Лучший друг старшего брата: запретный плод. Ночь Хеллоуин

Пролог

Всю жизнь меня окружали правила. Правила брата, правила приличия, правила «ты же девочка». Я носила их, как невидимый корсет, который с годами становился все теснее. Но под слоем послушных платьев и улыбок тлел другой я — та, что мечтала не о принцах, а о хищниках. Та, что видела, как на меня смотрит лучший друг моего брата, и… хотела этого.

Хеллоуин. Ночь, когда можно сбросить маски, которые носишь каждый день. Костюм. Я не была принцессой и даже не стала демоницей. Я стала суккубом — существом из кошмаров и похоти, рожденным соблазнять и губить. Бархатное обтягивающее платье и острые рожки в волосах. Я была ходячим грехом, и в этом была моя сила.

Особняк Зои гудел, как растревоженный улей. В толпе я сразу увидела его. Марк. Но это был не тот Марк, что читал мне сказки в детстве. Это был волк. Голый по пояс, не считая плаща. В низко сидящих штанах, с нарисованными на теле шрамами и диким блеском в глазах. Но самое шокирующее — это был толстый кожаный ошейник на его шее, к которому был пристегнут поводок. Он стоял, откровенно оглядывая меня, и в его взгляде не осталось ничего братского. Там был только голод.

Мы не дотанцевали. Я повела его наверх, в одну из пустых комнат, всё ещё держа его на поводке, как дикое животное, которое согласилось подчиниться. Дверь захлопнулась, и мир сузился до нас двоих.
Комната тонула в полумраке, лишь отсвет уличных фонарей рисовал на стенах причудливые тени. Грохот музыки снизу доносился как отдаленный гул, ритмичный, как биение сердца. Дверь захлопнулась, оставив нас в звенящей тишине, которую тут же заполнило наше учащенное, прерывистое дыхание.

Я не отпускала поводок. Кожаная лента была теплой и влажной от моей ладони. Я медленно, не сводя с него глаз, повела его к кровати.

«На коленях», — прозвучал мой приказ, и голос был низким и властным, чужим даже для меня.

Он опустился без малейшего сопротивления. Колени мягко уперлись в ковер. Он был огромным, мощным волком, но сейчас его голова находилась ниже моих бедер. Я села на край кровати, откинувшись на руки, и окинула его взглядом хищницы, оценивающей добычу. Его грудь вздымалась, мышцы пресса напряглись, а в глазах пылал тот самый дикий голод, который я так жаждала видеть.

«Не двигайся», — прошептала я.

Я приподняла ногу, обутую в остроносую лодочку на каблуке. Он замер, следя за каждым моим движением. Я медленно провела мыском туфельки по его коже, начиная от ключицы. Холодная кожа и твердый каблук контрастировали с жаром его тела. Я спустилась ниже, к центру его груди, и задержалась там, надавив чуть сильнее.

Он резко выдохнул.

«Терпи», — напомнила я ему, продолжая свой путь.

Затем я сменила тактику. Отставив ногу, я скользнула вниз с кровати и встала перед ним на колени. Теперь наши лица были на одном уровне. Я увидела капли пота на его висках и тень усмешки на его губах.

«Тебе нравится играть, да?» — прошептал он хрипло.

В ответ я поднесла к его губам указательный палец, заставляя замолчать. Потом повела этим же пальцем по его груди. Сначала это были легкие, едва заметные круги вокруг одного соска. Его кожа покрылась мурашками. Я почувствовала, как бугорок затвердел под моим прикосновением.

Я наклонилась ближе, и мое дыхание коснулось его кожи. Я увидела, как он сглотнул. Затем я заменила палец губами. Один медленный, влажный поцелуй прямо на напряженный сосок. Он вздрогнул, и из его груди вырвался сдавленный стон.

Я отступила, наслаждаясь его реакцией. Мои руки поднялись, и большие пальцы легли на его соски. Я надавила — сначала нежно, потом все сильнее, закручивая и оттягивая нежную кожу. Боль смешалась с наслаждением на его лице. Он зажмурился, его руки сжались в кулаки на коленях.

«Смотри на меня», — приказала я.

Он послушался. Его взгляд был мутным от страсти. Я одной рукой продолжала ласкать его грудь, щипая и поглаживая, а другой потянула за поводок, заставляя его выгнуться еще больше, подставив свою уязвимую шею и напряженную грудь под мои ласки.

«Чей ты?» — спросила я, сжимая его сосок так, что он аж застонал.

«Твой», — выдохнул он, и в этом слове была не просто покорность, а то самое признание, которого я жаждала.

Это было падение. И в этот раз мы рухнули не в водоворот ярости, а в бездну неконтролируемого, обоюдного желания, где его боль была моим наслаждением, а его покорность — моей силой. И все это время мои пальцы, губы и нога писали на его коже историю этой ночи — историю суккуба и его прирученного волка.

Глава 1

Воздух в доме был ночным, прохладным и обволакивающим. Я спустилась вниз, ленясь даже в мыслях о лишнем движении, но соблазнённая зовом холодильника. Двухэтажное жилье порой ощущалось марафонской дистанцией, особенно когда тело требовало чего-то сладкого и запретного.

На мне была лишь пижама — просторная серая кофта, под которой прятались откровенно короткие, чёрные шортики. Слишком короткие для посторонних глаз, но идеальные для того, чтобы чувствовать шёлк простынь на голой коже.

Порог кухни выдал мне присутствие других — низкий гул мужских голосов. Я замерла на секунду, сделав вдох, прежде чем шагнуть внутрь. Ник, мой брат, копошился у столешницы. И Марк. Его лучший друг. Тот, чьё присутствие отныне заставляло воздух сгущаться.

— О, Элис, ещё не спишь? — голос Ника прозвучал как гром средь ясного неба. Он щёлкнул кольцом банки с газировкой.

— Сладостей захотелось, — выдохнула я, скользя к холодильнику. И почувствовала. Жар. Взгляд Марка был тяжёлым, прилипчивым, он вёл отчётливую траекторию по моим бёдрам, скользил по оголённой коже, пожирал изгибы, которые открывал короткий силуэт шорт. Пока я наклонялась, чтобы достать плитку шоколада, воздух под кофтой задевал поясницу, и я знала — он видит эту полоску кожи, эту тень между лопаток. И он не отводил глаз.

Ник, стоя спиной, резал хлеб, абсолютно слепой к молчаливому спектаклю у него за спиной.

— Будешь? — бросил он через плечо.

И тут же, будто по щелчку, тяжесть с меня упала. Я рискнула взглянуть. Марк, будто очнувшись, резко отвернулся к окну, в котором отражалось его напряжённое лицо с твёрдым оскалом.

