– Ты не знаешь, от чего отказываешься.
– Возможно, я тебя удивлю, но не всем нравятся самовлюблённые засранцы.
Он перегораживает мне дорогу, заставляя сердце на мгновение замереть: может, засранцы и не в моём вкусе, но его настойчивость сбивала меня с толку.
– Ты ведь даже не пробовала, так откуда знаешь, что не в твоём? – Он убеждал меня с таким жаром, что меня одолевало любопытство: зачем ему всё это надо? – Всего одно свидание. И если решишь, что тебе не нравится, я тут же отвалю.
Ну, на такое я, наверно, могу согласиться – лишь бы отстал.
– Обещаешь?
– Честное пионерское.
Надеюсь, я не пожалею об этом...
Массивный черный внедорожник с тонированными стеклами плавно затормозил в квартале от университета. Сквозь тёмные боковые окна было сложно что-либо рассмотреть, кроме снующих туда-сюда фигур студентов, но меня такой расклад устраивал.
Единственное, что не нравилось – напряжённые плечи водителя.
– Ты ведёшь себя как ребёнок.
Опять двадцать пять.
– Да, мы выяснили это ещё вчера вечером, – недовольно отзываюсь. – Ещё наблюдения будут?
– Я серьёзно.
– А я разве шучу? Между прочим, я экономлю на бензине, а ты меня ещё и ругаешь за это!
– Чего уже сразу не борешься за сохранение полезных ископаемых? – смеётся в голос.
– Это вне моей компетенции, – отмахиваюсь. – Ты в самом деле не понимаешь, почему я это делаю?
Улыбка скатывается с лица Андрея, пока он кидает задумчивые взгляды на окна ректорского кабинета.
– Ты хочешь найти настоящих друзей. Вот только шило в мешке не утаишь, и рано или поздно все узнают, чья ты дочь.
Растягиваю губы в подобие улыбки.
– Но сейчас-то у меня есть небольшое преимущество. Ты ведь знаешь меня целую вечность – неужели не можешь поддержать одну невинную шалость?
В глазах Андрея загораются озорные огоньки.
– Только если она и вправду будет одна.
Улыбаюсь теперь по-настоящему и распахиваю дверь, впуская в салон свежий воздух.
– Спасибо! Ты настоящий друг! Встречаемся здесь же через семь часов.
Вдохнув поглубже для храбрости, повесила на плечо черный рюкзак и, внимательно осмотревшись по сторонам, вышла из машины. На меня тут же налетел колючий осенний ветер, растрепавший волосы, и я плотнее запахнула пальто.
Начало нового учебного года стало для меня ещё и началом новой жизни, если можно так выразиться. Я, теперь уже студентка третьего курса, вынуждена была покинуть привычное для меня место жительства и любимый университет, после того, как мама сбежала вместе с любовником в Италию, бросив меня совсем одну. Не то что бы мне было нужно её постоянное присутствие или внимание, просто её поступок как таковой начисто лишил меня уверенности в завтрашнем дне.
Отец тоже не ожидал от родительницы такой выходки. Нам обоим было известно, насколько ветреный у мамы характер, но подобных вещей даже от неё никто не ожидал. В общем, для папы это стало последней каплей. Едва я закончила второй год обучения, он забрал меня к себе, поставив перед фактом: с мамой я больше не увижусь. Со стороны это выглядело жестоко, но мы оба понимали, что это не так. У мамы начисто отсутствовал материнский инстинкт, но, к несчастью, после их с отцом развода суд был на её стороне.
Теперь же я смогу вздохнуть спокойно.
Мне лишь было жаль моих друзей, которых тоже пришлось оставить.
Я вошла внутрь через главный вход университета как раз перед тем, как мои пальцы окончательно окоченели. Радуясь теплу, я на ходу стала расстёгивать осеннее пальто, позволяя ему, словно одеялу, укутать меня с головы до ног. Оглядев просторный холл, я сочувственно посмотрела на первокурсников, которых было легко отличить от «опытных» студентов: растерянно озираясь по сторонам, они пытались определить, в какую сторону им двигаться. Я не смогла сдержать облегчённого вздоха: мой папа, который по совместительству был ещё и ректором моего нового университета, накануне вечером подробно проинструктировал меня, так что я с легкостью нашла нужный мне юридический факультет.
Однако нынешним вечером состоялся ещё один серьезный разговор: я наотрез отказалась поступать в университет как дочь ректора. Более того, он не должен был показывать студентам и преподавателям, что мы являемся кровными родственниками. Это были мои условия, в противном случае я пригрозила вообще не показываться там на глаза. Он удивился моей просьбе, но согласился хранить этот «страшный» секрет, правда с оговоркой, что так будет лишь некоторое время. Я была согласна на всё, лишь бы оттянуть этот момент до тех пор, пока не буду готова раскрыть карты.
