Иветта, моя девушка для морской прогулки. Вчера, как хозяин судна, я выбирал первым из представленного ассортимента. У Михи отличный вкус, выбрал самых дорогих. Белокурая красотка выбралась из каюты в одном купальнике и солнцезащитных очках и устроилась на соседнем лежаке. В руках она держала оранжевый коктейль с апельсиновыми дольками.

— Givenchy[1], — бросил я небрежно.

— О-о! Вау!

Прикусив губу, девушка подняла очки на лоб и скользнула изучающим взглядом по моим белым шортам и синим кроссовкам.

— Чем занимаешься в Испании?

— Ничем, — она хитро улыбнулась. — Просто отдыхаю.

— До отпуска много работала? — я знал ответ, но продолжал бессмысленно болтать с ней.

— Не-а, я не люблю работать, — она отпила из бокала, после чего поставила его на бедро, продолжая придерживать рукой. Я с интересом наблюдал, как капелька конденсата скатилась по стеклу и заскользила вниз по золотисто-загорелой коже. — Какой смысл в том, чтобы гнуть спину? Так можно быстро состариться, получить разные болячки, а потом все заработанные деньги все равно спустить на их же лечение. Как по мне, гораздо приятнее наслаждаться солнцем, пить что-нибудь вкусное и быть в приятном мужском обществе, — она повернулась ко мне лицом и кокетливо облизнула губы.

3 глава

Неделю спустя мы снова приехали в отдаленный скит мужского монастыря – в Липовку. Стоял жаркий летний день. На синем небе неподвижно застыли пухлые белые облака. Мы с Владимиром шли вдоль берега Тобола, направляясь на мыс любви к тому самому раскидистому дереву, чтобы насобирать на зиму липовый цвет, пока он не облетел. Мне было жаль, что я не чувствовал, как высокая трава касалась моих рук.

Добравшись до места, Владимир повернул меня к реке, а сам принялся обрывать цветы с ветвей. Я любовался на накатывающие на берег волны, а послушник молча трудился, заполняя один пакет за другим.

Я думал о том дурацком сне. Все было так ярко, будто происходило по-настоящему… И вдруг увидел, как внизу, у кромки воды, показалась знакомая фигурка. Сняв сланцы, Вита шла, оставляя одинокую цепочку следов на горячем песке. Я думал, что она почувствует на себе мой взгляд и посмотрит наверх. Но она была задумчивой и ни на что не обращала внимания. Наверное, ее разморило на жаре, и она пришла освежиться. Странно, что с ней не было Геры.

Рыжие волосы были заколоты японской палочкой с перьями и бусинами. На ходу Вита выдернула ее из пучка, и яркие кудри рассыпались по плечам.

Я повернул голову в сторону Владимира. Не предупредить ли его, что сестричка пришла искупаться? Он залез на толстую ветку дерева, скрывшись в листве, и методично собирал цветы, шурша пакетом. На траве уже лежали три свертка. Когда я снова обратился к песчаному берегу, то увидел, как Вита расстегивает пуговицы на летнем желтом платье. Я облизнул губы и подумал, что беспокоить Владимира точно не стоит.

Она скинула с себя одежду, оставшись в раздельном малиновом купальнике с высокой талией. Потом шагнула ближе к воде и подставила лицо с мелкими веснушками солнцу. Мой взгляд скользил от разгоряченной морковной макушки до пяток в песке. Вита заколола волосы, плавно вошла в воду и поплыла. Солнце играло в темных волнах и в хрустальных бусинах японской заколки.

Она перевернулась на спину, и я думал, что она вот-вот взглянет на меня и заверещит. Но, перебирая руками, рыжая задумчиво уставилась в небо. Я покусывал нижнюю губу. Интересно, что было в ее мыслях… Из-под прозрачной глади воды то и дело выпархивали стройные ножки и изящные кисти рук, выбрасывая вместе с собой переливающиеся искры воды. Я представлял как, должно быть, тепло на поверхности реки, нагретой солнцем.

Очень скоро она выбралась на берег. Влажный песок облепил ее ступни. Рыжая ополоснула их вместе со сланцами в слабо накатывающих волнах и направилась в сторону деревеньки, на ходу набрасывая ситцевое платьице. Она нас так и не заметила.