— Да, спасибо, — взяла я бутерброд, пальцы чуть дрожали.

Я вышла в коридор, прислонилась к прохладной стене, пытаясь унять бег сердца. Бутерброд казался безвкусным после того, как будто обожгли самим взглядом. Решив освободить руки, я вернулась, чтобы отложить шоколад на стол.

И тут шаги. Тяжёлые, уверенные. В проёме возник он. Марк.

Он приблизился стремительно, возвышаясь надо мной всей своей мощной фигурой, заслонив свет. От него пахло ночью, газировкой и чем-то диким, мужским. Его взгляд был уже не украдкой — он был прямым, тёмным, полным немого вызова. В нём не осталось и следа от того доброго парня, каким он приходил годами. Это был взгляд охотника, нашедшего свою добычу в самом логове.

— Вкусно? — его голос был низким, почти шёпотом, обжигающим кожу.

Я не смогла ответить. Горло пересохло. Он медленно, не отрывая взгляда, протянул руку и подобрал с моего плеча соринку, которой, я знала, там не было. Его палец на микросекунду коснулся кожи, и по телу пробежал электрический разряд.

— Бойся меня, Элис, — тихо прошептал он. — Тебе стоит.

— Почему ты так говоришь?... Марк... Ты изменился... — мой голос прозвучал как шепот, я сама сделала шаг назад, чувствуя, как дрожат пальцы. — Я не понимаю тебя.

Я немного помялась на месте, теребя подол своей слишком большой кофты. Я знала причину. Знало мое тело, которое предательски отвечало на его приближение. Но я хотела казаться невинной, хрупкой — той, кем он привык меня видеть. Я потянула ткань вниз, пытаясь скрыть дрожь, но от этого движения мягкая ткань кофты натянулась на груди, обнажая очертания тела. И я поняла — он видит. Видит, что под толстым слоем хлопка нет ничего, кроме моей обнаженной кожи. Видит, как от его взгляда, от этого опасного напряжения, застыли и выступили твердые точки сосков, предательски вырисовывающиеся на тонкой ткани.

Он не ушел.

Марк замер, его темные глаза, прищуренные и тяжелые, медленно, с невыносимой наглостью, скользнули вниз, к моей груди. Воздух перестал поступать в легкие. Время замерло, растягиваясь в сладкой, невыносимой пытке. Он изучал меня. Читал по натянутой ткани историю моего возбуждения, моего стыда и желания.

— Не понимаешь? — его голос прозвучал низко, почти сипло. Он сделал шаг вперед, сокращая и без того ничтожное расстояние между нами. — Или не хочешь понимать, Элис?

Его взгляд все еще был прикован к тому месту, где ткань выдавала мое тело. Мне казалось, я чувствую его взгляд как физическое прикосновение — горячее, влажное, заставляющее сосать под ложечкой, а между ног — пульсировать.

— Я... — я попыталась что-то сказать, но язык не слушался.

Он медленно, невероятно медленно, поднял руку. Его пальцы остановились в сантиметре от моей груди. Я чувствовала исходящее от них тепло, магнитное притяжение.

— Твоё тело... — он прошептал, и его дыхание коснулось моего лица, — ... оно понимает всё идеально. Оно никогда не врёт.

Подразнил Марк.

— Ты! Ты! Бесишь! — вырвалось у меня, когда его пальцы, наконец, коснулись меня.

Не просто коснулись. Его большой палец надавил на напряженный бугорок через тонкую ткань кофты. Точно, уверенно, будто он знал это место как свое собственное. Молнией пронзила меня волна жара — стыдливая, влажная, предательская. Я ахнула, и все мое тело дрогнула в этом крадущемся спазме, совершенно против моей воли.

Он наблюдал. Его глаза, черные и бездонные, впивались в мое лицо, ловя каждую судорогу, каждое изменение дыхания. Он смотрел, как я таю и закипаю от этого единственного прикосновения, и в его взгляде не было ни капли снисхождения. Был только голод. Холодный, безжалостный, всепоглощающий.

Его палец провел по твердому кончику, заставив меня содрогнуться, а затем… убрал руку. Воздух снова оказался между нами, ледяной и невыносимый.

— Вот видишь, — его голос прозвучал низко и густо, будто разлитый мед с примесью яда. — Одно прикосновение. И ты уже готова рассыпаться.

Он сделал шаг назад, и это отдаление было мучительнее, чем любая близость.

Он провел рукой по лицу, и вдруг он снова стал тем Марком, которого я знала — старшим, ответственным, почти братом. Только напряжение в его скулах и сжатые кулаки выдавали бурю внутри.

— Я не должен этого делать, — он прошептал, больше — Я не должен этого делать, — прошептал он, больше себе, чем мне, голос сорвался на хрип.

Глава 2

Я ушла в свою комнату, вся горюя и трепеща. Он оставил меня не просто возбужденной, а влажной, будто растаявшей от его взгляда, его слов, этого проклятого, сладкого напряжения, что висело между нами. Воздух в комнате казался густым и тяжелым, как и мое дыхание.

Забравшись на кровать, я схватила одну из подушек — поменьше, мягкую и податливую — и инстинктивно, почти не думая, прижала ее между ног. Затем легла животом вниз, уткнувшись лицом в прохладную наволочку, и позволила бедрам прижать подушку к самому эпицентру пульсирующего желания. Ткань пижамных шорт была тонким, дразнящим барьером. Я не двигалась, просто лежала, чувствуя, как тепло разливается по низу живота, как это легкое, давящее ощущение заставляет меня выдохнуть стон.

Мой взгляд упал на собственную грудь, прижатую к матрасу. Она была не такой пышной, как у тех девушек, что обычно флиртовали с Марком, — статных, уверенных в своей силе. Но он смотрел именно на нее. Его взгляд, тяжелый и сосредоточенный, прожигал ткань кофты, словно он мог видеть сквозь нее, словно хотел запомнить каждую линию, каждый изгиб. Он смотрел так, будто мои скромные формы были для него единственным, что имело значение в этой вселенной. От этой мысли по телу пробежали мурашки.

С трудом перевернувшись на бок, я потянулась к плитке шоколада, лежавшей на прикроватной тумбочке. Отломила кусочек, позволила ему растаять на языке, и сладость смешалась с горьковатым привкусом собственного возбуждения. Затем взяла телефон. Экран осветил мое запыхавшееся лицо в темноте комнаты. Я не знала, что ищу. Может, отвлечения. А может, подтверждения.

