Любить в Слепую

Примечание автора.

❤️ Дорогие читатели!

Перед вами — самостоятельная история. Её можно читать отдельно, как одиночную книгу. Однако, если вы уже знакомы с "Невестой по Контракту", вам будет проще понять характеры героев, их прошлое и боль, которую они несут. Эта книга — не прямое продолжение, но нити связей между историями вы обязательно заметите.

⚠️ Важно:
Эта история мрачная. В ней затрагиваются темы насилия, травм, психологических срывов и одержимости. Она может вызвать эмоциональное беспокойство, душевный отклик и некоторые триггеры. Прошу вас отнестись к этому с осторожностью и бережностью к себе.

Главная героиня, Саша, пережила много боли, страха, предательства. Её путь — это борьба за себя, за голос, за право на жизнь и любовь. Всё, через что она прошла, будет постепенно раскрываться, слой за слоем.

И, пожалуйста, запомните:
📌 Автор этой книги — не "зелёный флаг".
Не ждите идеального героя, не ищите морали в каждом поступке. Это — история боли, зависимости, тяжёлых решений и тёмных сторон человеческой природы.

Спасибо, что открыли эту книгу.
С любовью и трепетом к каждому из вас —
Ева Скотт 😘

Пролог.

Аноним.

Она под запретом. Недосягаемая. Недоступная.
Но я никогда не верил в запреты. Я не создан для правил.
Я создан для неё.
Хотя, возможно, именно она — моя слабость. Моя ошибка.
Моя тень в белом платье.

Жила-была девушка.
Красивая — слишком.
Популярная — притворно.
Сильная — только на людях.
Ломкая — в одиночестве.
Она улыбается, но в глазах — страх.
А я хочу разорвать этот страх.
Хочу сорвать с неё эту маску.
Хочу увидеть, что под кожей.
И, чёрт возьми, я доберусь до сути.

Я — её кошмар.
Я — её навязчивая мысль.
Она говорит, что я её пугаю.
Что она меня ненавидит.
А я?
Я ненавижу её сильнее.
За то, как она смотрит.
Как дышит.
Как заставляет моё сердце срываться с рёбер.
Я вру ей. Себе. Всем.
Я говорю, что не чувствую. Что не хочу.
Но я хочу.
Её голос, её страх, её дыхание.
Я хочу сломать её.
Собрать заново.
Сделать своей.

Есть границы.
Я их стираю.
Грубо. Жестоко. Одержимо.
Я не святой. Я не спаситель.
Я — грех, от которого не отмыться.
Я наблюдаю за ней из тени.
Она даже не знает, насколько близко я подбираюсь.
Каждый её шаг — мой сигнал.
Каждое её слово — мой наркотик.
Я впускаю её в свои мысли.
А она даже не подозревает,
что уже давно
живет в моей голове
и в аду, который я для неё готовлю.
Медленно. Жадно. Нежно. Без прощения.
Она не сбежит.
Потому что теперь — она моя.

Глава 1.

Саша.

8 лет.

Дети обычно боятся бугимэна, или монстра под кроватью, или теней, которые принимают зловещие очертания в темноте, когда свет выключен. Мои младшие братья, Рико и Ноа, иногда шепчутся по ночам о призраках, которые бродят по дому, или о странных звуках, которые, по их мнению, издаёт голодный зверь, спрятавшийся в шкафу. Я слушаю их тихие, испуганные голоса и киваю, делая вид, что понимаю этот детский, невинный страх, который можно развеять простым щелчком выключателя. Но я знаю, что это всего лишь тени, игра света. И всего лишь скрип старого, уставшего дома.

Моё чудовище не прячется в шкафу, ожидая удобного момента. Оно не живёт под кроватью, чтобы схватить за ногу в темноте. Оно не исчезает с первыми лучами солнца, превращаясь в доброе утро и забытый кошмар. Моё чудовище имеет лицо. Оно пахнет дешёвым виски, въевшимся в одежду, и густым, кислым запахом гнева, который всегда витает вокруг него. Оно носит старые, засаленные джинсы, протёртые на коленях, и майку, всегда растянутую на груди, обнажая жилистые руки.

Оно дышит тяжело, когда возвращается домой, и его шаги по коридору — это самый страшный звук в мире, предвещающий надвигающуюся бурю, грозовые тучи, сгущающиеся прямо над моей головой. Каждый скрип пола под его весом — удар молота по моему сердцу.