А сегодня утром я, втайне от папы, добавила в свой ультиматум ещё один маленький пункт: независимо от обстоятельств, моя машина не должна приближаться к главному входу больше, чем на квартал.
Поднявшись на третий этаж, я, маневрируя между потоками студентов, подошла к доске объявлений, чтобы переписать своё расписание. Другие учащиеся подходили и, снисходительно скосившись на меня, фотографировали расписание на телефоны. Я не воспринимала эти взгляды всерьёз, потому что мне было известно то, чего не знали они – и не узнают до определённого момента. Это прозвучит смешно, я чувствовала себя словно за толстой бронёй, скрывая свою личность.
Переписав расписание, отправляюсь на поиски аудитории, в которой мне предстоит пережить самый тяжёлый день: совершенно одна, без друзей, в незнакомом городе и чужом университете... Начинать жизнь с чистого листа – не так просто, как может показаться.
Приближаясь к нужному мне кабинету, который находился в самом конце коридора, я увидела на своем пути группу студентов: видимо, это и есть мои новые однокурсники. Стараясь не привлекать внимания, отхожу к стене напротив, и, опершись об неё спиной, отворачиваюсь к окну. Группа, весело переговариваясь, не обратила на меня никакого внимания, и это позволило мне облегчённо выдохнуть.
– Сейчас бы потягивать коктейльчик на пляже, а не вот это вот всё, – скулит на ухо Тоха, пока я гипнотизирую взглядом стрелки часов.
Сегодня пары тянулись особенно долго – наверно потому, что я машину поменял и ещё не успел толком опробовать. Но настроение друга мне было понятно – лето закончилось слишком быстро, и отдыха на Филиппинах нам явно не хватило.
Внезапно между мной и Тохой появляется рука, которая впихивает другу коктейльный зонтик за ухо.
– Ты где его взял? – ржёт тот, вытаскивая украшение из волос.
На него неодобрительно косится препод.
– Я вам не мешаю, Лаврентьев? – неодобрительно вмешивается препод.
– Никак нет, Пётр Викторович, – скалится Тоха. – Просто друг по вашему предмету конкретную ахинею несёт – вот и стало смешно.
По виду Туманова становится понятно, что во враньё Антона он не поверил, но такие выходки с его стороны – это нормально, так что препод просто рукой махнул: в конце концов, у Тохи никогда не было проблем с его предметами.
Вытянувшись вперёд, между нами вклинивается Димон.
– Знал, что ты, тряпка, скулить будешь, потому и прихватил один с собой.
Тоха даёт ему затрещину в лоб, и Димон скрывается из вида.
Два идиота.
Сцепляю руки в замок за спинкой стула и со скукой слушаю монотонный бубнёж лектора; с начала учёбы прошло всего две недели, а такое ощущение, будто я застрял здесь целую вечность назад. Слушать всю эту хрень, которую я запросто мог бы прочитать и в интернете... Но, к сожалению, это было обязательным условием со стороны отца – очное образование – если я хочу и дальше получать от него финансовую поддержку, а в будущем занять одно из тёпленьких мест в областной администрации. Я всё ещё не уверен, что это моё, но лучше так, чем после оббивать пороги потенциальных работодателей и в итоге прозябать в захудалом кабинете за копейки.
Голова дёргается в сторону, когда чья-то рука тянет моё ухо за серьгу; раньше это серебряное колечко со звеньями висело в правом ухе – до тех пор, пока Димон не дёрнул его точно так же. Теперь на правом ухе у меня шрам после швов, а серьга переехала на левое, и, походу, Нилов задался целью добиться симметрии. Перехватываю его руку, когда тот в очередной раз хватает серёжку, тяну его вперёд, и Димон просто валится на пол под дикий ржач Тохи.
– Так, троица с последних рядов, – закипает Туманов. – Если вам неинтересно, выметайтесь в коридор – не мешайте другим студентам узнавать для себя что-то новое.
Переглянувшись и тихо хмыкнув, синхронно прихватываем свои сумки; напоследок препод даёт каждому тему индивидуального реферата, и мы выходим из аудитории, одновременно отвесив Нилову два подзатыльника. Друг потирает ушибленный затылок, обещая отомстить, и мы спускаемся в столовку, чтобы пересидеть неожиданно нарисовавшееся свободное время. В помещении людей почти нет – не удивительно, я и сам не планировал косячить в ближайшие восемь часов – так что я набираю полный поднос еды и сажусь за стол у окна.