Пальцы сами потянулись к галерее. Я листала старые фото, но видела не их, а его лицо — искаженное внутренней борьбой. Его сжатые кулаки. Внезапно я остановилась на снимке, сделанном несколько месяцев назад. Мы все на пикнике: Ник, Марк и я. Марк сидел чуть поодаль, в солнечных очках, но я помнила, что в тот момент, до щелчка затвора, он смотрел не в объектив, а на меня. Прямо на меня. И сейчас, увеличив фото, я увидела это: его губы были слегка приоткрыты, а уголки направлены вниз — не в улыбке, а в выражении глубокой, невысказанной концентрации. Он смотрел на меня так давно. Я просто отказывалась это видеть.

Жар с новой силой прилил к щекам и к тому месту, что было прижато к подушке. Я бессознательно слегка потерлась о нее бедрами, и слабый, непроизвольный стон вырвался из груди. Этого легкого трения оказалось достаточно, чтобы электрическая волна пробежала от самых пяток до макушки. Я закрыла глаза, откинув голову назад.

Внутри меня разыгрывалась буря. Обида на его грубые слова смешивалась с пьянящим осознанием своей власти. Он, сильный, взрослый, контролирующий себя Марк, был сломлен моим телом, моим существом. Эта мысль была опасной и невероятно сладкой. Я снова представила его руку — не ту, что сжата в кулак, а ту, что могла бы быть сейчас здесь. Большую, тёплую, с выступающими венами. Я представила, как она скользит под мою кофту, касается обнаженной кожи живота, поднимается выше, чтобы накрыть мою грудь, чтобы его большой палец провел по соску, который и без того затвердел от одного воображения.

Дыхание сбилось. Я прижалась к подушке сильнее, уже не случайно, а с четким, влажным ритмом, находя нужное давление, нужный угол. Моё тело двигалось само, повинуясь древнему инстинкту, а в голове проносились обрывки его фраз.

«Твое тело... оно понимает все идеально».

Да, понимает. Оно понимало его лучше, чем он сам. Оно мокло и пульсировало, требуя продолжения, требуя его.

«Бойся меня, Элис».

Но в этот момент я не боялась. Я торжествовала. Потому что в своей злости, в своих грубых словах, в своей попытке оттолкнуть, он признался мне в главном. Я была для него не ребенком. Я была девушкой. Девушкой, которую он отчаянно желал и отчаянно боялся желать.

Пальцы сжали телефон так, что стекло могло треснуть. Я закусила губу, пытаясь загнать обратно стоны, которые рвались наружу. Темнота комнаты, сладкий вкус шоколада на языке, влажное тепло между ног и его образ перед глазами — все это слилось в один ослепляющий всполек. Тело напряглось в предвкушении, каждый нерв пел, требуя разрядки.

И я позволила ей нахлынуть. Волна за волной, тихая, конвульсивная, сжимающая все внутри. Я вжалась лицом в подушку, заглушая крик, пока спазмы сотрясали мое тело, оставляя после себя дрожь в коленях, тяжелое дыхание и липкую, пустую удовлетворенность.

Когда пульсация утихла, я лежала, раскинувшись, прислушиваясь к стуку собственного сердца. На экране телефона все еще горело его фото. Ирония была горькой. Он ушел, пытаясь сохранить дистанцию, а его призрак только что довёл меня до самого сильного оргазма, который я когда-либо испытывала в одиночестве.

Я медленно вынула промокшую подушку из-зажатия между ног и отшвырнула ее на пол. Тело было расслабленным, но разум — нет. Обида ушла, ее место заняла холодная, кристальная ясность.

Он думал, что может отступить. Обозвать меня и уйти, чтобы все забыть. Но он ошибался. Теперь я знала свою силу. И я не собиралась позволять ему прятаться. Завтра игра продолжится. Но на моих условиях.

Глава 3

На следующее утро воздух на кухне был густым и сладким от запаха жареного бекона и заваренного кофе. Я проснулась с холодной решимостью в сердце и единой мыслью в голове: игра продолжится. А потому надела ту самую пижаму — серую кофту и те самые короткие черные шортики. Это был больной вопрос, и я намеренно тыкала в него пальцем.

Когда я вошла на кухню, Марк уже сидел за столом, ссутулившись над чашкой кофе. При моем появлении он вздрогнул, будто его ударили током. Его взгляд, тяжелый и невыспавшийся, на секунду прилип ко мне, к моим бёдрам, к оголённым ногам, прежде чем он заставил себя отвернуться к окну. Его пальцы сжали кружку так, что костяшки побелели. Он пытался игнорировать меня, но всё его тело было одним сплошным напряжённым нервом.

Ник, стоя у плиты, весело помешивал яичницу.
—Эл, привет! — бросил он через плечо. — Садись, почти готово.

Я молча slid onto стул напротив Марка. Я чувствовала его взгляд на себе, даже когда он смотрел в стол. Он был как радар, настроенный на моё малейшее движение. Когда я наклонилась, чтобы взять кусок хлеба, кофта отъехала, обнажив полоску кожи на талии. Он резко кашлянул и сделал глоток кофе, будто пытаясь смыть ком в горле.

— У нас сегодня укороченный день, — объявил Ник, расставляя тарелки. — Закончим пораньше и пойдём к ребятам. Марк, ты придешь?

«Ребята» — это была его небольшая, но сплочённая банда хулиганов, собранная ещё со школьных времён. Они так и не распались, просто перекочевали из школьных дворов в гаражи и бары. Ник был их неформальным лидером, и эта дружба, скреплённая годами драк и приключений, была для него священной. Марк, хоть и не был заводилой, всегда держался рядом, его спокойная сила служила им идеальным противовесом.

Марк медленно поднял на него глаза.
—Не знаю, Ник. У меня дела.
—Какие ещё дела? — фыркнул брат, садясь за стол. — Ты что, в старушки записался? Там Дин будет, тот, что из Болгарии вина привез. Настоящего. Отмечать будем.

Я ела молча, чувствуя, как нарастает напряжение. Оно витало в воздухе, как электричество перед грозой. Марк не смотрел на меня, но всё его внимание было приковано ко мне. Он чувствовал каждое моё движение, каждый вздох. И Ник, наконец, начал что-то замечать.

Закончив завтрак, я встала, чтобы отнести тарелку к раковине. Я прошла мимо стола, поймав на себе взгляд Марка — тёмный, полный немого упрёка и того самого голода, что сводил меня с ума прошлой ночью. Я позволила себе маленькую, едва заметную улыбку, прежде чем выйти из кухни в коридор.

Я не ушла далеко. Прислонилась к стене, затаив дыхание, сердце колотилось где-то в горле. Я знала, что сейчас произойдёт. Я сама расставила все ловушки, и теперь наблюдала, как зверь в них попадается.