Кажется, я не дышал последние пятнадцать минут. Будто залез на чужой дачный участок за яблоками и ждал что вот-вот появится какой-нибудь разъяренный дед и выстрелит мне солью в мягкое место. Я покосился на Владимира, и он вдруг поймал мой взгляд.

— Ты там как? Не заскучал?

— Не-а.

Глядя на меня, Владимир обеспокоенно нахмурился.

— Тебе голову напекло что ли? Вид у тебя какой-то… контуженный.

Я сдержался, чтобы не улыбнуться.

Он вытащил из-за пояса все тот же синий платок, в который собирал липовый цвет прошлый раз, и завязал его мне на голову как бандану.

— Где-то в сумке с таблетками и мазями у меня завалялась кепка.

— Поищу, когда вернемся в скит. Солнце печет сегодня будь здоров.

— Это точно. Я даже не думал, что в этих местах может быть настолько жарко.

Два часа спустя Владимир, закусив соцветие, укладывал заполненные прозрачные пакеты в светло-коричневый джутовый мешок. Потом закинул его на спину и одной рукой покатил мою коляску к деревне. В пустом домике для паломников он расстелил на пол и на столы пожелтевшие от времени газеты «Советская Сибирь» и рассыпал на них цветы для просушки.

— Успели, — на его лице растянулась довольная улыбка. — Теперь всю зиму будем чай пить. К концу месяца еще иван-чай и чабрец пособираем, а сегодня надо листы смородины и малины порвать. В рощице как раз есть несколько диких кустов.

Отряхнув подрясник от травинок и мелких лепестков, он выкатил мою коляску на улицу, а потом — в поле рядом с деревней.

***

Под подоконником охотник-паук перекинул белесую паутину и, притаившись, сидел в ожидании жертвы. Я наблюдал за ним, пока мы ужинали в домике скитоначальника – отца Серафима вместе с пятью трудниками. Иногда паук выползал на середину связанной сети, доводил ее до совершенства, быстро орудуя лапками, и возвращался в темное укрытие.

— Сам Спаситель обещал утешить нас в скорби: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас»[1], — наставлял нас батюшка. — Поэтому когда приходите в Его дом — в храм — и смотрите на иконы, думайте о том, что Сам Господь и все святые глядят на вас с милосердием и любовью. Присаживаться на лавку во время богослужения можно только в случаях нездоровья, — отец Серафим мельком посмотрел на меня, сложив на столе в замок сухие, с узлами старческих жил руки. — Впрочем, хорошо сказал о немощи телесной святитель Филарет Московский: «Лучше сидя думать о Боге, нежели стоя — о ногах»…

На лицах трудников и послушника скользнули скромные улыбки, а я подумал, что не только сидел всю службу напролет, так еще и думал не о том, о чем надо… Я с тоской снова посмотрел на притаившегося в засаде паука с толстым брюхом, а потом — в окно на дом Виты, стоящий в отдалении от остальных избушек.

4 глава

— Какой аромат! Уже кто-то с утра прошелся здесь литовочкой, скосил свежую поросль, — сказал Владимир, вкатывая мою коляску на монастырскую территорию. — День точно будет жарким. Ты только посмотри, как резвятся в небе птицы!

Все-таки к утренней службе мы вернулись в Абалак. Вокруг монастыря обильно цвели тополя, а в высокой синеве с белыми неподвижными облаками, и правда, летали не то стрижи, не то воробьи. Владимир не переставал удивляться красоте мира, а мне было все равно. И на пернатых, и на духоту. Мне жутко хотелось спать! Я был не выспавшийся и раздраженный из-за слишком раннего подъема. Но потом сон постепенно развеялся, я отвлекся на дела послушника. Мне было любопытно, чем он живет. Сразу после службы и завтрака настоятель поручил Владимиру съездить в Тобольск в Духовную семинарию, куда он не так давно отдавал на реставрацию несколько старинных храмовых икон.

И там я увидел ее.

Русые волосы на прямой пробор и большие голубые глаза. Кожа белая, чистая, без намека на макияж. Нелепое бесформенное серое платье полностью закрывало, уверен, приятную мужскому глазу девичью фигуру. На голову был накинут белый платок, завязанный на шее, длинные его концы — переброшены через плечи на спину.

— Привет, Оля! Мы как раз к тебе, — Владимир вытер ладони о подрясник. — За иконами. Настоятель сказал, что они уже готовы.

