Лисий след в небесах нефрита

Пролог

Кровь на белом снегу похожа на лепестки алых хризантем. Я смотрю, как она растекается причудливыми узорами, и почему-то думаю именно об этом. Темно-алые ручейки пробираются между снежными кристаллами, создавая узоры, похожие на древние иероглифы судьбы. Наверное, когда умираешь, мозг цепляется за странные детали, чтобы не думать о главном.

О предательстве.

Ледяной ветер горной вершины Куньлунь треплет мои серебристые волосы, разметав их по снегу словно шелковые нити. Где-то вдалеке кричит одинокий горный орел — единственный свидетель моей гибели, кроме звезд на чернильном небе.

— Прости меня, Сяо Ли, — голос Чжэнь Тао дрожит, но рука, сжимающая рукоять меча, пронзившего мою грудь, тверда как никогда. Клинок холодный, выкованный из звездного железа — я сама подарила ему этот меч в день нашей помолвки. — Мне нужна твоя сила. Ради клана, ради будущего всех трех миров...

Я хочу рассмеяться, но из горла вырывается лишь хриплый кашель, окрашивающий губы алым. Металлический привкус крови на языке смешивается с горечью предательства. Пятьсот лет. Пятьсот лет я любила этого человека. Делила с ним ложе, сражалась плечом к плечу, доверяла больше, чем себе. Помню, как впервые увидела его — молодой культиватор, дерзнувший в одиночку сразиться с демоном третьего ранга. Его техника была несовершенна, но в глазах горел такой огонь...

— Ты же знала, что я всего лишь человек, — продолжает он, и в его обсидианово-черных глазах мелькает что-то похожее на сожаление. Но только похожее — как отражение луны в воде похоже на саму луну. — А люди слабы. Им нужна сила, чтобы защитить то, что дорого. Твое духовное ядро девятихвостой лисы... с ним я смогу прорваться к бессмертию. Смогу защитить наш мир от грядущей тьмы.

Наш мир. Как же. Его мир, его амбиции, его жажда власти, прикрытая красивыми словами о долге. Я вижу теперь, как дрожат его пальцы — не от раскаяния, а от предвкушения. Как расширены зрачки, жадно впитывающие вид моего умирающего тела.

Серебристый свет окутывает его ладонь, и я чувствую, как мое духовное ядро, взращиваемое тысячелетиями, начинает отделяться от тела. Древняя техника извлечения — я сама научила его основам, даже не задумываясь... Боль невыносима — словно тысячи раскаленных игл пронзают каждую клеточку, словно саму душу выдирают по кускам. Но хуже боли физической — агония души, которую предал единственный, кому я позволила увидеть себя настоящую. Без масок, без иллюзий, без вековой брони из цинизма и недоверия.

— Сяо Ли... — шепчу я, и алая кровь пузырится на губах. — Это мое имя... только для тебя...

Имя, которое никто не слышал уже восемьсот лет. Имя, данное матерью перед тем, как охотники убили ее за драгоценный мех. Имя, которое я доверила ему в ночь, когда признались друг другу в любви под цветущими сливами.

Девять серебристых хвостов, моя гордость и проклятие, безвольно распластались по снегу. Их призрачное сияние тускнеет с каждым ударом сердца. Когда-то он любил зарываться в них лицом, говорил, что они пахнут лунным светом и ночными орхидеями. Плел из выпавших волосков талисманы удачи. Теперь их серебро тускнеет, как и свет в моих янтарных глазах. Янтарь — застывшая смола, в которой навеки заключены мгновения прошлого. Как же это символично.

— В следующей жизни, — его голос становится холодным, деловитым, тон человека, завершающего неприятную, но необходимую работу, — не доверяй так безоглядно. Даже тому, кто клянется в вечной любви.

Духовное ядро окончательно покидает мое тело — сияющая жемчужина размером с кулак, в которой кружатся серебристые вихри моей тысячелетней силы. Внутри можно разглядеть крошечные молнии — отголоски всех прожитых жизней, всех познанных истин, всей накопленной мудрости. Чжэнь Тао смотрит на него с жадностью голодного зверя, и в этот момент я окончательно понимаю — человека, которого я любила, никогда не существовало. Это была лишь маска, идеальная иллюзия, созданная для того, чтобы я сама отдала ему свое сердце.

И ядро.