– Когда-нибудь ты допрыгаешься, Нилов, – угрожает ему Тоха. – С тебя ещё за прошлое ухо причитается, кстати.
– В тот раз вышло случайно, братан, клянусь, – хлопает Димон меня по плечу.
– Я вот всё никак понять не могу, откуда у тебя это шило в заднице, – скалюсь, уминая еду с подноса. – Ты ж ни дня без косяков не можешь.
– Это всё генная инженерия, друг мой, – гордо объясняет, и мы с Тохой переглядываемся. – К тому же, должен же быть хоть один живой человек в этом сонном царстве. Да без меня вы бы давно уже от скуки подохли, это я вам гарантирую, так что ещё вопрос, кто кому должен.
Пока мы сидели в столовой, так прониклись атмосферой, что на третью пару решили не идти осознанно; на перемене к нам присоединились близняшки Алина и Полина – девушки моих парней – и предложили в эти выходные сгонять на природу. Говорят, за городом открылась турбаза на берегу озера, и было бы неплохо сменить обстановку. Сразу прикидываю, кого из девушек взять с собой, чтобы не выглядеть на общем фоне отщепенцем, и думаю о том, как так получилось, что парни сдали позиции и обзавелись постоянными отношениями.
А ведь кто-то клялся, что до сорока даже думать об этом не станет...
К концу третьей пары на улице грянул ливень; все дороги – если эту хрень в нашем городе вообще можно назвать дорогами – превратились в грязь, и мне пришлось стиснуть зубы, чтобы не зарычать. Моя новая детка была белого цвета, а ездить на ней в такую погоду – это всё равно, что проехать на танке по болоту, только обойдётся гораздо дороже. Тоха ржёт, запрыгивая в салон своего внедорожника, а Димон делает вид, что вытирает слёзы.
Вот же черти.
– Оставь её здесь, потом заберёшь, – отсмеявшись, предлагает Лаврентьев; делаю болезненную гримасу, на что Тоха усмехается. – Да кому надо твоё ржавое корыто? Садись, подкину домой.
Вот как раз-таки домой меня не тянуло – там отец снова запустит свою шарманку о том, что мне не хватает ответственности; его нравоучений не выдержала даже мать, потому и сбежала от него четыре года назад – как раз, когда я был в десятом классе. Она хотела забрать меня с собой, но отец не позволил. Ещё бы, он – губернатор города и области, а мать за всю жизнь нигде ни дня не работала, потому что отец довольно-таки жёстко следил за своей репутацией и не хотел, чтобы мать позорила его своим выбором. Когда мне стукнуло восемнадцать, я сразу сказал ему, что ухожу к матери, но родитель пообещал лишить её всего, что у неё ещё оставалось, так что выбора у меня не было.
– Я так скоро без зарплаты останусь... – ворчит Андрей, в очередной раз раздавая карты.
– Это потому, что ты играть не умеешь, – показываю ему язык, чувствуя себя по-детски счастливой.
Карты здесь были совсем ни при чём. В прошлом университете в меня часто тыкали пальцем из-за того, что у меня мама – довольно известный модный дизайнер; большинство девушек, которых я называла подругами, просто пользовались мной, о чём я узнала далеко не сразу, но со временем мне удалось исключить из своего круга всех тех, кто видел во мне лишь возможность выбиться в люди. Здесь я поступила по-другому, скрыв о себе кое-какую информацию, и не жалею о том, что ради этого пришлось спорить с отцом: игра определённо стоила свеч. Теперь, когда у меня есть знакомые, которые общаются со мной лишь потому, что я – это я, а не дочь ректора, я могу не бояться, что меня станут использовать.
Те, кто мог это сделать, свой шанс уже упустили.
– Вообще-то, я отлично играю – это ты мухлюешь! – ворчит Андрей и поворачивается к моему отцу. – Не хотите присоединиться, Николай Романович?
Родитель в это время сидел за островком на кухне, вооружившись какими-то графиками и таблицами, и что-то печатал на ноутбуке, изредка отрываясь от экрана, чтобы свериться с данными. Никогда не интересовалась, как его угораздило из обычного профессора подняться до ректора, но, думаю, без связей тут не обошлось. Его жёсткий профиль в дверном проёме, разделяющем кухню с гостиной, казался совершенно вымотанным, но на мои попытки оторвать его от работы папа не реагировал.
– Она и так получает достаточно карманных денег, – усмехается он. – И на твоём месте я бы впредь не садился с ней за один стол.
