Луна и мрак

1. Что может произойти за восемь лет

Восемь лет – долгий срок.

Это Марии Мерривезер предстояло узнать на собственном опыте. Когда она жила в Лондоне, время текло незаметно – возможно, потому что Мария была ещё маленькой. Или она просто не замечала полёта времени, проводя его в играх с Робином и занятиях с мисс Гелиотроп. Здесь же, в Лунной Долине, время текло неспешно, а все дни были похожи один на другой, и от этого становилось невыносимо скучно. Раньше Марии и в голову бы не пришло, что она может заскучать в Лунной Долине, теперь же вся её душа изнывала от тоски.

Мисс Гелиотроп и Эстелла в один голос утверждали, что скука происходит из лени и ничегонеделания, но Мария не могла с ними согласиться. Нельзя сказать, что она целые дни проводила в безделье – напротив, как и полагается будущей владелице Лунной Долины, она усердно занималась своим образованием. Дни напролёт Мария проводила за бухгалтерскими книгами и сочинениями известных экономистов, записывала расчёты, чем вызывала смешки со стороны Робина, не особенно любившего арифметику.

Потом, когда голова уставала от чтения, а перед глазами, даже когда Мария закрывала их, крутились цифры, она садилась в седло и отправлялась в деревню Сильвердью – знакомиться со своим хозяйством на практике. Здесь Робин почти всегда сопровождал её, но не часто их поездки проходили мирно. Чем старше они становились, тем больше разногласий возникало между ними. Мерривезеровские характеры давали себя знать.

Например, однажды Робину не понравился приветливый разговор Марии с одним из местных рыбаков. При жителях деревни он сдерживал свой гнев, но как только они повернули обратно к усадьбе, ворчливо спросил:

– Зачем ты кокетничала с этим рыбаком?

– Кокетничала? – Мария была так изумлена, что не сразу поняла, что он имеет в виду. – О чём ты? Я всего лишь ему улыбнулась!

– Ты моя невеста и должна вести себя соответственно...

– Не смей ревновать меня! – возмутилась она. – Я никому ничего не должна, а уж тебе, Робин Мерривезер, в особенности!

Робин ничего не ответил, но развернул коня и пустил его прочь, в сторону леса. Мария же, раздосадованная, поехала домой. «Пусть не воображает о себе невесть что», – пробормотала она.

Разумеется, позже они помирились, но такие ссоры стали вспыхивать всё чаще и чаще, и это не могло не волновать обоих. Сэр Бенджамин и Эстелла постоянно повторяли «От вашего счастья зависит счастье всей долины», так что Марию это стало по-настоящему злить.

– Почему кто-то за меня решает, что для меня – счастье, а что нет? – спросила она как-то Эстеллу. – Я уже взрослая и могу сама это определить!

– Ах, дитя моё, в твоём возрасте я думала точно так же, – вздохнула Эстелла. – Я уже рассказывала тебе, что была несносной, гордой и вспыльчивой, и прошу тебя, не повторяй моих ошибок.

– Лучше скажи это Робину, – вздохнула Мария.

– Я говорила, но ведь ты сама понимаешь – мужчины, они такие... нечуткие.

У Марии эта фраза вызвала улыбку. Она не привыкла думать о Робине как о мужчине. Для неё он всё ещё оставался мальчишкой – весёлым и добрым, но взбалмошным и легко вспыхивающим, как сухой тростник от случайно искры.

А таких искр становилось всё больше и больше. Робин имел все основания ревновать Марию, хотя бы потому, что она стала, сама того не сознавая, настоящей красавицей. Она выросла и теперь была выше Эстеллы, оправдывающей своё прозвище «Малютка». Фигура Марии приобрела плавные, женственный очертания, рыжие волосы потемнели и стали гуще. Веснушки не то чтобы исчезли, но стали незаметнее, а кожа загорела и теперь была приятного золотистого оттенка – должно быть, оттого, что девушка много времени проводила на солнце. Только светло-серые глаза остались прежними – ясными и проникающими в самую суть вещей.

Робин тоже изменился – вытянулся, стал шире в плечах и коротко обрезал каштановые кудри, так нравившиеся Марии. На щеках мальчика – нет, теперь уже юноши, – по-прежнему играл румянец, карие глаза искрились, а густые чёрные брови хмурились каждый раз, когда Робину что-то не нравилось. К сожалению, это происходило часто. Товарищ детских игр Марии теперь напоминал ей молодого и сильного жеребца, которому тесно в долине, он стремится к новым приключениям и зовёт за собой подругу.