Вспоминаются все моменты, которые должны были насторожить. Как он слишком быстро изучил древние тексты о природе духовных зверей. Как настойчиво расспрашивал о секретах культивации девятихвостых. Как его взгляд на мгновение становился расчетливым, когда я демонстрировала истинную мощь...

— Про...клинаю... — каждое слово дается с трудом, кровь заливает горло, но я должна это сказать. Чувствую, как древняя сила просыпается в умирающем теле — последний дар рода девятихвостых. — Проклинаю тебя... Чжэнь Тао... В каждой жизни... ты будешь искать... то, что потерял... И не найдешь покоя... пока не искупишь...

Он морщится, словно мои слова физически причиняют ему боль. На его безупречном лице проступают тонкие алые линии — метки проклятия, которые проявятся в полную силу после моей смерти. Предсмертное проклятие девятихвостой лисы — это не пустые слова. Это договор с самой судьбой, скрепленный кровью и болью. Но жажда силы сильнее страха.

— Я приму любое проклятие, — говорит он, пряча мое ядро во внутренний карман. Ткань над сердцем светится серебром — моя сила уже начинает сливаться с его меридианами. — Ради силы защитить этот мир.

Мир вокруг начинает расплываться. Снег больше не холодит умирающее тело, боль отступает, уступая место странному покою. Слышу, как замедляется сердцебиение — древнее сердце, помнящее времена, когда боги ходили по земле. Но перед тем, как тьма окончательно поглотит меня, я вижу истину в его глазах.

Никакой благородной цели нет. Только жажда власти, только желание встать вровень с богами. В его взгляде — холодный расчет архитектора, любующегося идеально выполненным планом.

И я, глупая влюбленная лиса, сама дала ему для этого все необходимое.

— В следующей жизни... — шепчу я в пустоту, чувствуя, как душа начинает отделяться от тела, готовясь к путешествию через Желтые Источники, — я отомщу... И заставлю тебя... полюбить меня... по-настоящему... чтобы потом... ты узнал... каково это...

Глава 1

Первое, что я почувствовала — боль. Не острую, пронзительную боль смерти, которая разрывала мое существо на части в заснеженных горах Куньлунь, а тупую, ноющую боль живого тела. Боль в ребрах, в висках, в каждой мышце. Боль, которая говорила — ты жива.

Я жива?

Но как? Последнее, что я помнила — серебристый клинок, пронзающий грудь, и холодные глаза Чжэнь Тао, жадно наблюдающие, как мое духовное ядро покидает умирающее тело. Кровь на снегу. Тьма. Пустота.

Глаза открылись с трудом, словно веки весили по пуду каждое. Потолок надо мной был низким, деревянным, с облупившейся краской и следами плесени в углах. Грубые балки, потемневшие от времени и дыма. Сквозь щели в досках пробивались тонкие лучи света, танцующие пылинки в воздухе. Пахло сыростью, дешевыми благовониями с рынка — приторная смесь сандала и чего-то искусственно-цветочного — и... лекарствами? Горькими травами, камфорой, чем-то кислым и незнакомым.

— Барышня очнулась! — взвизгнул кто-то рядом, голос был молодой, девичий, полный искренней радости. — Барышня Лисян жива!

Я инстинктивно дернулась, пытаясь принять защитную стойку — тысячелетние рефлексы требовали немедленно оценить угрозу, приготовиться к бою.

Тело не слушалось. Более того — это было не мое тело.

Паника накатила волной, холодная и удушающая. Где мои девять хвостов? Где сила, накопленная веками? Где острые чувства духовного зверя? Я попыталась призвать хотя бы искру лисьего огня, но внутри была только пустота. Заставила себя успокоиться — паника убивает быстрее любого яда. Медленно, осторожно повернула голову к источнику звука, чувствуя, как протестуют мышцы шеи.

Молоденькая служанка в простой серой одежде из грубого полотна с радостным лицом суетилась рядом, поправляя одеяло. Девочка лет пятнадцати, с круглым добродушным лицом и честными карими глазами. Руки красные от работы, под ногтями — въевшаяся грязь честного труда. На переднике — пятна и заплатки.

— Барышня Лисян, вы нас так напугали! — она всплеснула руками, и я заметила мозоли на ее ладонях. — Три дня без сознания после того, как те негодяи из клана Ван избили вас на рыночной площади... Господин так гневался! Кидал вазы, кричал, что подаст жалобу в магистрат! Правда, потом напился рисового вина и забыл...