В кухне наступила тишина, нарушаемая лишь звоном посуды. И тут Ник, наконец, не выдержал.

— Эй, — его голос прозвучал резко, потеряв всю свою предыдущую беззаботность. — А хочешь мне объяснить, что это было?

— Что? — голос Марка был нарочито спокоен, но в нём слышалась лёгкая дрожь.

— Не валяй дурака! — стук кулака по столу заставил меня вздрогнуть. — Ты на неё пялился, как голодный пёс на котлету! Я что, слепой?

Тишина. Я представила, как Марк напрягся, отстраняясь.
—Я не пялился. Просто смотрел.
—Ах да, просто смотрел? — Ник язвительно фыркнул. — Я не вчера родился, Марк. Ты на мою сестру смотришь так, как смотреть не должен. Никогда не должен. Мы же договоривались. Мы же...

Его голос дрогнул, в нём впервые прозвучала не только злость, но и боль. Боль от возможного предательства.

— Она красиво одета, вот и посмотрел. Ты слишком сильно себя накручиваешь. — Парировал Марк.

— Она просто ребёнок, Марк. Она в этих своих дурацких шортах ходит, потому что ей удобно. Она не для твоих глаз их надевает. Она не... она не понимает.

— Я знаю, — тихо, почти шёпотом, ответил Марк. — Я знаю, Ник. Да и не ребёнок она уже, это только для тебя она будет такой всегда. У меня всё под контролем

— Нет, не под контролем! — Ник снова ударил по столу. — Я вижу, как ты смотришь. Я видел, как ты вчера за ней в коридор последовал. Вы там что, оба с ума посходили?

Моё сердце упало. Он видел? Он видел, как Марк последовал за мной?

— Ничего не было, — голос Марка стал твёрже, отчеканивая каждое слово. — Абсолютно ничего. Я просто... разговаривал с ней.

— Разговаривал? — Ник рассмеялся, но смех его был сухим и злым. — О чём? О том, чтобы не ходила в коротких шортах при тебе? Может, это ей тебя предупредить надо? Чтобы глаза свои на жопу её не пялил!

Вот оно. Граница была обозначена. Грубо, по-хулигански, но чётко.

— Ник, успокойся, — сказал Марк, и в его голосе впервые зазвучала власть, холодная сталь. — Я твой друг. Я всегда был твоим другом. И я всегда относился к Элис как к сестре.

— До вчерашнего дня относился! — парировал Ник. — А сейчас что-то изменилось. Говори. Что случилось?

Пауза затянулась. Я прижалась к стене, боясь пошевелиться.

— Ничего не случилось, — наконец, выдавил Марк. — Просто... она выросла, Ник. Ты сам этого не замечаешь, но она уже не та девочка, которую мы помним. И иногда... иногда это бросается в глаза. Но это всё. Больше ничего.

— Чтобы так и было, — прошипел Ник. Его стул заскрипел, он встал. — Слушай меня, Марк, и запомни раз и навсегда. Элис — моя сестра. Моя кровь. А ты... ты мне как брат. И я ни за что, ты слышишь, НИ ЗА ЧТО не позволю, чтобы эта... эта ерунда разрушила то, что у нас есть. Никаких намёков. Никаких взглядов. Никаких «разговоров» в коридоре. Ты понял меня?

— Понял, — ответил Марк, и его голос был пустым, безжизненным.

— Если я ещё раз замечу, что ты смотришь на неё не так... — Ник сделал паузу, и в тишине его слова повисли обещанием чего-то тёмного и неотвратимого. — Наши общие дела закончатся. Навсегда. И для тебя будут последствия. Она для тебя под запретом, Марк. Запомни это. И даже не думай протягивать к ней руку.

Я услышала, как Марк встал. Его шаги были тяжёлыми.
—Мне пора. Передай привет ребятам.

Глава 4

Я побрела по университетскому коридору после завтрака, чувствуя, как на душе осела свинцовая тяжесть. Слова Марка, его взгляд, полный тоски, и ледяная пустота после его ухода — всё это смешалось внутри в один плотный, давящий ком. Я почти физически ощущала его вес на плечах, заставляя сутулиться.

И тут в этом сером потоке студентов я увидела знакомое лицо.
—Элис! Эй, постой!

Ко мне подбежала Катэрина, запыхавшаяся, с сияющими глазами. Кэт была моей спасательной шлюпкой в этом море академического стресса. Невысокая, с упрямым каре и веснушками, она обладала зарядом энергии, способным оживить кого угодно.

— Ты как выживаешь после пары у Борсыча? — она, не дыша, выпалила, подстраиваясь под мой шаг. — Я, кажется, половину не поняла. Будешь конспект давать?

Я лишь безнадежно махнула рукой, и она сразу раскусила мое состояние.
—Что-то случилось? Опять проблемы с рефиратом?

Прежде чем я успела ответить, из бокового ответвления коридора появилась еще одна знакомая фигура.
—А я вас ищу!

Элизабет. Высокая, статная, с идеально уложенными светлыми волосами и спокойствием буддийского монаха. Если Кэт был мой огонь, то Лиза — мой щит. Они были полными противоположностями и моими самыми верными подругами.

— Ты выглядишь так, будто тебя только что отчислили, — мягко констатировала Лиза, изучая мое лицо. — Идем в столовую, купим тебе горячего шоколада.

Мы устроились за столиком в углу, и под теплым, сладким напитком я немного оттаяла. Я не могла рассказать им про Марка — не вся правда, во всяком случае. Я сказала, что поссорилась с братом, и этого было достаточно. Они знали его властный характер.

Разговор, как это часто бывает, постепенно перетек от моих проблем к более общим, а затем и к самому главному событию начала семестра.
—Так что, девочки, вы уже в курсе? — Катя, понизив голос до конспиративного шепота, даже остальные вокруг и так стоял оглушительный гам. — Зои. Хеллоуин. Она устраивает вечеринку в своем особняке за городом.

Имя «Зои» прозвучало как заклинание. Зои Крэнвелл. Неофициальная богиня нашего вуза. Если университет был Олимпом, то Зои восседала на его вершине. Идеальная внешность, безупречные связи, деньги, позволявшие ей носить вещи из бутиков, о которых мы знали только из инстаграма. Она была воплощением популярности, к которой стремились многие и которой достигали единицы.

Мои подруги, при всей их внутренней красоте и уме, в эту касту не входили. Да и я тоже. Мы были «нормальными» — учились, готовились к сессии, смеялись над глупыми мемами и могли позволить себе поход в бар раз в две недели. Мы не были изгоями, но и не были теми, кого Зои приглашала на свои закрытые вечеринки.