А её место здесь – у Райского холма и Церкви Богородицы Девы, у бухты Доброй Погоды и даже соснового леса, остающегося мрачным и таинственным. Мария, несмотря на подползающую по вечерам скуку и ссоры с Робином, не разлюбила Лунную Долину. Да и как можно разлюбить место, частью которого ты являешься? Мария вросла в долину, как дерево врастает корнями в землю, крепко и уверенно, его уже не вырвешь оттуда – разве только срубишь топором... Дядя Марии, сэр Бенджамин был прав, когда говорил ей в самое первое утро в усадьбе: «Ты вернулась домой, дорогая».

Сам сэр Бенджамин постарел, его огненно-рыжие волосы наполовину поседели – он шутил, что это луна одаривает его своим светом. Круглое лицо уже не было таким красным, на нём появились морщины, но чайного цвета глаза смотрели с той же любовью и теплом. Сэр Бенджамин не изменил своей привычке в любую погоду ездить верхом, благодаря этому он даже немного похудел, хотя мерривезеровский аппетит оставался прежним.

Что касается Эстеллы, то она, как и восемь лет назад, была для Марии идеалом. Пускай в золотистые волосы прокралось серебро, но они, уложенные косой вокруг головы, сохраняли свою красоту. Серые глаза смотрели с добротой и твёрдостью одновременно, талия была изящной даже после рождения второго ребёнка.

2. О ловушках и тёмном замке

Этим летним утром Мария проснулась рано, полежала некоторое время, а потом выскочила из постели и подбежала к окну. От резкого движения закружилась голова, пришлось вцепиться в подоконник, чтобы удержаться на ногах. Из окна открывался чудесный вид, которым Мария любовалась каждое утро на протяжении восьми лет. Пестреющий алыми, белыми, жёлтыми и розовыми цветами розарий, парк Лунной Усадьбы с буками, каштанами и берёзами, укутанными зеленью, как шалью или накидкой, а дальше – чудесные холмы западного побережья, в особенности, Райский Холм. Мария открыла окно, с наслаждением вдохнула свежий воздух, льющийся из него вместе с солнечным светом, и принялась одеваться.

Старый костюм для верховой езды, принадлежащий ещё Эстелле, конечно, слишком истёрся и теперь занимал почётное место в углу шкафа, но Мария с Эстеллой сшили новый, точно такой же – из синей ткани с серебряной каймой, а также купили перчатки, сапожки и шляпу с роскошным белым пером. Облачившись во всё это, Мария бесшумно соскользнула вниз по лестнице и выбралась из дома.

Повилика, увидев хозяйку, тихонько заржала. Она стояла спокойно, пока Мария седлала её, но то и дело поводила ушами, взмахивала хвостом и шумно фыркала. Повилика была умной кобылицей, но гораздо более тревожной и чувствительной, чем Барвинок. Тем не менее, Мария обожала скакать верхом по окрестностям. В любую погоду можно было увидеть стройную девичью фигурку в синем, прильнувшую к светло-серой лошади. Кто-то из деревенских называл Марию «добрым ангелом, оберегающим нашу долину», но кое-кто, например, сэр Бенджамин, был недоволен таким поведением.

– Когда ты была тринадцатилетней девочкой, я не возражал против того, чтобы ты ездила верхом по долине. Но теперь ты выросла и должна вести себя как леди, – увещевал он.

– Но я не нарушаю никаких правил приличий, – пожимала плечиками Мария.

– Вместо Барвинка у тебя теперь беспокойная кобылица, а Рольв не может сопровождать тебя, – продолжал переживать дядя. Действительно, лев Рольв, которого сэр Бенджамин и его близкие продолжали именовать псом, чтобы не вызывать излишних разговоров, был занят другим, не менее важным, чем охрана Марии, делом. Он заботился о маленьком Августе. На взгляд Марии, Август обращался с Рольвом более чем непочтительно, целыми днями катаясь на нём верхом, трепля роскошную рыжевато-коричневую гриву и дёргая кисточку на хвосте. Но Рольв сносил всё с присущим ему достоинством и сам был не прочь поиграть с мальчиком. Даже Эстелла, которая постоянно волновалась из-за своего сына, доверила его Рольву. Изредка, конечно, лев отправлялся с Марией на прогулку, но это происходило в самых крайних случаях.