Лисян? Это имя... словно ключ, оно открыло дверь, и чужие воспоминания хлынули потоком. Юэ Лисян. Откуда-то из глубины сознания всплыли обрывки чужой жизни, чужой боли. Младшая дочь клана Юэ, когда-то процветающего, а ныне павшего до положения мелких торговцев. Девушка без таланта к культивации, слабая, болезненная, затюканная родственниками. «Бесполезный рот», «обуза», «позор семьи» — эти слова эхом отдавались в памяти тела.

И умершая три дня назад от побоев. Я чувствовала это — момент, когда душа Юэ Лисян покинула разбитое тело, оставив пустую оболочку. В которую каким-то чудом вселилась я.

— Ао Сюэ... — имя служанки всплыло само собой, сорвалось с губ чужим голосом, надтреснутым и хриплым. Горло саднило, словно по нему прошлись наждачной бумагой.

— Да, барышня! Это я! — девушка просияла еще ярче, и в ее глазах блеснули слезы облегчения. — Вот, выпейте отвар, лекарь Чжоу сказал, что он поможет восстановить силы. Он приходил каждый день, проверял ваш пульс!

Она поднесла к моим губам грубую керамическую чашку с отбитым краем. Внутри плескалась мутная жидкость бурого цвета, от которой несло горькими травами и чем-то протухшим. Я послушно сделала несколько глотков, морщась от вкуса — словно кто-то заварил прелые листья с болотной тиной. Попутно прощупывая это новое тело изнутри духовным зрением.

Слабое. Невероятно, удручающе слабое. Духовные каналы были настолько тонкими, что едва пропускали природную ци. Данътянь — энергетический центр — был размером с горошину, да и тот наполовину блокирован какими-то темными сгустками. Меридианы забиты шлаками, точки застоя энергии повсюду. Но...

Но само строение каналов было необычным. Они образовывали узор невероятной сложности, переплетаясь в паттерн, который я видела лишь однажды, в древних свитках Небесной библиотеки, в секретном отделе, куда допускались только старейшины. Тело Чистого Инь — редчайшая конституция, одна на миллион, которая при правильном развитии могла стать основой для невероятной силы. Идеальный сосуд для определенных видов культивации.

Которую, судя по всему, никто не распознал. Ни бездарная семейка Юэ, ни местные «знатоки». Они видели только слабость, не понимая, что перед ними неограненный алмаз.

— Барышня, вы так странно улыбаетесь, — неуверенно произнесла Ао Сюэ, отставляя чашку. — Прямо как... как лиса, что украла курицу. Может, позвать лекаря? Вдруг у вас голова... Он говорил, что возможно сотрясение...

— Все в порядке, — я попыталась сесть, но тело опять не послушалось. Мышцы были слабыми, как у новорожденного котенка, кости словно из бумаги. Даже простое движение требовало неимоверных усилий. — Помоги мне подняться.

С помощью служанки я кое-как приняла сидячее положение. Голова закружилась, перед глазами поплыли цветные пятна. Комната вокруг была маленькой, не больше чулана в моем прежнем дворце. Обставлена старой, но чистой мебелью — узкая кровать, шаткий столик, два табурета, сундук с отколотым углом. На стенах — выцветшие свитки с банальными пожеланиями счастья и процветания. На столике у окна стояло бронзовое зеркало, потускневшее от времени. Мне нужно было увидеть...

— Принеси зеркало.

Ао Сюэ поспешно выполнила просьбу, бережно неся тяжелое зеркало двумя руками. Я взяла его дрожащими руками — проклятье, даже такой вес был почти неподъемным — и посмотрела в полированную поверхность.

Из полированной бронзы на меня смотрело худое, изможденное лицо девушки лет восемнадцати. Скулы острые, выпирающие, кожа нездорового серо-желтого оттенка. Черты были правильными, даже красивыми — высокие скулы, изящный нос, чувственные губы — но болезненная бледность и синяки под глазами портили все впечатление. Синяк на левой скуле уже желтел, переходя в зеленый. Разбитая губа затянулась коркой. Черные волосы, тусклые и безжизненные, как солома, спутанными прядями падали на плечи. Но глаза...