— Откуда инфа? — спросила Лиза, прагматично размешивая ложку в чашке.
—От Льюиса. Он в одной команде с ее бойфрендом, Кэт. — Говорит, будет нечто эпичное. Бассейн, диджеи, тематический дресс-код. Весь бомонд будет там.

Лиза фыркнула.
—«Бомонд». Кэт, мы не в Париже девятнаацатого века. И что с того? Мы все равно не в числе избранных.

— А вот это самое интересное! — глаза Кэт вспыхнули азартом. — Говорят, в этом году она сделала исключение. Рассылает приглашения через закрытый чат, но туда попали люди с разных факультетов. Не только ее привычная толпа. Есть шанс!

Я смотрела в свою чашку, слушая их. Мысль о вечеринке вызывала странное чувство. С одной стороны — жгучее любопытство. Увидеть тот самый мир Зои изнутри, прикоснуться к этой гламурной легенде. С другой — тревожное щемление. Я представила себя там, в толпе этих уверенных в себе, красивых людей. Я почувствовала бы себя серой мышкой. Особенно в своем нынешнем подавленном состоянии.

— Она всегда такая... — я нашла нужное слово, — ...добренькая. Улыбка до ушей, все такие «милые», «дорогие». Но в глазах... пустота. Или не пустота, а такое снисхождение. Будто она смотрит на нас, милых зверушек, из своего золотого дворца.

— Ага, — подхватила Кэт. — Помнишь, как на первом курсе она «помогла» Арис с проектом? Потом вся слава ушла ей, а Арис выставили просто ассистенткой, которая и кнопку нажать не может.

— Она не злая, — философски заметила Лиза. — Она просто... другая. Живет в другой реальности, где все вращается вокруг нее. Ее доброта — это не искреннее чувство, а инструмент. Как дизайнерская сумочка или новая машина. Просто часть имиджа.

— Ну и пусть себе живет, — я сделала последний глоток шоколада, чувствуя, как сахар дает ложный, но нужный прилив сил. — Какое нам до нее дело? Мы и тут прекрасно проведем время. Можем устроить свою, домашнюю вечеринку. С дурацкими фильмами ужасов и тыквенным пирогом.

Катя посмотрела на меня с упреком.
—Элис! Это же легендарная вечеринка! Это как побывать за кулисами Голливуда! Мы должны попытаться достать приглашение! Представь, какие там будут парни!

Лиза покачала головой, но в ее глазах мелькнул огонек азарта.
—Шансы равны нулю. Но... наблюдать за этим цирком со стороны было бы забавно.

— Вот именно! — Кэт уже вовсю строила планы. — Нам нужно просто быть в нужном месте в нужное время. Может, подружиться с кем-то из ее окружения... О! Я слышала, она ищет новых моделей для своего блога для съемки в костюмах. Может, попробовать?

Мы еще долго болтали, строя предположения и смеясь над нереальностью наших планов. Но где-то глубоко внутри, под слоем тяжести и подавленности, шевельнулось что-то новое — предвкушение. Мысль о вечеринке, о возможности на одну ночь примерить другую жизнь, стать кем-то другим под маской костюма, была как глоток свежего воздуха.

И самое главное — эта мысль на секунду полностью вытеснила из моей головы образ Марка. И в этой передышке была своя, странная, сладость. Возможно, Хеллоуин станет тем самым побегом, в котором я так нуждалась. Пусть даже всего на одну ночь.

Глава 5

Перемена в университете была своим собственным маленьким миром с кипящей жизнью. Мы втроем — я, Катя и Лиза — стояли у огромного окна на третьем этаже, наблюдая, как студенты внизу снуют, как муравьи. Воздух был густ от запаха кофе из термоса Лизы и тревожного ожидания, что витало вокруг нас после утренней новости о вечеринке Зои.

Лиза, наша главная стратег, отхлебнула кофе и поставила чашку на подоконник с тихим, решительным стуком.
—Так, девочки. Ситуация следующая. Мой брат, тот еще болтун, проболтался. Их, — она кивнула в сторону группы парней, стоявших в дальнем конце коридора, — пригласили.

Сердце у меня сделало непроизвольный кульбит. «Их» — это означало тех, кто еще учился из банды Ника. А где они, там...

— Марк? — имя сорвалось с моих губ шепотом, прежде чем я успела его сдержать.

Катя, стоявшая рядом, кольнула меня локтем в бок, но в ее глазах читалось то же самое жгучее любопытство.

— Марк, Лев, Сэм, — подтвердила Лиза, сверля меня взглядом. — Полный комплект. Зои, видимо, решила осчастливить своим вниманием не только сливки общества, но и... местных авторитетов. Для антуража.

Мысль о том, что Зои, эта совершенство в мини-юбке и с идеальной улыбкой, пригласила Марка, отозвалась в животе неприятным холодком. Она смотрела на него не как на «друга брата», а как на объект охоты. И у нее были все ресурсы, чтобы эту охоту вести.

— Но Ника нет в списке, — продолжила Лиза, и в ее голосе прозвучала нота триумфа. — Он уже не студент. А значит, главный надзиратель не будет дышать нам в затылок.

Это была блестящая новость. Ник, с его радаром на любую потенциальную угрозу моей «невинности», оставался за бортом.

— Но мы-то как попадем? — прошептала Кэт, вцепившись в рукав Лизы. — Зои нас в гостиную к себе не позовет, это точно.

— Именно для этого у нас есть братья, — Лиза улыбнулась своей загадочной улыбкой, словно шахматист, видящий мат на три хода вперед. — Они наши пропуск. И наша охрана.

План был до безобразия прост и гениален. Братья Кэт и Лизы — Лев и Сэм — были теми самыми «приглашенными авторитетами». И они, по старой доброй традиции их банды, считали своим долгом присматривать за нами, своими сестрами. А где сестры, там и их лучшая подруга — я.

— Идем, — скомандовала Лиза, сметая нас с подоконника. — Сейчас как раз подходящий момент.

Она повела нас через шумный коридор прямо к группе парней. Лев и Сэм стояли, заложив руки в карманы, и о чем-то хмуро беседовали. Рядом, прислонившись к стене, был Марк. Он уткнулся в телефон, но я видела, как его плечи напряглись, когда мы приблизились.

— Братик, — начала Лиза, подходя к Сэму. Ее голос стал мягче, с легкой, наигранной беспомощностью. — Мы в небольшом затруднении.

Сэм поднял на нее усталый взгляд.
—Опять? Студенческий взнос не сдали?

— Хуже, — вступила Кэт, хватая за руку Льва. — Нас не пригласили на вечеринку Зои. А мы так хотели посмотреть на особняк! Говорят, там фонтан с шампанским!