Другие животные, обитающие в Лунной Усадьбе, не изменили своим привычкам. Чёрный кот Захария искусно охотился на мышей, писал на пепле послания, если это было необходимо, и, к великому сожалению Мармадьюка Алли, по-прежнему охотился на певчих птиц. Сам Мармадьюк остался таким же маленьким, ловким и подвижным, лучшим в мире поваром, обожающим говорить длинными фразами и недолюбливающим женщин. Впрочем, к Марии, Эстелле и мадам де Фонтенель он относился с уважением.

Кучер Дигвид постарел ещё больше, окончательно облысел, но не забросил игру на контрабасе и не растерял любви к лошадям. Дарби, Джоан, Резвуха, Атлант и Геркулес хорошо приняли новую соседку – Повилику. Сэр Бенджамин пару раз заводил речь о том, что неплохо было бы купить пони для Августа, но Эстелла отвечала решительным «нет». Пусть подрастёт, а пока с него достаточно и Рольва.

Зайчиха Тишайка жила в комнате Марии, так же, как и восемь лет назад. В серебристой-шерсти уже появились седые волоски, а передвигалась питомица Марии медленнее, чем раньше, но сохранила жизнелюбие и безмятежный нрав.

Оседлав Повилику, Мария легко запрыгнула в седло и направилась к воротам. Проехав через парк, она повернула на восток, к лесу и морю за ним. Сейчас она знала дорогу лучше, чем восемь лет назад, но лес всё ещё продолжал пугать её. Там жил Кёр де Нуар, бывший разбойник и браконьер, ставший богачом и единственным владельцем замка в сосновом бору. Люди из Тёмного Леса постепенно ушли из замка, переселившись в более приветливую Сильвердью, но Кёр де Нуар был непреклонен. Может быть, он считал, что унизит себя жизнью в деревне, или что жители Сильвердью его не примут, или просто слишком любил ночь и лес. О нём ходили самые разные слухи, но малая их часть могла подтвердиться. Говорили, что он уезжал куда-то на пару лет, а потом вернулся и с тех пор стал ещё угрюмее, чем прежде.

Мерривезеры и де Нуар навещали друг друга по долгу соседства, но происходило это редко. Сэр Бенджамин и месье Кёр при встречах вели себя как настоящие джентльмены, но Мария видела, что оба не в восторге от этого. Что ж, по крайней мере, де Нуар сдержал своё слово – его люди перестали грабить деревенских и зажили честным трудом.

Иногда Марии было немного жаль, что она не узнала Кёра де Нуара поближе. Он умел смеяться и заключать честные договоры и вообще-то оказался не таким злодеем, каким его описывали местные. Марии даже хотелось с ним подружиться, но потом её увлекли дела в усадьбе, и она забыла о своём плане.

Сейчас же она скакала на Повилике по холмам, направляясь к морю. Свежий ветер, несущий с собой вкус морской соли, трепал гриву лошади и волосы Марии, выбивая пряди из причёски, и ударял в лицо. В светлом, серовато-голубом небе то и дело пропархивали белые силуэты чаек. Солнце, так ярко светившее утром, теперь скрывалось в тучах и выныривало в просветы между ними. Лошадиные копыта почти беззвучно ударяли по мху, устилавшему холмы. В такие моменты Мария чувствовала себя свободной. Казалось, ещё минута, – и вот она раскинет руки и полетит вместе с чайками навстречу морю и солнцу!

3. Сон и капкан

После завтрака Мария, Эстелла и Август отправились в классную комнату. Эстелла сама обучала сына письму, чтению и основам арифметики. Август был понятлив, но непоседлив и неусидчив, быстро усваивал рассказываемое, но заставить его сидеть за столом больше часа было сложно. Вот и сейчас он переписывал стихотворение из книги английской поэзии, то и дело отвлекаясь на разговор матери и троюродной сестры.

– Ты будешь и дальше обучать Августа дома? – спросила Мария.

– Нет, я думаю отдать его в приходскую школу. Пусть учится бок о бок с теми, кто в будущем станет его соратниками и помощниками. И вряд ли я могу быть лучшей преподавательницей, чем мадам де Фонтенель или Старый Пастор.

Мария кивнула. С тех пор, как в долине построили школу, супруги де Фонтенель работали в ней учителями, и нельзя было найти двух более внимательных, чутких и преданных своему делу людей.

– А когда я смогу поехать в лес? – неожиданно спросил Август, отрываясь от письма.

– Не сейчас, дорогой. Ты ещё слишком мал, – ответила Эстелла.