Для меня чудовище — это не что-то мифическое, не персонаж из книжки или фильма ужасов, которого можно просто прогнать, включив свет, или закрыть глаза, чтобы он исчез. Это реальность, которая дышит тебе в лицо, обжигает кожу своим зловонным дыханием, сжимает руку до синяков, толкает, бьёт, унижает, ломает твой дух, каждый день, по крупицам. Моё чудовище — это не ночной кошмар, из которого можно проснуться, обливаясь холодным потом, но зная, что ты в безопасности. Это день за днём, неделя за неделей, год за годом. Это бесконечный, изматывающий цикл страха, боли и бессилия, из которого нет выхода, нет спасения. Ты просто заперт в нём.

Андрэ тоже знает это чудовище. Я вижу в его глазах тот же страх, который он так тщательно пытается скрыть, ту же готовность броситься вперёд, защищая нас, даже зная, что это бесполезно, что его тоже ждёт боль. Его чудовище, как и моё, не имеет клыков или когтей, оно не прячется в темноте, ожидая удобного момента для нападения. Оно пьяно, и оно кричит. Его крики, полные ненависти и презрения, пронзают меня насквозь. Оно заставляет дрожать от ужаса, даже когда оно просто свистит в гараже, чиня свою старую, дребезжащую машину, как ни в чём не бывало, словно вчерашнего ада и не было. Этот звук, этот обыденный, спокойный свист, страшнее любого рыка, потому что он предвещает затишье перед новой бурей.

Чудовище — это запах, въевшийся в стены и мебель. Это звук его шагов, его голоса. Это взгляд, полный ярости или презрения. Это осознание того, что ты никогда не знаешь, когда оно выйдет из своей спячки, когда набросится, когда разорвёт на части то немногое, что у тебя есть, твою надежду, твою душу, твоё последнее достоинство. Оно отбирает твой голос, твоё право на счастье, твоё детство, превращая его в серую, безрадостную вереницу дней. Оно оставляет тебя в тишине, с синяками на теле и шрамами на душе, и ты понимаешь, что ты никто. Ты просто ещё одна жертва в этом доме, одна из многих.

И самое страшное в моём чудовище — это его способность притворяться. Утром оно может проснуться, как ни в чём не бывало, свистеть, чинить машину, быть "нормальным". И ты почти веришь этой лжи, почти надеешься, что кошмар закончился. Но это ложь. И эта ложь, это постоянное ожидание следующего удара, следующего крика, следующего акта насилия, который может произойти в любой момент, в любой день, без предупреждения — вот что делает его по-нанастоящему ужасным. Потому что ты никогда не знаешь, когда оно вернётся, и какой облик примет на этот раз, и какие слова, полные яда, оно извергнет. А оно всегда возвращается, неизбежно, как рассвет после самой тёмной ночи. И ты знаешь, что цикл повторится.

Я знаю, наша фамилия звучит красиво — Брайтман. Она словно шепчет о свете, о блеске, о чём-то чистом и сияющем. Будто мы из тех людей, у которых по утрам в доме пахнет свежеиспечённым яблочным пирогом и корицей, а на стенах в золотых, резных рамках висят старинные, выцветшие фотографии счастливых предков, живущих в достатке и гармонии. Люди, у которых есть родовое древо, полное историй о чести и благополучии.

Но наш дом пахнет не этим. Он пахнет плесенью, въевшейся в старые обои, застарелой сыростью, приторным, едким запахом вчерашней водки и дешёвых сигарет. А вместо семейных портретов — лишь дыры в стенах, которые папа пробил кулаком, когда «они его достали», когда мир вокруг казался ему несправедливым, и гнев искал выход.

Мама говорит, что мы — «крепкая семья». Её голос при этом звучит удивительно ровно, но я вижу, как её руки дрожат, когда она зашивает очередную дырку на моём платье, стараясь сделать это незаметно, будто это обычное дело, а не следствие очередного скандала.

Вижу, как Андрэ, мой старший брат, стискивает зубы до такой степени, что скулы выступают на его бледном лице, когда папа хватает его за плечо слишком сильно, словно пытаясь оставить след, показать свою власть. И слышу, как мои младшие братья, близнецы — Рико и Ноа — смеются, заливисто и беззаботно, даже когда папа швыряет тарелку об стену, разлетающуюся на дребезжащие осколки. Они ещё не понимают, что это не игра, не весёлое представление, а прелюдия к чему-то гораздо более страшному, к очередному витку насилия.

Их детский, наивный смех режет мне слух, потому что я понимаю.
А я понимаю.

Синяки.

У меня их много. Они стали частью меня, словно второй кожей, немые свидетели моей повседневности.

Фиолетовый, размером с ладонь — на бедре, где папа пнул меня ногой, когда я «слишком медленно подала ему сигареты», и он потерял терпение, хотя я бежала так быстро, как только могла.