– А что поделать, если это единственное развлечение? – жалуюсь, откинувшись спиной на сиденье дивана. – Либо домашка, либо карты – и то, если у Андрея есть время.
– Так найди себе хобби, – устало вздыхает папа. – Или я должен везде водить тебя за ручку? Ты уже взрослый человек и способна сама о себе позаботиться.
По идее, всё так и должно быть, но, как показал опыт, к самостоятельности я была совершенно не готова – в том плане, что, оказавшись вдруг одна, сообразила, что даже готовить толком не умею. Мама на этот счёт даже не заморачивалась, предпочитая заказывать еду из кафе и ресторанов, а я, глядя на неё, даже не думала о том, как буду выживать, когда «детство» закончится. Зато теперь и в самом деле был целый спектр всевозможных направлений, которыми я могла бы заняться для саморазвития – от рисования и танцев до курсов по кулинарии.
Выходит, я должна сказать маме «Спасибо» за то, что она бросила меня.
В семь Андрей уезжает, договорившись с отцом заехать за нами завтра в половину восьмого. Я собираю со стола карты и свой выигрыш в размере трёх леденцов и пачки мятной жвачки «Орбит», которые отыскались в карманах нашего водителя, и замираю на месте, осознав одну вещь.
– Погоди-ка, он сказал, что приедет за нами?
На лице родителя мелькает усмешка, будто он только и ждал, пока до меня дойдёт.
– Именно. Завтра мы едем в университет вместе – до самых ворот.
– Но ты обещал...
– Прошла неделя, Аня, – теряет терпение. – Насколько я знаю, у тебя уже достаточное количество друзей, так что я своё слово более чем сдержал.
Ну, Андрей и... болтун.
Хотя, если так подумать, папа прав. За прошедшую неделю в моём списке новых знакомых не произошло особых изменений, так что и дальше скрываться не было смысла. Если мама меня чему-то и научила, так это тому, что пусть лучше в жизни будет один-единственный друг – зато настоящий.
Что толку, что в старом универе я была популярной девочкой с кучей «подруг»?
– Ладно, – согласно киваю, продолжив прибираться на столе.
– Ладно? – будто не веря, переспрашивает родитель. – И ты что, даже не закатишь мне истерику? Никаких «Как ты мог, папа?!», «Ты не можешь так поступить!» и всё в таком духе?
Прыскаю со смеху и вхожу на кухню, чтобы налить себе зелёного чая перед сном.
– Представь себе, нет. Я пошла спать, – целую его в щёку. – Не сиди долго. И спокойной ночи.
Папа отвечает что-то невразумительное, и я поднимаюсь к себе, чтобы принять душ и завалиться спать, потому что толком не спала це́лую неделю: оказывается, попытки извернуться, отвечая на вопросы о своей семье, и избегание отца на перерывах выматывают не хуже физических нагрузок. Так что неудивительно, что я отрубилась, едва моя голова успела коснуться подушки.
Проспав почти двенадцать часов, я встала разбитая, словно телега после ухабистой дороги; такое ощущение, будто я спала всего часа два – и то на камнях, а не на кровати, ибо болела каждая косточка. В голове звенело, горло пересохла, и единственным желанием было завалиться обратно спать, но папа наверняка посчитал бы это моей очередной попыткой не раскрывать свой секрет. Так что я честно поплелась в ванную, где прохладная вода привела меня немного в чувство, а после потащилась на кухню за двойной порцией кофеина.
– Доброе утро, – здороваюсь с папой, зевая в кулак.
Как вообще можно хотеть спать после стольких часов сна?
План по завоеванию девчонки нарисовался в голове за считанные секунды с подачи младшего двоюродного брата.
Когда она залепила мне ту звонкую пощёчину, от которой на мгновение я даже звёзды увидел – тяжёлая у неё рука, однако... – стало понятно, что обычные подкаты с ней не сработают. Сразу видно, что у неё в отличие от остальных не ветер в голове, и тут надо извернуться, чтобы привлечь её внимание и при этом снова не схлопотать по мордам. После того, как Грач поймёт, что ему всю жизнь быть только на вторых ролях, девушка сможет отправиться восвояси на все четыре стороны. А пока что мне придётся изобразить себя в выгодном свете – да так, чтобы при взгляде на меня она даже мысли не допускала, что может быть вариант лучше, чем я.
Я должен стать светом в её окне, а значит у меня много работы.
Две пары я ломал голову над тем, как её обработать, пока Марина пыталась уговорить меня на быстрый секс прямо в университетском туалете – знает, что я люблю экстрим. Но мне, чёрт возьми, нельзя светиться рядом с другими девушками до тех пор, пока не заткну Грачёва, иначе девчонки мне не видать. Поэтому посылаю Амелину нахрен, из-за чего она психует и в ответку шлёт меня ещё дальше, но меня не колышет: найти другую такую же – пять минут делов.