– Папа говорит, что я уже большой, – насупился мальчик. – И потом, со мной будет Рольв.

– Сейчас не лучшее время ездить в лес, даже с Рольвом, – вмешалась Мария. – Кто-то расставляет в лесу ловушки.

Серые глаза Августа заблестели от сознания тайны.

– Я помог бы тебе узнать, кто это делает, – предложил он.

– Ох, боюсь, ты будешь только мешать, – честно ответила Мария, но Август обратил мало внимания на её слова.

– А кто их расставляет? Люди из Тёмного Леса, да? А зачем им это? – вопросы посыпались один за другим, как горошины из стручка.

– Я не знаю. Поэтому я и поехала к Кёру де Нуару – чтобы он помог мне найти ответ.

– Мне не нравится, что ты общаешься с ним, – серьёзно сказала Эстелла. – Вспомни, сколько зла он натворил.

– Он изменился. Разве Библия не учит нас прощать врагов? – возразила Мария.

– Иногда ты слишком вольно трактуешь Библию, – нахмурилась Эстелла и повернулась к сыну. – Август, ты дописал стихотворение?

– Нет, – тот со вздохом снова взялся за перо. – Если я допишу его без помарок, Мария расскажет мне историю о лунном жемчуге и Людях из Тёмного Леса?

– Ты же слышал её сто раз! – воскликнула Мария.

– Услышу сто первый, – и Август принялся за работу. Легенда о Мерривезерах, начиная с вражды сэра Рольва Мерривезера и Чёрного Вильяма и заканчивая примирением сэра Бенджамина и Кёра де Нуара, была любимой историей Августа, которую он мог слушать часами. И Мария не могла его винить – ведь это была история их рода!

Оставшийся день прошёл вполне мирно – Мария рассказала Августу историю своих приключений в Лунной Долине, потом настало время чая, а там как-то незаметно подступила ночь, и пора было ложиться спать. Мария засыпала, успокоенная мыслью о том, что де Нуар сдержит слово и поговорит со своими людьми.

***

Она бежала изо всех сил, так, как не бежала даже тогда, когда они с Робином спасались из замка де Нуара. Вокруг был лес, тёмный, страшный и таинственный, ветки тянулись, словно пытаясь схватить беглянку, под ноги подворачивались камни и корни деревьев. Мария пыталась сказать себе, что это сон, но всё было слишком реальным для сна – и жжение в груди от недостатка воздуха, и боль в ногах от быстрого бега, и разорванная, путающаяся в ногах юбка. Мария рывком подняла её повыше, споткнулась об очередной корень, но чудом удержалась на ногах. За ней гналось что-то страшное, не имеющее названия, оно уже дышало в спину, и Мария, вскрикнув, побежала быстрее. Где-то впереди был берег моря, такой спасительный и далёкий...

Внезапно под ногой что-то хрустнуло, земля закружилась под ногами, и Мария, взвизгнув, провалилась в темноту. В нос ударил запах сырой земли и прелых листьев. Сверху послышались неторопливые шаги – преследователь знал, что жертва уже никуда не убежит. Мария в отчаянии поползла, опираясь о стенки ямы, в которую она упала... и неожиданно обнаружила, что сминает собственную простыню.

Очнувшись, она долго сидела на постели, хватая ртом воздух и успокаивая себя. «Это всего лишь сон, дурной сон, такое каждому снится». Она вспомнила, что говорил о снах Старый Пастор. Сны – это выражение всего тайного, что есть в душе человека, в том числе и его тайных страхов, даже тех, в которых он не признаётся самому себе. Надо бы узнать, к чему снится бег по лесу – хотя можно быть уверенной, что не к добру.

В окно проникал серебристый лунный свет, но даже он, такой обычно приятный и утешающий, не успокоил Марию. Точно также луна светила и во сне, но она не защитила от неведомого врага...

– Перестань, – сказала сама себе девушка. – Как жить, если придавать значение каждому сну? Надо уметь забывать плохое, в том числе и ночные кошмары.

Несмотря на эти обнадёживающие слова, она уснула лишь под утро, когда небо светлело, пуская первые лучи солнца на смену ночному мраку. Проспала она долго и вышла, когда дело уже шло к обеду. Жаркое, вишнёвый пирог, варёные яйца, тосты с джемом, чай и молоко, поданные Мармадьюком, немного подняли её настроение, и она отправилась к де Нуару, уверенная, что получит хорошие новости.