— Да, готовы, — ее нежный голос был очень приятным на слух. — Здравствуй, Вова. И Вам здравствуйте. Проходите за мной.

— Это Матвей, паломник, — зачем-то представил меня ей послушник, когда мы шли за ней по широкому коридору иконописной школы. На стенах бирюзового цвета висели работы выпускников разных лет.

Ольга неловко обернулась, вскользь посмотрела на меня и тут же опустила глаза в пол.

Здание семинарии было старинным: потолки высокие, а стены — толстенные, что легко угадывалось по ширине подоконников, на которых стояли клетки с певчими птичками. Их приятные щебетания и пересвисты разносились по практически пустому помещению. В остальном, в коридорах было тихо. Ольга рассказывала нам, что ученики на каникулах, работала только реставрационная мастерская, и еще несколько семинаристов занимались в летней школе.

На второй этаж уходила лестница, на каждой из ступенек был написан какой-нибудь из грехов: гордыня, зависть, неправда, сребролюбие, леность, какое-то лихоимство… От этих слов мне стало не по себе — в каком же стрессе они, должно быть, тут учатся и работают, если постоянно приходится себя держать в руках, чтобы случайно не совершить плохой поступок или не подумать о плохом! Меня мама, например, всегда ограждала от лишних переживаний. Даже когда я сбил пешехода, как-то раз возвращаясь из ночного клуба за рулем новенького Lamborghini, она не разрешила мне навестить его в больнице. Стресс плохо бы сказался на моем самочувствии. А я в то время как раз вернулся на каникулы в Москву и должен был отдыхать от напряженной учебы в Оксфорде.

Мы зашли вслед за Ольгой в просторную комнату с большими окнами, которые давали много света, и это несмотря на то, что через них с улицы заглядывали пышные кусты сирени. У каждого из окон было обустроено рабочее место. Мы приблизились к столу Ольги, заставленный красками, маленькими шпателями, какими-то открытками. Кисти, бутыльки, банки с серо-бурой водой…. На ее стуле лежал любовно связанный цветастый круглый коврик, а над столом склонялась выключенная настольная лампа.

В комнате работали еще две девушки. Пока Владимир смущенно болтал с Ольгой, я с любопытством рассматривал их. Они вежливо поздоровались, когда мы вошли, и продолжили работать. Одна, в черном платье и в сером фартуке, работала над огромной иконой с двумя святыми, я таких еще не видел. Икона была такая старинная, что изображение едва можно было разобрать: краски поблекли, позолота облезла. Но под ловкой тонкой рукой вновь начинали появляться утраченные элементы синих одежд. Я заметил, что девушка постоянно посматривала на свой рабочий стол. На нем лежала такая же готовая икона, но меньшего размера, и фотоснимок старинной иконы до реставрации: прогресс был очевиден.

Вторая, в белой блузке и синей юбке, закрыв пол-лица маской, снимала старые слои темной олифы с небольшой иконы, написанной на толстой деревянной доске.

Девушки были очень красивые, хотя их волосы и фигуры скрывали платки и мешковатая одежда. В мыслях всплыло словосочетание «русская красота». Они были намного симпатичнее тех, что мы брали с собой в круиз в Испании. Только вот реставраторы даже не задержали на мне взглядов, а одна даже надела наушники, чтобы нас не слушать, и снова погрузилась в работу.

— Вот, эта уже закончена, — Ольга передала Владимиру образ, и он будто невзначай коснулся ее пальцев. Щеки девушки тут же порозовели. Она то поправляла платок тоненькой рукой с серебряным колечком с крестиком на пальце, то одергивала свое старушечье платье, предлагая Владимиру во что-нибудь завернуть образы, чтобы не повредить лак и красочный слой. Видимо, она не ожидала, что мы приедем в первой половине дня, поэтому работы не были готовы к перевозке.

Послушник согласился, что так будет лучше, поэтому отдал ей образ обратно, снова коснувшись ее рук, и та снова залилась румянцем. Уровень приторности ситуации зашкаливал. Я закрыл глаза и под шуршание бумаги и пузырчатой пленки представил, как я беру тонкие белые руки с веснушками в свои, как наматываю локон рыжих волос на палец. Они такие гладкие и мягкие, и пахнут грушей и ванилью. Я резко открыл глаза.

Стоп, стоп, стоп…