Короче, я уже почти сам психовать начал, когда мне на телефон упало сообщение от брата.
«Здоро́в, брат. Как оно?»
«Здоро́в. Жить буду. Чего хотел?»
«Мне скучно – вечером приеду».
Хмурюсь, потому что не могу вкурить, каким боком я связан с весельем – тем более что последний раз мы виделись зимой в прошлом году на мой день рождения. Не сказать, что бы мы были братьями в общепринятом смысле, но и тёрок у нас особых никогда не было. Изредка тусовались вместе, но никогда не считали нужным общаться каждый день или проводить больше времени вместе. Моей семьёй по большей части были мать и Тоха с Димычем, и я никогда не видел нужды кем-то её дополнять.
Но если Егор хочет приехать – пусть приезжает; возможно, ему удастся дать мне парочку дельных советов.
Пары проходят нудно и неинтересно; я снова умудряюсь отхватить люлей от Туманова, и с последней пары мы с парнями снова дружно сваливаем в столовку. Пока Димон с Тохой обсуждают сборы на турбазу – мы едем послезавтра – я делюсь с ними новостью о том, что ко мне приезжает двоюродный брат. По непонятной мне причине, с моими друзьями брат сошёлся лучше, чем со мной; не то что бы меня это задевало, просто иногда не понимаю, по какому принципу вообще происходит этот дружеский отбор. Взгляд Тохи тут же загорается, так что сегодня ничего хорошего от нас ждать не стоит, хотя сильно бухать не рискну – завтра нужна свежая голова, если хочу быстрее обработать Фиалку.
О том, что вечер пойдёт не по плану, я понял в тот момент, когда от Егора пришло ещё одно сообщение.
«Почти у тебя. Ты где?»
«Сам как думаешь?» – хотел ответить в начале, а потом понял, что его вопрос вполне резонный.
В любое время суток я могу быть где угодно, и даже учёба не показатель моего местонахождения.
«В университетской столовке», – в итоге печатаю.
«Понял. Минут через пятнадцать выходи».
Хмыкаю и убираю телефон в тот момент, когда глаза Тохи, копающемся в пабликах «Контакта», становятся размером с блюдца.
– О-о-о, чувак, ты никогда не догадаешься, на чью дочь ты глаз положил!
Хмурюсь, не понимая – потому что если я что на что и клал, то точно не глаз – но друг протягивает мне свой смартфон; на экране я вижу смазанную фотку Фиалки, которая стояла рядом с нашим ректором. Перелистываю и вижу ещё одну – на которой он... целует её прилюдно в лоб, и удивлённо присвистываю: охренеть, у нашего Цербера дочь есть?
– Чёрт, я думал, он закоренелый холостяк. Ну, тогда мне сам Бог велел за ней приударить.
Тоха с Димоном обмениваются такими взглядами, по которым я понимаю, что сейчас будет очередная лекция.
– Ты уверен, что стоит проворачивать такие штучки с единственным ребёнком нашего ректора? Такой «трофей» тебе потом просто так с рук не спустят.
– Никто ничего проворачивать не собирается, – глухо ворчу, потому что тема разговора мне совершенно не нравится. – Сделаем всё так, чтобы она сама меня кинула, когда придёт время. Пусть будет уверена, что это был её собственный выбор – и переспать со мной, и расстаться.
– Ох, дружище, – прихлёбывает Димон чай из кружки с таким видом, будто там, по меньшей мере, «Хеннесси». – Сдаётся мне, пожалеешь ты об этом.
– Язык прикуси, – советую. – И сворачивайте лавочку – щас Егор подъедет.
– Ништяк, – поигрывает бровями Тоха. – В кои-то веки оттянемся, а то хоть волком вой.
Не сдержавшись, хмыкаю: помню я, как в прошлом году на мой день рождения Корсаков упился до усрачки и бегал по двору ресторана с веником между ног, крича, что его зовут Блум[1].
Так что да, будет тот ещё вечерок.
Кидаю взгляд на часы и понимаю, что надо потихоньку двигать к выходу; парни откланиваются и сваливают к своим девушкам, а я выхожу на улицу как есть, в драных джинсах и футболке, потому что куртку кинул в аудитории, а идти за ней было впадлу и некогда. Пока иду к воротам, в кармане вибрирует телефон, на экране которого отображается номер отца. Желания поднять трубку нет ни в одном глазу, но если не отвечу сейчас, он будет доставать меня весь день.