Лев фыркнул.
—И что? Скатертью дорога. Там и без вас тесно будет.

— Но мы же не одни пойдем! — Лиза сделала большие, круглые глаза. — Мы с вами. Вы нас проводите, посидите с нами немного и... все! Мы будем как мышки. Тихие-тихие. А то одних нас всякие... непонятные парни могут донимать.

Она произнесла это с такой искусной дрожью в голосе, что я едва не выдавила из себя смешок. Лев и Сэм переглянулись. Идея о том, что их сестер будут «донимать непонятные парни», явно задела их за живое. Это било в самое сердце их братской, почти звериной, опеки.

А я в это время подошла к Марку.

— Маарк... Возьми меня с собой... Я тебе не помешаю.

И вот тогда поднял глаза Марк. Он медленно убрал телефон в карман. Его взгляд, тяжелый и нечитаемый, скользнул по моему лицу, и я почувствовала, как по спине пробежали мурашки.

— Ну... — Сэм почесал затылок. — А, черт. Ладно. Только чур, без ваших дурацких выходок. Сидите смирно. Лев так же был без выходной ситуации и тоже кивком разрешил сестре пойти с ним.

— Ура! — Кэт чуть не подпрыгнула от восторга.

Лиза кивнула с достоинством, как королева, получившая дань.
—Спасибо!

Затем заговорил Марк.

— Надо Ника спросить, я могу, конечно взять друга с помощью этого билета, но не думаю, что Ник будет рад. Если он согласится, тогда ладно...

— Я его уговорю — ответила я.

Он еще секунду смотрел на меня, и в его глазах я прочитала целую бурю — сопротивление, досаду, и... смиренную готовность. Он понимал, что это ловушка, расставленная самой судьбой, и у него не было сил из нее вырваться.

— Как скажешь, — наконец, произнес Марк, его голос был низким и ровным.

Развернувшись, он пошел прочь по коридору, даже не взглянув в нашу сторону. Но его уход был признанием нашего поражения. Битва была выиграна.

Весь оставшийся день я провела в состоянии нервной лихорадки. Слова Марка «Надо Ника спросить» висели надо мной дамокловым мечом. Это был самый ненадежный элемент всего плана. Уговорить Льва и Сэма — это одно. Уговорить Ника — нечто из разряда фантастики.

Я дождалась вечера, когда он вернулся с работы и, как мне показалось, был в относительно хорошем настроении, уставившись в телевизор с тарелкой ужина на коленях. Сердце колотилось где-то в горле.

— Ник? — начала я, садясь на край дивана рядом с ним.
—М-м? — он не оторвался от экрана, где шли гонки.

— Ты же знаешь, скоро Хэллоуин.
—И что? — он хрустнул чипсом. — Опять с подружками тыквы вырезать собралась?

— Ну... не совсем. — Я вцепилась пальцами в край дивана. — Зои Крэнвелл, та самая... из универа, устраивает большую вечеринку в своем особняке.

Ник наконец оторвал взгляд от телевизора и медленно повернулся ко мне. Его глаза сузились до щелочек. В комнате повисла та самая звенящая тишина, что всегда предшествовала буре.

— И? — это прозвучало как низкое предупреждение.

— И... меня пригласили, — солгала я, глядя ему прямо в глаза, вкладывая в них всю возможную невинность.

Глава 6

Вечерний воздух был прохладен и свеж, словно специально создан для того, чтобы остудить пылающие щеки и безумные мысли. Я шла по тротуару, освещенному оранжевыми кругами фонарей, и внутри все пело. Ник согласился. Эта мысль была как глоток шампанского — игристая, пьянящая и чуть опасная. Я получила свой пропуск в ночь, которая могла все изменить.

Мне нужно было завершить образ. У меня уже было платье — короткое, черное, с переливами, напоминавшими кожу змеи. Но ему не хватало последнего штриха. Рожек! Да, именно рожек. В последнее время я ловила себя на том, что все чаще сравниваю себя с тем самым змеем-искусителем из древних легенд, что подносит запретный плод. Но если я надену рога... мысль заставила меня смущенно хихикнуть про себя. Тогда я буду похожа на Суккуба. Хе-хе. Существо, являющееся во снах, чтобы соблазнять. Это было уже слишком развратно, слишком откровенно. Нет, уж лучше буду демоницей. Это звучало и опасно, и приемлемо. Всем же буду говорить, что я просто демоница. Суккуб — это слишком... смущающе.

Погруженная в эти грешные мысли, я свернула в короткий проход между двумя университетскими корпусами — это был мой привычный крысиный лаз, чтобы срезать путь к торговой улице. И тут же замерла.

В глубине коридора, почти невидимый в сгущающихся сумерках, стоял он. Марк. Он прислонился к грубой кирпичной стене, и тонкая струйка дыма призрачным нимбом вилась вокруг его головы. Он курил.

Мне всегда неприятно это видеть. В этом жесте было что-то уставшее, разрушительное, что шло вразрез с его силой. Но в тот вечер, в полумраке, он выглядел иначе — как герой старого нуара, застигнутый в момент опасной задумчивости. Свет от далекого фонаря выхватывал резкую линию его скулы, темные пряди волос, падающие на лоб.

Сердце тут же забыло свою победную песнь и принялось колотить тревожную дробь. Я сделала шаг, гравитация притянула меня к нему, как железо к магниту.

— Ник согласился, — выпалила я, как только оказалась в паре шагов от него.

Марк медленно повернул голову. Его глаза, темные и нечитаемые, нашли меня в полумраке. Он не выразил ни удивления, ни радости. Он просто смотрел, затягиваясь, и дым выходил легким облачком, растворяясь в прохладном воздухе между нами. Затянувшись в последний раз и выпуская дым подальше от меня, он бросил окурок на землю и раздавил его каблуком с таким спокойным, окончательным жестом, что по телу пробежали мурашки.

— Я знаю, — наконец произнес он. Голос был низким, немного хриплым от дыма. — Он мне написал. С подробным списком того, как я должен за тобой присматривать.

В его тоне не было ни злости, ни насмешки. Была усталая констатация факта. Он знал цену этому согласию.

— Ты... занят? — спросила я, внезапно ощущая всю шаткость своего положения. — Хочешь прогуляться со мной? Я по магазинам хочу пройтись. Выбрать... рога.

Последнее слово повисло в воздухе, глупое и неуместное. Я почувствовала, как горит лицо.

— Рога? — переспросил он, и в уголке его губ дрогнула тень чего-то, что можно было принять за улыбку, если бы не глубокая усталость в его глазах. — Это чтобы окончательно в образ демона войти?

Он все понял. Конечно, понял. Он читал меня как открытую книгу, написанную крупными, наивными буквами.

Демоницы, — поправила я, опуская взгляд. — Не слишком банально? Если уж так нужны рога, есть и другие существа с рогами.

— Например? — его голос прозвучал заинтересованно. — Сатиры? Немного простоваты. Дриады? Слишком близки к природе, пахнут лесом и мхом, а не тайной.

— Вы, я смотрю, привередливы. — Я позволила себе легкую улыбку.
—Когда речь идет о выборе спутницы, это оправданно. Так кого же ты предлагаешь? Минотавра? — он фыркнул.

— Богини, наверное. У многих из них есть диадемы, напоминающие рога.
—Слишком высокомерны. И вечно пытаются тебя использовать в своих божественных играх.

Я почувствовала, как краска заливает щеки. Разговор зашел в тупик, и оставался только один, самый очевидный вариант.
—Ну... тогда, наверное... суккуб.

— Суккуб — это слишком.

— Развратно? — он закончил фразу за меня, и его голос прозвучал чуть ближе.

Я подняла глаза и увидела, что он сделал шаг навстречу. Теперь он стоял совсем рядом, и я чувствовала исходящее от него тепло, смешанное с прохладой вечера и едва уловимым горьковатым запахом табака.

— Я не думал, что ты стесняешься таких слов, — заметил он тихо. — Учитывая, в чем ты обычно дома ходишь.

Его слова должны были обжечь, обидеть. Но в его тоне не было прежней колкости. Было... любопытство. И вызов.

— Это пижама, — выдохнула я, чувствуя, как сбивается дыхание. — А это... костюм.

— Я вижу разницу, — он парировал, и его взгляд скользнул по мне с головы до ног, быстрый, но настолько осознанный, что мне показалось, будто он прикоснулся ко мне. — Идем.

Это было не приглашение. Это была констатация. Он развернулся и пошел к выходу из переулка, не оглядываясь, уверенный, что я последую.

Мы вышли на оживленную улицу, залитую неоновым светом витрин. Идти рядом с ним было и странно, и естественно. Мы не разговаривали. Звуки города — гул машин, смех прохожих, отдаленная музыка — создавали наш собственный, молчаливый кокон.

Я зашла в первый попавшийся магазин с маскарадной атрибутикой. Внутри было душно и ярко, повсюду визжали дети с светящимися мечами и их уставшие родители. Марк остановился у входа, прислонившись к стене, явно чувствуя себя не в своей тарелке среди этого карнавального безумия.

Я пробиралась между стеллажами, уставленными париками, масками и бутафорскими пауками. И все это время я чувствовала его взгляд на себе. Он был тяжелым, физически ощутимым, как прикосновение. Я взяла с полки пару изящных, лакированных черных рожек с тонкой ободочкой. Потом увидела другие — красные, с раздвоенными концами, более агрессивные. Я примеряла их перед зеркалом, украдкой глядя на его отражение.

Он не смотрел на полки. Он смотрел на меня. Смотрел, как я прикладываю к голове эти дурацкие рога, смотрел на мое отражение в зеркале, на то, как я пытаюсь выбрать, какая версия меня — соблазнительная демоница или опасный суккуба — подходит больше.

Глава 7

Он не предлагал идти рядом. Он просто шел впереди, а я следовала за ним, как за тенью, сжимая в руке пакет с его подарком. Мы шли молча, и каждый звук наших шагов отдавался в моих ушах громче, чем городской гул. Воздух между нами был густым и тягучим, словно наполненным невысказанными словами.

Пройдя пару кварталов, он внезапно замедлил шаг и остановился перед уютно освещенной витриной небольшой кофейни. «Ангелино» — гласила вывеска старомодным шрифтом. Внутри пахло свежесмолотым кофе и сдобой.

— Еще не поздно, — констатировал он, больше глядя на витрину, чем на меня. Его голос прозвучал ровно, без ожидания ответа. — Ты должна быть голодна. Заходи.

Это не было вопросом. Это было решением. Он придержал тяжелую стеклянную дверь, пропуская меня вперед. Теплый, сладкий воздух кофейни обволок меня, как одеяло. Место было почти пустым — лишь пара студентов с ноутбуками в углу и бармен, лениво протиравший бокалы.

Марк жестом указал на столик в глубине зала, в уединенной нише, скрытой от чужих взглядов высокими спинками диванов. Я скользнула на мягкое сиденье, а он, к моему удивлению, направился к стойке, не спрашивая моего заказа.

Я наблюдала, как он разговаривает с барменом. Его спина была ко мне повернута, но я видела, как тот кивает, улыбается. Через несколько минут Марк вернулся, неся поднос. На нем стояли две чашки с дымящимся капучино, тарелка с воздушным круассаном и... маленькая, идеальная эклер с карамелью. Моя слабость. Я не помнила, чтобы когда-либо говорила ему об этом.

Он поставил поднос на стол и, вместо того чтобы сесть напротив, скользнул на диван рядом со мной. Наш диван. Его бедро почти касалось моего. Он отодвинул одну чашку кофе и эклер ко мне.

— Ешь, — сказал он просто, отламывая кусочек круассана.

Я взяла эклер. Пальцы чуть дрожали. Я откусила маленький кусочек, и сладкий заварной крем растекся по языку. Вкус был божественным. Я чувствовала его взгляд на себе. Он не просто смотрел — он изучал. Следил за движением моих рук, за тем, как я проглатываю, за капелькой крема в уголке моих губ. Под этим взглядом каждый мой жест становился осознанным, почти невыносимо интимным.

Мы ели молча. Звук его чашки, поставленной на блюдце, хруст круассана, мое смущенное дыхание — все это казалось оглушительно громким в нашей тихой нише. Я доедала эклер, когда почувствовала это.

Сначала — просто тепло. Легкое, почти невесомое прикосновение его ладони к моему бедру, чуть выше колена, скрытое от посторонних глаз столом. Я замерла с последним кусочком эклера в пальцах, сердце заколотилось где-то в горле. Его рука не двигалась, просто лежала там, тяжелая и уверенная, прожигая тонкую ткань моего платья. Это был не случайный жест. Это было заявление.

Я медленно повернула голову, чтобы посмотреть на него. Он не смотрел на меня. Он смотрел на свою чашку, будто размышляя о чем-то своем. Но его большой палец начал медленно, почти лениво водить по моей коже маленькие, круговые движения. Вперед-назад. Едва заметно, но достаточно, чтобы по моей коже побежали мурашки, а низ живота сжался от знакомого, сладкого спазма.

— Марк... — прошептала я, и мой голос прозвучал хрипло, чуть не срываясь.

— Ешь, — повторил он, не глядя на меня. Его палец не останавливался. — Ты дрожишь.

— Я... не дрожу, — солгала я, чувствуя, как предательская дрожь пробегает по всему телу.

Наконец он поднял на меня глаза. Его взгляд был темным, плотным, полным той самой бури, которую он так тщательно скрывал. В нем не было ни улыбки, ни насмешки. Была лишь сосредоточенная, невыносимая интенсивность.

— Врёшь, — тихо сказал он, и его палец на мгновение замер, прижимаясь к моей коже чуть сильнее. — Ты всегда дрожишь, когда я рядом. Или когда думаешь обо мне.

Он знал. Он знал все. Знало мое тело, которое предавало меня с самого начала.

— Я не... — я попыталась возразить, но слова застряли в горле.

— Не надо, — он перебил меня, и его голос смягчился, став почти шепотом. Его рука на моем бедре слегка сжалась, и это было одновременно и утешение, и пытка. — Просто доешь свою сладость. И запомни этот вкус.

Он снова отвел взгляд, будто ничего не произошло, и сделал глоток кофе. Но его рука так и осталась лежать на моем бедре, его палец продолжал свои бесконечные, гипнотические круги, стирая границы, сжигая все мои мысли, кроме одной: он прикасается ко мне. Публично, тайно, намеренно.

Я машинально допила свой капучино, не в силах ощутить его вкус. Все мое существо было сосредоточено на том маленьком участке кожи под его ладонью, который пылал, как раскаленный уголь. Он заплатил, не спрашивая, и мы вышли на улицу. Его рука убралась с моего бедра лишь тогда, когда он встал, оставив после себя призрачное, но жгучее воспоминание о своем прикосновении.

Он снова повел меня домой, и на этот раз тишина между нами была наполнена громом того, что только что произошло. Он не смотрел на меня, но я знала — он чувствовал моё смятение, казалось, он слышал бешеный стук моего сердца. Он вошел в мое личное пространство без спроса и оставил там свой след. И самое страшное было в том, что я не хотела, чтобы он уходил. Я хотела, чтобы его рука снова легла на мое бедро, но на этот раз — без стола между нами и всем миром.

Глава 8

Он провел меня до самого моего квартала, но, как и ожидалось, остановился в паре десятков метров от моего дома, в густой тени старого клена, чьи листья шептались над головой, словно пересказывая наши невысказанные мысли.

— Ладно, — его голос прозвучал глухо в вечерней тишине. — Дальше сама.

В его тоне не было ни капли снисхождения или заигрывания. Была простая, суровый факт или это его маска: вот твоя граница, переступать которую мне не позволено. Свинцовое правило, установленное моим братом, висело между нами незримой, но непреодолимой стеной.

Я кивнула, сжимая в руке пакет с рогами — его молчаливым подарком, который теперь казался не просто атрибутом костюма, а символом чего-то гораздо более важного и опасного.

— Спасибо, — прошептала я, чувствуя, как слова застревают в пересохшем горле. — За кофе... и за рога.

Он ничего не ответил, лишь слегка склонил голову, его лицо было скрыто в тени, и только тлеющий огонек сигареты, которую он снова закурил, выхватывал из мрака жесткую линию его скулы.

Я сделала несколько шагов к дому, чувствуя его взгляд на своей спине. Он был тяжелым, физически ощутимым, как прикосновение. Каждый шаг давался с невероятным усилием, будто я шла не по асфальту, а по густому, вязкому меду. Внутри все кричало, требовало развернуться, подойти ближе, сказать что-то, что сорвет эту маску молчаливого страдания с его лица.

И я обернулась.

Он все так же стоял под деревом, неподвижный, как изваяние, наблюдая за мной. И в этот момент что-то щелкнуло внутри. Воспоминание. Яркое, как вспышка. Мне семь лет, я разбила коленку, и Марк, тогда еще долговязый подросток, несет меня на руках домой, а я, вся в слезах, прижимаюсь к его щеке и целую его в самую ямочку, пахнущую потом и ветром. Тогда это было так просто, так естественно.

И сейчас, повинуясь этому старому, почти забытому импульсу, я пошла обратно. Не бежала, а именно пошла, медленно, преодолевая стыд и смущение, которые с годами возвели между нами свою собственную стену.

Он не двинулся с места, когда я приблизилась. Не отступил. Он просто смотрел, и в его глазах, теперь видимых в отсвете уличного фонаря, читалось не ожидание, а глубокая, бездонная апатия.

— Что-то забыла? — спросил он, и его голос прозвучал сипло от дыма.

Я не ответила. Подойдя вплотную, я поднялась на цыпочки. Он был намного выше, и мне пришлось опереться рукой о его грудь, чтобы сохранить равновесие. Мускулы под тонкой тканью куртки были твердыми, как камень. Я почувствовала, как он замер, перестал дышать.

И тогда я прикоснулась губами к его щеке. Нежно, почти по-детски, в то самое место, которое помнило мои детские поцелуи. Кожа была прохладной от вечернего воздуха и шероховатой от легкой щетины. От него пахло дымом, кофе и чем-то неуловимо мужским, его.

Это длилось всего секунду. Меньше. Но в этой секунде поместилась целая вечность. Вечность стыда, желания, неловкости и той чистой, незамутненной нежности, что осталась там, в далеком детстве.

Я опустилась на пятки, отстраняясь. Лицо пылало огнем.

— Спокойной ночи, Марк, — выдохнула я, не в силах больше выдержать его молчаливый взгляд.

Развернувшись, я почти побежала к подъезду, не оглядываясь, чувствуя, как по щекам текут предательски горячие слезы. Я не понимала, от чего я плачу. От смущения? От осознания, что перешла какую-то черту? Или от того, что этот простой, невинный поцелуй ощущался как самое откровенное и грешное признание, которое я только могла сделать?

Войдя в подъезд, я все же рискнула бросить взгляд в щель между дверьми. Он все еще стоял там. Сигарета была брошена и растоптана. Он стоял, опустив голову, и одной рукой медленно, почти с недоумением, проводил по тому месту на щеке, которого только что касались мои губы. Потом он поднял голову, и его взгляд, тяжелый и полный невысказанной муки, уставился прямо на дверь, за которой я скрылась. Он не уходил. Он ждал, пока в окне нашем доме не загорится свет, подтверждая, что я в безопасности.

И лишь когда окно моей комнаты вспыхнуло желтым квадратом, он медленно, будто нехотя, развернулся и пошел прочь, его силуэт растворился в ночи, оставив меня наедине с бешено стучащим сердцем, жгучим стыдом и сладким, запретным чувством, что несмотря ни на что, я сделала это. И он... он не оттолкнул меня.